Текст книги "Путь истинной любви (ЛП)"
Автор книги: Мэри Элизабет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
к бордюру; переходит улицу, только предварительно посмотрев в обе стороны как
минимум трижды; каждые пару шагов спрашивает, как я себя чувствую.
Эта гиперопека, так сильно напоминает мне о мужчине, который напугал этого ребенка до
повиновения с первого слога. Эта мысль успокаивает неприятное чувство, растущее
внутри меня.
– Ты не обязан оставаться, – говорю я, открывая входную дверь. Мы никогда ее не
запираем.
Диллон стоит в самом низу лестницы, засунув руки в карманы. Весь мир я вижу в
оранжевом свете из-за солнцезащитных очков, которые я надела сегодня, но даже в них я
способна разглядеть, как покраснели его щеки.
– Твоя мама дома? – спрашивает он, поднимаясь на одну ступень.
– Скорее всего, нет. Пока я в школе, она помогает в доме престарелых.
– Тогда я останусь, – тут же говорит он. – Я обещал твоему отцу, что присмотрю за тобой.
Не уверена, когда это «парень» превратилось в «присмотри за ней», но не могу сдержать
улыбку, которая расползается по всему лицу.
Он следует за мной по лестнице к комнате и ждет у двери с бешено стучащим сердцем,
прежде чем войти. Диллон видит часть моей комнаты из своего окна, но ни разу не был
здесь. В моей комнате никогда еще не было парня.
– Я, наверное, должна... – начинаю я, но не могу закончить из-за смущения.
Его рука пробегает по блондинистым волосам, убирая длинные пряди волос с идеальной
формы лба. Теперь лицо полностью открыто, и его зоркие глаза, и прямая линия губ
полностью выдают его нервное состояние. Он неровно выталкивает воздух из своих
легких и зеленые глаза, которые иногда не дают мне спать по ночам начинают изучение
моей комнаты.
– Тебе нужна, э-э-э... помощь? – спрашивает он, прочищая горло.
– Э-э-э... нет, – отвечаю я, мечтая провалиться под землю.
Кончики его ушей становятся цвета спелой вишни.
– Когда у Рисы... произошло это первый раз, – он замолкает и вглядывается в группу,
которая изображена на плакате над моей кроватью. – Моя мама помогла ей, ну ты знаешь.
Я качаю головой.
Диллон так глубоко вздыхает, что видно как поднимаются его плечи, а затем опускаются
вниз.
– Она читала ей инструкцию. Я могу почитать.
Провалиться. Мне. Сейчас.
Мой «чтец» надолго закрывает глаза и еще раз глубоко вздыхает.
– Я имею в виду, что могу помочь тебе с инструкцией. Или я могу сбегать домой и
посмотреть, на месте ли сестра.
Я использую толстовку этого парня, чтобы прикрыть пятно от месячных на джинсах, а
теперь он стоит в моей комнате и предлагает помощь с инструкцией к тампонам. Что
может быть более постыдным, чем это? Со мной такого никогда не происходило. И
вместо того, что бы выпрыгнуть из окна и таким образом закончить эту сумасшедшую
жизнь, я лезу под кровать за коробкой тампонов, которые я отказалась брать в школу и
передаю ему.
До конца недели мы избегаем встречи глазами, но это не потому, что я этого не хочу.
Все потому, что я должна быть аккуратна в своих желаниях.
Глава 6
Диллон
Я подхожу прямо на крыльцо семейства Файнел и останавливаюсь на коврике с надписью
«Добро пожаловать!», прежде чем стучу в желтую дверь.
– Пен не очень хорошо себя чувствует, милый! – эту ложь Сони, которую я слушаю от нее
каждый день, начиная с понедельника. Она выдавливает улыбку на своем круглом лице. –
Ну, знаешь! Девчачьи проблемы.
Много всего, в чем я не спец, но у меня есть родная сестра-подросток, которая целую
неделю, каждый месяц, поедает мороженное тоннами и рычит на меня, если я зачерпываю
ложку из ее ведра. А еще, в эти дни, намного больше табачного дыма проникает из ее
комнаты, чем обычно. Мне вот интересно, а у нее тоже случаются припадки слез и жалоб
и всех этих: «Ты не знаешь, каково сейчас мне!»? Но даже Риса, не пропускает четыре дня
школы из-за «девчачьих проблем».
Сегодня с утра меня приветствует Уэйн. Без сомнения он намного больше зарос с
прошлого раза, как я его видел.
– Что тебе нужно, парень? – его разросшаяся борода двигается в такт его словам. Запах
только что заваренного кофе доносится с кухни и ранит меня прямо в желудок, заставляя
его урчать.
Я распрямляю спину и довольно отчетливо говорю, забывая про дикое желание есть и
огромные мускулистые руки.
– Я пришел, чтобы проводить Пенелопу в школу, – заявляю я.
Мистер Файнел пытается закрыть дверь прямо перед моим носом, но миссис Файнел
кричит откуда-то из дома:
– Уэйн, будь вежлив с мальчиком Декеров!
«Снежный человек» стоит, облокотившись на дверную раму, скрестив руки на своей
огромной груди. Густой мех его груди туго упакован под хлопковой футболкой с
эмблемой университетской спортивной команды по футболу Кастл Рэйн и торчит только в
районе шеи. Темные глаза уставились на меня из-под лохматых бровей, и я, клянусь!
слышу, как хрустят его костяшки под волосатыми пальцами.
– Нет, – просто говорит он.
Потирая заднюю сторону шеи, я продумываю свои шансы против «Гиганта», чтобы
прорваться к его дочери. Скорее всего, я быстрее его, и вся моя задумка вещь стоящая, с
условием, конечно, что я ее смогу найти. Она не только не появляется в школе, но и не
подходит к окну. Так что, в этом деле нет ничего такого, что бы я ни смог сделать ради
нее.
Мистер Файнел смеется, словно прочитал мои мысли.
– Сегодня она собирается в школу, парень. Я ее отвезу.
Мое сердцебиение восстанавливается, ладони теплеют, и я чувствую легкие покалывания
в животе.
Сегодня я увижу Пен, правда, не так скоро как я надеялся.
– Я могу ее подождать, если она еще не готова, – говорю я, поднимаясь на носочки, чтобы
лучше разглядеть обстановку внутри дома. Я подрос на несколько дюймов с начала
учебного года, но мне нужно еще немного, чтобы догнать по росту небритого «Фашиста».
Кустистые брови сходятся, и Уэйн делает шаг в мою сторону. Я делаю три назад.
– Ты пытаешься влезть между мной и моей дочерью, парень? Ты уверен?
Боясь выглядеть трусом перед огромным человеческим существом, которого я знаю, я
встаю в боевую стойку, выпятив грудь… но, терплю неудачу, когда слова застревают в
горле.
Когда я набираюсь храбрости и отвечаю, мой голос пищит.
– Нет! – отвечаю я как тринадцатилетний мальчик в период пубертатности. На
сегодняшний день я именно им и являюсь.
Громовой раскат смеха «Снежного человека» сотрясает весь дом. Это отстой, потому что
этот смех – на мой счет. Я боюсь произнести что-то еще из-за своего дребезжащего
голоса, поэтому я просто спокойно стою и жду.
– Она скоро спустится к тебе, паренек, – говорит он, прежде чем закрыть дверь.
Я все еще слышу его смех.
***
Роджер Морис тараторит без перерыва.
– Вы же лучшие друзья с Пенелопой, так? Она немного странная, верно? Немного другая.
Своеобразная такая. Она с тобой разговаривает? Она совершенно не общается со мной.
Однажды я угостил её печеньем. Но она все равно не разговаривает со мной. Хотя печенье
взяла.
Я практически его не знаю, но вмажу по его дурацкому рту, если он скажет хоть еще одно
плохое слово про Пен.
– А что там с очками? – спрашивает он, пиная ногой камень из бордюрного ограждения
прямо на парковку. – Почему ей разрешается носить солнцезащитные очки в классе, когда
всем остальным нельзя?
Автомобили выстроились внутри U-образной парковки в передней части школы. Когда
одна машина выезжает, ее место занимает подъехавшая другая. Серебряный Крайслер,
который я поджидаю все еще не подъехал, и остается буквально несколько минут до
начала занятий, когда мы уже должны сидеть на своих местах.
– У нее классные очки, – говорю я, вытягивая шею, чтобы было лучше видно, какая
машина подъезжает следом.
Это Пенелопа.
– Ну, типа того, – говорит Роджер. Он поднимает свой рюкзак с земли и кидает его за
плечо. – Но она все равно странная.
Я разворачиваюсь, чтобы треснуть этого парня по башке, и в то же время слышу голос
Уэйна Файнела, произносящий мое имя. В его интонации все еще слышится налет юмора.
– Иди-ка сюда, парень, – приказывает он. Могу поклясться, его борода мне подмигивает.
Я обхожу его машину спереди, смотря на Пен через переднее стекло машины, сокращая
дистанцию между её отцом и мной. Маленькая девочка в красных очках формы сердечек,
сидит на переднем сиденье и прижимает свою сумку с учебниками к груди.
«Йети» высовывается наполовину из машины, держа одну руку на крыше, а другую на
дверце.
– Слушай-ка сюда, парень, и лучше слушай, как следует, – говорит он, притягивая меня
все ближе, заколдовав своими словами и подмигивающими усами. – Я хочу быть
уверенным, что моя дочь улыбается сегодня весь день, уловил? Ты слушаешь, парень? Я
достаточно четко выражаюсь?
Я киваю.
– Мне нужно точное число под конец дня, и за каждую улыбку, я дам тебе вот это, –
тренер Файнел достает небольшого размера пакет с орешками М&М. – Когда-нибудь
пробовал их, парень? Они феноменальны. Мои самые любимые.
Я быстро приседаю вниз достаточно низко, чтобы разглядеть в машине ее.
– Почему она грустит?
Следующий водитель за Крайслером сигналит. Уэйн поворачивается, используя всю мощь
своего «магического» лица на гудящего, и тот медленно разворачивает машину, ни разу
не взглянув в нашу сторону.
– Сегодня тоже твой день рождения? – спрашивает «рогатый Фашист».
– Да, сэр, – отвечаю я.
Он утвердительно кивает, и мы оба наблюдаем, как наконец-то открывается пассажирская
дверь, и девочка, ради которой мы оба готовы через многое пройти, появляется из
машины. Меня потрясает ее худоба и неухоженный вид. Пенелопа, конечно и не старается
выглядеть клево, как чересчур это делает Пеппер, но волосы ее больше не лоснятся и лицо
очень бледное. А прошло всего лишь четыре дня с нашей последней встречи.
Ее движения медленны и она дышит ровно, настроение явно не прекрасно-праздничное.
Ноги несут меня прямо к ней.
– Эй, Пен, – говорю я, сгибаясь в коленях, чтобы получше разглядеть ее отсутствующий
взгляд на лице.
– Привет, Диллон, – отвечает она. Последний раз я слышал ее голос, когда она
благодарила меня за то, что я читаю ей инструкцию через дверь ванной.
Вся грусть этого праздничного дня отражается на ее лице, сжимает её губы туго вместе, и
поднимается к глазам под очками, и слезы ползут по щекам.
– Почему ты плачешь? – спрашиваю я. – Кто-то позабыл про твой день рождения?
Она отрицательно трясет головой.
– Я принес тебе подарок, – говорю я, копаясь в своем кармане.
Они немного покрыты ворсинками, слегка липкие, немного теплые, но их цвет
напоминает мне о ее очках.
– Мраморные шарики, – говорит она, и я перекатываю их из своей в ее руку. Правый
уголок ее губ ползет вверх. – Я их обожаю.
Еще один шарик прилип к остатку ириски, которую я недавно жевал. Я плюю на него,
вытираю о футболку и кладу ей в руку.
Он ярко-красный, как и цвет ее солнцезащитных очков.
– Я ничего не принесла тебе, – грустно замечает Пен.
– Ну и не страшно.
– Нет, страшно, – говорит она, поднимая руку к лицу. – Возьми вот это.
С несчастьем на лице она передает мне свои очки, и я вынужден смотреть в ее грустные
глаза весь день.
***
Один торт. Две семьи. Тринадцать свечей.
Свет погашен и в воздухе неподвижно застыл аромат уходящего летнего сезона. Наши
семьи собрались вокруг нас с Пен у нее на кухне. Мы позируем, стоя у шоколадного
торта-мороженого с нашими именами, написанными розовым кремом. Таящие восковые
свечи по одной на каждый год жизни на торте, отбрасывают тени каждого из
присутствующих на белые стены. Розовые очки Пенелопы отражают желто-оранжевое
пламя.
Она краснеет под звуки нашей поздравительной песни, затыкая пальцами уши и
притворяясь, что ничего не слышит.
– Ла, ла, ла, ла, – припевает она с улыбкой, за которую я должен получить не менее двух
пакетов M&Ms
Вместо того, что бы смотреть на именинницу, я делаю ошибку и поворачиваюсь в сторону
Герберта, который стоит прямо за Соней, и показывает одними губами слово «Киска».
– Отсоси мой… – я шевелю губами в ответ, когда тренер Файнел делает шаг в мою
сторону, тем самым затыкая меня. Я захлопываю рот и утопаю в деревянном стуле.
Наши родные и любимые заканчивают горланить песенку и Кайл добавляет: «И многое
другое на четвертом канале». Ловлю взгляд «праздничного Нациста», который направляет
свои указательный и средний пальцы руки сначала себе в глаза, а затем указывает ими на
меня.
– Я наблюдаю за тобой, – показывает он одними губами.
Мои глаза расширяются, и я ближе подхожу к девочке, которая всего лишь на пять часов
старше меня.
– Загадай желание, – говорит мать Пенелопе. Она облизывает шоколад с лопатки, которой
вынимала торт из формы.
Небольшой кусочек прилип к уголку ее рта.
– Твое желание может исполниться, – говорю я, легонько подтягивая торт к Пенелопе.
Она трясет головой и растягивает рот в улыбке от уха до уха.
– Я загадаю желание в следующем году.
Пока небольшие свечи в бело-голубую полоску окончательно не растаяли, я глубоко
вздыхаю и загадываю.
Я мечтаю, что бы Пен никогда не носила своих солнцезащитных очков рядом со мной.
Свечи не могут устоять под напором моего желания. Когда гаснут все тринадцать свечей,
мы остаемся в темноте, начинает потягивать дымом и мистер Файнел говорит.
– Не могу поверить, что ты загадал это желание, парень.
Сентябрь и октябрь, слава Богу, плавно перешли в ноябрь, и в свои владения радостно
вступил декабрь. Один год перепрыгнул в другой и наступил январь, который полностью
оправдывает название этого города – Кастл Рэйн. Такое ощущение, что ливень не
закончится никогда. Штат Вашингтон накрыт толстым слоем серых облаков. На улицах
города потоп, и океан затопил пляж.
Ни у кого нет шансов против непрерывного дождя. Моя обувь и носки постоянно мокрые.
Волосы никогда не высыхают до конца. Пальцы сморщенные и покрасневшие. Вода
хлещет с крыш и иногда просачивается через щели в окнах. Отец установил емкости на
холодильнике и в коридорах, чтобы собрать кап-кап-капли. Он уже заткнул несколько дыр
в доме, но новые возникает практически мгновенно.
– Сможешь добраться до школы самостоятельно, Ди? – Риса заходит в мою комнату без
стука.
Я отворачиваюсь от глухо зашторенного окна Пенелопы и поворачиваюсь к сестре.
Дождь, насквозь пропитав ее волосы, спускается радужно-окрашенными струйками по ее
ногам. Мокрая одежда прилипает к ее худому телу, а черная тушь размазана по глазам.
– Что с тобой случилось? – смеюсь я, натягивая свою бинни (прим. пер. – плотная, легкая
шапочка) на голову.
– Мой "Жук" не заводится. Я пыталась починить, но думаю бесполезно, – она пожимает
плечами и выжимает волосы на мой ковер.
– Все еще льет?
Она качает головой.
– Нет, но там мокрее, чем в трусах у проститутки.
Я кидаю сестре полотенце с пола и беру свой рюкзак, и оставляю ее стоять у двери моей
ванны. Она пахнет мокрой травой и куревом, и, приглядевшись поближе, замечаю
красные глаза и кривую улыбку на лице сестры.
– Я поеду на велике, – произношу я.
Риса под воздействием, вяло поднимает два пальца и произносит:
– Мир.
Затопленная трава хлюпает под ботинками, когда я иду через свою лужайку к дому
Пенелопы. Каждый мой выдох белеет в прохладном воздухе и пульс учащается, когда я
подхожу на крыльцо передней двери.
Спустя неделю нашего тринадцатилетия, стул Пен рядом со мной пустует. И я потерялся в
счете дней, сколько ее нет.
Погода не позволяет нам ездить в школу на велосипедах и роликах вместе, поэтому я не
знаю, появится ли Пен на утренней линейке. И вот, опять ее нет рядом.
В предыдущие дни, когда дождь делает достаточно долгий перерыв, чтобы я смог
пересечь лужайку и дойти до крыльца Файнелов, я выслушиваю извинение за извинением.
– Она простудилась, – врет Соня.
– Пен назначено к доктору сегодня, милый.
– Моя малышка сегодня останется дома, но не принесешь ли ты ей домашнее задание? –
говорит она с вымученной улыбкой.
Сегодня, я скрещиваю пальцы за спиной и стучу в дверь.
Миссис Файнел открывает дверь в трениках и огромной толстовке мокрой от пота. На
лице отсутствует поддельная улыбка, которой она обычно приветствует меня и под
глазами такие темные мешки, что сойдут за синяки.
Соня тяжело вздыхает и опускает плечи, прежде чем, отходя, пустить меня в дом.
– Может ты, сможешь заставить ее подняться с постели, Диллон, – говорит она
бесцветным голосом. – Потому что ничего, что мы пробуем, не работает.
Я снимаю шапку с головы и встаю на нижнюю ступеньку, неуверенный в следующем
шаге. Мама Пенелопы закрывает дверь ногой, пресекая тусклый дневной свет. Дом
молчит, полный запаха влажного воздуха, исходящего через нагреватель. Стоит полная
тишина, не считая легкого пыхтения кофе-машины.
– Ты можешь подняться здесь, – говорит миссис Файнел. Она проходит в кухню. – Уэйна
нет дома, милый.
Хозяин дома достаточно четко обозначил мне правила этого дома, когда я только начал
приходить на регулярной основе:
– Держись подальше от спальни Пенелопы и никогда не трогай пульт от телевизора. Я
узнаю, если ты это нарушил, парень. Я всегда наблюдаю, – говорил он.
«Обезьяноподобный» не знает о том разе, когда я впервые был в комнате Пен. Да и Соня,
хранит в секрете еще несколько моментов, когда она отошла от правил. Дверь комнаты
всегда открыта, и мы только слушаем музыку или листаем журналы «Роллинг Стоун» – не
в чем обвинить.
Такой опыт у меня впервые.
Дверь скрипит, и я вижу очертания ее фигуры под кучей одеял на кровати. Фиолетовые
занавески, плотно зашторены, и комната полностью погружена во тьму.
Сдерживаюсь, чтобы не сорвать эти занавески с окна – они загораживают мне Пен, только
слегка их приоткрываю и пускаю немного серого света.
– Пенелопа, – шепчу я с края кровати.
Глубоко скрытая под одеялами и простынями, утопленная в подушку и разбросанными
темными волосами по лицу, она грустно и глубоко вдыхает, а затем выдыхает. Ее глаза
цвета темного шоколада двигаются под тонкими веками с выступающими голубыми
венками и округлость щек горит красным.
– Пора вставать, – говорю я немного громче.
Самая ленивая девушка в мире разворачивается ко мне лицом, но не встает.
Я стягиваю одеяло, обнажая длину ее шеи и голые плечи. Длинные волосы Пен лежат
поперек ее худых выступающих ключиц и розовые губы слегка приоткрыты.
Вспышка в голове заставляет меня встать с кровати. И вместо того, что бы снова
дотронуться до нее, я пинаю кровать.
– Вставай же, – говорю я нахально. – Мы опоздаем в школу.
Ничего.
– Пен.
– Пен.
– Пенелопа!
Она сопит.
Я пинаю снова.
Ее рука дергается.
Она снова сопит.
– Пожалуйста, вставай, – молю я в итоге, еще раз пытаю удачу и трогаю ее за бок.
Длинные ресницы трепещут, бросая тень на щеки слегка тронутые веснушками, и я снова
трясу спящую красавицу. Сначала мягко, но затем с нажимом. Сон торжествует, и даже
моя тряска не действует на нее.
Отступая назад, я вижу стакан воды на комоде у постели и решаю плеснуть воду ей в
лицо. Пен натягивает одеяло на голову. Десять маленьких пальчиков на ногах, покрытых
нежно-розовой кожей, показываются, сжимаясь, прежде чем полностью расслабиться.
Миниатюрные лодыжки и икры, выглянувшие из-под одеяла, заставляют волноваться мою
душу и я готов броситься вон из комнаты. Но беру себя в руки и стягиваю одеяло напрочь
с самой большой сони, которую я только знаю.
Она спит в сорочке и розовом белье.
Я так сильно зажмуриваю глаза, что, кажется, никогда не открою их вновь. В полной
темноте, в поисках пути для побега, я держу руки впереди и быстро машу ими перед
собой, пытаюсь понять, где же дверь. Задеваю ножку кровати и лечу вниз на спину.
Тут раздается мягкий удивленный голос:
– Диллон, что ты здесь делаешь? – в сонном голосе слышатся смеющиеся нотки.
Соня, конечно, сказала, что «домашнего тирана» нет дома, но это просто мое счастье, что
Уэйн не появился, пока я у его дочери в спальне и на ней ровным счетом ничего не одето,
кроме ночнушки и нижнего белья. Пока большая часть меня желает открыть глаза и
взглянуть на лицо, которое давно не видел, крохотная часть, которая хочет жить,
выпихивает меня к двери.
– Не уходи, – нежно и грустно произносит Пен.
Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь к ней. И не открываю глаза.
– Я видела во сне тебя, – говорит она. – А потом, какой-то бездушный паразит стащил с
меня одеяло, и это был ты.
– Тебя не было в школе, – говорю я все еще в темноте.
Пружины в ее матрасе прыгают и скрипят, и я слышу ее зевок.
– Ты можешь повернуться, – говорит она.
Пенелопа сидит на краю кровати; она болтает босыми ногами в дюйме от коврика. Ее
волосы перепутались и под глазами очертания таких же синяков, как и у ее мамы. Бледно-
желтая ночнушка полностью закрывает каждый дюйм ее кожи до колен, и она так сильно
сутулится, будто готова вот-вот провалиться обратно в страну снов.
– Я пришел, чтобы проводить тебя в школу, – говорю я.
Мисс Дремота зевает снова, пока сладко вытягивает свои длинные руки и заводит их за
голову, но затем встает. Мое взволнованное сердце прыгает в грудной клетке.
– Кинь-ка мне вон те джинсы, – говорит Пенелопа. Она указывает на гору одежды, на
полу у двери.
Я передаю ей бледного цвета джинсы и отворачиваюсь, пока она натягивает их на ноги.
– Мне нужна рубашка и толстовка, – говорит она. Звук замка на джинсах снова заставляет
меня нервничать.
Передавая ей одежду из кучи, я быстро благодарю Всевышнего за то, что дальше она идет
в гардеробную, чтобы переодеться. Пока она там, я заправляю кровать и взбиваю
подушки. Во рту все пересохло, поэтому пью воду, которую я чуть было не пустил в дело,
чтобы поднять Пен, одним глотком.
Пенелопа появляется из гардеробной, одетая в толстовку, с накинутым капюшоном. Ее
волосы заправлены в толстовку, и один из шнурков висит длиннее. Без какого-либо
выражения на лице, с ладошкой приложенной там, где бьется сердце, над губами
собрались капельки пота, эта невозможная девочка сидится на кровать и беспомощно
смотрит на меня.
– Я не знаю, смогу ли я идти, – говорит она. – Ты понятия не имеешь, как это тяжело –
одеваться.
Я ставлю стакан на место и спрашиваю:
– В чем дело?
Она пожимает плечами и сводит губы в одну полоску.
В поиске чего-нибудь, что может помочь, на мои глаза попадается вполне очевидный
ответ. Она окружена вещами, которые делают все проще и удобнее, но они вне
досягаемости от кровати. У меня рождается чувство, что с тех пор как я последний раз ее
видел, она не выходила из комнаты.
Красная оправа плотно сидит на переносице, и черные стекла закрывают блестящие глаза.
Я вынимаю ее длинные заправленные волосы из толстовки, и поправляю ее. После
регулирования шнурков, я распрямляю рукава и расстегиваю ее в районе шеи, чтобы легче
дышалось.
– Лучше? – спрашиваю я.
Девочка вытирает пот с лица задней стороной ладони и кивает.
Ее волосы на макушке все в колтунах и если бы это был выходной, и мы просто
собирались на пляж или в лес, то я бы не обратил внимания. Но я не хочу, что бы у
Пеппер было больше причин смеяться над ней. Все-таки Пенелопа девочка, ей не все
равно как она выглядит.
Я надеюсь.
Пока она надевает носки и туфли, я сижу в изголовье кровати и расчесываю ее спутанные
волосы.
– Ты только не говори Гербу и Кайлу что я это делал, – говорю, отправляя очередную
расчесанную прядь на место.
Она коротко смеется, но от этого я чувствую себя на десять фунтов выше.
Ее волосы растрепались, но она абсолютно не смотрит в зеркало, пока чистит зубы. Еще
заметны покраснения на коже, в том месте, где она так сладко спала, они медленно
проходят. Грязные неаккуратные шнурки следуют за ней повсюду в такт шагу.
Я иду вниз по лестнице с нашими рюкзаками на плече. Пен держится за перила обеими
руками, останавливаясь каждые пару шагов, как будто ей и правда это приносит мучение.
Она поглядывает на меня, и я могу различить ее большие темные глаза за красной оправой
солнцезащитных очков.
Однозначно что-то с ней происходит, только я не знаю что именно.
– Милая, ты встала, – Соня, которая до этого сидела, уставившись в пустоту, медленно
опускает свою кружку с кофе.
Она несет свое большое тело вокруг кухонной тумбочки и достигает нас, прежде чем
захватить Пенелопу в объятия. Ее дочь кладет голову на плечо матери и мягко выдыхает.
Я стою, не шевелясь, неуверенный, что делать дальше, пока Соня успокаивает своего
единственного ребенка, пробегая рукой вверх и вниз по всей длине ее пушистых волос.
Миссис Файнел поворачивает свое лицо в сторону несчастной и шепчет:
– Ты уверена, что хочешь пойти в школу сегодня?
Пен кивает.
Соня глубоко вздыхает и выпрямляется, отнимая дочь от груди. Они еще раз
обговаривают необходимость завтрака, и, кстати, что насчет обеда? Старшая из них
двоих, предлагает отвезти, но Пенелопа хочет пройтись.
Когда мы с Пен спешим к входной двери, она отказывается от растворимой овсянки и
мятого банана.
– Мам, я ничего не хочу. Я просто хочу пойти в школу, – настаивает она, закрывая за нами
дверь.
Тусклый свет за пределами дома не дает разглядеть состояние Пен. Она почти такая же
серая, как и плотные облака, парящие над вершинами деревьев, и сырой воздух слегка
завивает ее пушистые волосы.
Она тянется за роликовыми коньками, когда дождевая капля падает сверху прямо на мой
лоб; еще одна поменьше попадает мне на лицо.
– Вот черт, – начинает Пен. – Дождь начинается.
– Все в воде. Негде кататься все равно, – говорю я, вытирая дождевые капли с лица.
Она поднимает свои очки на голову и встречается со мной большими глазами, из которых
вот-вот польет целый водопад, по круче, чем дождь. С ладошкой на лбу, Пенелопа
смотрит в сторону дома и говорит:
– Я не очень настроена на поездку до школы на машине, Диллон. Может быть, мне и
правда лучше остаться дома.
– Жди здесь, – кричу я и вовсю мчусь через мокрый и скользкий газон, пробегаю мимо
мятно-зеленого Фольксвагена сестры, и вверх на крыльцо, где стоит мой велик, опершись
о перила.
Резиновые шины прыгают вниз и катятся по деревянным ступеням через лужи и мокрую
траву. Небольшие брызги превращаются в сильную морось в течение минуты, пока я везу
велик через двор к Пенелопе. Я обязан увезти девочку отсюда, пока Соня не поймет, что
небо готово разверзнуться с новой силой.
Мне тоже не особо хочется ехать на машине.
– Запрыгивай, – говорю я, стоя с велосипедом между ног. Мой рюкзак висит высоко на
плечах.
Пенелопа опускает свои очки с красной оправой обратно на глаза, и улыбается.
– Где мне сесть?
– Прям вот сюда, – я хлопаю по рулю.
– Ты уверен? – спрашивает она. Пен перевешивает свою школьную сумку на плечо и
подходит к рулю.
Я крепко держу велосипед, пока моя соседка встает на переднюю шину и усаживается на
хромированный руль. Ее сумка лупит меня по лицу, и внезапное изменение веса
заставляет нас пошатнуться. Мой пассажир вскрикивает и наклоняется слишком сильно
вправо, а затем чересчур сильно влево.
– Держись прямее, – смеюсь я и приподнимаюсь, чтобы дать стартовый толчок.
По сравнению с моими, костяшки ее пальцев белеют от чересчур сильной хватки за руль.
Пока мы набираем скорость, волосы Пенелопы щекочут мне лицо и обычный дождь уже
превратился в душ, который намочил одежду и льет в глаза.
Она громко смеется и мило улыбается.
– Давай быстрее, Диллон. Быстрее! – кричит она, пока мы летим вниз по улице.
Мы мчимся через лужи, словно большие озера, промокшие насквозь ветки и листья, а
задняя шина подбрасывает жидкую грязь и небольшие камешки. Подошвы моих ботинок с
силой упираются в педали, а икроножные мышцы горят.
Я дышу через ее смех и дождевую воду.
Пенелопа поднимает свою голову к небу и убирает руки от руля.
Виляя велосипедом в разные стороны, страдание превратилось в непринужденный полет,
словно птица.
Глава 7
Диллон
Миссис Алабастер никак не может от нас избавиться.
В самый последний день в школе, она выгоняет нас с Пенелопой из класса, кидая нам
вслед аттестаты. Мы вовсю мчимся вниз по коридору, последний раз в этом учебном году.
Спеша к двойным дверям мы наперегонки бежим к парковке, где стоит мой велосипед.
Мы ловим ртом летний воздух и уезжаем вместе, перелетая через лежачих полицейских на
стоянке. Теперь, мы официально ученики высшей школы. После того, как Пен навсегда
оставила свои ролики, она летает на моем руле каждый день и уж точно в состоянии
подняться с постели утром.
Полностью доверяя моему вождению, она раскидывает свои руки в сторону, словно птица
и разворачивает свое лицо к солнцу. Та девочка, которая держит меня у окна каждую
ночь, кричит одни и те же слова каждый раз, когда мы едем.
– Быстрее, Диллон. Крути быстрее!
Воздух, наполненный запахом пыльцы, струится сквозь ее длинные и волнистые волосы.
Яркое солнце превращает каждый ее волос цвета каштана почти в красный. Смех
Пенелопы – это та мелодия, которая звучит в моей голове вот уже несколько месяцев. И я
рад давиться пропитанными запахом пыльцы, почти рыжими, волосами, чтобы услышать
его.
Сви-сви-свиииист резиновых шин, летящих по мостовой, становится все громче – нас
догоняют Герберт и Матильда. Пенелопа смотрит через плечо, и я поднимаю глаза, чтобы
увидеть солнечный блеск через желтые стекла ее солнцезащитных очков в форме желтых
звезд. Губы персикового цвета улыбаются, когда наши конкуренты равняются с нами. Пен
и Рыжеволосая, тянутся друг к другу, дотрагиваясь кончиками пальцев – Братство руля.
Паря на своем скейтборде, Кайл крепко держится за портфель Герба и катятся вместе.
– Держись, – говорю я Пенелопе сквозь шум скорости.
Благодаря природным инстинктам и улице, на которой я прожил всю свою жизнь и знаю,
как свои пять пальцев, я приподнимаюсь на сиденье и достаточно низко наклоняюсь. Я
плотно закрываю глаза и перемещаю силу с каждого мускула на теле в ноги и кручу
педали еще быстрее. Пронзительный крик моего пассажира заставляет меня ускориться
сильнее, ехать быстрее; пот катится по лицу и легкие жадно глотают воздух.
Мы пролетаем мимо наших соперников и Пен вовсю кричит: «Неудачники!».
Когда я снижаю скорость и въезжаю на дорожку моего дома, торжествующий, но
абсолютно запыхавшийся, наши соперники проносятся мимо.
Пен спрыгивает с руля, я бросаю велосипед рядом с канистрами из-под масла, и
сваливаюсь в траву, задыхаясь от нехватки кислорода. Яркие звезды-очки всплывают
передо мной, заслоняя солнце. Она держит в правой руке наши аттестаты успеваемости и
улыбки на лице почти не видно.
– Я должна взглянуть что там, прежде чем родители попросят показать им, – произносит
она и падает рядом со мной.
Я не удивлен, когда вижу что несколько «А», упали до «В» и некогда хорошая
посещаемость теперь отмечена знаком минус. Мое поведение больше не похоже на
достойное и в колонке для комментариев значится небольшая записка для моих
родителей.
«Я обеспокоена недавним поведением Диллона и снижением его успеваемости. Он часто
стал уставать на уроках и постоянно отвлекается. Мистер Декер приступает к
заданиям в самую последнюю минуту, вследствие чего страдает качество его работ.
