Текст книги "Путь истинной любви (ЛП)"

Автор книги: Мэри Элизабет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

то заставляет его смеяться достаточно сильно, он закидывает голову назад, демонстрируя

самое совершенное адамово яблоко, которое я когда–либо видела.

Когда он смотрит через плечо и ловит мой взгляд, правая сторона моего рта изгибается

вверх. Диллон не ответит взаимностью, и глаза движутся дальше, будто я еще один

незнакомец в толпе.

Обычно такое отношение от единственного мальчика, которого я любила, который

раздавил меня, отправило бы мой разум к ненависти себе и безумию, но лекарство течет в

моей крови и ставит стену между горем и реальностью. Безумие находится под ложным

излечением, ожидая, когда я оступлюсь

До тех пор я ... онемела.

– Диллон Тимоти Деккер,– его имя называют по громкоговорителю двадцать минут

спустя.

Выпускник выходит на сцену и принимает свой диплом с любезной улыбкой. Наш

выпускной класс взрывается громким гулом одобрительных возгласов и хлопков. Герб

бросает пляжный мяч – должно быть, он пронес его тайком под своей мантией и надул, в

ожидании, когда назовут наши имена – в своего лучшего друга, который уходил со сцены.

Он отскакивает от плеча Диллона обратно в ожидающие руки будущих студентов, где

путешествовал до тех пор, пока учитель не смог сдуть его.

– Пенелопа Джорджа Файнелл,– произнесли мое полное имя. Я следую назначенному

пути, ведущему на сцену, и получаю то, ради чего я не работала достаточно усердно,

чтобы заработать.

После рукопожатия с директором школы, мы делаем фотографию, перед тем как я ухожу с

улыбкой и поклоном, и вроде бы все закончено.

Как только сцена будет убрана, и мы подбросим наши шапочки в воздух, выпускной класс

старшей школы Кастл Рейн будет официально выпущен, чтобы стать полноценными

гражданами мира. Я разделяю тихое прощание с теми немногими друзьями, с которым я

подружилась на протяжении многих лет, оставляя Матильду Типп с обещанием увидеться

в скором времени, и встречаюсь с моей единственной семьей, которая здесь поддержать

меня – с моими родителями.

Папа кладет руку на мои плечи, мама скользит своей по спине, и мы идем домой, чтобы

начать остальную часть нашей жизни.

– Я не хочу, чтобы кому–то было неудобно, – говорю я, падая на кровать с телефоном у

уха.

– Не глупи, Пен. Ты знаешь Кайла. Он хочет, чтобы ты пришла, – отвечает Матильда. – Я

буду у твоего дома через две минуты. Будь готова, потому что я собираюсь только

сигналить.

– Но Диллон собирается быть там. Он должен отпраздновать выпускной со своими

лучшими друзьями. Я единственная, кто не подходит вам.

– Пенелопа, ты одна из нас, и ты мой лучший друг. Разве мы не можем отпраздновать

вместе? У нас есть только лето.

– Ладно, ты права.– Я вздыхаю. Надвигающаяся паника пытается пробиться через мою

химическую защиту. – Я буду ждать тебя внизу.

– Хорошо, – моя рыжеволосая подруга говорит. – И если Пеппер Дешевка Хилл

попытается связаться с тобой, я прикрою. Я ждала, чтобы откусить ее лицо.

– Спасибо.– Я смеюсь и вешаю трубку.

Быстро проверив свое отражение в зеркале, я стираю размазанную под глазами тушь и

пробегаюсь расческой по волосам. Верная своему слову, звук сигнала Матильды следует

за эхо от скрипучих тормозов, когда останавливается перед моим домом.

– Это нормально, если я пойду к Кайлу на вечеринку?– Спрашиваю я, стоя перед

родителями в нашей гостиной.

Мама поглядывает на часы на стене и колеблется.

– Восемь часов, детка. Ты должна принять лекарство в течение получаса, и я не уверена,

что это хорошая идея, пропустить одну дозу.

Папа качает головой.

– Будь дома в одиннадцать. Ты можешь принять их, когда вернешься домой.

Поцеловав каждого из них в щеку, я выбегаю за дверь во влажную летнюю ночь и

запрыгиваю в Камри Матильды. Герберт, приподнимается с заднего сиденья и

растрепывает мои волосы.

– Мы могли бы пройтись, – говорю я, когда она отъезжает от обочины. Желто–оранжевые

фары освещают дорогу впереди.

– Я просто притворюсь, что ты этого не говорила, –отвечает Матильда, делая кислое

выражение лица. – Я никуда не ходила, с тех пор как мне исполнилось 12.

Автомобиль Диллона припаркован во дворе Кайла, и белый джип Пеппер за ним. Десяток

или больше других машин, которые выстроились вверх и вниз по улице, я не узнаю, и

громкая музыка гремит из небольшого дома с тремя спальнями.

– Это будет весело,– утверждает моя подруга, прежде чем выйти.

Я следую за ней и Гербом через переднюю дверь, которую я использовала летом, когда

мы были моложе. Дом Кайла выглядит так же, как я помню, и это помогает мне

чувствовать себя совсем ненужной.

Пока я не вижу Диллона с Пеппер на кухне, которые улыбаются и тихо общаются между

собой.

– Помни, я съем ее лицо,– говорит Матильда, ведя меня через кухню в гостиную и

передавая пиво. – Выпей это и расслабься, я уезжаю в колледж через 6 недель, так что

давай сделаем это.

Я держу холодную жестяную банку в руках, но не делаю ни одного глотка. После трех

банок пива, Матильда этого даже не заметит. Она управляет залом, развлекая и веселя

всех с кем разговаривает, считая обязательным включить меня в диалог. Рыжая

пересказывает истории о том, когда мы были моложе,– держались за руки, пока ехали на

руле велосипеда, как мы исследовали лес с грязными лицами – и действительно, до этого

момента, я не понимала, как была важна для нее.

– Это было тогда, когда Пен носила каждый день цветные очки. Одна из линз выпала, и

она не переставала плакать, пока мы не нашли ее. Получается, какая–то чертова белочка

схватила ее. Диллон буквально преследовал белку весь день. Между тем, я ходила с Пен

домой, чтобы захватить пару новых очков, и мы делали пирожные с мороженым, когда

появился Ди спустя несколько часов с укусов на руке и фиолетовой линзой.

Мы все смеемся, и Диллон выходит из кухни на звук своего имени.

– Помнишь?– спрашивает его Матильда. – Твоя мама бросились с тобой в больницу

чтобы сделать укол от бешенства, и ты не мог играть на улице в течение недели.

Мой сосед смотрит на меня и на самом деле улыбается.

– Да, помню.

Напряжение ослабевает после его простого заявления, и разговор продолжается, Диллон и

я не общаемся на прямую, но ему присутствие не кажется ужасным. Я, наконец,

избавляюсь от защиты и наслаждаюсь жизнью.

Это было до того, пока я не отлучаюсь в туалет и понимаю, что мой телефон звонит. Имя

Джошуа отображается над пятью пропущенными звонками, и он оставил несколько

сообщений.

Где ты?

Почему ты не позвонила мне?

Слышал ты у Кайла.

Его последнее сообщение приходит, когда я выбегаю из ванной, но уже слишком поздно.

Я здесь.

Джош и его друзья уже внутри, и настроение вечеринки значительно испортилось. Вместо

того, чтобы заботиться о реакции моего парня, увидевшего меня здесь, я жду реакцию

Диллона. Его реакция меня не удивляет.

– Избавиться от твоего мусора, Пен? – Он кивает в сторону незваных гостей,

задержавшихся перед дверью.

Настоящий смутьян, Джош проходит мимо меня, как будто я здесь не нахожусь, и

нападает на парня, на которого он затаил злобу, с того самого дня, как автобус высадил

его перед нашей школой 4 года назад, пока его друзья идут за Гербом и Кайлом.

Все после этого происходит так быстро.

Джош ударяет Диллона, и он падает.

Диллон отбивается.

Оба парня в крови.

Все кричат.

Матильда загоняет меня в угол и не дает мне двигаться.

Диллона ударили в живот. Он согнулся пополам и смотрит на меня, когда я кричу Джошу,

чтобы он остановился.

– Пожалуйста! Пожалуйста, остановись!– Я кричу.

Это длится пока синий и красный свет не начинают попадать на Джоша через окно и его

друзья выбегают через переднюю дверь, в которую они вошли. Оставляя после себя

разрушения. Никто не должен ничего говорить. Я знаю, что они винят меня.

Глава 31

Пенелопа

– Ты не проведешь снова весь день в кровати, Пен.– Моя мама сдергивает одеяло с моего

тела, прежде чем пойти и открыть окно. – Перестань жалеть себя. Миллионы людей живут

с депрессией и не спят всю жизнь. Вставай.

Я зажмуриваюсь из–за серого света, наполняющего мою комнату через раздвинутые

шторы, я даю моим мыслям секунду, чтобы догнать боль глубоко внутри моих костей и

расслабить мышцы, прежде чем я сказать что–нибудь. Вот и все необходимое время для

тревоги, чтобы понять, что я проснулась и нанести прямой удар через мое омертвевшее

сердце. Паника поднимается следующей, поселяясь в моем горле, поэтому я не могу

нормально дышать. Я переворачиваюсь на спину и пялюсь в белый потолок надо мной,

молясь чтобы этот день прошел.

Я пропустила одну дозу в ночь вечеринки Кайла. Две недели спустя, я все еще борюсь с

тем, чтобы вернуться на правильный путь.

– Почему Вы не понимаете, что это не так просто?– Я говорю сбивчивым тоном.

Если она оставит меня здесь, может быть, я смогу хорошенько поспать и буду чувствовать

себя лучше, когда проснусь сама. Вместо этого, она вламывается сюда каждые несколько

часов, с теми же требованиями, которые вызывают ту же самую реакцию.

– Я включила тебе душ,– говорит она

Мы были здесь раньше. Мы уже говорили об этом во время предыдущих случаев сотни

раз, но она до сих пор ничего не поняла.

Я сломана.

Душ не поможет мне чувствовать себя лучше.

Все, что я хочу, это чтобы меня оставили в покое.

Мама сидит на краю моей кровати и потирает рукой вверх и вниз по моей ноге. Я

нуждаюсь в воздухе, это разрывает мое горло и грудь, я плачу и расстроена. Нет ничего,

что я хотела бы больше, чем исчезнуть, но это невозможно, потому что я не сделана из

ничего.

Женщина, которая привела меня в этот ад, берет мое лицо в свои руки.

– Никогда не лучше, Пенелопа? Ты не можешь так жить.

Дрожь проходит от кончика моего носа до конца каждого моего волоска на голове. Мои

разрушенные легкие проталкивают неглубокие глотки воздуха через мои стиснутые зубы

и потрескавшиеся губы. Я вонзаю пятки в матрас и натягиваю простынь так, что побелели

костяшки.

– Уходи,– я плачу, стягиваю полностью белый хлопок с моей кровати.

Мама целует мое лицо, смешивая свои слезы с моими.

– Скажи мне, что делать, детка. Скажи, как это исправить.

Диллон.

Я не видела своего мальчика так долго и скучаю по нему всему: по его лицу, по его

рукам, по его голосу. Я скучаю по его смеху, его любовью, его рукам, и его силе. Я

скучаю по нему между моих ног и вокруг меня. Я скучаю по его присутствию и его

сознательности. Я скучаю по его доброте и заботе. Скучать по нему так чертовски больно.

Так что я плачу, и борюсь, и я кричу, пока мама не покидает мою комнату и не закрывает

дверь.

Натягиваю одеяло на голову, блокируя любой свет, и сворачиваюсь в плотный шар.

Паника продолжает бушевать, живя в моей груди, но постепенно мое тело успокаивается

и дыхание замедляется. Горящие глаза то закрываются, то открываются, и моя ноющая

челюсть расслабляется. По одному, мои жесткие пальцы отпускают свою хватку на моей

простыне, и сон уносит меня в свои объятия.

Моя единственная компания в этой пустоте – моя тоска по Диллону.

В черноту беспамятства, я так скучаю по нему.

Завтра я буду стараться. Завтра будет лучше.

Сейчас мне нужно спать.

Глава 32

Диллон

– Я вчера подслушала тренера Файнела, он говорил о Пенелопе. Хочешь знать, что он

сказал? – спрашивает Риса, сидя за кухонным столом.

Налив стакан апельсинового сока, я пожимаю плечами и смотрю на сестру через край

стакана, пока пью холодный сок. Понадобилось двадцать три года, и девочка, родившаяся

на пять лет раньше меня, наконец, выросла. Она не провела это лето, следуя за какой-

нибудь музыкальной группой по всему штату, не спала в задней части фургона и не

делала татуировки нестерилизованными иглами. Дреды исчезли, а ее натуральный цвет

волос – русый, снова вернулся. Хоть Риса до сих пор и живет дома у родителей, но она

получила работу в закусочной в городе, и даже начала посещать он-лайн курсы колледжа.

И теперь, большее недовольство родителей, вызывает то, что делаю я.

– Лекарство, которое она принимала в прошлом году, перестало работать, и ее лечащий

врач, не может подобрать то, что действует. Уэйн сказал, что ей выписали уже третье

лекарство за третий месяц, но ей не становится лучше. Так что, он не занимался

тренировками ребят в этом сезоне, чтобы больше времени проводить с Пен дома.

Я ставлю пустой стакан в раковину и кладу руки на край стола, пока то, что сказала моя

сестра, пробирается в меня. Опустив голову, я изо всех сил зажмуриваюсь и напоминаю

себе, что это не моя ответственность – пойти к соседям и вытащить Безумие из кровати.

Прошло более двенадцати месяцев, но я по-прежнему должен напоминать себе об этом

каждый день.

– Что ты от меня хочешь, Риса? – прочистив горло, я встаю прямо и поворачиваюсь к ней

лицом.

Рис, которая прочла мне лекцию о приоритете заботы о себе, когда я был в самой гуще

болезни Пен, смотрит на меня ярко-зелеными глазами, которые отражают мою

собственную тоску. Я отворачиваюсь и подавляю реакцию. Для того что бы любить

Пенелопу, требуется много сил, и я двигаю ноги, пока сестра не возложила на меня вину,

с которой я уже живу.

– Я просто сообщила тебе информацию, потому что думала, что ты хотел бы знать, –

говорит она мне вслед.

– Хорошо – говорю я быстро.

Это тяжело, когда моя семья любит ее так же сильно, как и я. Несмотря на то, что мы

прервали свои отношения, наши семьи очень близки. И от них я узнаю о ее состоянии и

диагнозе. Что они ожидают от меня? Что я побегу туда и хоть как-нибудь спасу ее? Я не

смог раньше, не смогу и сейчас.

– Диллон, ты должен провести с Пенелопой немного времени, – говорит она, и нотки

конфликта звучат в ее голосе. – Я знаю, что она обидела тебя, но сейчас это намного

важнее. Ей сейчас не очень хорошо.

– Ты не представляешь, что она сделала мне.

Несмотря на боль, я мог бы легко сбежать. Но, независимо от моего отказа встречаться с

Печалью, я до сих пор в Кастл Рейн. Письма о поступлении в колледж, до сих пор лежат

без ответа моей комнате. Цели, которые у меня были с детства, рушатся, становясь, все

дальше и дальше от зоны досягаемости. Все кого я знаю, продолжают двигаться по жизни.

А я живу с мамой и разочарованием отца каждый день. И все потому, что я боюсь

покинуть соседку.

Это болото, из которого я не могу убежать.

Риса берет в спешке свои ключи со стойки.

– Мне пора работать, а мамы и папы не будет вечером. Ты сможешь побыть один, пока я

не вернусь домой?

– Мне восемнадцать, – я ухмыляюсь. – Тебе больше не нужно быть моей нянькой.

– Знаю, но я переживаю, – говорит она. – Если ты не будешь продолжать учебу, то

должен найти работу. Нет ничего хорошего, что бы сидеть весь день дома. Спроси Кайла,

может он возьмет тебя с собой дорожным рабочим.

Я слышал примерно те же слова все лето от родителей, поэтому закатываю глаза, пока

поднимаюсь к себе в комнату. Они не согласны с моим решением пропустить год, прежде

чем продолжить учиться. В конце концов, я проведу в медицинской школе достаточно

долго, так что отсрочка на двенадцать месяцев незаметна, но никто не захотел, что бы я

объяснил причины своего выбора.

Пеппер (с размазанной тушью из-за слез и утверждением, что она думала, что это была

любовь), закатила истерику, прежде чем месяц назад мы расстались Я чувствовал, что

должен провести с ней время и успокоить ее, после того как обманывал. Так что я

высидел ее истерику. А когда она бросила в меня пустую коробку и спросила: как ты мог

так поступить? – я извинился.

Зачем спрашивать, если она и так знала?

Прежде чем я покинул ее дом в ту ночь, последние слова Пеппер Хилл, мне это доказали.

– Твоя Пенелопа с Джошуа Дарком. Она не любит тебя.

Открыв дверь в спальню, я остановился на пороге. Моя комната была самой холодной и

темной в доме – благодаря фанере прибитой на окно. Я молча пялился на нее, понимая,

что тонкий кусок деревяшки не сделал ничего, что бы отгородить меня от Печали,

поэтому я подхожу к окну, и просовываю пальцы между стеной и фанерой. Гвозди легко

выскальзывают из гипсокартона и один угол сразу отходит.

Серый свет октября снова заполняет мою комнату, и я прищуриваюсь из-за его яркости.

Старые металлические жалюзи, погнутые и поломанные, свободно висят, поднимая пыль

и грязь в воздух. Полностью срывая их, я открываю окно, которое не видел и не трогал с

тех пор, как заколотил его. Поднимаю покосившуюся створку, чтобы впустить немного

свежего воздуха.

Желтые шторы Пенелопа раздвинуты, но ее не видно. Я не могу заставить себя пойти

туда, но надеюсь, она увидит, что доски больше нет, и поймет, что я все еще здесь.

***

– Герб и Матильда будут дома на День Благодарения, – говорит Кайл, откусывая большую

часть сэндвича. С едой во рту, он продолжает, – они устраивают вечеринку сегодня

вечером. Хочешь пойти?

Отец, не переставая говорил о моем образовании и моей неспособности содержать себя.

Поэтому, я устроился на работу дорожным рабочим: заполняю выбоины и перекрашиваю

линии на улицах Кастл Рейн с Кайлом. Я сижу на бордюре, вдоль нашей площадки, в

оранжевом светоотражающим жилете, старых джинсах и рабочих ботинках. На моих

руках появились мозоли, а у меня, уважение к ручному труду. На эту работу меня устроил

мой старый друг, который давно решил, что последние четыре года в школе были

напрасны. А укладка асфальта укрепила мое решение получить степень доктора.

– Я не знаю, – говорю я, пиная гравий на середину улицы.

Кайл проглатывает часть бутерброда с индейкой и говорит:

– Пенелопа будет там.

Я слышал, что девушка по соседству устроилась на временную работу в продуктовый

магазин, и моя мама отметила, что видела ее за рулем машины Уэйна в городе несколько

раз. Пен и ее семья ходят в закусочную, где работает моя сестра, по крайней мере, раз в

неделю. Герберт сказал мне, что она и Матильда поддерживали связь после их переезда в

Сиэтл. Но, несмотря на то, что мы живем в маленьком городке и являемся соседями, мы

не пересекаемся.

Даже теперь – когда фанеры закрывающей моё окно больше не было.

Я встаю при упоминании ее имени и прислоняюсь к нашему рабочему грузовику.

Жмурясь из-за редкого ноябрьского солнца говорю:

– Это вероятно, не очень хорошая идея.

– Когда ты разговаривал с ней в последний раз? Может это поможет тебе немного

успокоиться или что-нибудь в этом роде, – Кайл вытирает руки о свою грязную, некогда

белую футболку.

В ответ я криво улыбаюсь, а мой друг пожимает плечами.

– Вы, ребята, расстались больше года назад. Как долго ты собираешься избегать ее? –

спросил он, надев каску на свои светлые волосы. – К тому же, наблюдение за тобой здесь,

вспотевшим и с постоянно возникающими волдырями, вместо учебы по спасению жизней,

разбивает мне сердце. Разберись со всем дерьмом с Пен, чтобы ты смог начать жить, мой

друг.

Схватив лопату, я следую за Кайлом на участок, где мы работали, прежде чем сделали

перерыв и спрашиваю:

– Что ты вообще знаешь? У тебя даже никогда девушки не было.

– Я ходил на свидание прошлой ночью, – говорит он, бросая лопату асфальта в яму.

– С кем?

Кайл становится прямо и сдвигает свою каску назад. С кривой улыбкой он подмигивает

мне и говорит:

– Это старая подружка.

***

Я паркуюсь на улице и закуриваю сигарету, чтобы успокоить нервы пока иду в дом

родителей Матильды. С луной, закрытой грозовыми тучами, на улице темно, и мелкая

изморось начинает капать с неба на мое лицо. Я выдыхаю никотин в воздух и бросаю

окурок в сточную канаву, надеваю капюшон на голову и стучу в дверь.

Герберт открывает дверь, заливая крыльцо светом, музыкой и звуками смеха.

– Прячься от дождя, – говорит он, отходя в сторону, чтобы я мог войти внутрь.

Он похлопывает меня по спине и протягивает бутылку холодного пива, но мое внимание

уже направленно на Безумие. Все, за исключением волнистых каштановых волос и

грустных глаз, растворяется в тумане неважного. Мои ноги несут меня туда, где Пенелопа

сидит одна на диване, и я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Эй, – шепчу я.

– Привет, – Грусть убирает прядь волос за ухо.

Она словно стала меньше, чем я помню, и ей явно неуютно в собственном теле.

Потирая большим пальцем по ее щеке, которые становятся красными, я стою над

единственной девушкой, которую когда-либо любил и удивляюсь тому, как долго я к ней

не прикасался. Протягиваю ей свою руку, похожую на наждачку из-за дорожных работ.

Она проскальзывает своей тоненькой ручкой с мягкой кожей в мою без колебаний.

Переплетая наши пальцы, я тяну Пен с ее места в первую попавшуюся комнату.

Это не та девушка, которая рисовала «знак мира» на своей щеке или писала мне записки

через весь двор посередине ночи. Мягкость в глазах Пенелопы исчезла из-за ее еб*утой

жизни. Она не скрывает свою бессонницу под толстым слоем макияжа. Теперь всему миру

можно увидеть темно-фиолетовые круги под глазами.

Поднимая и усаживая Печаль на комод у стены, я раздвигаю ее колени и поднимаю юбку

по тонким бедрам, пока не могу стать между ними.

– Скажи мне этого не делать, – говорю я, затаив дыхание, и смотря на ее приоткрытые

губы.

Пенелопа двигается к самому краю комода и дергает меня за толстовку ближе к себе. Ее

округлая грудь ощущается напротив моей с каждым тяжелым вздохом, поступающим

через легкие, которые в данный момент не могут работать в полную силу. Обвивая руками

мою шею, Пен начинает потираться своим теплым местечком напротив моей твердости.

– Пожалуйста, не останавливайся, – говорит она, уткнувшись лицом в мою шею. – Не

оставляй меня здесь.

Целуя ее разгоряченное лицо, я становлюсь еще ближе к ней и расстегиваю джинсы.

Пенелопа стонет, когда я задеваю костяшками ее чувствительное местечко, и в попытке

услышать ее снова, я стягиваю с нее нижнее белье и вхожу одним резким ударом.

Мы плавимся.

– Чувствуешь меня сейчас? – спрашиваю я, когда достигаю конца и выскальзываю

обратно.

Каждая часть моего тела дрожит, Безумие тянет меня за волосы и вонзает свои зубы в

основание моей шей. Мои колени врезаются в комод, пальцы зажаты между комодом и

стеной, а наши качающие тела заставляют скрипеть полу-глянцевое дерево. Практически

вознесся Пенелопу на вершину, я покрываю каждый дюйм Печали своим взрывом, желая

быть ближе и глубже.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, – говорю я и опускаюсь ртом на тонкую кожу шеи

Пенелопы и начать посасывать.

Я выпускаю все эмоции, которые у меня были с тех пор, как эта девушка разрушила мою

душу. Сжимаю тонкие вены между зубами, разрывая кровеносные сосуды губами. К тому

времени как мы закончим, я оставлю ее горло черным и синим, помечая Пенелопу, из-за

моей неспособности контролировать мою потребность быть с ней. Проводя пальцами по

отметкам, которых она не заслужила, вина раскалывает меня, а когда я смотрю в ее глаза,

то по мне разливается опустошение.

Выходя из нее, я надеваю свои темные джинсы и сажусь на кровать в другом конце

комнаты.

Пен выпрямляется одергивая юбку, и соскакивает с комода. Ее гольфы в военном стиле

спустились до лодыжек, а шнурки на ботинках развязались. Стоя на неустойчивых ногах,

она поправляет свитер и вытирает рукавом рот, прежде чем дать слезам упасть.

– Пенелопа, прости, – говорю я.

Она обнимает себя руками и качает головой. Закрывая глаза, она разворачивается и

выходит из комнаты.

Глава 33

Пенелопа

– Я не уверена мисс Файнел, что так усердно работать в вашем состоянии это хорошая

идея. Мы добились прогресса за последние пять месяцев, но такие вещи непредсказуемы.

Откинув голову обратно на кушетку, я лопаю большой розовый пузырь жвачки со вкусом

арбуза, и позволяю прилипнуть ему к верхней губе и носу. Всасывая жвачку обратно, я

сжимаю ее между зубами и говорю:

– Я не брошу свою работу.

– Никто не говорил, что надо бросить,– осуждающе говорит доктор, добавляя короткие

заметки в желтый блокнот, – но ты должна подумать о сокращении часов работы. Твоя

мама сказала, что ты взяла на прошлой неделе дополнительную смену и потерпела

неудачу ночь. Она сказала, что чувствует, будто ты перегружена работой.

– Я взяла дополнительную смену, потому что не могу находиться с ней в доме каждый

день. Мне почти девятнадцать, и она не дает мне даже сходить в туалет без стука в дверь

каждые пять минут, чтобы убедиться, что я не убила себя. Я не самоубийца.

Доктор Постоянно Кивающий кивает и спрашивает:

– А неудача, о которой она упоминала?

– Я хотела помочь приготовить ужин, мне надо было нарезать лук. От него мои глаза

начали слезиться, и я случайно порезалась ножом. Мама подумала, что я собиралась

вскрыть себе вены, – говорю я, надувая еще один пузырь.

– Она объяснила это немного иначе, – отвечает доктор Монотонность, опуская свой

блокнот на стол. Она поднимает очки на голову. – Она сказала, что пришла на кухню, а ты

была вся в крови и с ножом в руках.

– Моя мать не дала мне шанса все объяснить. Как я уже сказала, я не самоубийца.

– Может, тебе стоит оставить нарезку продуктов своим родителям, чтобы этого снова не

произошло, – говорит доктор Всезнайка, взяв свой блокнот обратно.

Левая сторона моего рта приподнимается, и я говорю:

– Может, вам не стоит лезть не в свое дело.

Доктор Кивок продолжает кивать, делая все больше заметок обо мне.

– Ты замечаешь разницу в настроении, Пенелопа? Ты часто злишься без причины?

– Я не злюсь.

Мой терапевт морщит губы, но не показывает мне каких-либо других признаков того, о

чем она думает. С каменным лицом и царапая карандашом по желтой бумаге, она

совершает ошибку и переворачивает карандаш, чтобы исправить ее.

И пишет. И пишет. И пишет.

Она переворачивает страницу.

Я начинаю кусать ногти, пока тепло поднимается по моему позвоночнику вверх, и капля

пота стекает в нижнюю часть моей спины. Изгиб каждой буквы, которую она пишет, звук

каждой буквы «t» , которую она перечеркивает, ощущается так, будто режут мои кости.

Сжав челюсть, я хватаюсь влажными пальцами с кровоточащими кутикулами за край

кресла, чтобы не убежать из этой комнаты с криками.

– Что насчет мальчика по соседству, Пен? Ты хочешь поговорить о нем? – спрашивает

доктор Мастер Письма. Она останавливает карандаш и ждет моей реакции.

– Почему вы спрашиваете о Диллоне?– я выдыхаю, борясь с внутренним огнем и пытаясь

казаться нормальной.

– Потому что мне сказали, что он уезжает в следующем месяце.

– И?– спрашиваю я, пока слезы жгут мне глаза.

– Ладно, у тебя с ним были стычки…

– Я не хочу говорить об этом, – я прерываю ее.

– Твои родители боятся, что отсутствие Диллона разрушит все наши успехи. Что ты об

этом думаешь?

Проглотив жвачку, я держу мои руки на стуле и говорю:

– Я думаю, что мои родители должны перестать говорить с Вами и начать говорить со

мной.

***

– Пенелопа, мы сказали ей о Диллоне не для того чтобы она расстроила тебя. А

упомянули об этом на случай, если это станет проблемой, – говорит мама. Ее карие глаза

ненадолго встречаются с моими в зеркале заднего вида, прежде чем вернуться на дорогу

перед ней.

Сидя на заднем сидении с опущенными окнами, пока почти летний ветер оставляет в моих

волосах аромат соли. Мы едем через город после моего приема у терапевта. Солнечное

тепло просачивается через мою кожу, согревая меня снаружи. Искра восторга в ожидании

лета, мои первые водительские права, все это отправляет поток предвкушения по моим

венам, вымывая страх и отвращение к самой себе. Я мечтаю о днях, проведенных на

горячем песке, о купании в соленом океане и о дорожном приключении, и о том, что бы

покинуть Кастл Рейн.

Потом я вспоминаю, всех кого покину в этом году.

Сумасшедшая девушка.

Подъезжаем к дому, мама выключает машину и поворачивается ко мне лицом.

С рукой на ручке двери я спрашиваю:

– Что?

Она улыбается, освещая свое круглое лицо принудительным счастьем. Темные волосы

седеют с возрастом, и годы стресса, благодаря такой дочери как я, влияют на нее – у моей

мамы глубокие морщины между бровей и вокруг глаз, а ногти обкусаны, как у меня. Я не

могу вспомнить последний раз, когда видела ее улыбку, а значит, и не слышала ее смех, а

вот плач постоянно.

– Я хочу, что бы ты знала, отец и я гордимся тобой, Пен, – говорит она. Несколько прядей

волос выпадают из ее хвоста.

– Спасибо, мама,– бурчу я, вылезая из машины.

Я закрываю дверь, чтобы обойти Chrysler сзади, когда Диллон выходит из своего дома. Он

одет в шорты и белую футболку. С ключами свисающими с его руки, соседский парень

останавливается на краю крыльца и смотрит на меня. Я не могу больше выдержать его

взгляд и двигаюсь вперед.

– Пенелопа, – он меня окликает.

Спасая, нас обоих от неловкого разговора о том, что произошло на вечеринке у Герба и

Матильды, и себя от того, что бы услышать о том, что он, наконец, уезжает, я пробегаю

через дверь и бегу наверх, где запираюсь в ванной.

Располагая руки на краю раковины, я смотрю в зеркало. Смотрю на отражение лица,

которое не хочу больше знать. Девушка, пристально смотрящая на меня, с темными

кругами под глазами и постоянно хмурым лицом – та, что отгоняет от себя всех кого

любит.

– Будь нормальной, – говорю я ей. – Веди себя нормально.

Мой пульс ускоряется, когда из-за гнева напрягается каждый мускул в моем теле. Я

ударяю кулаком по зеркалу, посылая рябь через мои неизменные размышления.

– Будь, черт возьми, нормальной!– кричу я, разбивая руками зеркало.

Трещина прорывается через центр моего лица, но ничего не меняется. Мои глаза отдельно

стоящие, моя кожа выглядит больной, и я чувствую свои внутренности мертвым грузом.

Посылаю кулак в стекло еще раз, разбивая его полностью, чтобы в этот раз я была

неузнаваема. Я – ничего, кроме острых как бритва осколков, калейдоскопа обломков... Он

говорил, что не покинет меня.

Глава 34

Диллон

Я провел последние несколько месяцев, пытаясь выяснить, что мы сделали неправильно,

думая, что я мог бы сделать по-другому, и спрашивая, можно ли это исправить.

Я скучаю по тем дням, когда мы были детьми.

Подростковая любовь такая неприкасаемая.

Я тосковал по простым вещам. Когда Пенелопа ездила на моем руле. Или, когда она

ждала новую пару солнцезащитных очков. Мы играли, пока не загорались уличные

фонари. Шли домой толкаясь и крича, с грязными лицами и следами от травы на

коленках. Я скучаю по прыжкам со зданий с Гербом и Матильдой, по зависанию с

друзьями, без необходимости заботы о всем мире.

Я скучаю по безумию.

Пока я принимал решение, наконец, уехать, отец много чем угрожал. Он угрожал забрать

мою машину и лишить меня стабильности. Он сказал, что не будет платить за обучение, и

дал лето для принятия решения. Когда угрозы не сработали, он убедил меня.

– Ты хочешь ее вернуть, сын? Если все наладится, то что ты сможешь предложить такой

девушке как Пенелопа, без образования?

Я уезжаю в колледж, но мое сердце остается в Кастл Рейн.

До вчерашней встречи на подъездной дорожке, я не видел Пенелопу несколько месяцев –

с вечеринки Герба и Матильды. Если то, как она быстро убежала в дом было показателем