Текст книги "Что осталось за кадром"
Автор книги: Мэри Джо Патни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Глава 26
– Не возражаете, если я присяду?
Вэл подняла глаза, перед ней стоял Грег Марино, державший в руках поднос с едой.
– Вовсе нет. Буду рада, если вы составите мне компанию. – Она сдержала зевок, когда он уселся напротив. – На всех съемках, где вам приходилось работать, кормили так же вкусно, как здесь? После этой еды мне хочется одного – прилечь и поспать часок-другой.
Он ковырял вилкой свой бифштекс.
– Когда люди вынуждены находиться вдалеке от дома, да к тому же работают как сумасшедшие, они нуждаются в максимальном комфорте. Хорошая еда – очень существенный момент.
– Разумно. – Прикончив жареного цыпленка, Валентина пододвинула к себе тарелку с куском малинового торта. – Если бы мне не приходилось вкалывать, как сироте в диккенсовском работном доме, я бы уже была похожа на слониху.
– Вашему обаянию это не помешало бы.
Она улыбнулась:
– Когда подобные слова вылетают из уст мужчины, который то и дело снимает самых красивых женщин мира, то хотя и знаешь, что это ложь, а все равно приятно.
– Красивые женщины – часть моей работы. Большинство из них – костлявые и долговязые, как скаковые лошади. Камера любит скуластые худощавые лица, но они, как фарфоровые куклы, лишены жизни. – Он положил в рот очередной кусок и задумчиво жевал. – Мне нравятся особы, которые выглядят как женщины. Как вы, например.
Смотреться сексуально и загадочно было одной из составляющих смысла жизни Валентины.
– Я поступила в юридический колледж отчасти из-за желания переубедить тех людей, которые считали, что я скорее похожа на барменшу, чем на женщину, способную набрать максимальное количество очков в отборочном тесте.
– Когда меня номинировали на «Оскара», я получил огромное удовольствие, представляя реакцию всех «доброжелателей», считавших, что я никогда не смогу сделать ничего стоящего. – Грег улыбнулся своим мыслям. – Через пару дней нам предстоит расстаться, и мне интересно узнать, что вы думаете о своем первом кинематографическом опыте.
– Это было увлекательно и интересно. Во всяком случае, я не жалею, что ввязалась в это дело. Но сейчас с радостью готова вернуться домой.
Грег чуть не подавился.
– Вы шутите? Вы и вправду отправитесь в Буффало, или в Бостон, или еще куда-то, откуда приехали?
– В Балтимор. – Она широко улыбнулась ему. – Да. Я уеду. – Они часто общались после трудового дня, и не было ничего проще, чем лечь с ним в постель. Он ясно показал, что не прочь. Но она пыталась как-то устроить свою жизнь, упорядочить ее, а с подобными мужчинами это не просто. – Фантазии – это хорошо, – заключила она. – Но реальная жизнь мне ближе.
– Но вы так хорошо справлялись со своими обязанностями! Вы могли бы сделать карьеру в кинобизнесе. Если Рейни не в состоянии пока предложить вам другую работу, то я смогу. Из вас вышел бы первоклассный продюсер, и вы ворочали бы миллионами.
– Если бы деньги были главным для меня, я бы уже давно сделала иной выбор. Занятие кинопроизводством предполагает кочевой образ жизни, а мне это чуждо. Не говоря уже о том, что ты всегда на глазах у других и за каждым твоим шагом следят. Это просто сводит меня с ума.
– На этой картине более спокойная атмосфера, чем обычно. Можно сказать, мы вообще обошлись без скандалов. – Девушка подкатила тележку с десертом, и Грег взял пару кусочков торта. – Я надеюсь, Рейни продолжит заниматься режиссурой, и всегда готов работать с ней.
– Я смотрела весь материал, но я дилетант, – продолжала Валентина. – Как вы думаете, действительно получится хорошее кино?
Он стал серьезным.
– Надеюсь. Мы все выложились на съемках по полной. Но кино складывается из многих составляющих: правильный подбор актеров, операторская работа, редактура, монтаж… всего не перечислишь. Стоит где-то допустить ошибку, и все пойдет прахом. Так что я всегда диву даюсь, когда из хорошего материала удается сделать стоящий фильм.
– Неудивительно, что режиссеры и продюсеры не от мира сего. – Она колебалась, прежде чем задать следующий вопрос. – А напряженная атмосфера возникает в конце любой картины?
– У нас это чувствуется особенно скорее всего из-за сцен, которые еще предстоит снять. – Он взял кусок торта и разом уничтожил его половину. – Сплошное выворачивание кишок. Плюс этот чудовищный журналистский прессинг. Я думаю, от него Кензи становится сам не свой, а Рейни выглядит такой раздраженной.
Валентина нахмурилась. Газеты увеличивали тираж за счет Рейни и Кензи, а Найджел Стоун недвусмысленно намекал, что скоро обнародует шокирующие подробности о прошлом Кензи Скотта. С долей цинизма она подумала, не проводится ли вся эта кампания, чтобы создать больше шума к моменту выхода фильма.
Безусловно, налицо элемент спекуляции на смаковании отношений Кензи и Рейн. Памела написала статью, опровергающую якобы состоявшееся примирение между супругами, и вынесла слова Рейни в заголовок: «Просто хорошие друзья». Но было много невероятных историй, включая утверждения представительницы американского армрестлинга, что именно она стала причиной развода, так как ждет близнецов от Кензи. Рейни старалась не читать подобные глупости, но знала, что они существуют, и это действовало ей на нервы.
Но главный и истинный источник напряжения находился на площадке. Кензи уже отснялся в нескольких из наиболее откровенных сцен с Шарифом, которые объясняли, почему он дернулся в Англию эмоционально травмированным, а остальные кульминационные эпизоды предстояло снять текущим днем. Наблюдая, как Рейни и Кензи репетировали сцены между своими героями, Вэл задавалась вопросом: куда это их заведет? Она не представляла, как можно играть любовную сцену с мужчиной, который разбил твое сердце.
Отношения между ними становились все напряженнее. Почему люди не могут воспроизводить себе подобных, как амебы, без секса?
Без сомнения, Рейни и Кензи сыграют эту последнюю сцену на полном накале чувств. Профессионалы до мозга костей, они скорее дадут упечь себя в сумасшедший дом, чем покажут, что не справляются с возложенными на них обязанностями. Но Вэл будет по-настоящему рада, когда этот проект закончится и Рейн сможет больше не видеть Кензи и начать новую жизнь.
Пока ставили свет, Кензи, голый по пояс, искусно украшенный синяками, шрамами и каплями пота, ходил взад и вперед около съемочной площадки. Внутреннее напряжение не оставляло его. Ему предстоит адский выбор между высоким профессиональным мастерством и показом истинных уголков своей души перед безжалостным глазком камеры. Почему он делает это?
Из-за Рейни. Из-за Чарлза. Из-за того, что проклятое шоу должно продолжаться.
– Мы готовы, джентльмены, – объявил второй режиссер. Кензи вошел в импровизированную палатку – ткань с одной стороны и камера с другой – и позволил привязать себя цепью к столбу. Пока он устраивался в углу, Шариф пристально следил за каждым его движением, стремясь войти в образ своего героя. Роль Мустафы требовала от него виртуозного владения целым спектром эмоций, и, надо отдать ему должное, он справлялся как нельзя лучше.
По контрасту с ним Джон Рандалл был несчастной жертвой с исковерканным чувством собственного достоинства. Кензи следовало потребовать для себя роль Мустафы.
Сексуальные сцены снимались очень деликатно, едва намекая на суть происходящего. Смуглая рука на бледной коже… Тени, двигающиеся за пологом палатки, и другие нюансы, которые проясняли то, что случилось, без буквального изображения. Более явными были кадры жарких дебатов, веревка на стертом до крови запястье, полные обожания взгляды и мгновения удивительной нежности, включая ухаживание Мустафы за своим пленником во время лихорадки, когда несчастный был на грани смерти. Сейчас вся эта гамма противоречивых чувств должна была руководить его действиями. Кензи смотрел на свою Немезиду, испытывая подлинное отчаяние.
Рейн подала сигнал к началу. Длинная роба обвивала стройную фигуру Шарифа. Он вошел под тент и направился к Рандаллу.
– Несколько месяцев мы спорили, боролись и узнавали друг друга, как могут делать только два врага. Ты все еще хочешь уехать? Очень хорошо. Я отпущу тебя. – Он улыбнулся, открывая ровную полоску белоснежных зубов. – Если ты на коленях попросишь меня об этом.
– Британский офицер не просит пощады, – ответил Рандалл, с невероятным трудом поднимаясь на ноги.
– Тогда ты умрешь в пустыне, – спокойно провозгласил Мустафа. Его глаза язвительно сверкнули. – А ветер и песок отполируют твои кости.
– Убей меня, и покончим с этим! – взревел Рандалл. – Ты думаешь, в моей жизни осталось что-то ценное? – Крик шел из глубины души. Так истошно может орать человек, исчерпавший все свои лимиты, как физические, так и эмоциональные. Чья жизнь превратилась в ад.
Гримаса ярости и разочарования исказила лицо Мустафы. Властитель пустыни схватил Рандалла за плечи, заставляя встать на колени.
– Проси пощады, английский выродок!
– Нет! Лучше убей меня.
Двое мужчин смотрели друг на друга. Жизнь Рандалла висела на волоске. Мустафа спрятал оружие в ножны.
– Иди! Не хочу марать клинок кровью неверного.
Сцена кончалась наездом на измученное лицо Рандалла, показывая победу, за которую он заплатил цену, равную поражению.
– Снято. В печать. Оба молодцы, – проговорила негромко Рейни, дабы не нарушить атмосферу. – Еще один эпизод, а потом снимем крупные планы.
Кензи не двигался с места. Слова и эмоции переполняли его. Любовь и ненависть. Антагонизм и жалость. Отвращение… и желание. Кульминационные и самые трудные сцены для него и Шарифа. Нет, подумал он с сожалением и произнес вслух:
– Нет. Это слабо.
Рейни вздрогнула.
– Мне кажется, вы оба сыграли очень хорошо. Но нет предела для совершенства. Что ты предлагаешь?
Он потер лоб, невольно стирая грим. Господи, почему он делает это?
– Заставлять Рандалла просить… слишком банально. Сразу вспоминаются посредственные фильмы тридцатых годов. Между ними должно происходить… нечто большее. Более острый конфликт. Ставки выше. Уязвимость…
– Но в книге эта сцена написана именно так и передает то время, – отвечала Рейни. – Что нужно сделать, чтобы это было выразительнее?
Кензи старался ходить, насколько позволяла цепь на левом запястье.
– Нужно показать противоречивые чувства Рандалла. Мустафа заставляет его признать, что он был увлечен своим тюремщиком. Этот примерный британский офицер испытывает недозволенную, темную страсть… получая невольное удовлетворение от того, что делали с ним. – Не в этом ли смысл всей истории? Рандалл не может признать, что пусть менее чем на сто процентов, но он был гомосексуалистом в течение нескольких минут.
– Да, таков Рандалл, – согласилась Рейн. – Но как ты думаешь это сыграть?
– Мустафа не должен требовать, чтобы англичанин умолял его о свободе, – медленно начал Кензи, чувствуя, как кровь стучит в висках. – Пусть Мустафа пообещает освободить Рандалла, если тот признается, что любит его.
– Да! – с радостью воскликнул Шариф. – Я упиваюсь своим могуществом, унижая английского офицера, и вместе с тем не хочу потерять его. Я не могу убить его, и даже держать в плену против его воли мучительно для меня. Я предлагаю ему сделку – я позволю ему вернуться в его холодную далекую страну, если он признает ту правду, что лежит между нами.
– Отлично, – одобрил Кензи. – Глубоко, сложно и драматично. Как и их отношения. – Рейни поймала его взгляд, и ей показалось, что речь шла о нем, а не о его персонаже.
Он отвернулся.
– Шариф, давай поимпровизируем? – Он обычно избегал экспромтов, так как не был уверен, что сможет найти правильные слова, но этот характер и эту дилемму он чувствовал, как свою собственную.
Шариф согласился, и Рейни позволила им попробовать. Вместо сердитых угроз Мустафа выбрал вкрадчивый ровный тон, и его полный страдания голос открывал гораздо больше, чем он был намерен сказать. Рандалл отступил, насколько позволяла цепь, тщетно стараясь избежать выполнения отчаянного требования. Ему невыносимо было признаться в том, что хотел услышать Мустафа. Даже если он станет отрицать запретную, отвратительную склонность в себе, ему уже никогда не забыть об этом.
Он закрыл глаза, представив Сару. Якорь, удерживающий его на этой земле, его чистый ангел, который помогал ему своим здравомыслием. Ради нее и его семьи он готов произнести слова, которые хотел услышать Мустафа. Что такое маленькая уступка, если она подарит ему свободу?
Он закрыл глаза и сказал:
– Я… люблю тебя. – Он говорил эти слова своему врагу, благородному, любимому и ненавистному врагу, слова, которые тот хотел услышать. Но он произнес это признание и самому себе, не делая никакой разницы между собой и своим героем.
И это существенно меняло дело.
Наступила мертвая тишина. Потом послышался тихий голос Рейн:
– Снято.
И вдруг все кругом зааплодировали. То было общее одобрение, которому рад каждый актер, но только не в этот раз. Кензи, совершенно обессиленный, прислонился к столбу. Сполз на ковер и спрятал лицо в ладонях.
Распятый своей музой.
Глава 27
Сегодня пришла очередь Рейни платить по долгам. Ей предстояло сыграть большую любовную сцену с Кензи перед объективом безжалостной камеры. С бешено колотящимся сердцем она прошла в свою гримерную. Длинные викторианские юбки поднимали пыль с бетонного пола.
– Я не очень отвлеку тебя, если прочитаю кое-что из твоей почты? – спросила Вэл из-за стола в углу.
– Есть что-то интересное?
– Да нет… Из недельного отчета твоего детектива можно понять, что все сходится на администраторе студии, с которым у Клементины были довольно серьезные отношения.
– Администратор студии? – Рейни сморщила нос. – Торговец наркотиками мне нравился больше. Что еще у тебя есть?
– Электронное послание от твоего деда. Он скорее всего послал его через Интернет на компьютере, что ты ему подарила. – Вэл посмотрела на записку из принтера. – Наши предложения помочь ему отыскать его старых друзей по корейской войне принесли плоды. Он нашел некоторых из них, и теперь они ежедневно выходят; на связь в Интернете. Твои старики Заказали билеты во Флориду на следующую зиму, там состоится встреча друзей.
– Очень хорошие новости. – Сохраняя некоторую дистанцию, она тем не менее налаживала отношения с дедом и бабушкой. Странно, но то, что произошло с дедом, помогло их сближению. Она обязательно навестит стариков, как только закончит работу над фильмом. Хотя прекрасно знала, что не стоит ожидать слишком многого от этого визита. Между ними появилось доверие. А что касается душевного тепла, то она поищет его где-нибудь еще, как, впрочем, всегда делала.
В гримерную вошла Деб, художница по гриму:
– Пора приготовиться к следующей сцене.
Рейни послушно уселась в кресло. В присутствии постороннего человека Вэл отложила личные послания в сторону и занялась заметками Рейн по поводу просмотренного накануне материала.
Беспокойные мысли Рейн вновь вернулись к предстоящей сцене с Кензи. Кто знает, что лучше, а что хуже? Следить, как он играет эту сцену с Джейн Стакпол? Или самой лежать в постели, смотреть на него голодными глазами и видеть не Джона Рандалла, а его, и к тому же ощущать знакомые прикосновения – она невольно вздрогнула от подобной перспективы.
– Не дергайтесь, – сказала Деб.
– Прости. – Рейни должна терпеливо выносить все ухищрения, способные заставить ее тридцатилетнее с небольшим лицо выглядеть на девятнадцать. Мысленно она повторяла сцену, пока Деб колдовала над ней, придавая ей свежесть юной Сары.
Избежать этого уже нельзя… Выйдя из гримерной, она шла по пустынному полутемному коридору студии, стараясь не наткнуться на кабель или аппаратуру. Кензи ждал в павильоне, где стояла декорация спальни, залитая ярким светом прожекторов. Он нервно барабанил пальцами по высокой резной спинке кровати.
Она окинула его критическим взглядом, радуясь, что съемки подходят к концу. Оба они выглядели изможденными и похудевшими. На стресс рабочего процесса накладывался груз личных отношений.
Предстоящая сцена следовала прямо за эпизодом на утесе, где Сара спасает Джона от самоубийства. Он тогда сказал достаточно много, чтобы она могла понять его проблемы. Возможно, она была не в состоянии представить досконально, что сделали с ним, но не могла не почувствовать глубину его боли. Любя своего мужа, она решила не допустить, чтобы ночные кошмары и угрызения совести разрушили их союз.
Сцена на утесе закончилась возвращением в дом. Они брели через поля, Рандалл шел, как старик, обнимая жену за плечи. Новый эпизод должен был начаться с момента, когда они входят в спальню. Рейни оглядела площадку, автоматически проверила, все ли на месте, и потом обратилась к Кензи:
– Ты готов?
Он кивнул и встал в дверях. Присоединившись к нему, она тихо прошептала:
– Ты не сыграешь эту сцену, если хотя бы пару раз не посмотришь на меня.
Поджав губы, он встретил ее взгляд. Подлинное страдание светилось в глубине его потемневших оливковых глаз. Она проглотила комок, застрявший в горле, стараясь уговорить себя, что этот мрак относится к его персонажу, а не к нему.
Чувствуя его готовность, она глубоко вздохнула, чтобы освободить Сердце от печали и боли. Когда междy ними возникло молчаливое напряжение, Рейни дала сигнал начать.
Камера заработала. Плечом к плечу они вошли в комнату. Он оттолкнулся от нее, неуверенно, но вместе с тем решительно прошел вперед.
– Отдохни, мой дорогой, – сказала она. – И почувствуешь себя лучше.
Ты не понимаешь, – резко отвечал он. – Ночной сон не излечит меня от прошлого. Не исцелит ничто. Когда она подошла к нему, он вцепился в ее руку, не подпуская к себе. – И поэтому ты должна оставить меня, пока не поздно.
Его прикосновение обожгло ее. Хотя Сара и была невинной, но она чувствовала, что между ними существует сильное влечение.
– А мы не будем оглядываться на прошлое. Есть только настоящее и будущее, разве этого мало?
– Сара, у нас нет будущего. – Он отпустил ее руку и. отступил назад. – Пока мы женаты лишь номинально, мы можем разойтись. Аннулируем брак, и ты будешь свободна в глазах общества.
– Ты не понимаешь, Джон. – Страх потерять его соединялся со злостью. – Ты, наверное, забыл, что мы дали клятвы. А я помню. Перед Богом ты мой муж. И пока я жива, никто другой мне не нужен.
Он взглянул на нее, словно она была далекой и призрачной мечтой.
– Ты так прекрасна. Так чиста… когда я был в плену, то вспоминал о тебе, как о моем светлом ангеле.
Гнев иссяк, в одно мгновение сделав ее беспомощной.
– Я не могу жить, стоя на пьедестале, куда ты водрузил меня. Я живая, Джон. Может быть, я не особенно умна, не очень хорошо знаю жизнь, но достаточно, чтобы быть твоей женой. Неужели ты… ты… не хочешь меня?
Он окинул ее взглядом, и блеск глаз выдал его, хотя он тут же одернул ее:
– Ты не должна говорить о таких вещах!
Он чувствовал себя совершенно потерянным от стыда, терзавшего его душу. Если теперь они муж и жена, Сара должна проявить собственную уязвимость, и единственный способ, какой она могла придумать, – предложить себя сексуально. В страсти он был более опытен и силен, чем она.
– Слова не помогут. Ты всегда был мужчиной, способным совершить поступок. Пришло время нам обоим пойти на него. Вместе. – Дрожащими пальцами она взялась за перламутровые пуговицы на своем лифе.
Его дыхание замерло, когда платье упало, открывая отделанное кружевом нижнее белье и нежную белизну невинности…
– Ничего не… получится, Сара».
– Что может быть более нормальным, чем близость между мужем и женой? – Видя, как его взгляд остановился на двери, она повернула ключ в замке и бросила его в вазу с розами, которая стояла на туалетном столике.
Он почувствовал, что хочет ее. Сейчас она должна напомнить ему о клятвах, которые они дали. Она начала торопливо расстегивать лиф.
– «Я, Сара, беру тебя, Джон, в мужья. И буду верна тебе до конца своих дней. В беде ив радости. В горе и печали. Всегда». Ты тоже поклялся мне, Джон. Я не освобождаю тебя от этих слов. – Она скинула кружевной лиф и, не сводя с него глаз, шепнула:
– «И мою душу и тело… вверяю тебе».
Нижняя юбка завязывалась сзади на талии. Она потянула за кончик ленты, и тогда юбка упала на пол, открывая отделанные кружевом панталоны. И хотя каждый дюйм ее тела был надежно закрыт, факт, что она стоит перед мужчиной в нижнем белье, наполнил воздух эротикой.
– А теперь, – сказала она хриплым голосом, – расшнуруй корсет…
Он проглотил комок, застрявший в горле. Она повернулась к нему спиной. Пока он занимался тесемками, она старалась сдержать страх перед неизвестностью, но понимала, что действует правильно. Она должна отдать себя в его руки, заставить его поверить, что он хозяин ситуации.
Благоговейно, почтительно он касался ее, посылая жар в каждую клеточку ее тела. Корсет упал, она задрожала от нетерпения. Наклонившись, она подставила ему шею, и он поцеловал ее. Теплое дыхание коснулось ее кожи. Она ахнула, борясь не с тем, что он мог сделать, а с собой, и ее тело, казалось, больше не принадлежало ей…
В полном отчаянии Рейни позволила Саре уйти и стала сама собой.
– Стоп!
Стоя позади нее, Кензи дышал так же тяжело, как и она. Не глядя на него, она спросила:
– Что у нас получилось, Грег?
Приглушенным голосом оператор ответил:
– Накал страсти был таким сильным, что я боялся, как бы линзы не расплавились. Но обошлось, так что можно печатать.
Кензи прошел через комнату и с интересом рассматривал туалетные принадлежности из слоновой кости на изящном столике. Она надеялась, что он найдет их такими же душераздирающими, как и она.
Она отдала бы многое, чтобы не снимать эту сцену еще раз. Но производство не терпит риска, и она не могла позволить себе остаться с единственным дублем к концу съемок.
– О'кей. Еще один дубль на всякий случай.
Остаток дня ушел на любовную сцену и на красивые призрачные крупные планы, которые могли придать картине романтический флер. Пожалуй, это был единственный случай в жизни Рейн, когда ей пришлось изображать страсть к мужчине, к которому она питала это чувство в жизни.
Потом они занялись другой работой: снимали отдельные предметы нижнего белья из тончайшего шелка и кружев, с тихим шелестом спадающие на пол. Руки, трепетно ласкающие тело: нежные, принадлежавшие Саре, и едва сдерживающие страсть огрубевшие руки Рандалла. Ее желание смешивалось с болью, которая затем растворилась в изумлении той благоговейной трепетной нежностью, с которой Рандалл открывал таинство безграничной любви его невесты. Она – девственница, уверенная в своей правоте, а он израненный воин, обретший вновь свою силу, когда вспомнил, в чем состоит призвание мужчины.
Вымотавшись за день, Рейн вернулась в гримерную, рухнула на софу и уснула как убитая.
Она проснулась в плохом настроении и не сразу смогла понять, где она, пока не услышала голос Вэл:
– Вернулась к жизни?
– С трудом. – Она села, радуясь, что сняла этот чертов корсет во время сцены. – Который чае?
– Скоро девять. – Валентина посмотрела на нее из-за стола, за которым работала. – Я решила, ты так устала, что тебе нужно отдохнуть.
– Поэтому ты стояла на страже? Спасибо. – Чуть пошатываясь, Рейн прошла к столу и сняла грим.
Вэл разложила на столе бананы, орехи, пакет молока. Рейн с жадностью покосилась на все это богатство. Предпочитая принять душ в отеле, а не в гримерной, она переоделась.
– Давай сбежим?
– С удовольствием. – Вэл сложила бумаги в портфель и встала.
– Что делал Кензи после съемки?
– Снял костюм, разгримировался, и… только его и видели. – Валентина присоединилась к подруге, и они вышли из гримерной. – Слава Богу, завтра последний день, не то у кого-то из вас наверняка будет нервный срыв. – Ее голос резонировал в огромном помещении студии.
Рейн подумала о сценах, которые предстояло снять на следующий день. Они заберут последние силы. И только после этого она сможет полететь в свой маленький дом в каньоне.
– Ты позвонила в компанию насчет билета в Лос-Анджелес?
– Твой частный самолет ожидает тебя сразу же после траурной церемонии по Уинфилду.
– Хочешь полететь со мной? Можем забросить тебя в Балтимор без проблем.
– Спасибо, но я хочу продуктивнее использовать свое пребывание в Англии. Мы с Лаурой решили полететь на неделю в Ирландию.
– Она мне нравится. Завидую вам. – Рейни взглянула на подругу. – Но ты мне так помогла, Вэл. Я… я не знаю, как бы выдержала без тебя.
– Ты сто раз помогала мне склеить несчастные осколки моей разбитой жизни после любовных крушений. Я рада, что хоть чем-то смогла отплатить тебе.
У дверей студии Рейн уже давно поджидал автомобиль. Она уселась на сиденье, и они отправились к центру Лондона.
– Если бы я предложила тебе постоянную работу, ты бы согласилась?
– Нет. – Вэл смотрела в окно. Ее брови сошлись на переносице. – Это был интересный опыт, но я еще больше убедилась, что надо ехать домой и искать свой шанс. Надо кое-что изменить, но не Калифорния и не шоу-бизнес.
– Ты умная. Иногда я думаю, что кино – это неизлечимая болезнь. – Рейни грустно улыбнулась. – Эта работа сводит меня с ума, но я не хочу заниматься ничем другим. Особенно когда делаю авторское кино, отличное от стандартов Голливуда.
– «Центурион» предоставляет такую возможность, – согласилась Вэл. – Но до бурных аплодисментов еще несколько месяцев. А сегодня у меня есть лекарство, способное излечить все недуги мира.
– Мороженое? – улыбнулась Рейни.
– Именно. – Вэл вынула мобильник. – Я позвоню в сервис, чтобы мы могли пообедать сразу, как приедем. После того как ты примешь душ и поешь, мы узнаем, могут ли эти англичане делать настоящее мороженое.
Чувствуя себя бодрее, Рейн откинулась на спинку сиденья. Старая подруга и мороженое излечат все болезни.
Когда Кензи открыл классическую викторианскую бритву, лезвие угрожающе сверкнуло. Вполне подходящее лезвие. Он вынул бритву из футляра, который невинно лежал посреди других туалетных принадлежностей.
Нынче странная форма нанесения увечья собственной персоне вышла из зоны умалчивания и витала в воздухе. Он как-то смотрел ток-шоу, где. молоденькие девушки объясняли, как физическая боль, нанесенная своей рукой, мистическим образом излечивает душевные раны. Он разделял это мнение, так как познал на опыте. Когда он был помоложе, то иногда прибегал к такому способу.
Он приложил лезвие к руке. Не к внутренней стороне запястья, где порез мог стоить жизни, а повыше. Он представлял, как лезвие разрежет кожу и войдет в мышцы. Сначала он ощутит шок при виде плоти и первых признаков боли. Затем боль станет сильнее и наконец такой невыносимой, что в течение какого-то времени затмит все на свете.
Насколько сильно он должен нажать на лезвие, чтобы разрезать кожу? Но, вздохнув поглубже, Кензи закрыл бритву и бросил ее на стул.
Он не готов… Пока.
