Текст книги "Что осталось за кадром"
Автор книги: Мэри Джо Патни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Глава 17
Понимая, что нужно просмотреть очередной номер «Лондон инкуайер», Рейни, сидя за завтраком, неохотно развернула газету. Увидев фотографию, она чуть не подавилась. «Скотт развлекается» – гласила подпись под изображением Кензи и темноволосой красотки, способной и мертвого поднять из могилы.
К горлу подкатил комок. Рейн просмотрела статью. Женщину звали Дженни Лайм. Она обедала с Кензи в модном французском ресторане «Укромный уголок». Рейни всматривалась в изображение: Кензи повернулся к своей даме, на лицах обоих застыло удивление, – видимо, фотограф застал их врасплох. Если они хотели уединиться, то могли бы пойти в менее популярное место.
Дженни была однокурсницей Кензи по театральной академии и его давней подругой. Рейн догадывалась, что когда-то они были любовниками, хотя ее муж никогда не говорил об этом. Интересно, кто они сейчас: друзья или любовники?
Но это не ее дело, она всего лишь режиссер фильма, в котором снимается мистер Скотт. Он может сколько угодно развлекаться со своими подружками, если это не мешает съемкам «Центуриона». Только бы убедить в этом свое сердце…
Прикрыв глаза, она глубоко вздохнула, успокаивая расходившиеся нервы. К счастью, сегодня дел выше головы – надо подготовить старое вагонное депо к самой большой и сложной сцене фильма. Ей придется заниматься множеством деталей: освещением, костюмами, массовкой. Съемки начнутся, когда стемнеет.
Рейн вернулась к газете. Стоун посвятил статью ранней работе Кензи на Би-би-си, расспросив тех, кто знал его в то время. Казалось, репортер задался целью отыскать негативную информацию, но никто не захотел бросить камень в актера. «Он был такой же, как сейчас» – гласило общее мнение. Что ж. по крайней мере газета не публикует мерзких фальшивок.
Пока.
* * *
С бьющимся сердцем Рейн, стоя на мостике операторского крана, оглядывала с высоты огромное помещение. Одетые в соответствии с эпохой человек двести массовки уже поджидали на своих местах начало съемки. Снаружи пыхтел прибывающий паровоз.
Все готово к «дорогому удовольствию», как выразился Маркус Гордон, – к съемкам большого, сложного, дорогостоящего эпизода, поглотившего значительную часть бюджета фильма. Рейн торопилась отснять эту сцену, пока Гордон не начал сомневаться в необходимости таких затрат.
Ее рация захрипела, потом послышался голос второго режиссера, отвечающего за массовые сцены:
– Через пять минут начинаем, Рейни.
– Вторая камера готова? – Да.
– Хорошо, через пять минут.
Она опустила рацию и снова оглядела площадку. Как хорошо, что удалось найти это старое, заброшенное здание. Большая работа и немалые деньги превратили его в копию вокзала Виктория. Электрики целый день занимались освещением, художники трудились над историческими деталями – фонари и перила делали декорацию весьма достоверной.
Главный оператор Грег Марино лично встал за камеру рядом с Рейн и, перехватив ее взгляд, поднял вверх большой палец. Она улыбнулась, стараясь держаться уверенно. Поправила страховочный ремень, чтобы он меньше давил на впивавшийся в ребра корсет на китовом усе. Черт бы побрал эту Джейн Стакпол, приходится теперь мучиться вместо нее! Поскольку Рейн предстояло появиться на площадке в следующем кадре, она была уже в костюме и гриме. Все-таки в джинсах гораздо удобнее руководить съемкой.
– Рейни, у нас все готово, – сообщила рация.
Кинув на площадку последний взгляд и ощутив легкий холодок от обрушившейся на нее ответственности, она набрала в легкие побольше воздуха и крикнула:
– Мотор! Начали…
Зажужжала камера, Грег нацелился на темный вход в здание. Поскольку прямо за его стенами раскинулся современный Лондон, съемка велась ночью, чтобы в кадр не попали приметы двадцать первого века.
Послышался гул прибывающего поезда, свет огней разрезал темноту. Поршни вращали колеса, из трубы вырывался пар. Наконец, вздрогнув мощным стальным телом, локомотив остановился.
Камера опустилась вниз, чтобы подчеркнуть размеры поезда, столь отличного от лошадей и песка, к которым успел привыкнуть Джон Рандалл. За окнами вагонов виднелись спешащие к выходу пассажиры.
Камера плавно переместилась ко второму вагону и остановилась на двери. Пассажиры начали выходить на перрон. Пожилая леди, молодая пара… А вот и Кензи – Джон Рандалл. Лицо осунувшееся, изможденное, алый мундир висит на исхудавшем Джоне, как на вешалке. Черт возьми, и все-таки до чего он хорош!
Он шагнул на перрон, толпа шумно приветствовала его. Грянули фанфары. Потрясенный, Джон Рандалл смущенно оглядывался по сторонам. Операторский кран начал медленно ползти вверх, чтобы в объектив камеры попало море людей, встречающих героя.
Когда кран поднялся, Грег сфокусировал объектив на Кензи. Он пытался скрыться в вагоне, но ему мешали стоящие сзади пассажиры. Кран остановился под самым потолком, так что Рейн инстинктивно пригнула голову. А Рандалл внизу почти затерялся в толпе, лишь его алый мундир выделялся кровавым пятном на темном фоне.
Все было так, как Рейн представляла себе много лет назад, когда впервые прочитала роман и фантазировала, какой бы мог получиться фильм. Смесь страха и ликования охватила ее. В этом смысл работы режиссера – создать атмосферу, которая соответствует замыслу автора. И Рейни была просто создана для этого.
– Снято!
Кран опустился вниз, и теперь она вместе с оператором просматривала на мониторе отснятый материал.
– По мне – хорошо, Грег. А ты как думаешь? Главный оператор одобрительно кивнул.
– Будем печатать, – заключила она.
Можно было переходить к следующим эпизодам. Камера снимала оркестр; мальчика, размахивающего флагом Соединенного Королевства; премьер-министра, пришедшего пожать руку герою, – на носу выборы, и политику нужна хорошая пресса. Некоторые вещи не меняются столетиями.
Пока вторая камера работала в дальнем конце помещения, Грег снимал сцену, где Рандалл с натянутым лицом принимает приветствия премьер-министра. Потом встречу Джона с отцом, преисполненным гордости за сына. После официальной церемонии Рандалл начал медленно пробираться сквозь толпу.
Настала очередь сцены Сары. Пока устанавливали свет и камеры, свободные актеры шептались о том, что актриса за тридцать собирается играть девушку, на десять лет моложе ее самой. Рейн тоже это тревожило, но она не подавала виду. К тому же она никогда не снималась под собственным руководством.
Сначала все шло не особенно гладко, трудно было войти в роль и вместе с тем оставаться режиссером. Она пропустила свою реплику в первом эпизоде, смазала диалог, но потом взяла себя в руки и отлично сыграла следующий эпизод.
– Спокойно, Умпик, – негромко сказал Грег.
Рейни процедила проклятие и, пропустив мимо ушей замечание главного оператора, повторила первые эпизоды. На этот раз она с блеском сыграла сцену встречи Рандалла. Сначала ее захлестывала радость, но потом настроение изменилось.
– Папа, что-то не так, – с тревогой в глазах проговорила девушка. – Почему они не оставят его в покое?
Хотя Сара и была намерена стоять в стороне, рядом с отцом, но, увидев лицо Джона, не удержалась и нырнула в толпу.
– Ран-далл! Ран-далл! – скандировали встречающие.
Сара пробиралась к нему, не обращая внимания на призывы отца вернуться. Одни понимающе улыбались и давали ей дорогу, других возмущала ее наглость. Она едва ли обращала на все это внимание, ее взгляд был прикован к Рандаллу. Она, единственная из всех, разглядела панику в его глазах и не могла успокоиться. У него был просто страдальческий вид.
Вдруг полные безумия и страха глаза Кензи остановились на ней, и она задохнулась. Ужас на его лице был столь неподдельным, что исчезли обе – и режиссер, и Сара, осталась только Рейн с ее искренним страхом за мужа.
– Джон! Джон!
Глядя на нее так, словно она ангел, сошедший с небес, Рандалл протянул руку. Она, в свою очередь, потянулась к нему, отчаянно пробираясь сквозь передний ряд встречающих. На фоне их официальных черных костюмов выделялся зеленый рукав ее платья.
Джон и Сара… они наконец рядом. Их руки соединились, и Сара ощутила пожатие его пальцев. Но оно тут же ослабло, и на его лице появилось выражение страдания. Чувствуя, что снова теряет любимого, Сара стиснула его руку, не позволяя ему уйти.
Они так и стояли, долго, без слов. По ее щекам текли слезы… Наконец Рейн объявила:
– Снято!
Она отпустила руку Кензи. Грудь ее тяжело вздымалась в узком корсете. Не теряя времени, она поспешила к Грегу посмотреть материал. Он отлично сделал свою работу. Камера не отрывалась от сомкнутых рук героев, сделав их символом взаимоотношений измученного мужчины и женщины, полной решимости остаться с ним, и не важно, что темные силы пытались их разлучить.
– Это то, что я хотела, Грег.
Пока ассистенты готовили площадку для следующей сцены, Рейн подошла к Кензи. Спрятавшись в тени паровоза, он стоял, скрестив руки на груди. Лицо его было бесстрастным. Никто не осмеливался нарушить его уединение.
Поскольку он не заметил ее появления, она легонько тронула его за руку.
– Кен, это потрясающе.
Он резко отдернул руку, словно на него напали. Ему потребовалось время, чтобы сообразить, кто перед ним.
– Без единого слова тебе удалось показать, что творится в душе Рандалла, – нерешительно продолжала она. – Человека, вернувшегося из ада и принесшего этот ад с собой.
Кензи поправил рукав мундира.
– Ты ведь этого и хотела?
Он повернулся и пошел прочь.
Она с тревогой смотрела ему вслед. В свое время ей так хотелось, чтобы он вжился в роль. Нужно быть осторожной в своих желаниях…
Съемочный день закончился. Кензи дремал в машине, поджидая Рейни, чтобы ехать в Дорчестер. Она чуть не упала на него, когда садилась в автомобиль.
– Прости. – Когда он подвинулся, освобождая ей место, она добавила: – Я думала, ты уже уехал.
– Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. – Когда машина тронулась, Кензи потер глаза. – Извини, что накинулся на тебя, Рейни. Но боюсь, что дальше будет еще хуже.
– Это мне нужно извиняться. Я только сейчас начала понимать, во что тебя втравила.
– Но это не означает, что ты хочешь найти другого Джона Рандалла?
– Нет. Ты блестяще справляешься с ролью. Я только хочу, чтобы работа не причиняла тебе столько боли.
– В этом вся ты, – улыбнулся он. – С твоей решительностью и целеустремленностью ты сделаешь хороший фильм. Но на съемках, как на войне, обязательно есть пострадавшие.
– Теперь я действительно чувствую себя виноватой.
– Думаю, я буду среди раненых, а не убитых.
– Это радует, – сухо сказала она. – Кстати, Грег как-то странно назвал меня. Я толком не поняла, а спросить забыла.
Он рассмеялся:
– Еще в Нью-Мексико вся команда за глаза называла тебя Умпик.
– И что же это значит? Удивительно милый постановщик?
– Нет, дорогая, Упрямый маленький птенчик. Она вспыхнула:
– А почему именно так?
– Ты получила это прозвище, когда уволила того парня, помнишь, помощника звукооператора?
– Он этого заслуживал, – оправдывалась Рейни. – Актерам меньше всего нужно, чтобы кто-нибудь из персонала ехидничал на их счет.
– Совершенно справедливо, твое прозвище – это комплимент в твой адрес. Группе всегда нравится, когда режиссер держит все под контролем.
Упрямый маленький птенчик. Надо же! Могло быть и хуже. Хорошее настроение Кензи испарилось.
– Ты видела фотографию в «Лондон инкуайер»? У нее сжалось сердце.
– Да.
– Дженни – только друг. Я зашел к ней поговорить о Найджеле Стоуне, и мы отправились пообедать.
Рейн перевела дух.
– Спасибо, что объяснил. Я знаю, это не мое дело, но будет… неприятно, если ты станешь крутить роман у меня под носом.
– Я понимаю. – Он коснулся ее руки. – Обещаю, пока идут съемки – никаких романов.
Как и Сара, она готова была вцепиться в его руку, чтобы не позволить ему уйти.
Но, будучи более взрослой, современной и почти разведенной женщиной, она этого не сделала.
Глава 18
В ожидании своей сцены Кензи прохаживался вдоль западной стены Морчард-Хауса. Как всегда в таких случаях, он почти жалел, что не курит. Возможно, трубка в руках помогла бы ему расслабиться. Чем ближе подходили самые трагические сцены, тем сильнее становилось его возбуждение. Иногда ему казалось, что Рандалл вселился в его душу, вытеснив его самого.
Слава Богу, что с тех пор, как съемочная группа покинула Лондон, папарацци оставили их в покое. Но лондонские газеты доставляли повсюду, и выпады Найджела Стоуна донимали Кензи и здесь. Каждый день репортер сообщал новые сведения о сенсационном прошлом Кензи Скотта. Однако до сих пор дело обстояло неплохо. Никто из людей, хорошо знавших Кензи, не проговорился. Стоуну так и не удалось найти ни крупицы информации о периоде, предшествующем учебе Кензи в академии. Хотя репортер представлял каждую деталь его жизни в самом худшем свете, откровенной лжи он не допускал. Очевидно, редактор газеты был неплохо знаком с законом.
Кензи поискал глазами Рейни. Она обсуждала с Грегом Марино длинную сложную сцену, требующую двух камер. Одетая в легкое белое платье, она выглядела как актриса-инженю, а не как режиссер, но чувствовала себя в режиссуре как рыба в воде. Ее хватка, четкое понимание того, что и как она хочет сказать этим фильмом, восхищали всю съемочную группу и вызывали уважение к ней. Она никогда не забывала, что съемки фильма – коллективный процесс. При других обстоятельствах он с удовольствием бы работал под ее руководством.
Он перевел взгляд на холмы Девона, покрытые пышной зеленью. Судя по снятому материалу, фильм будет полон щемящей красоты, ностальгических воспоминаний об исчезнувшей Англии, которая посылала своих сыновей завоевывать новые земли для империи и принимала их страдания и жертвы как должное. Публике это понравится. Но он был не в состоянии просматривать отснятый материал. Ему было невыносимо видеть себя в роли Рандалла.
Оставив главного оператора, Рейн подошла к Кензи. Она выглядела юной и невинной, как того требовала предстоящая сцена.
– Кензи, ты великолепен! У тебя даже походка офицера викторианской эпохи, – с улыбкой сообщила она. – Только, пожалуйста, смени место прогулок. Если ты вытопчешь эту чудесную зеленую травку, мне придется заплатить владельцу. Думаю, газон, который любовно возделывали в течение пятисот лет, не дешево стоит.
Ее шутка заставила его улыбнуться.
– Постараюсь не забыть, дорогая.
– Давай пройдемся вокруг дома. А Грег пока установит вторую камеру, чтобы снимать бельведер. – Взяв его за руку й тут же ощутив его напряжение, она тихо шепнула: – Нам придется привыкнуть прикасаться друг к другу перед камерой.
– Предстоящие сцены волнуют тебя так же, как и меня? – напрямую спросил он.
– Честно говоря, мне было бы проще играть любовные сцены с кем-то другим. – Она состроила гримасу. – Даже если мы постараемся не примешивать наши личные эмоции, зрители все равно будут видеть в этих сценах тебя и меня, а не наших героев. Мне неприятно об этом думать.
– Мне тоже.
Они обогнули здание и пошли вдоль северного фасада.
– Не считая нашей с тобой нервозности, работа идет так гладко, что меня это даже настораживает, – сказала она. —
Например, Морчард-Хаус. Кто бы мог подумать, что нам удастся отыскать дом с двумя столь разными фасадами и мы сможем снимать так, будто это два разных здания? Какая экономия времени и денег!
Старая часть дома была выстроена в стиле короля Якова I в начале семнадцатого века, новая относилась к временам короля Георга. Оставалось лишь правильно установить камеры. В здании было несколько красивых интерьеров, а вокруг раскинулись сады, луга, рощицы, поблескивала гладь прудов. Дом на две недели оказался в их полном распоряжении – владельцы на время съемок уехали отдохнуть во Францию.
Рейн, прикрыв глаза от солнца, всматривалась в даль:
– Второй режиссер говорил, что в отдаленном уголке сада есть лабиринт. Постараюсь побывать там, даже если времени будет в обрез.
– Ты имеешь в виду садовый лабиринт?
– Нет, те устраивают из сплошной стены подстриженных кустов для развлечения публики. А здесь на земле выложен сложный узор, в нем есть только один путь от входа к выходу. И суть состоит в том, чтобы, пройдя извилистой тропой, обрести себя, а не заблудиться.
Обрести себя? Кензи решил приложить все силы, чтобы держаться подальше от здешнего лабиринта.
– И как это происходит?
– Когда следишь за поворотами дорожки, то больше ни о чем не думаешь и расслабляешься. Полная сосредоточенность, никаких посторонних мыслей – своеобразный вид медитации. Подобный лабиринт есть у кафедрального собора в Сан-Франциско. Моя приятельница Кейт как-то после ужина отвезла меня туда. Чтобы доставить ей удовольствие, я пошла по дорожке и на полпути поймала себя на том, что отдохнула, как никогда. Теперь везде, где только можно, я не упускаю подобной возможности.
– Будь осторожна, в центре лабиринта может оказаться Минотавр.
Она улыбнулась:
– Если тут и есть какие-нибудь чудовища, они погружены в волшебный сон и совершенно безвредны.
Они снова повернули за угол и увидели съемочную площадку.
– Кажется, пора снимать сцену в саду, – напомнила Рейни. – Я думаю этими кадрами начать фильм. Как ты считаешь?
– Разумно. Это задаст тон фильму: и отношения героев, и
идеализированная картина Англии, которую Рандаллу предстоит вскоре потерять.
– Именно это я и имела в виду.
Когда они подошли к съемочной группе, Рейн задумчиво сказала:
– По возможности я старалась спланировать съемки в той последовательности, как развиваются события в сценарии. Интересно, это повлияет на накал эмоций?
– Не думаю. Любой профессиональный актер в состоянии с полной отдачей сыграть свои сцены, независимо от того, в каком порядке они идут.
– Мне нужно нечто большее, чем профессионализм. Мне нужно вдохновение.
– Упорный труд надежнее вдохновения, – сухо возразил Кензи. И безопаснее. Прилив вдохновения может прорвать шлюзы памяти, чего ему меньше всего хотелось. Это путь к безумию.
Сара Мастерсон, подхватив юбки, со смехом пустилась бежать по шелковистой траве. Бросив взгляд через плечо, она увидела, что капитан Рандалл догоняет ее. Его смех вторил ее веселью.
Их семьи жили по соседству, но раньше Джон смотрел на нее как на младшую сестру. С тех пор как они встречались в последний раз, она выросла, и Рандалл заметил это. Две недели назад он вернулся домой, и они виделись ежедневно. Когда позавчера на балу они вальсировали, она просто таяла в его объятиях. Полночи Сара терзалась сомнениями, не вообразила ли себе, что у него заблестели глаза. Но она не ошиблась. Он действительно заинтересовался Сарой Мастерсон.
Боясь, что эта мысль заведет ее слишком далеко, она побежала по склону холма к беседке, ведомая первобытным инстинктом, который заставляет пугливую лань убегать от оленя. Добравшись до небольшого строения в итальянском стиле, она, задыхаясь, остановилась. Корсет мешал вдохнуть в полную силу.
Капитан приблизился к ней. Его дыхание было ровным. Он легко бы поймал ее, но ему тоже нравилась игра.
Его высокая фигура, казалось, закрыла пространство между колоннами. Он был самым красивым мужчиной, какого только она знала, огонь его глаз одновременно приятно волновал и страшил ее. Он шагнул к ней:
– Мисс Мастерсон, можно… мне называть вас Сара? Смешно, но он робел перед ней.
– Конечно, – вспыхнув, ответила она. То, что он будет звать ее по имени, давало ощущение близости. – Вы же называли меня так, когда мы были моложе.
Он сделал еще один шаг и теперь стоял совсем близко.
– Сара, наверное, это странно, но у меня такое чувство, будто я ждал сегодняшнего дня всю жизнь.
Взяв ее руки в свои, он посмотрел на нее зелеными глазами Кензи. Рейн заморгала, сбитая с толку, текст вылетел у нее из головы. Надеясь, что камера снимает общий план и ее оплошность останется незамеченной, она восхищенно посмотрела на собеседника, как это сделала бы Сара.
– Тогда вы были очаровательной маленькой девочкой, – продолжал Кензи как ни в чем не бывало, – а теперь превратились в самую прелестную девушку из всех, кого я знаю. – Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. – Вы единственная, с кем я хочу соединить свою жизнь. Я люблю вас, Сара. Вы выйдете за меня замуж?
У нее перехватило дыхание от слов, которые она мечтала услышать. Этот прекрасный мужчина хочет, чтобы она стала его женой? Разве он не понимает, что она отдаст ему все, что он попросит, даже вынет сердце из груди?
– Да, капитан Рандалл, – прошептала она. – С радостью. Неуверенность на его лице сменилась восторгом.
– И никаких вопросов по поводу внезапности предложения?
– Никогда в жизни я не была так уверена в себе.
– О, Сара, Сара, как я люблю твою честность! – Он обнял ее. – Зови меня Джон, когда мы одни.
Она подставила лицо его поцелуям, не зная, чего ждать. Теплое нежное прикосновение его губ было так приятно. Веки ее опустились, но она всем своим существом ощущала стоящего рядом мужчину. Вкус его губ, тепло его тела,
прерывистое дыхание, дразнящий мужской запах. С этого дня она с закрытыми глазами узнает его, отыщет, где бы он ни был…
От поцелуя и ласк кровь забурлила в ее жилах.
Рейн снова потеряла контроль над собой. Боже, до чего же она была глупа, воображая, что сможет сыграть эту роль, не растревожив собственных чувств! Она перенеслась мыслями в тот вечер, когда Кензи сделал ей предложение, и на какой-то краткий миг ей показалось, что это происходит наяву.
Но в реальности все было иначе. Ей стало так грустно, что даже актерская дисциплина не помогла удержаться от слез. Когда он провел рукой по ее груди, она полностью вышла из роли и резко отпрянула, чего не предполагал сценарий.
Судя по лицу Кензи, у него возникли те же проблемы. Импровизируя диалог, он усадил ее на скамью в круглой беседке.
– Я негодяй, – с чувством произнес он, смахнув с ее щек слезы. – Ты такая чистая, невинная, а я напугал тебя.
– Я не испугалась, – уверяла она. – Это от счастья.
– Мне не хотелось бы откладывать свадьбу, – произнес он уже ближе к тексту, – но на следующей неделе наш полк отправляется в Северную Африку.
Он уже покидает ее и отправляется на войну?
– Надолго?
– Всего на несколько месяцев. Нас посылают подавить мятеж повстанцев, это не займет много времени. Когда дело будет закончено, я подам в отставку и женюсь на тебе. – Он нежно улыбнулся ей: – Хватит с меня приключений. Теперь я готов создать семью.
Несмотря на его уверения, по спине у нее пробежал холодок. Она не поняла, что это: просто волнение или дурное предчувствие, – и решительно сказала:
– Сколько бы это ни продлилось, я буду ждать тебя, Джон.
– Милая моя девочка. – Он снова поцеловал ее. На этот раз она пылко ответила ему.
Прошло несколько секунд, прежде чем Рейн отступила назад и произнесла короткое слово:
– Снято.
Потрясенная собственными эмоциями, она повернулась к оператору:
– Не печатай это, Грег. Сцену придется переснять с того момента, как я вошла в беседку.
Грег нахмурился:
– Брось, Рейни, вы сыграли отлично. Пойди посмотри на мониторе.
У нее не было сил видеть собственную слабость, но она не могла пренебречь профессиональным суждением оператора.
– Хорошо, печатай, но сцену в беседке мы все равно переснимем.
Тихо, так, чтобы могла слышать только она, Кензи сказал:
– Если мы несколько раз повторим эту сцену, то она лишится эмоций и превратится в холодную работу профессионалов.
– Не пытайся убедить меня, что ты предпочитаешь этот вариант, – хмуро возразила Рейн.
– Да, я бы предпочел сыграть эту сцену, как говорится, на расстоянии вытянутой руки. Но подумай, что это даст фильму?
– Вот чего я не хочу, так это придирок!
– Это издержки твоей профессии, Умпик.
Он холодно улыбнулся и вышел из беседки, пока Грег устанавливал камеру для следующего эпизода. Рейн молча опустилась на скамью, перебирая в уме сцены Сары и Рандалла, которые предстояло снять. Если она когда-нибудь встретится с Джейн Стакпол, то задушит ее собственными руками. Если сама останется живой после этого фильма.
К концу дня Кензи был как выжатый лимон. Все эпизоды с Сарой снимали несколько раз, причем каждый следующий дубль оказывался хуже предыдущего.
Когда он вернулся в уютный местный отель, в котором расположилась съемочная группа «Центуриона», настроение его не улучшилось. Его ассистент Джош заботливо положил утренний номер «Лондон инкуайер» на столик в гостиной. «Тайна Скотта раскрыта» – бросился в глаза крупный заголовок.
Моля Бога, чтобы это был ложный след, Кензи развернул газету. Сверху красовалась фотография Дженни Лайм. «Давняя подружка Кензи рассказала все!» – гласила подпись.
«Признание» Дженни оказалось той грустной африканской историей, которую она сочинила в день их последней встречи. Хотя она упомянула, что это всего лишь ее предположения, Найджел Стоун вцепился в ее рассказ. Он также допускал, что Кензи и Дженни начиная со студенческих лет и включая годы брака с мисс Марло оставались любовниками. Но репортер не настаивал, он по-прежнему избегал откровенной лжи. Кензи отшвырнул газету. Если повезет, Стоун ухватится за намеки Дженни, отправится в Африку и постепенно волна публикаций угаснет.
Но Кензи не мог отделаться от тревожного чувства, что удача может отвернуться от него.
