Текст книги "Царица Аттолии (ЛП)"
Автор книги: Меган Уолен Тернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Ну, давайте, – сказал Евгенидис с улыбкой, по-прежнему не открывая глаз. – Скажите моей царице, что она исковеркала древние мифы, созданные гениальным поэтом тысячи лет назад.
– Я бы не посмел, – ответил халдей, качая головой.
– Конечно, разве эти истории не рассказывают повсюду? – спросила царица. – Вы, наверное, слышали их от матери, когда были ребенком.
Халдей покачал головой. Евгенидис подтолкнул царицу. Он знал, что халдея вырастили чужие люди, когда вся его семья погибла от чумы. Его очень молодым по его же собственному желанию отвезли учиться в город, и когда он получил достаточно знаний, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он пошел служить солдатом. Вероятно, в дни молодости у него не оставалось времени для сказок.
После недолгого молчания царица спросила:
– Чем вы займетесь во время вашего пребывания в Эддисе?
– Может быть, постараюсь собрать побольше историй, – с улыбкой предположил халдей.
– А что насчет вашей «Истории вторжения»? – спросил Евгенидис.
– Так как большая часть материалов осталась в Сунисе, мне придется сократить работу над ней, – ответил халдей, хмуро глядя на него.
– Я могу украсть ее для вас, – предложил Евгенидис.
– Нет! – дружно сказали халдей с царицей.
Евгенидис снова улыбнулся, довольный, что они оба беспокоятся о нем.
– Лучше я перепишу ее заново, – сказал халдей.
– Вы можете работать в библиотеке, – милостиво предложила царица.
Евгенидис открыл глаза и уселся.
– Что? В моей библиотеке? Он будет путаться у меня под ногами каждый день?
– Это моя библиотека, – напомнила царица своему Вору.
– Ты сам виноват, – указал халдей, довольный сменой ролей.
– Ах, – сказал Евгенилис, упал на спину и закрыл лицо рукой.
Эддис улыбнулась, радуясь, что его плохое настроение на некоторое время развеялось.
* * *
– Ваше Величество? – Секретарь архива, стоя в дверном проеме, ждал, когда Аттолия разрешит ему войти.
Она уединилась для ужина и наслаждалась им в одиночку, будучи слишком занята, чтобы поесть в течение дня. Мидийский посол попытался присоединиться к ней, но она остудила его пыл и отослала в банкетный зал, ссылаясь на недомогание, которое позволяет ей есть только бульон и хлеб.
– Скудная пища сделает из меня плохого собеседника, Нахусерех, – предупредила она полушутя, и он вежливо извинился.
Он слишком любил мясо, и Аттолия знала это. Она обмакнула в суп хлебную корочку, когда Релиус постучал и вошел.
– Что случилось? – спросила она.
– Царский халдей из Суниса. Он нашелся.
– И что?
– Он в Эддисе, Ваше Величество. Видимо, его скрывали в охотничьем домике в прибрежной провинции.
Она ждала. Только Сунис удивился бы, узнав о появлении халдея в Эддисе. Она не верила, что Релиус прервал ее ужин из-за такой ничтожной новости.
– Царица Эддиса приехала за ним лично, – продолжал Релиус. – Она и ее Вор. Они так же устраивали пикники на обратном пути. Они, как нам сообщили… очень близкие друзья.
Это было самое мягкое выражения для описания сплетни, просочившейся из дворца Эддиса. Наверняка дело было достаточно давним, но его шпионы ничего не знали о нем. Если царица Эддиса и ее Вор делали вид, будто они не в ладах друг с другом, то только для того, чтобы скрыть свои усилия по разрушению ее планов: уничтожение флота Суниса и похищение халдея.
– Убирайся, – резко приказала царица.
Слуги и секретарь ждали у закрытых дверей столовой, прислушиваясь к звукам бьющегося фарфора, когда блюда с ужином были сметены со стола на пол, затем керамических амфор и одного тяжелого резного стула, когда обычно сдержанная царица подняла его и со всей силы обрушила на пол. Серебро со стола со звоном раскатилось по каменным плитам. Когда все стихло, слуги постучали и вошли, стараясь не поднимать глаз. Царица не оценила бы их сочувствия. Аттолия вновь сидела на своем стуле, подняв его с пола. Ее руки лежали на коленях, бесстрастное лицо ничего не выражало. Она размышляла. Пока слуги убирали беспорядок и заново сервировали стол, она пыталась оценить опасность, которую представлял собой новый Евгенидис.
* * *
Новый халдей доставил новость царю Суниса. Он не рассчитывал, что его пребывание в должности советника будет продолжительным и очень надеялся покинуть дворец с неповрежденной шеей.
– Значит, он работал на Эддис, – сказал царь.
Новый халдей поколебался мгновение, но затем любовь к истине взяла верх над желанием не раздражать и без того вспыльчивого царя. Он был скромным ученым, призванным ко двору по желанию государя. Он не был придворным. Вопреки здравому смыслу, он выбрал правду.
– Я считаю, что нет, Ваше Величество, – неохотно произнес он.
– Он не работает на Эддис? Тогда, черт побери, что он там делает? Отдыхает?
– Я считаю, что он покинул нас не по собственной воле, Ваше Величество.
– Что это значит? – нетерпеливо спросил Сунис.
– Я думаю, что ученик, который сообщил о встречах халдея с аттолийцами, ошибался.
– Это достаточно очевидно, иначе мой халдей был бы уже в Аттолии, не так ли? – отрезал царь.
Новый халдей решил проявить настойчивость.
– Он был намеренно веден в заблуждение, Ваше Величество. Я думаю, что это были эддисийцы, которые претворились аттолийцами и дали ученику золото, чтобы дезинформировать нас.
– Если ты не можешь говорить прямо, я найду того, кто сможет, – предупредил Сунис.
Новый халдей сдался.
– Ученик предполагал, что аттолийцы использовали вашего советника в своих целях и покончили с ним, когда поняли, что халдей разоблачен. Я думаю, что мой предшественник, наоборот, был совершенно невиновен. Вор Эддиса подкупил ученика золотом и сделал это только для того, чтобы халдей почувствовал угрозу своей жизни и вынужден был бежать в Эддис.
– Евгенидис? В Мегароне?
Сунис достаточно разгневался, когда ученик халдея пришел к нему и сообщил, что халдей позволил аттолийским шпионам бродить по коридорам дворца. Но появление в Мегароне Евгенидиса испугало его не на шутку.
– Что, черт побери он здесь делал? – прорычал царь.
– Ну, он украл вашего халдея, сир.
Царь несколько секунд сидел молча, моргая и тяжело дыша. Затем он вскочил на ноги и закричал, вызывая командира охраны.
Глава 10
На следующее после возвращения из путешествия утро Евгенидис встал рано, несмотря на то, что все его тело болело. Он плохо справлялся с лошадью одной рукой, хотя и не хуже, чем двумя. Зато царица осталась довольна прогулкой. Люди выходили на улицу из своих дворов, чтобы, стоя у дороги, смотреть, как они едут мимо. Они не приветствовали свою царицу. Они не проявляли признаков радости, но, узнав Евгенидиса, улыбались и начинали махать руками. Евгенидис мечтал только об одном: чтобы земля разверзлась и поглотила его прямо посреди города. Он вздрогнул, вспоминая взгляды людей. Когда его босые ноги коснулись холодного пола, он вздрогнул еще раз. По утрам в горах было прохладно.
Он выругался себе под нос и запустил руку в стопку аккуратно сложенных рубашек в шкафу. За время отсутствия Евгенидиса, камердинер его отца привел в порядок вещи Вора, и все старые лохмотья исчезли с полок.
– Ну, конечно, в Аттолии меня никто и не заметит в зеленом галстуке а-ля Эддис с золотым зажимом на пузе, – сказал он вслух.
Он снова выругался, когда не смог найти свой меч, обшарив все полки до самой нижней. Он решил проблему просто, скинув всю одежду с полок в большую кучу на полу. В комнате стало заметно уютнее.
– Мне просто надо вернуться в кровать, – проворчал он, но все же достал из шкафа меч с ножнами и портупеей и бросил их на свою неубранную постель, испачкав маслом белые простыни. Кто-то позаботился, чтобы меч не заржавел за время вынужденного бездействия. Он распахнул занавеси на окнах, жалуясь самому себе – здесь некому было слушать, что на дворе еще темно, но он не мог игнорировать солнечные лучи, крадущиеся в долину через горные хребты. Он замолчал лишь тогда, когда сел за свой стол и взял в руку протез из металла и кожи с чашкой, подогнанной под обрубок правого запястья. Мгновение он сидел, держа его в руке, а потом положил обратно и посмотрел на рукав рубашки, скрывавший культю.
Он нашел гильзу, но не мог разыскать небольшой зажим, который фиксировал рукав и удерживал ткань от перемещения. Потом он вспомнил, что уронил его, раздеваясь предыдущим вечером, но не слышал звука падения на плитку пола. Вероятно, зажим упал на шерстяной ковер перед очагом, но понадобится не меньше получаса, чтобы разыскать его в пушистом ворсе.
Вздохнув, он выдвинул ящик стола и порылся в беспорядочной кучке вещей, пока не нашел замену. Он тщательно разгладил складки ткани и закрепил рукав, прежде чем, стиснув зубы, втолкнул руку в обшитый кожей стакан протеза. Крюк был подогнан очень плотно, чтобы дать ему возможность цеплять и тянуть различные предметы. При долгом использовании кожа руки под ним бледнела и немела, и хотя культя уже покрылась мозолями, новые волдыри появлялись довольно часто.
Еще больше его мучили фантомные боли в отрезанной руке. Однажды среди ночи Евгенидис проснулся от рези в правой ладони, которую он поранил, пытаясь бежать из Аттолии. Этим ранам не суждено было зажить. Вор был уверен, что эта боль будет преследовать его до самой смерти. Он не хотел вспоминать о потерянной руке, но иногда ловил себя на том, что потирает левой рукой правую во время очередного приступа боли.
Опять заворчав, он сунул ноги в сапоги, которые заказал, когда обнаружил, что старые за прошедший год стали ему малы, накинул через плечо перевязь с мечом и заставил себя выйти в оружейный двор, где солдаты и ученики разогревали мышцы и проверяли оружие перед началом тренировки. Двери кузницы были распахнуты во двор, и Евгенидис направился туда, чтобы бросить меч на скамью.
Оружейник кивнул.
– Вам понадобится новый, – сказал он. – Этот сбалансирован для правой руки.
Голоса во дворе умолкли.
– У вас найдется подходящий меч? – спросил Евгенидис, стоя спиной к тишине.
Оружейник кивнул и снял один со стойки у стены. Вор взял меч и покачал его в руке; кто-то вошел в кузницу вслед за ним. Евгенидис повернулся и увидел своего отца. Он поздоровался кивком, а отец махнул рукой в сторону тренировочной площадки. Пока они шли рядом, Евгенидис заметил косой взгляд отца.
– Ты думаешь, она не заметила? – наконец спросил отец.
– Не заметила чего? – невинно спросил Евгенидис.
– У нее пропала брошь с рубинами и золотым бисером.
– С гранатами и золотыми шариками.
– Слуга сказал, что это были рубины.
– Гранаты так же отличаются от рубинов, как лжецы от дураков.
– И что же ты предпочитаешь? – в голосе отца звучала ирония.
– Брошь с гранатами была отвратительной дешевкой. Я предупреждал, что не стоит носить ее с тем оранжевым шелковым шарфом. Здесь всегда так тихо? – спросил он.
От звона мечей разве что не закладывало уши. На губах военного министра промелькнула быстрая улыбка.
– Начнем с разминки.
– Как пожелаешь, – неохотно ответил Евгенидис.
– Вот именно, – сказал отец.
Много позже, весь в поту, Евгенидис выругался громко и от души. Боль в мышцах от верховой езды сменилась новой более острой болью в плечах.
– Я и забыл, как сильно ненавидел фехтование, – сказал он.
Отец отвел:
– Не стоило так сильно перегружать себя в первый день, тогда ты чувствовал бы себя лучше.
Евгенидис поднял глаза к небу, где солнце уже повисло над самой высокой башней дворца.
– Уже поздно, – удивленно заметил он. Двор опустел, даже оружейник потушил свой огонь и исчез. – Неудивительно, что я так хочу есть.
Военный министр покачал головой. Он лучше всех знал, что его младший сын, несмотря на все его жалобы, имел терпение и способность к концентрации достаточные, чтобы стать выдающимся фехтовальщиком. Именно эти качества отметил в нем дед Евгендиса. Военный министр снова пожалел, что его сын не захотел стать солдатом; пришлось напомнить себе, что руку он с таким же успехом мог потерять и на военной службе. Ни одна профессия не гарантировала безопасности.
* * *
Царица проводила заседание Совета в Географическом зале, и Евгенидис направился туда. Его встретили удивленные взгляды министров, большинство из которых не были посвящены в обман с затворничеством Вора Эддиса. Когда уже стало невозможно делать вид, что он отошел от службы, царица попросила его присутствовать на Совете лично, чтобы слушать обсуждение дел самому, а не в ее пересказе. Однако, его должностные обязанности были довольно туманны. Он не был министром и не сел за стол. Он устроился в кресле у стены.
Слегка наклонившись вперед и глядя в просвет между фигурами двух министров, Эддис могла наблюдать за ним. В середине заседания он откинулся к стене с нарисованной на ней картой и закрыл глаза.
Карта изображала Сунис с прибрежными островами. На других стенах были представлены Эддис, Аттолия, а также другие более отдаленные страны. Чем дальше страна находилась от Эддиса, тем менее точна была карта. Нарисованные больше ста лет назад, они были скорее красивыми, чем полезными. Более информативные карты, тщательно нарисованные на больших листах пергамета, были разложены на столах по всей комнате.
Царица потерла виски и подвела отчет:
– Мы не будем передавать пушки в Сунис. Он уже знает о халдее и понял, что не Аттолия уничтожила его флот. Его солдаты уже попытались перехватить последнюю поставку зерна почти у самого перевала. Они не смогли развернуть фургоны, поэтому высыпали все продукты в реку. Я сожалею, что мы не успели доставить эти запасы в горы, но у нас есть предыдущие караваны, и мы оставим пушки у себя.
Она побарабанила пальцами по подлокотнику кресла и продолжала дальше:
– Сунис собирается опустошить казну ради покупки кораблей. Я не знаю, чем он вооружит их без наших пушек, разве что найдет союзника, который обеспечит его корабли огневой мощью. Будем надеяться, что таковой не найдется. Аттолия торопится использовать свое превосходство на море. Я уверена, до вас дошли слухи, что она забрала назад Хиос и Сардинию. Она так же захватила Тикос. Мы хотели бы надеяться, что это удовлетворит ее, но нет никаких признаков того, что она отводит свою армия из предгорья. Наше предложение мира было отвергнуто. Торговля между Аттолией и Сунисом остановлена, и мы должны готовиться к суровой зиме. В конце лета начнутся бури, корабли встанут на якоря в гаванях, и мы должны быть готовы защищать оба фронта до зимы, пока снег не закроет перевалы.
Кто-то из советников спросил:
– А нейтральные острова? Попытается ли Аттолия захватить их тоже?
– Это зависит от того, насколько удачны ее морские сражения, и насколько она уверена в своих силах. Равномерно распределенная нейтральная территория является ценным активом для обеих сторон; это безопасная гавань с естественной защитой. Если Аттолия сохранит превосходство в силах, она может попытаться захватить нейтральные земли. Они были предупреждены об опасности сопротивления, и мы будем надеяться на лучшее.
– А пираты? – спросил другой советник.
– Сейчас ни одна из сторон не имеет возможности патрулировать морские пути. Пиратство растет стремительными темпами, но я не уверена, что кого-то здесь это удивляет.
Несколько человек за столом рассмеялись. Нет, никто не был удивлен.
Один за другим министры предоставили свои отчеты о распределении зерна, потреблении ресурсов, расположении вооруженных сил и других жизненно важных данных. Когда совет закончился, все встали, вежливо поклонились и оставили царицу рассматривать доклады.
Евгенидис остался, он так же сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Эддис наблюдала за ним. Его брови сошлись вместе, лоб между ними прорезала глубокая вертикальная складка, это означало, что его рука, скорее всего, болит. Он никогда не жаловался и резко отвечал, когда кто-либо спрашивал его о здоровье. С прочими он держался очень вежливо и отстраненно. Он редко заговаривал первым, а люди стеснялись обращаться к нему, когда угрюмая складка между бровей напоминала о его боли в плохие дни.
Эддис не была уверена, что Евгенидис все еще совершает подношения своему богу. Никто из придворных больше не жаловался ей на пропавшие серьги и дорогие безделушки. Сама Эддис, конечно заметила, когда ее брошь появилась на воротнике рубашки Евгенидиса, но эта кража случилась еще до его последнего визита в Аттолию. Эддис слышала, как некоторые из придворных за спиной Вора сожалели об утраченном им едком чувстве юмора, но обнаружила, что больше скучает по его улыбке. Она многое готова была отдать за его прежнюю улыбку, но он больше не улыбался.
Царица вздохнула.
– У Аттолии отличный советник, – сказала она.
Евгенидис приоткрыл один глаз, затем снова закрыл.
– Кто? – спросил он.
– Мидийский посол. Я уверена, это он посоветовал ей взять Тикос и атаковать Симорену. Она не имеет большого стратегического значения для нее, но понадобится Мидии для контроля прибрежной территории. Очевидно, Аттолия и Мидия так же сблизились, как мы с тобой, по слухам.
– Орнон сказал, что она не повесила меня только из-за него, – сказал Евгенидис.
Орнон был послом, которого Эддис отправила на помощь своему Вору.
– Ты ничего не помнишь?
Евгенидис покачал головой.
– Очень туманно, – ответил он.
Эддис не стала спрашивать, что ему запомнилось лучше. Она догадывалась и так.
– Наверное, я в долгу перед ним, – сказала она.
Передние ножки кресла резко опустились на пол, он открыл глаза и уставился на нее. Он был оскорблен.
– Я должна была желать твоей смерти, Ген? – спросила она.
Они смотрели друг на друга. Наконец он поднял подбородок и сказал:
– Нет, ты не должна была желать моей смерти. Нет, ты не должна себя чувствовать в долгу перед этим мидийским ублюдком. И нет, я не нуждаюсь в лекциях о том, как мне повезло, я также не хочу слышать, что каждую зиму люди по всей стране отмораживают себе руки и ноги.
Он снова уперся спинкой кресла в стену позади него и, скрестив руки на груди, угрюмо уставился в пространство.
– Ты сегодня обижен на всех, Ген?
Он вздохнул.
– О, заткнись.
– И сколько же людей теряют зимой руки и ноги, – мягко спросила она.
– Не так уж много на самом деле. И обычно им отрезают только пальцы рук или ног.
– Это Гален тебе рассказал?
– Хмм.
– Как он тактичен.
Евгендис болезненно скривился.
– Это я спросил его.
Эддис так же болезненно улыбнулась в ответ.
– О чем ты думаешь, когда так смотришь на меня? – спросил Евгенидис.
– Я думаю, как прикончить царицу Аттолии, – призналась Эддис.
Евгенидис встал и повернулся к ней спиной, чтобы посмотреть в одно из высоких узких окон.
– Я ненавижу этого мидянина, – сказал он.
– Ген, ведь это Аттолия отрезала тебе руку, не так ли? – спросила Эддис.
Евгенидис пожал плечами.
– Ты бы начала войну, если бы меня повесили?
– Да, – сказала Эддис. Любовь к истине заставила ее добавить: – Скорее всего.
– Можешь ли ты отрицать, что война началась из-за этого? – Евгенидис поднял изуродованную руку.
– Нет, – Эддис пришлось уступить. – Но, как я уже сказала, это Аттолия приказала отрезать тебе руку.
– Из-за мидянина, – ответил Евгенидис. – Если бы он не отговорил ее, меня бы повесили. Орнон разозлил ее достаточно, чтобы меня четвертовали. Конечно, – добавил он, желая быть правдивым в свою очередь, – не могу сказать, что мне очень хотелось быть четвертованным.
– Может быть, мидиец понимал, что он подстрекает нас к войне? – спросила Эддис.
– О, да, – ответил Вор.
Эддис помолчала, глядя на стол, заваленный докладами о жертвах и расходах на войну с Аттолией.
– Тогда я не буду считать себя его должницей. – она положила руку на стопку бумаг, где подробно перечислялись ее оставшиеся ресурсы, численность армейских батальонов, снабжение боеприпасами и продовольствием. – Он вызвал военные транспортные суда в проливы, – сказала она. – Они, как вороны, ждут падали. Интересно, знает ли Аттолия.
* * *
Аттолия знала. Она узнала о них прежде, чем мидийские корабли покинули свой порт. Корабли предназначались для патрулирования ее берегов, и она была осведомлена об их количестве, огневой мощи и численности команды. Она знала, что ее бароны так же были прекрасно проинформированы. В последнее время они притихли, как маленькие птички в кустах, увидевшие лису. Она так же знала, что мидийский Император выбрал для нее посла не только политически дальновидного, но и физически привлекательного. Ее придворным было отлично известно, что царица не терпит подхалимов и редко прислушивается к лести, но она неизменно улыбалась Нахусереху и откровенно наслаждалась его комплиментами. Но приятнее комплиментов был ужас на лицах ее баронов, когда она отвечала послу долгим взглядом из-под ресниц, или когда ее слуги открыто лебезили перед мидянами.
Аттолия действительно получала удовольствие от общества мидянина. Ей было приятно, что он считает ее прежде всего красивой женщиной, а не воинственной правительницей. Когда он сопровождал ее на прогулках, она безмятежно позволяла ему касаться ее руки и подходить ближе, чем это было необходимо. Нахусерех утверждался в роли обольстителя, и она от всей души надеялась, что никто не расскажет ему, как она поступила с последним из желающих соблазнить ее. Впрочем, если кто-то и проболтался, мидянин должен был только больше увериться в своей неотразимости.
Все ее служанки согласились с ее оценкой внешности Нахусереха. Царица слушала их воркование по утрам и вечерам, когда они одевали и причесывали ее. Аттолия разрешала им сплетничать, пока они не переходили границ скромности. Она наслаждалась их болтовней, хотя сама никогда не принимала в ней участия.
– Говорят, что мидиец заказал новую тунику, затканную золотом и расшитую изумрудами по вороту.
– Говорят, что у него несколько изумрудных гарнитуров, и его камердинер пришивает их на костюм, который он выбирает утром.
– Пора бы ему купить другие камни, – сказала Фресина.
Она была старшей из служанок и сидела у окна с иглой, подшивая подол на одном из платьев царицы. Она разгладила пальцами шов.
– Рубины, например, – добавила она, взглянув на свою хозяйку, чью прическу украшала тщательно вплетенная в косы лента с рубинами.
Это был смелый намек, и позволить себе его мог лишь тот, кто видел, как Аттолия улыбалась мидийскому послу, позволяла ему удерживать ее руку в ладонях и называть ее «дорогой царицей», а иногда и просто «моей дорогой».
– Или те, что лучше подойдут к его бороде, – пробормотала одна из молодых женщин.
Ее слова вызвали неловкое молчание. Служанки осторожно посмотрели на свою царицу.
– Хлоя, – сказала Аттолия.
– Ваше Величество?
– Пойди принеси мне…
– Что желаете, Ваше Величество?
– Не знаю. Подумай сама.
– Да, Ваше Величество, – прошептала Хлоя и поспешила прочь.
После ее ухода разговор перешел в более безопасное русло.
