Текст книги "Суженый босс (ЛП)"

Автор книги: Меган Куин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава пятнадцатая

РЭТ

Сегодня гребаный четверг.

ЧЕТВЕРГ

Я одет в зеленое, готов зарабатывать деньги, как любит говорить Чарли, а ее снова здесь нет.

Еще один выходной, личный день – вот и все, что говорится в сообщении.

На самом деле, если вам хочется знать, вот что там написано:

Чарли: Личный сказать.

Она даже не потрудилась правильно написать слово «день». Вместо него написано – личный сказать. (прим. пер.: В английском: day – день, say – сказать, говорить).

Сказать, что я раздражен, было бы преуменьшением. Гораздо точнее было бы сказать, что я обеспокоен.

Почему я обеспокоен? Ну, потому что, когда я разговаривал с ней в последний раз, мы не признавали моего влечения к ней, оно подразумевалось, никогда не отрицалось, и поэтому оно существует.

Короче говоря, я поставил ее в неловкое положение, и теперь она пытается понять, как со мной работать. Видимо, ничего не приходит в голову, потому что последние четыре дня я вхожу в ужасно тихий офис, где нет ни ярких приветствий, ни непринуждённой нахальности. Приходилось поливать и насвистывать растениям. И я знаю, что они понимают, что мои старания в лучшем случае невелики.

И я хочу вернуть ее не потому, что она кормит меня и выполняет список дел, как никто другой. Я хочу ее вернуть, потому что она наполняет мой день энергией. Она озаряет офис своей улыбкой. Она снимает напряжение, которое я испытываю каждый день, пытаясь заботиться о сотнях сотрудников работающих на меня. Она облегчает мою работу, слушая, подтрунивая надо мной и напоминая, что нужно дышать.

Я бросаю зеленую ручку на стол и смотрю на экран компьютера. У меня скопились письма без ответов, на которые нет никакого желания даже смотреть. Вместо этого я беру телефон и пишу Роарку:

Рэт: Она не пришла… снова.

К счастью, он сразу же отвечает.

Роарк: О-о-о, неприятности в раю.

Рэт: Это не поможет. Ни капельки.

Роарк: Ну, может быть, если бы ты объяснил, что на самом деле произошло на балконе, вместо того чтобы заставлять меня гадать, я был бы более полезен.

Рэт: Ты знаешь, что произошло.

Роарк: Не знаю. Ты только намекнул. Думаешь, ее отсутствие связано с инцидентом на балконе?

Рэт: Разве это не очевидно? Девушка обожает свою работу, каждое утро приходит в офис раньше меня с улыбкой на лице, а затем однажды вечером она узнает, что я мочусь в корзины, она мне нравится, и ее и след простывает.

Роарк:*чешу подбородок* да, я бы тоже сбежал, если бы узнал, что мой босс ссыт в мусорные корзины.

Рэт: Почему я вообще беспокоюсь?

Роарк: Чего ты от меня ожидаешь? Продуманного подхода? Эту умственную стимуляцию ты получаешь от Брэма, а не от меня.

Рэт: Ты же знаешь, что в данный момент мы не разговариваем.

Роарк: И это меня раздражает, потому что из-за этого я должен разбираться с твоей глупой драмой.

Рэт: Это не глупость.

Роарк: Конечно.

Рэт: Я помню, как ты посылал мне «глупые драматические» сообщения, когда пытался понять, что делать с Саттон и своими чувствами к ней.

Роарк: Это совсем другое.

Рэт: В чём отличие?

Роарк: У тебя проблемы, а не у меня.

Рэт: Почему мы дружим?

Роарк: Загадка, которую я пытаюсь разгадать уже много лет. Но если хочешь услышать что-то мудреное, это не ко мне, ты должен вывести ее на чистую воду.

Рэт: Это ужасный совет.

Роарк: Не в том смысле, чтобы вызвать ее на откровенность, а в более деликатной форме. Сходи к ней домой. Ты знаешь, где она живет. Веди себя так, будто проверяешь ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и когда она откроет дверь, все будет нормально и прочее дерьмо, тогда скажешь ей перестать быть странной и вернуться на работу.

Рэт: Это агрессивно.

Роарк: Хорошо, что ты бескомпромиссный бизнесмен. Не разочаровывай меня, Рэт.

Рэт: Боже упаси.

Вздохнув, я отложил телефон и задумался над его идеей. Я не хожу к помощникам домой. Но, с другой стороны, обычно я не говорю помощникам, что считаю их привлекательными, так что, возможно, в этот раз можно нарушить правила.

Или… Я могу перестать вести себя как зацикленный идиот и заняться работой.

Последнее больше похоже на меня, но с другой стороны, с тех пор как Чарли ворвалась в мою жизнь и проигнорировала свое увольнение, я уже не чувствую себя прежним, скорее это новая версия меня, которая понятия не имеет, что будет происходить изо дня в день.

Если решу навестить Чарли, это не значит, что я буду вести себя иначе. Это значит, что я попытаюсь найти общий язык со своим новым «я», а это гораздо более…

Боже.

Я провожу рукой по лицу. Неужели я пытаюсь оправдать это?

Пресытившись своим внутренним диалогом и неуверенностью в себе, встаю с кресла, снимаю пиджак, достаю телефон и бумажник и направляюсь к лифту.

Нравится ей это или нет… нравится это мне или нет, я собираюсь встретиться с Чарли и разобраться во всем.

* * *

Это отличная идея.

Это отличная идея.

Я повторяю эти слова снова и снова, стоя у двери ее квартиры, засунув руки в карманы брюк и раскачиваясь взад-вперед на ногах, словно нервный засранец.

Нет ничего плохого в том, что начальник наведывается домой к сотруднику.

Просто хочу убедиться, что с моим сотрудником все в порядке. Я бы так поступил с каждым, кто взял четыре выходных подряд.

И если подходить к делу с технической точки зрения и искать причину моего присутствия здесь, то технически я являюсь арендодателем этой квартиры и имею право внезапно наведываться к ней домой, чтобы убедиться, что здесь не употребляют наркотики.

Не то чтобы я когда-либо думал, что Чарли принимает наркотики. Единственное, от чего эта девушка получает кайф, – это жизнь.

И если быть до конца откровенным, на сто процентов откровенным… Я чертовски боюсь, что спугнул лучшего помощника в своей жизни, сказав, что нахожу ее привлекательной. Я боюсь, что она не вернется на работу. Боюсь, что больше не увижу ее лица, не увижу, как она радостно танцует по пятницам, и хлопает в ладоши перед встречей. Я боюсь, что эта красивая, энергичная девушка, к которой я начал испытывать чувства, уйдет из моей жизни еще до того, как я успел ее как следует узнать.

Самое худшее во всем этом то, что мне в любом случае крышка. Мне несдобровать, если она останется. Или уйдет.

Обреченно вздохнув, поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь отпирается и открывается, являя собой бабушку Чарли.

Что она здесь делает? Черт, с Чарли что-то случилось? Должно быть что-то не так, если она здесь, верно? Мой желудок скручивается в узлы, пока пытаюсь выровнять пульс.

– Рэт. – Она улыбается, но ее жизнерадостность ничуть не облегчает боль, пронзающую меня насквозь. – Очень рада тебя видеть. Как ты?

– Хорошо. – Я киваю, сглатывая комок в горле. – Чарли дома?

– Да, да. Конечно. Заходи. Она пошла за салфетками в другую комнату.

Я захожу и быстро осматриваю квартиру в поисках какой-нибудь подсказки, которая помогла бы мне подготовиться, по какой бы причине бабушка Чарли ни приехала сюда и почему. Но в квартире безупречно чисто, если не считать нескольких тарелок у раковины… И зачем Чарли понадобились салфетки?

– Хочешь что-нибудь выпить? – спрашивает она, направляясь на кухню.

– Нет, спасибо. Я здесь…

– Доставили тайскую лапшу?

Голос Чарли звучит глухо, когда она входит в гостиную. Я поворачиваюсь и вижу ее в коротких шортах и майке с коробкой салфеток в одной руке и платком в другой. Глаза опухшие, словно она плакала несколько часов, нос красный, волосы в беспорядке собраны на макушке, и все же она прекрасна.

– Нет, это твой босс, – говорит ее бабушка как раз в тот момент, когда Чарли встречается со мной взглядом.

Она останавливается, и ее глаза расширяются, когда она прикрывает свою грудь без лифчика.

– Господи, бабушка, надо предупреждать.

Она поворачивается, хватает со спинки дивана плед, накидывает его на спину и прикрывает грудь… и твердые соски.

Это отличная идея.

Это отличная идея.

Она вытирает глаза и расправляет плечи.

– Мистер Уэстин, чем могу помочь?

Боже… блядь. Снова мистер Уэстин.

– Чарли, можно с тобой поговорить? – Я смотрю на ее бабушку и добавляю: – Наедине.

– О, не обращайте на меня внимания, я помою посуду. Вы двое можете поговорить в комнате Чарли.

Она подмигивает и включает кран.

Отлично. Что, блядь, Чарли ей сказала?

– Не думаю, что это хорошая идея, – говорит Чарли.

– Прекрасно, тогда поговорите здесь, чтобы я могла послушать.

Закатив глаза, Чарли топает ко мне, хватает за руку, ведет в свою комнату и быстро закрывает дверь.

По крайней мере, я думал, что это ее спальня, пока не разглядел комнату как следует. Коробки громоздятся одна на другой, а в дальнем углу лежит унылый, наполовину надутый матрас, который, кажется, находится всего в нескольких сантиметрах от пола. Рядом с ним – лампа, зарядное устройство и… Киндл.

Я поворачиваюсь к ней.

– Ты здесь спишь?

Она крепче сжимает плед и говорит:

– Не имеет значения. Зачем Вы пришли, Рэт? Вы навещаете всех своих сотрудников?

Не обращая на нее внимания, я подхожу к надувному матрасу и тыкаю в него.

– Почему он сдулся?

– Мне трудно его надуть. Насос плохо работает и слишком громко. Не хочу, чтобы бабушка знала, что я сплю на надувном матрасе.

– А почему ты спишь на надувном матрасе и как долго?

– Неважно. – Она вздернула подбородок. – Почему Вы здесь? – Она рассматривает меня, и черты ее лица смягчаются. – Вы в зеленом.

Я смотрю на свою рубашку, потом на нее.

– Сегодня четверг, – говорю я, пожимая плечами, словно это очевидно, или, по крайней мере, я так думал, пока Чарли не опускается на пол и не начинает рыдать в плед.

Что за чертовщина происходит?

Я тут же приседаю перед ней и приподнимаю ее подбородок. Слезы градом катятся по ее лицу и падают на плед.

– Чарли, что происходит? Ты в порядке?

– Похоже, – она икает, – что со мной все в порядке?

Она тянется за салфетками, но не дотягивается до них, и я быстро выхватываю одну и протягиваю ей.

– Что происходит? Это как-то связано с субботой? Потому что, если да, то мне чертовски жаль, Чарли. Я не должен был ничего говорить. Знаю, что вел себя как придурок, и не хочу быть таким по отношению к тебе, никогда. Ты не сделала ничего плохого. Это моя вина.

Извинения выплеснулись из меня одним быстрым потоком, и я не уверен, что они имеют смысл.

Она поднимает голову, ее глаза налиты кровью.

– Вы просто извинились? Не будем спорить о том, кто прав, а кто виноват?

Я отрицательно качаю головой.

– Нет. Ты не сделала ничего плохого, просто была самой собой. Это я вел себя как придурок, и мне жаль. Пожалуйста, не расстраивайся…

Она качает головой, и на глаза снова наворачиваются слезы.

– Это не из-за субботы… Но спасибо за извинения и за… и за то, – она всхлипывает, – что находите меня привлекательной. Но все… намного серьезнее. – И прежде чем я успеваю остановить ее, она бросается в мои объятия и опрокидывает меня на пол, пока я не оказываюсь на спине, а она крепко прижимается ко мне.

Ее грудь прижимается к моей, и сквозь тонкую ткань нашей одежды я чувствую, как ее соски прижимаются к моей коже, заставляя меня прекрасно осознавать, что она лежит на мне, в то время как я одет в деловой костюм, что резко контрастирует с ее домашней одеждой.

Это отличная идея.

Это отличная идея.

Когда твердые соски прижимаются ко мне, мой член думает, что это отличная идея.

Я лежу, напряженный, застывший как доска, а она рыдает, уткнувшись в мою рубашку. Не зная, что делать, неловко и машинально похлопываю ее по плечу, как бы говоря: ну-ну.

Но она не двигается – видимо, мои поглаживания были слишком успокаивающими – и вместо этого она утыкается головой мне в плечо и сжимает мою рубашку. Она вертится, и чем больше она двигается по моей промежности, тем больше я возбуждаюсь.

Словно гребаный подросток.

Смирно, Уэстин.

Ухватившись за ее бока, прижимаю к себе, чтобы не было трения, и делая глубокий вдох, говорю:

– Чарли, поговори со мной. Что происходит?

– Мне – икание – очень жаль. – Она поднимается и смотрит на меня. Глаза опухшие, под носом блестят сопли, а щеки испачканы слезами. От одного взгляда на нее у меня замирает сердце, и чувствую, что хочу решить любую ее проблему, словно собственную и убедиться, что ничто больше не причинит ей боль. – Это была – снова икает – тяжелая неделя.

Мы садимся, и она соскальзывает с моих колен, но остается достаточно близко, чтобы наши плечи соприкасались.

Она сгорбилась и совсем не похожа на ту спонтанную, общительную девушку, которую я знаю. Она замкнутая, грустная, и в ее глазах нет обычной искры, которая зажигает меня изнутри. Протянув руку, приподнимаю ее подбородок и тихо говорю:

– Расскажи, что происходит, и, возможно, я смогу помочь.

Она качает головой.

– Вы ничем не можете помочь. Но я ценю Вашу заботу.

Ее отказ удивляет, ведь она была открытой книгой с тех пор, как я с ней познакомился. Докопаться до сути будет сложнее, чем я думал. Обвожу взглядом комнату и спрашиваю:

– Это связано с тем, что ты спишь на этом жалком надувном матрасе, а твоя бабушка здесь?

Она кивает. Ладно, уже кое-что.

– Твою бабушку выгнали из дома престарелых?

Она качает головой.

– Лучше бы это.

– Ладно… твоя бабушка останется здесь с тобой?

Она кивает, а потом закусывает губу, глядя мне в глаза.

– Рэт, она больна.

И в этот момент мое сердце бешено колотится о грудную клетку и замирает, дыхание застревает в легких, комок в горле, и меня накрывает волна беспокойства. Черт возьми, она больна? Неудивительно, что Чарли сейчас сама не своя.

Она больна, а Чарли страдает, и все, о чем я могу думать, – это утешить ее, сделать так, чтобы ей стало лучше, вытереть ее слезы и стереть всю боль из ее глаз.

Ненавижу видеть ее такой. Ненавижу видеть, что она сражена горем и ей больно.

Это ошеломляет – эта всепоглощающая потребность защитить ее, – и, прежде чем успеваю остановиться, делаю то, чего меньше всего ожидал сегодня… да и вообще когда-либо. Протягиваю руку и сажаю ее к себе на колени. Она не сопротивляется и не пытается освободиться, поэтому я делаю еще один шаг вперед, крепко обнимаю ее и позволяю выплакаться у меня на плече.

Не уверен, сколько времени мы просидели так, прижавшись друг к другу, но уверен, что происходящее невероятно неправильно и переходит все границы, которые я когда-либо устанавливал как начальник. И хотя сложившаяся ситуация кажется неправильной, я чувствую, что именно здесь Чарли суждено было находиться всю оставшуюся жизнь, под защитой моих рук. В глубине души я знаю, что нам обоим это нужно. Ей нужен комфорт и возможность выплеснуть все наружу, в то время как мне нужно чувствовать себя полезным, защитником и тем, на кого она может положиться.

Наконец Чарли поднимается с моего плеча и вытирает глаза, но не слезает с моих коленей. Слава Богу, потому что я хочу, чтобы она осталась. Я хочу, чтобы у нас было побольше таких моментов, когда мы забываем о своих ролях и просто живем.

– Простите, что не рассказала, что происходит, и заставила переживать из-за того, что случилось в субботу. Как видите, я была в полном расстройстве.

Я заправляю выбившуюся прядь ей за ухо, шелковистая прядь скользит по кончику моего пальца, искушая меня взять другую прядь, чтобы я мог воссоздать это ощущение снова.

Прикосновения слишком интимны для отношений босса и помощника, я знаю это, но, когда она сидит у меня на коленях, ее глаза смотрят на меня, ища утешения, я не могу удержаться от прикосновения к ней. Не могу сдерживаться, особенно после всей этой сдерживаемой энергии, которую я испытывал, когда дело касалось Чарли Кокс.

– Не извиняйся. – Суровая внешность, которую я обычно демонстрирую в ее присутствии, испарилась, и я чувствую, как смягчаюсь, слабею, пытаясь дать ей понять, что я здесь ради нее. – Не могу представить, через что тебе приходится проходить. Ты знаешь, что случилось?

Она качает головой.

– Это самое ужасное, потому что она никому не скажет. Все о чем она попросила, это может ли она остаться здесь, чтобы быть поближе к своему врачу. Я согласилась, не задумываясь, но теперь, проанализировав ситуацию, думаю, мне следовало сначала спросить Вас.

– Почему ты меня спрашиваешь?

– Потому что это Ваша квартира, Рэт. Уверена, Вы не планировали, что здесь появится пожилой жилец. Есть обязательства и…

Я прижимаю пальцы к ее губам, чтобы она прекратила нести эту нелепость.

– Мне плевать, кто здесь живет. Мне важно, чтобы твоя бабушка поправилась, ты не спала на практически сдутом матрасе и на твоем лице снова появилась улыбка.

Она смотрит на свою «кровать».

– Надувной матрас не так уж плох.

– Надувной матрас неприемлем, – говорю я строгим голосом. – Я попрошу кого-нибудь доставить кровать сегодня.

– Нет, – быстро говорит она. – Нет, пожалуйста, не надо. Я сказала бабушке, что моя комната такая же, как у нее, и она будет в ужасе, если узнает, где я спала последние несколько дней.

– Чарли, я в ужасе от того, как ты спала последние несколько дней. Ты через многое прошла, и тебе не следует спать на этом чертовом полу.

– Это наименьшее из моих забот.

– Тебе нужна кровать. Это не подлежит обсуждению.

Она смиренно вздыхает.

– Тогда по крайней мере, сделайте это, когда бабушка будет на приеме у врача. Тогда она не узнает, что происходит.

– Хорошо.

Я сдаюсь и кладу руку ей на ногу. Несколько мгновений мы оба смотрим на это соприкосновение, а затем наши взгляды встречаются. Прямо здесь, в этот момент, что-то происходит между нами. Не могу точно описать, какие чувства это вызывает, но этот момент, этот день меняют все дальнейшее. Мы переступили черту. Я переступил черту и, несмотря на твердое обещание самому себе никогда больше не влюбляться в помощницу, я знаю, что нарушил его. Знаю, что во мне расцветает нечто большее, чем дружеские чувства к Чарли Кокс.

Но еще страшнее то, что я смотрю на Чарли, наши взгляды не отрываются друг от друга, и кажется, что есть небольшая вероятность того, что она испытывает те же чувства. Но прежде чем я успеваю убедиться в этом, она отводит взгляд, разрывая нашу связь.

Отчаянно желая, чтобы она вернулась в офис, но зная, что ей может понадобиться больше времени, я говорю:

– Возьми и завтра выходной. Столько времени, сколько нужно. Я смогу продержаться до твоего возвращения.

Она едва заметно улыбается и говорит:

– Спасибо, Рэт. Я очень ценю это.

Она не знает, что в этот момент я готов на все ради нее.

* * *

В пятницу она не пришла, и мне было одиноко, и я прекрасно понимал, как сильно от нее завишу. Я знал, что она не придет, но все равно мысль о том, что еще один рабочий день пройдет без ее улыбающегося лица, появляющегося в моем кабинете, мешала мне сосредоточиться.

И эта мысль приводит меня в ужас. Когда я стал настолько зависим от этой девушки? В какой момент я превратился из независимого генерального директора в зависимого от нее человека?

Мне не хватает ее танцев.

Мне не хватает ее насмешек.

Я скучаю по поздним послеобеденным беседам, в которых она задает странные вопросы, чтобы дать моему разуму передышку.

Блядь… я скучаю по ней.

Теперь, когда наступила суббота, я испытываю искушение спросить, как у нее дела, узнать, не нужно ли ей что-нибудь, зайти к ней в квартиру и проведать ее.

Нет, это было бы нелепо.

И я точно не собираюсь приходить с цветами.

Я также не собираюсь стучаться к ней в дверь с пакетами китайской еды… потому что не уверен, что ей нравится.

И я точно не собираюсь держать под мышкой кондитерскую коробку, полную лимонного мармелада и сырных денишей.

Неа.

Этого не случится.

Кого я, блядь, обманываю?

Именно это я и делаю. Стою перед ее дверью с полными руками, не зная, как постучать, и чувствую нервную дрожью в животе от того, что снова увижу ее.

Прижав костяшки пальцев к двери и жонглируя всем, что у меня в руках, стучу по дереву достаточно громко, чтобы привлечь внимание, а затем отступаю назад.

Проходит несколько секунд, и Чарли наконец открывает дверь, ее глаза расширяются от удивления, когда она видит меня, а затем быстро смягчаются, улыбка растягивается в уголках ее рта, когда взгляд охватывает все, что находится в моих руках.

Чертовски красива.

– Рэт, что Вы здесь делаете?

– Решил проведать тебя и твою бабушку. Хотел убедиться, что у вас все в порядке.

Ее улыбка становится еще шире, и мое сердце замирает в груди. Я в полной заднице.

– Заходите, заходите, – говорит она, забирая у меня пакеты с едой. – Бабушка дремлет. Она рано пообедала и решила отдохнуть.

– О, ладно, тогда я могу просто занести эти вещи и пойти по своим делам.

Она качает головой.

– Нет, поешьте со мной. Останьтесь, расскажите обо всем, что я пропустила за прошедшую неделю.

Ей не нужно просить меня дважды. Мы молча ставим цветы в воду, наполняем тарелки едой, а затем направляемся в ее комнату, чтобы не создавать лишнего шума.

Вчера, пока Чарли и ее бабушки не было в квартире, я попросил доставить кровать.

Я также попросил помочь с коробками, потому что мне не нравилось, что она частично заселилась, словно не собиралась оставаться здесь надолго.

После разбора коробок и разложения вещей по местам, комната стала намного просторнее, чем раньше. Мне бы хотелось, чтобы её спальня была просторнее, но я одобряю то, что она отдала лучшую комнату бабушке, чтобы ей было комфортнее.

Я сажусь на пол со своей тарелкой и напитком, когда она спрашивает:

– Что Вы делаете?

– Сажусь.

– Не на пол. Садитесь на мою кровать. Она очень удобная.

Она подмигивает и запрыгивает на большую кровать.

– Не хочу, испачкать едой одеяло.

– Именно для этого были изобретены стиральные и сушильные машины. – Она похлопывает по кровати. – Садитесь, Рэт.

О, просто сядь с ней на кровать, это не проблема.

Это огромная проблема. Я не могу доверять себе, находясь в постели с Чарли, когда меня заживо съедает желание. Но, судя по решимости в ее глазах, спорить бесполезно, поэтому я снова сдаюсь.

Я разулся у двери, когда только пришел сюда, поэтому сажусь на край ее кровати, как можно дальше, практически у изножья, ставлю свой напиток на одну из тумбочек.

Сгибаю ногу на мягком матрасе и кладу на нее тарелку.

– Вы можете сесть у изголовья кровати, чтобы было на что опереться. Не стесняйтесь, Рэт.

Застенчивость – не то, что я сейчас чувствую. Лежать рядом с Чарли на кровати – плохая идея, но когда она смотрит на меня своими огромными, полными эмоций глазами, которые сегодня подчеркивают очки в красной оправе, я не могу ей отказать. Я ерзаю на кровати и опираюсь на пышную подушку.

– Генерал Цо – мой самый любимый цыпленок из всех.

Она откусывает кусочек и стонет.

Ладно… звуковые эффекты здесь не нужны.

– Да, у меня тоже. Иногда я заказываю у них курицу с кешью.

– Боже, мой второй фаворит. – Она подталкивает меня плечом. – Мы партнеры по китайской еде, а это значит, что на следующий поздний обед я знаю, что мы закажем.

Следующий поздний обед? Это значит…

– Что ж… – Я сглотнул. – Ты планируешь вернуться на работу?

– Конечно. – Она на секунду кладет руку мне на бедро, и это прикосновение посылает вихрь похоти прямо к моему члену. Блядь, она даже не представляет, что делает со мной, как от ее легкого прикосновения я впадаю в неуместное вожделение. – Я люблю свою работу. Мне просто нужно немного времени.

Глубокий, ровный вдох.

– Я понимаю. Твоя бабушка шокировала тебя, и беря в расчёт то, что она ничего не рассказывает о своем здоровье, могу представить, какой эмоциональный удар это на тебя накладывает.

– Да.

Она раскладывает еду по тарелкам и на мгновение замолкает. Я чувствую, что она хочет в чем-то признаться. Это видно по тому, как она покусывает нижнюю губу, как нервничает, не в силах усидеть на месте. Я задерживаю дыхание, желая и надеясь, что она расскажет мне, что у нее на уме, и я смогу это исправить. Я всегда хочу что-то исправить для нее… как она все исправляет для меня.

Наконец, она поднимает взгляд, еще несколько раз покусывает губу, а затем поворачивается ко мне, ставя тарелку на кровать. Она скрещивает ноги, кладет руки на колени и говорит:

– Помните, я как-то упоминала о бывшем женихе?

– Смутно, – отвечаю я, солгав, потому что помню этот комментарий так, будто она сказала его сегодня утром, где она шутила о том, что ей не придется беспокоиться о сумасшедших парнях или бывших женихах, которые перегибают ее через стол и трахают.

Да, я помню это очень отчетливо.

– Ну, я сказала это, потому что у меня есть бывший жених.

Я тоже поставил тарелку на тумбочку и повернулся к ней лицом.

– Что случилось?

– Наверное, это худший вариант из всех возможных.

– Этот ублюдок изменил тебе?

Во мне тут же вспыхивает гнев.

Она качает головой.

– Нет, он не изменял мне. Он поступил хуже. Он бросил меня у алтаря.

Он бросил ее у алтаря? Кто в здравом уме бросил бы Чарли у алтаря? Ее убитое горем лицо, разорванное белое свадебное платье, глубоко опечаливает меня, напрягаю челюсть до такой степени, что зубы скрежещут друг о друга, и я едва не теряю сознание.

– Что?

Она тихо отвечает:

– Он не пришел, сказал, что не любит меня и не хочет жениться.

– Так зачем, блядь, делать предложение? – спрашиваю я, чувствуя себя так, словно нахожусь вне тела, а кровь лихорадочно бежит по моим венам.

Из всех шибанутых поступков, которые может совершить мужчина, оставление кого-то у алтаря стоит на первом месте в списке «ты – кусок дерьма».

– Вопрос на миллион долларов. – Она пожимает плечами, медленно соединяет пальцы и подтягивает колени к груди, упираясь в них подбородком. – Это был печальный день для меня. Третья годовщина того дня пришлась на субботу, когда проходил съезд поставщиков канцелярских товаров.

Блядь. Я точно помню тот момент, когда столкнулся с Чарли, как подумал, что от нее захватывает дух, как она излучает радость. Я помню, что вел себя с ней как придурок, когда она попросила сфотографировать её. Зная, что она страдала несмотря на внешнюю жизнерадостность мне хочется ударить себя по лицу.

– Где я вел себя как придурком по отношению к тебе, когда фотографировал? – Спрашиваю я, закипая от гнева.

Она нежно улыбается и, должно быть, замечает, как я расстроен, потому что протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь. Это незначительный жест, но он удивительно успокаивает меня.

– Да, но знаете, хоть все началось не очень, Вы помогли открыть новую страницу в моей жизни. Вам удалось превратить печальный день в счастливый, даже не подозревая об этом.

– Лучше бы я не был таким придурком, – признаюсь я. – Я был зол на своего временного помощника за то, что он организовал короткую встречу в нелепое время. Я сорвался на тебе.

– Все уже забыто, – говорит она с полуулыбкой. Она замолкает, чтобы собраться с мыслями, а затем говорит: – Когда я была маленькой, моя бабушка всегда разрешала мне переодеваться в ее свадебное платье. Я говорила ей, что однажды она увидит, как я пойду в нем к алтарю.

– Черт. – Я качаю головой и прислоняюсь к изголовью кровати, не уверенный, что смогу спокойно выслушать эту историю. – На тебе было ее платье, верно?

Она кивает.

– Мы сдали его в химчистку и подшили по моей фигуре. Простое, красивое платье, без лишних изысков. Шелковое платье с низким вырезом не свойственным ее поколению – она всегда нарушала правила – с пуговичками на спине и не длинным шлейфом. Оно потрясающее, и я не могла представить себя ни в чем другом, кроме этого платья. Когда моя бабушка увидела меня в нем, она залилась слезами радости. Я никогда не видела такого выражения на ее лице. Для меня это было важно.

– А ты не смогла пойти в нем к алтарю.

Она кивает.

– Нет. Это было, мягко говоря, опустошительно. Я задвинула этот день на задворки сознания и не обращалась к тем чувствам до этой недели, когда бабушка заговорила о том, что вряд ли теперь увидит, как я пойду к алтарю в ее платье. Слыша печаль в ее голосе, – губы Чарли дрожат, а в глазах стоят слезы, – моё сердце разрывалось на части. – Ее голос дрожал, когда она вытирала слезы. – Простите меня. Я не хотела плакать перед Вами.

– Не извиняйся, – говорю я, желая потянуться к ней, снова обнять, погладить её по спине, но не двигаюсь. Я остаюсь на месте, зная свои границы. – Когда ты говоришь об этом, у меня разрывается сердце, не могу представить, через что ты прошла.

– Это было нелегко. Все равно что разрушить мечты, которые были у нас с тех пор, как я себя помню. Когда она в последний раз видела меня в своем платье… Я безудержно рыдала. И теперь она считает, что это единственное воспоминание, которое останется у нее до конца жизни.

– Черт, мне очень жаль, Чарли.

Она снова вытирает глаза.

– Спасибо. – Она делает глубокий вдох и пытается улыбнуться, но получается в лучшем случае неубедительно. – Поэтому мне было необходимо немного отвлечься, понимаете? И мне очень жаль, что я оставила Вас без помощника, Рэт. Этого больше не повторится. Ее недоговорки насчет болезни, ее комментарии… Мне нужно было время, чтобы пережить эту мысль, которая, возможно, покажется кому-то глупой, но это была мечта, которая, по словам моей бабушки, не сбудется.

В этот момент раздается стук в дверь, и она приоткрывается. Ее бабушка просовывает голову внутрь и, когда видит меня, сидящим на кровати Чарли, ее лицо озаряется.

– Рэт, я не знала, что ты приехал в гости.

– Бабушка, тебе нужно отдохнуть, – говорит Чарли, вставая с кровати и подходя к ней.

Ее бабушка машет рукой.

– Хватит суетиться вокруг меня. У нас гости. – Она улыбается и говорит: – Надеюсь, я вам не помешала.

– Просто едим китайскую еду. Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, тоже вставая.

– О, прекрасно, прекрасно. Почему бы вам не перенести еду на обеденный стол, и мы могли бы перекусить все вместе? Кажется, я видела там и выпечку.

Мы берем свои тарелки и напитки и идем на кухню, где бабушка готовит себе маленькую тарелку.

– Рэт обожает выпечку, – говорит Чарли, которая хорошо мне знакома. – Его любимое – лимонный дениш.

– О, я обожаю лимонный вкус, – говорит бабушка, усаживаясь за стол. – Сейчас это не самый популярный вкус. Я не замечала, чтобы молодые люди любили его.

– Мама привила мне любовь к лимону. – Я пожимаю плечами. – Я ем практически все, что содержит лимон, но больше всего мне нравится дениш.

– Мужчина, который любит сладкое и у которого такая улыбка, как у тебя, смертельно опасен.

Чарли закатывает глаза и толкает бабушку.

– Может, хватит клеиться к Рэту?

– Не проси ее прекращать, – говорю я. – Мне нравятся комплименты.

– Конечно же, нравится.

А затем она улыбается своей прекрасной улыбкой, и простите, что говорю как Брэм, но мое сердце наполняется радостью. Не видеть ее всю неделю, а потом увидеть ее такой грустной… было очень неправильно. Ее улыбка… ни с чем несравнима.

* * *

– Ятзи (прим. пер.: Ятзи (англ. Yahtzee) – азартная игра в кости), – говорю я, вскидывая руки в воздух, когда на кубике выпадает пять.