Текст книги "Озеро смерти"

Автор книги: Мэг Гардинер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Одну из статей авторы озаглавили так: «Большой Брат подсматривает!!!»

Информация предупреждала читателя о том, что правительственные компьютеры записывают в память всю электронную почту и любые телефонные разговоры. Спутники следят за перемещением граждан при помощи спрятанных в двадцатидолларовых банкнотах металлических полосок. Задача правительства состоит в выявлении христиан, слежке за ними и постепенном отлове. Правоверные члены «Оставшихся» не должны использовать мобильные телефоны, почту или мгновенные сообщения. Куда безопаснее общаться лично, и лучше, если люди собираются небольшими группами. Федеральные агенты хорошо знают свое дело. Сообщать важные сведения следует узкому кругу наиболее проверенных членов церкви. При такой постановке дела «Оставшиеся» в целом останутся нетронутыми, если даже часть последователей будет скомпрометирована. И никому не удастся их победить.

Я потерла лоб. Здесь попахивало идеологией своего рода сопротивления, причем без явного лидера. Такой стратегии придерживались террористы и ультраправые радикалы христианского толка. По их теории группам сопротивления не стоило противостоять регулярным частям, но такие группы состояли из тактических звеньев, способных действовать в полной изоляции и совершенно самостоятельно. Наконец, поскольку какой-то цепи управления вообще не предполагалось, то невозможно и убить эту «гидру», просто отрубив ей голову. И с течением времени террор превращался в данность.

С переходом в раздел полезных ссылок мои подозрения усилились. Я бегло просмотрела «Христианский путеводитель по компактному оружию», «Манифест патриота», изучила даже детский лепет на тему о конспирации, оказавшись на поле одиночек, аутсайдеров и бомбистов – территории тайно произрастающей злобы и веры в могущество керосина, смешанного с удобрениями из нитрата аммония. Чтение едва ли развлекательное.

«Оставшиеся» явно что-то готовили. Но что и когда? На какой-то момент я засомневалась: действительно ли они исповедовали идею децентрализованного сопротивления? Их стратегия не выглядела чисто оборонительной. Тактические звенья имели свободу действий, необходимую для наступательного боя.

Во мне кипели эмоции. Решив остыть, я на время отключила соединение. Нужно было отбросить личные чувства в сторону, как фактор бесполезный и мешающий.

Пройдя через лужайку, я постучала в кухонную дверь Ники. Она сидела дома, закрыв картинную галерею на всю неделю. Ники расположилась за кухонным столом, отвечая на открытки с соболезнованиями, и была очень бледной, что сразу бросалось в глаза на фоне обтягивавшей живот яркой, не по размеру огромной футболки. Она не произнесла ни слова. Не было и серебряных украшений, которые Ники так любила и всегда подбирала с особой тщательностью. Не брякнул ни один из ее браслетов.

Я осторожно спросила:

– Не хочешь ли подышать воздухом? Пойдем на пляж.

По мокрому песку мы с Ники бродили босиком, прикрытые от ветра высокими скалами. Холодные волны окатывали наши ноги по щиколотки. Одинокий серфер украшал сверкавшие на солнце волны замысловатыми фигурами. День ясно-голубого цвета казался идеальным, и долгое время мы шли молча.

Постепенно мысли об «Оставшихся» сменили направление, и на месте ускользавшего от моего сознания «Что?» явственно проявилось более уместное «Почему?». Почему их церковь выстроила столь истерическое мировоззрение? Война – это протест или выражение их готовности поверить во все, что угодно? Неужели жизнь настолько пресытила этих людей, что им уже недостаточно скалолазания или рафтинга и нужно представить себя в фокусе некоего особого предназначения?

Наконец Ники заговорила:

– Знаешь, мама никогда не любила пляжи. Она выросла на острове, в тропиках, потом двадцать пять лет прожила здесь и не терпела самой мысли о песке.

Сказав так, она улыбнулась. Мы начали вспоминать Клодину, ее насмешливые и острые разговоры и то, как она пережила известие о СПИДе, заразившись этой болезнью от своего прежнего возлюбленного с Гаити.

Некоторое время спустя наш разговор возвратился к событиям на кладбище, к деталям. Я понимала, что Ники хотелось знать подробности. Едва она заговорила о протестовавших, я сразу замолчала. Ники взглянула с удивлением:

– Ты совершенно не слушаешь. Что происходит?

Я начала было трясти головой, но тут Ники показала на мои изрезанные руки и удивленно подняла брови.

– Объясни это. Кажется, ты что-то скрываешь.

Мой рассказ она выслушала с удивлением и озабоченностью.

– У Табиты что, тараканы в голове завелись? Я могла бы понять ее ожесточение после развода, но вступить в секту, сказавшую, что бывший муж – сам сатана? В наши дни это экстрим.

Сообщив про антивоенный уклон «Оставшихся», я заметила, что отчасти именно это и привлекло Табиту в их группировку.

Другим фактором казалась теория пастора Пита о конце света – заведомо мошенническая.

Сью-Джуди Роубак, мать Табиты, принадлежала в свое время к другой группе верующих, предсказывавших вознесение, которое их церковь ожидала на Троицу в 2000 году. Чуда не произошло, и госпожу Роубак охватило разочарование. Почувствовав, что ее обманули, Сью-Джуди утратила душевное равновесие, а затем впала в депрессию, из которой так и не смогла выкарабкаться. С позиций Табиты происшедший с матерью душевный надлом вполне мог показаться происками самого дьявола.

– Посмотри, Питер Вайоминг перевернул реальность с ног на голову. И то обстоятельство, что мир существует до сих пор, означает, что он вот-вот взорвется. Обычно происходит наоборот, и факты служат доказательством существования законспирированного демонического сценария.

– Эв, они параноики. Так рассуждают только параноики.

– А молчание означает доказательство. «И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе»…

– Учти, молчание вовсе не означает бездействия. Слышала такой шпионский термин: «прикрытие»? Так что не торопись бросать версию с тайным сценарием. Кстати, для них не существует авторитета власти. Эти люди не доверяют интриганам из правительства или жирным котам из корпораций.

– «Ибо Он тот, о котором сказал пророк Исайя: глас вопиющего в пустыне; приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему».

– Теперь поняла? Возможно, Питер Вайоминг перебарщивает, говоря о сибирской язве как части дьявольской игры в конец света. Однако не стоит заблуждаться насчет самого Пентагона. Как ты думаешь, войска хорошо защищены от нападения такого «завтрашнего святого», но вооруженного пробирками со спорами и ракетными установками? Учти, в пятидесятые годы ЦРУ экспериментировало с ЛСД, используя солдат в качестве подопытных. Военные распыляли над Сан-Франциско опасные бактерии – как потом объяснили, «для изучения эффективности бактериологического оружия». Ничего себе ученые… Чье оружие они испытывали, и против кого оно было направлено? Пострадали только американские граждане. Пастор Пит? Не он изобрел тайные операции.

Ники брезгливо поморщилась.

Такие взгляды Ники получила от своего ныне покойного отца, профессора-марксиста и специалиста по большой политике. Я всегда полагалась на житейскую мудрость подруги вне зависимости от состояния, в котором пребывала Ники. В такой мудрости и состояло самое подкупающее свойство ее характера.

– В конце концов, именно паранойя гонит по жилам кровь, и к ничтожной жизни маленького человека добавляется нечто высокое. Представляю ощущения Табиты, к примеру, ожидающей глобального катаклизма в Нью-Йорке на площадке, оставшейся от ВТЦ.

– Вот уж действительно предчувствие Армагеддона. Никогда об этом не думала.

– Апокалипсис. Если задуматься, ощущение в самом деле необычное.

Я остановилась, захваченная этой мыслью.

Ники задумчиво проговорила:

– Нашему небу и самой земле назначено сгореть в огне. Они лишь ждут Судного дня, когда погибнут наконец все грешники.

– «Милая, сядь и спрячь голову между колен».

– «…Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда».

Она лукаво посмотрела в мою сторону.

– Папа написал книгу о концепциях утопии «Подлежит геенне огненной». Это перспектива для атеиста, хотя название он взял из Библии.

Обернувшись, она подошла поближе.

– Эван, если вдуматься, конец света не означает разрушения Земли. Это лишь смена общемирового порядка. Новый Иерусалим – обычный синоним революционного восстания. Таким образом, речь идет о заре новой системы, в законах которой нет места нищете, страданию и самой смерти. И это, можешь мне поверить, довольно сильная идеология.

Я слегка помедлила, прежде чем нашла что возразить.

– В предположении, что ты веришь искренне.

– Всегда веришь искренне в случае, если это твой личный апокалипсис. В этом суть вопроса. А всех, кого ненавидишь, уносит очистительное пламя.

По ступням Ники прошла волна и тут же откатилась в море.

– Кстати, апокалипсис – вовсе не средство воздать по заслугам. Здесь иное: надежда. Ибо сказано: не имеет значения, сколь отвратительно живется сейчас, если в конце придет Бог и если он победит. Ведь Бог сильнее, чем дьявол.

Ники взмахнула руками:

– Тогда чего мы боимся?

Она убедила меня. В довершение разговора Ники подперла бока руками и с шутливым выражением спросила:

– Любишь ли ты Иисуса, девочка?

Темные глаза внимательно смотрели на меня. Несмотря на тон, Ники ожидала вполне серьезного ответа. Все остроумие куда-то подевалось, и я уставилась на мокрый песок под ногами.

Выждав секунду, Ники махнула на меня рукой и пошла дальше по пляжу.

– Эх, да ты вообще не способна увидеть светлую сторону. Потому что тратишь много времени на свои книги, выдумывая катастрофы.

Мой роман «Литиевый закат» рассказывал о безрадостном будущем человечества, выжившего после мировой войны. Войска тоталитарного режима сражались против народа моей героини. Те, кто спасся, страдали от последствий тепловых ожогов и вызванных ядерными взрывами генетических повреждений. Мутации и ритуальные самоубийства были в этом выдуманном мире обычным делом.

– Эв, бессмысленное массовое убийство – настоящий апокалипсис поп-культуры.

– О-о, ты меня сразила.

– Кстати, в твоей радиоактивной прерии тоже есть выжившие. И твой роман не о самоуничтожении культуры как таковой – скорее, книга говорит о человеческой стойкости. Да, все твои герои на грани, они слишком много пьют и слушают чертову музыку Пэтси Кляйн. Но эти люди держат себя в руках, и они сражаются. Тебе нравится описывать людей несгибаемых. Кажется, по сюжету за спиной у этих было девятьсот мегатонных кратеров.

Я улыбнулась. Приятно услышать в ее голосе живые интонации.

– Очнись, женщина, фантастика позволяет вообразить совершенно новый мир. Это самое волнующее. В начале было Слово. «Итак… что приготовить сегодня?» Правда, неплохой сюжетный ход? Люди обожают новые возможности, и они любят творить. Твоя голова слишком забита, чтобы это понять.

– Значит, я глупая гусыня, а «Оставшиеся» – настоящие оптимисты.

– Не правда ли, ирония судьбы?

Я положила руку на плечо Ники.

– Любимым изречением отца была цитата из Паскаля: «Человек никогда не несет зло с таким усердием и такой щедростью, как во имя религиозных убеждений». Стоит понять, что так убеждает «Оставшихся» в их вере. Радость от нажатия на спусковой крючок.

Словно так и сделав, Ники прерывисто вздохнула и расплакалась. Спустя минуту, справившись с собой, проговорила:

– Мама должна была остаться… Подсказала бы верную мысль.

Тыльной стороной ладони Ники вытерла мокрые от слез глаза.

– Не сомневайся, иногда Бог заставляет летать даже собачье дерьмо.

Мы остановились. К нашему полному изумлению, на песке лежал кит в окружении завсегдатаев пляжа, строителей и телевизионщиков. Казалось, он занимал чуть ли не весь пляж, возвышаясь на песке, словно огромный серый пудинг, вокруг которого лаяли собаки и кольцом валялись водоросли.

Через секунду ветер переменил направление, и в нос ударил запах, едкий и такой противный, что Ники тут же стошнило. Через минуту, выпрямившись, она сказала:

– Апокалипсис в Санта-Барбаре. Смотрите прямую трансляцию в пять часов по Си-эн-эн.

В три часа дня я забрала Люка из школы. Мы шли пешком и, дойдя до дома, решили перекусить и погреться на солнышке. Присев на траву, я сообщила ребенку новость:

– Мне нужно сказать тебе что-то важное. Твоя мама вернулась в Санта-Барбару.

Люк перестал тянуть сок из пакетика и взглянул на меня большими карими глазами.

– Теперь она живет в доме бабушки, на холме за городом.

Люк сидел не двигаясь, хрупкий, как стекло, с торчавшими из шорт тонкими ножками, словно прислушиваясь: не шевелится ли кто-то в кустах?

– А папа собирается там жить?

– Нет, он по-прежнему собирается переехать в Чайна-Лейк. Малыш, они не станут жить вместе.

Увидеть глаза шестилетнего ребенка, направленные в пустоту, в пространство, – это лишит покоя кого угодно. Чтобы вернуть мальчика обратно, я слегка потеребила его за плечо. Его губы медленно разжались, и Люк сказал:

– Но она не разрешит взять Тедди. Я не могу к ней поехать.

– Что?

Выпав из маленькой руки, в траву покатился пакетик из-под сока. Люк сцепил пальцы вместе.

– Она не любит Тедди. Потому что на Тедди папина нашивка. И мама бесится из-за черепа.

Все правильно. Табита просто ненавидела эмблему эскадрильи: мертвая голова с красными глазами и кинжалом, зажатым в зубах. Все же я не могла уловить того, что хотел высказать Люк. Он весь сжался, а пальцы и вовсе свело судорогой. В голове мальчика определенно засела мысль, которую я никак не могла понять.

– Она не разрешит Тедди остаться, а я не могу оставить Тедди. Не заставляй меня оставаться в ее доме.

– Люк, нет, что ты… Сердце мое, ни за что.

Я притянула ребенка к себе.

– Ты не поедешь в ее дом. Ты останешься со мной, пока я не отвезу тебя к папе.

«Эван, какая ты дура». Я обнимала Люка двумя руками, чувствуя, как его пальчики дрожат. Он спросил:

– Обещаешь?

– Честное слово.

Малыш поверил с трудом. Заставил дважды повторить обещание и добавить к клятве «чтоб я сдохла» и «провалиться на этом месте». Немного погодя, выглянув в кухонное окно, я увидела Люка, который брел к цветочной клумбе, неся в руках космонавтов из «Лего» и молоток для крокета.

Еще раз позвонив брату, я наконец застала его на аэродроме. Он сам снял трубку, ответив просто:

– Делани.

Я сказала:

– Привет, братец.

– Эв! Как мой малыш? Готов к переезду в Чайна-Лейк?

Брайан принялся расписывать новый дом, комнату, приготовленную для сына, школу и рассказал даже о том, как разросся город. Когда-то, еще подростками, мы жили в Чайна-Лейк. Наш отец работал на военной базе и занимался какими-то исследованиями.

– Это город-космополит. Здесь даже есть светофоры. Спорю, тебе не терпится посмотреть.

– Не надейся. Школу я вспоминаю каждый раз, когда включаю микроволновку.

Не хотелось его огорчать, но есть три вещи, к которым я всегда перехожу сразу: выпивка, секс и плохие новости.

– Брайан, Табита вернулась в Санта-Барбару. Мы виделись, и она сказала, что хочет забрать Люка. Ни больше ни меньше.

На линии наступила короткая тишина.

– Надеюсь, этого не будет. Пока. – Снова пауза. – Что еще случилось? Судя по голосу, ты нервничаешь. В чем дело?

– Она ударилась в религию. В самом худшем смысле.

Пятисекундная пауза.

– Твою мать…

На той стороне провода послышался фон мужских голосов и резкий звук двигателя взлетающего самолета.

– Придется поговорить чуть позже. У меня совещание. Слушай… Она его не увидит, она не будет с ним говорить, и она не тронет его пальцем. Все поняла?

– Конечно.

– И, Эван…

– Что?

Послышались громкие голоса и звуки очередного взлета.

– Как она выглядит?

Чего было ждать? Брайан слишком любил ее.

– Табита? Она родилась заново.

ГЛАВА 4

В среду открылся городской книжный фестиваль под яркими, по-клоунски расцвеченными рекламными плакатами, расставленными вдоль Стейт-стрит.

Город встретил событие с умеренным энтузиазмом. Любая экзальтация представлялась местным жителям глупой, и они ненавязчиво культивировали эту черту, как японцы свои деревья бонсай. Я думала, что фестиваль станет противоядием от моих страхов, бокалом эмоционально насыщенного шампанского.

По плану моя роль сводилась к чтению книги и раздаче автографов как раз в магазине «Беовульф букс». Скажу честно: аплодисменты заставляли чувствовать себя богиней. Маленький фестиваль специально для Эван – ощущение замечательное.

«Беовульф букс» был начисто лишен лоска, характерной черты крупных сетевых магазинов. Персонал предпочитал носить береты и сабо, а прилавок украшали многочисленные наклейки, приглашавшие участвовать в акциях по спасению разнообразных и нуждавшихся в немедленной помощи животных. Отмечу лишь один лозунг: «Спасите калифорнийских хорьков». В витрине магазина устроили стенд с вырезанными из обложек названиями книг научной фантастики, сопровождаемых подписью: «Здесь можно встретиться с авторами».

Внутри на отдельном столе были выложены экземпляры моей книги «Литиевый закат». Стоя рядом, я внутренне трепетала. С обложек смотрело суровое лицо героини, изображенное на фоне развалин, а рядом значилось мое имя. Едва дыша, я остро ошущала свою значительность.

И тут я увидела кофейню, располагавшуюся в глубине магазина, – место столкновения, происшедшего между хорьками и Присциллой Гол. Женщина, гораздо старше меня по возрасту, внимательно смотрела на меня. Подойдя ближе, хозяйка магазина Анита Кребс сказала:

– Чтобы изловить похитителей, специалисты по охране поставили камеры. Последователи Оруэлла. Никакого толка. А Филипп и Оливер поймали воришку с поличным. Итак, что чувствуете, дорогуша?

Анита имела репутацию дамы-иконоборца, к тому же острой на язык. Худощавая, с пучком светлых, собранных на затылке волос, она носила украшения из бирюзы и пользовалась экстравагантной помадой цвета фуксии. Взяв за руку, Кребс усадила меня на один из стульев, поставленных специально для любителей чтения.

– Вчера вечером я опять изучала твою книгу. Роман в самом деле чудесный. Меня так заинтриговала концепция, что тирания побуждает своих оппонентов к тактической изобретательности и жесткости эстетических установок.

Приятно, что Анита поняла: сюжет глубже, чем простое повествование о девушке-воине, противостоящей мутантам с выпученными глазами.

– Что касается эротизма в описании мужского персонажа – просто отлично! Я очарована. А теперь… – хозяйка указала на стулья, – желаю успеха. И продайте как можно больше своих книг.

Я воодушевилась и, после того как меня представили публике, прочла отрывок, в котором героиня встречается с героем. Местом действия была убогая таверна; она – разочаровавшаяся в жизни партизанка, а он – участник движения Сопротивления. Девушка дает ему отпор. Спасая ее жизнь, он получает тяжелое ранение. В сцене был внутренний огонь, сначала проявлявшийся в сексуальном напряжении, затем вылившийся в убийство, – так что я старалась, как могла.

Кажется, публике понравилось. «Книжные черви», любители жанра и просто мои соседи – все дружно столпились у стола, за которым я подписывала экземпляры всем желающим. По мере того как подходили новые и новые покупатели, я изображала радушие и остроумие, купаясь в неуклонно расширявшемся пузыре самодовольства. Когда же в магазин вошла Ники, мне показалось, будто наступил кульминационный момент славы. На Ники было просторное бледно-зеленое одеяние и яркий, скрывавший грусть макияж. Подняв фотоаппарат, Ники принялась снимать, ослепляя меня вспышкой и приговаривая:

– Боже, Боже, ты ли это, Эван Делани… Я должна заполучить твой снимок. Нет, другой – этот уже обещан Стивену Кингу.

Я чувствовала себя классно.

Как только Ники ушла, ко мне выстроилась очередь. Первой оказалась молодая женщина в грубых шортах, рубашке на бретельках и с ромашкой в волосах, что-то среднее между Ларой Крофт и Джоан Баэз. Прижимая к груди свой экземпляр «Литиевого заката», она сказала:

– Не знаю, как вы это сделали. Ровен – это я. Кажется, вы хорошо меня знаете. Меня и всю мою жизнь.

Ровен – моя героиня. Я и не ожидала подобной награды. Оставалось надеяться, что дамочка имела в виду несгибаемый дух героини, а не ее умение обращаться со взрывчаткой или способность к телекинезу.

– Спасибо.

– Знаете, теперь я ваша фанатка. Полностью, и совершенно обожаю эту книгу. Вы напишете продолжение, да? Я точно знаю: Ровен спасет любимого. Она должна.

Стоявшая за ней чересчур загорелая дама в шортах спросила:

– Я хотела спросить, на какой планете происходит действие?

– В Канзасе.

Ромашка-в-волосах повернулась к загорелой даме:

– На какой планете? Вы хотя бы знаете, про что эта книга?

– Да вот же сказано на обложке: «История Ровен Ларкин – побежденной, но не закончившей войну».

– Нет, книга о том, как общество преследует людей, не желающих жить как все. Как вы полагаете, отчего Ровен наказали изгнанием за отказ стать коллаборационисткой?

К разговору подключился человек в шапочке с козырьком:

– Эй… Вообще-то некоторые еще не читали эту книгу.

– Ладно вам, давайте подпишу, – сказала я, в принципе соглашаясь с Ромашкой, но желая ее успокоить. – Как ваше имя?

– Глори, – представилась любительница фантастики. И добавила, опять обращаясь к загорелой даме: – Я имела в виду: если не так, то почему Ровен убила командира повстанцев?

Человек в шапочке развел руками и пошел в сторону.

– Ну хватит. Возьму деньги назад.

Я быстро произнесла:

– Нет!

Он не остановился.

Раздался новый голос:

– Ваша книга о том, как не предать дело, встретившись с искушением. Правильно?

Голубенькая, будто детская ковбойская шляпа. Ничего не выражающие маленькие серые глаза. Анализ не предвещал ничего хорошего. Едва взглянув на ее лицо и заплетенные в косу неопределенного цвета волосы, я сразу поняла: эта дама молчать не будет. Передо мной стояла Шенил Вайоминг.

Я сказала, обращаясь к остальным:

– Рада, что вам понравился мой роман. Однако раз вы не поняли концовку, я не стану подписывать ваш экземпляр.

– Я поняла. И хочу, чтобы все знали: нас вводят в заблуждение.

Экземпляр Глори я подписала, но Шенил прикрыла книгу ладонью, не позволяя отдать хозяйке. Потом повернулась к Глори:

– Машина у магазина. Иди.

Ни слова не говоря, Глори вышла. Остальные последовали за ней – те, что до поры тихо стояли, рассредоточившись по книжному магазину. Шенил осталась на своем месте, как раз напротив моего стола. Выражение круглого, с двойным подбородком, лица оставалось кротким. Тусклые и серые, как шифер, маленькие глазки казались сделанными из камня.

Тут мой гнев победил осторожность, и я решилась сделать ход:

– В заблуждение? Это как?

– Хорошо.

Шенил вытащила записную книжку с маленькими скрепленными спиралью листками.

– Начнем с этой книги, представленной на стенде бестселлеров, – «Кибер-небылицы». В ней рассказывается о хакерских чудесах или том колдовстве, что действует лишь в среде Интернета. Ха-ха. Будто сатану не отключили с первого же дня творения. – Она ткнула в сторону витрины: – Теперь вон та книга, рассказывающая о людях, которые сменили пол и приняли новый облик. Скажешь, что и это есть в Священном Писании? Следующая книга – о пришельцах, появившихся из мира, где никто никогда не умирает. Просто смешно слышать. Смерть – момент, назначенный Господом. Для чего тогда сказано: «погуби их всех и дай Господу заботиться об остальном»?

В голове сразу застучало, но я ответила:

– Не могу припомнить: это цитата из Экклезиаста или из «Цельнометаллического жилета»?

Шенил густо покраснела, и тут я подала ей экземпляр книги.

– Спасибо, что зашли. Было забавно.

Она посмотрела мне в глаза:

– «Было забавно»? Девочка, если ты про себя, то я еще не начинала. Довольно посмотреть первую страницу: здесь ты говоришь о «ядерном холокосте». Звучит глупо и абсолютно неуместно. Как мы знаем, у любых событий есть своя логика. И наконец, всему есть свое время. Здесь речь идет об отдаленном будущем. И сколько же прошло лет: пять, шесть тысяч? Написано чересчур оптимистично и весьма слабо.

Едва заметно улыбаясь, к столу подошла Анита Кребс.

– Мадам, вы не могли бы…

– Леди, я не с вами разговариваю.

Я сказала:

– Анита, нас подловил не кто-нибудь. Это библейская полиция.

Шенил шлепнула по обложке тыльной стороной ладони:

– Произведение слеплено топорно. Но вы превозносите его с особой целью. Ведь истинную правду несет единственная из книг, а именно Библия. А здесь… – она взвесила на руке мою книгу, – здесь нет ничего, кроме лжи.

Я отложила ручку в сторону.

– Знаете, а у вас крыша поехала.

– Не шутите со мной.

– Нет, правда, насколько пессимистичной я должна быть? Осталось ли время заказать пиццу – или мы уже взлетаем?

– Нет разницы. Ты остаешься.

– Но я уже забронировала место у окна.

Шенил опять посмотрела мне в лицо:

– Люк не должен пребывать рядом с тобой.

Я пинком отбросила стул:

– Вон отсюда!

Крутнувшись на каблуках своих небесно-голубых туфель, она с надменным видом пошла прочь. Я шла позади, провожая нахалку до выхода.

Не поворачивая головы, Шенил проговорила:

– Он особенный. Маленький ангел, он драгоценнее, чем ты можешь представить. Неужели думаешь, будто мы отдадим его на растерзание дракону?

– Мы? Здесь нет никакого «мы». И нечего лезть в дела моей семьи.

Покосившись на меня, Шенил сделала вид, будто я заслуживаю лишь ее презрения или окончательно и бесповоротно тупа. Так она и ушла прочь, вполголоса напевая «Боевой гимн Республики».

Секунду я неподвижно стояла на широком тротуаре, о который за моей спиной шаркали ноги слонявшихся по магазинам горожан и туристов. Потом с яростью ввалилась назад в «Беовульф букс» и с ходу заехала рукой по стенду с моими книгами, повалив все на пол.

Подойдя ближе, Анита подперла бока кулаками и укоризненно сказала:

– Ладно, потом объяснишь, почему сделала это. Но нельзя ли сейчас подписать книги людям, дождавшимся конца представления?

Я обвела помещение глазами. Присутствовавшие, все как один, смотрели на меня.

Первой очнулась загорелая дама:

– Милочка, я захвачена. Дайте два экземпляра.

– Бросайте писанину, – посоветовал человек, стоявший следующим. – Снимайте себя на видео. Запросто перебьете сюжет с китом, честное слово.

К моменту когда я загладила инцидент, постаравшись обернуть его на пользу и избавить себя от репутации слишком взрывоопасного человека, время, назначенное для встречи Люка, давно прошло. Припарковав машину через дорогу от учебного го родка, я рысью заспешила по тротуару, прислушиваясь к мелодичному шуму детских голосов. Стараясь высмотреть мальчика сквозь ограду, чуть замешкалась на переходе. Л юк знал, что ждать моего прихода нужно только на детской площадке. Увидев детей, весело облепивших металлические перекладины, я вспомнила свои ощущения от загрубелых ладоней и ободранных коленок и чистую радость шестилетнего ребенка. Нужно постараться не выглядеть взволнованной или слишком сердитой.

Оставалось непонятным, чего ради Шенил заявилась в «Беовульф букс»: составляла список книг для сожжения или ради простого удовольствия, чтобы выбить меня из колеи?

В ушах продолжала звучать ее совершенно особенная речь, насыщенная заменявшими грамматику формальными оборотами. Язык, взятый из Библии короля Якова и пропущенный через автостоянку. Она говорила о Люке в терминах, абсолютно определенных и в то же самое время выраженных косвенным образом. В голове опять застучало: «Девочка… Я еще не начинала».

На переходе остановился зеленый пикап «додж» на несоразмерно огромных колесах, разрешая пересечь мостовую. Хотя вид машины казался по-городскому лощеным, в салоне сидело целых четверо с собакой, точно как в «Гроздьях гнева» Стейнбека. Перейдя улицу, я услышала, как машина тронулась с места, внушительно рыча.

В кузове пикапа сидела девчонка-подросток с лунообразным лицом и маленьким ярким, как роза, ртом. Шилох. Я окаменела. Словно обвинитель, назначенный «Оставшимися», она смотрела на детскую площадку. И не она одна. Туда же смотрели все «Оставшиеся».

Пикап медленно ехал вдоль изгороди, и я побежала следом за ним.

Несколько секунд мне удавалось не отставать. Наконец двигатель взревел громче, и машина резко ушла вперед. Я осталась на месте, моргая и пытаясь определить, кого только что видела в кабине: завитки рыжих волос и тонкая женская рука… Наверняка Табита. Я попыталась выругаться, но горло до невозможности пересохло.

– Берут на пушку. Такая у них тактика, – сказал Джесси.

– Тактика террора.

Свернув на запад, я опустила солнцезащитный козырек. Мы быстро поднимались в направлении западных отрогов Камино-Сиело.

– Разыгрывая сцену, Шенил Вайоминг хотела задержать меня в «Беовульф букс». Они спланировали так, чтобы я не успела к окончанию занятий.

Ни Шенил, ни Табита не знали, что на такой случай у Люка была специальная инструкция: ждать меня на детской площадке, и не важно, как долго. Вероятно, они надеялись подкараулить мальчика, когда он пойдет домой один или будет стоять у ворот в ожидании, пока кто-то не назовет его имя или не помашет рукой из машины… По спине побежали мурашки.

Мы мчались по дороге вдоль бесконечной ленты серо-голубого чапараля. Местами заросли кустарника прерывали глыбы песчаника. Растрепывая прическу Джесси, в приоткрытое окно бился холодный ветер. Среда, раннее утро. В дорогу Джесси надел черную куртку и защитного цвета джинсы поверх лангета, закрепленного на правой ноге.

– Меня кое-что беспокоит, – вдруг сказал Джесси. – Шенил не просто так читала «Литиевый закат». Кроме устроенного ими спектакля, просматривается явный интерес к твоей персоне.

Впрочем, у меня недоставало времени об этом подумать. Мы свернули на дорогу, шедшую к дому Табиты, и, миновав грязные колдобины, подъехали вплотную к строению. Я заметила, что кто-то уже выкосил газон. Сорняки были выдерганы, а на крыльце стояли горшки с бегонией.

Приближаясь к двери, я сказала:

– Лазеры к бою, пленных не брать.

И, подойдя, нажала на кнопку звонка.

Дверь со скрипом отворилась, и я увидела на пороге Табиту с круглыми, будто от выпитого вина, глазами и прижатым к губам карандашом. Для вечера, который проводят дома в компании с мольбертом, она была одета даже элегантно, в розовую шерстяную кофту без воротника и длинную, драпировавшую фигуру юбку в цветочек.

– Мы должны поговорить о Люке, – сказала я. Глаза Табиты метнулись в сторону «эксплорера», и я тут же поправилась: – Нет, мы не взяли его с собой. С мальчиком ты не увидишься. Сегодня ты лишила себя этой возможности.

Табита задумчиво постукивала карандашом по губам.

– Что здесь делает Джесси?

– Он со мной.

Опирающийся на алюминиевые костыли Джесси развернулся в нашу сторону. Табита пристально посмотрела на него. Тук-тук-тук… Карандаш и ее пальцы, перепачканные краской.