Текст книги "Любовь первая, любовь бурная"
Автор книги: Мэдлин Бейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Глава 3 —
Шункаха Люта сидел, прислонившись спиной к дереву, руки его были скованы за спиной наручниками, кандалы на его ногах и ногах его соседа были соединены цепью. Единственный звук раздавался в ночи – мужской храп. Но сам он уснуть не мог. Его мысли были тревожными. Он беспокоился за свой народ. Уже стоял июль, Месяц Вишневой Зрелой Луны, месяц, когда семь племен народа Лакота встречались у Черных Холмов для ежегодной церемонии Солнечного Танца. Он уже не был в вигвамах своего народа шесть месяцев.
После того, как его ранили и поймали двое рабочих, он попал в дом к белому человеку, владельцу тамошнего ранчо. Белый человек разглядывал его с любопытством.
– Говоришь по-английски? – спросил старик, но Шункаха Люта отказался отвечать.
– В старые времена я должен был бы тебя повесить, – заметил белый человек, – но сейчас мы стали более цивилизованными. Пусть закон решит, что с тобой делать.
Шункаха Люта поморщился. Закон белых людей решил, что наказанием за воровство одной коровы будет два года тяжелого труда.
Один месяц он провел в тюрьме, пока не зажила рана на спине, где его душа медленно умирала, лишаясь сил, будто цветок, лишенный солнца, так как каждый новый день за решеткой казался темнее и длиннее, чем предыдущий. Он проводил время, вспоминая свою юность, вспоминая все ценности, дорожить которыми научил его дедушка. Храбрость, благородство, мудрость и сила духа – вот те достоинства, к которым должен стремиться каждый воин.
Храбрость была тем качеством, которое большинство воинов ценили прежде всего. Быть храбрым и мужественным – значит иметь сильное сердце, а это было крайне важно. Слава приходила к тем, кто уже испытал себя в битве, кто сам шел навстречу опасности, кто мог защищаться, сражаясь с превосходящим противником. Отдавали должное храбрости и женщины. Среди них она почиталась так же, как и среди мужчин.
Храбрость внушалась и прививалась с детства. Ее прославляли в своих рассказах старики, сидя ночами у костра, она была в правилах поведения, которым родители учили своих сыновей, в играх, в которые играли дети. Храбрость не оставалась просто идеалом. Это – образ жизни и поведения. Бесстрашие поощрялось в поступках маленьких мальчиков. Их учили быть храбрыми и смеяться в лицо опасности. Количество боевых побед было единственным, что давало право гордиться собой. Нужно иметь достаточно мужества, чтобы подобраться к врагу близко-близко и нанести удар, «достать» его, и тут было не важно, сражен враг или только лишь ранен. Прикоснуться к противнику, рискуя принять смерть от его руки, считалось куда более мужественным, чем стрелять в него на расстоянии. Мужчина мог гордиться и хвастаться своими удачами до тех пор, пока не начинал преувеличивать.
Сила духа тоже была качеством, которым восхищались, и которое означало, что человек может выносить физические страдания и боль, оставаться невозмутимым во время сильного эмоционального напряжения. На войне или во время охоты воины должны были мужественно переносить раны, мириться с долгими периодами голода и без жалоб подвергаться опасности.
Благородство ценилось гораздо больше, чем сама жизнь. Накапливать добро лишь для себя считалось позорным. Дарить подарки было образом жизни. Мужчины, возвратившиеся с охоты, делились добычей; вернувшиеся из набега – всеми вещами и лошадьми, которых они захватили. В важных случаях устраивались пиры и праздники, куда приглашали всех, и каждый обменивался дарами с другими.
Мудрость почиталась очень высоко. Человека, который был мудрым, просили давать советы другим, помогать решать спорные вопросы, учить молодых. Такие люди часто становились шаманами.
Шункаха Люта пристально смотрел в темноту, зная, что койоты бесшумно охотятся под покровом ночи, потом поднял глаза к звездам. Он думал о том, что, пожалуй только сила духа поможет ему вынести все страдания, выпавшие сейчас на его долю. В цепях, избиваемый кнутом и оскорбляемый своими врагами, он призывал себе на помощь все свое самообладание. По правде говоря, быть в строительной бригаде было много лучше, чем томиться за решеткой. Здесь, в конце концов, он мог дышать свежим прохладным воздухом, видеть горы, вдыхать сладкий аромат земли и благоухание деревьев.
Но, с другой стороны, это же и усугубляло тяжесть положения. Видеть холмы и не иметь возможности пробежать по их лесистым склонам, слышать постоянно лязг цепей на своих ногах – это было поистине мукой.
Он посмотрел на тяжелые кандалы. Когда пленители впервые заключили его в громоздкие оковы, он сопротивлялся, как дикий волк, попавший в капкан. Даже зная, что никогда не сможет разбить их и освободиться, он продолжал бороться с цепями, пока его запястья и лодыжки не начали кровоточить. Сейчас, спустя шесть месяцев, их тяжесть была так же привычна, как и цвет его кожи.
Один из заключенных вскрикнул во сне, и Шункаха Люта перевел свой взгляд на узников. Они сторонились его, не доверяли ему, потому что он был индейцем, ненавидели его, потому что он отказывался унижаться и пресмыкаться, отказывался быть чем-то меньшим, чем человек. Они растаптывали свою честь и гордость, чтобы избежать кнута, они съеживались от каждой угрозы. Шункаха Люта не делал этого. Не мог. Его честь это все, что у него осталось, и он ревностно оберегал ее.
Вздохнув, он закрыл глаза – и перед ними всплыл образ молодой белой девушки, которую он видел на склоне холма в тот день. Он успел увидеть мельком длинную косу солнечно-золотистого цвета, и она тут же убежала, но память о ней сохранилась в его душе. Кто она? Откуда явилась?
Ее образ стоял перед мысленным взором Шункаха до тех пор, пока сон не одолел его.
* * *
Шункаха проснулся на рассвете – и передернулся от мысли о еще одном дне в рабстве. Время тянулось очень медленно. Как он выдержит еще полтора года в цепях? Двое белых, которым поручена дорожная бригада, постоянно терзают его, насмехаются над ним, бесконечно высмеивают его цвет кожи, обмениваются глупыми шутками и непристойными замечаниями об индейцах и индейских женщинах.
Вначале он приходил в бешенство, желая ни много ни мало, а убить двух васику, которые так презрительно относились к нему. Но все его вспышки протеста заканчивались жестокими побоями, днями без воды и пищи. Наконец, он понял тщетность своей борьбы. Его спина была вся в рубцах от многочисленных ударов кнута; он больше не реагировал на насмешки, но внутри продолжали кипеть ярость и гнев. Он больше не разговаривал, никак не сопротивлялся. Но и не унижался перед ними. Его молчание, нежелание покориться, сдаться раздражало белых людей. Он знал: именно это было причиной, по которой они продолжали изводить его. Знал: стоит ему сделать вид, что смирился, и они оставят его в покое. Но это было превыше его сил. И он работал, стиснув зубы. Один бесконечный день сменялся другим. Жажда мести росла с каждым часом и въедалась в его душу, пока он иногда не начинал думать, что умрет, если не прольет кровь своих врагов.
Бывали дни, когда его заставляли работать уже и после того, как всем остальным разрешалось лечь спать, дни, когда его руки кровоточили, а спина и плечи молили об отдыхе, дни, когда надсмотрщики не разрешали ему отдыхать.
Со временем его руки стали еще крепче, огрубели и покрылись мозолями, мускулы рук, спины, плеч и ног налились силой и мощью. Сейчас на нем не было и грамма лишнего жира – только упругие мышцы под бронзовой кожей. Он переносил стойко и брань, и плохое обращение. Терпение вселяло надежду, и молодой воин оставался сильным. Когда-нибудь, он поклялся, когда-нибудь он совершит свою столь желанную месть. Но это будет не сегодня.
* * *
Бриана старалась думать о чем-нибудь радостном, аккуратно гладя темно-синее выходное платье тети Гарриет, но веселые мысли никак не приходили в голову – она была слишком уставшей. Она всегда ненавидела это занятие больше, чем всю остальную работу, а сейчас ей приходилось снова и снова разглаживать каждую складочку, потому что тете не понравилось, как Бриана выгладила одну рабочую рубашку дяди Генри. Если бы еще не такая жара! Если бы она могла сходить искупаться в озере. Мысль об озере напомнила ей об индейце, и она задала себе вопрос: был ли он еще там и что он делал. Наверное, он так же сильно не любит валить деревья, как она – гладить?
Девушка слышала, как тетя Гарриет болтала с Марджи Крофт. Марджи и ее муж Люк были владельцами магазина «Крофте Дженерал Стор» в ближайшем городке Винслоу.
Бриана швырнула утюг на доску, быстрыми и сердитыми движениями расправила складки на одной из рубашек дяди Генри. Тетя Гарриет всегда находила время встретиться со своими знакомыми, мрачно подумала девушка, потому что большую часть домашней работы – всю стирку, глажку, штопку – делала Бриана. Она же ухаживала за огородом. Единственное, что делала тетя Гарриет, – готовила обед. И то только тогда, когда приходило «творческое настроение для кухни».
Понадобилось два часа, чтобы выгладить все белье. Когда эта работа была сделана, Бриана пошла в гостиную, чтобы узнать, какие поручения тетя Гарриет хочет ей еще дать.
Марджи Крофт улыбнулась Бриане, как только девушка вошла в гостиную. Бриана Бьюдайн была красивым ребенком с мягким характером и нежной натурой, и Марджи частенько думала, что девочка заслуживает лучшей жизни, чем та, которую она вела у Гарриет Бьюдайн.
– Добрый день, Бриана, – сказала приветливо Марджи Крофт. – Последнее время тебя совсем не видно в городе.
– Нет, мэм, – ответила Бриана.
– Постарайся выезжать почаще, дорогая. В эту субботу будет вечеринка. Люк и я хотим сопровождать тебя. Можем мы за тобой заехать? Скажем, около семи?
Бриана посмотрела на тетю, не смея ответить.
– Если Бриана решит поехать, дядя отвезет ее, – сказала Гарриет Бьюдайн. Она бросила холодный взгляд на свою племянницу поверх края голубой китайской чашки. – Мы обсудим это позже. Почему бы тебе не взять Чонси на озеро и не искупать его? Мне кажется, ты уже сделала большую часть работы по дому на сегодня.
– Да, мэм, кротко ответила Бриана, попыталась сделать реверанс в сторону миссис Крофт, фальшиво и холодно улыбнулась и вышла из комнаты.
О, это было бы изумительно – пойти на вечеринку. Танцевать. И смеяться со своими ровесниками. Надеть красивое платье. И слушать музыку. Может быть, встретить прекрасного юношу, который влюбится в нее и даст ей возможность завести собственный дом.
Но сейчас ей придется купать Чонси. Она не любила собаку своей тетки. Это было громадное животное с длинной шерстью, которую после купания надо было тщательно причесывать. Но, подумала Бриана с улыбкой, это даст возможность и ей немного поплавать.
Оставив свои туфли и чулки на улице, где тетка не смогла бы их заметить, Бриана позвала собаку и помчалась вприпрыжку к озеру. Чонси спешил рядом с ней, свесив на бок свой длинный розовый язык. Бриана подумала, что он – самая уродливая собака, которую она когда-либо видела.
Чонси барахтался в воде, пытался играть с Брианой, и к тому времени, как он, наконец, был выкупан, ее одежда промокла насквозь, но она не беспокоилась об этом. Вода была чудесной – чистой и прохладной, и, привязав Чонси к дереву так, чтоб он не мог вываляться в грязи, Бриана сбросила платье и медленно поплыла, наслаждаясь водой, обволакивающей ее тело.
Как приятно лежать на спине и ничего не делать, когда есть возможность мечтать, изучать обширные голубые небесные своды или смотреть, как черный дрозд пьет у кромки тихой заводи. Увы, долго наслаждаться прохладой воды у Брианы не было времени.
С сожалением она вышла на берег, быстро надела свое уродливое коричневое платье, переплела косу. Чонси спал, его передние лапы слегка подергивались – наверное, ему снилась охота на белок и кроликов. После минутного колебания Бриана направилась к холму, крадясь от дерева к дереву, чтобы оставаться незамеченной, когда приблизится к вершине.
Индейца она увидела сразу. Он боролся с пнем, стараясь оборвать его цепкую связь с землей. Широкие плечи и длинные руки его были напряжены, каждый мускул вздувался, четко выделяясь под бронзовой кожей. Пот струился по широкой спине. Он закрыл глаза, сосредоточился, пытаясь собрать всю оставшуюся у него силу и направить ее на пень. Бриана восхищалась красотой его профиля, задерживала дыхание, когда он делал мощный толчок, ей захотелось одобрительно крикнуть, когда пень, наконец, поддался и его корни вывернулись наружу, как щупальца.
На какое-то мгновение индеец остановился, тяжело дыша, руки свисали вдоль туловища, ноги были слегка расставлены. Как величественно он выглядел, подумала Бриана, с его бронзовым телом, блестевшим от пота, его грудью, вздымавшейся от напряжения. Он напомнил ей дикого жеребца, которого только что поймали и стреножили, но который никогда не будет приручен.
Один из надсмотрщиков объявил о перерыве на отдых и пошел между заключенными, неся ведро воды. Бриана чуть не задохнулась от возмущения, когда он прошел мимо индейца и не дал ему возможности напиться. Почему они обращаются с ним так отвратительно?! Он работал много, даже больше, чем все остальные.
Уже около часа находилась Бриана в своем укрытии за деревом. И все это время наблюдала за индейцем, что доставляло ей удовольствие. Каждое его движение было грациозным и красивым. Она восхищалась естественной силой, завороженно глядя на обнаженную мужскую плоть, состоящую из перекатывающихся мускулов. Бриана почувствовала странно-приятное ощущение трепета под ложечкой, заставляющее сердце биться быстрее и быстрее. Она никогда раньше не испытывала таких чувств и не понимала, что же с ней происходит.
Наблюдая за индейцем, она как бы внутренне ощущала все его мысли. Вот он вглядывается вдаль, в его глазах тоска и страстное желание вырваться из рабства. «Думает о доме,» – сразу догадалась Бриана.
Прошло еще какое-то время, один из надсмотрщиков погнал всех заключенных, кроме индейца, за поворот дороги. Другой пристегнул короткую цепь к железному обручу на левой лодыжке индейца, а второй ее конец прикрепил к одному из колес фургона и швырнул пилу на землю к ногам заключенного.
– Бери эту пилу и приступай к работе, – приказал надсмотрщик отрывисто и грубо, показывая на большую кучу бревен. – Я хочу, чтобы все эти бревна были распилены на аккуратные, три фута длиной, поленья к тому времени, как я вернусь, или ты снова ляжешь спать голодным. Понял?
Индеец ничего не ответил, но перед тем, как нагнуться и поднять пилу, долго смотрел на белого человека. Мысль о том, что можно отсоединить колесо от фургона и постараться убежать с ним, промелькнула у него в голове. Но он сознавал, что уйти далеко с кандалами на ногах, таща с собой еще и колесо, весившее чуть ли не сто фунтов, ему не удастся. Удовлетворяясь хотя бы тем, что останется, наконец, один, индеец приступил к работе.
Бриана продолжала наблюдать за ним, вновь любуясь его естественной силой и экономичностью движений, игрой его вздымающихся мускулов и сухожилий под гладкой медного цвета кожей. Дважды он прерывался, его глаза задерживались на ведре с водой, которое висело здесь же на фургоне, но было недосягаемо для него.
Прежде чем она поняла, что делает, Бриана выскользнула из своего укрытия и побежала вниз с холма.
Шункаха Люта резко остановился, забыв про пилу в руках; когда девушка с солнечно-золотистыми волосами помчалась через склон к фургону. Он увидел сквозь прищуренные ресницы, как она зачерпнула полный ковш воды из ведра и направилась к нему.
Шаги Брианы замедлились, когда она почувствовала силу взгляда индейца на своем лице. Остановившись в нескольких шагах от него, девушка протянула ковш.
– Вода, – сказала она. – Хочешь пить?
Шункаха Люта осторожно кивнул. Не дразнила ли она его? Не было ли это шуткой?
Бриана сделала еще один шаг вперед и остановилась. Вблизи индеец оказался гораздо выше и шире, чем ей представлялось издали, и неожиданно она испугалась его:
– Ты ведь не причинишь мне вреда?
Индеец покачал головой. Бриане стало интересно, может ли он разговаривать. Она никогда не слышала, чтобы он что-нибудь говорил, но, вне всякого сомнения, он понимал по-английски. Она оставалась на прежнем месте, думая, как же передать ему ковш, не подходя ближе. Ее глаза встретились с глазами индейца, и она тут же почувствовала, как горячая волна прокатилась по всему ее телу. Она почти передумала и хотела уже было убежать, но увидела, как индеец облизал губы, сухие и потрескавшиеся, и сглотнул слюну, и поняла, что не сможет отказать ему в глотке воды.
Шункаха Люта не шелохнулся, пока девушка медленно преодолевала оставшееся между ними расстояние. Он догадывался, что она боялась его и убежала бы, если бы жалость не была, сильнее страха.
Ее рука дрожала, когда она протянула ему ковшик. Медленно, чтобы не вспугнуть ее, он потянулся, взял ковш, осушил его содержимое в два долгих глотка и от удовольствия закрыл глаза, когда прохладная вода омыла его горло и сухие губы.
– Хочешь еще? – спросила Бриана, не сводя с него глаз. Какой он был красивый! Глаза черны, как ночь, брови широкие и прямые, сильные квадратные челюсти, высокие скулы. И его рот… Она почувствовала странную дрожь где-то возле желудка, когда он слизнул последнюю каплю воды со своих губ.
– Еще? – спросила она, и голос сорвался на пронзительный писк.
Шункаха Люта кивнул, возвращая ей ковш. Кончики его пальцев слегка коснулись ее руки, и какую-то долю секунды они смотрели друг на друга. Первой отвела глаза Бриана. Казалось, что от его прикосновения вся ее рука горела огнем. Она с трудом осознавала, что нужно пойти к ведру и еще раз наполнить ковш.
Она предложила ему воды в третий раз. Голова кружилась от его близости, она не сводила глаз с его лица. Как человек может быть таким красивым?
– Ле мита пила, – сказал он низким звучным голосом. – Я благодарю.
– Пожалуйста, – нежно ответила Бриана, продолжая смотреть на него. Ее щеки пылали, сердце дико билось.
Испугавшись странного чувства, стремительно вошедшего в ее сердце, она внезапно повернулась и поспешила к фургону. Бросив ковшик в ведро, побежала вверх по холму, не оглядываясь.
Чонси начал бить хвостом по земле от радости, когда она упала на колени рядом с ним, прижимая руки к сердцу. Что с ней происходит? Почему она чувствует себя так странно? Она взглянула на солнце и ужаснулась: прошло уже часа полтора, если не больше, как она ушла из дома, а Чонси не был еще причесан. Тетя Гарриет будет разгневана. Быстро она начала чесать длинную шерсть собаки, горькие слезы лились из ее глаз, когда животное отказывалось спокойно стоять.
Тетя Гарриет ждала Бриану у заднего крыльца. Ее лицо было суровым, глаза сердитыми.
– Где вы были, молодая леди? – спросила она раздраженно.
– На озере, – ответила Бриана.
Тетя Гарриет многозначительно посмотрела на часы.
– Чтобы искупать Чонси, не нужно тратить полтора часа, – сказала она ледяным тоном.
– Я… я уснула.
Гарриет Бьюдайн пригвоздила свою племянницу тяжелым взглядом.
– Я недовольна твоим отношением и твоим опозданием, – выдавила она. – Если ты не исправишься, я буду вынуждена наказать тебя.
Холодная рука страха сковала все внутренности Брианы. Ее уже пороли: один раз, когда она разбила любимую чашку своей тети; другой, когда сожгла одну из рубашек дяди Генри; и еще дважды за то, что была дерзкой. Воспоминаний о тех побоях было достаточно, чтобы холодный пот выступил на ее лбу.
– Я буду вести себя лучше, – быстро пообещала Бриана.
– Посмотрим. А сейчас поторопись. Уже время накрывать стол к обеду.
– Да, мэм.
В тот вечер за обедом Бриана была особенно предусмотрительной. Она сидела, держа спину прямо, часто пользовалась салфеткой, брала крошечные кусочки, тщательно пережевывала пищу и смотрела только в свою тарелку. «Может быть, тетя Гарриет откажется от мысли выпороть меня, – уныло думала она. – И в будущем придется действовать осторожно.»
* * *
Шункаха Люта любовался полночным небом: он слишком устал, чтобы уснуть, к тому же мысли его занимала девушка с золотистыми волосами. Он видел ее на холме почти каждый день вот уже две недели. Интересно, что обворожительного она нашла, наблюдая, как люди, закованные в цепи, трудятся под палящим солнцем. Без сомнения, у красивой молодой девушки должно быть занятие получше, чем прятаться за деревьями, тайком подсматривая за группой закованных в кандалы людей.
И все же – необъяснимо – ему было приятно знать, что она там. Она была первым белым человеком, который по-доброму отнесся к нему, первой белой женщиной, которую он видел так близко, и он был очарован ее светлыми волосами и искрящимися, как бриллианты, небесно-голубыми глазами. Ей потребовалось мужество, чтобы помочь ему. К счастью, она избежала насмешек со стороны друзей и семьи за то, что дала воды индейцу. За миловидной, нежной внешностью скрывался сильный характер. И этим он восхищался больше всего.
* * *
Бриана торопливо закончила все свои дела по дому и побежала к холму. Сегодня у нее в запасе всего несколько минут, но она должна видеть индейца, должна знать, что он еще там. Она не могла объяснить, как и почему он стал столь важен для нее. Просто он стал таковым, и все.
Из своего укрытия за деревом Бриана наблюдала за его работой, с ужасом смотрела на кнут, который безжалостно врезался ему в спину, видела, как он вздрагивал при каждом ударе, но никогда не слышала ни слова протеста, ни крика боли. Лишь ненавистью наливались его глаза, когда он смотрел на двух белых людей, истязавших его. Бриана восхищалась его умением так строго контролировать свои эмоции. Наконец, она поняла, что надсмотрщики просто боялись его. Как и она, они чувствовали силу, скрытую за маской безразличия. И именно кнутом они пытались сломать его волю, подчинить себе. И невозможность достичь этого приводила их в бешенство.
Изредка Бриана видела, как он поглядывает на холм. Может, думает о ней, ждет ее? Была ли она в его мыслях так же, как он постоянно присутствовал в ее?!
Ей часто снилось его смуглое лицо и его черные глаза, так странно притягивающие, манящие, зовущие. Она просыпалась в мокрой от пота рубашке, с пылающим лицом, переполненная чувством, раньше неведомым, еще неосознанным, непонятным. Однажды ночью она выскользнула из-под одеяла, зажгла свечу на тумбочке у кровати и долго разглядывала свое лицо в маленьком потрескавшемся зеркальце, что висело на стене. Она желала быть красивее, старше, мудрее, вызывать интерес у мужчин. Вдруг, почувствовав вину, быстренько задула свечу и нырнула назад в постель, чтобы пролежать долгие часы без сна, думая об индейце.
В своем укрытии Бриана оставалась еще некоторое время. Ей вовсе не хотелось уходить, но и не хватало смелости остаться. Сознание того, что он еще находился рядом, умиротворяло ее душу.
* * *
В субботу ее тетя и дядя отправились, как обычно по субботам, в город за покупками. И, как всегда, они не пригласили с собой Бриану. Но на этот раз Бриана на них не обиделась за это. Как только они скрылись из виду, она побежала к холму. Раньше она с удовольствием проводила каждую свободную минутку на озере или в своем потайном уголке на чердаке амбара с книгой в руках. Но ни прохладная вода, ни чарующий книжный мир больше не привлекали Бриану. Ею прочно овладело нестерпимое желание видеть индейца.
Она достигла уже гребня холма, когда услышала звук хлыста.
«Только не его, – пробормотала она. – Пожалуйста, не его».
Эти слова были словно молитва о пощаде и о милосердии, мольба, нежно произносимая и замиравшая на губах, пока Бриана спускалась по склону, быстро перебегая от дерева к дереву. Наконец, она отчетливо увидела его.
Руки индейца были прикованы к крепкому суку высоко над головой. Его ноги едва касались земли. Надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Черная Шляпа», хлестал индейца кнутом с неизменной точностью. Кнут, сделанный из сыромятной кожи, поднимался и опускался, описывая аккуратную дугу, чтобы с силой обрушиться на загорелое тело индейца. Вся его спина была залита кровью.
Бриана почувствовала, что вот-вот может лишиться чувств. Не в силах больше смотреть, она закрыла лицо руками. Глаза ее наполнились слезами, она вздрагивала каждый раз, когда кнут опускался на его спину. Как может он переносить такие побои? Как можно вообще терпеть такую боль? Тетя много раз наказывала ее, но это было ничто по сравнению с тем, что девушка видела сейчас. Она с трудом сдерживала рыдания, когда кнут рассекал воздух и врезался в его беззащитную плоть. А потом наступила тишина.
Тяжко вздохнув, Бриана раздвинула пальцы, закрывавшие глаза, и посмотрела вниз на место истязания. Голова индейца упала на грудь. Его длинное тело обмякло, и она догадалась, что он потерял сознание. И только тяжелые железные кандалы, которыми его приковали к дереву, не давали ему упасть.
Когда надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Жабой» за огромную бородавку на подбородке, начал отвязывать заключенного, Черная Шляпа покачал головой:
– Оставь его. Может, эта будет ему уроком, который не скоро забудется.
Жаба кивнул. Развернув лошадей, они погнали остальных заключенных за поворот вниз по дороге, которая была такой узкой, что не позволяла передвинуть фургон поближе к участку, на котором они работали в тот день.
Шункаха Люта тяжело застонал. Все его тело было словно объято огнем, а сам он покачивался на краю сознания. Как он был глуп, думал Шункаха мрачно, как глуп. Долгие месяцы он терпел жестокость и насмешки двух белых, зная, что сопротивление будет наказуемо. Месяцами он сдерживал свой язык. До сегодняшнего дня… Он закрыл глаза, проваливаясь в темноту, которая окутала его.
Бриана не двигалась с места, пока люди не скрылись за поворотом, затем ринулась к индейцу, не обращая внимания на колючий низкий кустарник, цеплявшийся за платье и царапавший кожу.
– Индеец! – прошептала она, повернув голову так, чтобы можно было видеть его лицо.
Звук ее голоса вывел его из забытья. Шункаха медленно открыл глаза и увидел Бриану, стоящую перед ним. Он глядел на нее сквозь красную пелену боли. Настоящая ли она или всего лишь слабая иллюзия воображения, дразнящая его?
– Индеец?
Он облизал сухие губы, не в силах произнести ни слова из-за ужасной боли в спине и плечах и невыносимой сухости во рту. Но Бриана все поняла. Она быстро подбежала к фургону и зачерпнула ковш воды. Встав на цыпочки, она протянула огромный деревянный черпак к его рту, чтобы он мог напиться. Слезами наполнились ее глаза, когда взглядом он поблагодарил ее. Могла ли она далее бояться его?
Она наполняла ковшик водой снова и снова, и он каждый раз осушал его. Холодная вода придавала ему силы. Девушка была настоящей, этот золотоволосый ангел милосердия и сострадания, появившийся, из ниоткуда и давший ему то, чего он больше всего желал в эту минуту.
– Ишна Ви, – хрипло прошептал он.
Бриана наклонила голову набок.
– Ишна Ви?
Шункаха Люта слабо улыбнулся.
– Солнечная женщина, – объяснил он. Так он называл ее в своих мечтах.
– Ишна Ви, – прошептала Бриана. – Мне нравится это имя.
Закусив нижнюю губу, она зашла ему за спину. Тошнота подкатила к горлу, когда девушка близко увидела его исполосованное тело. На широкой, мускулистой спине не было места, которое не изуродовал бы кнут, которое не кровоточило бы или не было испещрено ужасными красными рубцами.
Ей захотелось протянуть и положить руку на его плечо, пожать ему кисть, почувствовать его тело под своей ладошкой. Вместо этого она достала косынку из кармана юбки и начала вытирать кровь с его спины.
– Хей! – мягко предостерег он, вздрогнув от прикосновения материи к израненному телу. – Нет, ты не должна.
Кивнув головой, Бриана убрала руку. Конечно же, он был прав. Если она позаботится о его ранах, они узнают, что кто-то был здесь и помогал ему. Она снова встала перед ним.
– Почему они бьют тебя?
– Я ударил васику, которого зовут Харт.
– Почему?
Шункаха Люта с сожалением покачал головой.
– Это было глупо. Они обзывали и дразнили меня с того самого дня, как я здесь появился. Я думал, что уже научился не принимать это близко к сердцу. Но сегодня…: – он пожал плечами и поморщился, когда движение принесло новую волну боли его истерзанному телу. – Сегодня, когда они начали дразнить меня, я больше не мог спокойно относиться к этому. А когда человек по имени Харт грязно обозвал мою мать, я ударил его. – Шункаха Люта улыбнулся. – Мне стало так хорошо, и я ударил его снова. И потом еще раз.
– Стоило ли делать это?
– Тогда я думал, что стоило, – криво усмехнулся Шункаха Люта.
– А сейчас?
На какое-то время он серьезно задумался над ее вопросом. Медлил с ответом. Он думал о боли, от которой страдал, о муках, которые он испытывал каждый раз, когда кнут рассекал его тело. Потом он вспомнил то удовлетворение, которое почувствовал, ударив надсмотрщика, набросившись на своего врага и ощутив его кровь на своих руках.
– Я не жалею об этом.
– Могу я что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше? – спросила Бриана. – Что-нибудь вообще?
Он медленно покачал головой, не сводя глаз с ее лица. «Каков ее стан под этим бесформенным платьем?» – подумал он и тут же упрекнул себя за такую мысль. Она была всего лишь ребенком, а он – взрослым мужчиной. Его взгляд остановился на двух длинных косах, спадающих на плечи. Раньше он никогда не видел волос такого цвета, золотистых и ярких, как солнце, и неожиданно ему захотелось, чтобы его руки были свободными, чтобы он мог расплести эти косы и запустить пальцы в водопад ее волос. Столь ли они мягки, как кажутся? И снова упрекнул себя за то, что допустил такие мысли.
– Ты хочешь есть? – спросила Бриана.
Шункаха Люта покачал головой. Его спина постоянно пульсировала болью, которая заглушала все остальное. А сейчас еще и руки начали болеть от того, что были привязаны к дереву высоко над головой.
– Я помогу тебе, если смогу, – сказала Бриана, готовая расплакаться. – Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя.
– Ты здесь, Ишна Ви, – прошептал он хрипло. – Этого достаточно.
Его слова захлестнули все ее существо теплотой и сердечностью. Как замечательно знать, что твое присутствие имеет какое-то значение, что тебя ценят, что ты кому-нибудь нужна.
Шункаха Люта перенес тяжесть своего тела с одной ноги на другую, вздрагивая от каждого легкого движения, посылавшего новые волны боли к его спине и плечам.
Бриана опять еле сдержала рыдания, увидев, как боль отражается в черных глазах индейца.
– Я приходила сюда каждый день, – сказала она ему, сердцем переживая его страдания.
Шункаха Люта кивнул.
– Я чувствовал твое присутствие, даже когда не мог тебя видеть.
– Правда?
