Текст книги "Сбитый ритм (СИ)"

Автор книги: Майя Филатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Аркан II. ЖРИЦА. Глава 8. Белые перья

Коридоры, галереи, колоннады, внутренние дворики походили на мой родной Сетер. Но на наши особняки с неба лилось тёплое, тёплое солнце, а промозглая Цитадель принадлежала своему миру. Как, почему, и зачем Халнер припер меня сюда из города, осталось загадкой. Последнее четкое воспоминание – иллюзия «взбрыкивает», вспышка боли, я падаю. Дальше сбивчивый бред.

В себя пришла вчера утром, но с койки подняться не могла. Весь день пила гадостный отвар. То, что я в монастыре, поняла по регулярному колокольному звону, размеру комнатки, начищенному диску Апри в углу, и строгой женщине в точно такой же «монастырской» робе, какую носил Феррик зимой в обители Тмирран. Монахиня на расспросы не отвечала, лишь подавала питьё, бормотала молитвы, и следила за огоньком в лампаде. Ночью, видимо, ушла, а когда пришла утром, я уже проснулась и расхаживала по запертой келье, как лев в клетке.

– Когда трапеза? – спросила я вместо приветствия.

Монахиня поджала губы, молча провела до трапезной, и исчезла. Молоденькие сестры, с которыми меня посадили, шушукались только между собой. Немолоденькие усердно избегали моего общества.

Вежливые все такие, зашибись просто.

Сейчас я шла по отполированным до блеска плитам одной из галерей, и куталась в шерстяную простыню. Монастырская роба из простого полотна – не защита от сквозняков, и даже кота поверх неё не спасает. Нормальных одеял не дали, изнутри греться нечем: не то, что алкоголя – жратвы нет, на обед, вон, были лишь варёные корнеплоды и горсть крупы. Хорошо, лично мне ещё ломтик хлеба выдали. Попущение, мля. Боги, я бы даже трёклятую рыбу съела сейчас, даже гадов в ракушках!..

Галерея закончилась, я вышла во двор. Остановилась, решая, куда идти дальше. Вдруг раздалось звонкое хихиканье. Из неказистой одноэтажной постройки, судя по запаху, мыловарни, выбежали три девчушки в платьицах по колено. Вереща, как стайка полевых мышей, они помчались в одну из колоннад.

– Дай брусок!

– Догони!

– Не догонишь, не догонишь!…

Самая мелкая залилась смехом, вырвалась вперёд. Боги, совсем как мои младшие сестры. Тоже озорничали, хохотали, играли в догонялки… Больше всех повезло тем, в ком бунтовщики не опознали дочерей княжеского военного советника, и просто убили.

Едва девочки скрылись в галерее, со стороны крепостной стены раздался стук металла о камень. Это менялся караул: проделав замысловатые движения алебардами, стражницы в черно-белых одеяниях поклонились друг другу и, осенив себя кругами Апри, разошлись. Свежая пара зашагала по стене, прежняя начала спускаться по пологой лестнице. Я наблюдала за вооруженными сестрами, и не могла отделаться от мысли: а что будет, если на Цитадель нападут по-настоящему? Кто из этих черно-белых постниц сможет драться, кто сломается? Особенно, если драться придётся со своими же?.. Хотя о чем это я. Да, в Речном листовки скабрезные печатают, да, после Эпидемии мародерство наверняка расцвело – но это мелочи. И дай-то боги и Великий Апри, чтобы мир в Империи Мерран продолжался и впредь.

Поплутав между хозяйственными постройками и жилыми корпусами, я нашла сад, про который слышала краем уха в трапезной, и в котором теперь надеялась отыскать пропитание. Здесь монастырь вплотную примыкал к осколку кальдеры, так что сад рос на искусственных террасах. На первой – розовые и сизые травы с удушливым запахом, на второй – свернувшиеся калачиком цветы, на третьей – ягодные кусты высотой по пояс, далее – деревья.

Главная аллея походила на пологую лестницу. От аллеи отходили узкие дорожки, посыпанные мелкими камешками, от этих дорожек – ещё дорожки, и ещё, и ещё. Я начала исследовать сад в поисках яиц. Тщетно: гнезд нашла всего пять, и все либо в зарослях колючек, либо на очень тонких ветвях. Попробовала ягоды – либо кислые, либо горькие. Плодов висело мало, тоже незрелые.

Начало смеркаться. Вдалеке зазвонили колокола. Боги! Ужин! Каким бы ни был скудным, все ж еда! Я начала метаться в поисках выхода, и с ужасом поняла, что заблудилась.

Как всегда в Мерран, стемнело быстро, почти без сумерек. В развилках деревьев и по краям дорожек зажглись небольшие фонари, что накапливали свет в течение дня. Чем ярче они разгорались, тем четче становились тени. Четче и темнее, темнее и глубже. В затылок уперся взгляд. Обернулась – никого.

Сильно похолодало, тело забила дрожь. Проклиная всё на свете, я пошла наугад, то и дело срываясь на бег. Под каждым кустом, за каждым стволом, в каждом камне, мерещились человекоподобные фигуры. Я подняла крепкую палку – мало ли, кто ша…

Вшурх! Из кустов что-то вылетело. Пронзительно крикнув, ринулось на меня. Я отбила атаку палкой. Взвизг, разворот, пике, атака…

…хрустнул песок на зубах. Передо мной – кучка беглых рабов-военнопленных, которых захватил мой отец. Впереди – степь, на горизонте блестит пограничная река, за ней – другое княжество, которое мы вот-вот завоюем. Точнее, вернем обратно – эти земли проиграл в кости дед нынешнего князя. «Без хозяев! Свобода навек!», начинает кричать главный из беглецов. Взмах мечом – и раб падает замертво. Грудь трупа разрывается изнутри, к небу взмывает птица с человеческой головой и неестественно вывернутыми крыльями…

…и падает обратно – туда, где с вывернутыми руками лежу я. Лежу, качаюсь, вздрагиваю в хороводе ужаса. Он всюду, он везде. Внутри, снаружи, снова внутри. Ужас липкий, ужас мокрый. Ужас гогочет множеством голосов. «Трепыхайся, пташка, трепыхайся… Эй, в очередь!..». И все повторяется… заново… сызнова… по кругу…

Я закричала, упала на острые камни. Видение растаяло.

От земли тянуло холодом. Ломило позвоночник, крестец, суставы, тело словно зудело изнутри. Что это? Ах да, Орры. Слишком далеко ушла от ключа. Если не выйду из граничной зоны в ближайшее время, оковы раскалятся и разорвут меня на куски.

Разорвут, порвут, вывернут… Я поджала ноги, закрыла руками лицо… расхохоталась. Орры? Разорвут? Можно подумать, я не знаю, как это! Можно подумать, я забыла многоголосую боль! Можно подумать, вживлённая проволока сделает что-то, чего не придумал человек!

Не сделает.

Потому что ни у одного орудия пыток нет ни разума, ни собственной воли.

Так, стоп. Я закусила губу и глубоко, до боли, вдохнула. Задержала дыхание. Выдохнула. Поднялась на четвереньки, затем на ноги. Потом. Всё потом. Я поклялась отомстить, и я отомщу. Пусть нескоро, но отомщу. А сейчас надо выжить, и для начала выбраться из этого трёклятого сада, пока с ума не сбрендила.

Тени рассеялись. Я подняла палку, которую выронила при падении. Тени тенями, а от природы Мерран всего можно ждать.

Побрела, внимательно прислушиваясь к Оррам. «Нащупав» направление, где они меньше всего зудели, пошла быстрее. Дорожка пошла под уклон и вывела к небольшой лестнице. На её последней ступеньке что-то резко толкнуло под колени. Упасть, перекатиться, встать…

Близко, буквально в шаге – существо ростом с маленького ребёнка. Одежда обгорела, часть плоти обуглилась, другую часть покрывали страшные ожоги. Сквозь ошметки мяса на левой щеке белело несколько зубов. Пряди курчавых волос торчали как придётся, на груди висел начищенный медальон с гербом моего рода.

– Почему ты ушла? – раздался надтреснутый шёпот.

Я замерла, не в силах даже дышать. Существо шагнуло вперёд. Сознание наполнил поток картинок.

Прохладное утро, возвращение после долгой и сладкой ночи в кабаке.

– Почему ты оставила меня там?

В моей постели лежит истерзанное тело служанки, так похожей на меня лицом.

– Почему ты не пришла раньше?

Тело отца на полу в спальне.

– Почему ты не проверила?

Комок окровавленных простыней в спальне мачехи и в кроватке маленького брата.

– А я ведь я был ещё жив…

Сжечь документы из нетронутого тайника, облить тела маслом, поджечь дом.

– Это ты, ты убила всех нас! Всех нас… Всех…

– Н-н-н… не… н-нет! Нет! Нет!

Задыхаясь в крике, я начала бить существо куда придётся. Я проверила Проверила! Я даже пыталась его откачать!..

Ничего этого не было. Вообще ничего. Это всё не со мной. Я не убегала никуда. Я умерла вместе с ними. С ними, с ними, с ними…

Кисти свело, по глазам резанул свет. Где я?

Высокие деревья, густая трава, расколотый фонарь на краю дорожки. А, монастырь в Мерран, конечно. О боги…

Села на землю, тяжело дыша. Поймала себя на том, что крепко сжимаю медальон Апри – тот, оплавленный, который остался от Феррика зимой. Ну дожили! За чужого бога цепляюсь! Собралась с силами. Встала. Припустила бегом – быстрее, ещё быстрее. Кто его знает, что будет в следующем видении. В том, что оно придёт, сомнений нет: теней не видно только потому, что они стали частью тьмы, заполнившей сад.

Лихорадка разгоралась, бежать становилось труднее. Я перешла на шаг, стараясь унять резь в боку. Как в детстве, честное слово! Но в детстве никто и ничто не заставило бы меня сунуться в низкий тоннель из вьющихся растений. А теперь вот иду, жизнь спасаю. И нисколечко меня не подташнивает. И потолок на голову не падает, нет. Вовсе нет.

Вскоре «тоннель» уткнулся в дерево. Стоило завернуть за него, как воздух стал значительно теплее. Показалась широкая аллея, которую обрамляли ручейки. Перешагнув ближнюю канавку, выдохнула. Всё, что неприятно шевелилось внутри и стремилось завладеть сознанием, ретировалось. Уф. Слава богам, слава Апри…

Справа в десятке шагов виднелась островерхая крыша беседки, освещённая снизу. Легкий ветер, пряный от ладана, донёс голоса. Прислушалась: обычные, человеческие. Пошла туда – узнать дорогу и убедиться, что ещё не окончательно спятила.

Остановилась, вслушиваясь.

– …себе подцепил, охальник! – звенел мелодичный женский альт.

– Ну хватит уже, проехали. За своим хозяйством следи, – отвечал приятный мужской баритон.

– Погасни моя лампада, да он злится! Нет, правда! Ты только глянь! – продолжала смеяться женщина, – я чувствую злость и… Курти, как по-твоему?

– Тебе видней, Селти. По этому чурбану разве поймёшь чего! – басил ещё один мужской голос, – хотя он у нас третьего дня разговелся, да… Знаешь, этот выдающийся эпизод я занёс бы в летопись.

– Да-да! Точно! Ну, что скажешь, друг неразговорчивый? Заносим в летопись, как ты благородно спас прекрасную даму?

– Да заносите на здоровье, – фыркнул баритон, – только пометку «для служебного» не забудьте. И копию в магистрат. Можно с представлением.

– Ой-ой-ой, какие мы деловые! А кстати… – женский голос стал резким, как удар шпорами, – Кетания, что ты по кустам шаришься? Мы не кусаемся!

Сердце ухнуло. Я пошла вперёд и поравнялась со входом в беседку.

Три широких ступени вели на площадку между витыми столбами. Под расписанным потолком висели гирлянды цветов – именно они испускали мягкий лиловый свет. В тёплых лучах окружающие кусты выглядели коричневыми, а одежда троих людей отливала красным.

Халнер в таком же, как у меня, одеянии гостя, скрестил руки на груди и небрежно прислонился спиной к крайнему слева столбу. На другой стороне беседки в плетёном кресле сидел Курт, на нем была белая накидка священника, в руках он держал четки. Между мужчинами стоял низкий столик, за которым сидела красивая женщина с очанкой человека, привыкшего повелевать. Белое одеяние было расшито золотой нитью, головной убор походил на тюрбан. Полупрозрачная ткань свешивалась по бокам от лица на плечи и грудь. Тонкая полоса такой же ткани лежала поперёк высоких скул, одновременно защищая и подчёркивая глаза.

Именно глаза спасали женщину от отвратительной безупречности: сквозь вуаль проглядывали неподвижные прозрачно-серые роговицы, которые почти сливались с белком. Под этим невидящим взглядом захотелось разреветься, громко, навзрыд.

– Ну, здравствуй, Кетания, – улыбнулась женщина, – пришла в себя?

– З-зд-драс-сь-те… – сглотнула я.

Повисла тишина.

– Кетания! Где твои манеры! Перед тобой Пресветлая Селестина, мать-настоятельница Цитадели! – прошипел Курт, перехватывая чётки, как кастет.

– Очень п-приятно…

Снова тишина. Глаза Курта налились кровью. Халнер сдавленно закашлял в кулак. Так, надо сделать нечто очень почтительное. Только вот что?..

Курт стал пунцовым, Халнер отвернулся в сад, заходясь кашлем. Мать Селестина усмехнулась и произнесла:

– Ну, ну, Курти, солнце, не кипятись. Нас даже не представили друг другу как следует. И вообще, девочка не признаёт авторитетов и терпеть не может официоз. От наставника своего понабралась, да, Хал?

– Экхм… С этим она и сама вполне справляется, – ответил тот, наконец справившись со своим «кашлем», – привет, Кет. Как самочувствие?

– П-привет… да нормально, спасибо….

– Та-а-а-к… – протянула Селестина.

Сердце ухнуло от навалившегося взгляда.

– Ладно, мальчики, давайте-ка по кельям, мы тут посекретничаем немного.

– Да, мать-настоятельница, – Курт рухнул на одно колено, припал к руке Селестины.

– Нет, ну сколько можно, а! – Селестина вздохнула, как вздыхают на милую детскую шалость, – не на Синоде всё же. Иди давай уже.

Курт поднялся, поклонился, строго зыркнул на меня с выражением «смотри и учись». Я оскалилась улыбкой «дык а чо, я ничо». Курт вышел из беседки, всем видом выражая неодобрение.

Халнер отклеился от столба и поравнялся со мной.

– До завтра, Села, – кивнул он настоятельнице, – давай, Кет, поправляйся.

Он похлопал меня по плечу и пошёл вслед за Куртом.

– Да, спасибо… слушай, а…

Я повернулась спросить, где они живут, и почему их не видно в трапезной, но не успела: мужчины уже нырнули на боковую аллею.

– Не в последний раз видитесь, – сказала Селестина, – а сейчас сюда внимание обрати, пожалуйста.

На столике теперь лежал дротик. Непроницаемо-чёрный, матовый металл древка покрывал замысловатый узор. Оперение из тонких пластин давало едва заметную тень, и от этого казалось, что дротик висит в воздухе. Какая красота! Рука непроизвольно потянулась вперёд.

– Не стоит, – отрезала Селестина, и я тут же отдернула руку, – давай-ка присаживайся. Поговорим.

– Э-э-э… да, конечно…

Я села в указанное кресло и для верности подложила руки под себя – очень уж соблазнительно выглядел дротик.

– Мать Селестина, что это?

– Это Чёрный дротик, которым тебя ранили, его метнули иллюзию. Парня из труппы тоже задело, но иллюзию создала ты, поэтому ты и заболела лихорадкой теней. Храмовый дротик, заешь ли, бьет в корень, а не в листья… Руки бы повыдёргивать тем, кто языческие артефакты у себя держит! Чем только Инквизиция занимается…

– Инквизиция?

– Ну не войска же! Гвардии и кражу скотины-то доверять страшно, а тут Высоких потрошить надо, чтобы добро еретическое сдавали… Ладно. Давай лучше расскажи, какие тени к тебе приходили сегодня.

– Э-э-э… Тени? Вы о чем?

Селестина поджала губы. Я поняла, что лучше не выпендриваться.

– А, тени. Да… да так. Люди какие-то… непонятно даже, кто…

– Да ну?

Селестина наклонилась вперед и взяла меня за руку. В голове против воли замелькали весьма неприятные воспоминания.

– Да простит тебя Великий Апри, – отстранилась настоятельница, – такая молодая, а душа уже мается в стране вечной осени… Впрочем, в канун Полносолнция прощается и не такое. Так что не будем терять время.

Селестина оказалась всего на треть головы выше меня, и примерно такая же худощавая. Мы вышли из беседки и поли в неосвещённую часть сада, благоухавшую цветами и росой.

Настоятельница скользила впереди, её белые одежды служили единственным ориентиром в густой тьме. Но ориентир не фонарь, кочки не показывает.

Селестина резко остановилась – так резко, что я чуть не налетела на неё.

– Хватит сквернословить! Дай руку. Теперь закрой глаза. Сосредоточься. И ощущай пространство. Внимательнее смотри, внимательнее…

Стоило нашим ладоням соприкоснуться, как в голове опять замелькали образы, но на сей раз их наполнял свет. Между зеленых контуров деревьев пролегла золотистая дорожка. С каждым вздохом картинка становилась всё объёмнее, будто окружающий сад пустил корни в мою грудь. Внезапно поняла: любое движение теперь будет осознанным. Все повороты известны, все ступени сочтены.

– Спасибо… не знала, что так можно.

– Получилось? Хм. Воистину, Великий Апри открывает многое, – задумчиво сказала Селестина, отпуская мою руку, – но и… скрывает… хм… немало…

В груди опять разлилось жжение взгляда.

– А обычный источник-то не про тебя, Селия. Ну что же. Тогда на ближайшей развилке направо. Движемся в тишине!

Приказные нотки в голосе настоятельницы затолкали вопрос обратно в глотку. И всё же… Снова монастырь, и снова родовое имя моей матери в чужих устах, как будто так и надо…

– Мать Селестина? – не удержалась я, – а почему вы назвали меня Селией?

– Потому что это твоё имя по праву рождения. А теперь помолчи, пожалуйста!

И тебя туда же. Да уж, похоже, местные жрецы читают книги душ получше наших… Да и монторп бы с ними, только как бы теперь неприятности не начались. Даже если вспомнить, что мой мир и мир Мерран – осколки единого государства, и Высокий язык остался в обеих культурах, всё равно называть Зрячую полукровку «истинным солнцем» при местной религиозной озабоченности граничит с ересью. Версия «простая акробатка Аделаида» меня больше устраивает. Уж точно не сожг… ай!

Откуда он возник, этот дверной косяк?! Вот что значит слишком много думать! Шишка теперь будет наверняка.

За тяжёлой дверью оказался крохотный павильон, едва освещенный лампадой. Строго по центру помещения в полу зияла дыра, в ней виднелись рубленные ступени. Из узкого хода тянуло сыростью, плесенью, и замкнутым пространством…

– Селия? – настоятельница обернулась с середины лестницы.

– Э-э-э… я л-лучше тут пос-стою…

Селестина фыркнула, поднялась обратно и крепко взяла меня под локоток.

– Пойдём, дитятко. Никто тебя не съест, кроме самой себя.

Мы сошли в промозглый коридор, тёмный и довольно узкий. Я судорожно щупала свободной рукой гладкие и холодные стены и потела каждый раз, как касалась макушкой потолка. И это при моём-то росте… Это каменный мешок! Саркофаг! Саркофаг под горой! Слепая стерва решила похоронить меня заживо!..

Когда я вдохнула, чтобы заорать от паники – бежать, бежать обратно в сад, лучше сдаться на растерзание теням, только бы убраться на воздух – настоятельница толкнула скрипучую дверь. Глаза резанул свет. Ну наконец-то! Наконец-то открытое пространство! Ой…

Сы очутились в небольшой промозглой комнате. Только вместо стен и потолка здесь раскинулось небо. Слева всходила планета Варрван, спереди и справа висело созвездие Жнецов, над головой колыхалась белесая полоса Пути Апри. Не может быть! Это же именно то небо, что раскинулась сейчас над озером и монастырём! Только здесь нет ни намёка на облака или контуры гор, построек, деревьев…

С трудом отведя взгляд от рукотворного чуда, я пригляделась к обстановке. По центру помещения в полу располагалась купель в форме амфитеатра. Из-под бурлящей воды проникал бело-желтый свет. В клубах пара то и дело проскакивали голубые вспышки.

Селестина велела раздеться и лезть в воду. Я хотела возмутиться, но, поведя рукой над ванной, поняла, что вода на самом деле вовсе не кипяток. Когда вошла в воду и мелкие пузыри окутали тело с ног до подмышек, ступени за моей спиной превратилась в наклонную поверхность.

– Теперь закрой глаза и расслабься. Позволь теням плясать, как им вздумается. Источник Апри смоет тьму, но сначала ты должна признать и почувствовать её существование в самой себе. Да, Селия, да, это сложно, иначе эта купальня и гроша ломаного не стоила бы!

– Разумеется. Только отку…

– Все. Вопросы. Пот-том, – с усилием ответила Селестина, надавив на мою макушку.

– Чт-пфр-р-р-гр-рх-х-х!

Я попыталась извернуться, схватиться за край, но сладкая и пряная вода уже проникла в желудок и лёгкие. Сознание рухнуло в агонию воспоминаний. Растопленное солнце сомкнулось над головой.

Аркан II. ЖРИЦА. Глава 9. Девочки на шаре

Проснулась от яркого света: глаза резал зайчик от начищенного диска Великого Апри в углу кельи. Из окна, похожего на бойницу, слышался колокольный звон. Долгий, громкий, переливчатый – так звонят к полуденному солцеслужению. И обеду.

Рывком поднялась с койки. Натянув бельё и коту, побежала к трапезной. Затаилась неподалёку в ожидании толпы Подпирать стенку в одиночестве невежливо, а так затеряюсь и войду со всеми, типа после службы.

План удался. Я уселась за широкий стол, отполированный поколениями тарелок и локтей, и зачавкала кашей с овощами. Заодно прислушивалась к разговорам. С удивлением поняла, что после «утопления» в источнике проспала почти двое суток и Полносолнцее уже завтра, а на полуночном солнцеслужении огласят имена восьмерых монашек из воспитанниц-бастардок. По переиначенной древней традиции, они пойдут в Священную рощу на берегу озера, где уединятся в павильонах с избранными в другом монастыре юношами-бастардами, и в итоге станут матерями полнокровных Зрячих, которых возьмут на воспитание самые влиятельные семьи Империи.

Поскольку юные монашки провели всю жизнь в монастырских стенах, а участницы предыдущих ритуалов соблюдали обет молчания, предположения строились самые разные. Что делать в процессе, если изберут? Лежать? Сидеть? Стоять? Что значит «на четвереньках»?! Ко всем ли снисходят Знамение Апри? Говорят, надо громко молиться, а насколько громко? А если забудешь? А что? А где? А куда?..

Похрюкивая от сдавленного хохота, я сама не заметила, как проглотила горьковатую кашу-размазню. Но одним смехом сыт не будешь, и желудок заурчал уже на выходе из трапезной. М-да. Ну, они просто вынуждают меня святотатствовать и идти разорять кухню!..

Стоило так подумать, как явилась сестра в чёрно-белой караульной рясе. С видимым неудовольствием сказав идти следом, монахиня отвела меня к главному входу в обитель и указала на прорезную калитку в запертых воротах.

– Гости. Время до заката, – выплюнула сестра и удалилась.

С трудом открыв тяжеленную дверцу, я вывалилась на площадь – именно площадь, ровную, посыпанную мелкими камешками. Интересное местечко! Главное, не помню ни фига, хотя должна была проезжать в ночь прибытия.

В центре площади на трех широких ступенях высился памятник. Нижняя часть – черный каменный цилиндр шириной полтора десятка шагов и высотой с полторы меня, верхняя – стилизованный костер из молочно-белого камня. По верхнему краю цилиндра вилась золотая надпись «Во имя Апри», ниже – колонки с именами. Наверху, в центре каменного «костра», незримая колонна свернутого пространства поддерживала золотой овал. Хм… Это гражданской войне Объединения, видимо. И правда, площадь – настоящая ловушка для штурмующих: с трех сторон монастырь, крутой берег озера, и скала, обтесанная до вертикали, с четвертой – узкое «горло» на дорогу шириной в две телеги. Есть где головы сложить, короче.

Я начала обходить памятник, и быстро поняла: венчает его не овал, а диск, но сейчас он отвернут от монастыря и смотрит плоской стороной ровно на солнце. Цветочек, ага…

Вдруг меня ткнули под лопатки, да так резко и неожиданно, что я не успела среагировать.

– Ке-е-е-т! Жива-здорова-а-а-а-а! – закричал Маро, и крутанул меня над землёй, – я тут уж собирался идти штурмовать этот молельный дом! Забрали, понимаешь, главного дегустатора, как нам теперь бухать-то?!

– Каком кверху! – засмеялась я в ответ, – поболеть уже нельзя!

– Нельзя! Нам вот сказали, ты тяжёлая, может, и не выйдешь. А ты лёгкая как пёрышко, ух-ха-ха!

– Да опусти ты её уже! Неприлично ведь! – зафырчала Эвелин, прыгая вокруг.

– Лан, лан, не парься, сестренка.

Маро поставил меня на землю, и едва успел поймать упавшую с плеча объемную сумку. Эви меж тем тоже полезла обниматься.

– А сама-то, сама-то! – язвительно прокомментировал Маро, – поборница приличий! Ну так что, во-о-н к тем кустикам на бережку отойдём, отметим…

– Ч-что-о-о?! Ты настойку принёс?! – Эв бросила обниматься и резко повернулась к Маро, – ах ты дрын пупырчатый! Только попробуй достань! Я не посмотрю, что брат, за бубенцы подвешу, усёк?

– Тю! Давно усёк, что ты зануда! – заржал Маро, – и неумеха, к тому же! Проверяла сумку, проверяла, да прочухала, э? Неумеха, неумеха, бе-бе-бе!

– Неумеха?! А после охоты тебя кто откачивал?! О Апри, и почему тот монторп тебя не разодрал! Тарвол ты, и больше ничего!

– Ребят, ребят, вы ща ведь огребёте, ну! Вон, девушки уже пунцовые от ваших диалогов! – засмеялась я.

Шагах в десяти от нас скособочилась телега – подломилась ось. Несколько юных монашек перекладывали мешки и корзины на новый транспорт, за их работой наблюдала монахиня-стражница. Одной рукой она держала алебарду, а другой поглаживала рукоять длинного кинжала на поясе. Взгляд исподлобья не обещал ничего хорошего ни подозрительным «гражданским», которые за каким-то лядом приперлись под священные стены, ни подопечным, если продолжат развешивать уши на мирские разговорчики.

– Ой… ох…. Пр-ростите… я того… не того, – пробормотал Маро и замолчал, разглядывая тонкие белые лодыжки и запястья монашек, которые в процессе разгрузки-погрузки перестали следить за «приличностью» своих одежд.

– Ишь пялится, тарвол весенний, – процедила Эвелин.

Я фыркнула: Маро – второй бабник театра после Трена, чему удивляться-то.

– Эм… ладно. Ну, как там без меня в театре? Как Отто? – обратилась я к Эвелин, – в него ведь дротик попал, как я понимаю? Ты сама вылечила?

– Да, ничего особенного, – пожала плечами лекарка, – рана глубокая, но узкая, и края ровные. Сейчас бы уже выступал, если б не праздники. Ты-то как? Я всегда думала, что ранить человека через созданный им же фантом это ересь во всех смыслах… Но когда тебя начало лихорадить… Как это лечат?

– Топят, – усмехнулась я, – берут за шкирку и в источник с головой, буль-буль… Да отстань, откуда я знаю, какой там состав! Источник и источник. Священный же, ну… Это ты лучше скажи, чем тогда представление кончилось? Перед лордом долго извинялись?

– Никак не извинялись. Тебя прикрыли, и представление прошло, как обычно, – сухо ответила Эвелин, – лорд остался доволен, поедем к нему теперь, как праздники кончатся. С наступающим, кста…

– Эй, эй, Эв, ты чего вообще городишь?! – воскликнул Маро, отрывая взгляд от монашек, – Кет, не слушай её! Какое там «как обычно»! Халнер такую иллюзию закатал, у меня до сих пор челюсть в озере валяется! Кет, прикинь! Иллюзия тебя, делающей иллюзию! Не отличить вообще! Во-об-ще! Я и не знал, что он так может! Никогда бы не поверил, что это не ты на сцене, если б не знал!

– Ого! – только и произнесла я, – а это… сама иллюзия-то как обычно? Я такое повторю?

– Основное да, как всегда, только четче и… как-то реальней, что ли… Да забей, лорд уж подробности забудет к тому времени. Тут главное, чтобы Дарн не залупился. Но если что, его Халнер снова… гы-гы-гы… на место поставит, гы-гы-гы…

Маро ухмыльнулся и многозначительно подвигал бровями.

– Так что, Кет, ты Полносолнцее в обители встречать будешь? Не уедешь? – резко спросила Эвелин.

– Эм… ну да. Ещё разок утопят, видимо. К празднику готовятся, конечно, но это все мимо, а я и не лезу. Мне б вылечиться и выйти, пока с голодухи не перекинулась… Благодать-то благодать, а жрать нечего! Овощной отвар и размазня в лучшем случае… А ты чего лыбишься? – я ткнула Маро в не по годам круглый живот, – сам-то на мамашкиных харчах не худеешь!

– Так на вот, поправляйся, скелетина! – Маро тут же вынул изрядно помятый сверток с пирожками.

Потом наклонился ко мне и прошептал, указывая взглядом на монашек, которые как раз укладывали последний мешок:

– Голодно, говоришь, там? А давай, может, девочек угостим? Пирожочками для начала…

– Маро! Дубина! Прекрати сейчас же! – прошипела покрасневшая до корней волос Эвелин, – тебя ж казнят за святотатство! И на глазах у матери!

– А я не к тебе обращаюсь, – фыркнул Маро, – так что, Кет, как думаешь?

– Думаю, Эв права, и тебя вы… м-м, явят благодать алебардой по самые гланды. А что, Хели тоже здесь?

– Да вон они общаются, – кивнул куда-то Маро, и тихо добавил, – слушай, а ходы в монастырь есть боковые? Не в курсе? А как часто эти обозы…

В этот момент телега с монашками угрохотала в обитель, и на дальнем краю площади я заметила Хелию. И не только её.

Театр, в котором меня держали, был в прямом смысле семейным предприятием. Так, Хелия, у которой я жила, оказалась не только матерью Маро и Эвелин, но и сестрой Халнера с Дарном. Добрая женщина относилась ко мне тепло, и тоже приехала навестить… но сейчас общалась со своим старшим братом – тем, который и приволок меня сюда лечиться. А теперь стоял спиной и даже не думал оборачиваться.

– …через забор. Э-э-й? – Маро ткнул меня под рёбра, – ты слушаешь?

– Слушаю, мля!…

Проговорили долго. Со временем к нам присоединилась Хелия (Халнер помахал рукой и удалился в обитель). Когда солнце коснулось гор на противоположной стороне озера, пришли стражницы, разогнали нашу кампанию, и препроводили меня на закатную службу.

После службы собиралась шмыгнуть к себе – у людей праздник, чего хмурой и голодной рожей светить? Но меня буквально за шкирку поймала сестра Нилия, старшая по купальням. Не смотря на то, что я почти ни с кем не общалась, слухи о благочестии этой старой девы знала хорошо. Поговаривали, что некоторые молодые монашки после беседы с ней начинали отмаливать и свои грехи, и предков, и друзей, и предков их друзей, и вообще всех на свете, причём грехи самые невообразимые, вроде мытья посуды в неподобающее время суток.

Нилия поджала тонкие губы, прошипела:

– Пресветлая Селестина ждёт.

Затем монашка крутанулась на месте, и двинулась через двор к небольшому корпусу, что примыкал к саду.

Белые стены двухэтажного строения смыкались под тупыми углами – видимо, в плане это восьмиугольник. Высокое крыльцо на одной из сторон вело сразу на второй этаж. Дверь одна, в самом конце. Постучав и получив ответ, вошли.

Квадратная комната, была обставлена скромно. Почти всю правую стену занимали книжные полки, в дальнем углу виднелся занавешенный темно-синим бархатом дверной проем. В левой стене – стрельчатое окно, под ним – массивный стол и плетеное кресло. В кресле сидела мать Селестина, прямая и гибкая, как плеть наездника.

– Добрый вечер, милость Апри да пребудет с вами, – сказала она, перебирая массивные красные чётки, – сестра Нилия, скажите, к ночи все готово?

– Да, мать-настоятельница, – склонилась Нидия в глубоком поклоне.

– Хорошо. Священное число надо соблюдать при любых обстоятельствах, поэтому восьмой участницей будет наша почётная гостья Кетания, воспитанница обители Тмирран. Я лично благословляю её омыться в источниках в ночь Полносолнция.

– М-мать С-селестина… м-может, всё-таки не надо… Благодать источников…

Голос Нилии звенел и дрожал, казалось, сейчас она ринется на настоятельницу с кулаками.