Текст книги "Сбитый ритм (СИ)"

Автор книги: Майя Филатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Аркан IV.ХОЗЯИН. Глава 17. Бесы

Кошмары приходили с самого первого дня, как попала в Мерран. Когда на меня надели Орры, сны стали красочнее, а после купания в источниках в Озёрном – реальней, хоть и реже. Теперь, на берегах Пенного залива, ночные видения участились. В тягучих солёных кошмарах, в самом сердце облепленных кишками катакомб, летающие человечьи головы с паучьими глазами пытались откусить от меня кусочек повкуснее, а я – отрезать у нападавших уши и носы.

Боги! Будь моя воля, и дня б не просыхала. Но столько пить не в человеческих силах – раз, и алкоголь оказался плохо совместим с веществами, которыми «травили» Орры – два. К тому же Эвелин продолжала игру «подсунь вместо настойки фруктовый отвар». Пришлось чаще заглядывать к Халнеру, который неизменно будил на самом «интересном» месте, успокаивал, и «усыплял» самым долгим и приятным способом из всех возможных. Как-то раз я спросила – бывают ли пауки-перерожденцы – ну, может, когда-то делали? На это Хал тяжело вздохнул, и долго жужжал про разницу между безвредными тикайрами и галлюциногенными виккерами, а в завершение посоветовал держаться подальше от любых руин.

Тем временем караван ускорился: Дарн решил во что бы то ни стало успеть на ярмарку Касания. Дав по паре представлений в самых крупных посёлках, пустил жуков во все тяжкие. Театр успел на заключительные дни празднеств, и в первую очередь потому, что ярмарка в Жемчужном длилась дольше установленного Солнечным законом срока.

Установленное в этом городе вообще соблюдали мало. Горячие источники, сады, пониженные налоги, куча молодёжи в трёх университетах – какие законы, какие правила? Жизнь бурлила, моментально превращая людей в ящериц в период гон, такие же самодовольные и глупые. Например, не смотря на обилие недорогих гостиниц, власти города приказали театру разбить лагерь из шатров, чтобы «соответствовать духу». Какому такому духу и почему именно так, лично я не понимала, но возражать, понятно дело, было бессмысленно.

И всё же самым необычным и страшным оказалась пища. Жемчужный считался столицей Лучшей Еды в Империи. Даже самое крохотное и замшелое едально-питейное заведение здесь именовало себя рестораном, и изощрялось, как могло. Особенно повара любили порошок из морского гада кютюка, фиолетового цвета и с запахом освежёванного трёхдневного трупа. Если пороком заправляли салат, куски овощей плавали в кислом ярко-рыжем соке, если рыбу, то в ней появлялась приторная горчинка, ну а мясо… мясо становилось похожим на – ха-ха! – протухшую рыбу. Неудивительно, что уже на вторые сутки я начала мечтать о скорейшем отъезде из рассадника кулинарной изысканности.

Увы, до отъезда явно было далеко. Дела шли неплохо. Дарн приказал выдавать артистам заработанные деньги раз в десять дней, а не в сорок, как обычно – то ли духом свободы проникся, то ли настоечка на щупальцах оказалась слишком крепкой. В итоге дисциплина резко упала. Артисты начали пропадать в кабаках и борделях, забывать слова, внезапно подменять друг друга.

И, конечно, спрос на мои «услуги» резко возрос.

Ещё в Порте-Западном мне объяснили, что Орры надо теребить постоянно, потому что они умеют самовосстанавливаться, и только Духи знают, с какими последствиями. Найти сведущих «коллег» по Сопротивлению стало жизненно важно. Однако, «коллеги», с которыми связался Трен, оказались скорее теоретиками, чем практиками.

В первый раз они вообще забыли, что надо кому-то что-то снимать. Во второй раз, у врача было слишком плохое настроение. На третий оказалось, что лекарь удавился, «пресытившись несправедливостью бытия». Несправедливостью! Жаль, Отто вовремя наступил мне на ногу, а то бы досточтимое собрание на месте узнало, что такое настоящая несправедливость! И пытки, про которые они так любили говорить.

Говорить они все были мастера. Ещё бы! Самый зажиточный город Империи, самые мягкие законы – идеальное место для свободолюбцев, ненавидящих «эту власть». Самые ярые ненавистники – образованные и очень обеспеченные люди, живущие либо на проценты от собственности, либо на семейные деньги, либо на доходы от тех, кого они якобы хотели защитить.

– Оглянитесь! Кругом несвобода! Вопиющая несвобода! Несвобода в обмен на сытую жизнь! – так любил говорить толстый мастер Гукари, держащий солидную долю в продаже сбруи для Перерожденцев, – и наш незначительный достаток, кажется чем-то большим потому, что народ привык жить бедно!

– Но, позвольте, разве можно называть просто несвободой откровенное порабощение собственных граждан? – взвивалась его всегдашняя оппонентка свет Амалия, сухощавая дама в огромных очках, соучредитель и летний настоятель университетского храма, – вот мой Торзик и тот против! Древние так не жили! Где тот Мерран, что ушёл с Катастрофой?…

И золотоглазый типс, этакий львёнок со стрекозиными крылышками, отчаянно махал хвостом, и пытался скинуть ошейник с огромным восьмигранным камнем, на каждой грани которого посверкивал Великий Апри.

– А всё потому, что все боятся! Кого боятся? От кого глаза прячут? От Инквизиции? За головы свои боимся, за семьи. Вот так и даём себя поработить, поработить, понимаете? А ведь самая большая ценность – это свобода! – с достоинством вклинивалось Ильраэ, напомаженное нечто неясного пола, потягивая запрещённую всеми законами настойку на виккерах.

И, проверив Молчальник – дорогущий, самой последней модели – собрание начинало разглагольствовать про преступную власть, что кроит законы под Высоких и мерит судьбы по доле Зрячей крови, про Инквизицию, что помогает уничтожать собственный народ, про Церковь, что превращает прихожан в быдло, равняющее преступников и инвалидов… про Перерожденцев, талантливых и чутких, и которых низвели до рабов, ах!

Когда речь заходила о рабстве, я начинала зевать и глазеть в окошко. Какое рабство, о чем они? Здесь никто не имеет права купить или продать человека, а потом покалечить и убить «в процессе эксплуатации». Никто не может взять и напасть на поезд или деревню только лишь с тем, чтобы увезти людей в свой, например, округ, и заставить горбатиться на себя. Даже пресловутые Орры по закону – только инструмент исправления, вроде облегчённой тюрьмы, носить их дольше определённого срока нельзя. Более того, можно даже пожаловаться на своего «хозяина», если тот преступит какой-либо Всеимперский закон, либо причинит своему «пленнику» серьёзный физический вред. Ну, действительно серьёзный – измывательства Дарна надо мной таковым не считались. Что до Перерожденцев… они же не люди. Уже. Разумные животные – да, но так и ящерицы вполне разумны, да даже гусеницы-поезда эти Мерранские не глупее иного пьянчужки. Как по мне, так то, что почти все кадарги и осморы – бывшие преступники, уже о многом говорит. Каждый сам выбирает себе судьбу. Те же немногие, кого «переродили» по болезни… Шутки богов. Как всегда, страшные и злые шутки. Но ставить знак равенства всё равно нельзя.

Знаки знаками, а время поджимало, Орры покалывались и чесались. Поэтому, в конце оченредного заседания, я тихо зажала в уголке самого трезвого из председателей, и недвусмысленно обрисовала перспективы его дальнейшей судьбы, если не обеспечит сеанс по снятию Орр вот прям ща.

Икая и дёргая глазом, сопротивленец начал мямлить про иерархию людей и ступени Духов, но нас прервали.

– Думаю, я мог бы помочь вашей проблеме с Оррами, – проговорил сутулый молодой человек, замотанный в широкий шарф от макушки до поясницы, – не будете ли вы столь любезны, отойти со мной в кабинет?

Любезной быть не хотелось, да и от незнакомца тошнотворно пахло тухлой ряской. Однако потягивание в позвоночнике быстро напомнило, зачем вообще я ввязалась во всё это Сопротивленческое действо. Пришлось отпустить, председателя, а самой пройти в соседнюю комнату.

Человек в шарфе представился Маршем. Извинился за нерасторопность своих младших коллег, и передал адрес, по которому живёт нужный мне врач… на которого тут же сделал заказ.

– Специалист он прекрасный, и вам поможет, однако… как бы это сказать… нам необходим взгляд со стороны. Где бывает, что говорит, с кем общается. Мы, конечно, ему доверяем, но… когда люди говорят некоторые вещи публично, а потом им за это ничего нет… если вы понимаете, о чём я.

Я взвесила на ладони мешочек с деньгами. Конечно, понимаю. Яснее ясного, че.

***

Юношу-врача, на которого сделали заказ, звали Анкер Айн. Он был прямым потомком рода Айн, который когда-то открыл ворота Жемчужного для Вирема и принял религию Великого Апри. Однако, деяния достославных предков только раздражали Анкера. Он заплетал в волосы серебряные колокольчики – символ единения с кадаргами, говорил чуть нараспев, подражая, по его мнению, жрецам Духов, и носил бесформенные длинные туники, как символ траура по ушедшим временам. В гербовых залах своего особняка он и вовсе разместил приют для брошенных домашних животных.

Последив за юношей с десяток дней, я выяснила, что под туниками он таскает хлыст, несколько подсумков с нехилым набором хирургических инструментов, толстый кошель денег, и ещё более толстый кошель с листовками, которые он по большой пьяни пытался раздавать в кабаке, крича:

– Империей ныне правят люди вороватые и глуповатые! Их надо свергнуть навсегда, забыть про Императора – нет его! И не было никогда! – и строить государство принципиально нового типа! Слава Духам! Свободе слава!

На этой самой свободе Анкер остался только потому, что его вовремя заткнул двоюрдный брат: всучил юноше бутылку с настойкой, а нахмурившемуся кабатчику – деньги. Ещё через день после «представления», дядя в епископском сане взял непутёвого племянника на поруки.

Кроме кабаков и собраний Сопротивления, Анкер бывал в университете, где преподавал чисто мерранскую фиготу про лестницы крови, и у девушек. Не смотря за заплывшие синевой глаза и общую одутловатость, по меркам Мерран юноша считался симпатичным и хорошо сложенным, так что девушек имел аж троих. Все они состояли в Сопротивлении, просто находились в разных его «ячейках» и в разных слоях общества: ассистентка преподавателя, дочка купца, горничная дядюшки-епископа. В горничной я с интересом и лёгким ужасом опознала хорошо замаскированную полукадаргу. Досуг же Анкер посвящал животным, которых либо подбирал на улицах, либо выкупал у лабораторий выжившую после опытов «некондицию».

В итоге, доложила заказчику: пацан горяч, по-житейски добр, глуповат, и никак не может быть «провокатором от Инквизиции».

– Что же, благодарим за беспокойство и оказанную помощь, – сказал Марш и передал ещё один мешочек, – остаток. И, так сказать, новая нижайшая просьба…

Следующие пару Гарий вместо того, чтобы просиживать штаны на собраниях, я прикрывала встречи спокойных, скромно и элегантно одетых людей. Никакой суеты, никаких словесных выпадов про власть, никаких значков и тем более колокольчиков. В чём-то новые клиенты походили на тех, кто летом заказывал прикрывать контрабанду в Порте-Западном. Говорили мало, тихо, и по делу: торговля галлюциногенными грибами, оружием, выведение перерожденцев.

Поначалу я удивлялась, зачем им я, если можно приобрести самые дорогие и надежные Молчальники. Потом выяснила: в этой среде молчальники считаются ненадёжными штуками, ведь в них запросто можно вмонтировать какой-нибудь ловящий звук кристалл. Надежнее приобрести отборные камни Кади, Мирт, и иллюзий, и услуги специалистов, подобных мне.

Тем временем, мои «коллеги» по театру отирались неизвестно где: Отто, и ещё пара особо ретивых ребят, буквально дневали и ночевали вне лагеря и возвращались только на представления. Эвелин и её новая подружка из прибившихся к труппе разнорабочих, подпиливали рога полукадаргам, которых здесь оказалось на удивление много, массировали щупальца осморам, и занимались прочей сопротивленческой медициной. Что и говорить, разошлись наши пути: пока ребята предавались высокоидейным занятиям, я зарабатывала на Сопротивлении неплохие деньги, и получила ещё один очень качественный сеанс по снятию Орр. После него, правда, появились проблемы с желудком, но немудрено: начался сезон неких раковин по имени мидии, и специя кютюк теперь пропитывала не только пищу, но и воздух, и воду.

Потом возникла проблема, причём, очень неожиданная. Вопреки обыкновению, Халнер начал интересоваться, во-первых, почему периодически пропадает реквизит, а во-вторых, подробностями того, где я шатаюсь, с кем, и чем конкретно мы там занимаемся. Пришлось срочно придумывать про благотворительные представления в кабаках, куда мы с ребятами регулярно ходим, ну не на развалинах же бухать, в самом деле. На это Халнер скептически поднимал брови, но расспросы прекращал.

Зато потом вопросы появились у меня: однажды, возвращаясь по ночи, я увидела Лилиан, молодую жену Отто, выходящую из шатра Хала. Это озадачило, да так сильно, что я даже не смогла подобрать слов для разговора. Нормального разговора, чтоб без необоснованных претензий и истерических упрёков…. в итоге убедила себя, что всё померещилось от усталости. Но осадок остался.

Время шло, вернее, ползло, словно раненая змея на морозе, пока не доползло до очередного заказа: дорогого, объёмного, и сложного, как никогда.

– О, что-то в ухе зазвенело, простите, – сказал Марш, после нецензурной тирады о том, что я думаю об одновременном прикрытии нескольких десятков человек.

Порылся мизинцем в ухе, вздохнул.

– О чем бишь я… Собрание вполне официальное, день рождения мастера Ваккури, купца Второго луча. Тридцать богачей и немного обслуги. Скальный пляж на сутки отдан под наши нужды, у Южного входа даже охрана будет. На другом конце, там, где развалины, планируется ритуал. Специфический. Ну, вы понимаете. Прикрытие требуется локальное и стационарное, на толпу, что-то вроде зонта или купола. Желательно, с иллюзией тишины.

Тишины, монторп его!

– Пусть Молчальники свои купеческие притаскивают, если пердеть тихо не получается! – взвилась я, – и пусть учтут, что ещё материал будет стоить, как сам заказ!

– Эмм… свет Кетания, я, конечно, не специалист, но про материал, на мой взгляд, лучше решать на месте. Всё-таки, там скалы Лайс, они ловят наст…

– …насрать и перепятать мне на эти скалы. Сроки какие?

– Пять дней. Платим вперёд половину, – он написал сумму, – вторую по факту после работы.

Посмотрев на бумажку, я тяжело вздохнула и приняла заказ.

Как ни странно, времени хватило на то, чтобы съездить на место будущего действа целых два раза: посмотреть, что к чему, и прорепетировать придумку. Марш оказался прав – скальный пляж состоял из окатышей миёра, породы, в которой очень много кристаллов Мирт, пускай дрянных и крохотных, но всё же способных поймать и усилить иллюзию. Поэтому, взяв за основу схему, по которой делала представление в театре, я сократила расстановку кристаллов Кади до полукруга, а Мирты исключила вообще: всё равно для стороннего наблюдателя достоверна будет именно низкая детальность и не слишком громкий звук, искажённый и низкий.

***

Мероприятие началось на ветреном закате. Край слегка щербатого осеннего солнца коснулся волн. Получив отмашку от поджарого человека в кружевном костюме, пара десятков людей начала увлечённо бегать между столами с едой и выпивкой. И только Марш стоял неподалёку от меня и рассеянно жевал огромное ярко-оранжевое пирожное, время от времени касаясь им своей бесформенной шляпы. Судя по отвратному запаху, кулинарный изыск покрывала глазурь на основе перепревшего кютюка, а начинка подозрительно шевелилась, словно в неё понапихали ещё живых ракушек адии.

Насытившись, гости стали вальяжно расхаживать и общаться.

– Прошу вас, мы начинаем. Будьте любезны включить прикрытие. Сейчас пока на половину, – проговорил Марш., стряхивая крошки с полей шляпы.

Сглотнув дурноту, я сосредоточилась. Перевела кристаллы Кади из ступени «ловец» в ступень «певун». Теперь вместо того, чтобы запоминать происходящее вокруг, камни начали повторять то, что только что видели. Я подправляла и усиливала картинку через камень иллюзий, а держалась она за счёт миллионов кристалликов Мирт, спрессованных когда-то в породу прибрежных скал.

Как только опустился морок, на высокий камень-волнорез взгромоздился полуголый мужчина. Его торс, давно потерявший упругость молодости, масляно лоснился в свете фонарей, а обмотанная вокруг бёдер расшитая юбка то и дело порывалась взлететь и открыть гениталии.

– Имущие в сердце наследие Духов! Внемлите! Внемлите! Вот первый закон: из тьмы мы приходим, во тьму и уходим, и только любовью пробудится Он! – проорал жрец и начал поливать народ мощной струёй… морской воды, выходящей будто бы из пустоты над его головой.

Любопытно. Пытаясь понять механизм маскировки, я даже подошла поближе. Зря: некий юноша вцепился в меня и попытался повалить на камни – видимо, хотел причинить любовь. Но любовь у нас не получилась, по причине с размаху отбитого мужского органа и моего поспешного бегства на прежнее место наблюдения.

Вовремя: пляж рядом со скалой превратился в празднество плотского удовольствия. Удовлетворялись все со всеми, включая служанок-кадарг и даже одного секретаря-осмора, неведомо зачем притащенного на праздник. Теперь понятно, откуда в Жемчужном столько помесей перерожденцев!

К тому моменту, как вся эта радость дошла до готовности совокупляться не только телом, но и разумом, у меня уже конкретно слипались глаза: корректировка иллюзии тянет силы, голова дурная, желудок бесится, пить нельзя. Недосып, опять же. Так что, когда из темноты над морем выплыла белая ладья, освещённая переливающимися радужными огоньками, я захлопнула рот на половине зевка и сплюнула. Если они и сами умеют маскироваться так, что хрен заметишь, зачем им я?!

– Прошу вас, прикрытие на полную мощь, пожалуйста, – сказал Марш.

Он съел второе тошнотворное пирожное, и опять стряхивал крошки с широких полей шляпы. Мысленно пожелав молодому человеку долго и безрадостно совокупляться с каменными статуями, я залезла на «пирс» – плоский отросток скалы, к которому причалила лодка – и дёрнула за нити пространства, передвигая купол иллюзии.

Тем временем, из ладьи вышли трое мужчин и две женщины, все – в лёгких полупрозрачных балахонах, перехваченных на поясе серебряными цепочками. Бр-р-р! У меня из-за ветра зуб на зуб не попадает, а эти щеголяют тут!

– Внуки и правнуки Духов! Предки с нами! – вскричал, вскидывая руки к звёздному небу, один из мужчин.

На его груди висел сборный медальон дмик, усиливающий звук.

– Император, томящийся в клетке лучей солнца, скоро вырвется из оков! Вырвется, и вернётся в Великий океан Мерран!

Толпа взревела, послышались хлопки. Во горланят-то! На всякий случай я подкрутила купол, искажая звук.

– Но слуги солнца, врага нашего, не дремлют! Вспомните, вспомните аресты наших братьев! Вспомните недавнюю облаву, когда погибло трое сестёр, что не захотели предавать себя в черные лапы Инквизиции! Вспомните их! Поплачем же с морем…

Над толпой поплыли всхлипы, стоны, рыдания. Театрально заливаясь слезами, из гущи народа появился давешний жрец плотских утех. Взгромоздившись на пирс, он снова принялся брызгаться из своего «фонтана», на сей раз, крутясь во все стороны. Когда запас воды иссяк, к краю пирса-сцены подошли две жрицы.

– Пройдём, пройдём же дорогой плача! – хором сказали они, и указали на узкую лестницу, вырубленную в скале.

Незаметные до сего момента, ступени тут же осветились, будто светляков вмонтировали в камни. Ничего себе! Жрицы гуськом пошли наверх, неразборчиво распевая гимны. Толпа двинулась следом. Жрецы замыкали процессию. Когда все прошли, я повесила перед пирсом автономный занавес-иллюзию «далёкие светящиеся столики», поцапалась с Маршем, кому идти вторым, и потопала наверх.

Лестница привела к глубокой чаше с покатыми стенками и плоским дном. По её краям – два желоба-террасы, на которых и разместилась толпа. Люди стояли очень плотно, стараясь держаться подальше от глубоких трещин, что раскалывали борта древнего сооружения. Жрецы с комфортом разместились на большом уступе, нависавшем над чашей.

– Усильте, пожалуйста, иллюзию крыши, чтобы сверху не было видно свет, – пропыхтел за спиной Марш.

– Сам ты крыша! Тут что, патруль летает?

– Ну, вообще-то…

Его объяснения потонули в голосе, многократно усиленном дмиком и эхом.

– Внимайте! Смотрите! Знайте! Среди нас Меченый Солнцем! Он долго прикидывался верным соратником, но Духи открыли нам глаза! Смотрите и вы!

Из-за спин жрецов появилось два кадарга, которые вели нагого мужчину с мешком на голове. Та-ак. В моём мире подобное однозначно сулит жертвоприношение. Впрочем, в культе Духов они тоже, кажется, практикуются. Монторп их раздери! Знала бы, взяла б другие деньги!

Пленника толкнули вперёд. Подсечка под колени, ещё толчок. Он бухнулся у самого края жреческого уступа. Один из кадаргов сорвал мешок с головы – грубо, вместе с клоком волос. Пленник часто-часто заморгал, затравлено озираясь. В свете множества фонарей и факелов, синева под его глазами казалась чёрной, словно у трупа, а губы побледнели так, что почти полностью слились лицом. О боги! Да это же Анкер! Тот самый непомерно удачливый любитель животных, который снимал мне Орры! Это он-то предатель?! Я же следила, я же однозначно доказала, что…

– Смотрите! Откройте глаза и смотрите! Узнаёте своего бывшего товарища?

Толпа взвыла. Анкер затрясся ещё больше, и принялся что-то кричать. Его тут же заткнул кадарг ударом в челюсть.

Я сжала зубы, крепче вцепилась в пространственные нити. Идиоты! Какой из него агент Инквизиции или, тем паче, Инквизитор?! Восторженный дебил, который только и может, что восхищаться «мэтрами справедливости» и цитировать Духову летопись! А Инквизиция его не трогает, потому что смех один с таким связываться, да и дядюшка высоком церковном сане. А тут что? Своим же помешал? Ну, зашибись, а мне-то что теперь делать? У них что, так много спецов по Оррам?!

– О сопричастные Духам! Мы спрашиваем вас, как спрашивают самого себя: видите ли вы чёрную птицу вины, что витает над головой этого нечастного?

Жрецы разом вскинули руки. Толпа примолкла.

– Приглушите, пожалуйста, свет. Люди должны видеть в полутьме, – сказал Марш.

Какой всё-таки странный у него голос. Низкий, а при этом звонкий, словно шипение рассерженной гадюки!

Стоило примаскировать свет факелов, как над головой Анкера начали метаться чёрные тени, смахивающие на летучих мышей.

– Видим! Видим вину! Смерть! Смерть предателю! – завизжала толпа.

– Смерть? Вы уверены? Ну что же! Да будет так! Духи примут его плоть, растерзают его душу, упокоют в великой тьме океанских глубин!

Едва жрец договорил, как кадарг со всей силы пнул Анкера в спину. Отчаянно вереща, юноша кубарем полетел в каменную чашу. Дно покрывал слой старых водорослей, поэтому Анкер не разбился. Однако левая нога выгнулась под неестественным углом. Юноша завыл – утробно, на одной ноте.

– Это что за хня тут происходит?! – обернулась я к Маршу, – я ж вполне ясно сказала, что он просто удачливый, больше ничего!

– Мы уже поблагодарили вас за хорошо проделанную работу, – невозмутимо сказал Марш, слегка поклонившись, – а теперь мы делаем свою. И, кстати, простите великодушно, но вы уверены, что такое послабление иллюзии соответствует требованиям заказа?

– К-каким таким тре…

Я вдруг поняла, что не держу иллюзии, а мало-мальская маскировка держится на одной только инерции кристалликов Мирт.

– Да свершится правосудие! – донеслось со стороны жрецов, – да славятся Духи!

Несколько голосов затянули гимн. Плохая идея: многократное эхо превратило нестройное пение в полную какофонию. Бедные мои уши…

– Правосудие! Правосудие! У-у-у-у! – подхватила толпа.

В чудовищную мешанину звуков вплелось бульканье: начался прилив. Мутная от водорослей и песка вода проникла между скал, хлынула в чашу. Сброшенный на её дно Анкер заорал громче прежнего, начал умолять о пощаде.

– Какого вы творите?! У вас что, спецов по Оррам так много?! – заорала я на Марша, – вытаскивай его быстро! У меня сеанс!

– Мы всегда выполняем договор, – невозмутимо сказал Марш, кланяясь и прикасаясь к шляпе, – но только если другая сторона выполняет свой. Свет Кетания, простите, но иллюзия тает.

Да чтоб тебя монторпы драли! Я рывком подхватила пространственные нити, стянула купол иллюзии крепче. А вода всё лилась и лилась в чашу, на дне которой копошился напуганный, голый Анкер со сломанной ногой. Он всё пытался встать, и выкрикивал то призывы, то проклятия, то мольбы.

Но море было сильней.

Едва казнь свершилась, как жрецы затянули припев на странном языке, не похожем ни на Простой мерранский, ни на древний Высокий. От шепелявых переливистых звуков тут же заломило за ушами. Я отпустила не нужную уже иллюзию, и начала массировать виски. Боги, ну и мир. Одни под линзой людей сжигают, как муравьёв, другие топят, да ещё издеваются при этом. И все воют, словно монторпы.

– Что такое, свет Кетания? Вам плохо? – осведомился Марш, слегка прикасаясь к моему локтю.

– Плохо? Мне хорошо! Мне просто зашибенно здорово! Орры поют и пляшут от счастья, что их больше никто не будет трогать!

– О. Боюсь, их радость преждевременна. Мы с Анкереом вместе учились, а потом долго работали бок о бок. Так что, как я уже сказал, без помощи вы не станетесь. А теперь последнее усилие, будьте столь любезны, пожалуйста?

Подавив желание сбросить Марша в чашу, я снова взялась за иллюзию. Слава богам, жрецы уже шли к лестнице. Толпа двинулась за ними, кадарги исчезли среди скал. Проследив за ними, я увидела крохотную лодочку во внутреннем «заливе», видимо, Анкера привезли именно на ней.

…интересно, животных из его приюта снова вышвырнут на улицы, или усыпят?…

Когда мы с Маршем вывалились на «пирс», толпа уже начала разбредаться. Холодный ветер, дувший на закате, превратился в теплый и ласковый бриз. Факелы горели ровно, разгоняя темноту уютными отблесками теплого света. Пахло морем и почему-то свежим хлебом. Люди сбились в кучки. Кто-то делился впечатлениями, кто-то подъедал остатки празднества, кто-то пошёл купаться.

– Свет Кетания, ваш остаток, будьте добры.

Не глядя, я взяла протянутый кошель. Хм. Легковато.

– Что-то требуется ещё? Может, лучше расплатитесь, когда всё доделаю?

– Нет-нет, свет Кетания, работа сделана. А это… небольшой вычет за эмоциональность.

Эмоциональность, да. Теперь это так называется.

– Вы казнили невиновного, – устало сказала я, пряча кошель за пазуху: открывать подпространство не было сил.

– А так ли это важно, свет Кетания? Главное, мы едины.

Не найдясь с ответом, я пошла прочь.