Текст книги "Осколки: коготь Зверя (СИ)"

Автор книги: Майя Чернышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Именно в толпе чувствуешь одиночество наиболее отчетливо.

Баллон выскользнул у меня из рук и с громким звоном разбился об пол. Парни обернулись на звук и ахнули.

– Ты зачем взял с полки паровой морок? – простонал Ленард.

***

Небольшая справка об одном из агрегатных состояний заклинания местной маскировки и камуфляжа для применения рыцарями в условиях детекции магии – мороке.

Заклинание морока в законсервированном состоянии следует хранить в баллоне из материала плотностью не более 2,2 г/см³ во избежание изменения структуры заклинания и вещества, в котором оно законсервировано.

Не рекомендуется использование заклинания морока на лицах, не обладающих магическим даром, без прохождения предварительной проверки физического и ментального благосостояния.

Заклинание морока способно продержаться на индивидууме до 5 астрономических часов. Во время нахождения индивидуума в состоянии морока рекомендуется тщательно наблюдать за его взаимодействием с окружающим социумом.

Я впервые на своей памяти закричал во все горло. Полумрак мастерских полностью поглотил все звуки.

Заклинание морока было самым безопасным и одновременно самым страшным заклинанием на свете. Оно не наносило серьезного урона здоровью, держалось всего каких-то пять часов, и не оставляло последствий. Можно было обновлять хоть круглые сутки.

А страшным оно было, потому что любой, кто попадал под действие, становился фактически невидимкой. Физически человек присутствовал, но его истинный облик становился для окружающих податливым, словно глина, и расплывчатым, как утренний туман. Фактически каждый видел в «морочном» ровно того, кого хотел бы увидеть.

Фланн, к примеру, расхохотался и сказал, что я для него стал намного меньше ростом, обзавелся россыпью прыщей и сальным гребнем.

Мнения остальных товарищей по поводу моего нового облика я дожидаться не стал, а сразу же убежал в мастерскую под предлогом срочной работы над проектом.

Кого вы видите во мне? Думаете, принц Алан слишком глуп и ничего не понимает?

Я приходил в учебный модуль мастерской работать над модификацией уже неделю по драгоценному пропуску отдела, который выдали всем инженерам при поступлении. Там было… Спокойно. Не мертвая тишина комнаты в общежитии.

Монотонное гудение аппаратуры, запах машинного масла, изредка – мелодичный стук инструментов друг о друга. Идеальное место для того, кто видел в машинах самую удобную и понятную форму жизни.

Но в тот вечер работа не спорилась. Мне отчаянно хотелось вернуться в Тинтагель… Но зачем?

Меня ведь никто не ждал там. Ленард наверняка был рад моему отсутствию, про остальных даже думать не хотелось. Все остались довольны друг другом.

Вот только почему мне так плохо?

Я сидел в маленьком кабинете прямо возле поля испытаний и с отчаянием глядел на чертеж и черновики проекта, разложенные передо мной на узеньком столе. Ничего не сходилось, ничего не получалось. А время отбоя неумолимо приближалось. Глаза слипались, руки тяжелели и становились неуклюжими.

Слишком слабый. Не способный сосредоточиться. Идиот, который не в силах выдать одну простую идею.

Я не хочу быть собой.

И в тот самый момент, когда я был готов расписаться в собственном бессилии, то прямо над моим ухом раздался женский голос:

– Уважаемый, сворачиваемся. Мастерские закрыты на санитарную обработку.

От испуга я уронил стилус и дернулся так резко, что чуть не упал со стула.

– Так, не падаем! – моих плеч коснулись узкие холодные ладони. – Кровь и ошметки мозгов отмываются тяжелее всего! Уважаем работу «трудяжки чистоты», милейший!

Обладательницей голоса оказалась уборщица, воительница «невидимой армии», каждый вечер боровшаяся с пятнами машинного масла, трухой металлических стружек и прочими отходами «творческой жизнедеятельности» инженеров. Она была одета не то в коричневый, не то в бордовый форменный комбинезон из грубой и жесткой на ощупь ткани, который на удивление ее не уродовал, а мягко подчеркивал все очертания женственной фигуры. Волосы были собраны под косынку, но выбивалась пара темно-русых прядей, прелестными завитками ниспадая на лицо. Она склонилась надо мной, и меня обдало запахом чистящих средств в смеси с совсем другим запахом, который звучал диссонансом и выбивался из ее облика.

– С-спасибо з-за п-помощь, – выдавил я скорее от изумления, нежели от испуга.

– Н-не н-надо т-так з-заик-каться, – весело рассмеялась та, – если решил, что я – дух убитой уборщицы, то зря. Давай-ка включим свет, мне надо тут все разгрести.

Раздался щелчок выключателя, и я зажмурился от резкой яркости. Мне никогда не нравилось работать при лампах, всегда хватало светильника. Моя ночная собеседница, скорее всего сочла это за еще один признак испуга и мягко коснулась моей щеки ладонью.

– Такой большой мальчик, а всего боишься, – промурлыкала она. – И как ты стал рыцарем?

Наверное, если бы дело происходило в другом месте и в другой день, все сложилось бы иначе. Я ответил бы прежней колкостью и поставил бы любительницу трогать людей без их на то разрешения на место.

Но это была та ночь. То место.

И совсем не тот Алан.

– Обладаю экстраординарными навыками, – ответил я, откинувшись на спинку стула и разглядывая ее.

Уборщица мягко улыбнулась будто сама себе, отстранилась от меня и начала мыть полы. Мне захотелось взвыть из-за того, что ее мягкие пальцы больше не касались моего лица. Хотя так появилась возможность оценить ее лучше с дальней перспективы.

Стройная и гибкая, но не худощавая, а напоминающая скорее плавную волну. Кожа цвета только-только восходящего солнца. Полные и четко очерченные розовые губы. И глубокие темно-карие глаза.

Некоторые женщины становятся только прекраснее с наступлением ночи, впитывая в себя ее пленительную магию.

Она заметила, что я неприкрыто любуюсь ей, и развернулась ко мне спиной, небрежно бросив через плечо:

– Смотреть, но не трогать, красавчик.

Меня возмутил столь наглый ответ, ведь мне никогда не отказывали. Меня никогда не игнорировали. Но тут же меня накрыло внезапное осознание.

Это был другой я. Она видела того, кого хотела видеть. И этот «тот» нравился ей так же, как и она мне.

И я мог быть в тот момент абсолютно каким угодно для нее.

Только не собой.

– Хорошо, что можно смотреть, – ответил я так же небрежно, – произведения искусства не должны таиться в тени.

Уборщица снова улыбнулась больше сама себе, но не сумела скрыть, что на ее щеках вспыхнул румянец.

Какой я в твоих глазах?

Нам с огромным трудом удавалось сделать вид, что мы заняты каждый своим делом. Я смотрел на свои бумаги, но текст и чертежи расплывались перед глазами. Она мыла пол, то и дело краем глаза посматривая на меня.

Дивный нежный аромат. Хочу окунуться в него как в реку.

– Пекло и смола! – мою щеку защекотали длинные шелковистые пряди. – Это типа вам задают?

– А что такого? – отозвался я, специально пододвигая черновики к себе и отодвигаясь чуть дальше, дабы она увидела еще больше моих записей и экран смарт-панели, куда я заносил окончательные результаты. – Это проект для научной ярмарки.

– Которая будет на Полигоне? С сэром Уильямом во главе?

– Откуда знаешь? – удивился я.

Темно-карие глаза Уборщицы засияли безумным инфернальным светом, чем больше она вглядывалась в мой проект. Она прикусила губу и нехотя призналась:

– Поприбирайся здесь с мое – не такое узнаешь. К тому же… Немного секу в теме.

– Да? – умилился я ее самоуверенности. – Тогда может объяснишь, почему у меня расчеты не сходятся?

Она подошла ко мне, слегка задев локтем мое плечо. Мне захотелось взять этот локоть в руки и узнать, пахнет ли так же восхитительно она вся.

– У тебя тут ошибка, – ткнула она стилусом в экран панели, – ты в самом начале поставил не тот знак, потому расчеты и поплыли.

Я ощутил холод во всем теле, словно меня окунули в чан с ледяной водой. Уборщица же бесцеремонно подвинула меня и встала на колени рядом со столом:

– Идея хорошая, но не уникальная – задумчиво произнесла она, на этот раз обращаясь уже ко мне, – хотя знаешь, впервые вижу, чтобы работать предлагали не только с самим мотором мотоцикла, но и с экипировкой.

– Это же очевидно, – вдруг полилось из меня бахвальство, – никто никогда не обращает внимания на то, что гонщику должно быть удобно! В перчатках же невозможно держать руль нормально!

– Точно, – кивнула она, – а в шлеме можно задохнуться! А ты уверен, что двигатель стоит делать именно из этого сплава? Я знаю полегче… Уменьшит массу мотоцикла, лететь будет как птица на крыльях…

Счет времени за беседой был абсолютно потерян. Мы выдавали идею за идеей: совершенно безумные, полупомешанные, забывшие про усталость. Когда мои часы завибрировали, возвещая о том, что пора возвращаться в общежитие, я чуть ли не застонал:

– Пекло! Мне пора возвращаться!

– Чего ты так скис? – похлопала меня по плечу та. – Можем завтра доработать. Когда сдавать это все?

– В начале следующей недели.

– Будет непросто, – пробормотала Уборщица, – встречаемся завтра на этом же месте и в тот же час. Если не будем тормозить, то все успеем.

– Постой! – вдруг почему-то начал перечить я. – У меня ведь могут быть дела, как ты думаешь?

Ночная чаровница в это время что-то уже писала на клочке бумаги. Услышав мой слабый протест, она изогнула невероятной красоты губы в усмешке и вручила мне записку со словами:

– Я вот ради тебя готова пересмотреть свое расписание на завтра. А на что ты готов ради меня?

Не успел я даже рта раскрыть, как она поцеловала меня в щеку и испарилась, прихватив подмышкой все свои вещи.

Я же остался с красным размытым пятном в половину лица, наполовину завершенным проектом и запиской с номером для связи и небольшой припиской

Надеюсь, ты выделишь для меня окошко в своем плотном графике.

Целую, Долорес

***

Долорес абсолютно свела меня с ума, захватив мои мысли, сны и мечты.

Всего за три дня мы полностью закончили целый проект, без сомнения ставя его под оригинал. У дамы Адамантис не было ни единой придирки. Она лишь развела руками и пробормотала:

– Удивительно…

И то был единственный случай, когда я был с ней полностью согласен.

Единственной небольшой помехой на моем пути был Морок, а точнее, проблема его добычи без привлечения лишнего внимания. К счастью, лаборанты из отдела Разведки не задавали лишних вопросов, увидев разрешение от сэра Уильяма (которому я филигранно наврал про новый удивительный эксперимент по созданию усовершенствованной маскировки и необходимость изучать свойства Морока в полевых условиях. Видимо, и правда был так занят, что не смог связать воедино все логические несостыковки).

Еще помехой на моем пути стоял Ленард, но я запретил ему беспокоить меня во время работы в мастерских и выделил два выходных дня в конце недели. Нас обоих устроила перспектива не видеть друг друга хотя бы на столько короткий срок.

Долорес или же Дори была удивительна и восхитительна. Она появлялась под покровом ночи, словно прелестнейший ночной дух, а уходила, когда приходило время темной поры.

Она не задавала лишних вопросов, да и о себе много не рассказывала. Все, что я смог понять из обрывков наших фраз – простачка, заканчивала средней руки колледж и подрабатывала в мастерских Тинтагеля уборщицей и чернорабочей, чтобы заработать на жизнь и отложить немного на поступление в университет.

– Красивые, но бедные девушки должны пробиваться в жизни как умеют, – с легкой печалью подметила она, зажав в зубах кончик стилуса, – но где бы тогда я завела столь приятное знакомство, правда, Алек?

Разумеется, раскрывать свое инкогнито я не намеревался. Долорес верила, что я простой рыцарь из небогатой семьи, которого денно и нощно ущемляли более влиятельные сокомандники и однокурсники. Женщины любят жалеть. К тому же для меня катастрофически было важно оставаться не собой.

Моему затуманенному вожделением мозгу казалось, что мы абсолютно идентичны. Такие же отчаянно умные, самодостаточные и… Одинокие.

Долорес потеряла отца во время падения Арилии. «Несовместимость бытия и горькой настойки» – ядовито высказалась она. Мать, судя по всему, после смерти отца покатилась по наклонной вслед за ним. Над сироткой взяла опеку куча дальних родственников, спася ее тем самым из лап приюта, но все они были настолько суматошные и поглощенные своими проблемами, что девочка росла практически без присмотра.

От семьи у нее остался только дешевые детские браслеты из крупных разноцветных бусин, которые она постоянно крутила на запястьях, почему-то морщась, словно воспоминания о былых временах причиняли ей физическую боль.

– Не подумай, что я жалуюсь, детство было благодатное, никто мозг не грузил своей опекой, – как будто оправдывалась она, закуривая сигарету за сигаретой из этой помойки под названием «Земля», – у меня вот соседка по комнате всю жизнь у мамы под крылышком просидела, а теперь сама ничегошеньки не может. Смех один – возвращаюсь после занятий, а она свернулась в узел на кровати и хнычет. Живот болит, а таблетки пить боится, мол, от них еще хуже станет. Такая дурочка и плакса, если честно… Бесит, а бросить не могу – совсем без меня пропадет.

Дори сбегала в мастерские за тем же, чем и я – немного отдохнуть от скопища людей, беспрестанно заполонявших жизненное пространство.

Ей я рассказал, что мать умерла при родах, а отец много работал и практически не находил на меня время. Идеальная легенда, из-за которой она начала симпатизировать мне еще больше.

Мы впервые поцеловались на пятый день знакомства. Точнее, это Дори вдруг оборвала разговор, притянув меня за воротник рубашки и буквально впилась своими губами в мои.

От резкости у меня кончился воздух в легких, и я чуть не задохнулся. Бесславный конец первого поцелуя, но как же это было невероятно.

Восхитительный аромат, не то фруктовый, не то просто сладкий буквально наполнил всего меня, словно вода наполняет сосуд. Она обвила меня руками, прижимая к себе еще крепче. А потом Дори проникла языком в мой рот, и я застонал подаваясь вперед.

Мне больше не хватит одних лишь разговоров.

Еще. Еще!

Вибрация на часах ножом перерезала этот прекрасный момент. Мы оторвались друг от друга, тяжело дыша. Дори ухмыльнулась, окончательно размазывая кроваво-красную помаду по лицу:

– Вижу, я испортила хорошего мальчика.

– Штраф тебе, – выдохнул я, без сил облокачиваясь о стол.

Она же вела себя так, словно ничего толком и не произошло. Только лишь невозмутимо расправила волосы под косынкой, расстегнула рукава комбинезона и бросила через плечо:

– Напишу тебе завтра. Сладких снов.

Нужно ли упоминать, что в ту ночь я вообще не спал? Воспоминания о близости того самого, сладкого и неминуемого, что происходит между двумя, когда их влечет друг к другу буквально выдергивали меня из дремы.

Но вот только я ничего не знал и не умел. Знаний из учебника анатомии и пары-тройки так называемых «статей для кругозора» явно не хватило бы для…

Пекло, как этот юнец мне теперь омерзителен. Мне хочется оттаскать его за шкирку и утопить, как котенка.

Ты должен был быть не там и не тем. Ты не должен был гнаться за магией ночи, которая обманывает и опустошает.

Но… С другой стороны, кто бы так тебя еще научил, прокатив волоком по всем ошибкам?

Дори написала мне буквально на следующий день, сообщив адрес своего дома и отправив значок поцелуйчика.

И я пошел. Я сбежал после отбоя в маленький неприметный район Централа рядом с Бескрайним лесом. В двухэтажный покосившийся дом, где горел свет в одном лишь окне, а в просвете между занавесками виднелась гибкая и уже явно полуобнаженная фигура.

***

Дори впечатала меня в стену полутемной душной прихожей, поцеловав так крепко, что у нас обоих закровоточили губы. Быстрым и резким движением она сбросила с меня плащ и залезла руками под водолазку.

– Стой! – я попытался выкрутиться из ее объятий. – Прямо здесь?

– Нет, – хищно оскалилась она, – не смогла удержаться от приветствия и небольшой затравки.

Она потянула меня вглубь дома, но на меня накатило смущение и ступор. Долорес даже в полутьме все заметила и спросила:

– Боишься? Или же…

Заметив то, как я весь становлюсь пунцовым, она лишь мягко улыбнулась и снова поцеловала меня, проникнув уже в брюки:

– Не пугайся, дорогой. Ничего страшного. Я тебя всему научу.

И в ту ночь моя благополучная дорожка сделала серьезную кривую петлю прямо в омут.

Принц Алан Нилионский потерял моральный облик, когда малознакомая, но до одури прекрасная девушка провела его по дороге всевозможных искушений от начала до самого конца.

Калейдоскоп

Когда в первый раз балуешься с калейдоскопом, то по неосторожности начинает кружиться голова, потому что узоры из стеклышек меняются с хаотичной быстротой. Наверное, это сравнение как нельзя лучше может описать мои первые две недели в школе Ронетт. И, если честно, я не знаю, что рассказать вам, невидимые читатели.

Если описать все в тоне краев, где по утрам подают депрессо – значит стереть подчистую все хорошие моменты. А они, черт возьми, у меня были. И они есть. И будут еще. Надо лишь хорошенько поискать.

Но и если писать только лишь о хорошем, то дело тоже не пойдет. Глупо делать вид, что мой кошмар позади. Потому… Есть у меня одна идея, небольшой творческий эксперимент.

Я расскажу вам пару-тройку веселых (или нет) историй, поделенных на блоки. Выйдет неплохо, наверное.

***

Блок первый: Учебонька

Со мной никогда не было хлопот по поводу школьных заморочек. Я всегда училась легко и с удовольствием, а в старшей школе вообще стала отличницей. Мне нравилось представлять себя молодой и амбициозной женщиной, стоявшей на пороге чего-то великого. Если Эль Вудс смогла всем доказать, что можно учиться на юрфаке и обожать розовые платюшки, то чем я хуже?

Но с учебой на ведунью все пошло по трубе. Мне не давалось девяносто процентов предметов, остальные десять шли не шатко не валко. Трудно сказать, в чем было дело: то ли в том, что я пропустила начало семестра и должна была нагонять все на ходу, то ли потому что половину вещей, о которых говорили преподаватели звучали для меня, как шифровки.

Девочки знали все еще с школ, где им определяли заряд и учили основам магии. Мне же все объясняли на пальцах. Причем в прямом смысле.

– Ну смотри же, все просто! – перегнулась через парту моя сокурсница и добрая приятельница Неттл, отбрасывая назад кудрявую копну цвета молодой малины. – Проводишь касательную через эти три точки, соединяешь через отрезок с фигурами и все! Схема хранилища готова!

Я закрыла тетрадкой лицо и завыла, потому что не поняла ни единого слова. Создание схем «Хранилищ магии» были самыми сложными на предмете «Введение в методологию магии». И, если в разгар учебного дня по пустым анфиладам школы прокатывался истошный вопль, можно было даже не сомневаться: юная сестра Прикер опять ничего не понимала.

– Неттл, я ценю твое стремление помочь Маргарите, но бывают битвы, которые надо выигрывать в одиночку, – поднялась со своего места старшая сестра Талита, очень строгая и взыскательная преподавательница, чем-то похожая на профессора Макгонагалл своими манерами.

Старшая сестра Талита посмотрела на мои задания в тетрадке, похожие больше на каракули медиума после рабочей запары и вздохнула:

– Постарайтесь сдать до конца занятия хоть что-то, юная сестра Прикер, – обратилась она ко мне, – и будьте аккуратнее. От точности и старательности в будущем может зависеть ваша жизнь.

– И она не шутит, – прошептала Неттл, – одна девочка много лет чуть-чуть испортила чертеж, а у нее брови сгорели!

– Сестра Талита умеет шутить? – прыснула со смеху я. – Пришлешь мне фотку? Без нее не поверю!

И так было не только с методологией. На «Истории Магического измерения» я путала даты и могла совершить пять ошибок в произношении имени государственного мужа из семи букв. Хищное растение, похожее на плод любви венериной мухоловки и крокодила, чуть не оттяпало мне руку во время пары по «Ботанике Магического измерения», хотя остальные мурлыкали с ним, чуть ли не как с котенком. А к котлу для варки зелий я даже не знала как подступиться.

Вообще главным плюсом для меня было то, что наручники снимали только во время уроков. Как только заканчивалось последнее занятие, их надо было сразу же надеть обратно. Так что я ценила учебу за возможность пожить без вечного зуда и жжения в запястьях. Уж точно не за возможность проявить себя.

Оценок мне не ставили. Было очевидно, что если начать оценивать мои успехи наравне с другими, то я окажусь не просто в хвосте, а где-то в отстое.

Домашки наваливали целые горы, да настолько сложной, что ее надо было разгребать чуть ли не до Темной поры. А никаких решебников не прилагалось, Дору же о помощи я не просила, потому что она со своей домашкой и работой справлялась кое-как.

Но преподаватели меня щадили. Каждый мой удачный ответ не возносили до небес, но одобрительный кивок или улыбка мне перепадали частенько. Они видели, что я честно старалась.

Но все же в учебной программе существовал предмет, в котором мне не было равных – «Прорицания». В нем не требовалась магия, только лишь интуиция и женская эмпатичность. Потому моя потрепанная колода карт Таро и артистическое обаяние пришлись как нельзя кстати.

– Так, – сверилась я со справочником, – Сигнификатор говорит, что ты недоверчивая и отстраненная, скупа на эмоции…

– Ну, надо же! – фыркнула Дора, лежа на кровати, задрав ноги на стену. – Это ведь так сложно понять… Третье око работает напропалую, да, Рита?

– Говори, что хочешь, но Таро – это тема, – пропела я, записывая первую позицию расклада в таблицу. – Так… Теперь Луна. Надо быть осторожнее, ты можешь легко оступиться и совершить ошибку.

– Знаешь, в чем вся суть Прорицаний? – перевернулась подруга на бок, подпирая щеку рукой. – В том, что это бредни. За всю историю ведовства было только две-три сестры с настоящим даром. Остальные – мошенницы.

– Мошенничество – это когда деньги вымогают, а я все делаю бесплатно, – перевернула я третью карту. – Ох ты ж ежик… Девятка мечей. Дори, да ты собрала весь джекпот.

– Не называй меня так.

– Прости. Это пипец какая депрессивная карта. Ты думаешь, что весь мир против тебя. Ты просто варишься в котле отчаяния.

Дора ничего не ответила. Она задумчиво рассматривала три уже раскрытые карты на столе. Мне не было понятно, что таилось в ее взгляде. Конечно, не каждый будет скакать от радости, когда бумажки с картинками скажут ему, что он депрессивный, скупой на эмоции и к тому же вот-вот оступится. Но было что-то еще, мрачное, потаенное и скрытое от моих глаз.

– Что там в итоге, Пирожок? – глухо спросила она.

Я перевернула последнюю карту и пробормотала:

– Слушай…

– Колись давай! – прикрикнула на меня та. – Ненавижу мямлей!

– Пятерка кубков. Утрата, – отрезала я. – Масштаб и поле неясны, но это принесет тебе огромную боль.

Долорес расхохоталась, откидывая копну волос назад. Она слезла с кровати и вытерла слезы смеха рукой:

– Да уж, спросила я у юной гадалки, что там меня ждет в ближайшие три месяца. Ладно, мне на работу пора.

С этими словами подруга исчезла за ширмой, переодеваясь в рабочий комбинезон. Я принялась собирать карты в единую колоду, с небольшим подозрением спрашивая:

– Сегодня же выходной. И ты вчера была на работе…

– Деньги, крошка, деньги! – ответила она. – Обещала помочь кое-кому.

Я не смогла выведать у Доры, где она работала. Мне, если честно, не было даже понятно, как ей удалось вообще получить место, ведь…

Об этой истории чуть позже в следующих блоках.

– Маргарита? – окликнула меня Долорес, расправляя складки на уродливом буром комбинезоне.

– А? – я оторвалась от отчета для «Прорицаний».

– Что обычно выпадало при гаданиях тебе? – она сложила руки на груди.

– Ничего, – развела я руками, – В Форестайде на Таро кроме меня никто не гадал, а для самой себя… Нужно отстраняться и смотреть холодным взглядом. Я так не умею.

Дора вдруг подошла ко мне и мягко улыбнулась, как не улыбалась еще никогда. Но и это было скорее гримасой с чертовой примесью горечи:

– Думаешь обо мне плохо? – неожиданно тихо спросила она. – Ты ненавидишь меня?

– Только когда твои часы бьются током, – хихикнула я, – но это издержки производства, да и бывают очень редко, а так… Нет. К чему ты вообще спрашиваешь?

Дора взъерошила мне волосы и хмыкнула:

– Вот видишь, врут твои карты.

***

Блок второй: Мой путь

Если честно, все было сложно.

В биографиях всех великих сестер черным по белому писали примерно одно и то же: «Еще с детства ведунья Пинтахленья Похлебская обнаружила в себе магический дар и выбрала себе путь варения вкуснейшей грибной похлебочки в промышленных масштабах, чтобы накормить родную деревню…».

Да, пример тупой. Но я есть хочу.

Все мои однокурсницы чуть ли не с пеленок знали, чем будут заниматься и какой путь выберут. А вот со мной предстояло помаяться.

Танцы я даже побоялась предложить. Стоило мне только обмолвиться Доре, что люблю хореографию и сумею это применить, она громко расхохоталась:

– Путь ведуньи должен помочь тебе выжить, Пирожок. Танцами ты сможешь заработать только в шлюшатнике.

В принципе, дома говорили то же самое. Не так уж обидно. К тому же я надеялась, что смогу пройти прослушивание в танцевальную команду школы Эйлин…

Давайте эту историю поставим чуть позже, пока у меня обед не переварился. Есть риск, что я блевану.

Меня не могли пристроить ни на одно мало-мальски существенное направление школы Ронетт. На пути Астрономии я засыпала от усталости, путь Душеведства отвергла из принципа. Дора сразу же доложила госпоже Клариссе, что если ей придется учить меня пути Механики, то не избежать смертоубийства, а про мои успехи на пути Зелий и пути Растениеводства, думаю, вы уже все поняли из первого блока. В итоге мне удалось удержаться на пути Прорицания, потому что я видела сквозь морок, но это не было мне по душе.

– Третье око – одновременно дар и проклятие, милые сестрички! – с драматичным подвыванием сообщила старшая сестра Далия со своей кафедры. – Вас ждет несладкая доля, дорогие мои!

– Да куда уж слаще, – пробормотала я, кутаясь в кардиган, надетый поверх свитера.

Занятия обычно проходили по вечерам в самой дальней и самой холодной части школы. Источниками света были магические шары, излучавшие слабый лиловый свет. В классе постоянно пахло тошнотворно-сладкими благовониями. Неудивительно, что у меня каждый раз до жути раскалывалась голова.

– Сестра Далия! – позвала ее одна из самых восторженных учениц, жадно ловившая каждую бредню. – Кажется, мне только что было видение…

Преподавательница охнула и побежала к девочке, словно курица-наседка к цыплятам. Я же сосредоточилась на чтении – скорее на тупом рассматривании – расплавленного воска на блюдце.

Отчаянно хотелось спать. Дым благовоний, тихие перешептывания на заднем фоне, полумрак – вся обстановка буквально умоляла меня положить ручки под щечку и заснуть. Даже холод, пробивавшийся сквозь слои одежды, никак не бодрил.

Золотой свет, пронзающий словно тысяча лезвий.

Лепестки роз у ног

Отчаянно-горько-злобная ухмылка на обескровленных губах

– Юная сестра! – ощутила я мягкий толчок в бок. – Что с тобой?

Далия нависла надо мной. Ее маленькие черные глазки, как пара жучков бегали по мне, выискивая и выпытывая признаки пробудившегося Третьего Ока.

– Голова закружилась, – пробормотала я, не желая признаваться, что заснула на уроке.

Она недоверчиво склонила голову набок. И без того похожая на насекомое своим невысоким ростом и массивной фигурой, Далия напомнила мне агента ФБР. Но вдруг почти у половины учениц пятна воска сложились в «картину неминуемой кончины», и та была вынуждена успокаивать их, приговаривая, что «Мир за завесой тайны субъективен».

Однако так легко я не отделалась. После урока Далия поманила меня в свой кабинет-каморку за классом и усадила за пыльный стол, уставленный уже почерневшими от чая чашками, контейнерами с пучками трав, полуоплавленными свечами и другими материалами для уроков

– Как тебе осколки? – спросила она, наливая мне отвар, которым отпаивала всех замерзших.

– Простите? – осторожно поинтересовалась я, все еще надеясь уйти от ответа.

– Осколки, – повторила преподавательница, пододвигая чашку ко мне, – образы и символы из будущего, что посланы тебе из-за Завесы.

Ей невозможно было соврать, как, впрочем, никому из ведуний. Даже если они не могли копаться в мыслях, то считать эмоции, малейшее смятение или злой умысел – на раз, два, три.

По крайней мере, мне так казалось.

– Фигня какая-то, если честно. Словно кадры в фильме заели.

Далия расхохоталась, откинув голову назад. Ее русые волосы с сединой выбились из-под черного бархатного обруча и обрамили лицо забавными локонами.

– Первый раз на моей памяти слышу такое сравнение, – ответила она, – видишь ли, Маргарита, осколки не просто кадры. Это послание, которое ты должна считать. Магия поможет тебе в этом.

Я поежилась. Как раз-таки магия у меня не шла. В один день на уроках госпожи Клариссы я могла заставить канделябр порхать вокруг стола или превратить белый цветок в розовый, а в другой – не могла и открыть силой мысли учебник на нужной странице.

– Старшая сестра Далия, а можно ли отказаться от магии? – вежливо поинтересовалась я.

Ее густые брови стремительно взлетели вверх. Она прижала руку к груди и выдохнула:

– Отказаться? Как ты себе это представляешь?

– Ну, чик, и все! – изобразила я пальцами лезвия ножниц.

Старшая сестра Далия посмотрела на меня так, словно у нее спросили, каким способом удобнее разделывать людей. Придя в себя, она вкрадчиво произнесла:

– Магию ни в коем случае нельзя отвергать от себя. Скажи, можно ли заставить свою кровь охладеть? Или поменять местами сердце и желудок?

Эти иносказания вывели меня из себя. Я нуждалась в ответах, но никто не спешил мне их давать.

– Я была нормальной! А потом вдруг с бухты-барахты меня объявили ведуньей и отвезли сюда! Так что это точно не моя природа!

Преподавательница сощурилась и произнесла уже не таким благодушным тоном, каким разговаривала со мной мгновение назад:

– Ты считаешь нас ненормальными? А кто, позволь спросить, нормален? Твоя прелестная Куратор, отродье семьи кровопийц?

– Не смейте так говорить об Элине! – заорала я. – Она уж куда добрее вас!

Далия в ответ лишь усмехнулась. Она забрала у меня чашку и указала на дверь со словами:

– С глаз моих долой. И подумай хорошенько над своими словами!

На следующий же день путь Прорицания был для меня закрыт. Пришлось бороться со сном на пути Астрономии, куда меня все же взяли скрепя сердцем.

Преподавательницы школы Ронетт были хорошими, я не соврала ни в едином своем слове. Но существовал парадокс:

Никто из них не мог помочь мне перестать бояться самой себя