Текст книги "Седьмое чувство. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Майя Зинченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

– Неудивительно… – пробормотал Клемент, делая вид, что ему нужно больше света и заходя охраннику с правого бока.

Одним молниеносным движением он вытащил из сумки тряпку, пропитанную сонным отваром, и зажал ей рот и нос караульного. Смотрящий как куль муки упал на пол. Когда он утром проснется, то не вспомнит о том, что у него был посетитель.

– Ух, – Клемент вытер набежавший пот, – это оказалось совсем несложно. Да простит меня Создатель.

Он повернулся к решетке, за которой находились осужденные. Они лежали на голых камнях, им не бросили даже соломы. Никто не спал.

Клемент оттащил караульного с прохода и, отыскав у него ключ, поспешно открыл им дверь камеры. Но тут его ждал неприятный сюрприз. Все взрослые пленники были попарно закованы в цепи, которые проходили через железное кольцо, прикрепленное к стене.

– Ты что задумал? – спросил его мясник. – Сколько можно нас мучить? Хоть ночью оставьте в покое.

Не нужен был яркий свет, чтобы разглядеть, что лицо мясника было в кровавых подтеках. Его сын, лежащий рядом, прикрыл рукой лоб. Клемент заметил, что два пальца на руке были сломаны и теперь сильно распухли.

– За что тебя избили?

– Я не привык, чтобы меня сажали на цепь как дворового пса…– сказал мясник. – Да и с кем я разговариваю? Еще один монах… С чем на этот раз? По-моему вас и так было многовато на сегодня. Ну, зачем ты пришел?

– Чтобы освободить вас.

Одна из женщин обрадовано всхлипнула:

– Избавитель!

– Подожди! Не будь дурой! Это всего лишь очередная уловка, – прикрикнул на свою жену резчик. – Его же подослали, чтобы он разыграл перед нами этот спектакль. Мы раскусили тебя, монах. Теперь можешь убираться!

Резчик тоже был сильно избит. Видно и для него цепи оказались чрезмерно тяжелы.

– Вы не понимаете, я говорю серьезно. Я и охранника для этого усыпил и кое-какие вещи собрал.

Клемент был в растерянности. Он считал, что заключенные обрадуются, узнав, что он хочет освободить их. Но они, по вполне понятным причинам, ему не доверяли. Ряса автоматически делала монаха врагом.

– Да-да, проваливай… – буркнул мясник. – Мы же страшные некроманты и сейчас сожрем тебя живьем. Вместе с душой.

– Мне бы только снять с вас каналы, а уже за ограду я бы вас вывел. А там и до леса недалеко, – сказал монах, не слушая его.

– И приятелю своему скажи, чтобы он прекратил на полу валяться.

– Он мне не приятель. Он один из Смотрящих, и очнется еще не скоро.

– Значит ты не один из них? – в глазах мясника блеснул маленький лучик надежды и тут же погас. – Нет, не верю.

– Это правда! – возмутился Клемент.

– А, выбора-то все равно нет… – он чуть качнул головой. – Кто же ты, переодетый спаситель?

– Какая вам разница? – спросил монах, пытаясь сломать ножом крепление.

– А я тебя узнала, – неожиданно сказала жена резчика.

Муж удивленно посмотрел на нее.

– Да, он неоднократно бывал у нас в лавке. Еще мальчиком. Мы были дружны с его родителями. Помнишь его, – обратилась она к мужу, – это Клемент. Он рано осиротел и с тех пор воспитывался в приюте.

– Неужели за эти годы я нисколько не изменился? – удивился монах.

– Нисколько, – женщина грустно улыбнулась и прижала к себе дочь. – Не ожидала, что придется встретиться с тобой при таких грустных обстоятельствах. Нас скоро казнят.

– Не казнят, – монах упорно воевал с кандалами.

– Ты не веришь, что мы убили того молодого парня? Патрика?

– Не верю. Поэтому и помогаю.

– Но ведь ты тоже монах! – вмешался мясник. – И я тоже узнал тебя, Клемент. Ты должен быть с ними заодно. Это ловушка… Тебя послали, чтобы ты втерся к нам в доверие, и проследил, где находится наше логово. А мы не знаем, где оно находиться… – Он рассмеялся неприятным дребезжащим смехом. – Меня уже спрашивали.

– Чушь какая! И не поднимайте шум, а то мне придется составить вам компанию на площади. Я очень рискую, находясь здесь. И для меня наказание будет более страшным, чем ваше.

– В этом городе больше не осталось хороших людей, – с горечью сказал мясник, делая безуспешную попытку подняться. – Одни предатели. Никому нельзя доверять.

– А что это такое? – Клемент взял в руки глубокую миску, на дне которой плескались остатки темной жидкости.

– Вода. Дрянная на вкус, но нас мучила сильная жажда, и выбирать не приходилось. Ее принесли сразу после заката. – Заключенный кивнул в сторону маленького зарешеченного окошка, сделанного для вентиляции подвала. Днем оно служило единственным источником света.

Монах, поморщившись, принюхался и, окунув в воду палец, осторожно лизнул его.

– Тьфу! – он поспешно сплюнул и с несчастным видом посмотрел на людей. – И вы выпили ее, да?

– Да, – прошептал резчик, чувствуя недоброе. – Не надо было?

– Не надо, – у Клемента опустились руки. – Смотрящий Пелес решил перестраховаться на случай вашего побега и загодя дал вам яд.

– А ты уверен? Я думаю, что всякий может ошибаться. Мы же еще живые, с нами все в порядке.

– Он действует медленно, но неотвратимо. Вам дали вытяжку из медового корня. Если взять несколько капель, то это лекарство, но если больше – смертельный яд. Судя по стойкому запаху, доза в несколько раз превышает смертельную.

Он с отсутствующим видом поставил миску назад. У монаха было такое чувство, будто бы это он виновен в их гибели.

– А противоядие?

– Когда вы в последний раз принимали пищу? – спросил монах притихших узников.

– Вчера, – одновременно ответили те.

– Поздно. Вы выпили воду на пустой желудок, и яд уже проник в кровь. Вам осталось четыре, максимум пять дней.

– И каким ветром тебя занесло сюда…– проворчал мясник. – Ты отнял у нас последнее. Надежду на чудо. Лучше бы ничего не говорил.

– Если бы я только мог помочь, но я бессилен. – Клемент был так расстроен, что едва мог говорить. – Даже если я избавлю вас от цепей, вы все равно умрете.

– Спасибо, дурной вестник. Нашел чем нас порадовать, – съязвил мясник. Он осторожно дотронулся до волос жены. – Постарайся уснуть, родная. Нам недолго осталось мучиться.

– Я не пила воду, мама, – тихонько сказала дочь резчика.

Та недоверчиво посмотрела на нее:

– Правда?! Но ты же… Я сама видела, как ты взяла миску.

– От нее воняло болотом, и я не смогла сделать ни глоточка.

– Какое счастье! Это же настоящее чудо! Хоть ты спасешься! – мать крепко обняла девочку и умоляюще посмотрела на монаха. – Вот наша единственная надежда. Не дай ей погибнуть. Уведи ее отсюда! Подальше от этого кошмара!

– Ольма, ты доверишь этому мужчине нашу дочь? – резчик, сжав губы сверлил Клемента взглядом. – Кто знает, что он за человек? Ты знала его ребенком, но что за мысли в его голове?

– С ним ей все равно будет лучше, чем здесь, – она поцеловала дочь в висок. – Тюрьма – не место для маленьких девочек. Не говоря уже о плахе. Я верю ему. Если он решился пойти против воли остальных, значит, его душа еще не совсем зачерствела и он ее не обидит. Иди, – она решительно подтолкнула дочь к монаху. – Видишь, ее не стали заковывать, так что с этим сложностей не будет.

– Но куда я ее дену? – монах озадаченно посмотрел на ее родителей. Он был растерян. – Я рассчитывал вывести вас из монастыря и проводить до границы леса, а потом снова вернуться обратно. Но не могу же я бросить девочку одну ночью в лесу? Куда она пойдет? Тем более там волки…

– Правильно, не можешь. Поэтому твой долг отвести ее к родственникам в Плеск. До него всего-то пять дней пути.

– Да, я знаю, где находится это село, – монах нахмурился. – Но когда станет известно о моем исчезновении, остальным все станет ясно. Я не смогу вернуться обратно.

– А разве тебе есть куда возвращаться?

Ее слова были прерваны стоном молодого парня, помощника мясника. Он перевернулся на бок, звеня цепями, и тяжело вздохнул. Его бедро было раздробленно дубиной. Парень спасался от невыносимой боли только тем, что, то и дело погружался в спасительное забытье.

– Уходи как можно скорее. Наша дочь не должна погибнуть. Ее жизнь целиком находится в твоих руках.

– Хорошо, – монах решился. – Я отведу ее в Плеск. Можете быть спокойны. Попрощайся, с родными, – кивнул он ребенку. – Только недолго.

Девочка поцеловала мать, отца – те не смогли сдержать слез, и, обняв их в последний раз, несмело стала рядом с монахом.

– Клемент, у меня к тебе просьба… – резчик сглотнул комок, стоящий в горле и нервно облизал разбитую губу. – Если ты еще не забыл, что значит милосердие, то окажи мне последнюю милость, – он сделал характерный жест рукой проведя большим пальцем по горлу.

– Убить? – Монах отшатнулся. – Никогда!

– Тогда оставь нам тот нож, которым ты ковырял это безжалостное железо. Он выглядит довольно острым. Нет ничего хуже, чтобы быть замученными в угоду толпе. А я слишком люблю свою жену. Ты… понимаешь меня?

– Да, понимаю… – Клемент чуть помедлил, но все-таки вложил нож в его холодную руку. – Раз уж мы не можем выбрать, как нам жить, мы еще можем выбрать, как нам умереть, – он нахмурился. – Входов в этот мир – только один, но выходов из него много. Желаю найти лучший из них.

– Правильно, – обрадовался мясник. – Вот это по-мужски. Серые кровопийцы сильно удивятся, придя к нам утром. Мы испортим им праздник, – и он радостно улыбнулся.

– Пускай благой Свет примет вас! Идите к нему.

После этих слов Клемент взял девочку за руку и вывел ее из камеры. Дверь он снова закрыл, а ключ спрятал в щели между камнями. Он шел быстро, не оборачиваясь. Его спутница едва поспевала за ним.

Что ж, он не сумел спасти этих людей, но он все равно облегчил их страдания. К тому же он избавит от верной смерти эту девочку, а одна человеческая жизнь также ценна, как и целая тысяча. Теперь у него была новая цель, новая задача. Трудная задача, нужно признать… Но не стоит придаваться унынию. Через несколько дней он доставит ее в Плеск, и отправиться дальше странствовать, как в свое время Святой Мартин. Ему незачем даже возвращаться в келью. Все необходимое уже было в его сумке.

Поднявшись на первый этаж, Клемент резко остановился. Он почувствовал, что за его спиной кто-то есть и медленно обернулся.

Но в коридоре было пусто. И хотя он никого не увидел, ощущение чужого присутствия осталось. Монаху стало жутко. Он не верил в истории о призраках и решил, что во всем виновато его воображение. Но тут Клемент краем глаза заметил туманную тень и почувствовал на щеке теплое дуновение. Неужели это все-таки духи?

– Тебе тоже не по себе? – шепотом спросила девочка. Она хорошо держалась: не плакала, была серьезна, словно взрослая.

– Да, есть немного…

Теплый ветер сменился резкой прохладой обычной для монастырских коридоров.

– Едва ли нам стоит здесь задерживаться, – пробормотал монах.

Пройдя под лестницей, они вышли к черному ходу. Клемент поднатужившись, сдвинул с места тяжелый засов. Когда засов дошел до упора, вместо обычного скрежета и скрипа раздался лишь негромкий лязг. Продумывая путь к отступлению, монах заблаговременно смазал его.

До западных ворот было всего тридцать шагов, но каждый из них показался Клементу длинной с целую вечность. Деревья, сбросившие последние листья стояли голыми, и на их тень нельзя было рассчитывать. Да еще луна, как назло выбралась из-за облаков и давала слишком много света.

На башне находится дежурный, и если он посмотрит вниз, то обязательно заметит беглецов. Если бы это был кто-то из своих, с ним еще можно было бы договориться, что-нибудь соврать, наконец. Но все ключевые посты, вроде наружной охраны, были отданы Смотрящим, а ни с одним из них договориться было нельзя. Он бы сразу поднял тревогу.

Но Проведению было угодно видеть их живыми, а не пойманными и казненными. Иногда Боги забавляются, продлевая нашу жизнь и вместе с нею наши мучения. Дежурный их не заметил, и они беспрепятственно покинули территорию монастыря. Ключи от ворот Клемент швырнул в кусты. Он больше не собирался сюда возвращаться.

Все еще не веря в свою удачу, монах припустился бежать. Девочка за ним не успевала, и ему часто приходилось останавливаться и подгонять ее. Они свернули с дороги, и теперь их путь лежал через засохший кустарник, достигавший колена. Он то и дело цеплялся за рясу Клемента, но мужчина не обращал на это внимания, автоматически топча и ломая особо зловредные ветки. Через десять минут его спутница не выдержала и с всхлипом остановилась.

– Я ногу порезала!

– А? – он посмотрел вниз и ахнул. – Да ты же босая!

– Конечно. А ты что слепой? – она уже размазала по щекам первые слезы и вот-вот готова была по-настоящему разреветься.

– Где твоя обувь? – Клемент беспомощно оглянулся по сторонам, словно она могла лежать где-то рядом.

– Я ее потеряла, когда меня схватили. Еще утром. Смотри! – она показала ступню.

Клемент сначала прищурился, а затем нахмурился, разглядев длинный порез, из которого текла струйка крови.

– Нам надо уйти глубже в лес, а потом я займусь твоей ногой.

– Я не могу идти, – покачала головой девочка. – Тем более по этим колючкам.

Монах не говоря больше ни слова, взял ее на руки и понес. Девочка оказалась нелегкой ношей, к тому же ему изрядно мешала набитая до отказа сумка, висевшая через плечо. Он выдохся уже через две сотни шагов, но упрямо не подавал вида. Только стал тяжелее дышать и немного медленнее идти.

Невдалеке показались первые стройные ряды елей. Вообще-то лес, куда они направлялись, был смешанный, но вокруг монастыря росли именно хвойные деревья. Видимо это объяснялось песчаным составом почвы.

Как только они вступили в лес, монах с облегчением поставил свою ношу на землю. Несмотря на холодную ночь, он взмок от пота.

– Тут же кругом еловые иголки, – с укором сказала девочка.

– Ты для меня слишком тяжелая, – признался он. – Я не могу нести тебя дальше. И здесь это практически невозможно – мешают ветки.

Он стоял, не двигаясь, ожидая пока глаза привыкнут к перемене освещения. Здесь, в лесу, среди еловых лап была совсем другая атмосфера. Другие запахи, другие звуки. Как будто бы тебя накрыло толстым одеялом, отгородив от остального мира.

То тут, то там видны светящиеся точки глаз и слышен подозрительный хруст. Лесные звери замерли, изучая людей, но, решив, что они не представляют для них интереса, вернулись к обычной игре в охотника и жертву.

Внезапно монаху пришло в голову, что он даже имени своей спутницы не знает.

– Как тебя зовут? – спросил он девочку.

– А тебя?

– Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

– А ты?

Монах ранее не имел опыта общения с двенадцатилетними девочками. Приют при монастыре был исключительно для мальчиков, к тому же дети до этого момента и их психология его вообще мало интересовали. Благоразумно решив сберечь время и нервы, он сдался и ответил:

– Мое имя Клемент.

– А мое Мирра.

– Как?

– Мирра, – повторила она. – С двумя "р". Это очень важно. Я не люблю, когда в моем имени теряют букву, – сказала девочка, и поежилась от холода.

– Ты с таким знающим видом говоришь про буквы, будто бы умеешь читать.

– А вот и умею. Меня сестра научила.

– У тебя еще и сестра есть?

– Она мне ненастоящая сестра. Она мне подруга, хоть и старше меня на пять лет. Возраст ведь не очень важен. Клемент, а почему мы сначала бежали, а теперь стоим? Я уже замерзла.

– Сейчас пойдем, – он достал одеяло, развернул его и накинул на плечи девочки.

На ней было надето только двойное шерстяное платье, достаточно теплое, но порванное в нескольких местах. Плохая защита от осеннего холода.

Монах перевесил сумку на другое плечо, без одеяла она была не такая объемная, и пошел вперед. Мирра сама взяла его за руку.

– Клемент, а ты всегда был монахом? – шепотом спросила она.

– Нет, не всегда.

– Значит, тебе нестрашно уходить оттуда? – она кивнула в направлении монастыря.

Клемент промолчал. Ему было страшно. Он всегда боялся того, что ему придется оставить привычный мир и выйти на дорогу. Он не раз представлял себе, как это случится, но ни разу его воображение не заходило так далеко. Действительность оказалась более фантастичной, чем все его выдумки вместе взятые. И вот теперь ему приходится бежать по лесу с незнакомой девочкой, оставляя за спиной все, что было дорого на протяжении всех этих лет. Из монастыря он унес только воспоминания…

– Я действительно не могу идти, – девочка дернула его за рукав, всем своим видом показывая, что она больше не двинется с места. – Правда. Мой папа говорит, что ночью по лесу ходить нельзя.

– Почему?

– Ну… – тут к делу подключилась ее фантазия и она сказала. – Можно разбудить лохматую тень, которая живет в дуплах и она съест тебя.

– Со мной лохматой тени можно не бояться. Я больше опасаюсь выколоть себе глаз какой-нибудь веткой.

– У меня ими уже все лицо исцарапано. И паутина в волосах, – пожаловалась Мирра. – Что ты делаешь?

– По твоей просьбе ищу место для ночлега. Если нам удастся поспать до рассвета, я буду только рад.

– А утром ты сделаешь мне сандалии?

– Я монах, а не сапожник.

– Но не ходить же мне босой! Я еще раз порезалась. Вот здесь и здесь, – она с готовностью и даже с некоторой гордостью показала, где конкретно.

– Замечательно… – проворчал Клемент.

Они не так уж далеко прошли вглубь леса, чтобы чувствовать себя в безопасности, но ночью идти в самом деле не стоило. Им нужно было отдохнуть, чтобы завтра миновать хвойный участок леса и выйти на дорогу, ведущую в Плеск.

Стало совсем темно, видимо луна снова скрылась за облаками.

Наконец, монах выбрал подходящую ель, и с хрустом принялся ломать ветви. Одна, вторая, третья… Девочка бросилась помогать ему, но он молча отстранил ее. Не хватало еще, чтобы она руки себе занозила.

Наломав достаточное количество ветвей, он застелил ими землю под деревом. Нижние лапы, нависшие козырьком, образовывали крышу их убежища. Спать будет жестко, но зато сухо. И дождь не страшен.

– Ложись. Сумку мою возьми. Положишь себе под голову.

– А ты?

– Я лягу рядом.

– Тут полно пауков, – Мирра с опаской заглянула под дерево. – Они меня наверняка укусят.

– Пожалуйста, не испытывай моего терпения, его и так совсем немного осталось, – Клемент с хрустом отломил мешавшую ему ветку. – Пауки сами тебя бояться. К тому же у пауков нет зубов.

– Откуда ты знаешь?

– Читал.

Сраженная этим аргументом Мирра без дальнейших разговоров полезла под ель. Она закуталась в одеяло и, похоже, чувствовала себя неплохо, чего нельзя было сказать о монахе. Как только он лег, то сразу понял, что заснуть, несмотря на усталость, ему не удастся. Виной тому были две причины: во-первых, он был слишком взбудоражен недавними событиями, во-вторых, лежа без движения он тут же начал замерзать.

Ноги и руки превратились в ледышки. А он-то воображал, будто бы привычен к холоду. Ряса, вопреки обыкновению, совсем не грела. Хорошо бы сейчас выпить чего-нибудь горячего, вроде отвара из ромашки или шиповника, но об этом можно было только мечтать.

В воздухе чувствовалась сырость. Монах натянул на голову капюшон и как мог, спрятал в рукава озябшие руки. Где-то вдалеке заухал филин. Совсем рядом с елью, под которой они лежали, пробежал какой-то мелкий грызун, насторожено замер, слушая филина, и с шелестом исчез в пожухлой траве.

– Ты спишь? – Мирра тихонько постучала по спине монаха.

– Нет. А что?

– Просто спрашиваю. Если ты не спишь, значит мне уже не так страшно. – Она помолчала немного и добавила. – А я еще увижу родителей? Или это невозможно?

Монах только вздохнул. По его расчетам выходило, что если резчик всерьез собирался воспользоваться ножом, ее родителей уже не было в живых.

– Не знаю.

– Если они умрут, то мне все жизнь придется провести у тетки, которая живет в Плеске, – она перевернулась на бок. – Буду пасти свиней, гусей и убирать в доме. Я была у нее маленькой девочкой и даже не помню, как она выглядит. Это было давно – пять, а может быть шесть зим назад. На праздники, – она снова замолчала, размышляя. – Я люблю папу, несмотря на то, что он на меня часто кричал и ругал даже за то, чего я не делала. Мне будет жаль, если я их больше не увижу. Клемент… Но ведь все люди умирают, в этом нет ничего удивительного, правда?

– Я рад, что ты так спокойно об этом говоришь.

– Это я сегодня спокойна, а завтра у меня будет истерика, вот увидишь, – пообещала Мирра. – Просто сейчас я не могу плакать. Я слишком устала, и все чувства стали как будто ненастоящие. У меня болят ноги, я хочу есть и пить.

Монах потянулся к сумке, достал оттуда флягу и протянул ее девочке.

– Здесь вода.

– Спасибо, – она жадно схватила ее, но, несмотря на все старания, не смогла вытащить затычку.

Клемент помог ей, и заодно сам сделал несколько глотков.

Вода была холодной. Так всегда – мечтаешь о горячем укрепляющем отваре, а получаешь обычную холодную воду.

– Клемент, почему ты освободил меня и не похож на остальных монахов? – спросила девочка, возвращая ему флягу.

– Давай все разговоры отложим до завтрашнего утра, хорошо?

– Ты не хочешь сейчас со мной разговаривать? А завтра будешь?

– Буду. Если ты пообещаешь замолчать и уснуть в кратчайшие сроки, – он повернул голову. – Это для твоей же пользы. Если не хочешь спать, то лежи молча. Завтра нам предстоит большой переход, и ты нужна мне отдохнувшей. Я не собираюсь снова нести тебя на руках.

Вместо ответа Мирра прижалась к его спине в поисках тепла. Монах непроизвольно вздрогнул. Он всегда избегал каких-либо прикосновений – случайных или дружеских, считая, что у него должно быть так называемое личное пространство. И вот, в один миг его тщательно оберегаемое пространство было бесцеремонно нарушено этой девочкой, которой было безразлично, что он думает по этому поводу. Ей было холодно – и это главное.

Клемент подождал некоторое время, прислушиваясь к ее дыханию, и отодвинулся от Мирры настолько, насколько позволяла их импровизированная подстилка.

В бок, словно наказание свыше, тут же впился острый сучок, заставив его вернуться в прежнее положение.

Ну что ж, если ему суждено этой ночью быть грелкой, так тому и быть.

Жаль отсюда не видно звезд на небе… Только черные силуэты деревьев. Звездами можно было бы любоваться, придумывать им новые имена, считать, наконец. Это наверняка усыпило бы меня лучше, чем любое снотворное.

Какая странная непредсказуемая жизнь нынче выдалась у монахов. Еще вчера ты занимался обычными делами, а сегодня ночуешь под какой-то елью, словно преступник, да еще в весьма странной компании. Не дай Свет, Мирра окажется из того особого типа детей, у которых рот не закрывается ни на минуту. И тогда, прощай тишина, прощай молчание…

Сегодняшние расспросы можно списать на нервное потрясение, но если так будет продолжаться дальше, то он или оглохнет или сойдет с ума. И первое, и второе – крайне нежелательные вещи. Сумасшедший монах – жалкое зрелище.

Когда обнаружат, что он исчез, Пелес сразу догадается, что к чему. Смотрящий не знает, куда они направляются, не знает конечной цели, но его будут искать. Его и девочку. То есть монаха и девочку. Пелес так просто не сдается и ничего не прощает.

Я понял это уже давно, только вот знание об этом сидело так глубоко, что понадобилось немало времени, чтобы в полной мере осознать это. Выходит, нужно будет избавиться от рясы, переодеться крестьянином и сделать что-то с платьем Мирры. Бедный крестьянин с сыном, идущий в город на заработки привлечет гораздо меньше внимания. Осенью их немало на дорогах.

Если бы Рем прямо сейчас вложил ему в руку нож и попросил убить Пелеса, что бы я сделал? Когда разговариваешь сам с собой, нужно быть откровенным… Да, надо было воспользоваться шансом и спасти монастырь. Всего одним движением я мог предотвратить последующий кошмар.

Все, что Рем написал в своей записке – исполнилось. Монахи стали тюремщиками. Даже я. Если, действуя в целях самозащиты, ты отнимаешь жизнь у опасного животного, то это не убийство. А Пелес именно животное. Помесь медведя-людоеда, змеи и стервятника.

Благой Свет, и откуда у меня такие нечестивые мысли?

Я думал, что знаю людей, но мое знание оказалось ложью. Все знания наши – тлен и прах, разносимые по миру ветром. Может статься все, что меня окружает – это искусный обман? Не зря же меня не покидает ощущение нереальности происходящего. И виной тому не только нежелание принимать правду такой, какая она есть. Меня мучает нечто большое, некий невысказанный вопрос, засевший где-то глубоко-глубоко внутри.

Что имеет начало, имеет и конец… Оно не вечно, а значит, является иллюзией. Странные мысли, словно чужие, словно кто-то другой думает за меня… Да, настоящее только то, что было всегда, что неизменно. А мы приходим и уходим, мы тоже иллюзия. Слабая тень, отбрасываемая тем, чего никогда не существовало.

Я снова и снова вспоминаю пустые глаза братьев, и меня бросает в дрожь. Мне повезло, что я не разделил их участь. Эта коварная змея – Пелес, открыл западню, в которую все они попали. Это он виновен в убийстве Патрика. Только он один. Но как орден мог допустить, чтобы на такую ответственную должность назначили этого мерзкого человека?

Определенно, это нельзя пускать на самотек. Чем быстрее о бесчинствах Пелеса узнает магистр ордена, тем лучше. Как только я отдам Мирру в руки ее родственников, то со спокойным сердцем отправлюсь в Вернсток, прямиком в Вечный Храм. Там на него живо найдут управу. Его будет ждать суд и наказание соизмеримое творимым бесчинствам.

Да, жаль не видно звезд на небе, без них так трудно заснуть. Из окна моей кельи всегда были видны несколько звезд, словно чьи-то глаза смотрели на меня с ночных небес.

Кстати о глазах… Вон там, то и дело мелькают желтые огоньки. Неужели волки? Ходят кругами, присматриваются, вернее принюхиваются… Но почему-то мысль о возможном нападении волков, меня пугает и будоражит меньше, чем воспоминание об оставленном монастыре и узниках в подвале. Монастырь совсем рядом, мы углубились в лес едва ли на километр. Нет, даже меньше.

В монастырском дворе остались два земляных холма, под которыми покоятся дорогие моему сердцу люди – Бариус и Рем. Патрика тоже жаль… Он погиб ужасной мучительной смертью.

Хватит! Что толку думать о покойниках? Теперь мое внимание нужно живым, тем более что пока есть память, они останутся со мной навсегда. И даже если меня не станет, они все равно будут со мной. Ведь в этом мире ничего не исчезает бесследно.

Моя вера в Свет непоколебима. Я живу с мыслями о нем, я следую туда, куда он ведет меня. Долой пустые бездумные молитвы! Святой Мартин учил, что частица Света находиться в нашем сердце и если вокруг беспроглядный мрак, надо остановиться на мгновение и послушать его тихий шепот. Сердце никогда не молчит.

Иногда, когда я допоздна засиживался в библиотеке, мне казалось, что я слышу обещанный шепот. Такой таинственный, манящий, обещающий поведать правду об этом мире, сулящий истинное знание. Я силился разобрать слова, но стоило мне начать прислушиваться, как всякие звуки пропадали, оставляя меня в недоумении. Что же я слышал – настоящий голос или шипение свечи, одиноко стоящей у меня на столе? От усталости может привидеться и не такое.

Братья рассказывали, что во время ночных молитв в дымке ламп им мерещились танцующие обнаженные девы. Я тоже видел их – два или три раза. Тогда мне едва исполнилось четырнадцать. По совету наставника я разделся до нижнего белья, и трижды оббежал вокруг монастыря. Это было в разгаре зимы, снег стоял по колено и эту пробежку я запомнил надолго.

Больше проблем с девами из дыма у меня не было. Как только вокруг меня начинали возникать туманные видения, не дающие заснуть, я вспоминал тот снег, и они тут же пропадали, не успев оформиться, как следует. Видения хорошо прогоняет тяжелая до изнеможения работа и самобичевание. И если первый способ мне был хорошо знаком, то с последним я предпочитал не связываться.

Конечно, женщины вызывали у меня понятный интерес, но монашество и обычная жизнь – вещи несовместимые. Я должен быть чист душой, а если мне придется завести семью, то я навсегда погрязну в житейских проблемах. Ежели мужчина в состоянии прожить без женщины, значит общение с ней – это излишество, коего нужно всячески избегать. Целомудрие и еще раз целомудрие.

По крайней мере, в свои двадцать восемь мне принять это проще, чем в шестнадцать.

Готов поспорить, Святой Мартин, до того как его озарило, не был таким уж бестелесным существом. Крамольная мысль, но зато здравая… Он же не попал в монахи как я, прямо с сиротской скамьи. Говорят, у него была семья. Не знаю, насколько этому можно верить, но даже лучше, если это именно так. Святой Мартин – это живой человек, а не восковая кукла или аляповатый рисунок.

Утром мне предстоит общение с одной юной особой противоположного пола, и я совершенно не знаю как себя с ней вести и что говорить. Я не умею обращаться с детьми, тем более девочка недавно пережила глубокую душевную травму. Мой долг требует, чтобы я нашел для нее слова утешения, иначе какой из меня последователь Света, но что я скажу Мирре?

Тяжелая задача. А что, если у нее действительно будет истерика? Она ею уже угрожала.

Смирение, смирение, смирение… Смирение – удел сильных.

Скоро рассвет, а мне все еще не хочется спать. Если бы не этот проклятый холод, пробирающий до костей, я бы давно заснул. Нельзя даже вытянуться в полный рост, чтобы дать телу как следует отдохнуть, а это значит, что утром я буду разбит.

Хорошо бы занять мысли чем-нибудь нейтральным, чтобы не болела голова. Закрыть глаза и, не обращая внимания на желтые пары огоньков, появляющихся то тут, то там, представить себе летнее звездное небо…

Клемент повернулся на другой бок, потер затекшее плечо и открыл глаза. Наступило утро. Монах был добросовестно по самый подбородок укрыт одеялом, девочки же рядом с ним не было.

– Мирра! – Он вскочил.

– Что? – еловая лапа приподнялась, и виновница беспокойства преспокойно уселась в ногах монаха.

– Ты где была? – строго спросил Клемент, но быстро спохватился. – Впрочем, не отвечай. Это не мое дело. Но в следующий раз, когда тебе нужно будет отлучиться, предупреждай меня.

– Я пыталась тебя разбудить. Честно.

– Да?… Возможно. Мне всегда тяжело вставать по утрам. Тем более что этой ночью я почти не спал. Ты не замерзла?

– Нет. Но я жутко хочу есть, – Мирра вздохнула и поежилась. – А вот ты замерз. Я поняла это по твоему лицу. До того как я укрыла тебя, оно было очень бледное, почти белое.

– А потом?

– Порозовело, – с довольным видом ответила девочка.

Клементу наконец представилась возможность хорошенько рассмотреть спасенную пленницу. До этого, по вполне понятным причинам, он не обращал внимания на ее внешность.

У Мирры были длинные светлые волосы, собранные в хвост и перетянутые кожаным шнурком. Серые глаза, тонкие, темные брови, немного вздернутый нос, веснушки – обычный набор для ее возраста. Вряд ли через несколько лет она станет красавицей, но все же будет весьма недурна собой и еще разобьет не одно сердце.