Текст книги "Седьмое чувство. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Майя Зинченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)

– Не страшно.

– Так вот, всем известно, что у человека пять чувств, которые помогают ему ориентироваться в этом мире. Зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Есть шестое – интуиция, оно присуще каждому из нас в равной степени, но далеко не все находят силы к нему обратиться. А есть еще таинственное седьмое чувство, самое важное. Чувство нашей души… Это именно оно лишает нас покоя. Заставляет искать в других людях самих себя. Все странствия, бесконечные километры дорог, пройденные нами, надежда найти что-то стоящее в новых открытых землях – это из-за него. Но так уж вышло, что от рождения наши души разделены друг с другом.

– Я совсем не понимаю, о чем ты толкуешь…

– У каждого человека есть душа, а у каждой души – ее вторая половина. Только отыскав друг друга, они, наконец, обретут покой и счастье. Им мешает все – время, пространство, смерть, жизнь… Вечное счастье, покой и единство – слишком ценный подарок, чтобы дарить его всем желающим. Поэтому мы ищем, ищем… И не находим. Или находим, но уже слишком поздно.

Старик вздохнул и замолчал.

– А что дальше?

– Дальше? Ничего. Узнать свою половину ты можешь, только заглянув ей в глаза, а дальше вас ждет свобода. Это не любовь, потому что всякая любовь имеет физическую основу, это намного больше. Ведомый седьмым чувством, ты понимаешь, что для тебя не имеет значения, кем будет твоя половина, богатой или бедной, старой или сущим младенцем. Это совершенно неважно. Шелуха обыденности с вас обоих слетает, обнажая самое главное. Ведь в этом человеке есть все то, чего так не хватает тебе.

– И ты… веришь в это?

– Так же горячо и непоколебимо, как ты веришь в Свет. Даже больше – я знаю, что это именно так. Для меня легенда перестала быть легендой.

– Твое право, – ответил Клемент.

Маг затих, видно о чем-то задумался, а монах снова погрузился в нереальный мир фантазий и кошмаров. Что такое седьмое чувство… Существует ли оно или это вымысел? Он ни к кому не чувствовал ничего подобного. Для него всегда был только Свет, перед которым меркнут все красоты мира. Если же он не прав, то чьи глаза станут для него освобождением от страданий? Серо-зеленые глаза, такие же, как его собственные… Уже не станут, слишком поздно. Ему объявлен приговор, и он больше не увидит их даже в зеркале. Счастье в человеческом теле невозможно. Кто считает иначе – слепой глупец. Мы рождены для страданий, потому что таков удел нашего тела.

Омут, в который можно погрузиться с головой, но не утонуть. Прохладная темно-зеленая вода шепчет о прошлых жизнях. Ее тихий шепот не заглушить даже ураганному ветру, но ветра и так нет. Бледный свет освещает водную поверхность, покрытую легкой рябью от человеческого дыхания.

Это море. Очень глубокое, совсем лишенное дна. Если долго плыть вниз, то дно окажется небом, а морские звезды – настоящими звездами. Они будут расти, и гореть факелами, которые сожгут тебя дотла. Так больно, что нет сил кричать, теперь ты не человек, а затравленный зверь, корчащийся от боли.

Вперед, вперед к звездам, к их обжигающему жару, ты – бабочка, летящий на свет. Душа, летящая к свету, чтобы погибнуть в его милосердном огне…

– Эй, монах! – старик склонился над Клементом. – Лучше приди в себя. От твоего крика кровь стынет в жилах даже у такого закоренелого, кхе-кхе, преступника как я.

– Я умираю?.. – спросил он, возвращаясь в реальность.

Как ни парадоксально в его ситуации, но ему стало лучше. Жар понемногу начал спадать. Маг, несмотря на свои пальцы, все еще мог лечить.

– Пока нет. Ты отключился на какое-то время, а потом начал кричать и вздрагивать, словно тебя живого пожирало чудовище.

– Лучше бы так оно и было…

– Это все последствия пыток. Если тебе удастся остаться в живых, то кошмары будут тебя преследовать долгие годы. А если нет, то надеюсь, твоя душа попадет в лучшее место, чем это. Должны же некоторые желания сбываться, хоть иногда. По тебе есть кому плакать? Родственники, друзья?

Клемент подумал о Мирре и закрыл глаза, решив не отвечать.

– Совсем никого? – удивился лекарь.

– У меня был друг. Но он ушел раньше, чем я.

– А за мной будет плакать только собака. Вернее выть. Единственное существо, которое меня понимало, которому я мог довериться, – старик покачал головой. – Ей было наплевать на то, кто я и что я не вписываюсь в картину мира воспетую орденом.

– Оставь в покое орден, – монах глубоко вздохнул. – Сколько можно?.. Да, странная ересь.

– О чем ты?

– Седьмое чувство… Признайся, почему ты так уверен в том, что оно существует?

– Ага! Тебя все-таки заинтересовал мой рассказ?

– Ты не ответил…

– Все очень просто. Видишь ли, я сам встречал человека, который был моей половиной. Эта была тридцать лет назад. – Маг оперся спиной на стену. – Я никому не рассказывал об этом… страдал молча, храня эту тайну в себе. Думал, что мне придется унести ее с собой в могилу, но видимо это не так. Я расскажу тебе, можно?

– Рассказывай… Почему же вы не заглянули в глаза друг друга?

– Я-то заглянул, а вот она в мои не успела. – Старик тяжело задышал, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. – Злой рок разлучил нас. Мы еще не были готовы для счастья.

– Что же произошло?

– Тогда, как и сейчас, я был лекарем. И мне в дом принесли умирающую девушку. Она не была особенно красива, к тому же агония последних мгновений никого не делает привлекательным. Я не знал кто она и откуда – ее нашли прямо на улице, но я сам едва не умер, когда посмотрел в ее глаза. А девушка смотрела в другую сторону. Она уже не могла увидеть меня! – Маг подозрительно громко и неестественно закашлялся. – Через мгновение она умерла. Мне осталось только похоронить ее. Вот так.

– Ты плачешь?

– Да, – признался старик. – Ничего не могу с собой поделать. Как только я вспоминаю ее, как слезы начинают душить меня. Лучше бы я никогда не встречался с ней. Это великое горе – знать, что освобождение было так близко, и упустить его. Мы думаем, что завтра как всегда наступит, и рассвет принесет с собой надежду, но после того, что случилось со мной… Моя надежда умерла. Я больше не жил по настоящему, не мог радоваться или грустить. Даже гнев мой, если мне доводилось вспылить, был какой-то фальшивый. В сердце навек поселилась тихая непроглядная печаль. Поэтому мне не так уж страшно умирать – уже все равно. Ну, монах, ты доволен страданиями мага?

– Сейчас ты просто человек, а человеческие страдания мне понятны как никогда. Мне жаль тебя.

– И на этом спасибо. Если бы ты набросился на меня с обвинениями или ругательствами, это было бы очень неприятно. Я встречал много монахов-фанатиков.

– Я никогда не был одним из них. Свет, которому я служу, не ослепляет.

– Значит ты, наверное, не из Вернстока. В этом городе все ослеплены: кто Светом, кто золотом, кто ненавистью.

– Нет, я из монастыря на севере. Это хорошее место. Пока я там жил, было тихо и спокойно, люди доверяли друг другу.

– Но потом все изменилось…

– В худшую сторону.

– Ты знаешь, что уже рассвет? Я слышу шаги в коридоре. Сейчас за мной придут. Начнут пытать… Обещали прийти с рассветом. Скажи честно, тебя мучили, потому что хотели узнать какую-то тайну?

– Да. Но я не сказал.

– Молодец. А меня будут пытать просто так, – старика передернуло от омерзения. – Казнь тоже будет показательная, для удовольствия собравшегося народа. Зверство, учиняемое над магами нынче так популярно, на него приходят посмотреть всей семьей, вместе с детьми. Что же ожидать от таких детей, когда они вырастут? Орден культивирует жестокость и не только в столице, а везде, куда он сумел дотянуться своими щупальцами. Какой все-таки неприятный звук издают сапоги палача…От их мерного скрипа делается жутко.

Теперь и Клемент расслышал шаги, которые неумолимо приближались к их камере. По коридору запрыгали блики света.

– Прощай монах. – Старик, пошатываясь, встал с пола и подошел к прутьям решетки. – Не забывай о седьмом чувстве, как не забываю о нем я. Оно придает силы.

– Прощай маг, – ответил Клемент, зная, что больше никогда не увидит этого странного человека. – Я буду молиться за тебя.

Охранник зазвенел ключами и отварил дверцу. Магу связали руки, на голову набросили мешок и увели, а перед монахом поставили чашку с водой.

– Пей! – буркнул охранник.

Клемент не заставил себя долго упрашивать, и через мгновение чашка снова была пуста. По желудку прокатилось тепло, которое перешло в легкое жжение. Клемент почувствовал у себя во рту мелкие крупинки и сплюнул. Порошок, добавленный в воду по приказу Ленца, еще не успел раствориться до конца. Монах перевернулся на спину и попытался расслабиться. У него оставалось всего несколько часов.

Только бы Мирра не пошла на площадь, только бы она не пошло туда… При здравом размышлении, насколько вообще можно здраво мыслить после двух дней пыток, он понимал, что вряд ли Смотрящие узнают и отыщут девочку в толпе. Похожих на нее девочек тысячи. Но если она сама не кинется к нему… О, Создатель, только бы она не сделала этого! Вразуми неразумного ребенка! Ей нельзя видеть, что они с ним сотворили. Мирра же может не выдержать, она импульсивна. На это-то Пелес и рассчитывает…

Это настоящий демон в человеческом обличье. Как его только земля носит! Столько хороших людей погибло, а он живет! За что Пелес так взъелся на ребенка? И на меня? Неужели из-за оживающей картины? Ларет рассказывал, что картины оживают под взглядом колдуна. Но это же ложь!

– Я не маг! – возмутился Клемент. – Кто об этом знает лучше, чем я?

Что за человек был нарисован на той необычной картине? Как ни силился Клемент вспомнить его лицо, у него ничего не получалось. От увиденного осталось только ощущение невероятной легкости и трепета. Впервые в своей короткой жизни он прикоснулся к чему-то значительному.

Клемент вздохнул. Как-то не вязались роскошные императорские доспехи с нежным цветком в руках этого мужчины. Сила и слабость помещенные вместе на одно полотно… Нет, не так. Сила и хрупкость. Ведь цветов элтана в природе больше не существует.

На монаха нахлынула грусть. Его жизнь закончится, и он уже никогда не увидит ни северных гор, ни степей весной, ни моря, ни туманных болот… В мире столько прекрасного. Пока он ехал в Вернсток он увидел так много и в тоже время так мало. Величественная красота природы не оставила его равнодушным. Если бы он мог, он бы посмотрел мир, но надежды на спасение нет…

Остается только ждать палача, почти физически ощущая, как быстро бегут минуты.

Чтобы отвлечься от боли, Клемент представил, что он лежит в своей келье. Монах так увлекся, что сам почти поверил, что его окружают родные стены, охраняющие его душевный покой от ужаса внешнего мира. Сколько часов он провел, молясь в ней?

Свет, если ты слышишь меня, то не оставишь в беде… Ничего не прошу, дай только силы вынести все это. Дай принять смерть достойно.

Перед глазами монаха проносились тусклые картины воспоминаний. Неужели это его воспоминания? Вот он стоит по колено в теплой луже, что осталась после недавнего дождя. Ему едва исполнилось три года. Он весь вымазался в грязи и это наполняет радостью его сердце. Дети для взрослого человека кажутся такими странными. Им ближе всего простота и естественность, они не утруждают себя раздумьями, не мучаются сомнениями, не думают, что о них подумают и скажут другие. Они сами – весь мир. Вселенная начинается с них, а до их рождения ничего не существовало.

Клемент в детстве тоже был уверен, что он этот мир был создан исключительно для него, чтобы он мог дышать и наслаждаться жизнью. Хотя тогда он еще не знал, что живет. Ему хотелось только одного – дышать, и каждый новый вздох он находил замечательным.

Как быстро проходит время. В коридоре уже слышны шаги – на этот раз это идут за ним. Монах был в этом уверен. Узник никогда не ошибается в подобном вопросе.

Камера осветилась светом факелов, звякнули ключи, и кто-то грубо пнул Клемента ногой в бок.

– Вставай.

Вот уж чего монах не собирался делать, так это помогать своим мучителям. Пусть тащат его волоком, но по своей воле он не никуда не пойдет.

– Он живой? – спросил один из Смотрящих, держащих факел.

– Да. Неужели не видно? Мастер Ленц нас не подвел.

Клемента насильно подняли на ноги и связали руки. Один их охранников осветил его лицо и пробормотал:

– Ну и урод. Где повязка?

– Да, точно не красавец, – согласился его товарищ. – Но видели и хуже. У этого, по крайней мере, и глаза и нос на месте. Держи, – он передал ему тряпку.

Монах вскрикнул, когда ее ткань коснулась обоженной распухшей кожи. Он дернулся, но охранники были наготове и придержали ему голову. Смотрящий немного провозился с повязкой, и она полностью закрыла лоб, а вместе с ним и клеймо. На Клемента надели грубую робу без рукавов черного цвета доходящую до колен – обычное одеяние осужденных в Вернстоке, и толкнули в направлении выхода.

На площади собралась большая толпа. Посередине стоял помост, на котором уже находилось два главных действующих лица предстоящего представления – мастер наказаний и его жертва. Внизу стояло кольцо охраны.

Клемент плохо помнил, как он попал на помост. Его везли на телеге в открытой клетке, какие-то люди плевали в его сторону и показывали пальцами. Когда Смотрящие останавливались на перекрестках, чтобы зачитать его злодеяния, в него кидали объедками и желали мучительной смерти. Их проклятья сыпались на голову несчастного монаха, словно из рога изобилия. Они долго ездили по разным улицам, все ближе и ближе приближаясь к конечной цели путешествия.

И вот они на площади. Клемент привязали за руки между двумя столбами и разорвали робу на спине. Пока Смотрящий в который раз оглашал приговор, мастер наказаний разминался с кнутом, щелкая им в воздухе под восторженные крики публики. Он хорошо знал свое дело.

В городе было по настоящему холодно, солнце скрылось за густыми облаками. Было пасмурно и дул порывистый ветер. Иногда с неба срывался колючий, мелкий, как крупа снег. Но Клемент, фактически стоявший без одежды, не мерз совершенно. Он горел снаружи и горел внутри. Ему было безразлична его судьба, единственное, чего боялся монах – это появление Мирры. Если ее схватят, все его страдания окажутся напрасными, и он уйдет в иной мир с тяжелым сердцем.

– Приступай! – кивнул Смотрящий мастеру и толпа восторженно закричала.

Тот поклонился и, перебросив кнут в другую руку, оценивающее посмотрел на свою жертву.

Первый удар, оставивший красный след, но не рассекший кожу, он нанес в полсилы, прицеливаясь. Клемент вздрогнул всем телом и зажмурил глаза. Его вскрик потонул в выкриках толпы:

– Получай грязное отродье Тьмы! Тебе и этого мало!

– Врежь ему хорошенько, мастер! Пусть отправляется к своему хозяину!

– Отдайте этого демона нам! Он больше не будет убивать детей!

Второй удар рассек кожу, и на спине выступила первая кровь. Восторгу толпы не было предела. За вторым ударом последовал третий, потом четвертый. Ноги монаха не удержали, и он повис на веревках. Палач окатил его ведром воды, приводя в чувство. Экзекуцию нужно было растянуть как можно дольше.

– Благой Свет, не оставь меня… Свет, не оставь меня… – словно заклинание не переставая шептал Клемент.

Он стойко вынес еще два удара, хотя его спина уже была близка к превращению в кошмарное месиво. Но тут посреди беснующейся толпы он услышал, как кто-то жалобно зовет его по имени. Монах вскинул голову. Он мог поклясться, что это был голос Мирры.

Нет, только не это! Лучше еще удары, сколько угодно ударов, он их все выдержит. Пожалуйста, пускай это будет не она. Пускай его воображение, пускай что угодно – да хоть сами демоны!

Но его чаяниям не суждено было сбыться. Мирра, непрестанно выкрикивая его имя, пыталась пробиться к нему поближе и этим сразу же привлекла внимание Смотрящих. Те рассредоточились и стали с разных сторон приближаться к девочке, зажимая ее в клещи. Монах хотел ей крикнуть, чтобы она убегала, но в этот момент на него обрушился очередной удар, и вместо крика из его горла вырвалось жалкое хрипение. Смотрящие приближались к ней все ближе, а она до сих пор их не заметила. Клемент вдохнул побольше воздуха и закричал из последних сил:

– Мирра! Беги!!!

Но его усилие пропало даром. Один из Смотрящих уже подошел достаточно близко и, изловчившись, схватил девочку за плечи. Она попыталась вырваться, но он держал ее крепко. Мирре зажали рот и, не поднимая шума, потащили вон с площади. Монахи не желали, чтобы раззадоренная экзекуцией толпа, узнав в девочке еще одну поборницу тьмы, разорвала ее на части. Им было приказано доставить ее к Пелесу, а они всегда неукоснительно выполняли приказы.

Клемент, не спускающий глаз с Мирры окаменел. Его шея, плечи, руки, и собственно спина – были в ужасном состоянии. Между свисающими лоскутами кожи проглядывали мышцы. Кровь пропитала остатки одежды, лохмотьями висящие на бедрах.

Но его телесное состояние было ничто, по сравнению с теми неописуемыми муками, что испытывала его душа. Когда физическая боль мучит тело, тебе кажется, что хуже ее нет ничего на свете. Но стоит прийти боли душевной, и страдания тела меркнут перед ней.

Палач уловил произошедшую в нем перемену, выкрик Клемента много чего стоил, и подошел посмотреть, что с ним такое. Он проследил взгляд осужденного, но так ничего не поняв, пожал плечами и снова принялся за работу.

Монах смотрел, как Мирру уводят все дальше и дальше. И вот она исчезла из его поля зрения, слившись с толпой. Это был конец. Монах, не признаваясь самому себе, всегда полагал, что ему предначертан особый путь, особая судьба. От рождения и до самой смерти вера в это не оставляла его. Теперь он понял, что это за судьба…

Удел отовсюду гонимого и всеми ненавидимого мученика. Перед кончиной он был обязан понять, как он ошибался. Единственный человек на этой площади которому было его жаль, погублен по его вине. Невинная детская душа в лапах лживых обманщиков и убийц. Вот и все. Его последняя надежда стала пылью.

Через пару минут один из тех, кто преследовал Мирру, вернулся. В руке он держал накидку девочки. Ту самую, с мехом, которую Клемент купил ей для защиты от зимних холодов.

Монах упал, натянув веревки до предела, и поднял к небу измученное болью лицо.

– За что?! – выкрикнул он – Боже! За что?!

Снова раздался неотвратимый свист плети.

– Мне больше незачем жить. Смерть, где же ты? – взмолился Клемент. – Приди и забери меня. Я уже переступил предел.

– Твое время еще не прошло…– раздался в ответ легкий шепот, и левое ухо монаха обдало холодом. – Слишком рано. Не сейчас.

На плечо Клемента легла рука в черной перчатке, и ее обладатель тихо произнес:

– Твои страдания не оставляют меня безучастным, – в голосе послышались хорошо сдерживаемые нотки боли, смешанные с яростью. – Помни – ты не один.

– Кто ты? – пораженно спросил Клемент, пытаясь повернуть голову. Прикосновение загадочного человека предало ему сил.

– Всего лишь тот, кого ты звал. Будь спокоен, тебе осталось недолго.

Загадочный собеседник стоял за спиной монаха, он был одет в черный плащ из тяжелой гладкой ткани с капюшоном, закрывающим его лицо. Но все равно никто кроме Клемента не видел его. Толпа по-прежнему бесновалась, упорно не замечая мрачной фигуры стоящей на помосте. Мастер наказаний прошел сквозь этого человека, словно он был не плотнее тумана.

– Не вини себя, друг мой. Бывает судьба и хуже твоей. – Монаха снова обдало холодом, и на этот раз он проник ему в самое сердце.

Клемент обмяк. Палач тут же убрал кнут и наклонился к нему. Он пощупал пульс, приподнял веки и пожал плечами.

– Все! Он умер! Правосудие свершилось. Жители Вернстока, вы стали свидетелями торжества Света.

Толпа радостно взревела, и всеобщее ликование на площади достигло своего апогея.

Вокруг стоит кромешная тьма, но странное дело – она сама является источником света, изнутри освещая этот диковинный застывший мир. Здесь нет ничего: ни прошлого, ни будущего, нет жизни. Но он не пустует.

– Добро пожаловать! – Рихтер гостеприимно развел руки. – В некоторой степени это самоуправство, но я забрал тебя к себе. Ненадолго. Я решил, что ты сейчас как никогда нуждаешься в моем обществе.

Клемент оторопело озирался вокруг.

– Где мы? Что происходит?

– У меня в гостях. Но если тебя интересует именно расположение твоего "я" – то это место находиться между мирами. На него не влияют события твоего мира и для меня это очень удобно. Правда, в первый раз, когда я попал сюда, – Рихтер покрутил головой, словно осматривался, – я не оценил преимущества этого места. Но по прошествию лет, это стало очевидным. Да ты не стой, присаживайся…

Монах обернулся и увидел, что позади него стоит что-то отдаленно напоминающее кресло. Оно было похоже на окаменевшее облако. Он с некоторой опаской сел в него. Кресло неожиданно оказалось мягким и очень удобным.

Собравшись с духом, Клемент задал вопрос, который не давал ему покоя:

– Я что, умер?

– Почему ты так решил? – Рихтер вскинул одну бровь. Его глаза были по-прежнему скрыты от монаха.

– Ну… – Клемент посмотрел на свои руки и пощупал лоб, на котором не было клейма. Даже волосы, отрезанные Ленцом, отрасли. – Мое тело стало прежним. Последнее, что я помню – это площадь… Здесь все соткано из мрака, и так как жизнь моя не была безупречной…

– Думаешь, что скоро за тобой придут демоны, чтобы взяться за тебя по-настоящему? А я – что-то вроде привратника?

Клемент несмело кивнул.

– В таком случае, я тебя огорчу, – Рихтер вздохнул. – Демоны не придут. Ты не умер. Кстати, никак демонов вообще не существует кроме тех, что ты носишь вот здесь и здесь, – он легонько постучал себя указательным пальцем по груди и голове. – Но эта страшная тайна, и я тебе ее не рассказывал.

– Ничего не понимаю…

– Так это же замечательно! – воскликнул Рихтер. – В неведении то и заключена вся прелесть. Вот один наш с тобой общий знакомый все знает, все понимает, и что ты думаешь, ему от этого легче?

– Ты опять меня преследуешь? Почему?

– Хочешь вернуться обратно на площадь к палачу?

– Я не хочу быть игрушкой в руках Зла.

– Ой, не говори ерунды, – рассердился Рихтер. – Какое из меня Зло? Ты же всегда прислушивался к своему сердцу, вот и спроси его, что оно обо мне думает.

Клемент попробовал взглянуть на мужчину беспристрастно и был вынужден признать, что его сердце не желало видеть в нем ничего плохого.

– Откуда я знаю, – проворчал он. – Может, ты околдовал меня? Я сейчас в таком состоянии, что не могу доверять своим чувствам.

– Упрямец, – губы Рихтера растянулись в улыбке.

– Ты многое можешь? – замялся Клемент.

– Ты хочешь меня о чем-то попросить?

– Там, – монах неопределенно махнул рукой, – в моем мире, осталась девочка, и я волнуюсь за ее судьбу… Она попала к Смотрящим. Помоги мне освободить ее.

Мужчина облокотился на руку и ничего не выражающим тоном произнес:

– Я не вмешиваюсь в дела людей. Их поступки – это их поступки. Судьба девочки в ее руках.

– Но ты же вмешался в мою жизнь?!

– Когда? – Рихтер пожал плечами. – Ты все сделал сам. Я не направлял твою руку, не внушал тебе никаких мыслей… Поделился информацией, но это не запрещается.

– Если бы ты не рассказал мне о кошельке с золотом, я бы не успел в Вернсток до холодов, и все сложилось бы совсем иначе! Не было бы, – монах нахмурился, – пыток, и Мирра была бы в безопасности.

– С чего ты это взял? Если бы я тогда не появился и не заговорил с тобой, ты – после того как те бандиты убили друг друга, бросился бы прочь из переулка. Споткнулся об ящик и когда поднимался, нашарил кошелек и естественно, как и всякий здравомыслящий человек, забрал его. И не надо перекладывать собственные ошибки на чужие плечи. На этих плечах и так много чего навешено.

– Я не стал бы брать чужое золото, – сказал Клемент. Немного подумав, он добавил. – Неужели то, что ты говоришь, правда?

– А как ты сейчас можешь это проверить? Никак.

– И мы бы все равно приехали в Вернсток?

– Я же сказал, что не влияю на ход событий. Ну, разве что самую малость… Но твою просьбу исполнить не могу.

Клемент замолчал, выжидающе смотря на Рихтера. Тот, по всей видимости, никуда не торопился. Он медленно снял перчатки, положил их рядом с собой на стеклянный столик, который появился прямо из воздуха и занялся созерцанием темноты у себя над головой. Рихтер казался расслабленным, но в тоже время он был напряжен, словно постоянно к чему-то прислушивался. Молчание затянулось.

Клемент не выдержал первым:

– Ну? – спросил он с легким раздражением в голосе.

– Да?

– Что я здесь делаю? Я сюда попал не по своей воле и желаю знать, зачем я здесь. Тем более что в прошлую нашу встречу, я сказал, что не желаю тебя больше видеть.

– Ты здесь, потому что мне так хочется. – Пожал плечами Рихтер. – Это очень веская причина. Кроме того, ты меня сам позвал.

– Я тебя не звал.

– Неужели? – Рихтер развел руками. – Одно из двух: или я лжец, или у кого-то очень короткая память. Я склоняюсь ко второму. А ну-ка вспомни, что ты сказал на помосте, перед тем как здесь оказаться? Знаю, это неприятные воспоминания, но сделай одолжение…

Монах заметно побледнел и сжал руками подлокотники. Если бы он знал куда бежать, он бы давно сорвался с места.

– Да, – кивнул Рихтер, – ты вспомнил. И испугался. Клемент, ты сказал дословно следующее: "Приди и забери меня. Я уже переступил предел". А перед этим ты позвал меня. Не по имени, а скорее по… Даже не знаю, как это точно назвать. Должность, призвание?

– Ты и есть Смерть? – на лбу монаха выступили капли пота.

Рихтер молча кивнул. Вид у него был довольный.

– Нет, мне все это только кажется… – выдохнул монах. – Просто очередное жуткое видение.

– Ты меня обижаешь! Это я-то жуткое видение? Ты просто жутких видений не видел. – Мужчина возмущенно фыркнул.

– Я не хотел тебя… Вас сердить. – Клемент решил, что обращаться на "ты" к Смерти для него слишком большая роскошь.

Рихтер встал с кресла и принялся мерить шагами пространство.

– Не злитесь, пожалуйста…

– Разговаривай нормально, – отмахнулся тот. – Мне раболепия и так хватает! Уж очень редко кого восхищает мой приход. Все только боятся и ненавидят.

Клемент зажмурился и обхватил голову руками.

– Неужели так трудно было догадаться? – спросил его Рихтер. – Я ведь появлялся только тогда, когда кто-то умирал рядом с тобой. Разве сложно совместить два этих факта? И потом, я сказал, что знаю имена всех людей и час их смерти… Ношу только черное… Хотя он и раньше был моим любимым цветом, но видимо обожающие розовый или белый Смертью никогда не становятся.

– Почему я не вижу твоих глаз?

– Глаза остаются в тени, потому что увидеть их и остаться в живых невозможно, – объяснил Рихтер. – Именно мой взгляд… – Он вздохнул и опустился обратно в кресло. – Но я не буду на тебя смотреть, не волнуйся. Хочу поговорить, вот и все.

– А много людей удостаиваются чести говорить с тобой?

– Немного, – Рихтер задумался. – Совсем немного. Тебя интересует, какая между нами связь? Ты ведь действительно обычный человек, ни бог, ни Избранник… Но все-таки у нас много общего и когда-нибудь ты поймешь, о чем я говорю. В этой или в следующей жизни. Да, мне не безразлично, что с тобой происходит. В мире осталось так мало вещей интересующих меня, что даже твоя скромная персона кажется мне весьма значительной. Но не обольщайся. Когда наступит срок, мне все равно придется исполнить свой долг. В покровители я тебе не навязываюсь.

– И что дальше? Странная ситуация, – обеспокоено сказал Клемент. – Я разговариваю с самим Смертью, который утверждает, что я жив. Я не умер. Как я могу проверить, что ты меня не обманываешь?

– Да с чего ты решил, что все стремятся тебя обмануть? Хотя, да… Твои последние полгода прошли под знаком лжи. Но проверить можно только одним способом, но он тебе не понравиться.

– Заглянуть в глаза и умереть? – мрачно спросил монах.

– Умница!

– Если нет никакой возможности помочь Мирре, то я не против.

– Ты что, серьезно? – Рихтер удивленно вскинул брови.

– Да, – ответил монах с особой обреченностью в голосе, – а что мне собственно терять? Я – никто. Мне незачем жить. Просто удивительно, почему я до сих пор не умер по милости Пелеса. Он приложил к этому столько стараний…

– Клемент, а как же Свет и торжество справедливости? Раньше они значили для тебя все. Ты верил…

– Я и сейчас верю. Во всяком случае, в Свет, – грустно ответил монах.

– Так что же? Ты решил сдаться?

– Я не знаю, что мне делать.

– Я тоже не знаю, что тебе делать, кроме того, что твой срок еще не пришел. После того, как мы закончим разговор, ты вернешься обратно.

– А мое тело?

– Ты про следы пыток? Они никуда и не исчезали. На самом деле, в реальности ты настолько плохо выглядишь, что на данный момент тебя посчитали умершим. Ты действительно очень близко подошел к грани, так что ошибиться было нетрудно.

Клемент с трудом сглотнул начавший появляться комок в горле.

– Ты растерян, твои идеалы втоптаны в грязь, но у тебя есть время подумать, что делать дальше. Здраво, без болей и голодных обмороков, оценить свои шансы и возможности. Если хочешь, я оставлю тебя одного…

– Нет, не надо! – поспешно остановил его монах. – Только не в этом месте.

– Оно пугает тебя? Зря, здесь очень умиротворяющая атмосфера. Но для смертного, наверное, даже слишком…

– Мне действительно надо подумать, – сказал Клемент.

Рихтер кивнул и, вытащив шпагу из ножен, принялся крутить ее в руках. Он погладил рукоять и провел указательным пальцем по лезвию. Клемент словно завороженный следил за его действиями.

– Зачем тебе оружие? – спросил он.

– Эта шпага всегда со мной. Старинная работа, сейчас таких больше не делают.

– Неужели умельцы перевелись?

– Нет, пока будут гномы, будут и умельцы, но шпаги такого уровня им больше не заказывают, а самим гномам они ни к чему. Во все времена любому другому оружию гномы предпочитали топоры.

– По некоторым твоим ответам я могу заключить, что ты не всегда был Смертью.

– Конечно же, нет, – содрогнулся Рихтер. – Такого и врагу не пожелаешь!

– Я думал, тебе нравиться…

– С ума сошел?! – возмутился Рихтер. – Как подобное может нравиться? Ты что же думаешь, я по доброй воле это делаю? Я бы променял свою участь на любую другую, хоть бы и твою, но я не могу от нее отказаться! Это сущий кошмар! Если думаешь, что ты страдал, то ты ничего не знаешь о страданиях.

– Извини, – пробормотал Клемент, вжавшись в кресло.

– А, оставь… Я зря вспылил. Некоторые вопросы для меня весьма болезненны. Может, по прошествии нескольких тысяч лет, я стану более равнодушно к этому относиться, но не сейчас. Когда-то я тоже был рожден и имел любящих родителей, получил имя, и из маленького мальчика вырос во взрослого мужчину. Когда-то… А потом я сделал одну глупость, приведшую к катастрофическим последствиям и все. Обратно пути не было.