Текст книги "Ловушка"

Автор книги: Майте Карранса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Цицерон

Прошло уже тридцать девять часов, двенадцать минут и семь секунд, как он был лишен возможности войти в Интернет. Он не знал, не синдром ли это, но у него дрожали руки, затуманился взгляд и возникло желание убить кого-нибудь. К примеру, этих трех отвратительных девиц, летевших вместе с ним в тот же отвратительный город и прожужжавших ему все уши потоком отвратительных глупостей.

Он до сих пор ничего не знал о Тане, Варлике и Херхесе. В добавление ко всему, Мириора можно было считать таким же мертвым, как и Тутанхамона, и во всем этом был виноват он, Цицерон.

Хуже всего, что все вокруг вели себя так, будто его не существовало, углубившись в чтение журнальных репортажей о кровавых событиях, переживая за знаменитых людей, а Цицерону уделяя ноль внимания. Окружающие не отрывали глаз от цветных фотографий, хотя вовсе не были обязаны сочувствовать его несчастью или интересоваться его душевным состоянием, которое выражало его лицо, а оно было подавленным.

«К сожалению, я этого не видел», – отвечали бы они каждому судье, обвинившему их в нежелании сотрудничать. И дело было совсем не в том, что у кого-то не было желания ничего замечать.

Цицерон чувствовал, что ему страшно. Он долго разглядывал себя в зеркале, удивляясь, почему не смог не привлечь к своей особе ничьего внимания: под его глазами залегли огромные темные круги, сам он был бледный, осунувшийся, а его глаза сильно покраснели, оттого что, оставшись один, он много плакал.

Если честно, все это было побочным эффектом неудачной голодовки, которую он устроил Леоноре, чем в первую очередь воспользовалась его толстая сестра, не преминувшая проглотить его ужин, завтрак и обед. Леонору, правда, это нисколько не смутило – она стала бесчувственной рабыней Эрнесто, который держался жесткой линии и заявлял, что тело человека способно вынести тридцать семь дней без еды, так что его сын, вернувшись из поездки, сможет прожить еще четыре из них и даже успеет составить завещание. Конечно, если не будет есть в Ирландии, чем Цицерон пригрозил родителям.

Информацию о голоде и его последствиях Эрнесто узнал с помощью поисковой системы «Google» и угодил в хитрую ловушку, ведь Интернет был его личным злейшим врагом. И почему отец доверял только «Google», снабжавшему его столь банальными сведениями?

Однако то обстоятельство, что сын будет отсутствовать дома целых тридцать семь дней, успокоило Леонору, радовавшуюся, что ей не придется заботиться о его питании и других второстепенных потребностях.

Очень хорошо. Цицерон решил припомнить другие способы сделать родителей козлами отпущения, а именно найти вариант, который позволит ему умереть еще быстрее, причем не столь болезненным способом. Кажется, он слышал что-то о смертельной токсичности мыла… Почему бы и не попробовать? Это был бы простой и довольно экономичный способ покончить с собой. (И теперь у Цицерона всегда был с собой кусок мыла.)

Цицерон огляделся вокруг. И почему ни у кого нет глаз во лбу? Даже самый недалекий человек без труда мог бы понять, что в самолете находится подросток, готовый наложить на себя руки.

Уже более тридцати семи часов мысль о смерти не выходила у Цицерона из головы. Он был просто убежден, что лучше избавиться от отвратительной жизни до того, как она (скверная жизнь) нанесет тебе сокрушительное поражение, вынудив провести остаток дней изгнанным из волшебной страны Роенгрина.

На его лице было просто написано: «ПОДРОСТОК, ПЕРЕЖИВАЮЩИЙ КРИЗИС». Его налившиеся кровью глаза подавали сигнал S.O.S.

«На помощь! Помогите мне! Дайте мне компьютер, подключите его к Интернету, иначе я умру!» – взывал Цицерон в тишине.

Но ничего не происходило, и все отводили от него взгляды. Всем было совершенно безразлично, пробьет ли он себе голову молотком или выпрыгнет в иллюминатор, лишь бы его мозги не испачкали им сиденье.

Все, летевшие с ним в самолете, были одной шайкой эгоистов, слепых, глухих и немых. Никто никому не помогал, никто не сочувствовал соседу по полету, стюардессе, пассажирам одного с ним рейса. Они напоминали горстку леденцов, брошенных в один кулек и герметично изолированных в своей упаковке.

И этот мир родители ставили ему в пример? Какая отвратительная жизнь! Ради чего учить английский, если он вряд ли пригодится ему в жизни? Или кто-то подойдет к нему просто ради удовольствия поговорить?

– Привет, как дела? Как тебя зовут?

Не может быть! С ним заговорили?

Рядом никого не было.

Цицерон занял очередь на крохотном пространстве перед туалетом, за ним пристроилась белокурая крашеная девица, сидевшая в середине соседнего ряда. Самая говорливая и отвратительная из трех. Хотя и самая симпатичная. Она явно принадлежала к тем особам, которые никогда не взглянули бы на него, уж не то чтобы заговорить. Может, она грезится ему после голодовки? (На самом деле Цицерон не голодал, сегодня утром он тайком съел пончик.)

Белокурая девица обратилась к нему с гримасой на лице, призванной имитировать улыбку.

– Наверное, я нечаянно наступила тебе на ногу?

– Мне?

– Да, тебе. Я… Анхела.

Цицерон оторопел.

– И ты хочешь узнать, как меня зовут?

– Да, хотелось бы. Мы ведь будем учиться вместе и…

Она собиралась ограбить его. Или это опасная сумасшедшая, коллекционирующая имена? А может, она член ассоциации сочувствующих девиц из бригады по борьбе с самоубийствами?

– Хорошо, меня зовут…

Цицерон раздумывал, назвать ли ей свое настоящее, но не впечатляющее имя, которое всегда вызывало вопросы, или ненастоящее – имя эльфа-охотника.

Пока он размышлял, белокурая девица, которая в действительности не имела ни малейшего желания узнавать, как его зовут, задала свой главный вопрос.

– На этой фотографии изображен ты, правда? – она вытащила из кармана джинсов старый снимок, на котором он в крике раскрыл рот, когда «Дракон Хан» делал вираж. Сестра раскошелилась на эту фотографию, чтобы посмеяться над ним.

Цицерон снова раскрыл рот. Как мог этот ужасный моментальный снимок попасть в руки крашеной блондинки? Ему не пришлось задавать этого вопроса, так как девица сама же на него и ответила. Более того, она не дала Цицерону и слова вставить.

– Дело в том, что я нашла ее в багажном отсеке.

– Не может быть.

– Точнее, фотография почти выпала оттуда, а я ее подобрала.

Цицерон наивно протянул руку, однако эта Анхела не вернула ему фотографию, как он рассчитывал.

– Нет, дело в том… я хотела попросить, чтобы ты мне ее подарил.

Цицерон замер с протянутой рукой.

– Зачем она тебе? – удивленно спросил он.

И тут девушка повела себя совершенно неожиданно. Она схватила Цицерона за руку, будто в той еще сохранились признаки жизни.

– Что у тебя на ладони?

Он понял, что она заметила его родимое пятно. Как утверждала Леонора, родинка человека говорит о том, сколь исключительна его мать.

– Это… это родимое пятно. Это же видно, разве не так?

– Да, я вижу, но это не пятно от грязи?

– Нет, оно не смывается. Оно у меня от рождения.

Девица вздрогнула, точно испытав отвращение, и Цицерон пожалел, что признался ей в столь интимных подробностях. Лучше было сказать, что это пятно от кетчупа, от свиной колбасы с перцем или от кровяной… Что происходит? Разве девицам можно доверять такие вещи?

– Ты не заразишься, точно.

Блондинка взяла его вторую руку и уставилась на нее с нездоровым любопытством. Любой мог бы подумать, что они держатся за руки.

– Эй, эй, что ты делаешь?

– У тебя еще есть родинки?

Вот так дела, она проявляла к нему интерес! Незнакомка напоминала туриста, фотографировавшего горилл в африканском заповеднике. Она была просто заворожена его родинкой и жалким снимком, сделанным в Порт-Авентуре. У нее, наверное, есть альбом странных типов и она коллекционирует людей с отклонениями.

Он огрызнулся.

– Зачем тебе моя фотография?

– Я знаю, тебе это покажется глупым, но я хочу тебе кое-что предложить.

Цицерон перешел к обороне. Он был на грани самоубийства и решил сделать вид, что ему все равно, но у него возникли сомнения. Ему захотелось, чтобы о нем осталась незапятнанная память. Он не потерпит никаких унижений!

– Я по ошибке сказала своей соседке, вон той девчонке, что ты мой парень. Не ты, а тот, который на фотографии. Не волнуйся, ты на ней почти не виден, и это хорошо, ведь она тебя не узнает.

Цицерона чуть удар не хватил. Он запаниковал, почти осознавая, что сейчас эта так называемая Анхела заболтает его до потери сознания.

– Дело в том, что я сказала ей, что мой парень был в Порт-Авентуре, и, обнаружив эту фотографию, она смутилась и спросила меня, не он ли это. Я ответила ей, что да. Ясное дело, я тут же поняла, что отступать поздно, иначе меня приняли бы за лгунью. Не знаю, понимаешь ли ты меня…

Цицерон ответил искренно:

– Нет, не понимаю.

Анхела-Марина тоже была откровенна.

– Мне все равно. Это очень просто. Ты мне подаришь фотографию, а с тобой лично я не знакома.

Цицерону не хотелось торговаться, однако его беспокоила упрямая физиономия девицы.

– А если я тебе ее не подарю?

Несмотря на то что он был робок с девушками, суровое лицо блондинки привлекало его.

Как ни странно, девица не разозлилась и, чтобы добиться своей цели, не притворилась дурочкой. Вместо того чтобы выдать какой-нибудь бред, она робко опустила глаза, принявшись кусать губы, и призналась тихим голосом:

– Не знаю почему, но я боюсь ее.

В это мгновение луч солнца осветил полуоткрытую сетчатку покрасневших глаз Цицерона, озарив темный участок его мозга и приведя в действие некую пружину. Цицероном овладело нечто похожее на человеческое чувство, он ощутил жалость к белокурой девушке, которая вдруг показалась ему не такой уж несносной, отвратительной и надоедливой, как секунду назад. И неизвестно, что сыграло в этом главную роль – его скрытая сентиментальность или реакция на свет оптического нерва.

– Хорошо, ладно, можешь оставить фотографию себе.

Анхела искренне обрадовалась и заразительно улыбнулась. Ее улыбка показалась Цицерону почти естественной.

– Ты и вправду мне ее даришь?

– Конечно.

– И тебе за нее ничего не нужно?

Цицерон секунду подумал. Он собирался уже сказать, что ничего, что ему всего вполне достаточно, и таким образом завершить свою роль странствующего рыцаря, спасающего лживых девиц, однако передумал. Он был отчаянным чудаком, а кроме того, находился на грани самоубийства из-за того, что его оторвали от Интернета.

– Если честно… кое-что нужно.

– И что же?

– Компьютер, подключенный к сети.

Анхелу это не испугало. Может, у нее есть с собой ноутбук? Кто знает, какие тайны скрыты в чемоданах и сумках белокурых особ из приличных семей!

– Договорились.

Цицерон отошел в сторону, чтобы она не столкнулась с пассажиром, который в этот момент выходил из туалета. А потом вошел в крошечное пространство, не попрощавшись с коллекционершей фотографий.

Став пленником узкой кабинки, он стал вслепую искать включатель. А справившись с этим, обратил внимание на то, что в зеркале отражается уже не та трагическая физиономия, какую он имел несчастье неоднократно лицезреть этим самым утром и про которую его равнодушная сестра сказала, что он неплохо выглядит. Интересно, эти покрасневшие щеки объяснялись жарой в самолете или же волнением, вызванным ответом девицы?

Цицерон умылся, чтобы чем-то заняться и потянуть время, ибо ни в чем другом у него не было надобности, и ему пришло в голову, что глотать мыло, чтобы покончить с собой, ему совсем не хочется. Не сейчас. К тому же, все не так безнадежно…

Цицерон установил контакт с существом человеческого рода, хотя и другого пола. Оно подключит его к сети, к его настоящей родине, откуда его жестоко изгнали.

Встреча с блондинкой стала самым знаменательным событием, какое с ним случилось за последние пять лет жизни, за исключением, ясное дело, виртуальной жизни. Его настоящей жизни. Единственной, которая стоила свеч.

Цицерон вздохнул по Тане, которую, быть может, уже никогда не увидит.

Марина

Марина села между двух своих спутниц, почувствовав, что за то время, пока она отсутствовала, они захватили ее подлокотники, и сейчас ей осталось лишь жалкое пространство, в котором было трудно шевелиться и дышать. Марине ничего не стоило бы возмутиться и вернуть себе законную территорию, однако ее мысли всецело заняло недавнее явление – рука чудака с пятном.

Неужели это тот самый тип, о котором ей говорила Лилиан? Неужели от него зависит жизнь ее сестры?

Слова крохотной феи были предельно ясны. Кто-то с пятном на руке подойдет к ней, и ей предстоит вести себя так, чтобы тот поверил, что она и есть Анхела. Неужели этот кто-то и есть Цицерон?

Если хорошенько подумать, он ведь не подошел к ней. Возможно, эта подробность не имеет значения, но это она подошла к нему. Интересно, это меняет положение дел? Как жаль, что некого спросить на сей счет!

К счастью, погас свет, и пассажиров попросили пристегнуть ремни безопасности. Марина воспользовалась этим, чтобы отвоевать небольшое пространство у Луси.

Самолет летел над Дублином, войдя во влажный туман, насыщенный каплями дождя. Наверно, их окутало облако.

Это отвлекло Марину, и она перестала тревожиться о новом затруднении, в котором оказалась, пообещав странному типу компьютер, подключенный к Интернету. Откуда, черт подери, ей его взять? И почему у нее такой длинный язык?

Ритуал посадки и боязнь «как бы чего не вышло» заставили ее испытать страх и забыть о проблемах, возникших в силу обстоятельств.

Конечно, всему виной было ее первое приземление. Марина чувствовала смутное волнение. Смутное потому, что она впервые посещала зарубежную страну, конечно, если не считать Андорры. А еще потому, что она, также впервые, в течение этих трех часов полета под чужим именем ощущала странное щекотание в ногах, помня, что ей придется пройти таможенный и паспортный контроль. Что было связано с большим риском. Ей ведь предстояло не только выдать себя за Анхелу, но также убедить ирландского специалиста по определению личности в том, что она не выдает себя ни за кого другого.

Марине пришло в голову, как это обычно бывало перед экзаменом, что чем ближе самый драматический час, тем больше она о нем думает и представляет (но забывает, едва все закончится).

Дублин пел, пил и смеялся в своих пабах, не обращая внимания на дождь, заливавший брусчатку улиц, и страхи Марины. Эхо скрипок разносилось далеко и приглушалось каплями, барабанившими по большим окнам аэропорта.

Марина взгрустнула. Наверное, она так и не увидит настоящую зеленую Ирландию и вернется, так и не отведав жалкую пинту «Гиннеса» в обществе Патрика, о котором столько мечтала.

Она брела по коридорам аэропорта за вереницей пассажиров, стараясь ускользнуть от странного соседа, чтобы не дать тому повода заговорить с ней и напомнить о ее щедром обещании достать ему компьютер.

Марина шла настороженно, молча думая, что между ней и Анхелой огромная разница, а еще о невыносимой комедии, в которой она собиралась сыграть роль своей старшей сестры. Ее ведь обязательно разоблачат! Даже нелюбопытный человек с показателем умственных способностей шестилетнего ребенка первым делом заметит, что у нее крашеные волосы и линзы… Разве это упустит из виду опытный ирландский таможенник, имевший опыт перехвата террористов ИРА?

Марина была неисправимой пессимисткой. С каждым шагом она теряла уверенность перед ситуацией, в какой оказалась несколько минут спустя: группой таможенных чиновников, которые испытывали профессиональное раздражение от того, что через их кордоны проскальзывали потенциальные террористы. Таможенники явно обожали жестоко издеваться над подростками, которые хотели сойти за своих сестер.

Марина изводила себя, не в силах справиться с паникой и не видя дальше собственного чемодана, а поэтому оступилась, когда изумленные Антавиана и Луси без всякого притворства дали ей знак, в чисто испанской манере указав пальцами куда-то вперед:

– Смотри, Анхела!

Марина откликнулась на имя Анхела, только когда сообразила, что обращаются именно к ней, подняла голову и… ужас. Более красноречивой картины было трудно представить.

Странного типа задержали!!!

Огромный немецкий пастор рылся в своей ручной клади, а человек из военной полиции в каске, с дубинкой и пистолетом, с грозным видом и говоря на совершенно непонятном английском, уводил в наручниках Цицерона из «Дракон Хана», который только что предъявил свой паспорт у таможенного окошка.

Все было сделано тактично, тихо, в чисто европейском духе.

Мстительную Антавиану мгновенно охватили кровожадные чувства:

– Твоего парня задержали!

Марина тут же перешла к обороне:

– Это не мой парень. Я его совсем не знаю.

– Вот как? Тогда почему ты хранишь его фотографию и держишься с ним за руки?

Марине хотелось надавать ей пощечин за бестактность. Злобная коротышка за ней шпионила!

– Мы встретились случайно.

– Уж конечно! И поэтому вы просто приклеились друг к другу у двери в туалет.

– Я всего лишь спросила, стоит ли он в очереди.

– Ха! Ха, не рассказывай! Я вас видела!

– К чему было бы мне скрывать, что это мой парень?

– Потому что он странный, и ты его стыдишься.

Марине ответ показался удачным, и она занервничала.

– А почему его увели?

Ей не следовало задавать этого вопроса.

Антавиану понесло…

– За провоз наркотиков… убийство или… за подделку документов!

Марина вздрогнула. У нее осталась его фотография. Она разговаривала с ним. Найдутся свидетели. Ей придется объяснять, что ее связывает с этим типом. И скоро выяснится, что она не та, за кого себя выдает. Ей будет трудно убедить таможенников в своей предполагаемой невиновности.

Луси также встревожилась.

– И что они сделают с этим беднягой?

Антавиана подлила масла в огонь.

– Его будут пытать и вынудят сознаться.

– В чем сознаться? – Марина вздрогнула.

– Его заставят назвать имена соучастников!

Марина начала глупо защищаться, тем более что ее никто ни в чем не обвинял.

– Я же сказала, что незнакома с ним!

Луси успокаивала ее, или пыталась успокоить.

– Не волнуйся, ты не совершила ничего незаконного.

Марина побледнела. Луси попала точно в цель. Марина поставила себя вне закона. Она совершила преступление, выдав себя за другую… Она поплатится за это тюрьмой или электрическим стулом…

Антавиана подтолкнула Марину, чтобы та двигалась вперед и не задерживала очередь.

– Давай же, подруга, иди. Боишься?

Марина и вправду очень испугалась, за считанные секунды решив, что если ее поймают, она во всем сознается, ведь если кто и должен сесть в тюрьму, то лучше пусть это будут ее достигшие совершеннолетия родители и Анхела.

Марина всем заявит, что ее, несчастную малолетку, обманули, и что она стала жертвой махинации коварных взрослых и летающей феи. (Конечно, фею лучше не упоминать, в это никто не поверит.)

Она нисколько не сомневалась в том, что произойдет через несколько минут, и уже зрительно представила себе сцену задержания своей семьи: звонят в дверь, оглашают судебное решение, мать рыдает, ее руки оказываются в наручниках, к Анхеле приезжает скорая помощь. Марина прощается со всеми и говорит, что донесла на них только потому, что ее пытали, а потом просит никого не тревожиться, потому что она будет поливать комнатные растения во время их отсутствия.

Наконец подошла ее очередь. Перед ней кордон преодолели Антавиана и Луси. Марина была последней. Тонкий голосок совести твердил ей, что все плохо кончится, потому что ее бутерброд всегда падает маслом вниз.

«Соберись с духом, Марина, не сдавайся, осталось лишь поставить печать – и гуляй на все четыре стороны!»

– Your name, please? [17]17
  Ваше имя, пожалуйста? ( англ.)


[Закрыть]

Вместо того чтобы хорошо взвесить свой ответ на первый вопрос, заданный ей на английском языке, она ответила, не думая. А почему бы ей было не подумать, прежде чем открыть рот?

– Ма… no… pardon… Анхела.

Чиновник ирландской таможни, уверенный, что все испанские имена слишком длинные, трудные и непонятные, начал записывать, однако, не почувствовав уверенности, что записал правильно – МанопардонАнхела, растерялся, засомневался и начал листать ее паспорт. Вдруг его лицо просияло.

– Анхела?

Лицо Марины тоже озарила улыбка.

– Анхела, yes, of course.

Мелкий испуг. Она чуть не дала маху.

Но экзамен еще не закончился. Чиновник с изумлением смотрел на фотографию, бросая на Марину тревожные взгляды. Взгляды, которые выражают недоумение и говорят «ну, конечно, кто бы сомневался, что испанки могут быть столь не похожи на себя».

Нервы Марины натянулись точно струны. Ее поймали, и сейчас последует разоблачение: отпечатки пальцев, личный обыск, допрос, одиночная камера…

Чиновник нахмурил брови и перевернул страницу. Какой ужас! Какое рвение! И как он посмотрел! Он посмотрел ей в глаза! Плохо, плохо… Таможенник, наверное, заметил, что она носит линзы.

Марина уже ничуть не сомневалась, что левая линза сместилась. Теперь этот ее глаз стал двухцветным. Коричнево-голубой. Она знала цвета. Она изучала цвета десять лет с того дня, как пошла в школу. Марина даже знала, что такое пурпурный цвет. Почему она не надела солнцезащитные очки? Конечно, шел дождь, но она ведь иностранка и могла себе такое позволить.

Чиновник взял трубку телефона и набрал номер.

Марина побледнела.

«Он вызывает полицию!»

Ясное дело, странный тип дал показания против нее. В лучшем случае на фотографии «Дракон Хана» остались следы кокаина, а выдал их обоих немецкий пастор.

Марина сделала вдох и решила признаться. Всегда лучше опередить неизбежный ход событий. Признание серийных убийц учитывалось, и им смягчали приговор. В случае если она признается, ей даже бутерброд дадут, как в самолете, очень симпатичный, а еще много карамелек и чай…

Чиновник повесил трубку и поманил ее пальцем. Он хотел показать ей что-то в паспорте, что ему не понравилось. Ясное дело, как оно могло нравиться, если это мошенничество? Марина говорила об этом родителям, но те оставили ее слова без внимания. Они совсем не считались с ней, не пытались ее понять. Совсем.

– Хочу признаться, – пробормотала она.

Таможенник нахмурил брови и жестом попросил ее сказать то же самое громче.

– Хочу признаться, – повторила Марина более решительным тоном, от которого вдруг почувствовала себя нелепо.

Однако чиновник решил довести дело до конца и, не чувствуя пикантности ситуации, позвал своего товарища. Тот покинул свою кабинку, предоставив пассажиров самим себе.

– Хочу признаться! – отчаянно воскликнула Марина, едва не пав духом из-за вмешательства соседа, уверенная в своей виновности и оскорбленная тем, что оба таможенника ее не понимают.

Чиновники начали разговаривать по-английски. Когда один из них обратился к Марине с рядом непонятных вопросов, очередь стала проявлять нетерпение. Стоявшие в ней пассажиры заподозрили, что время их ожидания бесконечно растянется, и очередь, как раздраженная змея, участила свои извилистые движения, издавая глухой угрожающий ропот.

Марина забыла об очереди, также не догадываясь о присутствии проницательного наблюдателя, который все это время следил за ней сверху и уже раздумывал о приведении в действие второго, тайного, плана.

Итак, незнакомец решил перейти к действию, сделал шаг вперед и пересек барьер.

Миг спустя Марина почувствовала, как на ее плечо легла чья-то рука и до ее слуха донесся мелодичный, чисто ирландский голос, от чего волосы на ее затылке встали дыбом. У нее появилось предчувствие, что самый важный момент в ее жизни вот-вот наступит.

– Анхела!

Марина обернулась, и от увиденного у нее подкосились ноги. Таможенников будто не было вовсе, они были преданы забвению.

Перед ней стоял трехмерный Патрик, ирландец ее мечты, главный герой ее романтических снов, ее невысказанная любовь. Самый красивый парень, никогда не подходивший к ней столь близко, причем сейчас их не разделял целлулоидный экран.

Ростом Патрик был около двух метров и излучал столько света, что ослеплял. Если протянуть руку, его можно было потрогать. Это была правда. Марина даже почувствовала исходящий от него запах лаванды и темного пива.

Однако руку протянула не Марина, а Патрик, и когда рука ирландца коснулась ее, глаза Марины застлал туман, все представилось ей в красном, ярко-красном цвете, она растерялась и погрузилась в невероятную фантазию.

Перед глазами девушки мелькнула сцена с нападением акулы, когда экран окрашивается кровью и никто не знает, что происходит под пятном и кого пожирает хищник.

Марина чувствовала, что руки Патрика обнимают ее за талию, отрывают от земли и поднимают, будто мяч для игры в регби. Взлетев в воздух, она на мгновение заметила веснушки, украшавшие его руки.

Это был ОН. Тот самый, который, по словам Лилиан, должен был подойти к ней. Марина могла бы попасть куда угодно, это нисколько не встревожило бы ее. И если бы она действительно угодила в пасть акулы, то запомнила бы эти последние мгновения парения, как самые счастливые в своей жизни.

Однако Марина не догадывалась, что ближайшее будущее готовит ей куда как лучшую судьбу, чем зубы акулы: а именно нежные объятия, которые пленят ее, и самый страстный поцелуй, какой только могла себе вообразить в самых нереалистичных мечтах дебютантка в любовных похождениях.

Поцелуй, долгий и страстный, когда язык проникает в рот, поцелуй, от которого перехватывает дух и который, если верить журналам и ее гороскопу, бывает раз в жизни.

И тут Марина, уже готовившаяся к тому, что на нее наденут наручники, станут пытать и вернут назад, даже не имея склонности к драматическому искусству, вспомнила слова феи, прошептавшей, что она должна заменить Анхелу. А поскольку до этого Марина постоянно твердила себе, что она и есть Анхела, то (раз она была Анхелой) она ответила на поцелуй с большей страстностью, чем это было прилично.

А после поцелуя глупо улыбнулась и произнесла на ужасном английском:

– It’s fantastic. [18]18
  Потрясающе ( англ.).


[Закрыть]

Судя по выражениям лиц Луси и Антавианы, сцена, видно, действительно получилась потрясной.

Марина парила на облаках своей мечты. Мир стал чудесным, и второй раз за последние пять минут, глядя в глаза цвета эвкалипта и нежась в объятиях сильных рук, она инстинктивно почувствовала, что жить стоит.

Марина триста тридцать пять дней вздыхала над фотографией, а теперь ее мечта материализовалась перед ней телом, обладая голосом, ароматом и устами. И она ее поцеловала.

Марина была влюблена. Безумно влюблена.

Такова была природа Марины, она была влюбчива.