Текст книги "Смысл ночи"
Автор книги: Майкл Кокс
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)
[«Место преступления». (Прим. ред.)]
[Закрыть]
Расставшись с доктором Даунтом, я направился к вдовьему особняку. В дом меня впустила миссис Роуторн. Неторопливо шагая к лестнице, я заметил, что одна из дверей в вестибюле приоткрыта.
Я не в силах устоять перед соблазном зайти в приотворенную дверь – или заглянуть в незашторенное освещенное окно, проходя мимо темным вечером. Желание уединения, возвещенное плотно закрытой дверью, я готов уважать. Но вот приоткрытую всегда расцениваю как приглашение, которое обязательно надо принять. А эта дверь вводила в особенно сильное искушение, поскольку явно вела в комнату, где мисс Картерет играла на фортепиано вчера вечером.
Я продолжил путь, даже не замедлив шага, но на первой лестничной площадке остановился, подождал с минуту, а когда удостоверился, что домоправительница вернулась к своим делам, быстро спустился по ступенькам и зашел в комнату.
Здесь было тесно, душно и тихо. Звучавший вчера инструмент – превосходный шестиоктавный Бродвуд – темнел у дальнего окна. На пюпитре стояли раскрытые ноты шопеновского этюда, словно приготовленные для исполнения. Я пролистал страницы, но это оказалась не та вещь, что я слышал накануне. Я осмотрелся кругом. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь опущенные светлые шторы, разливались по комнате подобием серебристого лунного света. Я увидел изрядное количество обитых темным бархатом кресел, три или четыре такие же оттоманки с разбросанными на них подушками с берлинской вышивкой; великое множество портретов, эстампов и силуэтных рисунков на стенах, оклеенных красными узорчатыми обоями. Между креслами и оттоманками размещались несколько круглых столов, накрытых шенилевыми скатертями и заставленных разнообразными лакированными шкатулками, керамическими безделушками и бронзовыми статуэтками; а над камином справа от двери висела сумрачная картина семнадцатого века с видом Эвенвуда.
Уютная, но непримечательная обстановка комнаты немного разочаровала меня, но потом я встрепенулся, заметив под фортепиано две или три измятые и надорванные нотные страницы, словно яростно выдранные из какого-то альбома. Я подошел к инструменту и наклонился, чтобы поднять их.
– Вы играете на фортепиано, мистер Глэпторн?
В дверях стояла мисс Эмили Картерет и смотрела, как я поднимаю с пола и кладу на мягкий табурет изорванные страницы.
– Боюсь, не так хорошо, как вы, – ответил я совершенно честно, хотя голос мой прозвучал фальшиво – эдакая жалкая потуга на комплимент.
Тем не менее мои слова произвели на девушку впечатление: она вперила в меня странный, пристальный взор, словно ожидая от меня признания в некоем низком поступке.
– Верно, вы слышали, как я играла вчера вечером. Надеюсь, я не потревожила вас.
– Ни в коей мере. Меня проняло до глубины души. Прекрасный аккомпанемент для созерцания сумеречного сада.
Я хотел дать мисс Картерет понять, что не только слышал ее игру, но и видел сцену любовного свидания в роще. Однако она просто равнодушно заметила, что я мало похож на человека созерцательного склада.
Уже в следующий миг я пожалел о взятом мной циничном тоне, ибо теперь разглядел, что лицо у нее сильно осунулось, а под глазами темные круги, свидетельствующие о бессонной ночи. Она держалась не так холодно, как при первой нашей встрече, хотя я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке под ее немигающим проницательным взглядом – она спокойно, но с неослабным вниманием изучала меня, как представитель обвинения изучает свидетеля противной стороны во время перекрестного допроса. Но сейчас я явственно видел, сколь велико ее горе. В конце концов она обычная женщина – и ничто не могло подготовить бедняжку к такому страшному удару, как бессмысленное зверское убийство отца. Плакаться и жаловаться не в ее характере, в этом сомневаться не приходилось; но отягченное сердце [165]165
[Выражение из «Макбета», IV, 3, 210. (Прим. ред.)]
[Закрыть]как-то да должно излить муку – иначе оно разорвется.
Мисс Картерет взяла с табурета измятые нотные страницы.
– Любимая вещь моего отца, – сказала она, не поясняя, впрочем, почему обошлась с ними таким образом. – Вы любите Шопена, мистер Глэпторн?
– Вообще-то я отдаю предпочтение музыке более ранних эпох – старшему Баху, например, – но я был на концерте месье Шопена в доме лорда Фалмута…
– В июле сорок восьмого, – перебила она. – Да ведь я тоже там была!
Я рассказал, как летом упомянутого года, вскоре после моего переезда в Лондон из Кэмберуэлла, на глаза мне случайно попалось объявление о выступлении Шопена. Узнав о таком совпадении, что мы оба слушали игру маэстро тем вечером, мисс Картерет заметно переменилась. Взгляд ее несколько потеплел, и, пока мы обменивались воспоминаниями о концерте, слабая улыбка время от времени трогала ее губы, смягчая суровое выражение лица.
– Мисс Картерет, – мягко промолвил я, уже собираясь откланяться, – надеюсь, вы не сочтете за наглость, если я еще раз попрошу вас считать меня своим другом, ибо я искренне хочу стать таковым. Вы сказали, что не нуждаетесь в моем сочувствии, но, боюсь, я не в силах не выказывать вам оное, пусть и противно вашему желанию. Вы позволите мне, прошу вас?
Она ничего не ответила, но, по крайней мере, не отбрила меня, как в прошлый раз. Приободренный, я продолжал:
– Я отправил мистеру Тредголду свой отчет и сегодня вечером вернусь в Стамфорд, а завтра уеду поездом в Лондон. Но могу ли, смею ли я надеяться, что вы разрешите мне вернуться на похороны вашего отца. Разумеется, я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством…
– Конечно, вы можете вернуться, мистер Глэпторн, – перебила она. – А чтобы вы заночевали где-нибудь еще, а не здесь – о таком я даже слышать не желаю. Надеюсь, вы простите меня, что вчера я держалась с вами столь холодно. Я мало кого подпускаю близко, такой уж у меня характер. К сожалению, во мне нет ничего от открытой натуры моего отца.
Я поблагодарил мисс Картерет за великодушие, затем мы коротко переговорили по поводу уже решенных вопросов: судебное следствие состоится в понедельник, в Истоне, ближайшем к Эвенвуду городе, при участии окружного коронера мистера Рикмена Гудли; погребение произойдет на кладбище церкви Святого Михаила и Всех Ангелов на следующей неделе.
– Кстати, мистер Глэпторн, – сказала она, – сегодня во второй половине дня у меня здесь назначена встреча с полицейскими чинами из Питерборо. Я уже сообщила служителям закона, что они могут рассчитывать на ваше содействие. Полагаю, вы не против?
Я ответил, что, будучи представителем «Тредголд, Тредголд и Орр» и, вероятно, последним человеком, видевшим мистера Картерета живым, я, конечно же, окажу всю посильную помощь в установлении личности убийц.
Мисс Картерет выразила мне признательность и сказала, что полицейские прибудут к двум часам, если меня устраивает такое время. Поскольку в пасторате меня ждали только к трем, я пообещал вернуться к назначенному часу и двинулся прочь.
– Надеюсь, мисс Картерет, у вас здесь есть друзья, – сказал я уже у двери, – и вы не останетесь в одиночестве в ближайшие дни.
– Друзья? Безусловно. Только я ничего не имею против одиночества. Я сызмалу была более или менее предоставлена сама себе – после смерти моей бедной сестры. В уединенной жизни я не вижу ничего страшного, уверяю вас.
– Полагаю, вам очень повезло с соседями?
– Вы имеете в виду доктора и миссис Даунтов?
Я вкратце поведал о своей утренней встрече с пастором и доложил, что сей джентльмен произвел на меня чрезвычайно благоприятное впечатление.
– Действительно, доктор Даунт очень хороший сосед, – кивнула она. – О лучшем и мечтать не приходится.
– Да и мистер Феб Даунт, думаю, желанный гость в любом обществе, – продолжал я самым лукавым образом, ибо твердо решил, что глубокая симпатия к мисс Картерет не помешает мне собирать сведения о моем враге.
– Вы знакомы с мистером Фебом Даунтом? – Губы у нее заметно напряглись, и она провела рукой по лбу – впрочем, ни на миг не спуская с меня пристального взгляда.
– Литературная слава бежит впереди него, – ответил я. – Кто же не упивался восхитительной «Итакой»?
– Вы потешаетесь над моим знаменитым соседом, мистер Глэпторн?
Как ни старался, я не мог найти в выражении лица мисс Картерет ничего, что подтверждало бы, что мы с ней сходимся в оценке литературного дарования Ф. Рейнсфорда Даунта.
– Вовсе нет. Быть поэтом поистине замечательно, и остается только позавидовать человеку, способному сочинять столь длинные поэмы.
– Теперь ясно: вы над ним издеваетесь.
Она посмотрела мне прямо в глаза, а потом рассмеялась – звонким заливистым смехом, который моментально передался и мне. Прилив веселости превратил мисс Картерет в совсем уже бесподобную красавицу, и с минуту мы безудержно хохотали самым ребяческим образом. Наконец она предприняла попытку успокоиться: немного отвернулась и сделала вид, будто смахивает с ближайшего стола лепестки, осыпавшиеся с букета.
– Должна вам сказать, мистер Глэпторн, что мы с мистером Даунтом выросли вместе и что с вашей стороны очень жестоко глумиться над литературными творениями моего товарища по играм.
– О, я над ними вовсе не глумлюсь, мисс Картерет, – возразил я. – Я их вообще не удостаиваю внимания.
Уже совладав с собой, она поворотилась ко мне и протянула руку.
– Что ж, мистер Глэпторн, возможно, в конце концов мы с вами станем друзьями. Не знаю, как вам удалось рассмешить меня в столь скорбный час, но я рада, что вы это сделали. Однако предупреждаю: не стоит недооценивать мистера Даунта. Он человек во многих отношениях незаурядный – и очень похож на вас.
– На меня? Чем же?
– Во-первых, он исполнен решимости добиться успеха в жизни – как и вы, насколько поняла из нашего короткого знакомства. Во-вторых, мне кажется, враг из него получился бы очень опасный – как и из вас.
– В таком случае мне придется держать при себе свое мнение о его литературном творчестве. Негоже восстанавливать против себя столь опасного человека.
Уже в следующий момент я пожалел о своем ироничном тоне, ибо улыбка разом исчезла с лица мисс Картерет.
– В общем, я вас предостерегла, – серьезно произнесла она. – Я хорошо знаю мистера Даунта – лучше всякого иного, полагаю, – и повторяю вам: с такими людьми шутки плохи. Впрочем, возможно, вы знакомы не только с сочинениями сего господина, но и с ним самим?
Разумеется, я солгал: сказал, что еще не имел удовольствия свести с ним личное знакомство, но надеюсь исправить это упущение при первом же удобном случае.
Мисс Картерет подошла к окну и подняла штору.
– Какое чудесное утро, – промолвила она. – Не прогуляться ли нам?
И мы прогулялись, сделали несколько кругов по саду – поначалу мы оба молчали, но немного погодя, отвечая на мои вопросы, мисс Картерет начала рассказывать о своем детстве в Эвенвуде: как однажды она заблудилась в огромном здании и испугалась, что потерялась навсегда; а потом, с моей ненавязчивой подсказки, она поведала о страшном дне гибели своей сестры, который и поныне помнит во всех душераздирающих подробностях, хотя ей было всего четыре годика, когда маленькую утопленницу принесли во вдовий особняк. Моя спутница вновь умолкла – несомненно, мучительные воспоминания о той утрате усугубили чувство горя, вызванное жестоким убийством любимого отца. Чтобы переменить тему, я принялся расспрашивать про ее житье-бытье за границей и поинтересовался, понравился ли ей Париж. А когда она сказала, что обожает французский язык, я тотчас предложил разговаривать на французском, что мы и делали, покуда я, изрядно обескураженный беглостью ее речи, не запнулся на каком-то слове – а моя очаровательная собеседница рассмеялась над моим смущением.
– Вижу, вы не привыкли, чтобы над вами смеялись, мистер Глэпторн. Полагаю, очень и очень немногие люди превосходят вас в каких-либо отношениях, а когда такое случается, вы принимаете это очень близко к сердцу. Разве не так?
Я согласился, что в целом она права, но добавил, что в части устного французского я смиренно признаю полное ее превосходство и даже рад (здесь я ничуть не лукавил) подвергаться насмешкам. Наконец, после нескольких кругов по саду, мы присели отдохнуть на каменную скамейку и пару минут молчали, подставив лица теплым лучам осеннего солнца.
Повернувшись к мисс Картерет с намерением сказать что-то, я увидел, что глаза у нее закрыты. О, как изысканно прекрасна была она в тот момент! Очки она оставила дома, и бледное лицо в обрамлении угольно-черных волос, озаренное ясным октябрьским солнцем, словно источало неземное, сверхъестественное сияние. Она сидела совершенно неподвижно, слегка запрокинув голову, чуть приоткрыв губы. Пленительнейшее зрелище! Я пожалел, что со мной нет фотокамеры, чтобы увековечить его.
Потом мисс Картерет открыла глаза и посмотрела прямо на меня.
– Ваше дело с моим отцом. Вы вправе сказать, в чем оно заключается?
– Боюсь, это не подлежит разглашению.
– Вы мне не доверяете? – осведомилась она. Взгляд ее стал холоден, в голосе появились холодные нотки.
Не найдя подходящего ответа, я уклончиво сказал:
– Мисс Картерет, речь идет не о моем доверии к вам, а о доверии моего работодателя ко мне.
Она на мгновение задумалась, потом встала, загородив мне солнце.
– В таком случае говорить больше не о чем. Я уже начала надеяться, что мы с вами станем друзьями, но без доверия…
– Уверяю вас, мисс Картерет… – начал я, но она вскинула ладонь, останавливая меня, и резко произнесла, делая упор на каждом слове:
– Никаких заверений, мистер Глэпторн. Заверения ровным счетом ничего для меня не значат. Они слишком легко даются.
Засим она повернулась и направилась обратно к дому, спустя несколько мгновений я двинулся следом. Когда я нагнал ее, на тропе, ведущей от сторожевого дома через рощу, показался высокий худой господин со скорбной физиономией, облаченный в панталоны, явно сшитые на человека гораздо ниже ростом.
– Мистер Гаттеридж, – прошептала мисс Картерет, не сводя глаз с посетителя. – Из похоронной конторы. Боюсь, нам придется продолжить наш разговор в другой раз. Всего доброго, мистер Глэпторн.
И с этими словами она оставила меня.
В течение следующего часа я бродил по парку, размышляя о последнем разговоре с мисс Картерет.
Естественно, я глубоко сожалел, что расстроил девушку в столь тяжелое для нее время, но мистер Тредголд обязался ее покойному отцу хранить строгую конфиденциальность, каковое обязательство распространялось и на меня, как на доверенного представителя мистера Тредголда. Однако мне пришлось признать, что мое чувство долга вступает в опасное противоречие с моими желаниями, и я не знал, достанет ли у меня силы отказать мисс Картерет еще раз. Точно в сомнамбулическом полусне, я смутно сознавал, что меня влечет, безудержно влечет неведомо куда. Мое внезапное добровольное безумие отягчалось тем обстоятельством, что все мои некогда искренние намерения в отношении Беллы напрочь вылетели у меня из головы – настолько я был ослеплен красотой мисс Картерет и настолько был глух к тихим укорам совести.
Я свернул с главной подъездной аллеи на дорожку, что вела к Храму Ветров, сооружению в виде древнегреческих руин, возведенному прадедом лорда Тансора в 1726 году. Оттуда я поднялся на возвышенность и углубился в лес, образующий западную границу парка, а потом спустился обратно между безмолвными рядами дубов и ясеней, под дождем облетавшей листвы, и вышел к западному фасаду усадьбы.
Вид величественных стен и башен разом вернул меня к действительности и заставил вспомнить о стоящей передо мной задаче. Если я достигну своей цели, этот восхитительный замок станет моим по праву наследства. Я не допущу, чтобы безрассудная страсть – возможно, всего лишь минутное увлечение – увела меня с пути, на который я встал. Что с того, что мисс Картерет красива? Белла тоже красива, а вдобавок добра, умна и нежна – любой мужчина может только мечтать о такой подруге. О мисс Эмили Картерет я не знаю ничего, помимо того, что она горда и чрезвычайно сдержанна. А вот Белла чистосердечна, пылка и предана одному мне. Какое мне дело до холодной мисс Картерет? Верно, я просто пережил кратковременное смятение чувств, вызванное ужасной смертью мистера Картерета. Еще немного поразмыслив над своей ситуацией, я, как нередко бывает с влюбленными глупцами, исполнился уверенности, что уже избавился от дурацкого наваждения. И вот я зашагал обратно к вдовьему особняку, нимало не сомневаясь, что чары, наведенные на меня мисс Картерет, уже к следующей нашей встрече бесследно рассеются благодаря быстрой прогулке по свежему октябрьскому воздуху.
Инспектор Джордж Галли, в обществе констебля, ждал меня в гостиной. Я уселся в кресло и достал сигару.
Допрос, хотя и продолжительный, проводился без особых тонкостей, и инспектор остался вполне удовлетворен моим правдивым рассказом (то есть правдивым во всем, что я счел возможным сообщить) о нашей с мистером Картеретом встрече в Стамфорде.
– Премного вам обязан, мистер Глэпторн, – наконец сказал он, закрывая записную книжку. – Поскольку вы не из местных, вряд ли у нас возникнет необходимость побеспокоить вас еще раз. Но если вдруг такая надобность все же возникнет…
– Да, конечно. – Я вручил инспектору визитную карточку с адресом «Тредголд, Тредголд и Орр».
– Вот и славно, сэр. Благодарю вас. Просто мера предосторожности, как я сказал. Уверен, мы вас больше не потревожим. Помяните мое слово, мы со дня на день схватим негодяев.
– Так вы считаете, они местные?
– Вне всяких сомнений, – ответил инспектор. – Это не первое такое преступление в наших краях, с сожалением должен сказать, хотя и первое со смертельным исходом. У нас уже есть подозреваемые… Больше я ничего не скажу.
Он посмотрел на меня значительным взглядом, в котором явственно читалось: «Вот из какого крутого теста вылеплены мы здесь, в Нортгемптоншире!»
– Ну что ж, инспектор, – произнес я, поднимаясь на ноги, – я доложу своему начальнику, что, по моему мнению, расследование не могло попасть в лучшие руки. Если вам потребуется от меня еще какая-нибудь помощь, пожалуйста, обращайтесь ко мне без всякого стеснения. А теперь разрешите откланяться.
Этот болван никогда не найдет убийцу мистера Пола Картерета, тайна смерти которого связана с много величайшей тайной. Распутать ее не под силу инспектору Джорджу Галли и его подчиненным.
23. Materfamilias [166]166[«Мать семейства». (Прим. ред.)]
[Закрыть]
Через полчаса, в три без малого, я явился в пасторат, согласно договоренности, и доктор Даунт принял меня в своем кабинете. Мы приятно провели час-полтора, рассматривая обширное собрание библейских и теологических текстов. Я не особо сведущ в данной области, а посему предоставил преподобному выбирать самые редкие или ценные тома и разглагольствовать о них, а сам изредка вставлял замечания, где мог. Потом внимание мое привлекло первое издание беньяновского «Пути паломника» (Пондер, 1678).
– О, Беньян! – воскликнул я, хватая том. – В детстве я часто его читал!
– Вот как? – промолвил доктор Даунт с видимым одобрением. – Честь и хвала вашему юному вкусу, мистер Глэпторн. А вот мне так и не удалось привить моему сыну любовь к этой замечательной книге, хотя я часто читал ему вслух «Путь паломника», когда он был маленьким. Боюсь, он не находил прелести в сей аллегории. – Он вздохнул. – Но мой мальчик обладал богатым воображением – полагаю, у него и поныне богатое воображение, хотя сейчас оно стало, так сказать, профессиональным свойством.
– Кажется, мисс Картерет упоминала мне, что ваш сын родился на севере страны.
Доктору Даунту явно хотелось поговорить, а я горел желанием послушать.
– Да, верно. Я возглавлял приход в Ланкашире в пору своего супружества – я имею в виду первого супружества. К прискорбию, моя дорогая жена – первая жена, как вы понимаете, – покинула нас вскоре после рождения Феба.
Преподобный опять вздохнул и отвернулся. Я заметил, что он бросил взгляд на маленький масляный портрет, висевший в нише между книжными полками. На нем была изображена тонкая, хрупкая женщина в розовато-лиловом платье и изящном капоре, с затуманенными голубыми глазами и воздушными локонами, падающими на плечи. Представлялось очевидным, что любовь к первой жене не угасла в сердце доктора Даунта. Прочистив горло и пригладив бороду, он собрался снова заговорить, но тут дверь отворилась, и в кабинет вплыла статная дама в шуршащих черных шелках.
– О, прошу прощения, Ахилл. Я не знала, что у тебя гость.
– Дорогая, – пролепетал доктор Даунт с видом человека, застигнутого на месте преступления, – позволь отрекомендовать тебе мистера Эдварда Глэпторна.
Дама устремила на меня надменный взор и протянула руку. Думаю, она ожидала, что я раболепно приложусь к ней, точно к королевской длани, но я лишь легко прикоснулся к кончикам пальцев и коротко поклонился.
– Рад познакомиться с вами, миссис Даунт, – сказал я и отступил на несколько шагов.
Спору нет, она была чертовски хороша собой. Такая привлекательная наружность вкупе с энергичным, предприимчивым нравом объясняла, почему доктор Даунт, сокрушенный горем о первой жене и заживо погребенный в Миллхеде, если не с готовностью, то, по крайней мере, без особого сопротивления поддался чарам этой женщины. Она принесла жизнь и надежду в мрачный, безотрадный дом, и преподобный, надо полагать, был рад этому. Но он никогда не любил ее, это представлялось очевидным.
– Мистер Глэпторн, – робко подал голос пастор, – гостит во вдовьем особняке.
– Неужели? – ледяным тоном промолвила дама. – Вы друг Картеретов, мистер Глэпторн?
– Я приехал из Лондона к мистеру Картерету по делу, – пояснил я, не собираясь входить в подробности касательно своего визита.
Миссис Даунт села рядом с мужем, покровительственно накрыв ладонью его руку, и мы заговорили о недавних трагических событиях и о том, сколь жестоко потрясла мирных обитателей Эвенвуда гибель соседа, пользовавшегося всеобщей приязнью.
– Мистер Пол Картерет доводился мне троюродным братом, – нараспев произнесла миссис Даунт, – а потому, натурально, это чудовищное злодеяние стало для меня особенно тяжелым ударом.
– Но вероятно, не столь тяжелым, как для его дочери, – вставил я.
Она метнула на меня взгляд, призванный, безусловно, осадить мою наглость.
– Разумеется, надобно полагать, что мисс Эмили Картерет глубоко переживает по поводу смерти своего отца, тем паче при столь ужасных обстоятельствах. Вы знакомы с мисс Картерет?
– Мы только вчера познакомились.
Она улыбнулась и кивнула с самым понимающим видом.
– Вы работаете по какой-нибудь профессии, мистер Глэпторн?
– Я вольный ученый.
– Вольный ученый? Как интересно. И дело связано с вашей научной деятельностью?
– Прошу прощения?
– Минуту назад вы сказали, что приехали к мистеру Картерету по делу.
– В известном смысле.
– В известном смысле. Понимаю.
Тут в разговор вмешался доктор Даунт, явно испытывавший неловкость.
– Мистер Глэпторн имел любезность похвалить мой библиографический труд, дорогая. Нам, бедным ученым, всегда приятно услышать одобрительный отзыв из уст знатока.
Он посмотрел на меня, словно ожидая какой-нибудь уместной реплики, но прежде чем я успел открыть рот, миссис Даунт снова заговорила.
– Каталог, составленный моим мужем, удостоился лестных отзывов от многих известнейших ученых, – заявила она, несомненно, давая понять, что мои похвалы ничего не стоят рядом с ними. – А сами вы публиковали какие-нибудь работы библиографического характера, мистер Глэпторн?
Разумеется, мне пришлось ответить отрицательно.
– Сын моего мужа тоже публикуется, – продолжала миссис Даунт. – Он довольно известный поэт, как вы, возможно, знаете. У него еще в детстве обнаружился незаурядный дар литературного слова, правда, Ахилл?
Пастор беспомощно улыбнулся.
– Само собой, лорд Тансор, который Фебу как второй отец, мгновенно разглядел в нем талант. Ахилл, я уверена, мистеру Глэпторну будет интересно увидеть новую книгу Феба. Она получила самые благоприятные рецензии, знаете ли, – сказала миссис Даунт, провожая взглядом мужа, направившегося к письменному столу, чтобы взять последнее произведение, вышедшее из-под пера Ф. Рейнсфорда Даунта, – поэму под названием «Пенелопа. Трагедия в стихах».
Я послушно пролистал том, изредка задерживаясь на какой-нибудь странице, чтобы прочитать строку-другую, и кивая с видом знатока, восхищенного поэтическими красотами. Как и следовало ожидать, там было одно сумбурное, напыщенное рифмоплетство, обычное для Феба.
– Превосходно, – сказал я, – просто превосходно. Кажется, за вашим сыном числится несколько подобных книг?
– Совершенно верно, – подтвердила миссис Даунт. – И все они были чрезвычайно благосклонно приняты критикой. Ахилл, покажи мистеру Глэпторну тот номер «Нового ежемесячного…».
– Прошу вас, не утруждайте себя, доктор Даунт, – поспешно проговорил я. – Думаю, я читал статью, о которой идет речь. Но как все-таки здорово, когда в семье есть поэт! Конечно, слава бежит впереди него, и надо признаться, я надеялся познакомиться с вашим сыном, пока нахожусь в Нортгемптоншире.
– Боюсь, он сейчас в отлучке. Феб пользуется особым доверием моего знатного родственника, – важно сообщила миссис Даунт. – Его светлость немного недомогает в последнее время, и потому он попросил Феба съездить на одну деловую встречу вместо него.
– Ваш сын будет страшно потрясен новостью о нападении на мистера Картерета, – заметил я.
– О, просто раздавлен, – ответила миссис Даунт. – У него в высшей степени чувствительная и сострадательная натура. Вдобавок он с детства знал мистера Картерета и его дочь.
После минутного молчания я повернулся к пастору:
– Полагаю, доктор Даунт, ваш сын не пойдет по вашим стопам теперь, когда добился такого успеха в свете?
Признаю, это был зловредный вопрос, но он предназначался не преподобному, а его жене. И действительно, миссис Даунт тотчас ответила, не дав мужу и рта раскрыть.
– Наша судьба сложилась здесь чрезвычайно удачно. Мы небогаты, но живем под самым милостивым и щедрым покровительством.
– Вы имеете в виду Господа Бога?
– Я имею в виду, мистер Глэпторн, лорда Тансора, осыпавшего нас многими благодеяниями. Не будь у Феба иных перспектив, тогда, я уверена, он с успехом применил бы свои дарования в церкви. Но перед ним открываются хорошие, просто превосходные перспективы – и в литературе, и…
Тут она запнулась, а я выжидательно вскинул брови. Но прежде чем она успела продолжить, в дверь постучали, и вошла служанка с подносом.
Получив удобную возможность переменить тему, миссис Даунт принялась разливать чай и расспрашивать меня обо мне: живу ли я в Лондоне с самого рождения? Учился ли я в Кембридже, как ее пасынок? Впервые ли я в Эвенвуде? Давно ли я знал мистера Картерета? Являюсь ли я членом Роксбургского клуба, как ее муж, и водил ли знакомство с покойным мистером Диббином, [167]167
[Роксбургский клуб был основан в 1812 г., в пору повальной библиомании, библиофилом и библиографом Томасом Фрогноллом Диббином. (Прим. ред.)]
[Закрыть]которого они часто имели честь принимать в Эвенвуде? Я отвечал на все вопросы вежливо, но по возможности коротко. Миссис Даунт конечно же заметила мою уклончивость и в качестве ответного хода забросала меня новыми вопросами. Последующие несколько минут мы продолжали нашу игру, а доктор Даунт сидел в молчании. Наконец она поинтересовалась, успел ли я осмотреть усадьбу. Я сказал, что ненадолго заглянул в часовню, дабы отдать последнюю дань уважения мистеру Картерету, но надеюсь в самом ближайшем будущем получить более полное представление о резиденции лорда Тансора.
– Но вы должны, по крайней мере, увидеть библиотеку, прежде чем уедете! – внезапно вскричал доктор Даунт.
– Боюсь, мне надо вернуться в Лондон завтра же.
– Мы можем пойти туда сейчас же, коли вам удобно.
Я с радостью принял предложение, пришедшееся мне весьма по вкусу. Мы быстро допили чай, и миссис Даунт встала, собираясь удалиться.
– До свидания, мистер Глэпторн. Надеюсь, мы получим честь увидеться с вами в скором времени. Может статься, в следующий ваш приезд в Эвенвуд судьба окажется более благосклонна и предоставит нам случай познакомить вас с моим пасынком.
Я выразил надежду, что мне не придется долго ждать этого удовольствия.
Миссис Даунт выпрямилась в полный рост, и сейчас я в упор смотрел в ее серые глаза. Сколько ей сейчас лет? Пятьдесят три или пятьдесят четыре? [168]168
[Миссис Даунт родилась в апреле 1797 г., следовательно, в октябре 1853-го, когда рассказчик впервые с ней встретился, ей было 56 лет. (Прим. ред.)]
[Закрыть]Я точно не помнил. Впрочем, невзирая на возраст, она по-прежнему сохраняла очарование, свойственное искушенной кокетке. Теперь я понимал, каким образом ей удалось настроить лорда Тансора в пользу своего пасынка: несомненно, здесь она пустила в ход все свое обаяние и бесспорную красоту вкупе с властным характером. Под пристальным взором пленительных глаз миссис Даунт я вдруг на краткий миг исполнился уверенности, что она интуитивно чувствует во мне угрозу для своего благополучия и благополучия обожаемого Феба. Одним словом, я вызывал у нее неприязнь и недоверие, как и она у меня.
Снова оставшись наедине, мы с доктором Даунтом вернулись к прерванному разговору о неоплатонической философии – в частности, о переводах Плотина и Прокла, выполненных Тейлором. [169]169
[Томас Тейлор по прозвищу «английский язычник» (1758–1835), посвятивший жизнь переводу и толкованию философии Платона, Аристотеля, неоплатоников и пифагорейцев. Он оказал сильное влияние на Уильяма Блейка и поэтов-романтиков (в частности, на Шелли), а много позже на У. Б. Йейтса. (Прим. ред.)]
[Закрыть]Пастор пустился в рассуждения о тейлоровском вольном переложении «De antro nympharum» Порфирия, [170]170
[«О пещере нимф», трактат, представляющий собой аллегорическое толкование мифа о пещере нимф на острове Итака, описанной Гомером в «Одиссее», песня XIII. (Прим. ред.)]
[Закрыть]а от них мы плавно перешли к другим равно увлекательным предметам, касающимся античных теологических доктрин – в каковой области оба обнаружили изрядную осведомленность.
– Мистер Глэпторн, – сказал наконец доктор Даунт, – могу ли я попросить вас об одном одолжении?
– Безусловно, – ответил я. – О каком именно?
– Дело вот в чем. Хотя в целом я являюсь глубоким почитателем мистера Тейлора, у него не всегда достает филологических и лингвистических способностей для просветительской деятельности в этой важной области. В данном случае речь идет о тейлоровском переводе Ямвлиха. Я взял на себя смелость подготовить новое переложение «De mysteriis», [171]171
[Выполненный Тейлором перевод трактата Ямвлиха «О египетских мистериях», посвященного истолкованию магических и религиозных ритуалов, вышел в свет в 1821 г. Ямвлих (ок. 245 – ок. 325) – философ-неоплатоник, сириец по происхождению. (Прим. ред.)]
[Закрыть]первая часть которого будет опубликована в «Классикал джорнал». [172]172
[Несмотря на тщательные поиски, мне так и не удалось обнаружить публикацию перевода и комментариев доктора Даунта ни в одном номере «Классикал джорнал» за описываемый период, хотя текст явно дошел до стадии гранок. (Прим. ред.)]
[Закрыть]Текст уже набран, и сейчас гранки вычитывает мой друг, профессор Люсьен Слейк, проживающий в Барнаке. Может, вы знакомы с работой профессора Слейка, посвященной Эвгемеру? [173]173
[Уроженец Мессены, предположительно творивший вплоть до 280 г. Он написал историю о вымышленном путешествии «Hiera anagraphē», известную нам главным образом по фрагментам, цитируемым Диодором Сицилийским, а также христианским апологетом Лактанцием. (Прим. ред.)]
[Закрыть]Профессор хорошо знает Ямвлиха, но наверняка не столь основательно, как вы. Посему я хочу попросить вас вот о каком одолжении: не окажете ли вы мне великую любезность, согласившись просмотреть гранки перед отправкой в печать?
Я решил, что таким образом мне представится возможность поближе сойтись с доктором Даунтом и, как следствие, занять выгодную позицию по отношению к его сыну. Поэтому я сказал, что почту за удовольствие и честь ознакомиться с упомянутой работой, и мы условились, что доктор Даунт безотлагательно напишет профессору Слейку записку с просьбой отослать гранки мне в гостиницу «Георг» до моего убытия в Лондон.
– Ну-с, а теперь пойдемте, – весело промолвил преподобный.
Коллекция книг, собранная Уильямом Дюпором, двадцать третьим бароном Тансором, вскоре после Французской революции, выдерживала сравнение с библиотеками, основанными вторым графом Олтропским Спенсером и третьим герцогом Роксбургским. Двадцать третий барон унаследовал от отца около трех тысяч томов, бессистемно собранных его предками в течение нескольких веков, а в скором времени приобрел в дополнение к этому собранию целую библиотеку одного венгерского аристократа – около пяти тысяч единиц хранения, – содержавшую не одну сотню первых печатных изданий греческих и римских классиков, а равно множество шедевров типографского искусства семнадцатого и восемнадцатого веков, выпущенных издательствами Баскервиля и Фулиса. Затем он принялся методично умножать свою коллекцию, изредка прибегая к нетрадиционным мерам: много путешествовал в поисках первых изданий античных авторов, не представленных в библиотеке графа Лажко, а попутно скупал в больших количествах первопечатные Библии, инкунабулы [174]174
[От латинского «колыбель, годы младенчества» – книги, выпущенные на заре книгопечатания в конце пятнадцатого века. (Прим. ред.)]
[Закрыть]и редкие издания произведений ранней английской литературы (к последним он питал особенный интерес). Ко времени его смерти в 1799 году книжное собрание насчитывало свыше сорока тысяч томов.
