Текст книги "История царствования Екатерины"

Автор книги: Матвей Любавский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Летом она проводила время разнообразнее. Вот что она сама пишет про свое житье летом 1748 года в Ораниенбауме: «Поутру я вставала в три часа и одевалась сама с ног до головы в мужской костюм. Старый егерь ждал уже меня с ружьями; на берегу стояла рыбачья ладья; мы проходили садом с ружьями на плечах; я, егерь, легавая собака и рыбак садились в лодку. Я стреляла уток в тростнике по берегам Ораниенбаумского канала; нередко мы проходили весь канал и ветер уносил нас в море». Раз Екатерина чуть не погибла так в море. В то же время Екатерина пристрастилась к верховой езде. «Я не любила ездить на охоту, но любила верховую езду из-за ее опасностей. Мне случалось до 13 раз на дню садиться в седло». Потом Екатерина изучала верховую езду систематически. В этих развлечениях вместе с удалью и самостоятельностью соединялось здоровье, избыток сил, доходивший до резвости: видно, что тяжелые жизненные условия не сломили ее сильной натуры.

В 1754 году Екатерина исполнила настойчивое желание Елизаветы – родила сына. В ее записках сохранился недвусмысленный намек на то, что этот заказ императрицы был выполнен ею не при помощи супруга. Рождение ребенка обыкновенно дает другую полосу в жизни женщины. Елизавета, боясь потерять внука, не доверила уход за ним матери и отобрала его у нее; больную Екатерину бросили, и она чуть не умерла. То же повторилось через четыре года при рождении дочери. Екатерине, таким образом, не удалось материнство, она была родительницей, но не матерью; ее материнские чувства были грубо попраны при самом их зарождении. Это не могло не отразиться на дальнейшей жизни Екатерины: ее нравственные силы были отклонены от семьи и направлены к политике…

В этой области Екатерине уже в 1754 году приходилось действовать практически. Муж ее занимался делами герцогства Голштинского, но всякие занятия были ему в тягость, и он передавал их супруге, которая и стала принимать послов и других лиц. Это была хорошая школа для будущей императрицы. Вопросы религии, финансов, торговли, промышленности с сопровождающими их борьбой, честолюбием – все это проходило через руки Екатерины. В занятиях делами герцогства Голштинского Екатерина приобретала не только правительственный опыт, но вместе с тем прояснялись и ее политические взгляды, зрела ее политическая мысль, которая была обращена не к Голштинии, а к России.

Ко времени 1759–1762 годов относятся собственноручные записки Екатерины, как бы ее политическая исповедь, из которой видно, что Екатерина думала о своем будущем царствовании в России и что мысль эта стояла у нее прежде всего. Эти записки обрисовывают ее, до некоторой степени, как будущую императрицу. «Я желаю блага стране, в которую привел меня Господь Бог, слава ее – моя слава… Хочу, чтобы страна была богата… свобода – это душа всего, хочу законного повиновения, но не хочу рабов… Хочу сделать счастье для всех, но не своенравием и жестокостью, которые несовместимы с христианским учением и когда на своей стороне имеешь истину и разум… Следует объявить всем, что разум говорит за необходимость. Власть без доверия народа ничего не значит… Легко Достичь славы тому, кто желает быть справедливым – все у него пойдет как нельзя лучше». Такой оптимизм, которым проникнута эта исповедь, не покидал Екатерину всю жизнь. В другом месте своих записок великая княгиня затрагивает более частные вопросы, она говорит о начальствовании, о финансах, о женском образовании, о судопроизводстве, о значении дворян, о причинах большой смертности, о бессмысленности пыток, о соединении Каспийского моря с Черным и т. д. В ее голове уже тогда носился целый рой вопросов, которые потом она разрешала в своей правительственной деятельности. В этих записках сказалась вся Екатерина II с ее стремлением и популярности, с ее широкими замыслами, с самоуверенностью и некоторой похвальбой. Но по мере того, как развивались планы Екатерины на русский престол, надвигалась опасность, грозившая ей потерей положения. Екатерина должна была напрячь все силы, что она и сделала, и в конце концов она вышла победительницей в этой борьбе. Она нашла опору в обществе, сумела объединить нужных ей людей. А положение дел было крайне серьезное для Екатерины. Екатерина все более и более привлекала к себе расположение императрицы Кл и заветы, тогда как с Петром Елизавета не могла пробыть вместе и четверти часа, плакала и жаловалась, за что Господь послал ей такого племянника.

Петр действительно становился все невозможнее. К его ребяческим выходкам стали присоединяться и серьезные действия. Великий князь стал слушать предложения о перемене престола, и подобная попытка была произведена уже в 1747 году. Это, конечно, не могло увеличить расположения к нему императрицы. Когда началась Семилетняя война, Петр завел с Фридрихом II секретную переписку, не скрывал своих к нему симпатий, открыто радовался неудачам русских войск и даже выдавал государственные тайны. Наряду с этим и в личной жизни Петр все более опускался, стал проигрывать крупные деньги в карты и т. п.

При таких обстоятельствах можно было ожидать отстранения Петра от престолонаследия, но это погубило бы и Екатерину. Но, с другой стороны, и достижение Петром престола не обещало ей ничего хорошего. Сердцем Петра завладела окончательно Елизавета Романовна Воронцова; впрочем, и Екатерина переживала в это время уже свой третий роман. «Я видела, – писала Екатерина, – что мне предоставляется на волю выбрать три одинаково опасных пути: 1) разделить свою судьбу с судьбой великого князя, 2) находиться от него в зависимости и ждать, что он сделает со мной, 3) или сделать так, чтобы я не зависела от него;при этом было три исхода, или погибнуть с великим князем, или погибнуть от него, или, наконец, спастись». Екатерина предпочла избрать третий путь.

В этом стремлении навстречу ее желаниям пошли все люди, окружавшие ее при Елизавете, которым не улыбалось будущее царствование Петра Федоровича; все эти люди ввиду общей опасности сблизились друг с другом. Английский посланник Вильямс доносил своему правительству, что великая княгиня чрезвычайно деятельна, что ее все любят и что лица, близкие к императрице Елизавете, желают сблизиться с Екатериной. Сам посланник тоже старался сблизиться с «восходящей звездой», без которой он не мог добиться никаких сведений. Таким образом Екатерина вошла в сношения с Шуваловым, Бестужевым, Апраксиным, Орловыми, Паниным и другими вельможами, из которых Григорий Орлов, красивый рослый гвардеец, бывший с ней в интимных отношениях, подготовил в ее пользу гвардейскую офицерскую молодежь.

Формируя свою партию, Екатерина раз подверглась сильной опасности. В 1757 году генерал-фельдмаршал Апраксин после битвы при Гросс-Эгерсдорфе, несмотря на то, что поле битвы осталось за ним, зачем-то отступил. Это было поставлено в связь с болезнью Елизаветы и с возможностью перемены престола, о которой будто бы писал Апраксину Бестужев. По настоянию английского и французского посланников он был арестован, у него была захвачена секретная переписка Екатерины с ним и с Апраксиным. Но, к счастью Екатерины, наиболее опасные, компрометирующие бумаги были уничтожены, а попались одни пустяки, по которым на нее нельзя было возвести обвинения, так что она осталась только на подозрении. С другой стороны, приближенные нашептывали великому князю, что пора раздавить изменницу, а приближенные Елизаветы советовали ей выселить Екатерину в Германию. Екатерина постаралась опять сблизиться с Елизаветой, что ей до некоторой степени удалось; императрица не выслала Екатерину в Германию, так как не могла примириться, что царствовать будет Петр. По-видимому, она хотела его отстранить, назначить императором Павла, а его мать назначить регентшей до его совершеннолетия. Но этого она не успела совершить. 25 декабря 1761 года Елизавета умерла, а на престол взошел Петр III.

С восшествием на престол Петра положение Екатерины стало еще опаснее. Император выказывал явную ненависть к Екатерине, проводил дни и ночи с Елизаветой Воронцовой. В день празднования заключения мира v.Фридрихом II, 1 мая 1762 года, Петр за столом при всех назвал Екатерину дурой и велел ее арестовать. Но Екатерину выручил дядя Петра, голштинец принц Жорж. Это было только отсрочкой. В последних числах июня Метр возложил орден св. Екатерины на Елизавету Воронцову и опять распорядился арестовать Екатерину, которую вторично спас принц Жорж.

После двукратной попытки арестовать ее Екатерина убедилась, что ей не ужиться вдвоем с мужем и что кто-нибудь из них, он или она, должен погибнуть.

Петр со своей стороны сделал все, чтобы облегчить супруге достижение этой цели. Правда, первые распоряжения правительства, внушенные ему своекорыстными людьми, произвели на общество благоприятное впечатление: по указу Петра было возвращено из ссылки много лиц – Бирон, Миних, Лесток и др.

Затем, 18 февраля 1762 годаПетр обнародовал манифест о вольности дворянства,в котором говорилось, что при Петре Великом нужно было принуждать дворян, чтобы они служили и учились, отчего произошло много пользы, умножилось число сведущих людей, но теперь уже нет нужды в принуждении. Манифест говорит, что дворяне могут служить, но могут и выходить в отставку, когда того захотят, кроме военного времени и за три месяца до начала войны. Неслуживые дворяне могут ехать за границу и поступать на службу к дружественным государям, но по первому требованию правительства должны вернуться на родину. Манифест выражал уверенность, что дворяне не будут злоупотреблять данной им свободой, будут сами служить, а детей своих будут учить наукам, и грозил ослушникам «презрением и уничтожением».

Освобождение от обязательной службы было общим желанием дворян, и некоторые шаги к нему были сделаны еще до Петра. Именно, срок обязательной службы был сокращен до 25 лет; затем дворяне, кончившие кадетские корпуса, специально для них учрежденные, начинали службу не рядовыми, а офицерами; кроме того, от обычая записывать в полки еще детей, 25 лет обязательной службы истекали для дворянина довольно рано. Мысль об окончательном освобождении дворян от обязательной службы была подсказана Петру, вероятнее всего, Р. Воронцовым, который имел свои виды упрочить это царствование, так как намеревался выдать за Петра свою дочь Елизавету.

Этими людьми была проведена и другая мера – уничтожение Тайной канцеляриии запрещение выкрикивать ненавистное всем «слово и дело». Затем, в конце января 1762 года Петром был издан указ, позволявший беглым раскольникам возвращаться в Россию и селиться в Сибири и содержать свой закон по обычаю и по старым книгам. Это разрешение указ мотивировал тем, что в России живут и нехристиане – магометане и язычники, а раскольники все же христиане, «точию в суеверии и упрямстве пребывающие». Кроме того, была понижена цена на соль, составлявшую казенную монополию.

Но все эти меры не достигали своей цели, ибо дурные поступки императора возбуждали против него решительно всех.

Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны им у духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 г. Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаб– и обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии. Крестьяне должны были платить кроме подушной подати еще 1 рубль, за что они наделялись землей. Все доходы с церковных имений на нужды церковных учреждений должны были идти через казну, а само духовенство получало жалованье по штату: 3 архиерея по 5000 рублей, а остальные по 3000 рублей в год, архимандриты десяти важнейших монастырей по 500 рублей, а архимандриты остальных монастырей по 100, 150 рублей, монахи по 6 рублей и 5 четвертей хлеба в год и т. д. Духовенство, перестав быть хозяином в своих имениях, сильно возмущалось на Петра.

Вышеприведенные меры касались только черного духовенства. Но и белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконовских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконовских мест. До этих детей церковников добирался еще Петр I, добрился и Петр III.

Раздражение увеличилось еще тогда, когда Петр призвал митрополита новгородского Дмитрия Сеченова и приказал ему, чтобы в церквях были иконы только Спасителя и Божьей Матери, а остальные иконы приказал вынести, и кроме того, чтобы священники сбрили бороды, сняли рясы и носили штатское платье, и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Императора возмущал один старый обычай: иметь каждому прихожанину свои иконы и молиться на них, причем молиться другим на эти иконы запрещалось, отчего бывали дикие сцены. Эти остатки идолопоклонства бросились в глаза даже малоумному императору, но в своем распоряжении он зашел слишком далеко, так что попал в «иконоборцы»: русские люди думали, что император хочет ввести лютерскую ересь.

Кроме духовенства на императора была возмущена еще гвардия,так как еще в бытность великим князем Петр не скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл их янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, и стал во всем отдавать предпочтение голштинцам. Национальное чувство русских было задето за живое преклонением перед Фридрихом II, который сам был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать вместе с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха – воля Божия. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их узкой формой прусского покроя. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерсиции, чем отягчил все войска. Ни возраст, ни чин не давали облегчения старым офицерам, и они наравне с молодыми солдатами должны были месить грязь. Все его распоряжения имели вид какого-то издевательства. Гвардия начинала открыто роптать. «По Петербургу, – пишет очевидец, – ходят люди, гвардейцы и въявь ругают государя».

Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, он завел романы с итальянскими актрисами, и это тогда, когда Елизавета еще лежала в гробу. Ежедневно пьяный до обеда, за обедом он говорил такие вещи, что сердце кровью обливалось от стыда перед иностранцами. «Но особенно тяжело, – пишет современник, – когда Петр приходил куда-либо в гости. Он возил с собой табак и трубки, и вмиг вся комната наполнялась густым дымом, а государю то любо было, он шутил, говорил и хохотал; не успеют, бывало, сесть за стол, как гремят уже бокалы и столь прилежно, что все становятся как малые ребята и говорят страшную чушь; а однажды, вышедши с балкона в сад, стали они играть, прыгать, а друг друга повалить стараясь. А посему судите, каково нам было смотреть вельмож играющих и хохочущих, шум и бокалам гремение и государя пьяного».

Негодование на государя было сильно не только у знати, но скоро стало делаться и всенародным. Тупой, пьяный, невоздержанный Петр III был убежден, что весь мир существует для него, потерял способность правильно мыслить и был ослеплен своей властью.

Потеряв всякое чувство меры, Петр дал гвардии приказ выступить в поход против Дании за Голштинию. Гвардия была охвачена негодованием. Вскоре последовал второй приказ арестовать императрицу. Офицеры заговорщики стали просить Екатерину стать во главе преданных ей людей и низвергнуть Петра. Этот совет, давно уже продуманный ею самой, Екатерина выслушала благосклонно, но медлила. В это время был арестован Пассек, один из заговорщиков. Арест Пассека вызвал опасения, что он выдаст кого-либо из заговорщиков, надо было торопиться, и Екатерина согласилась на перепорот, который вскоре и последовал.

Переворот 28 июня 1762 годаосуществил мечту Екатерины, которую она лелеяла целых 17 лет – сделал ее самодержавной русской императрицей.

Петр III, отрекшийся от престола и власти, временно был помещен в Ропшу, пока для него готовилась камера в Шлиссельбургской крепости. Но не прошло и недели, как Екатерина получила письмо от Алексея Орлова, написанное дрожащей, по-видимому, пьяной рукой:

«Матушка милосердая Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но, как перед Богом, скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда Ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете… Но никто сего не думал, и как нам задумать, поднять руки на государя. Но, государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век».

Вот свидетельство о смерти Петра. Очевидно, пьяный Петр заспорил и был убит. Есть известие, что Петр был задушен силачом Орловым.

Екатерина была потрясена этим известием, но не велела производить следствия. «Il faut marcher droit – je ne doit pas être suspecte» [110]  [110]Надо идти прямо – я не должна быть подозреваемой.


[Закрыть], – так определила свою будущую политику Екатерина. В манифесте она объявила, что император впал в болезнь и волей Всемогущего Бога скончался.

Современное мнение обвиняло Екатерину в смерти мужа. Но письмо Орлова показывает, что если Екатерина в чем и была виновна, то только в сокрытии преступления.

Так началось новое женское правление, продолжавшееся 34 года и отличавшееся от прежних женских правлений тем, что во время него был проведен целый ряд важных реформ в области государственной и общественной жизни России.

Когда исполнилась заветная мечта Екатерины, когда она стала самодержавной русской императрицей, ей предстояла еще более трудная задача – упрочить за собой престол.

Прежде всего трудно было дисциплинировать заговорщиков и ввести их в определенные границы. Каждый последний гвардеец считал, что воцарение Екатерины – это дело его рук. На первых порах Екатерина не только не властвовала, но с ней самой обращались не как с императрицей, а как с участницей заговора: к ней лезли со всевозможными претензиями. Екатерине приходилось все выслушивать и улаживать. Французский посланник доносил своему правительству, что интересно наблюдать, как в больших собраниях Екатерина хочет нравиться всем, как все толкуют ей разные вещи, а она старается всем угодить; значит, замечает посланник, она зависима. Екатерина сама писала Понятовскому, что ей приходится считаться с последним гвардейским солдатом.

Для удовлетворения заговорщиков Екатерине пришлось раздать всем им до 180 000 душ крестьян и до 180 000 рублей единовременно, не считая пенсий и позднейших наград. Особыми милостями были осыпаны братья Орловы, из которых трое – Григорий, Алексей и Михаил – были возведены в графское достоинство. Это обстоятельство удовлетворило Орловых и вскружило голову другим, из которых некоторые стали думать, как бы устроить другой переворот в целях собственного возвышения. Так произошла всем известная попытка поручики Мировича возвести на престол Иоанна Антоновича, содержавшегося в тюрьме; еще ранее были аналогичные попытки поручиков Гурьева и Хрущова. Затем многие шпорили, что короновать следует Павла, а Екатерину объявить регентшей до его совершеннолетия. Некоторые ил участников переворота – Рославлев, Хитрово – недовольные возвышением Орловых, стали интриговать. Иноземные наблюдатели считали положение Екатерины шатким. Английский посол писал своему правительству, что Екатерина сделала большую ошибку, возложив корону на себя, а не на Павла.

Но английский дипломат был не прав: Екатерина не только не ошиблась, но и прочно утвердилась на престоле и установила сильную авторитетную власть. Ее выручили природный ум, тактичность, знание среды и необыкновенное искусство применяться к людям. Ее задача облегчалась тем, что ей приходилось действовать с разрозненными людьми, а не с какой-нибудь солидарной общественной композицией, не с определенным недовольством, а с брожением. Не удивительно поэтому, что Екатерина восторжествовала почти во всем и прочно уселась на престол, на который не имела решительно никакого права.

В 1762 году при вступлении на престол Екатерины русское общество не проявилоконституционных стремлений, с которыми оно выступило при вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны в 1730 году. Чем объясняется такой, по-видимому, шаг назад в сравнении с 1730 годом? Ведь момент, казалось бы, был удобный для перемены образа правления.

Прежде всего, надо указать на гибель вожаков конституционного движения 1730 года, многих из них сослали, казнили, а новых не народилось. Затем, важно также то, что дворянство, примкнувшее к движению 1730 года, теперь было склонно только к сословным интересам и охладело к политическим вопросам. Теперь вожаки дворянства с князем Черкасским во глазе не чувствовали нужды в перемене правления. Кроме того, царствование Елизаветы было неблагоприятно для развития конституционных стремлений. Государыня мало занималась управлением, и знать фактически держала все в своих руках. При Елизавете возвысилось значение Сената, где заседала та же знать и дворянство; но из этих лиц никто не достигал того положения, которым раньше пользовались фавориты. И кто бы мог забрать власть в свои руки? Только два лица – Разумовский и Иван Шувалов. Но Разумовский – это был ленивый, не интересовавшийся государственными делами человек, живший в роскоши и наслаждавшийся ею; а Шувалов был деликатный, ласковый человек с высокими стремлениями. Личные качества императрицы были таковы, что они не могли никого особенно возбудить против нее и вызвать горькие чувства и раздражение на деспотизм и стремление свергнуть его. Царствование Петра III могло бы, конечно, возбудить общественную оппозицию, но оно было слишком кратковременно, чтобы общественное раздражение могло вылиться в какое-либо определенное течение. Поэтому Екатерина и должна была считаться не с конституционными домогательствами, а с простым хозяйничаньем знати,которому она и решила положить конец.

6 июня 1762 года Екатерина издала манифест, в котором было всенародно объявлено: «Наиторжественнейше обещаем Нашим императорским словом узаконить такие государственные установления,по которым бы правительство любезного Нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое имеет». Эта неопределенная фраза подавала повод к толкованиям, что Екатерина введет известное конституционное устройство. На самом же деле под именем «государственных установлений» Екатерина разумела знать, сосредоточившуюся в Сенате, и намекала именно на него.

В исполнение предначертаний Екатерины Никита Иванович Панин представил ей проект устройства верховного правительства. В объяснительной записке Панин вооружился против совмещения в Сенате исполнительной, законодательной и судебной власти (Сенат на самом деле, как видно из практики, писал императорские указы). Панин подчеркивал, что Сенат должен лишь блюсти законы, а не создавать их. Так раскрывается содержание неопределенной фразы манифеста 6 июля. Чтобы восстановить значение верховной власти, Панин предлагал учредить «Верховное Лежислатство» (то есть верховную законодательную власть), решения которого идут на соизволение монаршей власти. Таким верховным местом, которое должно во всем способствовать самодержавной верховной власти, является Императорский Советиз 6 или 8 персон, заседающих под председательством императрицы.

Прежде чем излагать этот проект, надо оговориться, что Панин был поклонником, шведских учреждений, и его Императорский Совет является не конституционным, и совещательным учреждением; но Панин надеялся, что со временем он сумеет приобрести себе и законодательную власть. Из 6 членов Императорского Совета 4 министра (иностранных дел, внутренних дел, военный, морской), ведению подлежит все, что по существу своему подлежит ведению верховной власти; что идет на решение государя, то теперь должно идти на решение Императорского Совета, который должен составлять с государем неразрывное целое. По определению проекта, «Императорский Совет есть не что иное, как то самое место, в котором мы об империи трудимся, и потому все, доходящие до нас, яко до государя, дела должны быть по их свойству разделяемы между теми статскими секретарями (министрами), а они по своим департаментам должны их рассматривать, вырабатывать, в ясность приводить, нам в Совете предлагать и по ним отправления чинить по нашим резолюциям и повелениям» (ст. 5). Порядок дел в Императорском Совете должен быть следующий: дела, подлежащие ведению какого-нибудь министра, докладывались им, обсуждались в Совете и на окончательную резолюцию или к государю. Как на аналогию Императорского Совета можно указать на папский конклав: папская власть абсолютна, но ее решения проходят через конклав.

С учреждением Императорского Совета Сенату оставалось одно только текущее управление. Панин предлагал разделить Сенат на 6 департаментов, в которых и должны решаться дела, а общему собранию Сената должны докладывать лишь дела, вызвавшие разногласия в департаментах.

Сначала Екатерина сочувственно отнеслась к этому проекту и даже подписала манифест об учреждении Императорского Совета. Но затем не столько умом, сколько инстинктом Екатерина поняла, что тут дело неладно и дала проект на рассмотрение приближенным лицам, которые отнеслись к нему отрицательно. Генерал-фельдцехмеистер Вильбоа сказал ей, что автор проекта склонен к аристократическому правлению. Ведь императрица, рассуждал он, и так усвоила себе взгляд, что личные распоряжения государя не могут идти против мнения Государственного Совета, но зачем же делать обязательнымпроведение закона через него. Ведь дело в том, «что влиятельные члены обязательного и государственным законом установленного совета (особенно, если обладают достаточным к тому своеволием, честолюбием и смышленостью) весьма удобно могут вырасти и соправители». Вильбоа понимает, что «благоразумие и ее (то есть императрицы) светлый взгляд не нуждается ни в каком особенном совете, но ее здоровье требует облегчения от несносной тягости восходящих до нее нерасследованных дел», поэтому он и предлагает разделить личный кабинет императрицы на департаменты, секретари которых должны принимать входящие бумаги, отпускать исходящие бумаги и докладывать дела и бумаги императрице для резолюции и подписании, а затем уже чинить исполнение. В эти секретари императрица может выбирать кого ей угодно из умных и полезных людей, так зачем же ограничивать ее известным, обязательным кругом лиц. В заключение Вильбоа говорит: «Русский государь необходимо должен обладать неограниченной властью. Императорский же Сонет, напротив, слишком уж приближает подданного к государю, и у подданного может явиться желание поделить власть с государем».

Против проекта Панина высказался и Бестужев-Рюмин. Он указал Екатерине на опасность учреждения совета, с которым необходимоделиться властью.

Теперь Екатерине дело стало ясным, и она надорвала ужо подписанный ею манифест об учреждении Императорского Совета. Так рухнула попытка устроить на Руси нечто вроде конституционного правления.

Екатерина организовала совет, но не постоянный, а из лиц по ее собственному выбору, еженедельно собиравшийся во дворце. В него входили Бестужев-Рюмин, Панин, вице-канцлер Голицын и др. Екатерина не могли обойтись без совета, она им пользовалась, но не как учреждением, а как собранием угодных ей советников.

Но проект Панина не пропал даром, и его предложение о разделении Сената было исполнено. В 1763 году Сенат был разделен на 6 департаментов, и его общие собрания с тех пор стали происходить редко. Все дела начинались и окончательно решались в отдельных департаментах, а в общие собрания вносились лишь в случае разногласия. Раздробив Сенат, Екатерина увеличила власть генерал-прокурора,сделала его контролером и предоставила ему много дел, которые изъяла из ведения Сената. Благодаря этому генерал-прокурор сделался как бы министром юстиции и внутренних дел, от него были отделены только 3 коллегии: иностранных дел, военная и морская.

Екатерина умалила Сенат и в области законодательной власти: у него было отнято право толковать законы и предписано исполнять их буквально. Сенату было вменено в обязанность обо всем докладывать императрице. Сенат, бывший при Елизавете фактическим правительственным, государственным учреждением, при Екатерине снизошел до исполнительной власти.

Так Екатерина не только утвердила за собой престол, но и сосредоточила такую власть, которой еще не было после смерти Петра I Она стала самодержавной не только по титулу, но и на самом деле.

Екатерина без колебания взялась за управление и сразу обнаружила кипучую правительную деятельность, смотрела бумаги, делала на них заметки и т. д. Резкий тон, которым она делает замечания Сенату, указывает на ее повышенное самомнение; Екатерина смотрела сверху вниз, самоуверенность осталась ей присущей до самой смерти. Эта самоуверенность Екатерины в своих силах питалась фактическим состоянием тогдашней русской правительственной деятельности. Возьмем, например, Сенат. Задавив всякую самодеятельность в подчиненных органах, Сенат сам не справлялся со своими делами и вершил их кое-как и зачастую подолгу. Одно дело о выгоне города Мосальска Сенат слушал 6 недель. Сенат не знал точно, какой воевода в каком городе, не знал и числа городов, карты России он не имел. Раз Екатерина, будучи в Сенате, узнав это, рассердилась и, дав 5 рублей, послала купить атлас Кириллова, вышедший в 1745 году.

Сенат не знал точного количества доходов империи и при восшествии Екатерины на престол донес ей, что доходов 16 000 000 рублей. Екатерина сразу, на глаз, определила, что доходов должно быть больше, и назначила комиссию из Вяземского и Мельгунова, которая несколько лет считала доходы государства и насчитала их до 23 миллионов. Екатерина приписывала это запущенности, отсутствию энергии у Сената и у других учреждений и полагала, что лишь монархическая власть может наладить ход государственной машины.