Текст книги "История царствования Екатерины"

Автор книги: Матвей Любавский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Великий Князь Константин Николаевич

В ряду государственных деятелей, неразрывно связавших свое имя с великим делом обновления России при императоре Александре II, выдающееся место, бесспорно, принадлежит великому князю Константину Николаевичу. Сам император Александр II признал его своим «первым помощником в крестьянском деле». Это значение признается за ним и всеми современниками его – как сотрудниками и сочувствовавшими ему людьми, так и противниками и врагами его политики. Великий князь помогал проводить и другие важные реформы – судебную, земскую, финансовую и военную, высшего образования, выступая здесь не только с сочувствием и поддержкой, но подчас и со своей ведомственной инициативой. Вместе с другими прогрессивными деятелями 60-70-х годов он мечтал увенчать обновляемое государственное здание России введением начатков представительного строя… Короче сказать, не было таких либеральных начинаний, которым бы не сочувствовал и не содействовал великий князь Константин, идя всегда впереди своего мнительного и нерешительного брата и часто увлекая его за собой. Генерал-адмирал был смелым пловцом не только по Балтийскому, но и по житейскому морю, и во все царствование своего брата строил не только новые корабли, верфи и заводы, но и новые учреждения, новые внутренние порядки и законы.

Великий князь совсем не готовился к такой широкой и разносторонней государственной деятельности. С раннего детства он посвящен был специальному делу – морскому. Он родился 9 сентября 1827 года, в самый разгар хлопот о возрождении русского флота, забот и дум о том, «как извлечь наши морские силы из того забвения и ничтожества, в котором они прозябали в последнее время предшествовавшего царствования». Этим вопросом занят был учрежденный еще 31 декабря 1825 года особый комитет; над ним трудился и сам император Николай Павлович, вырабатывавший основания реформы морского министерства [125]  [125] Шильдер Н.Император Николай I. Т. II. С. 64, 66, 113. Прим. 77.


[Закрыть]. То было время, когда хлопотали об образовании моряков, учреждали (29 января 1827 г.) офицерский класс при Морском кадетском корпусе для усовершенствования новопроизведенных офицеров «в высших частях наук, к морской службе потребных», приглашали для преподавания этих наук знаменитых математиков и физикой – Буняковского, Остроградского, Ленца и др. Эта «морская полоса» определила и участь явившегося тогда на свет великого князя Константина. Император-отец решился посвятить его флоту, создать из него вождя и организатора морских сил России, преемника себе и продолжателя по этой части. Когда ему еще не было четырех лет, император назначил его генерал-адмиралом и шефом гвардейского экипажа (22 августа 1831 года) [126]  [126]Русская Старина. 1892. Февраль. С. VI, VII.


[Закрыть].

Сообразно с этим назначением велось и все воспитание и образование великого князя. Воспитание было поручено суровому ученому моряку Федору Петровичу Литке, настоящему «морскому волку», который совершил уже три кругосветных плавания, побывал не раз в северных морях, составил карту берегов Новой Земли, Берингова моря и лежащих на нем островов и т. д. С ранних лет великого князя стали упражнять не только в науках, «к морской службе потребных», но и в практике мореплавания [127]  [127] Безобразов В.П. Граф Федор Петрович Литке. С. I–XVIII (приложение 2 к LVII тому Записок Императорской Академии Наук).


[Закрыть]. Уже восьмилетним мальчиком в чине мичмана он совершил первое морское плавание на военном судне «Геркулес». Когда ему исполнилось 17 лет, он был назначен уже командиром брига «Улисс», на котором и крейсировал около Красной Горки. В том же году он совершил первое большое плавание из Архангельска в Кронштадт. Следующий, 1845 год весь был посвящен морским экспедициям: отправившись из Николаева, великий князь проехал морями вдоль всей Европы. В 1847 году великий князь уже в чине капитана 1-го ранга командовал фрегатом «Паллада», на котором совершил две морских экспедиции в этом и следующем году. Общее образование великого князя ограничивалось самым необходимым – языками, русской и всеобщей историей, статистикой и законоведением. Последние науки преподавал великому князю статс-секретарь барон М. А. Корф. Но император Николай рекомендовал Корфу «долго не останавливаться на отвлеченных предметах», находя, что «лучшая теории права – добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимой от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию» [128]  [128] Павлов-Силъванский Н. П.Очерки по русской истории XVIII–XIX вв. С. 305–308.


[Закрыть].

Но и специальная, хорошо поставленная школа, очевидно, может сделать не меньше, чем общеобразовательная. Великий князь Константин Николаевич из школы ученого моряка вышел не только знающим свое дело, но и развитым юношей, с привычкой к серьезному и упорному труду, с умением работать, за наименьшее время достигать наибольших результатов. И отец, и воспитатель остались очень довольны его успехами, обнаруженными им на окончательном экзамене. Литке писал по этому поводу: "Успехи, оказанные великим князем по всем предметам, которые, конечно, в значительной степени должны быть отнесены на счет необыкновенных его способностей, доказывают, что когда внимание учителя посвящено нераздельно одному ученику, то четырех полных часов занятий учителя с учениками совершенно достаточно". Одной из самых положительных сторон в образовании великого князя было то, что приобретаемые теоретические познания ему приходилось постоянно прилагать к делу. Это должно было воспитать в нем уважение к науке и знанию, веру в их силу, в просвещение вообще. В общем все-таки приходится признать, что великий князь из школы Литке вышел не столько широко образованным, сколько умственно сильным человеком. Но эта сила ума заменила ему в дальнейшем общее образование. Благодаря ей великий князь оказался способным учиться на самом деле, которое на него возлагалось, брать уроки от самой жизни и следовать ее указаниям. Взирая на окружающую действительность без всяких предвзятых идей, великий князь при всем том оказался в состоянии замечать в ней то, что неясно было для других, доходить до корней и первопричин существующих зол и нестроений.

По-видимому, гораздо ранее своего брата великий князь осознал одну из этих первопричин – крепостное право. Уже в апреле 1855 года в разговоре об инвентарях, вводившихся в Юго-Западном крае, великий князь говорил: «Ведь это подготовляет волю; дай Бог кончить войну, а потом начнем другое дело». Великий князь уже в 1856 году был известен как убежденный сторонник отмены крепостного права. В нем уже видели твердую нравственную опору, способную «придать с самого начала твердость идеям и убеждениям, еще столь колеблющимся» (из письма Н. А. Милютина к великой княгине Елене Павловне). В литературе ставился вопрос о духовных влияниях на великого князя, подготовивших из него прогрессивного деятеля Александровского царствования. Указывали на влияние Жуковского, который в своих письмах внушал великому князю, что «ничего не может быть выше на земле, как царь или сын царя, достойный имени человека», что «движение – святое дело: все в Божьем мире развивается, идет вперед и не может и не должно стоять», и т. д. Указывали затем на влияние великой княгини Елены Павловны, на дружбу с просвещенным и либеральным А. В. Головниным [129]  [129]Джаншиев. Эпоха великих реформ. 10-е изд. С. 623, 624; Павлов-Сильванский. Очерки по русской истории XVIII–XIX вв. С. 309.


[Закрыть]. Не отрицая возможных влияний на великого князя со стороны отдельных лиц, приходится все-таки признать в Константине Николаевиче либерала-самородка, по преимуществу, доходившего до известных истин собственным умом и опытом. Либерализм великого князя был чужд всякой сентиментальности и навеянного извне идеализма, производил всегда впечатление органически и самостоятельно развивавшегося убеждения.

В этом отношении великого князя как нельзя лучше характеризует письмо его, которое он написал князю А. И. Барятинскому в 1867 году, в то самое время, когда начинал работать по крестьянскому делу. В это время он управлял уже морским ведомством на правах министра. На долю его выпала тяжелая и ответственная задача воссоздания русского флота после крымского погрома и притом в такое время, когда технические изобретения и усовершенствования в области кораблестроения быстро следовали одно за другим, когда суда с винтовыми двигателями заменяли колесные пароходы, железные и обшитые броней суда – деревянные. Кое-что наспех великому князю удалось сделать по этой части еще во время войны и отчасти непосредственно по окончании ее. Но побывав в 1857 году за границей и ознакомившись с гигантскими флотами Англии и Франции, великий князь пивал Барятинскому: «Я теперь не что иное, как генерал-адмирал без флота… Мне предоставлено доверием государя создать России флот, ибо у нас нет флота». Но, констатировав это, великий князь вместе с тем пишет: «Состояние наших финансов, которое в высшей степени затруднительно, побуждает неотлагательно сократить по всем ведомствам все расходы, без которых можно обойтись, и пожертвовать многими прекрасными надеждами на будущее, для того чтобы выйти из настоящего положения. Положение это становится тем важнее, что теперь явились с новой силой и требуют скорейшего решения другие важные жизненные вопросы внутренней администрации нашей, а именно: о крепостном праве, о раскольниках, о крайней необходимости устроить судопроизводство и полицию нашу так, чтобы народ находил где-нибудь суд и расправу, чтобы приказания правительства исполнялись и чтобы высшие правительственные лица не были вынуждены для достижения благих целей прибегать к внезаконным средствам. В то же время необходимо изыскать новые и притом колоссальные источники народного богатства, дабы Россия сравнялась в этом отношении с другими государствами: ибо мы не можем долее себя обманывать и должны сказать, что мы и слабее, я беднее первостепенных держав и что притом беднее не только материальными средствами, но и силами умственными, особенно в деле администрации». По всем этим соображениям великий князь ставит себе и своему корреспонденту такую жизненную задачу: «Первая обязанность наша должна состоять в том, чтобы отбросить всякое личное славолюбие и сказать, что наша жизнь должна пройти в скромном, неблестящем труде, не в подвигах, которые могли бы в настоящем возвысить наше имя, но в работе для будущего, чтобы дети наши получили плоды с той земли, которую мы, при благословении Божием, можем вспахать, удобрить и засеять. Посему не о морских победах и не о завоеваниях на Кавказе и сопредельных странах следует думать, не о создании вдруг большого числа судов при больших пожертвованиях и не о содержании на Кавказе многочисленной армии, на которую мы решительно не имеем достаточных средств, но о том, чтобы беспрерывными плаваниями небольшого числа хороших судов приготовить целое поколение будущих опытных и страстных моряков, и о том, чтобы усовершенствованием внутреннего управления вводить на Кавказе порядок и довольство, не издерживая на то больших сумм» [130]  [130]Русский Архив. 1889. Кн. 1. С. 130, 131.


[Закрыть]. В этом письме начертана чуть ли не вся программа будущей государственной деятельности великого князя. Но на чем она построена? Не на каких-либо теоретических, книжных предпосылках, а на простых жизненных наблюдениях над печальным внутренним состоянием России, ее экономической и культурной отсталостью. Органичностью взглядов великого князя в связи с его пылким темпераментом, который не преодолело даже суровое воспитание Литке, объясняются и те настойчивость и напористость, с которыми он добивался осуществления того, что считал полезным и правильным.

Первым либеральным шагом великого князя был, как известно, знаменитый приказ его, изданный немедленно по вступлении в управление морским министерством, против лжи, укоренившейся во всех официальных отчетах и рапортах. На эту официальную ложь как на одну из причин постигшего Россию краха было указано в появившейся тогда записке Валуева «Дума русского». «Взгляните на годовые отчеты, – писал Валуев, – везде сделано всевозможное, везде приобретены успехи, везде водворяется если не вдруг, то по крайней мере постепенно должный порядок; взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды или полуправды, и редко где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль». Великий князь со всей этой официальной ложью успел уже достаточно ознакомиться, состоя в последние годы Николаевского царствования членом адмиралтейств-совета и помощником начальника морского штаба, управлявшего тогда, по положению, морским министерством. Выписав в своем приказе «правдивые слова» Валуева, великий князь категорически потребовал от подчиненных ему учреждений и лиц, чтобы они в своих отчетах представляли «не похвалу, а истину, и в особенности глубоко обдуманное изложение недостатков каждой части управления и сделанных в ней ошибок» [131]  [131]Русская Старина. 1891. Май. С. 395.


[Закрыть]. Этот приказ произвел ошеломляющее впечатление и сильно не понравился министрам и всем подающим отчеты [132]  [132]Записки и дневник Никитенка. СПб., 1904. Т. 1. С. 467, 458.


[Закрыть]. Независимо от этого приказа великий князь в особой циркулярной записке изъявил желание видеть в «Морском Сборнике» «ряд нравственно-философических рассуждений, написанных весьма смело и сильно, доступным для каждого языком, с целью, с одной стороны, опорочить те недостатки, которые мы принуждены сознавать между морскими офицерами и чиновниками и которые должны быть заклеймены общественным осмеянием, а с другой стороны – указать и растолковать, как следует понимать некоторые предметы и отношения». За подобные статьи, «которые были бы написаны с талантом и произвели нравственное впечатление», великий князь обещал вознаграждать «самым щедрым образом» [133]  [133]Русская Старина. 1891. Май. С. 360.


[Закрыть]. Но так как деятельность великого князя скоро вышла из тесных рамок морского ведомства, то и «Морской Сборник» получил гораздо большее значение, явился органом исправления нравов и понятий не одного только морского, но и всех ведомств вообще. Так, в нем печатались знаменитые «Вопросы жизни» Пирогова, за несколько лет до судебной реформы обсуждалось подробно французское судебное устройство и т. д. «Морской Сборник» по импульсу и под санкцией великого князя Константина превратился в живой орган, разрабатывавший самые существенные и жгучие общественные вопросы, и получил огромную популярность и широкое распространение в русском обществе. Авторитетный почин великого князя оживил и независимые органы печати. «Газеты наши, – писал в своем дневнике П. А. Валуев, – живут только перепечатками из „Морского Сборника“» [134]  [134]Русская Старина. 1891. Май. С. 341.


[Закрыть]. «Современник» и другие журналы в Петербурге, «Русский Вестник» и «Русская Беседа» в Москве поспешили воспользоваться данным свыше поощрением и разрешением и принялись обсуждать ставшие на очередь вопросы русской жизни. В настоящее время достаточно уже разъяснено, что эти вопросы обсуждались в печати слишком отвлеченно и что русская публицистика этого времени оказала сравнительно малое влияние на предпринятые тогда реформы по существу. Но во всяком случае, вливая в общественное сознание гуманные воззрения, восстанавливая «забытые принципы», русская публицистика создавала общественную атмосферу, благоприятную для проведения реформ, для осуществления их в жизни. Великому князю Константину принадлежит большая заслуга в этом деле: он первый вспрыснул живой водой русскую публицистику, дремавшую так долго в заколдованном николаевским режимом Русском царстве.

Но это было только начало, прелюдия к главной роли, которую пришлось сыграть великому князю Константину Николаевичу в великих реформах своего брата, и прежде всего в ликвидации крепостного права. 30 марта 1856 года после сомнений и колебаний произнесено было наконец императором Александром II великое слово «уничтожения крепостного права». Принимая в Москве местных предводителей дворянства и успокаивая их относительно распространения слухов об отмене крепостного права, государь заявил: «Но, конечно, и сами вы понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу. Прошу вас обдумать, как бы удобнее привести все это в исполнение. Передайте слова мои дворянам для соображения». Итак, провозглашено было уничтожение крепостного права сверху, но вместе с тем было признано, что правительство не имеет готовых способов к осуществлению этого дела; не было определено также, когда же это должно произойти. По этой части ни у самого государя, ни у окружавших его дельцов не было никаких готовых мнений. Самое большее, до чего доходила тогда мысль сторонников реформ, было убеждение, что, начав дело освобождения, «нельзя ни останавливаться, ни слишком быстро идти вперед: надо действовать осторожно, но постоянно, не внимая возгласам как пылких любителей новизны, так и упорных поклонников старины, а прежде всего надо начертать план постепенных действий правительства, в руководство поставленным от него властям» [135]  [135]Записки сенатора Я. А. Соловьева. Русская Старина. 1881. Февраль.С. 228, 229.


[Закрыть]. Так представлял государю вновь назначенный им министр внутренних дел С. С. Ланской. Но среди близких к государю лиц было немало и таких, которые не прочь были приостановиться и как можно подольше оттянуть начинающуюся ликвидацию крепостных отношений. Бывший член редакционных комиссий П. П. Семенов, характеризуя этот момент в истории освобождения, говорит: «Недоверчиво и, можно сказать, не сочувственно к предстоявшему и еще совершенно не выяснившемуся великому делу относилось большинство сановников, как присутствовавших в государственном совете, так и непосредственно окружавших государя» [136]  [136]Русская Старина. 1892. Март. С. 813.


[Закрыть]. Все это и не замедлило отразиться на первоначальном ходе крестьянской реформы.

Только через девять месяцев после речи государя в Москве приступили к обсуждению крестьянского вопроса, да и то по импульсу извне. Великая княгиня Елена Павловна обратилась с запросом относительно оснований, на которых она могла бы устроить быт принадлежащих ей крепостных в Полтавской губернии; кроме того представлено было довольно много проектов частными лицами. Поэтому по докладу Ланского решено было составить негласный комитет по образцу тех, которые заседали ори императоре Николае. Комитет открылся 3 января 1857 года. Хотя все члены его, за исключением князя Гагарина, признали своевременным заняться крестьянским делом, но особой охоты и ревности при этом не обнаружили. Прежде всего, несмотря на свою малочисленность (десять лиц), они нашли невозможным рассматривать в общем присутствии материалы по крестьянскому делу и поспешили свалить эту работу на особую комиссию из генерал-адъютанта Ростовцева, барона Корфа и князя Гагарина. Ростовцев и барон Корф в свою очередь пытались отделаться от возложенной на них тяготы, стали даже отказываться от участия в комитете, ссылаясь – первый – на совершенное свое незнание крестьянского быта, а второй – на то, что, не имея поместий в русских губерниях, он не может судить об их нуждах. Только категорически выраженная воля государя заставила их остаться членами комитета и исполнять возложенные на них обязанности. Ростовцев, Корф и князь Гагарин занялись рассмотрением переданных им проектов освобождения, коих набралось более ста. В этом рассмотрении прошла почти вся зима 1857 года. Когда же они представили наконец все работы и заключения, между ними обнаружилось такое разногласие во взглядах, что ничего общего нельзя было составить, и потому вместо одной были внесены в общее присутствие комитета три записки. «Комитет, – пишет современник (Д. П. Хрущев, автор изданных в 1860 году. „Материалов для истории упразднения крепостного состояния“), – не знал, что делать, да и большой охоты не имел спешить, а потому положил передать записки трех членов прочим членам для прочтения и соображения, с тем чтобы когда все члены прочтут, то вновь собраться и рассудить». Они не удосужились сделать этого до самого отъезда государя за границу, весной 1857 года. «Во время отсутствия государя, – пишет этот же современник, – комитет почти ничего не делал или занимался второстепенными вопросами, относящимися более до ограничения некоторых из существующих прав помещиков» [137]  [137]Материалы для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II. Берлин, 1860. Т. 1. С. 121–127.


[Закрыть]. Видимо, комитет старался перегнуть вопрос в сторону «улучшения быта», а не освобождения крестьян.

Между тем во время пребывания за границей император Александр II подвергся новому приливу решимости покончить с крепостным правом. По ходившим в это время слухам, на него повлияли беседы с прусским королем, великой княгиней Еленой Павловной, известным бароном Гакстгаузеном, много знавшим и писавшим о России, и некоторыми другими лицами. Недовольный бездействием комитета Александр поспешил посадить в него своего энергичного брата Константина Николаевича [138]  [138]Записки Соловьева. Русская Старина. 1881. Февраль. С. 240, 241.


[Закрыть].

Константин Николаевич вступал в комитет с одним только сочувствием делу освобождения крестьян и большей, чем у брата, решимостью во что бы то ни стало это сделать. Эту решимость он проявил в том, что еще прежде открытия негласного комитета по крестьянскому делу он у себя в ведомстве учредил комитет для разработки вопроса об отпуске на волю охтинских крестьян, приписанных к петербургскому адмиралтейству. В этом отношении он опередил своего брата – императора, но так же, как и Александр II, он не выработал еще себе определенного мнения о том, на каких основаниях должно быть произведено освобождение крестьян и устройство их быта. Поэтому в комитете он примкнул к той программе, которая была внесена Ланским еще 26 июля, и с жаром стал защищать ее как наилучшую. В комитете под его влиянием стал было слагаться такой план действий. Предполагалось дать на имя министра внутренних дел рескрипт с выражением решительной воли государя покончить крестьянское дело, по при содействии и участии дворянства и с точным указанием начал, на которых правительство считает возможным и справедливым устроить крестьянское дело; одновременно с тем особым циркуляром министра внутренних дел пригласить предводителей дворянства обсудить и развить эти начала в частных совещаниях с опытнейшими помещиками в течение известного срока. Главные начала приняты следующие: 1) крестьяне освобождаются через десять лет после издания нового положения; 2) в течение этого переходного времени они получают усадебную землю, огород, конопляник и выгон в полную личную собственность, с некоторым вознаграждением помещикам, которое должно быть определено положением (в это вознаграждение предполагалось ввести замаскировано и выкуп личности крестьян); 3) в течение этого же переходного времени часть пахотной земли помещика оставляется во временном владении крестьян на условиях, которые будут определены положением, т. е. за оброк или барщину, а по прошествии 10 лет вся пахотная земля отходит уже в распоряжение помещика, и крестьяне могут пользоваться ею по договоренности с помещиком. По обсуждении лучшего способа применения этих начал в отдельных местностях предводители должны были представить свои соображения министру внутренних дел. Министр должен был из всех них составить новое положение и внести его в Государственный Совет для обсуждения и утверждения государем [139]  [139]Материалы для истории упразднения крепостного состояния. Т. 1. С. 128–130.


[Закрыть]. Эта программа содержала крайне неудовлетворительное разрешение крестьянского вопроса, ибо, давая крестьянам волю, она оставляла их в экономической зависимости от помещиков. За неимением лучшей великий князь Константин горячо отстаивал и эту программу. Но крепостники, свернув вопрос на время и условия осуществления этой программы, сумели и на этот раз затормозить дело. После бурных заседаний 14, 17 и 18 августа комитет принял такой неопределенный план действий, который как будто бы и рассчитан был на то, чтобы только затемнить дело и отложить его осуществление в долгий ящик. Комитет постановил: улучшение быта помещичьих крестьян производить с должной осторожностью и постепенностью и для сего исполнение его разделить на три периода. Первый период посвятить собранию всех необходимых данных, недостающих у комитета и без которых невозможно составить предложения на прочных основаниях. Собрание этих данных поручить министру внутренних дел через сношения с местными властями и опытными, по его усмотрению, помещиками, но без огласки. Комитет признал, что назначение какого-либо срока министру внутренних дел для собирания и представления данных может стеснить министра, а потому предоставлял исполнение этого поручения его полному усмотрению. В первом же периоде должен быть издан указ о дозволении дворянам отпускать крестьян их на волю целыми селениями на разных условиях, независимо от правил для свободных хлебопашцев и обязанных крестьян, по добровольному взаимному соглашению с утверждения правительства, для чего подготовить проекты условий. Затем в том же периоде решено было представить в Государственный Совет проект смягчения некоторых помещичьих прав. Во втором периоде предположено было составить на основании собранных министром внутренних дел сведений, проект положения о помещичьих крестьянах. В третьем периоде предполагалось уже окончательное устройство помещичьих крестьян [140]  [140]Русская Старина. 1891. Май. С. 360.


[Закрыть]. Таким образом, говорит Хрущев, «правительство в сущности откладывало решение крестьянского вопроса на неопределенное время, то есть до получения каких-то многочисленных сведений, на собрание коих даже не назначалось срока» [141]  [141]Там же. С. 133.


[Закрыть]. Но государь был рад тому, что положено было хоть какое-нибудь начало делу, и на журнале комитета начертал: «Исполнить. Относительно же разногласия разделяю мнения большинства. Да поможет нам Бог вести это важное дело с должной осторожностью к желанному результату. Искренно благодарю господ членов за первый их труд и надеюсь и впредь на их помощь и деятельное участие во всем, что касается до сего жизненного вопроса» [142]  [142]На заре крестьянской свободы // Русская Старина. 1897. Декабрь. С. 461.


[Закрыть]. Но ожидания императора расходились с желаниями комитетского большинства. «После утверждения журнала 18 августа, – пишет А. И. Левшин, – многие из участников в составлении его ласкали себя надеждой, что дело уснет» [143]  [143]Достопамятные минуты моей жизни // Русский Архив. 1685. № 8. С. 523.


[Закрыть].

Так неудачен был дебют великого князя Константина Николаевича в крестьянском вопросе. Но нет худа без добра. Неудача оказалась полезной в том отношении, что близко познакомила великого князя с настроением сановных дельцов, окружавших престол, и заставила его искать других путей в решении крестьянского вопроса помимо секретных комитетов из высших сановников государства. Благоприятный к тому случай скоро представился.

В конце октября 1857 года приехал в Петербург виленский генерал-губернатор Назимов с докладом о результатах своих переговоров с литовскими дворянами по вопросу об упразднении крепостного права (ему поручено было это дело еще в 1856 году, после коронации). Литовские дворяне соглашались освободить своих крестьян, но без земли. В комитете три субботы подряд обсуждали заявление литовских дворян, но не приходили ни к каким заключениям. Император, недовольный как самим заявлением литовских дворян по существу, так и медленностью комитета, приказал Ланскому в три дня составить проект рескрипта Назимову, причем положить в его основу начала, содержащиеся в его записке, поданной в комитет 26 июля. "О журнале 18 августа, – пишет Д. П. Хрущев [144]  [144]Русская Старина. 1881. Февраль. С. 233, 234, прим.


[Закрыть], – как будто забыли. Какая-то неведомая, таинственная сила толкала дело в другую сторону, на новые неведомые пути". Так появился знаменитый рескрипт 20 ноября 1857 года, в котором предписывалось литовским дворянам в особых комитетах приступить к составлению проекта освобождения крестьян с предоставлением им усадебной оседлости в собственность за выкуп и определенного количества земли в пользование «для обеспечения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком». «Но таинственные силы, присутствовавшие при составлении и подписании рескрипта на имя генерал-адъютанта Назимова, – пишет тот же современник, – не остановились на этом первом шаге. Вдруг родилась мысль сообщить об этом событии во все губернии для сведения и возбуждения дворянства. Кажется, мысль эта принадлежит великому князю Константину Николаевичу. Многие из членов не соглашались, советовали идти постепенно, выждать результатов виленского рескрипта. Но таинственная сила превозмогла, и решено написать циркуляр» [145]  [145]Материалы для истории упразднения крепостного состояния в России. Т. 1. С. 154.


[Закрыть]. Рескрипт Назимову и сопровождавшее его секретное отношение Ланского были напечатаны и 24 ноября разосланы губернаторам и губернским предводителям дворянства «для сведения и соображения на случай, если бы дворянство этих губерний изъявило подобное же желание». Рассылка копий рескрипта Назимову отрезала уже всякие пути к отступлению в крестьянском деле. Жребий был действительно брошен! «Подписывая циркуляр 24 ноября, вспомнили, что петербургское дворянство когда-то (еще в 1851 году) хотело определить повинности крестьян» [146]  [146]Там же. С. 156.


[Закрыть]. И вот как бы в ответ на это ходатайство 6 декабря посланы были и петербургскому генерал-губернатору Игнатьеву высочайший рескрипт и отношение министра внутренних дел, аналогичное с циркуляром и отношением Назимову. Копии с рескрипта Игнатьеву и с отношения министра внутренних дел были также разосланы во все губернии 8 декабря.

Так крестьянский вопрос вступал в новую фазу гласного обсуждения с участием общественных сил. Великий князь всеми мерами старался толкнуть дело именно на этот путь. «Когда получены были, – говорит П. П. Семенов, – ходатайства об учреждении комитетов из многих губерний, пылкий и преданный всей душой делу освобождения крестьян великий князь настаивал на том, чтобы в тех губерниях, где дворянство еще медлило своими ходатайствами, комитеты были учреждены и без этого ходатайства… После весьма горячих споров предложение великого князя принято не было, но, уступая настойчиво выраженному им мнению, комитет согласился на предание всему делу, и в особенности министерским циркулярам полной гласности, и это удостоилось Высочайшего утверждения. Непосредственным результатом этой гласности было переименование секретного комитета в главный комитет по крестьянскому делу в январе 1858 года и получение до 1 мая того же года заявлений дворянств всех губерний о желании их приступить к освобождению крестьян» [147]  [147]Русская Старина. 1892. Март. № 815.


[Закрыть]. По настоянию великого князя обсуждение крестьянского дела разрешено было и всем без исключения журналам [148]  [148]Русский Архив. 1885. № 8. С. 540 (свидетельство Левшина).


[Закрыть]. Великое негодование и ненависть обрушились после этого на царского брата со стороны всех придворных крепостников, увидавших теперь, что освобождение крестьян не за горами. По адресу великого князя пущен был целый ряд сплетен и инсинуаций, которые отравили ему существование. Между прочим распространили слух, будто предложение великого князя об учреждении комитетов даже в тех губерниях, откуда не последовало просьб об этом, облечено было великим князем в обидную для дворянства форму. «Единогласные удостоверения С. С. Ланского и К. В. Чевкина, поддерживавших мнение великого князя, – говорит П. П. Семенов – графа Д. Н. Блудова и И. И. Ростовцева, бывшего в этом именно случае самым решительным его противником, категорически свидетельствуют, что великим князем никогда приписываемые ему слова произнесены не были» [149]  [149]Русская Старина. 1892. Март.№ 815, 816.


[Закрыть]. Сплетни и инсинуации довели было великого князя до того, что в своих беседах с А. В. Головниным перед отъездом за границу великий князь выражал намерение бросить все дела и остаться только морским министром. В октябре 1858 года Головнин писал князю Барятинскому: «Перед его отъездом мы имели с ним частые и долгие споры. Он крайне обескуражен и разбит всем тем, что здесь говорили против него, и не хочет более заниматься общими государственными делами, как, например, финансовыми в качестве первого члена финансового комитета, освобождением крестьян как член комитета по этому важному делу, системой, которой следует руководствоваться в отношении раскольников, как член раскольничьего комитета, и т. д.». Головнин умолял князя Барятинского, как близкого друга Константина Николаевича, «поднять бодрость великого князя и уверить его, что императору недостаточны только одни его труды как адмирала». «Государь, – писал Головнин, – назначил его членом совета министров и различных комитетов. Необходимо, чтобы он показал себя достойным столь высокого доверия, не продлил бы очень своего отсутствия и возвращался бы как можно скорее занять место, назначенное ему августейшей волей брата, который его любит и уважает. Интриганы преувеличили слухи всеобщего неудовольствия против него. Нужно пренебречь этой молвой и продолжать идти своей дорогой» [150]  [150]Русский Архив. 1889. Кн. 1. С. 337.


[Закрыть]. Головнин опасался, что отсутствие великого князя остановит «ход административных улучшений в Петербурге», и это опасение разделяли с ним и многие другие сторонники реформ. Это опасение показывает, какое огромное влияние оказывал великий князь на ход крестьянского дела.