Текст книги "Бумажная Деревня(СИ)"
Автор книги: Матвей Крокодилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Ну, допустим,– кивнул Вилк-Берестейский,– и что дальше?
– А то, что у меня брат отыскал самый настоящий дзенский коан как раз для русского человека. Совсем русский, но – точь-в-точь такой, как наши, японские.
– Импортозамещение, стало быть.
– На, вот сам посмотри,– Рю достал из портфеля журнал.
Вилк заглянул на обложку и не поверил.
– Разве в таких журналах коаны печатают?
– Разумеется. Коан должен быть внезапным. Вот, на этой странице.
– "За сколько часов в наше время можно доплыть до Америки?"
– Нет. Следующий.
Вилк-Берестейский прочитал и окаменел. Он так и замер с журналом в руке, а на лице – просветлённое замешательство.
Дробыш не выдержал и заглянул через плечо – что же за дзенскую мудрость скрывают в детских журналах?
Прочитал.
Отступил на шаг.
И рухнул в земном поклоне перед Рю, как грохается в самурайских боевиках отважный воин перед великим наставником.
Отечественная дзен-загадка звучала так:
"Что сказал Христофор Колумб, когда впервые увидел Мурзилку?"
10. Кровавая лестница
Старый двор на Интернациональной – он совсем небольшой и обычный. Но это если ты здесь не рос.
Чем ближе к дому, тем гуще паутина смыслов и воспоминаний. Про Шэньянь, Чанчунь или Владивосток ты знаешь только то, что они есть. Про дальние окраины, вроде Тигрового Хвоста или Китайского посёлка, тебе известно в самых общих чертах. Дальше идут главные улицы и основные городские места вроде гимназии, площади Ленина или Владивостока. И, наконец, на Суньятесеновке для тебя начинает что-то значить каждый поворот и перекрёсток. А во дворе паутина воспоминаний зашкаливает: и две одичавшие яблони, и огромный липкий клён над беседкой, и большой конский каштан перед двумя гаражами что-то, да значат.
И когда угроза рядом, эти воспоминания режут, как бритва. Ты видишь каштан, пыльные окна с решётками и понимаешь, что может быть – в последний раз.
Харуки поискал глазами нехороший чёрный джип, не обнаружил и окончательно успокоился. Значит, искали кого-то другого.
Мало ли чьих-то детей в первой гимназии.
Надо сказать, что успокоился он рано. Потому что зловещий джип попросту стоял в соседнем дворе.
Дом пятиэтажный, лифта нет. Кодовых замков тоже нет – их тогда ставили в дорогих новостройках, вроде той, где жила Люксембург.
Уже на пролёте второго этажа до него донеслась перебранка. Кто-то что-то требовал, очень громко и нецензурно.
Осторожно, как лазутчик во вражеской крепости, Харуки поднялся на этаж выше.
Перебранка затихла. Шорох, ещё шорох.
И вдруг – выстрел. А потом тяжёлый, долгий стон, как будто ветер заныл в трубе дымохода.
Что-то чёрное мотнулось в проёме между этажами. Потом – короткий удар и всхлип.
Капля крови упала сверху и шлёпнулась на перила большой алой кляксой.
– Ой-ой-ох ты ж,– успел сказать второй голос. А потом и он утонул в хрипе.
Что-то тяжёлое и больше не управляемое спускалось вниз под хрип с площадки четвёртого этажа. Шаг, другой, третий...
Харуки отступил на шаг.
Чавкнуло, сломалось и покатилось, как огромный мешок с картошкой. Шмяк – и вот на лестничной клетке лежит, раскинув руки, обмякшее тело. Скошенное болью лицо завалилось на бок и смотрит Харуки прямо в глаза.
Лицо ему знакомо. Это Афган.
Горло ещё поднимается, пальцы скребут пол. Но это агония.
В лестничном проёме – любопытный, сверкающий глаз.
– Хару-тян! Поднимайся. Чего встал?
Харуки бездумно, как робот, кивает и поднимается по лестнице, осторожно переступая красные пятна. На стене лестничного пролёта – длинный кровавый след, словно кто-то мазанул кистью.
Васятка лежит перед дверью. Обрез в руке, а лицо удивлённое. Дедушка, помогая ногой, вытаскивает застрявший клинок катаны.
– Хару-тян, носовой платок есть?
Харуки подаёт. Дедушка принимает с полупоклоном и насухо вытирает лезвие.
– Надо вытирать, чтобы не заржавела,– поучает он,– В хороший меч можно смотреться, как в зеркало. Как там у классика? "На душе было спокойно, как после хорошо выполненной работы",– процитировал он, весело коверкая фразу на хиросимский манер.
– Что... это?
– Табельное оружие. Варвары думают, что это катана. Но на самом деле это сингунто, тип 94. Изготовлено на Тоёкава Кайгун Косё в десятый год эпохи Сёва. Надо же, полвека прошло! А ведь когда-то это был простой старый рельс... Как сейчас помню – возвращаюсь из Сингапура...
– Что ты с ними сделал?
– Зарубил.
– Как?..
– Сингунтой. Вот таким ударом,– дедушка показал.
– Зачем?
– Потому что на таком расстоянии холодное оружие более эффективно.
– Но они же...
– Умерли. Или умрут.
– Но как же теперь?..
– А что?
– Ну... милиция.
– А что в этом такого? Ну пойдёшь в твою милицию, дашь показания. Это лучше, чем если пойдут родственники и для опознания.
– Проблемы же...
– Разбойники в доме – вот это проблема. "Если в дом ворвались разбойники, надо их зарубить" и так далее. Нас этому даже в школу учили.
– И что делать?
– Рубить. Тебе бы, внучек, в монахи записаться или в университетские преподаватели. Это они постоянно спрашивают – "а надо ли?", "а зачем?", "а почему?". Самураи этими вопросами не занимаются.
– Так арестуют же...
– Тебя? За что?
– Ну, не знаю. На всякий случай.
– Делать им нечего, школьников подозревать. Я им всё расскажу, как есть. А ты иди, чай ставь. Что-то мне пить от всего этого хочется.
– Они не поверят. Тебе семьдесят лет, они скажут, что это невозможно.
– А тебе семнадцать,– дедушка стащил Васятку вниз и прислонил возле Афгана так, чтобы они не мешали проходу,– И ты хотя бы кендо занимался? Вот именно. К слову, фехтовать можно в любом возрасте. Это навык, он не гнётся. Хотя, бывает, ржавеет...
Хиро запер за собой дверь и потопал мыть руки.
– И что ты им расскажешь? У нас же нельзя убивать для самозащиты.
– Я пришёл в гости к моим дорогим родственникам. А потом пришли разбойники. Выхватили огнестрельное оружие и начали палить почём зря. Я испугался и больше ничего не помню... Слушай, ты что – боишься, что меня в тюрьму посадят? Ну пусть попробуют. Для начала меня надо меня будет поймать. А это не так-то просто. Ты ж не забывай, я – потомственный самурай, пускай и по женской линии. В самом жутком смысле этого слова. Да и время в моём возрасте очень быстрое. Пять лет – только так улетают. Кстати, Хару-тян, ты же умный, газеты читаешь. Скажи, на Колыму сейчас посылают?
– Нет, дедушка. Если поймают – будешь сидеть здесь. Ну или в Приморье этапируют.
– У меня командир там отбывал,– сообщил дедушка,– там целый лагерь был для квантунских. Так себе местечко, даже лошади дохнут. Мы успели поговорить, когда он домой возвращался, он порассказывал малость. Говорит, еда ещё была, а вот по женской части большие проблемы. Ну да, отвечаю, это тебе не удивительный Сикотан. Он ведь до Манжчурии два года на Сикотане служил. Там жить, разумеется, нельзя, но побывать интересно. Например, когда путина, то там рыбу ловят. А выловленную рыбу надо разделать. И женщины со всего севера Хоккайдо туда вербовались. Маяк светит, дельфинчики плавают – и женщины, женщины, женщины. Может, Сикотан – это и есть тот самый Остров Женщин, про которую у Сайкаку-сенсея написано? Тогда понятно, почему русские его назад возвращать не хотят.
Зазвонил телефон. Женский голос просил дедушку на сложной смеси китайского, русского и японского. Хиро взял и тут же попал под шквал критики:
– Где ты шляешься, крыса старая!– ревело из трубки,– Совсем уже про родной дом забыл, ревизионист недобитый!
– Будешь скандалить,– с достоинством ответил Хиро,– отправлю на историческую родину перевоспитываться. Будешь там капусту сажать.
– Ну а я что? А я как? Ну пожалей старую женщину, агент колонимального режима! Тут твой Ямато взбутовался, на холодильник меня загнал. Хозяина требует, хунвейбин хвастатый.
– Он не хозяина, он еды требует. Открой холодильник и дай ему ливерки. А я занят. Мне ещё надо сегодняшний Сейлормун посмотреть и показания дать в милицию.
– А когда вернёшься?
– К вечеру вернусь. Если совсем не арестуют. Всё, конец связи. Ямато за меня, его слушайся.
Похоже, беда с женщинами передавалась в их роду из поколения в поколение.
Хиро сбросил звонок, набрал милицию, максимально кратко изложил произошедшее и сообщил, в какую квартиру звонить. Потом включил телевизор, сел на пол и погрузился в Сейлормун.
Харуки побрёл в комнату. Заметил, что в двери теперь дырка. Вошёл внутрь, посмотрел на знакомый стол, перегруженную книжную полку и вдруг заметил, что с бас-гитарой Рю что-то не так.
Он поднял её и осмотрел.
Пуля вошла в гриф и перебила головку с колками. Гриф треснул, головка скосилась в бок и теперь просто болталась на четырёх струнах и остатке крепления.
Это был конец. В таком состоянии гриф годился только на растопку.
11. Обезьяны больны по-настоящему
Появился Рю. Два трупа на лестнице впечатлили его весьма. В рекламную паузу дедушка с удовольствием описал произошедшее.
– Твоя Ямаха – наповал,– сообщил ему Харуки.
– Сволочи,– отозвался Рю.
Старший брат сидел у окна, окутанный ужасом.
Ему вдруг представилось, что всё вокруг – и П-образный дом напротив, и гаражи во дворе, зелёный забор, и каштан, и машины под окнами – не больше, чем бумажная декорация. И если поднести спичку, то она загорится вся целиком, огромным ажурно-алым дворцом огня, где языки рвутся в небо, а фундамент сворачивается в тёмную труху.
– И что же теперь делать?– спросил в пространство Рю.
– Союзников искать,– отвечает дедушка,– Нужно командой работать, как Сейлормун. Хотя вы впятером, а лучше семеро. Диверсанты на задание поодиночке не ходят.
– Вот это идея!– Рю принялся расталкивать окаменевшего Харуки,– Давай, придумывай, где навербовать союзников.
– Это не идея,– говорит Хиро,– это культура. Когда ты уже узнаешь и можешь ничего не придумывать
– Вот как,– удивился Рю,– А я думал, культура – это горшки всякие, прочая живопись.
– Это потому что торгаши правят,– заметил дедушка,– А торгаши – известное дело, как к культуре относятся. Только и умеют, что катаны на вес продавать, да от горящего Золотого Храма прикуривать.
– Может, спецслужбы какие?– предположил Харуки.
– Можно попробовать,– Рю достал бумажку и показал.
– Это что?
– Спецслужба.
Через минут пять Харуки вытянул все необходимый подробности и негнущимися пальцами набрал номер.
– Артур, вы? Это Харуки, старший брат Рю. Тут очень важное дело, можно поговорить с вашем матерью. Потом объясню! Алло, здравствуйте, госпожа Краморенко. Вы моего брата запись, наверное, слышали. Так вот, его с кем-то перепутали. Ну не знаю, с кем, сейчас много кто кому звонит. И приехали убивать, ага. Да я откуда знаю, бандиты какие-то. Они и меня перед этим убить собирались. Нет, я от них в тот раз убежал. Я вот и подумал, может ваше ведомство мне чем-то поможет? Почему в милицию не позвоню? Нет, милиция и так будет, у нас тут уже два трупа. Нет, тех бандитов, которые приехали. Нет, их не я убил. Да... Что? Нет, я просто слышал, что у вас репутация лучше. А какой адрес? Давайте, запишу.
– Ну что там?– спросил Рю.
– Обещала спасти. Просит приехать лично.
– О-о-о...
В прихожей заливался звонок. Дедушка досмотрел серию, поднялся и пошёл открывать.
– Помнишь фильм "Айболит-66"?– спросил Харуки.
– Я его лет в девять видел. Поэтому помню всё, но не уверен, в правильном ли порядке.
– Это не важно. Там есть такая сцена. К Айболиту прибегают с известием: в Африке заболели обезьяны! Айболит говорит, что должен к ним немедленно плыть. Начинаются танцы, смена декораций, сверху опускается деревянный корабль, а под ним актёры массовки колышат тюль, наподобие волн. Айболит подходит к этому подвешенному кораблю, оглядывается и произносит что-то наподобие: "Всё это, конечно, хорошо. Но обезьяны-то больны – по-настоящему!"
– Да, вспомнил.
– Вот тут – всё как там. Обезьяны больны. По-настоящему.
Часть III. Таракан, застигнутый всемирным потопом
Я просчитал заранее свои финалы
Мой призрачный корабль уже летит на скалы
И слышен S.O.S. в диапазоне раций
Любуйся, Фрези Грант, как можно отрываться!
«Соломенные Еноты»
«Кислород»
1. Бесконечная история
Семья Краморенко живёт за Административным, где улица Гоголя исчезает в топком лабиринте складов и мастерских. Это благопристойный двухэтажный домик на шесть квартир, с полукруглыми окнами и лепниной над входом. Вокруг палисадника – ограда из металлических колышков. Ограда чисто декоративная, но даёт понять: здесь всё серьёзно.
Рю поднялся и даже не успел постучать.
– Открыто!
Прихожая узкая и тёмная, кажется, что она состоит лишь из мутного зеркала в глубине. То ли здесь, то ли в зеркале, Харуки стащил ботинки и прошёл в просторную комнату с кирпичными выступами под потолком.
В кресле сидела холёная женщина с немыслимо длинными вьющимися волосами и зелёными глазами. Она была похожа на высокопоставленную ведьму, так что попадаться ей на глаза была несколько боязно.
Ведьма, не отрываясь, смотрела видео.
– Хороший дракон, правда?– вдруг спросила она.
– Ага. На собаку похож.
– Верно мыслишь. Принеси ещё пиво.
В холодильнике стоял целый початый ящик.
– Итак, что скажешь?
– Я по телефону всё основное изложил,– опустив глаза, произнёс Харуки.
– Ну скажи тогда что-нибудь... про фильм.
Харуки прищурился в экран.
– Это "Бесконечная история", верна.
– Она.
– Ну, хороший фильм.
– Как тебе героический Атрейю?
– Думаю, девочкам нравился.
– А что-то... более интересное. Ты же программист.
– Я думаю, он невероятный герой,– заявил Харуки,– Потому что поскакал спасать мир с голыми руками. Смотрите, у него даже оружия нет. Только конь и амулет. Хотя нет, коня уже нету. Только дракон и остался.
– Как думаешь, почему его отправили спасать мир?
– Потому что он в этом мире – единственный человек. Посмотрите сами. Все прочие – монстры.
– А Принцесса?
– А Принцесса – не человек. Она что-то вроде богини.
– Из тебя бы получился хороший аналитик,– ведьма отхлебнула ещё пива,– Ты ведь знаешь, почему у нас такие аналитики хорошие, а в телевизоре – такие ужасные? Ведь что бы телевизор не напророчил, – это никогда не сбывается. И я вот уже делаю запасы. Потому что с нам начали слишком часто обещать счастливую жизнь
– Вы им больше платите?
– Нет!
– Вы набираете только хороших?
– А как отличить?
– Вы увольняете всех, у кого прогнозы не сбываются?
– Именно. Хорошо работаешь, агент Атрейю.
– Я уже агент.
– Разумеется.
– А если я против?
– Был бы против – не пришёл бы сюда.
– Понятно. Тогда почему Атрейю?
– Это твой оперативный псевдоним. Запомни его. Потому что записывать оперативные псевдонимы категорически запрещается.
– Но как это связано со мной?
– Никак.
– А почему тогда вы его выбрали?
– Чтобы никто не смог догадаться
Аглая снова присосалась к пиву.
– И что с нами теперь будет?
– Будете ходить в школу.
– А с дедушкой?
– Ну, мы возьмём дело под контроль. А с дедушкой поговорим. Вдруг они сами зарезались...
– Но это же незаконно!
– И какой закон мы нарушим?
Харуки попытался вспомнить, но не смог.
– А учителя вы тоже в разработку возьмёте?
– Зачем? В отличии от дедушки, он бесполезный.
– А мы вам зачем?
– О-о-о. Вы, судя по записям, нормальные ребята. А нормального человека можно много куда поставить.
– Вы нас завербовать хотите?
– Нет. Просто работка есть. Принеси ещё пива, возьми себе колу и насыпь мне сухариков.
Харуки подчинился.
– Скажите,– спросил он,– а вы себя хорошим или плохим человеком считаете?
– В России,– произнесла женщина,– хороших законохранителей быть не может. Это не Япония, где любой постовой – бесплатная справочная. Начиная с определённой ступеньки законохранитель становится злым. Ибо закон суров. Порядок другом человеку быть не может. Весёлым и хорошим может быть только хаос.
– А что за порядок, который вы упорядочиваете?
– Порядок вещей, разумеется. Скажи-ка, друг мой милый, как вышло так, что мы оказались в сегодняшнем дне? Ну вот как по-твоему всё произошло? Вот был Брежнев и был – совсем недолго – тот Советский Союз, про который все пишут. А дальше?
– Ну, потом Перестройка была. А потом Советский Союз распался. И вот мы здесь.
– Всё ты верно сказал. Так оно и произошло.
– А причём здесь учитель?
– Притом, что твой учитель – характерный пример человека слабоумного. Их немного, на самом деле.
– Как же он в школе работает, если слабоумный?
– Да очень просто. Каждый делает, что умеет. Когда всё начало взрываться, трясти и сыпаться, – то Чернобыль, то Армения, то Прибалтика отвалилась – все адекватные понимали, что будет только хуже. А слабоумные говорили, что будет демократия. И я работаю только с адекватными. Слабоумных – благодарю покорно, начиталась.
– Вы с ними боретесь?
– Ты что, мальчик? Зачем бороться – со слабоумными? Слабоумные не могут никому угрожать. У них на это ума не хватит.
– Но вам ведь кто-то угрожает, верно?
– С чего ты взял?
– Если бы не угрожал – зачем вам новые сотрудники?
– Хорошо мыслишь. Угрожают нам в основном конкуренты. Вот, например, ларьки. Милиция берёт с них деньги за то, чтобы бандиты не стали делать то же самое. А чем мы хуже?
– Ну я-то – не ларёчник.
– А мы с вас деньги брать и не собираемся. У вас, насколько я знаю, их и так нет. Зато есть таланты. А мы, так сказать, их поклонники.
– Так что же всё-таки от нас потребуется.
– Да так,– холодная рука сжала в блин опустевшую пивную банку,– Над одним человеком поработать надо.
– Это как-то связано с телефонными розыгрышами? Или с Японией?
– Пока – только с розыгрышами,– Аглая открыла вторую банку,– А там посмотрим. Ну, или если хочешь, можешь идти и сам с двумя трупами разбираться.
– Нет. Дедушка говорил, что нельзя разбрасываться союзниками.
– Отличный у тебя дедушка. Как-нибудь мы с ним вместе напьёмся... А как тебя звать, мальчик?
– Харуки Мураками.
– Что?
– Нет, ну правда так зовут.
– Покажи какой-нибудь документ.
Харуки показал.
– Да, совпаденьеце... Хотя, был же вполне реальный поэт, по паспорту – Аполлон Коринфский. И не просто был, а учился в одном классе с тогда-ещё-не-дедушкой Лениным... Итак, скажи мне, Харуки-кун – это ты хулиганства записываешь?
– Нет. Хулиганства записывает мой младший брат Рюноске.
– Рюноске... тоже Мураками?
– Да. Сокращённо – Рю.
– Ну надо же, какое литературное семейство. А Юкио Мисимы у вас там случайно не водятся? Может быть, по соседству.
– Не встречал. Поймаю – приведу. Но это может быть потому, что "Юкио Мисима" – это всё-таки псевдоним.
2. Мобы, моги и прочие онигири
– Попали мы в переплёт,– сообщил Харуки.
Тайком от Шкутенбергена и прочих он утащил брата на второй этаж, к витражному окну над главным входом. Новости жгли голову, но делиться с кем попало было опасно.
– Я только одного не понял,– заметил Рю,– если ты Атрейю – то кто я?
– Мы оба Атрейю.
– Зачем?
– Для дополнительной секретности.
– Да, плохо наше дело,– Рю смотрел вниз, на стоянку,– Конец свободному творчеству.
– Ты о чём?
– Больше не пошутишь с кем попало. Кстати, что там с историком нашим?
– Всё как обычно. Евграфов предположил, что бухает. А Шкутенберген – что заметили, вызвали в Москву и поставят полпредом на какое-нибудь важное направление – Таджикистан там, или Приднестровье.
– А про нашу с тобой диверсионную деятельность что известно?
– Аглая Павловна обещала, что расскажет.
– Кстати, вот и она.
– Да ну?
Чёрный авто замерло возле гимназии. Совсем не затрапезный и даже по-своему модный, он, однако, выглядел совсем не так, как давнишний опасный джип. Благодаря едва заметным стилистическим хитростям автомобиль стал очень типичным и очень незаметным. Где он бы он не встал, он казался на своём месте, и вместе с тем – совершенно неотличимым от фона. Как будто бы и не было его.
Когда ведьма миновала парадный вход, братья уже ждали её у гардероба.
– Молодцы. Пойдёмте-ка со мной.
– А как же урок?– осмелился спросить Харуки.
– Ну, официально, вы будете на допросе. Вам надо дать показания, верно? А раз надо – значит, пошли.
Она завела новоявленных агентов в биологический кабинет и заперла дверь на два оборота.
– Присаживайтесь, лучше на первую парту,– сказала она,– Будет небольшая вводная лекция. Конспектирование запрещено. Привыкайте запоминать всё и заносить это потом в отчёты.
– Лекция будет о шпионаже?– спросил Харуки.
– Нет. Шпионажем вы заниматься не будете. Вы будете дразнить гусей. Или, точнее, выбешивать людей. А ещё хакерством.
– Но разве нет штатных хакеров?– снова спросил Харуки,– У нас же не битва за Окинаву, чтобы школьников мобилизовать.
– К примеру, штатных пранкеров у нас и правда нет,– согласилась ведьма,– И нанять их будет не просто. Вы же понимаете, что на оперативной работе у нас – только пять процентов сотрудников? Все прочие – сидят в типовой конторе и работают с бумагами. От обычных офисных отличаются тем, что бумаги у них секретные. У нас же тоже ужасная бюрократия и любую операцию утверждать надо.
– А нашу операцию утвердили?– с энтузиазмом спросил Рю.
– Нет. Ваша операция – это моя личная затея.
– Как же вы личные затеи через канцелярию проводите?
– Никак. "Использование служебного положения для личного обогащения", чтобы было яснее. Но если всё выгорит – пойдём к госпоже Фань И. И госпожа И уже решит, с этим дальше делать.
– Она на китайскую разведку работает?
– Она с Долгоморской. Какая разведка, там все удобства во дворе. Пять лет приехала в город электрочайниками на вещевом рынке торговать. А сейчас уже в администрацию прыгнула, с губернатором за руку здоровается – свой человек! Ну да ладно. Давайте я лучше вернусь к лекции. Нас мало, тема мутная, так что смело уточняйте и перебивайте. Скажите, ребята, вы ведь японцы?
– В каком-то смысле, да,– признал Харуки,– Ну примерно как президент Фухимори. Или как бразильские переселенцы. Родина предков нам не рада.
– В России это обычное дело. Про японцев, как вы знаете, ходит много дурацких слухов. Просто некоторые из них ходят, например, в народе. Ну вроде сказки про советскую минералку, которую японцы покупали ради деревянных ящиков. А какие-то ходят по страницам умных журналов. Обычно это слова. Исследователь находит какое-нибудь слово и говорит – вот это слово есть только у японцев! Другие так не умеют!
– Так слово же позаимствовать можно,– заметил Харуки,– как икебана. Или гейша, тоже вот известное слово. Оно даже склоняется совсем по-русски. И сколько бы не старался Поливанов, как "гэйся" его так писать и не стали.
– Да, слово можно взять. А понятие?
– Учредить! Артель Красная Гейша!
– Верно. И, что самое странное, – в каждую эпоху слова были разные. То говорят, что главное в Японии – это он, гири и ещё какие-нибудь онигири. Кстати, что такое онигири? А то Пелевин написал, но не объяснил.
– Это рисовые шарики. Сваришь в рисоварке, скомкал, как булочку – вот тебе и онигири.
– Ну да, древняя японская традиция рисоварок... Вот, например, такое важное слово как мобо. Или мога. Кто мне скажет, что это такое?
– Какая-нибудь игра древняя... Или может, должность какая. Есть же мико, а эти, какие-нибудь, мобы, моги, магоги...
– Да уж, храним традицию. Культура, вытекающая из рисоварки. Но и понятно, откуда это взялось. Это битники у себя в кампусах и на трассе могли думать, что буддизм или мога – что-то такое невероятное. Для людей вроде вашего дедушки всё было просто – родился в районе, где слева буддисты, справа буддисты, а ты посередине и тоже буддист. Делать что-то не толпой было просто немыслимо. Если кто не верит – скатайтесь в Токио и посмотрите, сколько там сейчас православных под началом митрополита Токийского. Их ненамного больше, чем было век назад. Почему? А потому что крестились целыми семьями и век назад окрестились те семьи, которым это было нужно. И у их потомков папа православный, мама православная и они сами тоже православные – а если бы были буддисты, то стали бы буддистами. Ну разве что в нитирэн записаться, если духовные поиски припекут. Чтобы вдруг самому по себе стать дзен-буддистом или пресвиторианцем – надо жить в большом городе, где людей так много, что по умолчанию каждый один.
– А всё дело, получается, в рисоварке?
– И не только в ней. То есть что получается? Есть куча всего, что в Европе принимают за тайны Востока. Но жители этого Востока про них обычно ничего не знают – это вы, я уверена, знаете по себе.
– Ну так всё правильно,– буркнул Рю,– Это же тайны! Откуда простой человек их узнает? Если их все знают, это уже не тайны.
– Так вот, ребята. Мы травить самых обычных людей. Поэтому никакую культурной программы не будет. Вам не надо будет учить, на что обижается китаец, баптист или бывший второй секретарь райкома. Я хочу от вас простых вещей. Никаких секретных подготовительных баз и всего такого. Вы будете ходить в школу, хорошо учиться и помогать родителям. Но иногда у вас будет случаться... подработка. Примерно, как уборка мусора или сбор металлолома.
– Это будет информационная война?– спросил Харуки.
– О, какие слова знаешь! Почти "татэсякай". Ты про это, надеюсь, у Дудкина вычитал?
– Нет. В журнале "Терминатор". Там, где про инопланетных масонов печатают.
– Умный ребёнок! Ну и как, по-твоему, ведётся информационная война?
– Ну... шквал! Кого-то начинают обвинять. В газетах, по радио, по телевизору. Ну, как реклама, только наоборот.
– Нет. Так освоение денег выглядит. Ну ты сам подумай – кому какое дело, что там кто-то незнакомый думает? Всё намного проще. Нанимаются журналисты, они пишут очень конкретные гадости и эти гадости регулярно публикуют. Не важно где.
– Так их же не прочитают!
– А зачем им читатели? Читатель нужен только один.
– Начальство что-ли?
– Ты, друг мой, во времени заблудился. У нас сейчас свобода слова, может слышал? Газет много, и читать их никто не обязан. Это раньше, раз обругали в "Правде" – можно идти вешаться. Сейчас тебя хоть президент лично по телевизору обругает – а ты сделаешь круглые глаза и говоришь, что не смотрел. К читателю сквозь три стены и пять кроссвордов прорываться приходится! И этот читатель – сама жертва и есть. Никто, никто кроме него здесь не при чём. Поэтому и большие уважаемые газеты, которые продажные, но задорого, и получаются такими непонятными. Что ж может быть понятного в чужих письмах!
– Но как же он их прочитает?
– А у них для этого пресс-служба есть. Если пресс-службы нет – то и травить человека не за чем. У такого обычно и брать нечего. Пресс-служба читает, докладывает. Клиент начинает беспокоиться, начинает трепыхаться, что-то делает. А кто-то что-то делает – тот делает и ошибки. И одна из этих ошибок будет смертельной. Вот и всё.
– А ваше ведомство тоже этим занимается?
– Разумеется, нет. Более того, нам запрещено читать то, что про нас пишут. Чтобы мы делали меньше ошибок.
– Грандиозно...
– Да. Но наше дело – маленькое. Наше дело – травля. Довести человека до того, чтобы он сделал глупость прямо сейчас. Желательно, в разговоре с вами. Который, тайком от жертвы, записывается.
– И что с ним потом делать? Ну в смысле, с записью.
– Я знаю, что. Вот об этом – точно не беспокойтесь.
– Так как травить-то?– не выдержал Рю,– Мы уже поняли, как не надо. Давайте, обтачивайте наш природный талант!
– Сейчас мы и к этому перейдём. Но сначала – небольшое путешествие в удивительный мир издевательств над человеком. В 1951 году профессор (я надеюсь, что сумасшедший) Соломон Аш в высшей степени интересный эксперимент. Он говорил жертве, что собирается проверять зрение, а потом приводил в аудиторию, где её уже поджидало семь "подсадных уток", которые выдавали себя за испытуемых. Им показывали три линии и просили назвать номер самой длинной. "Подсадные утки" дружно давали неверный ответ. А что же жертва? Сначала, конечно, она пыталась отвечать правильно. Но вот идёт второе испытание, третье, четвёртое... и рано или поздно человек хоть раз, но даст неверный ответ. И вполне вероятно, что сломается и дальше будет просто повторять за остальными. Есть, конечно, бунтари, которые будут долдонить про правильный номер до посинения. Но это им даётся очень нелегко. Пульс так и скачет! Человек явно боится, что его побьют.
– Ну, это ж понятно,– заметил Рю,– тяжело говорить, когда собственного голоса не слышишь.
– Но сумасшедшие учёные на этом не успокоились. Как же так – профессор Аш издевается над людьми, а им не даёт? И долго, долго терзали испытуемых. Они ставили тот же эксперимент на детях – оказывается, возраст тут не при чём, дети ломались не быстрее и не медленней, не реже и не чаще, чем взрослые. Они сравнивали не длину, а цвет, форму, звук, обоняние, осязание. А результат – один и тот же. Видимо, не в длине было дело. Потом стали проверять мужчин и женщин. Результат – в пределах погрешности. Тогда решили, что может влиять культура. Стали проверять китайцев, японцев и даже индусов. И как вы думаете, быстрее и чаще они ломались?
– Быстрее!– крикнул Рю,– Мы же у них всегда у них очень послушные.
– А вот вам и нет! Всё в пределах погрешности. Единственное отличие – как они объясняли, почему стали соглашаться со всеми. Американец подумал, что это просто чего-то не понял. А китаец – что люди почему-то решили отвечать именно так и он решил с ними не спорить. Вот вам и культурные исследования! Хотя проводят их до сих пор.
– А зачем их тогда проводят,– спросил Рю,– если они такие бесполезные?
– Ну как зачем? В Киото съездить, на синкасене покататься, лапши аутентичной поесть под грохот японской попсы. А пока антропологи в Киото ездили, сумасшедшие учёные Советского Союза тоже услышали про этот эксперимент. И решили его повторить у себя. Видимо, собирались поймать коммунистического человека.
– И как, поймали?
– А никак! Не явился он на эксперимент. Наверное, на целине был занят. Результаты были те же самые. Смотрим фильм "Я и другие". Только там вместо линий были разноцветные пирамидки и фотографии стариков со старушками.
– Так что же это получается?
– А получается, что человек – он везде одинаковый. Просто обстоятельства отличаются. И наше дело – сделать такие обстоятельства, чтобы жертва не могла выскочить.
– Это как манипулирование людьми?
– Ты почти угадал, Рю. Дай-ка мне, пожалуйста, во-о-он тот горшок с фикусом.
– Вот, пожалуйста. Куда поставить?
– Никуда. Объясни, зачем ты стоишь возле меня с этим горшком?
– Вы сказали, я и принёс.
– Так кто там о манипулировании говорил?
– Ну так это старый трюк,– обиделся Рю,– Его ещё патриархи дзен делали.
– Совершенно верно. Старые трюки – самые лучшие. Что вы знаете о Стэнфордском университете?
– Я бы хотел там учиться,– грустно заметил Харуки.
– А про тюремный эксперимент слышали?
– Это когда половину студентов сделали заключёнными, а половину надзирателями?
– Именно! И что же получилось?
– Очень быстро наступил тюремный ад.
