Текст книги "Мастер икебаны"

Автор книги: Масси Суджата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

3

Я вылетела в холл, задев дверью пакет с тарелками госпожи Мориты, оставленный там всего час тому назад. Электронная табличка над дверью лифта подмигивала девяткой. Долго ждать! Я свернула к пожарному выходу и побежала вниз по ступенькам. Двумя пролетами ниже кто-то тоже не стал дожидаться лифта, я слышала звук шагов.

На втором этаже, у дверей административного офиса, я обнаружила тетю Норие в полуобморочном состоянии на руках у мисс Окады.

– Сакура, – стонала тетя. – Сакура...

Наконец появилась полиция: несколько угрюмых людей в синей униформе. Среди них, к моему удивлению, оказался лейтенант Хата – мой старый знакомец из токийской Метрополитан полис – молодой кареглазый офицер с вечно растрепанными черными волосами. Впрочем, удивляться было нечему – район Роппонги был его территорией.

Выгнув тонкую бровь, он дал мне понять, что видит меня, но вслух не сказал ни слова, вероятно, оттого, что поблизости расхаживал инспектор Национальной полиции – начальственный дядька лет сорока, сначала терзавший школьного швейцара, а затем взявшийся за тетю Норие, которая от его повелительного, резкого голоса совершенно расклеилась и ударилась в слезы. Лейтенант Хата предложил ей сесть и успокоиться, тогда инспектор взялся за меня, и тут уж мне пришлось нелегко. Пока я старательно излагала события последнего часа, в холле чирикнул звоночек прибывшего лифта, двери открылись, и мы увидели спину Нацуми, обтянутую желто-оранжевым платьем, и услышали ее громкий голос, спорящий с кем-то невидимым.

– Терпеть не могу эти твои штучки! – сказала она своему собеседнику, который слегка придержал двери лифта, норовившие закрыться, обогнул Нацуми, вышел и явил нам свою элегантную фигуру, подчеркнутую мятым, как и положено, льняным костюмом, и свое раздраженное лицо, уже виденное мной однажды: золотистое, смуглое лицо того самого парня, которому я строила глазки на прошлом занятии.

– Ты этого не сделаешь! Даже и не пытайся! – взвизгнула Нацуми, выбегая вслед за ним, но, увидев толпящийся в холле народ, отступила и благовоспитанно поклонилась: – Ах, простите! Мой брат и я немного повздорили. Надеюсь, мы не слишком вам помешали?

Так вот оно что. Высокомерный красавчик был не кто иной, как наследник семьи Каяма. Собственно, почему бы и нет? Несмотря на то что большую часть любителей икебаны в Японии, да и во всем мире, составляют женщины, во главе школ почти всегда стоят мужчины. Этому скучающему Такео достанутся вся слава и все деньги, и это чертовски несправедливо.

– Почему вы не на рабочем месте? – спросил он мисс Окаду. – Вам следовало вызвать госпожу Коду, для того чтобы оказать полиции помощь. Это ее забота.

– Но ее здесь нет! – заявила тетя Норие пронзительным голосом, еще полным слез. По крайней мере, это были первые членораздельные звуки, произнесенные ею с тех пор, как в школу прибыли полицейские.

Лейтенант Хата представился по всей форме и попытался было заговорить с Такео, но тот прервал его:

– Здравствуйте, лейтенант. Мы, знаете ли, уже внесли деньги на благоустройство города и его окрестностей.

Хата натянуто улыбнулся и пояснил, что сегодня он здесь не для того, чтобы собирать пожертвования.

– Преподавательница школы, по имени Сакура Сато, была найдена мертвой, – сказал он. – Две ученицы – Рей и Норие – нашли ее там, наверху.

Услыхав это, Нацуми коротко вскрикнула и покачнулась, как будто собираясь упасть в обморок. Такео поддержал ее, и в этот момент из дверей вновь спустившегося лифта вывалилось человек шесть учениц, оторопевших при виде мужчин в униформе.

– Это еще что такое? – гневно воскликнул инспектор Национальной полиции. – Школа должна быть официально закрыта! Сколько еще человек в здании?

– Точно не скажу, – ответил невозмутимый Такео. – Полагаю, что человек тридцать.

– В десятиэтажном здании? Это не так уж много.

– Не все этажи заняты, – пояснила мисс Окада, – шестой, седьмой и восьмой пустуют, на десятом – пентхауз семьи Каяма, и, как вы можете видеть, дети иемото здесь, с нами.

– Запечатайте выходы. – Инспектор махнул рукой двум своим помощникам. – А вы, мисс Окада, помогите им.

– Но нас всех ждут дома к обеду! – вступила Ёрико с недоуменным видом. Она явно понятия не имела, что происходит.

Ученицы принялись перешептываться. Мэри Кумамори, студентка, что приносила на урок собственноручно вылепленную керамику, казалось, застыла на месте, а две иностранные студентки – Лиля Брэйтуэйт и Надин Сен-Жиль – поглядели в мою сторону, как будто ожидая помощи.

– Сакура Сато мертва, – сказала я по-английски.

Лиля задохнулась и стала ловить воздух ртом, Надин бросилась к ней, наткнувшись по пути на административную стойку. Ваза с одинокой каллой опрокинулась, и вода разлилась по красноватой полированной поверхности, напомнив мне такую же лужицу, растекающуюся сейчас вокруг тела мертвой Сакуры, да что там лужицу, наверное, натекло уже целое море.

Нервный инспектор Национальной полиции постукивал зонтиком по сланцевому синевато-серому полу:

– Симура-сан, вы и ваша племянница нам понадобитесь. Мы должны подняться наверх, где вы покажете нам, как все происходило.

– О нет, только не это. – Тетя Норие снова принялась всхлипывать.

Ёрико подошла к ней и бережно обняла.

– Она в шоке, – мрачно констатировала тетина подруга. – Ей надо отдохнуть.

– Я уже пытался дать ей такую возможность, – не менее мрачно ответил лейтенант Хата. – Побудьте с ней, пока мы с племянницей поднимемся наверх.

Я пошла за ним, лейтенант вызвал лифт, завел меня в кабину и так ловко нажал кнопку вызова, что инспектор не успел и глазом моргнуть, как мы отправились наверх без него. Ничего, пусть займется дамами.

– Национальная полиция узнала о случившемся из последней сводки. – Лейтенант Хата поглядел на меня многозначительно. – Но это, разумеется, дело столичной полиции. Тем более в этом районе. Как вы себя чувствуете, Симура-сан?

– Так себе. Мне придется посмотреть на это еще раз?

– На тело смотреть необязательно, но на место преступления – придется. Расскажите мне, что вы увидели, когда вошли в комнату. Желательно включить в повествование больше деталей, чем вы сделали это внизу, для инспектора.

Боже мой, я же все уже рассказала! Отвечать ему мне не хотелось, я молча смотрела в пол, где кем-то оброненные лежали несколько бутонов цветущей сакуры.

– Это займет всего лишь минуту, Симура-сан, – произнес лейтенант, снимая обувь у входа в комнату. Я сделала то же самое и вошла в класс в своих блестящих колготках с дыркой на видном месте. Сакура лежала там, где и прежде, но никакого мерещившегося мне кровавого моря вокруг нее не было. Кровь запеклась на ее ключицах и только. Возле тела топтался полицейский фотограф, быстро щелкающий затвором камеры, трое полицейских ползали по полу, собирая комочки грязи и пыль.

Ножницы по-прежнему торчали из горла Сакуры, но что-то изменилось.

– Жалюзи были подняты! – сказала я полицейским. – Когда я зашла и увидела тетю над телом Сакуры Сато. А теперь они опущены.

– Это сделали мы, – отозвался фотограф, – для съемки со вспышкой. И чтобы в окна никто не глядел.

Здание Каяма Каикан было покрыто специальным зеркальным стеклом – в дневные часы вы могли смотреть наружу, но увидеть, что делается внутри, было невозможно. Эти жалюзи годились лишь для одного – чтобы полуденное солнце не слепило глаза. Вот и Сакура на прошлом уроке попросила их опустить, чтобы лучше видеть создаваемый ею шедевр.

– Сэр, тут какой-то подозрительный пакет! – К нам подошел еще один офицер, указывая на фуросики с тарелками госпожи Мориты, найденные им за дверью класса.

Я попыталась объясниться, но лейтенант Хата все же пожелал заглянуть внутрь и заглянул. Перед тем как открыть роскошную шкатулку, он велел обсыпать ее специальной пудрой для обнаружения отпечатков пальцев – хотя какие там могли быть отпечатки, кроме моих и госпожи Мориты?

– Отсюда украли одну старинную тарелку! – воскликнул офицер, отомкнув замочки. – В десятом отделении пусто!

– О нет, их было девять, – сказала я, – именно поэтому их так трудно продать.

По тем гримасам, которыми обменялись офицер и фотограф, я поняла, что, на их просвещенный взгляд, дело это совершенно гиблое.

Лейтенант Хата спустился со мной вниз, на второй этаж.

– Вам нужна помощь, чтобы добраться домой? – спросил он.

– Вы что же, меня отпускаете? – изумилась я, уж чего-чего, а опыта общения с японской полицией у меня хватало.

– Но вы ведь не скроетесь из страны, не правда ли?

– Нет, я еду в северо-западный Токио, – я покачала головой, – мой адрес есть на визитке.

– Мы будем держать вас с тетей в курсе расследования. Это неприятно, что вы оказались в роли свидетелей, но, думаю, все обойдется.

Он разрешил мне воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить кузену Цутоми Симуре – Тому, как мы его звали – в больницу Святого Луки.

Тетя Норие просто не смогла бы вернуться в Йокохаму сама, ее всю трясло. Ехать со мной она отказалась наотрез.

Услышав печальные новости. Том сказал, что найдет врача, который его подменит, и немедленно приедет за матерью в Каяма. Он приехал через полчаса, по-прежнему в белом халате, накинутом поверх невзрачного серого костюма.

Студентки, все еще отирающиеся в холле, посматривали на него с интересом: едва за тридцать, красавчик, без обручального кольца, вполне подходит на роль жениха для чьей-нибудь дочери.

– Как это случилось, Рей? – Лицо Тома раскраснелось, как если бы он бежал всю дорогу, а не вылез из такси с кондиционером, которое я видела у дверей здания.

– We were in the wrong place at the wrong time[8]8
  We were in the wrong place at the wrong time. – Мы оказались в неподходящем месте в неподходящее время (англ.).


[Закрыть], – пояснила я на английском, которым Том владел в достаточной мере. Меня утомили прислушивающиеся дамочки.

Сначала их до смерти напугала полиция. Теперь они желали хоть что-нибудь получить взамен, на худой конец – тему для разговоров.

Я хотела сказать Тому еще кое-что, но он уже отвернулся, переключившись на Такео Каяму, который стоял неподалеку в своем неотразимом мятом льне, беседуя вполголоса с инспектором Национальной полиции. Мне хотелось спросить Тома, откуда он знает Такео, но ничего не вышло – спустя несколько минут он уже провожал свою маму к машине, чтобы доставить ее домой.

4

В час пик Чиёда-лайн была невыносима. «Еще двадцать минут, и ты выйдешь из метро, – говорила я себе, – еще только двадцать минут». Вчера примерно в это же время пополудни люди в метро то и дело поглядывали на меня – из-за охапки вишневых веток, которую я с трудом удерживала, а сегодня никто даже взгляда не поднял, хотя в глазах у меня явственно читался ужас смерти. Потный офисный народец толкался у меня за спиной и дышал в затылок, школьники с рюкзачками занимали оставшееся пространство, причем все умудрялись делать вид, что даже пальцем друг друга не касаются. Таков неписаный этикет метро в большом городе: хоть смейся, хоть плачь – никто ничего не заметит.

Ну, я и заплакала тихонько.

Правда, выйдя на Сёндаги-стейшн и вытирая мокрые глаза, я получила салфетку от молоденькой продавщицы в белом халатике, похожем на тот, в котором Том приехал за тетей Норие, только коротеньком.

– Аллергия на вишню? – спросила она сочувственно. – Салфетка – это подарок от Клиники традиционной медицины. Обращайтесь в клинику Недзу!

Я пробормотала благодарность и поспешила вверх по Сансаки-дзака, одной из улочек Янаки – токийского райончика, счастливо сохранившего облик деревушки эпохи Эдо благодаря некоторым зданиям, уцелевшим с тех времен, несмотря на бомбежки Второй мировой. Я любила свой Янака, с его магазинчиками тофу на каждом углу и узкими улицами, где никто не приковывал цепями оставленные велосипеды, а жители выставляли цветы в горшках прямо на мостовую перед домом.

Теплое и безопасное местечко, одно-единственное на весь огромный Токио.

Оказавшись в своей квартире, я заперла дверь, накинула двойную цепочку и задвинула два больших засова. Я все еще оставалась девушкой из Сан-Франциско, а там с этим делом не шутят. Устроившись на своем матрасике-футоне, я оглядела комнату, освещенную только двумя бумажными фонариками, от которых по стенам бродили тени. Раньше это выглядело романтично, но теперь казалось жутковатым.

Мысли мои крутились вокруг тети Норие и купленных ею ножниц. Не прошло и пятнадцати минут, как мы с тетей появились в школе, а два острых лезвия из закаленной стали уже вонзились в шею Сакуры. Неужели это сделала тетя? Моя родная тетя?

Уму непостижимо.

Что происходило в комнате, пока меня там не было? Отец как-то упоминал, что человек в состоянии аффекта часто не осознает своих действий, а после не помнит ничего из того, что натворил. Когда тетя наконец заговорила с полицией, все, что она могла вымолвить, это «не помню, не знаю», к тому же она не упомянула о своей ссоре с Сакурой, а ведь это непременно выплывет наружу.

От таких мыслей мне совершенно расхотелось готовить обед, пришлось обойтись чашкой зеленого чая и парочкой сладко-соленых сёнбей, правда, от двух крекеров у меня разыгрался такой аппетит, что я, не заметив, опустошила всю пачку.

Направляясь с пустой коробкой на кухню – если это пространство размером со шкаф можно назвать кухней, – я заметила огонек автоответчика, мигающий в темноте, и нажала кнопку.

– Рей? Это Лиля Брэйтуэйт из класса икебаны.

Канадки произносили это слово так же неправильно, как и американки, вместо того чтобы тянуть первую гласную «и», с легким придыханием перед слогом «ба».

– Я так рада, что ты позвонила, – продолжала Лиля оживленным голоском. – Мы должны непременно поговорить обо всех этих старых вещах. Завтра я буду дома до одиннадцати утра. Я живу в Роппонги-Хиллс, номер семьсот два, позвони мне, если сможешь заехать.

Она, разумеется, звонила до того, как все произошло. До смерти Сакуры. Я записала номер квартиры, остальное было и так ясно. Роппонги-Хиллс когда-то был и моим домом тоже. Я жила там с Хью. «Похоже, что Лилины апартаменты окажутся побольше нашей тогдашней квартирки с двумя спальнями», – подумала я и поняла, как мне не хочется туда ехать. Проходить мимо консьержа, который непременно меня узнает, подниматься в знакомом лифте, проезжая знакомый этаж, вдыхать всю эту счастливую полузабытую жизнь... Бр-р, я просто не могла этого сделать.

Набирая Лилин номер, я собиралась сказать, что наша деловая встреча вряд ли возможна после того, что случилось в Каяма Каикан. Какой уж тут, мол, антиквариат.

– Ох, это ты? – Лиля тяжело дышала в трубку. – Я только что вернулась из школы. Полиция говорила со всеми по очереди! Это было ужасно долго! Как бы я хотела залезть в свою ванну и отлежаться в горячей воде. А еще придется готовить обед для малышей... Нет, я положительно сойду с ума.

– Извини, что побеспокоила. Я просто хотела узнать насчет завтрашнего утра. Мы отменяем нашу встречу, не так ли?

– Завтрашнего утра? Ах да, я же тебе звонила. Забыла совсем. – Лиля сделала паузу. – Нет, я не хочу ничего отменять.

– Но ведь ты сама сказала, что вымоталась, разговаривая с этими полицейскими...

– Ну и что? Мне нравится, когда со мной происходят разные вещи! Жизнь от этого кажется не такой безотрадной.

– Прости, но я не смогу приехать к тебе в Роппонги. Не хочу видеть это место. Давай встретимся где-нибудь еще.

– Но наша школа тоже находится в Роппонги! Ты была там вчера и сегодня, – напомнила мне Лиля.

– Да... Но... Обстоятельства мои нынче таковы... – Я сочиняла настоящее японское оправдание, понимая в то же время, что на английском языке оно звучит неубедительно.

– Но мне нужно поговорить с тобой, – настаивала Лиля, – и антиквариат тут ни при чем. Мне нужно поговорить о школе.

Со мной? Почему бы ей не поговорить с лейтенантом? Насмотрелась на плачущую перед полицейскими тетю Норие? Боится, что с ней, как с иностранкой, обойдутся по всей строгости? Гайдзин он и есть гайдзин.

– Ладно, – сказала я, накопив в себе дозу необходимого сочувствия. – Но встретимся в другом месте, не в твоей квартире.

– Господи, но я же не могу никуда выйти! У меня трое малышей дома, а нянька приезжает после одиннадцати... Потом у меня аэробика, потом ланч в женском клубе... Все расписано по минутам! – Такое отчаяние звенело в Лилином голосе, такая безнадежность, что я не выдержала. И сломалась.

– Вы сильно изменились, мисс Симура!

Это было первым испытанием, когда я вошла в залитый солнцем вестибюль Роппонги-Хиллс, весь из мрамора и стекла. Ну конечно же, это господин Ои, здешний консьерж.

– Это все волосы, – буркнула я мрачно. В старые добрые времена мои волосы были шикарно подстрижены и блестели, теперь же они отросли, завились бессмысленными локонами, и было совершенно ясно, что до приличного вида им расти еще год, а то и два. Я спасалась гелем и крупными заколками: зализывала все напрочь и заправляла за уши, отчего вид у меня, если верить Ричарду Рэндаллу, был как у Изабеллы Росселлини в версии для бедных.

– Нет, не волосы. Ваши глаза! Они усталые и безутешные.

Будешь тут безутешной. Но рассказывать консьержу о причинах своей усталости я не собиралась.

Про убийство в школе Каяма скоро передадут по телевизору и напечатают во всех таблоидах.

– Я пришла к Лиле Брэйтуэйт. Апартаменты номер семьсот два.

– Она вас ждет? Ну, так идите. Я и звонить ей не стану. – Он тяжело вздохнул, перед тем как задать свой главный вопрос: – А когда же вернется в Токио господин Глендиннинг?

– Никогда. – Я была на удивление спокойна. Я могла бы сказать ему, что смерть, увиденная вблизи, может расстроить девушку ничуть не меньше, чем неверный возлюбленный, но я просто попрощалась и направилась на седьмой этаж.

Найти дверь Лилиной квартиры, сплошь разрисованную детьми, было нетрудно. Я постучалась осторожно, чтобы не задеть рисунка, прилепленного над дверной ручкой, и хозяйка мне открыла. На Лиле были лазоревого цвета легинсы для аэробики и белая футболка. За ее мускулистую, стройную ногу цеплялась девочка лет трех. Двое других малышей, судя по довольным воплям, наслаждались в соседней комнате мультфильмом про кота Дораэмона.

– Как сказать по-японски «добро пожаловать»? – спросила Лиля скучным голосом. – Иррасаи? Горничная еще не явилась, так что извини за беспорядок.

– Мамми, а сейчас я хочу крекер, – заявила малышка, и пока Лиля ходила на кухню за пачкой, я немного огляделась в гостиной, по форме похожей на ту, что была у нас с Хью Глендиннингом, но совершенно иной по интерьеру.

Старинный китайский ковер, усыпанный пластиковыми динозаврами; чайный столик розового дерева, заставленный чашками с недопитым чаем и яркими цветными ведерками; роскошный тансу – сундук эпохи Мейдзи, – задвинутый к стене и укрытый полиэтиленом от безжалостных детских ручек... Неужели этого хотел Хью, когда заговаривал со мной о семье и о доме? Черт, я все-таки вспомнила его. И как тут не вспомнить?

Вернувшись, Лиля засунула крекер в широко разинутый ротик дочери и потащила ее в соседнюю комнату, где надрывался телевизор, потом она плотно закрыла дверь и подошла ко мне.

– Здесь такой безумный хаос, пойдем лучше на кухню.

Я смахнула овсяные хлопья с кухонного стула и устроилась за отскобленным дочиста деревянным столом, на котором красовался кувшин с белыми и розовыми розами, наверняка купленными в «Волшебном лесу», в двух кварталах отсюда.

Лиля поставила в микроволновку две чашки с чаем, плеснула в них молока, не спрашивая меня, стану ли я это пить, а когда я попросила сахару, размешала его сама, как будто я была одной из ее малышек. Все это время она не переставала говорить, как она безумно рада, что у кузена Ричарда завелась нормальная подружка, потому что родители безумно волновались, а она, Лиля, так старалась найти ему подходящую пару, но все кончалось безумно плохо.

Я слегка насторожилась, но решила пока промолчать.

– Что ты хотела сказать про Каяма? – Я поставила на стол свою чашку с невыносимо сладким чаем. – Ты ведь хотела поговорить со мной об этом, не так ли?

Лиля напряглась, но лицо ее оставалось непроницаемым.

– Я только хотела узнать... Ты что же, знакома с одним из тех полицейских?

– Лейтенант Хата? Заходит иногда. Кстати, в прошлом году здесь, в Роппонги, он расследовал ограбление.

– У нас, в Роппонги-Хиллс? Это невероятно! – Тут она невольно посмотрела на дверь в гостиную, наверное, чтобы убедиться, что детей еще никто не украл.

– Это был редчайший случай, – утешила я Лилю, – буквально единичный. Лейтенант Хата допрашивал тебя, верно? У него приличный английский.

– Не думаю, что я его поняла. К тому же я перепутала факты. У него наверняка осталось неправильное впечатление.

– Ты рассказала ему о той ссоре? Между Сакурой и тетей Норие? – Это меня больше всего беспокоило.

– Нет. Он не спрашивал. Зато спрашивал о том, где были все мы в момент убийства, и я... Боюсь, я сказала ему неправду. Только я думаю, что он все равно узнает, и мне придется объяснять все сначала. Это безумно неудобно! – Продолжая говорить, Лиля вытащила чистые стаканы из посудомоечной машины и расставила их на кухонной полке. Ей пришлось встать на цыпочки, и ее короткая футболка задралась, обнажив спину с несколькими длинными свежими царапинами. Детишки поиграли с мамочкой в джунгли и тигров? Жуткое дело – эти материнские обязанности.

– Лейтенанта не стоит бояться. Он очень добрый, к тому же он молод и отнюдь не такой формалист, как его старшие коллеги. Ты можешь рассказать ему все, что рассказала мне.

– Ты сама ему расскажи, – Лиля поморщилась, – у тебя это лучше получится. Ведь ты наполовину японка. И твоя тетя Норие – влиятельная персона в нашей школе. А я помогу тебе с теми антикварными тарелками, о которых мы говорили.

Грубоватый переход. Я бы с удовольствием избавилась от тарелок госпожи Мориты, но не такой ценой.

– У меня уже есть покупатель, – сказала я холодно. – Что касается тети Норие, то ее влияние представляется мне сомнительным. Ее даже не позвали на совещание по поводу выставки в универмаге.

– Это была не наша идея! – Лиля отвела глаза. – Вы просто слишком рано ушли. Это Сакура предложила собраться на следующий день и еще раз все обсудить. Мы были уверены, что госпожа Кода или еще кто-нибудь сообщит об этом твоей тете. Все это безумно странно.

Ладно, допустим, я поверила, но ведь это еще не все? Я не отводила выжидающего взгляда от Лили.

– Я сказала лейтенанту, что приехала в школу в четыре часа и поднялась наверх с моей подругой Надин. Сакура беседовала с нами в классе около получаса, а потом мы решили выпить чаю в школьном кафе. После чаепития мы спустились вниз на лифте и увидели всю эту толпу... И полицейских. – Лиля перевела дыхание. – Но на самом деле я не ходила с ними пить чай. Я пришла только под конец. Я ходила искать госпожу Коду.

– Госпожи Коды там не было, – сказала я, – мы тоже ее искали. И тетя, и Нацуми, и даже мисс Окада.

– Но мне-то от этого не легче, верно? – с надеждой спросила Лиля. – Или все-таки легче?

– Лиля, я уверена, что, пока ты бродила вокруг офиса администрации, тебя заметила целая куча народу. На втором этаже полно секретарш. Это и будет твое алиби.

– Да нет же! Никто меня не видел. Я ходила не на второй этаж, а на десятый! – Она вдруг залилась румянцем. – Туда, где пентхауз семьи Каяма. Меня в их квартиру однажды приглашали на обед, потому что я президент иностранного студенческого клуба.

До вчерашнего дня я понятия не имела, что апартаменты Каяма располагаются в том же здании, что и школа. Норие как-то упоминала в разговоре про их живописный летний дом, но это ведь где-то за городом.

– Как ты попала на десятый этаж? – спросила я. —Туда ведь даже лифт не доезжает.

– Доезжает до девятого, а там нужно выйти и пройти через холл в такой небольшой вестибюльчик. Оттуда наверх ведет отдельная лестница.

– И что, по-твоему, госпожа Кода могла делать на этой отдельной лестнице? Она ведь служащая, а не член семьи...

В этот момент из гостиной раздался пронзительный вопль, и, не успев мне ответить, Лиля вскочила и ринулась в соседнюю комнату. Девочка, которая требовала крекер, лежала теперь на полу. На ней верхом сидел мальчишка лет четырех и тыкал огромными ножницами ей в голову, прямо в легкие беленькие волосики.

В этот момент перед моими глазами возникла Сакура с торчащими из горла ножницами. Мороз по коже.

Наверное, я издала какой-то звук, потому что третий ребенок – семилетний мальчик – оторвался от телевизора и поглядел на меня.

– Мамми, ты же обещала, что больше не будет японских нянек, – воскликнул он капризным голосом.

– Я не из Японии, – сказала я, пытаясь обрести душевное равновесие. – Я говорю по-английски, как и ты. Мы родились на одном континенте, но в разных странах. Угадай, откуда я?

– Ты... ты... ты из какого-то дурацкого места!

– Тихо, Дональд, – фыркнула Лиля. – Дети, вы невыносимы!

Она вытащила зазубренное орудие из дочкиных кудрей, и я заметила, что лезвия сделаны из пластика и совершенно безопасны.

– Если вы, малышня, не возьметесь за ум, я от вас сбегу!

– Ты и так сбегаешь, – заметил Дональд еще более противным голосом. – То аэробика, то магазины... От тебя никакого толку.

Неужели про этих деток мой дружок Ричард рассказывал с таким умилением?

– Извини, Рей. – Лиля старательно смотрела в сторону. – Мы поговорим позже. Волосы у Дарси так перепутались, что придется вымыть их с кондиционером. А Дэвиду нужно отдохнуть.

Теперь заревел четырехлетний Дэвид, еще громче, чем его сестра. А Дональд направил дистанционный пульт на телевизор и вдавил кнопку громкости до отказа.

– Когда договорим? – прокричала я, стараясь пробиться сквозь обрушившийся грохот.

– Ох, не знаю я, – прокричала Лиля мне в ответ. – Приходи завтра в «Мицутан». Может быть, я смогу удрать из дому на часок.

«Мицутан»? Неужели школа собиралась проводить цветочную выставку, несмотря на гибель одной из лучших преподавателей? Какая, однако же, бестактность с их стороны.

В тот день я покинула Роппонги-Хиллс, отягощенная старыми воспоминаниями и новыми недоумениями.