Текст книги "Мастер икебаны"

Автор книги: Масси Суджата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

15

Уткнувшись лицом в букет, я проскользнула мимо швейцара. Не очень-то хотелось быть опознанной как «та самая Рей, вестница несчастья». Но я напрасно беспокоилась, он усердно приветствовал немецких туристов, с которыми я, пристроившись в хвосте группы, и прошла к дверям лифта, оставшись никем не замеченной. Правда, лифт мне был не нужен. Офис, куда я направлялась, располагался на втором этаже, но путь к нему преграждала дверь с табличкой «Только для персонала».

С персоналом в Каяма дела обстояли следующим образом: все клерки по вторникам после обеда были какое-то время свободны и могли предаваться изучению икебаны с удвоенным рвением. Или, на худой конец, заниматься своими делами. А я как раз собиралась заняться своими.

Административный офис выглядел идеально – в японском смысле этого слова. Огромное пространство, пол покрыт серым ковром, на рабочих столах ни бумажки, ни точилки, одни только таблички с именами. Хорошо, что я знала, как пишутся имена Кода и Сато.

Стол госпожи Коды обнаружился у стеклянной стены, оттуда можно было любоваться цветущими деревьями внизу, на аллее. Сначала я так и сделала, потом отошла от окна, опасаясь быть увиденной, но вспомнила, что стекла в Каяма пропускают свет только в одну сторону, и вернулась к столу. Его местоположение говорило о многом. Например, о том, что роль госпожи Коды в Каяма отнюдь не была главной. Иначе ее стол стоял бы посреди зала, так удобнее отдавать приказания и лучше видно, кто чем занимается. Зато теперь было понятно, где искать стол Сакуры. Разумеется, Сакура, пчелиная царица, устроилась в самом центре улья. Стальная поверхность ее стола и ручки ящиков еще хранили следы черного порошка. Ясное дело. Полиция здесь уже побывала. Кажется, при помощи этой штуки снимают отпечатки пальцев.

Со столом госпожи Коды было еще интереснее: солнце светило на него под таким углом, что между крышкой стола и выдвижным ящиком виднелась тень – едва заметная темная полоска, говорящая о том, что ящик не заперт. Соблазн заглянуть туда был невыносимым, он подтачивал мою порядочность, как маленькие жучки точат соломенные татами. Что, если я открою его только чуть-чуть? Это же не взлом, а так, легкая проверка. Я могла бы найти записную книжку госпожи Коды, аккуратно ее полистать и – возможно – обнаружить что-нибудь занимательное на букву «К». Загадочную госпожу Каяму, например.

Ящик открылся практически сам – выехал беззвучно, показав мне несколько блокнотов, коробку с ручками, коробку с карандашами и пачку салфеток. И все. Полистав блокноты, я поняла, что не прочту ни слова, разве что названия двух-трех цветов и пару адресов в Токио. Список учителей школы был тоже отпечатан на кандзи, но с английской версией на той же странице. Подумав, что такая бумага может мне еще понадобиться, я направилась к копировальной машине. Лучше бы я этого не делала. Стоило нажать кнопку, как аппарат взвизгнул, застучал и залязгал так старательно, что если хоть одна живая душа находилась на втором этаже, то скандал был бы неминуем. К тому же, несмотря на производимый им шум, ксерокс работал очень медленно. Когда я закончила, на часах было без десяти два. Через десять минут секретарши вернутся, все до единой.

Я подошла к столу госпожи Коды, чтобы положить список на место. Заметив, что на ручке ящика остались черные крупинки – полицейский порошок со стола Сакуры, – я потянулась за салфеткой и нащупала в глубине ящика что-то вроде пластиковой коробочки. Обернув пальцы салфеткой, я извлекла находку на свет – оранжевый пластиковый флакон с английской надписью «Мотрин 800 мг». Знакомое название. Не знала, что эта штука помогает еще и от артрита.

Пробка была завернута неплотно, она легко соскочила, и одна таблетка выпала мне на ладонь. Маленькая белая таблетка с выпуклым женским профилем на одной стороне, наподобие камеи. Любопытный дизайн для обыкновенного болеутоляющего. Я перевернула таблетку и увидела надпись: «Нолвадекс 600 мг». Итак, госпожа Кода хранит одно лекарство во флаконе из-под другого. По всей видимости, у нее есть на это причины.

Я была отравлена мышьяком. Сакура – тоже. Пока я вертела белую таблетку в руках, к моему горлу стала подступать знакомая тошнота. Такая же, как тогда, в универмаге «Мицутан». Что за отрава этот «Нолвадекс»? И сколько его надо выпить, чтобы яд подействовал?

Завернув находку в свежую салфетку, я спрятала ее в карман дождевика. Затем закрыла ящик, смахнула с его ручек остатки черной пудры и выключила скандальный ксерокс. Использованные салфетки я выкинула по дороге в корзину для бумаг с повелительной надписью: «Использовать бумагу повторно!». И здесь экология.

Надпись напомнила мне о Такео. Нет, он бы, пожалуй, употребил более вежливую форму. Я немного подумала о нем, спускаясь по служебной лестнице. Судя по доносящимся сверху звукам шагов, кто-то – несколькими пролетами выше – тоже спускался вниз. Я пошла быстрее, потом еще быстрее, слегка задевая перила своим неудобным букетом: несколько стеблей погнулись, лепестки посыпались на пол. Собирать их не было времени. Я сделала последний рывок и почти что выбежала в холл. Первый этаж. Отлично.

Я прикрыла лицо букетом и вознамерилась проскользнуть мимо охраны так же легко и непринужденно, как час тому назад.

– Простите, мадам, но я должен проверить вашу ручную кладь.

Голос швейцара, раздавшийся за моей спиной, был на удивление строгим.

– Вы говорите о моих цветах? Но я их даже не разворачивала. Я перепутала время и пришла не по расписанию. То есть я думала, что у меня урок... – пробормотала я, не отрывая букета от вспыхнувшего лица.

– Нет, я проверю только ваш рюкзак. Прошу прощения за неудобство, но это наше новое правило. Мы проверяем всех посетителей. Ради вашей же безопасности.

Я положила рюкзак и цветы в серебристой бумаге на полированный столик орехового дерева.

– Симура-сан! Как ваше здоровье? – Мисс Окада вышла из-за стойки, чтобы со мной поздороваться.

– Замечательно. Как видите, я закрутилась настолько, что перепутала свое расписание. – Я не отрывала глаз от охранника, медленно перебиравшего мои вещи. Я молила богов, чтобы он не наткнулся на список учителей, чьи странички, еще теплые после ксерокопирования, были заложены между страниц «Джапан тайме».

– Может быть, вы возьмете эти цветы? – Я попыталась отвлечь внимание мисс Окады от разбросанных по столу предметов. – Их нужно передать госпоже Коде. Я ее не застала, к сожалению.

Бесполезно. Она кивала мне, но при этом смотрела прямо на швейцара, извлекающего из упаковки розовый сияющий сюибан. Разглядев мою покупку, тот принялся заворачивать все обратно, но мисс Окада остановила его.

– Минуточку. Могу я взглянуть на это поближе?

– Разумеется, – сказала я с готовностью, хотя спрашивали, судя по всему, не меня.

Она взяла керамический горшок в руки и, перевернув его, взглянула на клеймо.

– Это принадлежит школе Каяма! Это наша посуда!

– Совершенно верно. Я как раз собиралась показать эту вещицу кому-нибудь из ваших. Например, Нацуми-сан.

– Ее сегодня нет. Не могли бы вы присесть на минутку, мисс Симура? Я позвоню госпоже Коде и попрошу ее спуститься вниз.

Я присела на стальную скамейку и уставилась на инсталляцию из серого песчаника в школьном вестибюле, изображавшую что-то двусмысленное. Темна вода во облацех. Мое нынешнее положение было не менее двусмысленным, если уж на то пошло.

Не надо было придумывать три причины посетить здание Каяма вместо одной, это всегда звучит подозрительно. Только госпожи Коды тут сейчас не хватало. Первое, что она сделает, это поднимется в офис, заглянет в свой стол и пересчитает таблетки. Или просто заметит смятую салфетку в корзине для мусора. Или пощупает неостывший еще бок копировальной машины. Или... Нет, я положительно схожу с ума.

Мисс Окада разговаривала по телефону, не сводя с меня глаз. Закончив один разговор, она слегка поклонилась невидимому абоненту и тут же принялась звонить кому-то еще. Глаза ее блуждали по моему лицу. Я старательно разглядывала шершавый песчаник, прислушиваясь к шуму приближающейся кабины лифта. В дверях кабины появилась улыбающаяся госпожа Кода с тросточкой, в традиционном японском стеганом жакете, накинутом поверх европейской одежды. Вылитая добрая старушка из народных сказок. Продолжая улыбаться, она кивнула мне издалека и направилась прямо к стойке администратора, куда госпожа Окада уже перенесла мой розовый сюибан. Он стоял на том же самом месте, куда тетя Норие недавно положила злополучные ножницы, предназначенные в подарок Сакуре.

Глаза госпожи Коды блеснули, когда, перевернув горшок, она увидела знакомое клеймо, впечатанное в глиняное донышко.

 Бросив несколько неслышных слов в сторону мисс Окады, она направилась ко мне.

– Пожалуйста! – Я вскочила, уступая ей место.

– Ничего. Я сяду рядом с вами, – сказала она, знаком предлагая мне сесть. – Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за ваше любезное письмо. Я чувствовала себя виноватой в том, что с вами случилось. Это просто ужасно, что именно я предложила вам выпить чаю, в котором, как оказалось, была отрава.

– Вы напрасно так переживали. Яд был не в чае, а в сахаре. Так что виной всему моя любовь к сладкому. – Терпеть не могу этих японских церемоний с обменом преувеличенными извинениями, но сегодня мне хотелось попробовать.

– О нет, это мое эгоистичное желание выпить чаю послужило всему причиной. В этом нет никаких сомнений! – Тут она посмотрела на мои цветы, лежавшие на столике, и поменяла тему: – Какая прелесть, право! Они гораздо красивее тех азалий, что я послала вам. Теперь так трудно найти приличные цветы, они бывают только в дорогих магазинах.

Это надо понимать так, что азалии были куплены не в «Волшебном лесу», а в цветочной лавке рангом пониже. Либо госпожа Кода недолюбливает «Волшебный лес», либо у нее просто не было денег, причем скорее – последнее. Семья Каяма не слишком-то балует своих служащих, надо полагать.

– О нет, азалии были ужасно обаятельные! – Я лихорадочно пыталась придумать комплимент, способный убедить в моем расположении человека, который верил, что цветы – это живые существа. – Я поставила их в хибачи – голубой с белым, – и мое неумение подбирать достойный сосуд было скрыто свежестью и прелестью самого букета.

– Какое там еще неумение? Не надо сомневаться в своих возможностях, – проворчала госпожа Кода. – Вы смотрите в сердце цветка, я же вам говорила. Хотя, разумеется, выбрать достойный сосуд – это серьезный шаг. Например, вот этот ваш сюибан, сделанный в тридцатых годах, совсем не похож на изощренно украшенные, узорные сюибаны девятнадцатого столетия...

– Это достойный сосуд? – перебила я ее, думая о цене, которую заломил сегодня господин Исида.

– О да. Их сделали всего тысячу штук. Печь для обжига находилась тогда на Кюсю, мастера работали только для школы Каяма. Потом началась война, гончарную мастерскую реквизировали для военных нужд. Вплоть до пятидесятых годов денег не хватало, и школе было не до собственного производства, зато теперь у нас появились другие возможности...

Я кивнула, пытаясь догадаться, к чему она клонит.

– Удивительно, как вам удалось найти такую редкую вещь, – продолжила госпожа Кода.

– Чистая удача. К тому же я заплатила не слишком дорого, – заверила я ее, не подумав даже, как сомнительно это прозвучало. Еще бы – артефакт великой школы Каяма за смешные деньги.

– Как вы сказали? «Заплатила»? – Она заметно удивилась.

В этот момент дверь, ведущая из холла на лестницу, хлопнула, и в холле появился Такео Каяма. В той же самой гринписовской майке и старых джинсах. Выглядел он так, как будто собирался заниматься тяжелым ручным трудом. Даже если и так, то, полагаю, не за деньги.

– Это было в ее рюкзаке? – спросил он у госпожи Коды, даже не взглянув на меня.

– Совершенно верно. Мы как раз обсуждали покупку мисс Симуры.

– Предоставьте это мне. – Он наконец перевел на меня мрачный взгляд. – Поднимайтесь в мой офис. В этот раз мы поедем на лифте.

Ясно. Он дал мне понять, что заметил оборванные лепестки на служебной лестнице. Растрепанный букет лежал у него перед носом на ореховом столике. Об остальном нетрудно было догадаться.

– Такео-сэнсэй, вы меня простите? Я чувствую себя усталой, – промурлыкала госпожа Кода.

– Ну конечно. Хотите, я провожу вас наверх? – Его голос смягчился.

– Не стоит. Я, пожалуй, выпью чашку чая и вернусь к своей работе. Не беспокойтесь за меня.

Я собрала свой рюкзачок и послала охраннику любезную улыбку. Как мило было с его стороны заварить всю эту кашу. Затем я последовала за Такео, который нес мой сюибан в руках, к лифту, вошла в кабину и стала считать проносящиеся этажи. Третий, четвертый, пятый... Девятый. Этаж, на котором, как говорила Лиля, располагалась частная резиденция семьи Каяма.

– Выходите, – скомандовал он, когда двери лифта распахнулись.

– Я собиралась пропустить вас. Мы ведь в Японии – здесь мужчины заходят и выходят в первую очередь.

– Полагаю, что вы собирались нажать другую кнопку и сбежать от меня. Спуститься на другой этаж, выйти на лестницу и выскользнуть из здания, верно? Ничего не выйдет. Швейцар не выпустит вас отсюда, пока я не разрешу.

– Это если бы я пошла через холл. Но в таком большом здании всегда найдется служебная лестница или пожарный выход, верно? В этом вашем лабиринте много неизведанных тропок.

– Что есть, то есть. Одну такую тропку вы сейчас увидите. Она ведет в мой офис.

– Офис у вас в квартире?

– Вы же знаете, что я живу не здесь. – Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. – Теперь налево. Пятая дверь.

Эту часть здания Каяма дизайнеры отделали более стильно, чем скупо декорированный административный офис на втором этаже и пустые, залитые светом классные комнаты на четвертом.

Небольшие пейзажи, развешанные на стенах цвета киновари, были подсвечены яркими крохотными светильниками, в одной из картинок я узнала работу Яёи Кусамы, потом, кажется, мелькнул полосатый Марк Ротко.

– Неужели это?.. – Я остановилась как вкопанная.

– Да, это Ротко, – высокомерно произнес Такео. – Удивительно, что вы его не стащили.

– Что-что? – Я оторвалась от созерцания картины.

– Не придуривайтесь. Для простой ученицы вы слишком хорошо знаете все ходы и выходы.

– Мне просто рассказала одна из здешних студенток. Ее сюда приглашали на обед.

– Лиля Брэйтуэйт, – произнес он безразличным голосом, открывая почти незаметную дверь.

Я вошла вслед за ним. Страшно мне не было. Что могло со мной случиться? Госпожа Кода, мисс Окада и швейцар знали, что я в офисе Такео, если этот уютный кавардак мог сойти за чей-нибудь офис. На стенах висели фотографии полевых трав и цветов, на столе стоял компьютер, вокруг стола – пара клубных кресел, обтянутых старинным коричневым хлопком. Эта комната была вызовом лаконичной минималистской концепции Каяма Каикан.

Такео убрал с одного из кресел стопку журналов «Нэшнл джиогрэфик» и подал мне знак садиться. Я села, нет, скорее, провалилась внутрь старого, продавленного кресла, пружины которого сломались, наверное, году в семидесятом.

– У нас есть кое-что общее, – сказала я из глубины кресла. – Я тоже покупаю старую мебель. Скажите, на какой из воскресных распродаж вы это приобрели?

– Эти кресла не с барахолки! – Голос Такео повысился на целую октаву. – Это семейная мебель из дома, где все мы раньше жили. Кресла стояли в комнате моей матери.

Тут мне стало здорово не по себе. Кажется, моя американская бесцеремонность снова меня подвела.

– Так или иначе, вы здесь не затем, чтобы оценивать мебель. Мне хотелось бы услышать подробности об этой истории с вещью, обнаруженной в вашем рюкзаке.

– С которой из них?

– Керамика в стиле арт-модерн, изготовленная в тридцатых годах специально для нашей школы.

Таких сюибанов всего тысяча штук. Найти их довольно нелегко.

– Да, госпожа Кода мне говорила. – Этот факт, между прочим, мог порадовать и господина Исиду.

– Двести различных видов дизайна. – Такео перекинул свои длинные ноги через ручку кресла, устраиваясь поудобнее. – Пять экземпляров каждого вида. Некоторые были подарены учителям школы. Некоторые разбились или просто пропали.

Я уставилась на его подошвы, перепачканные красноватой землей. Ботинки такого фасона давно вышли из моды в Штатах, но в Японии до сих пор считались стильными.

– Потом началась война, – продолжал он, покачивая ногой. – Правительство завладело кое-какой нашей собственностью. Металлические сосуды для икебаны переплавили и отлили из них пули. Керамика, особенно та, что без золотых листьев и искусных виньеток, никому не понадобилась. Таким образом, наш арт-модерн пережил войну. Правда, в сороковые годы интерес к икебане угас, и продолжать производство не имело смысла. Мода сменилась, но не это стало причиной упадка. У людей не было денег, чтобы покупать керамику, вот и все.

– Разве что у жен американских офицеров, изучавших икебану.

– Нет. В сороковые годы все увлечения образца тридцатых представлялись таким же допотопным старьем, как нам теперь, скажем, пластик и нейлон семидесятых. Что касается американок, то они, как говорил мой отец, хватались за антикварное барахло, стремясь вывезти старый Ниппон в своих кожаных баулах за океан. Как, впрочем, поступаете и вы.

Насчет семидесятых я могла бы с ним поспорить, но не теперь.

– Я ничего никуда не вывожу! То, чем я занимаюсь, только поднимает цену на японское декоративное искусство... Если хотите, речь идет о культурном самосознании нации! – Ну и словечко вылетело, лучше бы мне прикусить язычок. Трудно придумать что-то более напыщенное и калифорнийское. Такео холодно взглянул на меня.

– Как у вас это мило получается – использовать высокие слова, чтобы оправдать простое, банальное воровство.

– Воровство? – Я оторопела.

– Разумеется. Если полиция до сих пор не здесь, то только потому, что я не уверен в их добросовестности. После смерти Сакуры, например, я не получил от них вразумительных объяснений. Так что сегодня я сам желаю услышать подробности.

– Подробности чего? Неужели кто-то украл школьную собственность?

– Вы украли, Рей. Поэтому вы здесь. А теперь рассказывайте: когда вы похитили коллекционную керамику из школы Каяма, каким образом и для чего.

16

– Послушайте, Такео... – Я нарочно назвала его по имени, не добавляя частички сан, он ведь тоже со мной не слишком церемонился. – Вы, без сомнения, относитесь к происходящим событиям на свой особенный лад, я бы сказала – творчески. За это, я полагаю, вас непременно назначат директором школы. В недалеком будущем.

– Вы украли этот сюибан и всю коллекцию школы Каяма. Понятия не имею, как вам это удалось. Браво. Прекрасная работа. – Он говорил со мной в той же безапелляционной манере, что и с полицейскими, прибывшими в здание Каяма после убийства Сакуры.

– Так в чем же дело? Вызывайте полицию, – подбодрила я его. – Я с удовольствием препровожу их в магазин, где нынче утром приобрела этот прелестный горшочек.

– Вы фантастическая лгунья, Рей. Вы лжете так же непринужденно, как и танцуете.

Вопиющее нахальство. Со мной так никто никогда не разговаривал.

– Взгляните на счет из магазина, – сказала я, с трудом сдержавшись и только слегка подняв брови. Затем я медленно достала кошелек из рюкзака, открыла его и расправила бумагу, выданную мне господином Исидой.

– Только не говорите мне, что старый Исида – ваш соучастник!

– Сдается мне, вы знакомы.

– Ясуси Исида был упомянут в нескольких заметках, написанных о вас в прошлом году. Достопочтенный эксперт замешан в краже антиквариата... Как вам такой заголовок?

Снова он за свое. Стараясь не сорваться и не закричать, я процедила:

– Краже? Откуда?

– Из архива нашей школы.

– И когда же это случилось?

– Шесть недель тому назад. Впрочем, вам лучше знать. Вы пытаетесь морочить мне голову? – Такео нахмурился.

– Шесть недель назад я была в Саппоро. Оценивала одну коллекцию.

– Ну и что? Точной даты я не знаю. Вы или ваш соучастник могли украсть керамику раньше. А мы спохватились полтора месяца назад.

– Ну да. Особенно если учесть, что первый раз я появилась в Каяма Каикан две недели назад. Гуляла по зданию в сопровождении госпожи Коды. Она показала мне все, кроме, вероятно, архивных помещений. Спросите ее сами! – Я говорила громко, стараясь скрыть некоторую неуверенность. Перед глазами у меня стояло лицо госпожи Коды, каждая складка которого выражала подозрение.

– Что ж, если вы не были в здании, то ваша тетя вполне могла сделать это для вас. Она знает все ходы и выходы.

– Как и сотни, а то и тысячи других учителей и студентов. Но, право же, не стесняйтесь, развивайте вашу версию. Моя тетя настолько расстроена и напугана с тех пор, как обнаружила тело Сакуры и стала одной из подозреваемых, что ваши обвинения вряд ли смогут расстроить ее еще больше. – Я уже еле сдерживалась. – А может быть, поговорим о вас, Такео? Вы ведь тоже могли присвоить коллекцию, и даже очень давно. А потом попросили кого-нибудь продать ее господину Исиде. Вы ведь прекрасно знали, что мы с господином Исидой друзья и рано или поздно я зайду в его магазин. А значит, есть шанс, что я соблазнюсь одним из сюибанов. И – вуаля! – улика у меня в руках и можно свалить на меня всю керамическую историю.

– Вы хоть представляете себе, во сколько оценивается мое состояние? – спросил Такео, немного помолчав. – Миллиард иен. Это семь миллионов американских долларов, если верить сегодняшнему курсу. И вам наверняка известно, что я получу еще больше, когда умрет мой отец. С чего бы это мне воровать незначительную коллекцию керамики тридцатых годов?

– Незначительную? Не вы ли только что рассуждали о ее ценности? Чему же верить? – Я разозлилась не на шутку, но, кажется, причиной этому было нечто далекое от темы разговора. Просто противно, когда у твоего ровесника невесть за какие заслуги оказывается такая куча денег.

– Керамика школы Каяма имеет для меня особую ценность. И дело здесь не в долларах или иенах. Речь идет о фамильной собственности. – Он взглянул на меня, насупившись. – Если вы и вправду купили сюибан в «Антиквариате Исиды», это мало что изменит. Это ворованный товар. Исида может здорово пострадать за торговлю краденым. Один звонок в полицию, и у него будут крупные неприятности.

Я представила себе своего семидесятипятилетнего друга стоящим на коленях в сырой тюремной камере, и меня захлестнула такая тоска, что я не смогла больше смотреть в насмешливое лицо Такео и опустила глаза в пол. Как же мне выбраться из этой комнаты и выкрутиться из этого положения? Ума не приложу.

Внезапно я услышала, как скрипнули пружины кресла, и почувствовала руку на своем плече. На том самом месте, где должна была быть бретелька лифчика, когда бы тетя Норие не конфисковала эту важную деталь моего туалета.

– Но ведь я не звоню в полицию.

– Нет?

– Нет. Хватит с нас убийства и попытки отравления. Школа Каяма уже изрядно утомила полицию Токио.

Я выпрямилась и стряхнула руку Такео со своего плеча.

– Я не против того, чтобы встретиться с лейтенантом Хатой. Но вы должны позволить мне остаться здесь и участвовать в разговоре. Я полагаю, что кража керамики напрямую связана с убийством Сакуры. И уверяю вас: господин Исида вовсе не собирался наживаться на ваших семейных сокровищах.

Я рассказала ему о женщине, явившейся в «Антиквариат Исиды» с предложением, от которого старый торговец не смог отказаться. О подробностях сделки и о фальшивом телефонном номере. Я рассказала ему все, что знала, но выражение его лица ни разу не изменилось. Только когда я замолчала,

Такео подошел к своим заваленным всякой всячиной полкам, нашел там какую-то вещицу и протянул ее мне.

Фотография в рамке. Стройная молодая дама с двумя детьми на фоне сада. Прелестные дети в одинаковых хлопковых кимоно бело-голубой расцветки, черные кудряшки, умытые круглые мордочки, большие глаза – все как положено, не чета сопливым, хнычущим отпрыскам Лили Брэйтуэйт.

– Не тратьте времени, разглядывая нас с Нацуми, вы нас и так знаете, – раздраженно заметил Такео. – Взгляните на мою мать. Единственная и неповторимая госпожа Каяма. Если не считать моей бабушки, которая скончалась пять лет назад.

– Той даме, что посещала господина Исиду, было за пятьдесят, – уточнила я.

Такео задумчиво хмыкнул.

– Моей матери сейчас было бы пятьдесят три. Других женщин Каяма в этом возрасте не существует.

Такео нервно зашагал по комнате и, споткнувшись о стопку «Нэшнл джиогрэфик», рассыпал журналы по камышовому коврику. Нагнуться и собрать их ему даже в голову не пришло.

– Вам следует поговорить с господином Исидой об этой женщине, – сказала я твердо. – Но у меня есть одно условие: вам придется умерить свой пыл и вести себя прилично. Не станете же вы набрасываться на честного старика с обвинениями, как безумный пес, сорвавшийся с цепи.

– Пес, сорвавшийся с цепи? – Губы Такео обиженно поджались. – Я действительно так выгляжу? Ладно. Я постараюсь не набрасываться на вашего старика. А вы отведете меня туда прямо сейчас.

– Этого я сделать не могу. – Я отрицательно покачала головой. Исиду нужно было предупредить о визите молодого дознавателя. – Его магазин закрывается в шесть, и если я что-то и могу сделать сегодня, так это пригласить его на обед.

Теперь покачал головой Такео.

– Нас с вами не должны видеть вместе.

Чувствуя себя оскорбленной, я проронила:

– Как насчет идзакая? Той, где мы пили пиво после убийства?

– В этой дыре меня никто не знает.

– Ах вот оно что. Что ж, я получила удовольствие от беседы и желаю вам удачи во всех ваших начинаниях. А мне пора отправляться восвояси. Не будете ли вы так любезны позвонить на первый этаж и отозвать ваших придворных ротвейлеров? – Я помахала ему рукой и направилась к двери.

– Рей... – Он смотрел мне прямо в лицо. Казалось, я вижу черную кофейную гущу на дне его зрачков.

– Ну что?

– Перестаньте. Нас не должны видеть вместе потому, что вы близкая родственница женщины, подозреваемой в преступлении, нанесшем ущерб достоинству семьи Каяма. Если вы сочтете возможным встретиться со мной и Исидой-сан сегодня вечером, я приду в то место, которое вы назовете. Любое место в другом районе Токио.

Набрасывая ему на листочке схему проезда от станции Сёндаги до чайной в Янаке, намеченной для свидания, я заметила с нарочитой небрежностью:

– Неплохо было бы надеть костюмчик поприличнее и сменить башмаки с рифленой подошвой на туфли с острым носком. Тогда в Янаке вас уж точно не примут за наследника миллиардов Каяма.

– Вы хотите сказать, что я должен выглядеть как клерк? – возмутился наследник.

Я не ответила и потянулась за своим сюибаном, втайне желая, чтобы Такео остановил меня и брякнул что-нибудь о краденом товаре и семейных реликвиях. Но он промолчал.

Спустившись в вестибюль, я увидела поджидавших меня с умильными лицами швейцара и мисс Окаду. Они кланялись мне не переставая, как деревянные болванчики.

– Не могу передать словами степень своего сожаления! – причитала мисс Окада. – Я понятия не имела о вашем историческом проекте! Такео-сэнсэй изволил нам все рассказать! Он только что звонил!

– Прошу прощения, госпожа, за то, что посмел задержать вас, – бубнил охранник, склонившись так низко, что его ресницы почти касались колен. Его зеленые форменные брюки протерлись на коленях, я этого раньше не замечала.

– Ради бога, не извиняйтесь. – Я вдруг прониклась к ним сочувствием. – Это моя вина. Нужно было все как следует объяснить.

– Мы с нетерпением ждем появления вашей статьи о значении керамики в истории школы Каяма, – выпалила мисс Окада.

– Моей статьи?

– Я говорю о той статье, что выйдет нынешней осенью в журнале «Стрелы бамбука». Такео-сэнсэй сказал, что вы согласились писать о школьной коллекции. Это такая честь для нас.

Я одарила их слабой улыбкой и направилась к дверям, за которыми уже сгустились весенние сумерки.

Однако он умник, этот Такео. Его наскоро слепленная версия по поводу сюибана звучала убедительно, но кто, скажите на милость, будет писать эту дурацкую статью? Я? Нет уж, увольте. Рей – не писатель, а если бы и была писателем, то не стала бы тратить свое писательское время на горшки и черепки досточтимой семьи Каяма.

И все же надо отдать ему должное. Он мог позволить себе разозлиться и заварить такую бататовую кашу, что я сто лет бы не отмылась. Краденые сюибаны мерещились бы мне на каждом шагу.

Вместо этого я вышла на улицу со слегка помятым букетом апельсиновых цветов, керамическим сосудом в рюкзаке и загадочной таблеткой госпожи Коды, завернутой в салфетку. Добавьте к этому список учителей школы, приятно хрустевший в моем кармане. К тому же предстоящий вечер в компании Такео и господина Исиды обещал быть занятным. Детские радостные крики и велосипедные звонки отвлекли меня от раздумий, когда полчаса спустя я сворачивала на свою улицу в Янаке. Решив, что сейчас увижу крошек на трехколесных машинках, я не посторонилась, и тут на меня вылетели две девицы лет по пятнадцать на тяжелых горных велосипедах, едва не сбив меня с ног. Ну да, я же в Японии. Здесь девушки щебечут и лепечут как дети, до тех пор пока это не становится смешным. Западные же дети хотят вырасти как можно быстрее, взять хотя бы надутого сынишку Лили Брэйтуэйт.

Зайдя в квартиру, я почувствовала запах чистящего средства. Очевидно, тетя Норие недавно наводила порядок. Самой ее дома не было. Включив автоответчик в надежде обнаружить ее сообщение, я услышала два других: от родителей, интересующихся моим здоровьем, и – вот неожиданность – от Хью Глендиннинга. Он увидел в какой-то газете фотографию цветущей вишни и вспомнил о Японии и обо мне. «Слишком поздно, дорогой», – подумала я, стирая его голос с пленки.

Я позвонила господину Исиде, назначив ему свидание в чайной, а потом позвонила кузену Тому. Том сказал, что слышал о «Нолвадексе», но узнает поподробнее, полистав фармацевтический справочник.

Разочарованная, я повесила трубку. Я ожидала, что он немедленно назовет мне степень токсичности и все такое прочее. Поглядев на татами, по которому недавно прошлись пылесосом, я заметила бумагу рядом с дверью. Тетя Норие не пропустила бы такого безобразия, значит, она очутилась здесь после ее ухода. Бумага оказалась конвертом, сложенным вдвое. Внутри лежал листок со знакомым узором из вишневых лепестков и текстом в три строки, написанным, как и в прошлый раз, на хирагана.

 
Ветер весенний
красотку разгневал,
на камни толкнув.
 

Я зажмурилась и представила девушку, споткнувшуюся под порывом резкого весеннего ветра, раздраженно поднимающуюся на ноги, поправляющую волосы. Но это ли имел в виду тот, кто послал мне хайку? Текст показался мне двусмысленным, как и тот, что был прислан до него.