Текст книги "Мастер икебаны"

Автор книги: Масси Суджата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Полиции об этом известно. А мне не хотелось бы, чтобы вы кому-то об этом рассказывали, потому что это чревато очередным скандалом вокруг семейства Каяма.

– С каких это пор вы стали о них заботиться? – изрек господин Вака.

– А и не забочусь. – Я чувствовала себя неуютно. – Просто довольно уже того, что в здании школы было совершено убийство. А потом еще эта группа защитников окружающей среды, которая делает все возможное, чтобы школу прикрыли.

– И дочь, которая нарушает правила парковки. Иемото должно быть стыдно, – сказал господин Вака. – Интересно, когда же он вычеркнет ее из списка своей семьи.

– Не смешите меня. – сказала я господину Ваке. – Я и так уже чуть не умерла от смеха сегодня.

– Смех полезен для здоровья так же, как и эта новая жевательная резинка! Она содержит экстракты вишневых лепестков и зверобоя, что весьма освежает дыхание в период войны с депрессией. Не хотите ли попробовать?

Как только я вышла из «Фэмили Март», я вытащила резинку изо рта и, завернув ее в фольгу, стала искать место, куда бы ее выбросить. Поскольку вишневые вечеринки были в самом разгаре, вокруг стояло много мусорных контейнеров, и я выбросила жвачку в тот, что располагался ближе к парку.

– Онеесаи! – Кто-то окликнул меня, и я обернулась. Пьяный рабочий, разлегшийся с напарником под деревом на одеяле, назвал меня сестренкой – так обычно мужчины обращаются к девушкам, когда хотят их снять. – Давай глотни пива. По тебе видно, что ты хочешь прилечь, хе-хе.

– Да, иди сюда, отдохни с нами.

Я понимала, что эти мужчины никакой опасности не представляют, но они заметили то, о чем забыла я, выходя из своей квартиры: на мне все еще были надеты пижамные штаны в розово-зеленых узорах. Ужас какой! Почему господин Вака ничего не сказал мне об этом?

Все, что я могла сделать – так это как можно выше задрать подбородок, невольно подражая Нацуми Каяме, собраться с духом и пройти мимо. Смех тянулся за мной, как клубы пара из горшочка с оден в магазине господина Ваки.

Нервы мои не выдержали, и я побежала, но это только усилило всеобщее веселье; пришлось перейти на быстрый шаг. Минуя Чайный дом Янаки, я поглядывала в окна в надежде, что не попадусь на глаза Ричарду или еще кому-нибудь из знакомых. Ричарда в чайной не было, но две девушки школьного возраста начали тыкать пальцами в мои штаны и хихикать. Я поприветствовала их кивком головы и постаралась как можно скорее завернуть за спасительный угол. Попав в квартиру, я закрыла за собой дверь и обессилено свалилась на татами. Затем я встала, налила себе пива и таким образом отметила окончание этого совершенно никудышного дня.

24

Ранним воскресным утром, загрузив фургончик товаром, я отправилась на рынок Того. Место, которое мне выделили устроители, было не слишком удачным – у самого выхода, – так что люди, подходившие ко мне, уже успели потратить свои деньги и успокоиться. Но были и такие, которые замешкались с покупками и спохватились у моего так называемого прилавка, а потому за пару часов я все-таки умудрилась заработать тысяч двадцать.

В девять утра, подсчитывая выручку, я подняла голову и углядела в стремившейся к выходу толпе пожилого человека с повязкой на глазу и небольшим пакетом в руках. Я окликнула его, и господин Исида, а это был, конечно, он, остановился.

– Я искал вас, но с одним глазом это оказалось нелегкой задачей, – посетовал он, облокотившись на бело-голубую хибачи, предназначенную мной для продажи. Со стороны мы, должно быть, выглядели как два сельских жителя, проводящих утро у печурки за неспешным разговором.

– Надеюсь, ваш глаз понемногу заживает? – спросила я.

– Перед глазами до сих пор все плывет, и голова болит, – пожаловался учитель. – Доктора говорят, что должно пройти время.

Он наклонился ко мне, переходя на шепот:

– Я одолжил вам «минивэн», чтобы оказать дружескую услугу, но, кажется, оказал медвежью. Больно смотреть, как дипломированный специалист по антиквариату сидит на брезентовой подстилке и торгуется со всякой деревенщиной. Вам следовало послать кого-нибудь вместо себя, например вашего приятеля Рэндалла.

– Ричарда? Это классический покупатель, он не продал бы и пуговицы! – Мне не хотелось вдаваться в новые подробности наших с Ричардом отношений. – Но почему бы вам не присесть на минутку? Я хотела бы кое-что показать. – Расстегнув свой пояс с деньгами, я вытащила фотографию матери Такео. – Представьте эту женщину двадцать лет спустя. Могла ли она оказаться той дамой с сюибанами, что заходила в вашу лавку?

Господин Исида долго вертел снимок в руках, поднося его к здоровому глазу и старательно щурясь.

– Не могу сказать точно. Кимоно то же самое, без сомнения... – протянул он задумчиво. – Эта женщина так свежа и прелестна. Неужели она могла превратиться в столь заурядную даму средних лет?

– Ясно. Тогда еще одно фото. – Я порылась в своем рюкзаке и выудила рекламный проспект школы Каяма, который мне вручили в первый день занятий. На первой странице красовалась Сакура с ножницами, обрезающая стебли цветов. Под снимком было написано: «Мастер икебаны делится своим опытом».

Господин Исида повертел брошюру тем же манером, что и фотографию, сохраняя на лице безразличное выражение. Затем он коротко кивнул и заявил, нахмурившись:

– Эта женщина вполне могла быть той женщиной. Но та ли это женщина, я утверждать не берусь. Мое зрение сильно ослабело. К тому же мне больно, когда я вынужден пристально вглядываться.

– Ради бога, простите! – вскричала я. – Я требую слишком многого.

– А знаете ли вы, во что я пристально вглядывался полчаса тому назад? – спросил он, явно смягчившись. – Там, за углом, где продаются вещи посерьезнее, я видел тарелку Имари! Точно такую, как те, что вы мне показывали. Правда, она уже продана.

– О нет! – Я расстроилась и не смогла этого скрыть. Но даже если бы тарелка оставалась у продавца, я все равно не смогла бы до нее добраться. Кто-то же должен оставаться в лавке, или как?

– Владелица запросила пять тысяч иен. Она понятия не имеет о ее настоящей цене. Впрочем, одинокая тарелка немногого стоит.

– Какая чудесная у кого-то будет сделка, – произнесла я угрюмо.

– Продав комплект из десяти тарелок, вы могли бы неплохо заработать, что да – то да. – Господин Исида продолжал сыпать соль на мои раны. – Такой сервиз может стоить сто пятьдесят тысяч иен, а то и больше.

– Что теперь говорить. Вы сказали, тарелка уже продана. – Я пожала плечами.

– Разумеется. Она продала ее мне. – Господин Исида поднял свой пакет повыше. – Желаете взглянуть?

Тарелка Имари была восхитительна, как все тарелки Имари. Белая с голубым глазурь, разноцветные птицы и бабочки, золотой бамбук. Все как положено: роспись идеальна, а донышко сияет мягким кремовым светом.

– Не уступите ли ее мне? – У меня пересохло в горле. – Я бы дала вам хорошую цену! Как посреднику вам полагается...

– Мне полагается четыре тысячи, – усмехнулся учитель. – Ровно столько, сколько я заплатил.

– Вы же сказали, она просила пять тысяч иен!

– Мало ли что она просила. Я поторговался, – сказал господин Исида поучительно и поднял указательный палец. – Вот почему мне не нравится ваше пребывание на этом рынке. Здесь все настроены покупать по дешевке.

Я осторожно обернула свое неожиданное приобретение старыми газетами и уложила на сиденье фургончика. Десять изумительной красоты тарелок отправятся в приличный антикварный бутик, тогда как девять еще долго прозябали бы на блошином рынке. Господин Исида присмотрел за моим товаром, пока я бегала к машине, я даже успела перехватить на ходу шоколадный блинчик и, обжигаясь, выпить кофе.

Поблагодарив учителя, отправившегося домой, я заняла свое место и приготовилась дальше скучать.

Усталая толпа текла мимо меня к выходу, за целый час ко мне подошла лишь одна покупательница, да и та взяла три недорогих блюдечка, утверждая, что дома у нее есть такие же, белые с голубым узором.

«Теперь у вас целый сервиз», – сказала я ей, мысленно облизываясь в предвкушении сделки с моим целым сервизом в золоченых бабочках и птицах. Попрощавшись с довольной домохозяйкой, я задумалась о том, что, если верить Ричарду Рэндаллу, сулил городу Токио сегодняшний день. И если это что-то на самом деле страшная угроза, то не стану ли я рвать на себе волосы, вспоминая, что могла все предотвратить, вовремя рассказав лейтенанту Хате. Мои раздумья были прерваны противным звуком чиркнувшего по брезенту ботинка. Точнее, детского ботиночка. Его обладатель – маленький светловолосый мальчик – поскользнулся и, коротко вскрикнув, оказался в самой гуще выставленного на подстилке товара. Мне повезло: там, где он шлепнулся, были разложены старинные плетеные корзины, приземлись он чуть левее, все мои фарфоровые чашки соба лежали бы теперь в осколках.

– Мама! – испугался он и тут же ударился в слезы.

– Ты не ушибся, малыш? – Я заглянула ему в лицо, призывая на помощь всю свою выдержку, чтобы не шлепнуть его за покушение на мою собственность. – Где твоя мама?

– Мама занята! А дядя Ричард меня потерял! – Слезы ручьем текли по испуганной мордашке.

Что-то знакомое мелькнуло в его водянисто-голубых глазах... И этот свитерок с надписью «Дораэмон» поперек груди... Господи, это же юный Брэйтуэйт! Тот самый, что пытался подстричь свою золотоволосую сестренку пластиковыми ножницами. А дядя Ричард – это мой бывший дружок, мистер Рэндалл, увлекшийся, по-видимому, мыслями о своем новом высоком предназначении. В роли экологического террориста.

– Тебя зовут Дональд, не так ли? – спросила я, поражаясь невероятному совпадению. Как вышло, что он поскользнулся именно на моей подстилке, когда вокруг сотня точно таких же кусков брезента?

Не зря Ричард меня поддразнивал – как он там меня назвал? – всехней мамочкой. Похоже, так оно и есть, раз чужие дети буквально валятся мне на голову.

– Меня зовут Дэвид! – оскорбился ребенок.

– Ну, Дэвид так Дэвид. Ты пришел сюда с дядей Ричардом, верно?

Он кивнул и вспомнил, что нужно еще поплакать. Мне, наверное, следовало прижать его к себе и утешить, но почему-то совсем не хотелось. То ли из-за его высокомерной матери, то ли из-за его сопливого носа. Скорее последнее. Я молча протянула ему остаток шоколадного блинчика. Это сработало, по крайней мере, он затих на мгновение.

И что мне, скажите на милость, делать с чужим, перемазанным шоколадом, зареванным детенышем?

Кажется, я была к Лиле несправедлива. Мне хватило десяти минут, чтобы устать от одного, а у нее таких целая троица – поневоле станешь удирать из дому при любой возможности. Необходимо срочно найти растяпу Ричарда и вручить ему дорогую потерю.

– Простите, вы не могли бы присмотреть немного за моим товаром? – обратилась я к своему соседу – мужчине, торговавшему эротическими гравюрами девятнадцатого века. Он с самого утра поглядывал на меня, пристроившись за своим стендом с шедеврами, и появление Дэвида его явно разочаровало.

– Боюсь, что нет, – торопливо ответил он. – Дети должны оставаться дома, им нечего делать на блошином рынке.

– Это не мой ребенок! – Неужели рыдающий белокурый Дэвид смахивал на моего сына?

– Если не ваш, то отведите его в полицию. – Мой сосед нахмурился и демонстративно отвернулся, уткнувшись в свои веселые картинки.

– Придется нам работать вместе, – сказала я Дэвиду. – Ты любишь плетеные корзинки?

О да, он любил корзинки. По крайней мере, он перещупал их все, а в тех, что покрупнее, даже посидел.

Люди обращали внимание на светленького гайдзинского ребенка, копошащегося в старинном барахле, и, как ни смешно, моя торговля заметно оживилась. Одна облизанная и обсосанная корзина даже ушла за хорошие деньги, хотя Дэвид поднял ужасный крик, когда его из нее вынимали. Прошел еще час, досада моя испарилась, но я все же поглядывала в толпу, пытаясь высмотреть Лилю или Ричарда, спохватившихся наконец... Но нет, напрасный труд.

После полудня рынок начал пустеть, покупатели схлынули, торговцы исчезали один за другим, и я принялась паковать оставшиеся предметы старины. Так или иначе, присутствие Дэвида мне не слишком помешало, пару тысяч иен можно было смело записать на его счет. Привязав мальчика к себе шелковым цветастым поясом от кимоно, чтобы он не потерялся еще раз, я быстро совершала переходы от расстеленного брезента к фургону, стоявшему на паркинге. Кое-кому такой способ показался бы не слишком гуманным, но Дэвид был в восторге. Я сказала ему, что мы играем в маленькую куклу и ее шустрого кукловода.

После этого мы обошли рынок два раза в поисках отчаянно ищущих Дэвида родственников.

Я старательно опрашивала торговцев: не попадался ли им на глаза невысокий светловолосый мужчина с двумя детьми?

– Попадался, – ответила женщина, стоявшая у самого входа. – Хорошенький блондинчик в черной кожаной одежде? Он толкал впереди себя коляску с девочкой, а за собой тащил мальчика. Он нервно расспрашивал всех и каждого о ребенке, похожем на вашего. – Она кивнула на Дэвида.

– И куда они пошли?

– Обошли рынок, а потом вышли за ворота. Кажется, я видела их после. Они направлялись в полицейский участок.

– Прекрасно. – Поблагодарив ее, мы отправились туда же. Ричард Рэндалл побывал здесь недавно и оставил заявление о пропаже ребенка. Полицейский оглядывал Дэвида с ног до головы, пока я сбивчиво рассказывала, что знаю мальчика, то есть его маму, то есть дядю... В конце концов он вздохнул с облегчением и посоветовал мне отвести ребенка туда, где тот живет. Полагаю, что этот доверчивый жест был в немалой степени спровоцирован жалобными воплями юного Брэйтуэйта – инспектор с трудом представлял себе, чем его можно утихомирить. Я, между прочим, тоже. Когда Дэвид был наконец препровожден к машине и усажен на заднее сиденье, он продолжал в том же духе, только теперь он скулил и завывал, ни дать ни взять – голодный пес.

– Подозреваю, что ты будешь первой собакой, которой разрешат проживать в Роппонги-Хиллс, – заметила я, не особенно раздражаясь. «Еще немного потерпеть – и ужасный ребенок будет сдан с рук на руки, а если его мать еще не вернулась, то господин Ои всегда на рабочем месте», – думала я, пробиваясь в гуще машин.

– Собакой? Мама говорит, собаки грязные!

– Ну... Такой чудесный мальчик, как ты, непременно был бы чистеньким хорошеньким коккер-спаниелем.

– Нет! Доберманом! Дэвид хочет доберманом! – Слезы брызнули во все стороны.

Добравшись до забитого автомобилями паркинга Роппонги-Хиллс, я припарковала фургончик сикось-накось и, крепко взяв мальчика за руку, повела его домой.

– Миссис Брэйтуэйт дома, – запричитал консьерж, увидев нас с Дэвидом в вестибюле. – Ей, наверное, и в голову не приходит, что с детьми что-то не так. Мистер Брэйтуэйт в отъезде, а с малышами столько хлопот!

– Не сомневаюсь, – проворчала я. – Я видела всех троих в сборе.

– О да, она, вероятно, наслаждается свободной минуткой, – продолжал господин Ои. – Мы позвоним ей прямо сейчас и сообщим радостную новость. Дэвид-сан приехал домой!

Он нажал нужные кнопки на панели интеркома. «Радостная новость Дэвид» получил огромный леденец в форме вишневого бутона и покорно им захрустел.

– Никто не отвечает. – Консьерж взглянул на меня озадаченно. – Вероятно, мадам разговаривает по другому телефону. У нее две линии! Но она дома, без сомнения, я недавно пропустил к ней посетителя.

– Может, нам подняться и постучать? – спросила я, помня, как сама порой не подхожу к телефону, будучи занята чем-нибудь интересным.

– Да, пожалуйста. Если она вдруг не откроет, спускайтесь вниз. Я найду, чем развлечь малыша. У меня тут есть маленький телевизор.

– Дэвид хочет «Дораэмона»! – напомнил нам малыш, хлюпая недоеденным леденцом.

Поднимаясь наверх, я взглянула в зеркало на стене кабины, выпрямилась и поправила Дэвиду волосы. В прошлый раз, глядя в это самое зеркало, я предавалась воспоминаниям о Хью. Сегодня они меня не потревожили. То ли чувства к господину Глендиннингу окончательно сгинули, то ли зеркало было недостаточно чистым. А если верно первое, то когда это случилось?

В тот вечер, когда Такео вышел вслед за мной из бразильского клуба? Или когда мы стояли с ним у окна в офисе Каяма? Как бы то ни было, я влипла – сомнений никаких. Меня угораздило влюбиться в парня, на которого я нагоняю тоску. В парня, тайную мечту которого я почти загубила, предположив, что посуду со школьного склада унесла Сакура, а не Рейко Каяма, а ему так хотелось в это верить.

Седьмой этаж. Двери лифта открылись, и Дэвид со всех ног помчался к своей квартире. Догнав его у дверей, я нажала кнопку звонка. Нет ответа. Я попробовала еще раз. Тихо.

Тревожное предчувствие заскреблось у меня под ложечкой. Консьерж утверждал, что пропустил к Лиле гостя. Он был уверен, что она не выходила. Может быть, ей плохо? Или?.. «Или она убита», – подумала я. Жертва номер два, леди и джентльмены.

– Дэвид хочет пи-пи! – заверещал мальчик, выразительно прижимая руку к молнии на штанишках.

– Погоди. – Мысли мои пугались. Лиля, вероятно, мертва, а Дэвид вот-вот напрудит на роскошный кремовый ковер. За сегодняшний день мы успели так близко познакомиться, что отсутствие на нем памперсов уже не было для меня секретом.

Я настойчиво постучала и громко произнесла Лилино имя. Дэвид обиженно всхлипывал и приплясывал на месте. В этот момент я вспомнила о ключе. На брелоке у меня до сих пор болтался ключ от квартиры Хью, который меня любезно не попросили вернуть. Шанс, что он подойдет к этой двери, был невелик, но попробовать стоило. Я вынула связку из рюкзака и ткнула ключом в замок. Он легко вошел в скважину, но не повернулся. Зато, повинуясь мягкому нажатию, повернулась дверная ручка, и дверь распахнулась. Не заперто.

Дэвид вихрем ворвался в квартиру и исчез в ванной комнате. Я прошла в гостиную, где царил такой же узнаваемый детский беспорядок, что и в прошлый раз. Разбросанные игрушки, посуда... А это что-то новенькое: на кофейном столике появился элегантный букет из длинных вишневых веток, искусно задрапированных дымчатым газом. «Сделано в Каяма». И клейма искать не надо. Я прошла на кухню, надеясь обнаружить там Лилю или то, что от нее осталось. На кухонном столе стояли бутылка шампанского и два бокала. Лиля готовится к приезду мужа, как это мило. Я заглянула в детские спальни, затем в хозяйскую, где постель была не застелена, – никого.

Дэвид вышел из ванной и довольно огляделся.

– Ты и я можем играть целый день!

– Нет, сначала мы должны найти твою мамочку. И убедиться, что с ней все в порядке. А пока мне придется отвести тебя к господину Ои. Он ведь тебе нравится?

– Леденцовый дядя? – Дэвид задумался.

– Он самый. А чтобы ты не заскучал, мы прихватим твою самую любимую игрушку, – уговаривала я. – Где живет твоя любимая игрушка?

– Дораэмон? Он живет вот здесь! – Дэвид потянул меня за руку в мамину спальню и ткнул пальцем в белую дверь маленькой гардеробной.

– Прекрасно. Давай пригласим его в гости к дядюшке Ои! – Я толкнула дверь и вошла внутрь, озираясь в поисках Дэвидова любимца.

Не знаю, кто закричал первым, но через секунду в квартире стоял непереносимый ор. Вместо мультяшного персонажа, набитого поролоновой стружкой, я обнаружила двух героев мыльной оперы. Неглиже. Впрочем, не совсем неглиже: на Лиле был черный кружевной пояс для чулок, а Масанобу Каяма придерживал полотенце на бедрах.

– Мамочка не умеет играть с Дораэмоном! – заявил Дэвид удовлетворенно, вытаскивая огромного голубого кота прямо из-под голых ног иемото. – Дораэмон – мой дружок!

25

Я вылетела оттуда как пробка. Двери хлопали. Лиля причитала: это, мол, незаконное вторжение на частную территорию. Масанобу Каяма грозил мне небесной карой: если я пророню хоть полслова, не видать мне учительского сертификата как своих ушей. Возвращенный в семью Дэвид громко пел. Что-то из «Дораэмона», кто бы сомневался.

Пока я стояла в кабине лифта, меня так трясло, что, спустившись наконец, я с трудом узнала господина Ои, окликнувшего меня, чтобы попрощаться. Забравшись в машину, я сидела несколько минут молча и не двигаясь, чтобы прийти в себя. Руки у меня дрожали.

У Лили Брэйтуэйт роман с иемото. Понятное дело, она знала в Каяма все ходы и выходы. И эти царапины на ее спине, показавшиеся мне следами детских шалостей, были следами шалостей другого рода... Ну и ногти, однако, у достопочтенного господина Каямы!

Теперь вопрос: знала ли об этом Сакура? Наверняка. Думаю, что Лиля была не первой студенткой, на которую господин учитель положил глаз. Хорошенькая чуть старше тридцати дамочка с длинным холеным телом. И мистер Брэйтуэйт вечно в отсутствии, в холодной Канаде. Ему и невдомек.

Кто, скорее всего, был в курсе, так это мой дружок Ричард Рэндалл, не зря же он сидел с тремя малышами, пока мама отлучалась на часок-другой. Да, куража Лиле не занимать. Как она тогда сказала? «Мне нравится, когда что-то происходит, это делает жизнь не такой однообразной».

Я повернула ключ зажигания и направилась в сторону Сибуи, туда, где Ричард снимал квартиру. Полицейские обещали ему позвонить и сообщить хорошие новости. Так что он встретит меня, рассыпаясь в благодарностях.

Я на удивление быстро нашла место для паркинга и, запирая фургон, тщательно проверила все двери: внутри было полно любимого мною драгоценного старья. Вилла Лунного Света – так назывался дом Ричарда. На квартиру здесь моих двух миллионов в год не хватало, но я не слишком расстраивалась. Я поселилась в Янаке, а Янака поселился в моем сердце.

В холле, в пышном псевдовикторианском кресле, расположился молодой человек в красной бейсбольной куртке, уткнувшийся в газету на испанском языке. Я на всякий случай сразу зашла за угол. Вдруг это Че, подстерегающий Ричарда? Но нет, это был не лидер «зеленых» террористов.

– Вы ведь Энрике, верно? – спросила я по-испански, и он радостно встрепенулся.

– Рей-сан! – Он широко улыбнулся, подняв ко мне лицо. – А я здесь сиестой наслаждаюсь, пока Ричард возится с детьми. На мой вкус, они слишком шумные и подвижные.

«На мой вкус, ты – тоже», – подумала я, припомнив танцующий сандвич, который они изображали с Ричардом на дискотеке, зажав меня в тиски.

Присев рядом с ним, я спросила:

– Так Ричард был здесь все это время? Зачем же они отправили меня с Дэвидом в Роппонги-Хиллс? Какая нелепость!

– О да. Ричард ужасно расстроился, когда копы ему позвонили. – Энрике взглянул на меня лукаво. – И как там все обошлось? – На лице у него было написано, что ему многое известно.

– Так себе. Прямо на них и наткнулась, – пожаловалась я. – Теперь чувствую себя идиоткой.

– Че говорил нам, что большой цветочный босс – безнравственный тип. То, что вы увидели, подтверждает его слова?

– А что я такого увидела? Он вдовец и может позволить себе маленькие приключения. Другое дело – Лиля. Она замужем, если я не ошибаюсь.

– Любовь не должна быть такой, – произнес Энрике со значением.

– Вот как? А какой же она должна быть? – спросила я с усмешкой. Честно говоря, меня раздражал тот факт, что Ричард делился с Энрике своими секретами. Вместо того чтобы делиться со мной.

– Любовь должна быть навсегда! А не так: сегодня любовь, а завтра черт знает что. Вот Ричард, например... – Он слегка нахмурился. – Он такой ветреный. Сначала просто с ума сходит, бросается в любовь, будто с обрыва, а потом – фр-р – и мгновенно остывает. Просто как снег в тропиках! Единственное существо, к которому он испытывает постоянное чувство, это вы.

– Ну да, как же, – грустно усмехнулась я. – На меня ему вообще наплевать. Он теперь борется с пестицидами и ни о чем другом знать не желает. Он даже отказался сообщить мне, что за сюрприз готовят «зеленые» воины Че Фуджисавы. Разведчик, называется.

– Да он сам, наверное, не знает, – утешил меня Энрике. – Тень на плетень наводит, вот и все. Если я что-то успел выяснить об этом парне, так это то, что он мастер пускать пыль в глаза.

Я улыбнулась Энрике – люблю, когда используют старые поговорки – и спросила:

– Но вы-то знаете, в чем дело, не так ли?

– Куда уж мне, я мелкая сошка. – Он покачал головой. – Ричард с его умением заговаривать зубы журналистам ценится в организации гораздо больше. Но и ему всего не говорят.

– Это они зря. Он бы им здорово пригодился, – проворчала я. – Ну что ж, я, пожалуй, пойду наверх. Поговорю с ним о Лиле.

– При детях? – ужаснулся Энрике.

– А то как же.

Квартира чистюли Ричарда сияла выскобленными деревянными полами и черной глянцевой кожей диванов. На книжных полках – россыпь цветных корешков и видеокассет с японскими мультиками. Один из них успешно приковал к стульям Дональда и Дарси. «Карманные монстры», сделан в начале девяностых и тогда же заработал дурную славу: тысячи японских детей бились в истерических припадках, напуганные мерцающими глазами одного из персонажей. Непохоже было, что на Лилиных отпрысков фильм подействует таким же образом. Дональд скучно взглянул на меня и вместо приветствия засунул палец еще глубже в нос. Безмятежная Дарси не удостоила меня даже этим, уткнувшись в раскрошенный шоколадный бисквит, который она запивала из пластиковой чашки-непроливайки.

– Умеешь ты с ними управляться, – заметила я с одобрением.

– О нет, это ты умеешь! Мне звонила полиция, и я все знаю о ваших приключениях. Как тебе удалось отыскать беднягу Дэвида? И куда ты его дела?

– Долго рассказывать. Лучше скажи мне, как тебе удалось его потерять?

– Он просто выскользнул у меня из рук, пока я истекал слюной у прилавка с винтажными джинсами «Ливайз». Полчаса я метался по блошиному рынку в надежде его обнаружить, а потом уже испугался – его ведь могли и украсть. – Говоря это, Ричард поманил меня пальцем, кивнув головой в сторону своей спальни. Мы устроились там, оставив дверь открытой, чтобы не выпускать детей из виду.

– Я отвезла Дэвида в Роппонги-Хиллс. Лиля была там. И не то чтобы одна. – Я насмешливо подняла бровь.

– Видишь ли... – Ричард виновато вздохнул. – Вначале я и сам не знал, куда она отправляется по субботам и воскресеньям. Дети болтали что-то невразумительное о цветочном человеке, но я думал, они имеют в виду симпатичного мальчишку, доставляющего букеты. Че и его ребята объяснили мне, как все обстоит на самом деле.

– Это любовь? – спросила я, зная, что он ответит. У меня не было сомнений в том, что брак Лили выживет, а история с иемото увянет, как сорванные луговые фиалки. Что ж, тем лучше для этих детей.

– Какая там любовь... Все дело в ее тщеславии. Лиля стала президентом иностранных студентов – это раз. У нее за поясом три учительских сертификата – это два. Точнее – за подвязкой. У нее должны быть прелестные кружевные подвязки.

– Да, неплохие, – утвердительно кивнула я.

– Вот оно что! Ты их видела собственными глазами? Сегодня в Роппонги, я полагаю?

– Дядя Ричард, я хочу еще бисквитик! – донеслось из гостиной. Малыш Дональд вспомнил о нашем существовании.

– Коробка на столе, мой сладкий. Возьми себе сам, – спокойно ответил Ричард и подмигнул мне. – Я пытаюсь воспитать в нем веру в свои собственные возможности.

– Иемото, на мой взгляд, рискует своей репутацией, – заметила я. – Это классический случай сексуального домогательства. Если он бросит Лилю, она может подать на него в суд.

– Сколько в школе учеников, как ты думаешь? – спросил Ричард.

– Тысяч двадцать. И у двенадцати тысяч есть учительские сертификаты. – Я начала догадываться, к чему он ведет.

– То-то и оно! Если бы он употреблял своих студенток каждый раз, когда выдает лицензию или что-то в этом роде, ему пришлось бы изрядно попотеть. Почище, чем дешевой девке в бангкокском притоне.

– Пожалуй что так, – согласилась я, отметив незаурядность сравнения. – Большинство кандидаток на получение лицензии даже не появляются в штаб-квартире Каямы. Они учатся на дому у преподавателей. Так что кое-кто наверняка обошелся без уплаты оброка.

– Сакура знала о шалостях шефа, – заявил Ричард. – Лиля рассказала мне однажды, как Сакура ее напугала, устроив за ней слежку до самого дома. Кузина решила, что дело в ее жилье в Роппонги: дескать, Сакура хотела удостовериться, что адрес достаточно престижен, чтобы назначить Лилю президентом клуба. Держу пари, что Сакуре было до смерти любопытно, где Масанобу Каяма проводит время за интимным завтраком.

Выходит, у Лили и иемото имелся серьезный мотив для убийства. Но стали бы они рисковать? Репутация школы погибла бы навсегда, а Лиля потеряла бы семью, положение в обществе и право видеть детей.

Мысль о том, что мать симпатяги Дэвида могла быть убийцей, заставила меня вздрогнуть. С этими блондинками ни в чем нельзя быть уверенной.

– Зря я оставила его в Роппонги. Это было безответственно. – Я почувствовала дрожь в коленках и прислонилась к стене.

– Не мели ерунды. Ты буквально спасла мальчика на блошином рынке. Это, черт побери, очень даже ответственно. А вот опираться на мою безупречную стенку – безответственно, уверяю тебя. После тебя останутся следы, которые мне придется оттирать. Ты такая грязная, детка.

– Я же не на балу была, а на барахолке. Кстати, что ты там делал, если не секрет?

– Тебя высматривал, что же еще. Подумал, что было бы неплохо помириться, столкнувшись там неожиданно. Вспомнить старые добрые времена, когда я таскал за тобой по рынку всякую рухлядь. Правда, когда я потерял Дэвида, все эти намерения вылетели у меня из головы.

– Откуда тебе известно расписание блошиного рынка Того? И с чего ты, собственно, взял, что я там буду? – Оттого, что Ричард соврал, мне вдруг стало здорово не по себе. Он помолчал некоторое время, затем поднял на меня свои голубые глаза:

– Я узнал об этом от Че.

– Он что, прослушивает мой телефон? – У меня пресеклось дыхание.

– Еще чего! Мы же не какая-нибудь правительственная организация. – Ричард начинал злиться. – Просто за тобой наблюдают, детка.

– Кто?

– «Народ против цветов-убийц», вот кто. Они хотели убедиться, что ты работаешь на господина Баку, я ведь так им сказал.

– О нет...

– Расслабься, он это подтвердил. Сказал, что ты его ученица. Начинающая. Далеко не лучшая.

– Так это Че засовывал мне письма под дверь? – Я мысленно поблагодарила владельца «Фэмили Март» и простила ему нелестную оценку моих деловых способностей.

– Нет. Но раз уж ты спросила... – Ричард сделал паузу и загадочно взглянул на меня. – Я не должен был тебе этого сообщать... – Еще одна длинная пауза. – Они видели, кто подложил письмо. Те, кто следил за тобой, видели женщину у твоих дверей. Два дня назад. – Он цедил слова, наслаждаясь моим нетерпением.

– Кого? Как она выглядела? – Я чуть не подпрыгнула от радости.

– Средних лет. С охапкой цветов под мышкой. Типичная посетительница курсов икебаны. Я подумал было, что это твоя тетя Норие. Но они знают ее в лицо. И хорошо помнят встречу с вами у «Волшебного леса».