Текст книги "Смесь бульдога с носорогом"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– А как планируешь собственные короткие ноги и отсутствие моей талии объяснять?

– Мдааа, об этом я и не подумала, – приуныла она. – Но, может, не заметят?

Я красноречиво промолчала. Мои абсолютно модельные ноги, особенно на пятнадцатисантиметровых каблучках и талию в пятьдесят восемь сантиметров трудно попутать с Маруськиными данными.

– Или скажу что поправилась, делов – то!

– А так же съежилась до полутора метров, – понимающе кивнула я, насыпая в чайничек липтон из железной банки. – Кружки сполосни лучше.

– Блин, я ничего не понимаю, – досадливо сказала она, – почему мы раньше были одинаковыми, маленькими и черненькими, а теперь тебе и ноги от ушей, и коса до колен, а я как была такая и осталась.

– Так ты тоже обесцветься, не будешь черненькой, – предложила я.

– Ага, и ноги нарасти, – усмехнулась она.

– Зато у тебя мужиков как грязи, а у меня так, случайные редкие связи, – ухмыльнулась я в ответ.

Маруська повеселела, нехотя оторвалась от лэптопа, а я заварила чай, подождала пару минут и разлила его, ловко кинув в Маруськину кружку клофелинку – прости меня, дорогая подружка, второй день травлю, но что поделаешь?

Спустя полчасика я подоткнула Маруське пушистый плед, послушала ее сонное дыхание и пошла на лоджию – деньги следовало начать отрабатывать. Там я расстелила отрез черного сатина и принялась споро чертить по нему тонкой свечой из церкви. Первым делом я начертила два круга, один в другом и написала в нем имя: Рафаэль. Несколькими взмахами проставила в углах маленькие крестики, перевернула ткань, сделала то же на другой стороне, однако в маленьком кружке написала на этот раз свое имя. Потом достала из клетки припухшего попугая, поморщившись, отрубила на чурбачке ему голову и окропила кровью пантаклю. Самая жуткая часть – в первый раз я несколько часов не могла топорик опустить, рыдала над той курицей. Сейчас не рыдаю, но один фиг считаю что это мерзко.

После чего прикрыла глаза и отпустила силу. Чувствуя, как заструилась она по венам, я прошептала:

– О славное имя великого Бога живого …

Сила моя изменила направление.

– … которому от начала времен принадлежит все существующее, и я, твоя слуга Магдалина.

Сила отколола и впитала в себя кусочек моей души…

– Предвечный отец, – благоговейно шептали мои губы, – умоляю, пошли мне твоего Ангела сновидений, имя которого написано в круге пантакля .

Сила свернулась, как змея, приготовившаяся к броску.

– Покажи мне как найти пропавшие 2 миллиона долларов , – простодушно прошептала я и отпустила силу.

– Да будет так. Аминь. – Мысленно я проводила взглядом мое послание наверх. С ангелами шутки плохи и лишний раз их тревожить просто опасно. Но тут – без них никак, придется рискнуть.

Немного постояла, приходя в себя и, сложив пантаклю, зашла в комнату. После чего быстренько разделась, сунула пантаклю себе под подушку и легла под одеяло. Бакс лениво приподнял голову со спинки кровати и вопросительно посмотрел на меня.

«Скоро мы будем жить в Испании, малыш», – твердо пообещала я ему и провалилась в сон.

Бабку мою на деревне крепко уважали, хоть и была она по их понятиям ведьмой. Но никто ее так не называл – только Мастером. Именно так – с большой буквы. Родители мои, люди беспечные, как водится в российских семьях, подкинули меня ей. Видимо, я им чем – то мешала. Впрочем, у меня к ним претензий не было.

Баба Нина, мудрая и строгая старушка, меня любила гораздо больше чем папа с мамой. Днем она вела прием, а я сидела в уголочке и быстро – быстро писала на слух заклинания на кусочках бумаги. Уже потом я, старательно выводя буквы, переписывала их в ту самую тетрадку с заклинаниями и пыталась применять на практике. Бабушка меня не заставляла, но и не препятствовала. А мне все это казалось жутко увлекательным.

Незаметно к девяти годам я уже знала как делать и снимать такие сложные вещи как порча на крест, петля рабства, вызов духов. А уж всякие псориазы и начальные стадии рака я щелкала как семечки. Бабка хмурилась мол, мала еще такие вещи знать. А как тут не знать такие вещи, когда магия стала моим единственным спасением?

У меня были серьезные проблемы. Почему – то меня здорово не любили люди. Может быть и из-за внешности. Была я тогда толстенькой, носила тяжелые роговые очки и волосы мои, и цветом и видом походившие на подопревшую солому, были неровно подстрижены под горшок. Взрослые меня просто не замечали, однако сверстники были куда более жестокими. Димка, здоровый обалдуй старшеклассник, фамилию я уже и не вспомню, от которого плакала вся школа прицепился именно ко мне. Он дал мне милую кличку Манька Облигация, и все охотно ее подхватили, произнося нарочито издевательским тоном. Мой ранец он выхватывал из рук и забрасывал на ветку дерева повыше зимой и посередине глубокой лужи во дворе – весной. И при этом все дружно ржали – ни одна душа за меня не заступилась.

Так продолжалось года два, пока я Димку не приворожила. Вы не поверите, но я все это время была влюблена в своего мучителя светлой детской любовью. Парадокс, но повзрослев, я сделала вывод из своих ошибок – к моему сердцу теперь достучаться нелегко.

Первое, что меня поразило на следующее утро после приворота – это то, что от вчерашнего отчаянного желания нравиться Димке у меня не осталось и следа. А Димка в тот день настороженно на меня покосился при встрече и прошел мимо, даже не залепив по обыкновению смачный и обжигающе – больной щелбан. Через минуту кто – то крикнул «Манька – Облигация» и сильно толкнул меня, так что я упала и здорово ударилась головой об батарею у стены. И тут произошло невероятное. Димка кинулся к обидчику и принялся его избивать.

В общем, все в школе к обеду знали что Маньку Облигацию так называть больше низзя, только Магдалиной – и никаких сокращений, так же низзя ее колотить, подкладывать кнопки на стул и швырять меловой тряпкой. Из парии я стала королевой.

Димку мне до пятого класса, пока меня родители наконец не соизволили забрать к себе, пришлось терпеть. А что делать? Он обеспечивал мне уважение и безопасность.

А я после этого стала с утроенным усердием изучать магию. Я осознала, насколько я незащищена в этом поганом мире, населенном здоровенными Димками, и что рассчитывать на кого – то не приходится. Сфотографируй собственное плечо, как я посоветовала сама себе уже будучи взрослой, и опирайся на него, когда станет невмоготу.

Через полгода после этого произошел такой случай. Бабы Нины дома не было, она уехала в соседнюю деревню, как издалека приехала женщина, привезя на поклон к бабушке своего мужа.

– Вот, – плаксиво сказала гостья, – все анализы в норме, а все деньги только на лекарства уходят. Придуривается, козел. Я б его в жизни не повезла, да он мне всю плешь проел, скорей бы уж помер.

И она с ненавистью взглянула на мужика. Я проследила за ее взглядом и ахнула – по всему выходило, что мужик помрет у меня на руках, не дождавшись помощи. Мужик был на кресте. Есть такая порча, очень страшная для проклятого. Кто – то слепил куклу и окрестил ее черной свечой, нарекая именем этого мужика, а потом прибил ее к кресту и отчитал заупокойную. И оставил ее, садист, на сорок дней, чтобы продлить мучения. Обычно эти куколки сжигают на девятый день, после этого человек пострадает месячишко – и готов. Этот же мужик был обречен на полгода.

– Тебе страшно? – спросила я тогда мужика.

– Всегда, – прохрипел он. – Аж давит.

– Да не слушай ты его, придурка, – прошипела женщина, – и вообще, где бабка?

И это тоже было последствие порчи – все люди отворачивались от распятого на кресте. Все, даже родная мать, даже любимая жена.

– Неприятности были? – снова спросила я.

Он слабо кивнул.

– Неприятности! – взвилась баба, ей было все равно перед кем драть глотку, – ферма сгорела подчистую, а мне его корми, таблетки покупай! Дочь развелась, соседи в суд подали, а по мелочи сколько всего! И не упомнить, как проклял все кто, а как жили, как жили, никто на селе лучше не жил! Ууу, скотина, скорей бы сдох!

Я кивнула головой – все правильно, порча влечет разрушение всего созданного человеком, человек теряет все что нажил.

– Да я и сам хочу умереть, только ты да дочь держат, – глухо сказал он.

Последний штрих – мысли о самоубийстве. Все верно. И загибается вот так человек, а врачи руками разводят – все в норме было, чего это он так?

– В общем так! – повелительно припечатала я. – Вы, женщина, идите – ка в комнату, поспите до утра. А вы, мужчина, скажите свое имя и тоже спать ложитесь.

– Иван, – сказал он и я облегченно перевела дух – если б он был каким Эдиком, которых у нас отродясь на деревне не водилось, я бы не смогла помочь. Самое интересное, что не баба, ни мужик со мной спорить не решились, разбрелись по углам, а я выудила из – под клеенки кухонного стола помятую трешку и побежала к соседям, Карасевым.

– Баба Аня, пусть Зойка мне сорок яиц продаст, только у меня всего три рубля, хватит? – выпалила я разбуженной Карасихе.

Меня и бабку на деревне знали, и она и не подумала разораться, что ее средь ночи подняли. Подняли – значит надо кому – то помочь.

– Так я сама их тебе так дам, – сонно моргнула она.

– Нет, надо что б купить и у младшей по возрасту, – уперлась я.

Через пять минут я уже произвела обмен трех рублей на сетку яиц и побежала в летнюю кухню. Посмотрела на часы – было как раз без десяти три, самое время, и поставила чугунок на газовую плиту. Яйца быстро сварились, я сунула туда скорлупки от яиц с Пасхи и соль с чистого четверга, потом сбегала в сарай, взяла топор и выбрала в курятнике хромоногую пеструшку. Еще час ушел на безрезультатные попытки ее зарубить. Курица, вскоре смирившаяся со своей участью, лежала на чурбачке в кухне, посматривая на меня полуприкрытой пленкой глазом, а я ревела и гладила ее. Ну не могла я ее зарубить, не могла! А яйца так и кипели в чугунке. В конце концов я плюнула и вернулась в дом. Придет бабуля и все сделает.

Но бабули дома не было, а мужик глядел на меня больными глазами, глазами человека, который через час умрет. Предсмертная серость уже залила его щеки, заострила нос, и я почувствовала как он мне неприятен. И именно это решило дело, я поднялась, вернулась на кухню, крепко зажмурилась и рубанула по шее все так же лежавшей на боку курицы. Она только дернулась, а я уже держала ее тушку над чугунком и тупо смотрела на стекающие из шеи капли крови в бурлящую воду и читала заклинание, изо всех сил стараясь не зареветь.

Потом я вычерпала яйца, взяла фонарик и пошла на кладбище – следовало управиться до утра. Ночь, вроде должно быть страшно – но тогда я даже и не подумала об этом. Потом, став взрослее и из триллеров узнав, что мертвецы имеют обыкновение совершать прогулки под луной – бояться стала жутко. А тогда я спокойненько добежала через лес до кладбища, с фонариком методично обошла его, разыскивая могилы с тезками моего пациента и оставляя там по одному яичку. Положив последнее яйцо на могилу дяди Вани Никишева, утопшего по пьянке в прошлом году, я не оглядываясь побежала по узким тропинкам меж могил домой – я боялась, что придет бабушка раньше меня и заругается, или мужик помрет. Или все вместе.

Мужик еще не помер, когда я появилась на пороге, а вот бабушка и правда была дома. Для начала мне всыпали хорошего ремня, потом выслушали, потом холодно отправили спать.

Я легла на кроватку, и крепко заснула, утомленная первой рабочей ночью.

Утром мужик проснулся здоровым.

Бабка велела жене, которая теперь истово хлопотала над своим Ваней, заказать в трех церквях годовую службу о здравии, и на этом я рассталась со своим первым клиентом. Как сказала мне бабушка – я практически сдала экзамен на третью ступень.

После этого она принялась меня учить всерьез. Через год моих родителей почему – то обуяла совесть и меня забрали в город. Мне было одиннадцать лет и у меня была пятая ступень Мастера. До двенадцатой, последней, ступени, бабушка не успела меня доучить – в ту зиму она умерла. Потом уже мать говорила, что она за месяц до смерти слала телеграммы, просила меня привезти, но я должна была посещать школу и мать мне те послания просто не показала.

Вспомнилось мне, как в последний вечер сидели мы с ней на лавочке, щелкали семечки и болтали ногами. Димка дефилировал взад вперед по другой стороне дороги от нашего дома, хмурым видом давая понять что моему отъезду не особо рад.

Баба Нина задумчиво наблюдала за ним, потом наконец вздохнула, поднялась и велела мне идти за ней. Привела она меня свою комнату, строго на меня посмотрела и укоризненно произнесла :

– Кружишь головы всем без разбора, Магдалина. Не хорошо.

И не дожидаясь ответа подошла к большим, в человеческий рост часам из темного дерева. На них я еще в девять лет написала ручкой на гладком участочке – Дима + Магдалина. Глупая выходка. Бабуля повернула их задом наперед и нажала на выпуклость в резном узоре наверху. Задняя дверца, слегка скрипнув, отворилась.

– Видишь? – показала она на углубление.

Я заглянула. Большая, толстенная книга лежала там. Черный кожаный переплет был украшен белой надписью – «Библия ведьмы».

– Твое, – сухо сказала бабушка. – Никому в руки не давай, передать можно только дочери или внучке. Да повидайся с Сашкой своим, измаялся парень, только о тебе и речь.

– Магда – дурра, – раздался надо мной пронзительный голос и я изумленно подняла глаза. Надо мной на балке сидел здоровый попугай и чистил перышки.

С минуту я непонимающе таращилась в пустоту. Реальность в виде моей собственно квартиры и меня, лежащей в кроватке, была слишком контрастной. Только что я держала руку бабушки. Только что Димка неловко чмокнул меня в щечку, сказал что он меня все равно найдет и опрометью убежал. Странный сон… Я заново пережила свое детство. Но про то что есть Библия Ведьмы – я узнала только что. Бабушка так и не успела передать мне родовую Книгу, не успела благословить… А все мать, которая не соизволила отвезти меня к умирающей старушке.

– Машка, – тихо позвал меня чей – то голос.

– А? – отозвалась я.

– Чего на завтрак будешь?

Я подумала, и сообразила – Маруська. Приподнялась на локте, и увидела ее на другом конце кроватки.

– Кофе, как обычно, но сварю сама, ты его слишком крепким варишь, зубы сводит.

– А я тосты поджарю тогда. Тебе чем их помазать?

– Йогуртом, – ответила я. – Черничным.

Маруська встала и в одних трусиках прошлепала в ванную умываться, и я завистливо посмотрела ей вслед – именно такую форму груди я всю жизнь хотела – третий размер, и плотная, словно ей силикона накачали. У меня ж она сначала была маленькая и невыразительная, потом я подколдовала и она стала невыразительной, но очень большой. Зато у меня талия пятьдесят восемь сантиметров, и а не семьдесят два как у Маруськи!

Я сладко потянулась и тут увидела ЭТО. Крошечное белое пёрышко лежало слева на моей подушке. Снежно – белое, оно искрилось, словно бриллиант высокой чистоты. Бог мой!

Я осторожно подхватила пёрышко, благоговейно полюбовалась на него и убрала в стенной сейф.

У меня дома побывал Ангел….

Мой проводник в мой сон…

Подойдя к окну, я раздвинула шторы, вышла на лоджию и несколько минут просто стояла, наблюдая за рассветным городом. В такое время, на заре, когда тишина стоит на улицах и свежий ветер шелестит листвой, хорошо творить светлую магию. Лечить малышей, возвращать в семью любимого мужа, делать удачу.

Только вот на сегодня у меня нет клиентов. Поэтому я просто постояла, наслаждаясь рассветом, вернулась в спальню и накинула халат.

Умываясь, я анализировала сон. Детские воспоминания – шелуха. Бабушка открыла мне, где лежит Книга и велела повидаться с неким Сашей. Каким Сашей ? У меня Саш много.

Беда с этими пророчествами – никогда не скажут ясно, мол, сделай то – то и то – то. Нет, все приходится домысливать.

Ладно. Для начала навестим бабушкин дом, а там видно будет.

Быстренько набрав номер Ворона и сказала:

– В общем, первое звено у меня есть, до обеда меня не будет, а там встретимся.

– Ты всегда так лаконична? – хмуро спросил он.

– А чего вату – то катать? – хмыкнула я, откручивая кран и затыкая пробкой ванну. – Мне не за это деньги платят. Кстати – ты аванс приготовил?

– С тобой неприятно иметь дело, – произнес он.

Плеснув от души пены, я добавила горячей воды и рассудительно заметила:

– Ты определись, я должна тебе нравиться или деньги искать? Если нравиться, то это гораздо дешевле, 500 рублей в час и не ко мне, но телефон знакомых девочек по вызову подскажу без проблем.

– Если таких же страшных как ты – то лучше не надо, – не полез за словом в карман Ворон.

Я молча нажала на кнопку отбоя.

Потом кое – как засунула волосы под полиэтиленовую шапочку и залезла в ванную. Телефон тут же зазвонил.

– Да, – спокойно отозвалась я, намыливая левую ногу.

– Ты что, обиделась? – раздался покаянный голос Ворона.

– Потом обсудим. Приготовь аванс, – бесстрастно сказала я и нажала на отбой.

Козел!

Тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde!

– Машка! – раздался вопль Маруськи через несколько минут.

– Ну? – лениво отозвалась я.

– Старушка! – Маруська возникла на пороге ванны и бросила мне полотенце. Пока я вытиралась, она села на стул и поведала :

– Короче, мне домой нельзя.

– Вот и славненько! – обрадовалась я.

– Представляешь, Сереге своему сейчас позвонила – на меня там все старушки ополчились, вчера чуть ли не митинг устроили около подъезда.

– А чего им надо? – удивилась я.

– Так права моей сумасшедшей бабули отстаивают, – мрачно отозвалась подруга, – кто б мои права на спокойную жизнь у нее отстоял.

– Отстоим, не переживай, – подбодрила я ее, и натянула халат.

– Ты меня кофеем сегодня поить будешь? – улыбнулась Маруська.

– Блин, ну а куда ж я денусь? – ответила я и мы пошли на кухню. Через десять минут мы попивали кофе и думали как жить дальше.

– Мне б отоспаться, – мечтательно заявила Маруська.

– Ага, спи, а я по делам скатаюсь, – кивнула я.

– Когда приедешь? Давай я к твоему возвращению персиковый пирог испеку?

– И коту баксы поменяешь? – уточнила я.

– Поменяю, – согласилась она.

– Тогда к пяти часам я наверно приеду обратно, – взглянула я на свой крутой ролекс.

За что Маруську люблю – готовит гениально. От меня же все бойфренды, которых я вовремя не приворожила, посбегали. Потому как парни – создания странные. Точно знаю, что когда они живут одни, то способны питаться чуть ли не сухой перловкой. Однако стоит им завести девушку – и все меняется. На завтрак нам надо телячью отбивную, на обед – комплекс из трех блюд минимум, ужин – это вообще святое и приравнивается к празднику. А я готовить не умею и потому спокойно пью кофе на завтрак и заказываю пиццу на обед. Поэтому я и живу одна, наверное.

Выпив кофе, я потянулась за трубкой и позвонила матери.

– Алло, – раздался в трубке ее голос.

– Мам, эт я. Ты в бабушкином доме давно была?

– Ну здравствуй, ты там как ? – осторожно спросила мать.

– Я нормально, не переживай, – успокоила я ее.

– Точно? А то давай я приеду?

– Точно – точно! – перепугалась я. – Я, собственно, в деревню собралась, отцу чего передать?

– Что б он сдох скорей, алкоголик чертов! – выкрикнула мать.

– Ага, ясно, целую, – быстренько протараторила я, но мать была начеку.

– Погоди, – велела она, – когда приедешь?

– Вчера была, – удивилась я.

– Ну спасибо, уделила матери минутку, – вредно произнесла она.

Я, памятуя, что спорить с ней бесполезно, заканючила:

– Ой, мам, ну ты же знаешь – поспать не успеваю…

– А кто виноват? Пошла б в педагогический, как я хотела, жила б сейчас спокойно, – ответила мать. Моего занятия она категорически не одобряла.

– Ну мам, – предупреждающе буркнула я. Я тоже не одобряла ее нотации.

– Ладно, большая уже. – Скрепя сердце мама остановила поток нравоучений и спросила : – Так ты чего в деревне – то хотела?

– Да вот, надо съездить.

– Зачем?? – изумилась она.

– Позагорать, – буркнула я. – Там все нормально, не знаешь?

– А что может случиться?

– Бог мой, – я начала терять терпение, – возможно, там уже на крыше березки растут, или вообще местные на дровишки разобрали. Я ж там четыре года не была!

– Отец твой там живет, так что ни березкам ни дровишкам я не удивлюсь, – сухо обронила она.

– Хм, все еще? Ну ладно, пока тогда. На днях заеду, – и я отключилась.

Слово «твой отец» мать произнесла таким укоризненным тоном, словно за этот факт я несу персональную ответственность. Папа был алкоголиком по складу души. Во всяком разе вылечить я его так и не смогла. Для этого надо хоть немного желания самого подопечного избавиться от тяги. Но этого мне бабушка не сказала, пока я сама не поняла потом на собственном опыте. За несколько лет я перепробовала все до единого заклинания на отце. Причем неудачи я объясняла тем что у меня недостаточно силы. Каждый раз чувствуя, что я стала опытнее и сильнее, я заново принималась за папу. Но потом я разделила с ним его душу по праву кровного родства – есть такое сложное заклинание – и за то краткое мгновение я его поняла полностью. Отцу нравилось пить. Нравился вкус водки, нравилось как она обжигающей струей бежит по пищеводу. Но больше всего – нравилось то, что она дает – его собственный мир, где он – умный и сильный мужчина. В этом мире все легко и просто, женщины – красивее, проблемы не имеют значения, а значит, их нет. В этом мире ему было светло и спокойно, и алкоголь был единственным проводником в него. Поэтому мой папа любил водку.

Мать же моя, как я уже упоминала, до невозможности правильна. Отцу приходилось очень тяжко. Мать его пилила денно и нощно, пока наконец бедный папик не догадался сбежать в деревню в бабушкин дом. Я была за него очень рада – папик наконец – то зажил счастливо и спокойно. Самогона в деревне навалом, картошка и огурчики соленые на закусь свои – чего еще ему надо для счастья?

Как бы то не было, я насыпала нарезанной телятинки Баксу, одела легкие шорты с майкой, чмокнула любимую подружку и отчалила в деревню.

По дороге я заехала в магазины, и теперь я везла для отца новую чистую одежду, все для бритья, шампунь и мыло. Я конечно понимала что папику в его иллюзорном мире это не требуется, однако упорно каждый раз при встрече пыталась придать ему человеческий вид. Багажник я забила продуктами – деньги, какие и были, он явно давно пропил и питается теперь стопроцентно огурцами с огорода. Если их еще кто – то посадил, конечно.

Путь был неблизкий – почти 200 километров.

Пока выехала из города, основательно изжарилась и похвалила себя за предусмотрительность, что практически ничего на себя не надела. Да еще и купила десяток бутылок ледяной газводички. Я быстренько вскрыла пряжкой от ремня безопасности металлическую крышечку и блаженно принялась попивать «Буратино». Где – то я читала, что в стеклянных бутылках из темного стекла напитки лучше сохраняют температуру, чем в тонких жестяных баночках. Истинный крест, моя газводичка была ледяная – и именно в такой вот пивной стеклотаре.

Движение на трассе по мере удаления от города все затихало и затихало. А жара прибывала так, что мне оставалось только проклинать свое невезение – как невовремя кондиционер – то сломался! Было ощущение, что я еду в большой духовке, и курочка для запекания сегодня я. Ощутив, как струйки пота стекают уже и по ногам, я не выдержала. Воровато оглядев пустынную трассу, я вытянула левую ногу в окно и с наслаждением ощутила, как здорово ее обдувает ветер. К черту! У меня все равно коробка – автомат, угрозу я потому не представляю, да и некому ее представлять. Поддав газку, и подложив под высунутую ногу свитер, что б не резало ребром окошка, я понеслась дальше, попивая следующую бутылку газводички – на этот раз «Дюшес».

Гаишников я увидела слишком поздно. Выворачиваю из-за поворота, а они тута! Ну никак я не ожидала их увидеть, Богом клянусь! Не знаю, кто больше был потрясен – я их коварством, или они – моей наглостью, но я как с добрым утром проехала мимо них с торчащей из окошка ногой и на 150 км/ч. Они даже среагировать не успели. Правда, потом я увидела, как они очнулись и сделали мне знак, чтобы я остановилась. Вот черт! Я мудро решила сделать вид, что я в зеркало заднего вида не смотрела, а значит ничего не видела. Однако враги мои не успокоились и, быстренько вскочив в машину с мигалками, догнали меня и по матюгальнику приказали остановиться. Вот черт!!!

Что делать мне было, бедной сиротке? Припарковалась и жду неприятностей.

Из машины тут же высыпали все три гаишника, и один, сурово представившись, грозно на меня посмотрел.

– Ну? – выжидательно спросила я. Грозно смотреть я еще лучше него умею вообще – то. К тому же это не злые на меня городские гаишники, хотя я и с теми в половине схваток победительницей выходила.

– Нога почему высунута? – хмуро спросил он.

– Вам не нравится моя нога? – поразилась я и бодро перечислила : – Вы только посмотрите, изумительно стройна, длинна, гладка и загорела!

– С ногой из окна – не положено, – нахмурился еще больше гиббон, даже не взглянув на мою изумительно стройную, длинную и так далее ногу.

Я озверела и тут же навсегда занесла гаишников в свой черный список. Ноги – это вообще единственное, что у меня есть красивого, и проигнорировать их – значит навлечь на себя неприятности.

– Значит, не положено? – нехорошим голосом переспросила я.

– Не положено, – твердо ответил гиббон.

– И где ж это сказано? – сощурилась я.

– В документах! – слегка задумавшись, ответил он.

– Документ мне этот покажите сначала, где сказано что водителю запрещается ездить с высунутой ногой из окна, потом будем разговаривать, – холодно отпарировала я.

Гиббон надолго задумался. Выручил его другой гаишник, заявив:

– По правилам, если из автотранспорта выдается наружу негабаритный инородный предмет, на его конце должен висеть красный флажок. А у вас я такого флажка не вижу!

Я поразилась его изворотливости, и наобум ляпнула максимально пренебрежительно:

– Дорогой мой, так это в случае, если инородный выдающийся предмет больше метра! А у меня из окошка торчало не больше пятидесяти сантиметров!

Гаишники дружно сникли. Мой блеф удался, то ли я случайно угадала такое правило, то ли они эти правила еще хуже меня знали.

– Я могу ехать? – холодно спросила я.

– Нет, – отозвался первый гиббон, – платите штраф за превышение скорости.

– С чего же баня – то упала? – удивилась я. – Что – то я у вас радара не заметила. Где доказательства превышения?

– Какой радар? – возмутился гиббон, – там и на глазок было видно, что вы ехали на скорости под 150 км/ч.

– Да мне начхать на ваш глазок, – лениво отозвалась я. – Если вы на него мне предъявите сертификаты и постановление, что он у вас официально вместо радара используется – нет проблем. Однако я лично ехала на скорости 30 км в час, и попробуйте меня убедить в обратном. Все, ребята, мне честное слово некогда.

Я помахала им ногой и поехала дальше. Все три гиббона с ненавистью смотрели мне вслед.

Через минут пятнадцать, уже у поворота в деревню, они меня настигли снова.

– А это что у вас? – радостно завопили они, указывая на бутылку в моих руках. – Вождение в нетрезвом виде налицо! Мы ее сразу увидели, да ты нас с ногой заболтала.

– Ээх! – посмотрела я на них как на умственно отсталых, повернула бутылку этикеткой к ним и спросила:

– Читать – то хоть, горемычные, умеете?

Они в молчании посмотрели на надпись «Дюшес» и переглянулись.

– А мы откуда знаем что там не пиво налито? – выдал в конце концов мыслю самый вредный. Я молча достала пластиковый стаканчик, нацедила в него газводички и подала ему:

– Угощайтесь, ледяная. А теперь прощайте – мне и правда пора.

Деревня встретила меня сонным видом. По улицам лениво бродили редкие коровы, и тихий шум моей машины казался тут оглушительным. Из народа мне встретилась только ветхая старушка с ведерком у колодца.

Я припарковала свою шушлайку у ворот, подергала, убедилась что они заперты изнутри на засов и недолго думая перемахнула через них поверху.

Папик мирно спал на крылечке. Я посмотрела на его скрючившуюся фигурку на голых досках, ощутила густое сивушное амбре от него и, вздохнув, слегка отодвинула его от двери. Пройдя по комнатам, я совсем расстроилась – папик наведением чистоты себя не утруждал. Я пошла к колодцу во дворе, набрала воды, и тут услышала как к дому подъехала машина и громко посигналила. Удивленная, я высунулась за ворота и обомлела. Около моей машины снова стояли гаишники.

– Девушка, медицинскую экспертизу надо все же пройти, – хмуро сообщил мне один.

– Да? – сказала я.

– Да, – подтвердил он, – в салоне то у вас вон сколько бутылок валяется, и наверняка не все из – под газировки. Собирайтесь, поехали на экспертизу.

– Щаз, – кивнула я. – Шнурки поглажу.

– Девушка, это недолго, всего полчаса, – подал голос второй.

– Ну можете и здесь штраф заплатить, – поддакнул третий.

– Мужики, – решительно заявила я. – Прием гаишников на сегодня закончен, машина в тенечке и водителем я больше не являюсь. Хоть водкой я наливайся теперь – вам это должно быть до лампочки.

– Но у вас же весь салон в бутылках, – разозлились гаишники.

– Ребята, вы перегрелись, – с жалостью я посмотрела на них. – Брысь отсюда, пока я не разозлилась совсем, достали вы меня уже сегодня, честное слово.

И я захлопнула калитку.

Хлопцы там о чем – то посовещались, но наконец завели машину и уехали.

Следующие два часа я потратила на то, чтоб вычистить дом и заставить бесчувственного отца вымыться и побриться. Только после этого я уложила мало что соображающего папу в чистую постель. Потом наконец – то поставила чайник и выпила чашечку душистого жасминового чая. Настроение было мерзопакостное. Я постаралась себя утешить тем что родителей не выбирают, и папик, когда трезвый – хороший и добрый. Только вот уж очень редко он был трезвым. И очень, очень мучался всегда от своей трезвенности. Так, что хотелось на последние деньги купить ему бутылку.

Подумав, я достала тортик и отрезала кусочек. Сладкое всегда подбадривает меня в минуты уныния. Я колупнула его чайной ложечкой и внезапно подскочила. Пробежала по трем комнатам домика и неверяще посмотрела на похрапывающего отца. Часов не было нигде. Напрашивался вывод – что отец их пропил. Стараясь не впадать в панику, я еще раз тщательно осмотрела все закоулки, включая сени и кладовку. Часов не было.

Потом я пошла и хорошенько обыскала многочисленные сарайки во дворе и огороде.

Часов не было!!!

Решительным шагом я двинулась к колодцу, набрала там ведро воды, занесла в дом и быстро окунула голову отца в ледяную водичку.

– Аааа!! – забулькал он, мгновенно очухиваясь.

– Пап, извини, – серьезно сказала я.