Текст книги "Мотылек (СИ)"
Автор книги: Марьяна Сурикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Как ты? – я все же решилась начать разговор, когда карета тронулась в путь.
– Что тебя интересует?
– Как раны? Тебе очень больно? А голова? Не кружится?
Он не ответил. Перевёл взгляд в окно, смотрел на заснеженные деревья, проплывающие с той стороны заиндевевшего стекла. Когда экипаж подбрасывало на кочках, я видела, что Джаральд едва заметно морщится. Хотелось помочь ему, хоть как-то облегчить боль, но я была не в силах.
Вздохнула еле слышно, глядя на его застывший профиль.
– Джаральд...
Он снова повернулся ко мне.
– Я вас слушаю, графиня.
– Я не хотела, Джаральд...
– Чего не хотела? Отдаваться одному мужчине и сбегать с другим? Или обманывать двоих одновременно?
– Нет. Я не хотела ранить тебя, думала, ты убьешь и… пыталась остановить...
– У тебя получилось. Впрочем, всё удалось на славу.
О чём он сейчас говорит? В чём именно обвиняет? Как же хотелось объяснить ему все, а мысли путались, терялась нить разговора. Слишком сильно давили эмоции: моё раскаяние вперемешку с отчаянием, его боль и гнев, напитавшие пространство закрытой кареты, просочившиеся во все уголки. Поверит ли? Услышит ли меня?
– Я придумал себе настоящую женщину, Розалинда, и готов был на все ради неё. Хотел подарить рай на земле, но рай тебе не нужен, я прав? Могу предложить ад, милая, в обмен на твою ложь.
– Джаральд, я не лгала в ту ночь и ушла лишь потому, что не верила...
– Не верила ужасному убийце? Бедняжка, Рози. А он ведь поймал тебя, буквально вырвал из объятий благородного баронета и теперь везёт в своё логово. Придётся до конца дней дрожать от страха, как бы этот жестокий человек не придушил тебя посреди ночи.
– Джаральд, не надо, прошу. Я не была с Алексом.
– Правда? Тогда извини, Рози. Наверное, вы на том сеновале читали стихи, а я грубо прервал.
– Джаральд, я лишь хотела спастись от участи, худшей чем смерть. Стремилась к обычной жизни, желала обрести семью, сберечь хотя бы остатки гордости.
– Ты все это получила. «Графиня Рокон», как гордо звучит. К твоим услугам муж и сотня слуг в родовом замке. Или следует предложить что-нибудь ещё? В благодарность за то, что не застрелила.
– Джаральд...
В груди болело невыносимо, словно на ней отпечатали сотни тысяч клейм.
– Джаральд, послушай же, я не осознавала, что могу причинить вред, и я не желала этого. Я лучше бы сама получила ту пулю! Я пыталась только привлечь твоё внимание, заставить одуматься, – дыхание перехватило и я закончила еле слышно, – не желала стрелять, не хотела убивать тебя.
Думала, он не ответит, а он задумчиво повторил мои слова, так странно округляя и растягивая гласные, – не-е хотела-а, – помолчал мгновение и тихо добавил, – но убила.
ГЛАВА 18. Светское общество
Карета въехала через ворота и медленно покатилась по склону холма, когда Джаральд вдруг приказал остановиться. Он достал из кармана ключи и протянул мне:
– Западная башня, Розалинда.
– Что? – я не сразу поняла, чего он хочет. Задремала перед самым приездом и сейчас в растерянности тёрла глаза.
– Ну если желаешь войти в общий зал вместе со мной... – он откинулся на спинку сиденья и хотел спрятать ключ обратно.
– Постой. Я склонилась вперёд, ухватила его за руку и забрала тяжёлую отмычку.
– Действительно, зачем шокировать гостей, – он ухмыльнулся.
Закутавшись поплотнее в плащ, я вышла из кареты, а экипаж покатил дальше к главному крыльцу.
На землю уже опустились сумерки, а гости в замке, наверное, ожидали возвращения хозяина. Войдя внутрь через старую дверь, я могла бы сразу направиться в свою комнату, но сперва решила взглянуть, как Джаральд объяснит свой отъезд.
Я промчалась по коридору быстрее ветра, выбежала в боковое ответвление, миновав хозяйский кабинет, и остановилась у входа в общий зал, прижавшись к стене и затаившись.
– Граф! – охи и ахи раздавались отовсюду, – это так ужасно!
– Вы пострадали, Джаральд!
– Сколько несчастий за такое короткое время.
– Ах судьба несправедлива к вам.
– Это все злой рок!
– Прошу вас, прошу, милые леди, спокойнее.
Кто-то из мужчин пытался вмешаться в воцарившуюся неразбериху, а граф стоял совершенно невозмутимый, поддерживаемый своим камердинером, и ждал, пока стихнут возгласы. Ему следовало позволить внести себя в замок на носилках, чтобы не тревожить больную ногу, но Джаральд не признавал слабости и даже виду не показывал, несмотря на то, что выглядел сейчас намного бледнее обычного.
– Вынужден заметить, – заговорил он наконец, – что поездка оказалась крайне неудачной. Кто же знал, что попытка решить неожиданно возникшие дела окончится для меня столь бесславно.
– Что вы, что вы граф!
– Ведь вы живы, это главное!
– Вы уничтожили всех разбойников?
– А мы диву давались, отчего вы вдруг исчезли.
– Управляющий сообщил, что вас вызвали по обстоятельствам, не терпящим отлагательства.
– Вам следовало послать кого-то другого.
– Без вас в замке было совсем пусто.
Самое интересное, про меня никто не задал ни единого вопроса. И это лишь уверило в том, что моего отсутствия гости попросту не заметили. Скорее всего, его объяснили обычным недомоганием. Теперь я поняла, отчего Джаральд сразу же отдал мне ключ от другого входа.
Оттолкнувшись от стены, пошла в обратную сторону, а вслед доносилось:
– Вам нужен уход.
– Немедленно отправляйтесь в постель.
– Необходимо беречь себя, граф.
Я на цыпочках прокралась по коридору и постучала в дверь графских покоев. Мне отворил Джим.
– Графиня, – слуга склонил голову и отступил, впуская меня в гостиную.
Я кивнула в ответ, подметив про себя, как холодно прозвучало приветствие. После происшествия в сарае Джим так старательно изображал при мне равнодушие, что даже слепому было понятно, как сильно он злится всякий раз при нашей встрече.
Я отвела руку за спину, пряча подарок.
– Граф спит?
– Нет. Читать изволят.
Камердинер отступил, пропуская меня к дверям спальни. Я прошла внутрь и застала супруга на кровати. Ноги его были укрыты покрывалом, в воздухе пахло лекарствами. Джаральд опустил газету, откинулся на подушки и устремил на меня невозмутимый взгляд, ожидая, пока заговорю.
Он вообще был сама невозмутимость при наших редких встречах. Почему редких? Потому что виделись мы, только когда я приходила проведать его. Большую часть дня граф проводил в постели, хотя неизменно в одно и то же время спускался вниз, чтобы исполнить обязанности хозяина. При строжайшем запрете доктора, Джаральд сходил в столовую, чётко следуя графику, а ужин подавался в одно и то же время вне зависимости от состояния графа.
А он мучился от болей, я знала. Он плохо спал, я видела это по синякам под его глазами, по заострившимся чертам и бледности лица. При этом он с каким-то упорным упрямством отказывался следовать постельному режиму.
Я постоянно наблюдала за ним и так безумно хотела облегчить его страдания. Для всех мы по-прежнему были отчимом и падчерицей, поэтому я обычно занимала место где-нибудь в углу залы рядом со своей пожилой компаньонкой и смотрела, как он сидит у камина, окружённый очаровательными щебечущими гостьями, пытающимися вовсю развлечь несчастного больного. Просто король в своём небольшом королевстве. Впрочем, он совершенно не пользовался своим состоянием для каких-то целей, я бы даже сказала, наоборот, делал вид, что ничего особенного с ним не произошло, и он здоров и полон сил как прежде. Джейн постоянно доносила сплетни, как то одна, то другая из светских «альтруисток» пытались предложить себя на роль сиделки.
Между нами Джаральд воздвиг такую непробиваемую стену, что каждая попытка вызвать его на разговор оканчивались неудачей. Он ловко или же резко прерывал меня всякий раз, как только я касалась запретной темы. Наедине он всегда был сдержан, равнодушен или насмешлив. Отравленная гневом и разочарованием душа была закрыта для меня.
Отчётливо понимала, что пока граф прикован к постели, то так и будет отгораживаться и мучить своим сарказмом, но наказание всё равно настигнет, когда он встанет на ноги. Я страшилась этого дня и ждала, ждала в слабой надежде, что это наконец спровоцирует взрыв эмоций, когда чувства выплеснутся наружу. Ведь произнёс же он те слова в карете, ведь открыл то, что было невидимым для меня, приподнял завесу над своими чувствами. И это дарило надежду, что наступит день, когда он простит меня, и я готова была ждать хоть целую вечность.
– Ты снова рисуешь? – начала разговор, заметив возле окна мольберт.
– Убиваю время.
– Можно взглянуть?
– Не стоит.
Безукоризненно-вежливый ответ от холодного незнакомца, который не впускал меня более в свой мир. Что он теперь изображал на своих рисунках? Может, ему позировали те дамы, которые так стремились помочь графу скоротать время и развлечь его всеми возможными способами?
– Хозяин, – Джим остановился за моей спиной, – нужно сменить повязки.
– Позже сменишь.
– Я могла бы помочь, – сказала, подходя ближе.
– Должность сиделки уже занята, Джим отдаст её только с боем.
В его голосе прозвучала насмешка, а я слегка покраснела.
– Я принесла подарок. Слышала, как врач говорил, что вскоре тебе можно будет встать с постели.
На самом деле, я сама расспрашивала врача о состоянии здоровья Джаральда, и думаю, не я одна. Когда обратилась к доктору с этим вопросом, несчастный лекарь едва не закатил глаза к потолку, но хорошие манеры возобладали над недовольством. Доктор вкратце изложил ситуацию, что граф идёт на поправку, и поправлялся бы намного быстрее, не вставай он на ноги и соблюдай постельный режим.
– Подарок? – Джаральд приподнял одну бровь, а я вытащила из-за спины принесённую вещицу, положила её на кровать и развернула шуршащую бумагу. Я купила для него трость. Её изготовили на заказ по придуманному мной эскизу. Черная, лакированная, с серебряным набалдашником в виде застывшей в прыжке пантеры, она больше напоминала элегантный красивый аксессуар для истинного джентльмена, однако на деле была очень прочной.
Граф рассматривал подарок также равнодушно, как до этого разговаривал со мной.
– Драгоценная супруга, – он взял мою ладонь. От прикосновения его губ тепло пробежало по телу, превращаясь в дрожь нетерпения, – ты так заботлива и излишне внимательна ко мне. Джим!
Камердинер тут же подошёл.
– Отведи достойное место подарку графини.
Слуга поклонился, подхватил трость и отнёс её в угол, где я только сейчас заметила целый ряд прислонённых к стене тростей всех видов и размеров. Настоящая выставка! Еле сдержалась, чтобы не закусить от досады губу.
– Я стану менять их каждый день, а то так сложно выбрать одну. Твою, родная, буду носить в особенные дни, например, по праздникам, – Джаральд закончил тираду и снова откинулся на подушки, разворачивая газету.
В душе начинала клокотать злость, настоящая, безудержная, требующая выхода. Как все эти женщины смеют дарить ему подарки? И он их принимает!
Сделала шаг, второй, а потом подбежала к стене, сгребла все палки в охапку, оставив только свою, и высыпала в камин. Высыпала и застыла рядом, шокированная собственными действиями.
На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина, а потом раздался холодный голос графа:
– Какой порывистый поступок, милая. Ты уничтожила подарки, которые люди сделали от чистого сердца. В частности, вон та дорогая трость из красного дерева, что сейчас красиво полыхает, была поднесена виконтессой Вильямс тайком от её не слишком богатого супруга. Боюсь представить, что теперь эти несчастные будут недоедать из-за непомерных трат очаровательной леди.
– Хотела облегчить тебе выбор, – голос подрагивал, но я постаралась ответить равнодушно, ему в тон. Господи, как я могла такое сотворить?
Застыла, ожидая услышать приказ высечь меня сию же минуту за неслыханную дерзость, а потом заметила усмешку на его губах.
– Джим, пусть слуги держат подальше от графини Рокон все, чем можно разжечь огонь. Как бы она не сожгла моих гостей.
Краска бросилась в лицо. Мне хотелось и плакать, и безудержно хохотать, но ещё больше желала стереть эту издевательскую усмешку с его губ и лучше всего своими поцелуями.
– Я принесу виконтессе извинения.
– Вот как? Неужели готова всем рассказать?
Я прикусила губу. Готова я не была. Джаральду было плевать на скандал и на все высшее общество вместе взятое, а я очень прочно увязла в устоях, запретах и правилах, внушаемых с детства, вбиваемых в меня плетками наряду с иными суровыми наказаниями. Жениться на другой в период траура и столь короткое время спустя. Это немыслимо. Если бы подобное произошло не со мной, я была бы шокирована.
Джаральд хмыкнул и вновь уткнулся в свою газету, полностью игнорируя моё присутствие и даже тот факт, что трости продолжали полыхать в камине, только велел Джиму открыть окно. Камердинер бросил на меня осуждающий взгляд и поспешил исполнить приказ, а мне ничего не оставалось, как уйти.
В гостиную вышла вместе со слугой, который собирался сменить Джаральду повязки и стал готовить лекарство. Прежде чем он склонился над небольшим серебряным тазиком, я успела заметить выражение его лица. Заколебавшись на секунду, я все же решилась приблизиться к камердинеру.
– Джим.
– Да, леди?
Он не смотрел на меня, готовя своё снадобье.
– Это вышло случайно. Я не желала выстрелить в него.
– Хозяин также говорит, – произнёс Джим сквозь зубы, – ранение случайное, как и укол шпагой, и никто не собирался драться из-за вас.
– Джим, я не хотела, чтобы это произошло.
– Зря он последовал за вами. Если женщина не смогла оценить, что мужчина за ней в огонь и в воду бросается, то хоть голым спляши, она не заметит.
– Джим...
– Только не говорите, что неверно изъясняюсь. Будто бы я эти прятки ваши с самого начала не наблюдал. А все с той ведьмы началось. Неужто не знала, что к себе человека не привяжешь, он тебе не собака на цепи сидеть. А у хозяина характер такой... Неправ он был, когда вас выбрал, но только и вы не особо сопротивлялись. Зато потом... Он в эту реку бросился, воспаление сильнейшее подхватил. Я думал, не выходим, да только поправился с Божьей помощью и нашими молитвами.
Только в себя пришёл и сразу за вами кинулся в монастырь этот треклятый. А лишь понял, какую обиду вам нанесли, и мстить пошёл. Ведь за вас дрался. А эти под дурманом на него кидались со шпагами. Гвардейцев-то меньше числом оказалось, и времени не было больше солдат собрать, ещё и девчонку вытащить спешили.
С несколькими разом бился, на ранения свои и внимания не обратил, и душу невинную спас, да не одну. Скольких ещё могли эти душегубы на свой алтарь положить, если б граф не вмешался? Вот небеса и сжалились, избавили его от злобной ведьмы. Нашла она свою погибель, и на то Божья воля, но вы... вы его в убийцы записали. Это после всего, что он для вас сделал? Коли он убить мог, так сразу после замужества и удавил бы жену, не шибко раздумывая. Граф её с тех кольев снимал, а руки дрожали. Что же он, по-вашему, бесчувственный? Вам охи-ахи подавай, признания на коленях? Чего ещё нужно? Я бы вас в том сарае бросил, где вы на него пистолет наставили, но точно бы в жёны не взял.
Теперь бродите как неприкаянная... ушли бы с глаз долой, не бередили сердце. По вашей вине на всю жизнь хромым останется, ловкости прежней уж не вернуть. Не безгрешен хозяин, что тут скажешь, и небо жестоко его за грехи покарало, да только я с графом до последнего вздоха останусь, потому как добро помнить умею, и как он мне жизнь спас, не забуду.
Слуга отвернулся и замолчал, а я едва сдерживала слезы. Бросилась к двери и убежала, пока не разрыдалась прямо у него на глазах.
Дни шли. Для меня монотонность будней разбавляли незначительные события вроде коротких прогулок, общения с компаньонкой и чтения. А ещё я поняла, что не беременна, и даже не знала, радоваться этому факту или нет.
Ввиду траура все праздники были отменены, даже тридцатилетие графа ознаменовалось тихим семейным ужином. Гости не скупились на подарки, и все соседи также отметили Джаральда своим вниманием, хотя приёма не состоялось. За ужином хозяин всех благодарил, был невероятно остроумен и умудрился создать такую атмосферу, что впервые за много дней даже я не чувствовала прежней тягостной тоски и уныния. Смеялась над его шутками, над подначиванием особо близких друзей, которые приехали специально ради юбилея, и ответами собеседников.
В этот раз я не стала приносить ему подарок сама, а оставила в огромной груде разноцветных коробок, сложенных в графской гостиной. Я выбрала самую ценную для меня вещь – дневник отца, его записки о путешествиях, которые он совершал в молодости. Была уверена, что этот дар Джаральд оценит, ведь он, как и я, любил много читать.
Ещё я завела себе привычку каждое утро писать графу короткие записки с небольшими пожеланиями на предстоящий день и всякий раз вкладывала в конверт какую-нибудь мелочь: платок с вышитыми мной инициалами Д.Р., засушенную веточку персика из оранжереи с уже налившимися почками, интересную фразу из занимательной книги, выписанную и красиво оформленную на отдельном листочке. Со стороны это могло показаться глупым, но таким образом я общалась с ним и в какой-то мере избавлялась от собственного одиночества. Граф, конечно, мог и выбрасывать эти конверты, не открывая, но я надеялась, что все же открывает.
После праздника гости покинули замок, осталось только несколько дальних родственников, в основном, пожилых, решивших переждать в замке раннюю весну, а также моя компаньонка.
Джаральд встал на ноги и вернулся к своим делам. Ходил по замку с моей тростью и практически не хромал (даже не знаю, чего ему стоило каждый раз превозмогать боль), отдавал приказания, ездил верхом по своим владениям, но, конечно же, не приглашал меня составить ему компанию. Я обычно каталась ранним утром по огромному парку, дорожки которого были расчищены, и с вершины холма наблюдала за всадником, объезжающим обширные территории.
Спустя пару дней услышала от горничной, что Джаральд собирается возобновить свои тренировки, и следующим утром спустилась к тренировочному залу и незаметно наблюдала, опасаясь, как бы граф не нанёс себе ещё больший вред.
Он тренировался один. Я смотрела, как Джаральд скинул жилет и остался в рубашке, прислонил трость к стене и взял в руки шпагу. Он встал в стойку напротив деревянного манекена, отступил и сделал выпад. Его лицо исказилось от боли, граф громко выдохнул и оперся ладонью о неподвижного противника. Откинул назад голову, прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Потом повторил выпад, оступился и едва не упал. Вновь ухватился за манекена, устоял на ногах, размахнулся и со всей силы вогнал в дерево шпагу. Лезвие скользнуло по поверхности, прочерчивая глубокую борозду, но от сильного давления кончик сломался. Джаральд отшвырнул шпагу в сторону и молча прислонился лбом к покалеченному дереву.
Я очень тихо отошла от дверной щели и направилась обратно в комнату. В такие секунды я чувствовала его боль как свою, страдала также сильно, как он, но ничем не могла помочь.
Немного позже, вечером того же дня, мне доставили записку от супруга с требованием спуститься в кабинет. Сердце сразу заколотилось от нехорошего предчувствия, я поняла, что пришло время платить за собственную ошибку.
Я сошла вниз по старой лестнице, а когда приблизилась к кабинету, то замерла, не решаясь войти. Поднимала сжатую в кулак руку и снова опускала. В конце концов, набралась храбрости и постучала.
– Входи.
Джаральд ждал меня. Я вошла и остановилась у стены.
– Подойди.
Приказы звучали отрывисто, как если бы он с трудом сдерживал себя. С какими эмоциями он сейчас боролся? Гнев, разочарование, крушение надежд? А, возможно, осознание себя калекой?
Я понимала, что с его упорством он не прекратит бороться до последнего, пытаясь хотя бы частично возвратить себе былую форму, но только сегодня Джаральд очень ясно осознал, что прежняя ловкость не вернётся, и он обречён терпеть боль.
Я сделала несколько шагов к нему и замерла, увидев на столе плеть. На лакированной рукояти плясали блики зажжённых свечей, длинная кожаная лента свернулась чёрной змеёй. Странный распушенный кончик выглядел как-то нелепо на фоне довольно зловещей картины, зловещей лично для меня.
Я не могла оторвать глаз от опасного предмета, а граф проследил за моим взглядом и медленно пробежался по рукояти кончиками пальцев.
– Я все думал, Розалинда, зачем женился на тебе, почему не отпустил. Никогда в жизни не испытывал подобного презрения к женщине, никого ещё не ненавидел так сильно. Одного не могу понять, почему не удаётся выкинуть тебя из головы?
Ни обвинения, ни угрозы, простая констатация факта.
– Ты решил исполнить своё обещание? – мой голос был негромким, но каждое слово раздавалось отчётливо в повисшей тишине.
– Я задал тебе вопрос.
– Я не могу ответить на него, только ты сам. Если позвал за тем, чтобы наказать, то я готова. Ты обещал высечь меня, когда снова предам, так давай, сдержи слово. Может, после этого нам обоим станет легче? Совесть перестанет терзать меня, а твой гнев не будет больше разъедать душу?
Он пристально посмотрел мне в глаза, а потом бросил коротко:
– Раздевайся.
Медленно завела руки за спину, цепляя пальцами кончики шнуровки, потянула их, распуская тонкие ленты, опустила вниз лиф, полагая, что обнажить спину будет достаточно.
– Снимай всё.
Он пристально следил за моими движениями, когда я один за другим снимала все детали туалета, терпеливо ждал, пока не осталась в одной нижней рубашке.
– Я сказал, всё.
Стянула рубашку через голову и бросила на пол.
– Теперь иди сюда.
Приблизилась и встала перед ним, повернувшись спиной и схватившись руками за край столешницы. Ощутила, как его пальцы коснулись моих волос, вытаскивая тонкие шпильки. Причёска распалась, тяжёлая блестящая масса упала до самой талии, укрыв мою спину. Он захватил волосы в кулак и перекинул через плечо. Я склонила голову, слушая и считая про себя его шаги, пока он отступал назад. Замерла, приготовившись, но все же вздрогнула, когда услышала тихий свист, а тонкая лента коснулась моего бедра.
Я ожидала вспышки боли, режущей, жгучей, слепящей, но не ощутила таковой. Катрин наказывала меня плетями не раз. Я очень хорошо помнила, как вгрызаются в плоть, разрывая её, тонкие хлёсткие ленты. Жёсткие и безжалостные кровопийцы. С каждым ударом кричать хочется все громче, а ты сжимаешь зубы, всхлипываешь почти неслышно, чтобы не разозлить палача сильнее.
Да, мне было с чем сравнить, и я не смогла сдержать удивление. Ощущения казались приглушенными и не такими болезненными, они заставляли вздрагивать, но не сжиматься, дергаясь от каждого нового удара. Слегка повернув голову, я увидела смазанное движение, и тонкая слишком мягкая для плётки кожа обвилась вокруг второго бедра. Гибкое требовательное прикосновение, несущее с собой предупреждение и дарящее чувство безысходности. Не моей, чужой. Безысходности человека, которого терзает жестокая боль, и он не знает, куда излить её, и ищет способы избавиться, выплеснуть наружу, но не находит.
Я была виновата и готова понести наказание. Надеялась, если он откроет эмоциям дорогу, то наконец перешагнет через то, что медленно разъедало его изнутри. Но Джаральд вновь удивил.
Страшную вещь он держал в своих руках. Наверное, поверни он иначе ладонь или сделай замах посильнее, и кожу обожгло бы болезненное пламя, но касания приходились плашмя, и даже кончик плети не жалил, а словно проглаживал. Удивительные мучительно-бережные прикосновения, какая-то виртуозная игра по моему телу. И к каждому «обласканному» участку приливала кровь, и это место начинало гореть и покалывать, рождая странное предвкушение в груди. Наказание или искушение? Разве может плеть приносить иные ощущения кроме боли?
Оказывается, может. Может, когда вот так и дерзко, и нежно проходит по плечам, лопаткам и спускается к ягодицам. Граф коснулся округлых полушарий, и дрожь пробежала по всему телу. Я ощутила, как раскрасились ярким румянцем чувствительные места, кровь забурлила, зажигая тело непонятным томлением. И жар уже разливался внутри, и мышцы зудели как после долгой скачки.
Я совсем растерялась. Это было не то, чего ждала и к чему давно приготовилась в душе. Хотела получить освобождение от своей вины и избавить его от злости, но испытала нечто иное и настолько непривычное, что мысли смешались в голове, и я не сразу расслышала другой его приказ.
– Заведи руки за спину.
Медленно свела запястья. Тихий свист разорвал воздух, и гибкая чёрная змея скрепила мои руки тугой петлёй.
– Повернись.
Развернулась, подняла на него глаза, а отпущенная рукоять упала вниз и повисла над полом, раскачиваясь на длинном кожаном ремне.
– Ложись на стол и разведи ноги.
Краска прилила к моим щекам, дыхание судорожно вырывалось из приоткрывшихся губ. Слишком давно он не касался меня и до последнего не верилось, что он сделает это сейчас таким вот странным способом.
Он шагнул ко мне, и я подалась назад и легла на стол, подчинившись приказу.
– Шире.
Я отвернула голову в сторону, потому что стыдно было смотреть на него, а Джаральд наклонился и ухватил рукоять. Слегка натянул кожаную ленту, обвёл деревянным кончиком мой живот, поднялся выше, дразня грудь, а когда я зажмурилась, лихорадочно вдыхая сухой, режущий горло воздух, граф склонился ещё ниже и лизнул сосок. Внизу живота сладко заныло, а Джаральд припал к груди губами, и пока я терялась в совершенно противоречивых ощущениях, он завёл плеть мне за шею так, что тонкий кожаный ремень натянулся, упираясь в чувствительную точку. Я ахнула, а граф ловким движением просунул рукоятку в образовавшуюся на шее петлю и затянул узелок.
Теперь руки были связаны за спиной, я лежала на столе, плеть проходила между широко разведённых ног, прижимая нежную вершинку, а петля на шее получилась широкой, закреплённой узелком. При каждом натяжении он немного сдвигался ближе к шее, и лента вдавливалась между ног, сжимая напряжённый бугорок. Я тотчас постаралась выровнять дыхание и лежать не шевелясь.
Джаральд окинул меня жаждущим, голодным взглядом и отстранился. Послышался звон брошенных на пол запонок и шорох одежды. Я не могла поднять голову, иначе бы затянула петлю. Приходилось полагаться на слух и ощущения, предугадывая его дальнейшие действия. Я почувствовала как длинные пальцы немного поправили кожаную полоску, открывая узкий влажный вход. К нему тотчас же прижалась головка набухшего органа. Тёмное как ночь вожделение, пред чьим зовом невозможно устоять, заставило гулко сглотнуть в предвкушении.
Жажда по нему, его телу, его прикосновениям и этому обжигающему пламени, в котором сгорала дотла, овладела мной с той же силой, с какой владеет сумасшедшим навязчивое желание к совершению немыслимых, бесстыдных поступков, и пред тем как претворить их, он сгорает в горячечном нетерпении. Вот и я ждала, и нетерпение все возрастало, пока Джаральд медлил. А потом я выгнулась, позабыв про свои путы, когда граф резко вошёл на всю глубину, и выдохнула со стоном, а плеть врезалась в нежную плоть и узелок сдвинулся вверх, затягивая петлю. Я тотчас же замерла и выпрямилась, слегка ослабив натяжение, закусила губы, чтобы не стонать, и задышала быстро, лихорадочно, прерывисто.
– Смотри на меня.
Послушалась и повернула голову, поймав его взгляд, и едва снова не закрыла глаза, ощутив следующий толчок. Он смотрел прямо, не позволяя избежать проникающего в самое сердце требовательного взора, и двигался во мне быстро, резко, каждый раз натягивая движениями плётку так, что она массировала ставший очень чувствительным бугорок. Твёрдый набухший орган раздвигал меня, наполнял, и хотелось кричать, но я боялась издать хоть звук. Какой же неутолимой была сейчас моя жажда из смеси стыда и желания, и каждое движение я воспринимала как капельку драгоценной воды для путника в жаркий зной. В этой страстной мгле все тонуло и терялось, и я падала в пропасть без дна.
Видела, как потемнели глаза Джаральда, как бурно он задышал, и хотела поймать тот момент, когда он дойдёт до самой вершины, увидеть этот краткий миг моей власти и его удовольствия от обладания моим телом, и не успела. Короткая слепящая вспышка от натёртой пульсирующей точки, а следом ослепительный взрыв там, в глубине, где двигался его орган, и два оргазма подряд вырвали меня из сдерживающих оков, и я не выдержала, закричала громко, сама затягивая петлю на своей шее, забилась, чувствуя, как туго она обнимает горло.
Его пальцы тотчас же проникли между плёткой и кожей, а другая ладонь быстро ослабила узел и протолкнула рукоять, освобождая шею и позволяя глотнуть спасительного кислорода. Я хрипло задышала, а его губы накрыли мой рот, пальцы сжимали и ласкали ставшие до боли чувствительными ягодицы, поднимая бедра выше, прижимая до самого тесного предела, близко-близко, пока он не получил разрядки и не вздрогнул, изливаясь внутрь горячей тягучей жидкостью, обжёгшей все внутренности. Джаральд придавил к столу своим телом, глухой стон мешался с моим хриплым дыханием. Там, где наша обнажённая кожа касалась друг друга, побежали мелкие мурашки.
Блаженством дышала каждая клеточка, тепло пробегало быстрыми импульсами до кончиков пальцев. Связанные руки занемели, но эта боль почти не замечалась мной. На лице графа мука мешалась с удовольствием, вероятно, покалеченная нога разболелась ещё сильнее. Он обхватил меня ладонями за щёки, привлекая ближе, всматриваясь в глаза, ловя подёрнутый страстной поволокой взгляд, словно искал какой-то ответ, не мог найти и мучился от разочарования.
Чего он хотел от меня? Может, присмотрись я внимательней, сумей собрать остатки мыслей и сложить в общую картину, отыскала бы ключ к загадке, но понять было невозможно, невозможно после того, как снова почувствовала его так близко. Эйфория накатывала бурными волнами, мешала думать, мешала замечать. Странные искры в синих глазах вспыхнули ярче и погасли. Он медленно, словно нехотя отстранился, попутно распуская петлю на моих запястьях.
– Одевайся.
Я сползла со стола, склонилась к груде одежды на полу, а он вдруг подцепил деревянной рукоятью панталоны и отбросил их в сторону.
– Это ты не будешь носить.
