Текст книги "Живи ярко! (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Думаю, такому сорту людей наплевать на душевный покой окружающих. Надеюсь, ты не пострадаешь из-за своей святой простоты, дорогой, – меня гладят по щеке и целуют в плечо. – Попроси… пусть поможет тебе побриться.

– Сам могу! – улыбаюсь, понимая, чем закончится подобная процедура.

Провожаю маму, а сам набираю голосовым поиском:

– Яр, домой!

– Вот спасибо, а то яйца звенят у обоих. Вражеские войска покинули территорию?

– Да.

– Чай грей!

– Как скажешь.

Картину осязаю: Яр почти сидит задницей на батарее, рядом разлёгся Арчи, и два осуждающих взгляда, голубой и… сильно голубой, пилят меня на кусочки. Мороз по коже, хоть и спиной. Слышу забористый хлебок кипяточного чая из кружки и невольно вздрагиваю:

– Яр, не начинай.

– И не думал. Зато теперь отчётливо вижу, как ты относишься к моей репродуктивной системе, фюрер.

– Поумнел под действием холодных температур? Яр, ты сам это противостояние начал, зачем усугублять?

– Это так сейчас культурно матерятся? – в подсевшем голосе звенит ирония. – Нее, я по старинке привык, без приставок «усу».

– А если серьёзно, ты же ко мне не привязан, с Арчи погулял, помоги побриться и… не трать на меня выходные, – зачем-то краснею, потому что вполне ожидаемо позади меня раздаётся:

– Побриться… где? – да я почти вижу, как этот маньяк облизывается не хуже хаски.

– Ну не там, Яр, где у тебя встало!

– Да давай, – издевается, гад, и даже не скрывает этого. – Будешь гладенький. Прям как я.

– Я и так не страдаю излишней волосатостью. Или тебя что-то не устраивает? – выставляю руку вперед за секунду, как он подходит, и упираюсь ею ему в грудь, удерживая на расстоянии.

– А по тому, где вчера был мой язык, ты еще не понял?..

– Лучше бы ты молчал, – качаю головой, свободной рукой стирая с лица эту информацию. Кажется, в последнее время я слишком много улыбаюсь. Как бы не пришлось плакать.

Брить меня Ярослав решает, толкнув на «горшок», а сам садится на мои колени. Ощутимая тяжесть напоминает, что передо мной не хрупкая барышня, а вполне себе увесистый мужик, которому плевать, что мне не очень удобно.

– Чем будем брить?

– Э…

– Станок где? – Все еще слышу его смех в каждой фразе, но стоит ему нащупать в шкафчике бритву, его эмоциональный фон меняется кардинально, он весь замирает в камень и даже дышать начинает чаще.

– Не умеешь опасной брить? – вполне резонный вопрос, чтобы ответить на который у него уходит несколько минут, такое чувство, что он переживает какой-то момент своей жизни, напрочь выпав из реальности. – Яр? – касаюсь его руки, пальцы оказываются ледяными. – Давай я сам, да?

– Нет, – отпирается скорее по привычке и звенит лезвием, открывая бритву. – Всё нормально.

– Поговорим? – Он снова закрывается, захлопывая дверь своего сознания у меня перед носом, и я ничего не могу сделать, оставаясь растерянным и обескураженным.

– Если у тебя есть лишний рот – то можем поговорить, – отвечает сквозь зубы, быстро размазывая гель для бритья у меня по лицу и шее, запрокидывает мне голову и делает пробное движение по скуле. Долго смотрит, от его взгляда горит кожа, а руки, наоборот, холодеют, словно я к морозилке прижат. Обнимаю его за пояс, поглаживая поясницу, видимо, помогает, потому что он продолжает прерванное, почти ювелирно отрабатывая всю процедуру.

– Расскажи, что случилось? – не прошу, требую, нахватался у него командирского тона.

– Отвали.

– Я же чувствую, что тебе это не нравится.

– Я к бритью равнодушен.

– Тогда дело в бритве?

Я вдохом подавился, когда он меня в натуральном смысле заткнул поцелуем. Целовал, пока у меня искры из глаз не посыпались. Горели губы, чувствительно ныл укус, которым он поставил точку в муке-ласке, и ещё долго не хотелось спрашивать снова, в чём причина. Долго. Минуты две, пока он меня вытирал.

– Расскажи.

Слышу глухой стук. Скорее всего, головой бьётся.

– Мне надо уйти.

– За новой бритвой?

– За впечатлениями. Ты сказал, я свободен. Даю тебе время от меня отдохнуть.

– Я не устал, – каким-то чудом ловлю его силуэт в кромешной тьме и, выставив руку, цепляю за запястье. Всегда бесило, что он не снимает напульсники. Подцепив один и содрав с руки пальцами, касаюсь тонких продолговатых рубцов прямо по венам и резко затихаю.

– Я – устал, – бережно, даже как-то слишком осторожно высвобождает руку, – от себя, – это уже шёпотом, скорее всего, себе, но я слышу, целует меня в висок, всё так же нелогично осторожно, словно навредить боится, и быстро уходит.

Герман

Догадка накатывается нехорошим приливом: когда, немного тормозя, складываю кусочки пазлов, начинаю гнобить себя за «чуткость и дальновидность». Дал в руки Яра опасное лезвие… приставал с расспросами, когда нужно было обнять крепко и выглаживать этот липкий кошмар прошлого с кожи, из мыслей. Нельзя, чтобы человек уставал от себя, а сам сидел, как примороженный, на толчке и даже не остановил. Вспомнился последний поцелуй в висок, такой несвойственно лёгкий и… виноватый.

Не вернётся! Я вскочил, на миг теряя ориентацию в пространстве, добрался до телефона. Вызов! Абонент временно недоступен. Отправляю голосовое с отчаянной просьбой, наговариваю всё и сразу. Пусть лучше меня считает истериком! Под ногами негромко бухает Арчи, присаживаюсь и обнимаю собаку, трусь о шерсть, даю вылизать лицо.

– Он же… вернётся, мальчик? Я такой идиот.

От Автора

Порыв ещё раз попробовать дозвониться погасил в зародыше, это же детский сад. Человек должен иногда оставаться со своими мыслями, тем более, что накануне в его жизни произошли перемены. Герман прикусил губу, вспоминая события ночи. Для него, по крайней мере, это было всплытие со дна, подъём на трудный пятитысячник с углом более пятидесяти пяти градусов и ограниченным числом зацепок, на который они так и не успели взобраться с Андреем. Каган обещал какой-то сюрприз, помимо метеоритного дождя, говорил, что неделей ранее всё подготовил. Этот нелёгкий маршрут знали лишь три человека в клубе, имевшие второй спортивный разряд по альпинизму. Андрей был третьеразрядник. Трёхтысячник, который он выбрал, имел очень крутые осыпающиеся склоны, где страховка была просто необходима, но вид с вершины горы открывался невероятный!

В голове Геры неприятно зазвенело. И дело было не в воспоминаниях о прошлом… Его впервые за три года угнетала тишина; без голоса Яра, его дыхания в шею и беззлобных нагловатых подъёбок оказалось пусто. Герман дал Соколову два часа остыть, пусть даже не простив себя, включить телефон и понять, что его очень ждут назад. Но время шло, и ничего не менялось.

От звонка в дверь мужчина вздрогнул, выдыхая непроизвольно «слава Богу» и бросился в коридор слишком порывисто, скользя носками по полу и хватаясь за знакомые до каждой трещинки стены. В этот раз он насильно заставит Яра взять себе дубликат ключей. Но на его «кто?», произнесенное по привычке, в домофоне прозвучал голос Анны, доброжелательный и спокойный, без резких нот, от этого и казавшийся подозрительным.

Уже впуская женщину в квартиру – воспитание не позволяло поступить иначе, хотя очень хотелось захлопнуть дверь прямо у нее перед носом, желательно погромче, —Туманов осознал, что совершенно потерян, настолько, что будет трудно поддержать даже простой, не обязывающий ни к чему разговор.

– С вами всё в порядке, Гера? – снимая обувь, Анна замешкалась, бросив взгляд на бледного парня. Ожидаемо зарычал Арчи, утробно и агрессивно, что, казалось, от его рыка завибрировали даже стены. – Я собаке вкусняху принесла – зубы поточить, может, сменит гнев на милость. Я ненадолго, литературу заберу, – тараторила она без умолку, словно стараясь своим голосом заглушить враждебный гул. – Ой, у вас на кухне беспорядок. Разрешите приберу – мне не трудно. Гер?

Тонкие ледяные пальцы легли на запястье, Герман встряхнул плечами, отгоняя морок, и пристально посмотрел в лицо гостьи. Анна немного оторопела, даже осторожно повела рукой перед растерянным лицом. Сегодня побритый Герман выглядел моложе своих лет, и невольно притягивали взгляд широко раскрытые коньячные глаза, длинные пушистые ресницы и полные губы с красивой чёткой линией.

– Извините. Анна… Аня… не надо на «вы». Мы одного возраста. Церемонии ни к чему. Чаю хотите?

– Да, подмёрзла, пока сюда бежала. – Женщина – раз, и она впервые за долгое время капнула на запястья любимые духи, долго и мучительно наслаждаясь их ароматом, словно выплывала…

Но это было лишь затишье перед бурей: опасная хищница взяла след и теперь рассматривала беспомощную жертву, наслаждаясь своим преимуществом. Герман не понравился ей с первого взгляда, при виде парня у нее начинали чесаться руки, а вены словно вздувались по всему телу, и становилось физически больно оставаться в стороне, не имея возможности вернуть эту боль ему.

Арчи неотрывно смотрел за ней, уже прошедшей в гостиную и потянувшей Германа за собой. Маленькая, ниже хозяина на голову, она внушала такой панический страх, что пёс скалил зубы и бдил каждое движение, мимолетный жест, готовый кинуться на нее в любой момент.

– Гер, этот парень, который вам помогает… вы хорошо его знаете?

– Яра? Да! – порывисто ответил мужчина. – Аня, не слушайте мою маму и на «ты», пожалуйста.

– Она вас… тебя любит и хочет уберечь от обмана и разочарований.

Туманов покачал головой: какая ерунда и нелепость судить о человеке по первому впечатлению, хотя… глядя на Ярослава, там и со второго взгляда не разберешься, даже если смотреть в упор. Гостья всё ещё сжимала его руку, что стало доставлять ощутимый дискомфорт.

– Откуда у него такие ужасные шрамы, он говорил? – спросила женщина, пристально рассматривая дипломы и награды, полученные в клубе, этот человек серьёзно относился к своему увлечению. – Они выглядят просто отвратительно…

– Ань, не думаю, что это наше дело, извини.

Стало неприятно от понимания, что она видит недостатки Яра, а Герман, даже если бы мог объяснить, что ценит мужчину таким, вне зависимости от внешности, увидеть его не мог.

– Ой, это ты меня извини! Кстати, мой любимый человек очень хотел завести собаку как у тебя, но не успел… – ее голос омертвел и стал больше походить на воронье карканье.

– Он, наверное, попал в аварию… Кто знает, может, он даже был виновником аварии…

– Аня, о чём ты?! Давай не будем строить предположения. Я… сейчас кое-что запланировал, поэтому… попьём чай в другой раз? Я даже пирожных куплю. А пока, извини, ты не могла бы уйти? – ни к месту дрогнул голос и задрожали руки, стены начали сжиматься в кольцо и давить.

– Конечно, я же сама не собиралась задерживаться! – Анна подцепила пакет с книгами, легко соглашаясь.

– А на кухне, может, всё-таки прибра… – взгляд её остекленел, когда уже разворачиваясь, чтобы уйти, в шкафу за стеклянной дверью она заметила фотографию и пригляделась. В глубине ее черного зрачка зажглась карминово-красным нестерпимая злоба… Ещё живой и счастливый… Андрей, ЕЕ АНДРЕЙ! – обнимающий за плечи Германа…

Анне хватило несколько секунд, чтобы срастить: горы, клуб, увлечение Кагана мужчинами, хаски, авария… Когда она примчалась в больницу, куда привезли трупы и пострадавших, обезумев от горя и ярости, добилась от спасателей и врачей – один ли был Андрей в машине. Ответ выхолодил нутро: с ним в салоне находился молодой человек. Один из эмчеэсников, вроде, указал на залитого кровью парня, метавшегося на каталке в полубреду. Но это точно был Ярослав! На него она направила всю свою жгучую ненависть и жажду мщения, ровно как и на других несправедливо выживших в автобусе. Откуда взялся Герман Туманов?! Почему его не было в списке выживших, который сделал для неё отец?

– Анна, мне неприятно, – мягкий голос мужчины отрезвляет: красивое лицо, солнечная улыбка на губах…

«Яркая, как рассвет!» – услышала она однажды случайно, когда Андрей говорил по телефону. Это явно не могло быть характеристикой бездушного наглого маргинала по имени Ярослав Соколов. Теперь оставалось получить лишь небольшое подтверждение, чтобы больше не допустить досадной ошибки. Анна погладила руку Туманова, борясь с желанием вонзиться в неё ногтями и поглубже:

– Гера, вы же были членом клуба «Каган-Климб»? И хорошо знали Андрея?

Уголок красивого рта слепого дёрнулся, мужчина аккуратно освободил пальцы.

– Ты права. Мы были близкими друзьями и партнёрами по спорту, – сдержанно вежливо ответил Герман и смолк, и напрасно она ждала хоть тени откровения. На лицо хозяина квартиры легла печать настоящей неприкрытой грусти.

Ей больше ничего не оставалось, кроме как, взяв с Геры слово, что он не забудет о приглашении на чай, и у них будет возможность пообщаться, – уйти.

– Вы расскажете мне про горы? Я их так люблю!

Туманов пообещал, чувство самосохранения давно притупилось из-за тревоги и волнений. Яр не перезвонил, а значит, депрессия могла усугубиться чем-то ещё. Он не мог видеть, как рука Анны мучительно ощупывала нож в кармане пуховика, а чёрные глаза резали его не хуже того же лезвия. И шарф, оставленный ею на полке, пропахший насквозь духами, он тоже видеть не мог…

====== Глава Х ======

Ярослав

Выскочил на улицу в чём был, в последний момент тормознув Арчи в коридоре. Пёс радостно схватил поводок, но, получив отказ, расстроился и опустил уши. Когда я стал переживать, что собака обиделась?.. А вообще, последнее время, проводя его чаще с Арчи, вижу, как ему не хватает движения, как он скован в Геровом мире, и, скорее всего, тот чувствует вину за вынужденный собачий дискомфорт. Но сейчас мысли мои были слишком заняты собой. Резко хлопнув дверью, ворвался в морозный день, завёл авто и рванул с места. Куда ехал – да кто бы знал. Дорога всегда помогала отвлечься, не думать ни о чём, а сейчас – всё наоборот: лобовое стекло, казалось, покрыто трещинами, и из него, как из порезов на коже, сочится кровь, застилая обзор. Встав на обочине, взял кофе в ближайшей кофейне. А хотелось надраться. Просто в сопли, чтобы уже выключить соображалку и временно пожить настоящим.

Телефон остался дома, его так и не зарядил, да и звонить особо некому. Душно в салоне, из открытой форточки, наоборот, сквозит, нервозность запредельная, и бесить начинаю даже себя самого. Решаю скатать домой, проверить обстановку.

К моему удивлению, соседи ведут себя смирно, значит, участковый… бывший участковый… смог надавить правильно, жаль только, во вред себе, но тут уже выбор каждого: или совесть, или разум.

Дверь отмываю битый час, и это при том, что знакомая соседка оттирала ее раньше. В квартире жуткая тишина, никто не шаркает носками по ламинату, никто не ходит следом, кусая меня за пятки, и вообще, не хватает Германа. Долго обдумываю эту мысль, чувствуя, как глубоко этот мужик пробрался мне под кожу, и к ужасу понимаю… глубже, чем все до него. Именно это и побуждает вернуться, хотя я все еще не в себе, так и вижу, как острое лезвие гладко скользит по его коже.

– Что с лицом? – спрашиваю в лоб, когда бледный Герман распахивает дверь слишком нервно для привычного своего аристократического поведения. – Мама уехала? Теперь скучаешь?

– Ты где был? – не нравится мне его интонация, и что меня не пускают в квартиру – тоже. Там, между прочим, мои трусы с носками на сушилке сохнут, и мужик мой тоже там – вот он стоит.

– Гулял… к себе смотался, бук захватил. Кино посмотрим.

– Особенно я.

– Блин, – прячу ухмылку в мехе расстегнутой аляски, – уговорил, ты будешь слушать.

– Яр, – отходит в сторону, пропуская наконец-то, ну да, сумку на плече, пакет, ещё и бук – ему не видно, а мне тяжело. – У нас всё нормально?

– Уже нет, – признаюсь честно и принюхиваюсь, такое чувство, что что-то мешает, как этикетка на новой футболке, которую ещё не успел срезать. – Выглядишь потерянным. И… чем воняет?

– Не знаю, – пожимает поникшими плечами, мне его моська грустная всё меньше и меньше нравится. Тянет ко мне руку, ощупывая, и всё, что держу – тоже.

– Запах резкий… приторный… бля, щекотно…

– Ты же ледяной!

– Герман, – раздражение набрасывается голодным хищником, – кто приходил?! Воняет… бля… – сильнее втягиваю воздух и поднимаю голову, едва не выронив бук, сумку Герман с меня сам стянул. – Ты баб водил, пока меня не было? – звучит слишком резко, и Герман это чувствует, делая шаг назад.

– Ну да, как только ты вышел, сразу и привел, чтобы перепихнуться по-быстрому – зачем терять время?

– Тогда что это? – показываю на шарф, брать его в руки не хочется, отталкивает и всё.

– Не вижу.

– Подойди, посмотри!

– Да? А поможет?..

– Тьфу, забыл, – отмахиваюсь, он ухмыляется, но быстро берёт себя в руки. – Шарф женский. Кто приходил?

– Мамина подруга.

– И на кой чёрт она тут была нужна?

– Книги передал.

– Библиотекарем подрабатываешь?

– Нет, мама попросила.

– А мышьяк мне передать мама не попросила?

– Нет. Сказала, сам найдёшь …

– Ты мне поговори ещё. Чтобы без меня дома никого не было, уяснил?

– А если мне приспичит…

– Фюрер, не провоцируй! Если тебе приспичит – у тебя есть я. Хочешь – в магазин схожу, хочешь – спинку потру, хочешь – выебу…

– Хочу. Чтобы спинку потёр, – улыбка наконец-то коснулась уголков губ.

– Пиздец тебе… фю… – договорить не успеваю, моё дыхание поймано его ртом, а шея слегка сжата ладонью. Целует глубоко… отчаянно, словно исскучавшись за какие-то пару часов и надумав хрен знает что.

– Я обычные станки купил… пока тебя ждал… – шёпот в губы, движение пальцев по горлу, – и зубную щётку, хватит пальцем чистить.

– Я тебя выпорю, – выдыхаю с жаром и уже по-извращенски представляю красные следы от ладони на белой поджимающейся заднице, при том, что Герка перекинут через моё колено. Сглотнул. Обнимаю резко, импульсивно отбираю поцелуй: без очков мой препод до безобразия молод и визуально неопытен… а на деле… Вспоминаю стоны в подушку и прогиб длинной спины, хочется картинку быстренько воплотить в жизнь, но уже по трезвости… остро запечатлеть все ощущения. Гера, воспользовавшись моей подзависшей программой, успел выцарапаться из рук и топает на кухню. Догоняю спотыкаясь, под ногами вьётся счастливый Арчи, как щенок себя ведёт, тоже скучает по семье и бытовому движению – насмотрелся, видимо, на хозяйские депрессии, не имея возможности помочь.

Гера оборачивается.

– Ужинать будешь?

– А ты на мне хотел сэкономить? Может, пиццу закажем?

– Это вредная пища!

– Ага, а колой чистят карбюраторы!

– Ну ведь всё знаешь, а каку в рот тянешь, как тинейджер.

– Так… может… я в рот… кое-что другое возь… – мне неожиданно метко затыкают балабольник под блуждающую по губам улыбку, которая для меня как лекарственная доза, уже на генном уровне необходима.

Но птица обломинго летает низко и всех достает своим клювом.

– Я не понял, откуда продукты?.. – прикинул, обдумал, пришел к выводу, что Некто умудрился своими силами сходить до магазина и прийти обратно. Без разрешения. Без присмотра.

– Эммм… а что? – загадочно интересуется, вставая за спиной Арчи и держа его за ошейник.

– Ещё раз узнаю, что без меня шлялся – уволюсь.

– Яр, это несерьёзно.

– Несерьёзно подвергать себя опасности, когда можно не подвергать!

– Как-то же я жил всё это время без тебя…

– Хочешь повторить? – руки складываю на груди крестом, сам чувствую, как рожа краснеет.

– Нет, – виновато опускает глаза, а по закушенной губе и хмурому выражению лица вижу – вмазал бы мне вон той сковородой, из которой вкусно пахнет, прямо с размаху. И чего терпит? Я бы сам себя терпеть не стал. – И мог бы не орать каждый раз.

– Я не ору, – через силу приглушаю звук, – я эмоционально выражаю свою точку зрения. И лучше заткнись, я и так понял, куда ты хочешь эту самую точку зрения мне порекомендовать засунуть.

– Истеричка, – подводит итог.

– Суицидник, – не без улыбки.

Вечер растягивается неприлично длинно. Герман без конца трындит по телефону то с матерью, то с каким-то мужиком, который мне уже не нравится. Вроде – старый знакомый, но особой радости от звонка я не заметил, а отобрать трубку мне не дал Арчи, его на меня фюрер, зараза, натравил. Стыдно признать, но мне не хватает его внимания. Вообще кажется противоестественным, что он чем-то занят, кроме меня. Ярослав, у тебя едет со скрипом крыша и останавливаться не торопится.

– Может, ты уже прижмёшь свою задницу и перестанешь мельтешить?! – рявкаю, не выдержав, вздрагивая в очередной раз, видя, как Герман с грацией танка прёт прямо в стену, но в последний момент останавливается и меняет направление. – И расскажешь, что случилось?

– Ничего, – круто разворачивается и всё-таки задевает плечом косяк, глухо ругается и растирает пострадавшую конечность.

– Да? Именно поэтому ты колесишь по квартире… Ёб твою мать, сядь уже… стена, Гера! – подрываюсь на ноги и ловлю его возле той самой стены, дергая к себе. – Что за мудло испортило тебе настроение вместо меня?

– Ты не портишь мне настроение. Наоборот… ты не можешь рядом со мной просто стоять и не пытаться меня раздеть, да? – сам не заметил, как руки ему под рубашку засунул и к животу прижал.

– Нет. У меня на тебя стояк круглосуточный. Но это… не знаю, само получается.

– Тогда почему не даёшь трогать тебя?

– Фюрер, ты тему не меняй. Что случилось? На тебе лица нет…

Герман

Я понимаю, что должен рассказать, хотя бы из соображения выговориться и услышать мнение человека «не в теме». Но если начну изливать свои тревожные думки, придётся поведать, что звонил мой… бывший и не самый удачный парень. Иван. Ван. Вано. Грациозный гибкий хищник, который отчётливо знал, на какие точки надавить, чтобы потом с нежностью садиста слизать слёзы и кровь. Мне такие отношения казались нечестными. Боль и эгоизм в постели и быту терпел сколько мог: Ван умел извиняться и изредка быть нежным настолько, что крышу срывало. Я был неразборчивым, у меня партнёров раз-два и обчёлся. Ване попытался поверить, у нас с ним было общее увлечение, и опять же, он сам магнитом притянулся, считав желание с моих распахнутых глаз, применив верный пин-код. Мне было стыдно искать актива, Ван понял и не оставил мне особого выбора. Кроме того, это был мой тип – не переношу подсушенных «качков» в буграх мышц и венах, извилистыми ветками-реками проступающими под кожей. Эти слишком берегут своё тело и даже рыбок не заводят, потому что жрать и надувать себя нужно по строгому графику. В погоне за титулами на такого будет пахать вся семья: жена, папа, мама, гастроэнтеролог и диетолог. По телеку – только бодибилдинг, а протеин хоть и потребляется без меры, в конечном счёте, в стратегически важном месте заканчивается. Поэтому и детей всё нет и нет, а красавица-жена носится втихаря по суперплатным репродуктологам-гинекологам и лечится от несуществующего бесплодия. И папиков я не признавал, хотя лапы к заднице тянули, интеллигентно картавя: «Гегман, мальчик мой, вы должны выбигать пгавильных друзей!»

Вано подошёл и взял, и всё было бы довольно сносно, если бы не бешеный темперамент и садистские наклонности. Любил наступить ногой на горло или прижать что-то острое, чтобы от каждого сладкого толчка глубже впивалось и заходило под кожу. Потом ударить резко и в лицо, разбив нос, только из-за того, что смахнул магнезию со щеки и спины новенького климбера. Это стало точкой невозврата: отношения заболели неизлечимой болезнью. Прощение было унизительно вымолено при условии, что мы разъезжаемся и пробуем встречаться, но я начал динамить, бесконтрольно вздрагивать и отшатываться. Иван злился, грубо хватал при любом удобном случае. Мы сцепились перед ответственным подъёмом, когда вели большую группу новичков-любителей. Я довольно крупный и физически сильный человек, хоть Яр делает вид, что этого не замечает, поэтому Ван получил хорошо. За дракой нас застал Каган, растащил, встряхивая и выразительно глядя именно на Ивана. Ни для кого не секрет, что Ван стоял у истоков клуба, чуть ли не вторым в него вступил, когда тот открылся, был правой рукой Андрея, опытным климбером и рвался в совладельцы всеми правдами и неправдами. Вспоминать не хотелось, как поднимающиеся за Ваном в связке люди оборвались и чудом не искалечились, хотя и пострадали.

Я сижу напротив Ярослава и, опуская совсем интимные подробности, медленно проговариваю всё это. Слышу дыхание, ритм которого поменялся уже раза четыре…

Андрей с позором и скандалом уволил заместителя, не посмотрев на опыт и выслугу. Я до сих пор не знаю, связывало ли Кагана и Ваню что-то большее. Но Андрей бы себя трахать не дал, даже под страхом кастрации. А предположить, что мой бывший подставил кому-то зад, тоже было из области фантастики. В конечном итоге я сошёлся с Андреем, и через год он мне предложил стать совладельцем клуба с равными правами и обязанностями. Честно скажу, растерялся, как на первом экзамене. Помню, сказал, что подумаю, а Каган радостно заявил, что все бумаги подготовит. Больше мы к этому вопросу не возвращались… Андрей погиб. А Иван позвонил спустя три месяца с просьбой пересечься на «просто поговорить о жизни».

Вот жопой вижу «ласковую» улыбку моего нынешнего, от его ауры прикурить можно.

– Ну? – выдаёт с нажимом и даже мне минералки приносит, чувствуя, что у меня губы и горло пересохли. Пью медленно, оттягивая продолжение, стакан отбирают где-то на грани вежливости, милостиво не выстеклив передние зубы.

– Ну?

Рассказываю об этой напряженной встрече, опуская про настойчивые ухаживания Вани, попытки затащить меня в гостиницу. О его клятвах, что будет рядом и окружит заботой… пока из-за моей несгибаемости ядом на асфальт не плеснул истинный мотив якобы возвращения. Андрей оставил какую-то бумагу, завещание, об этом Ване сообщил адвокат Кагана, нотариус подтвердил, но сказал, что сам документ с фамилией счастливца хранился у Андрея, непосредственного владельца раскрученного клуба. Зная, что я живу с Каганом, Иван предположил, будто я знаю о завещании и где оно. И естественно, мне не поверил, когда я заявил обратное. Ласковые слова тут же закончились, а в меня вцепились знакомые грубые руки, только уже с форой.

– Хочешь сказать, один из твоих бывших кинул второго на бабки или интерес, а тот решил отыграться на тебе?.. – Яр дышит слишком тихо для своего взвинченного состояния, это и пугает. – Не до хрена ли на тебя одного бывших?

– Тебя волнует только это?

– Меня волнует твоё участие в этой истории, которое может боком выйти. Плохое предчувствие…

– Я ни на что не претендовал, Яр, и в дележе не участвовал. Зачем слепому клуб?

– Не прикидывайся святой невинностью при таком-то имени! – фыркает и садится напротив на корты. – Зачем клуб? А туристы, а занятия? Инструкторов полно, которым, помимо удовольствия, охота за любимое дело бабло получать. Клуб сейчас функционирует?

– Конечно.

– А кто там рулит?

– Друг Андрея, очень хороший человек, Артемий Щитков, кмс. Он меня всегда на встречи приглашает, на дни рождения.

– А ты Ваню не можешь отправить к этому хорошему человеку? Пусть они сами перетирают ситуацию, раз ты не в курсах.

Жму плечами: Иван не мог не сходить к Щиткову. Тот на правах действующего зама мог фигой у носа покрутить и сказать: неси документ, будем разбираться, а я пока продолжаю дело Андрея, развивая скалолазание как роскошный вид спорта. Ваня хотел этот клуб, он в него душу вкладывал и подогревал вполне здоровые амбиции. Что произошло между ним и Каганом, было ли дело во мне или в роковой ошибке Вани на подъёме – тайну унёс с собой Андрей, забыв меня посвятить.

Яр встаёт и меня тянет подняться.

– Короче, с бывшим больше не общаешься: на «нет» печать не поставишь. Пусть доки сам ищет без тебя. Ясно?

– Ясно.

– Если ему будет непонятна схема – с ним пообщаюсь я.

– Кто бы тебе это позволил? – шепчу с досадой, меня обнимают, покусывая сзади в шею.

– А ты попробуй запрети…

– Кстати… скоро у Андрея юбилей. А клуб он основал в свой день рождения. Ну, захотел так человек, имел право.

– И? Мы не поедем? – говорит на выдохе резко и в таком приказном тоне, что меня передёргивает.

– Правильно, МЫ не поедем, а я – да.

– И здоровья хватит? – звон стали, и объятия Яра опадают вдоль моего тела. Сразу становится холодно и одиноко, и на губах горчит, и грудь сжимается, воздух из лёгких толчками, а на возвратку никак – от этого начинаю задыхаться.

– Не веди себя как… Ван.

– А ты не тупи. Я, в отличие от тебя, вижу неприятности и стараюсь от них беречь твою задницу. Мало тебе предприимчивых студентов?

– Считаешь, что вытащишь мою задницу из любой задницы? – меня подрывает изнутри знакомый протест и обида… даже не обида – досада. – Ошибаешься. И сильно. Я могу и сам. Научился.

– Так, блядь, и гора с плеч! – отходит на шаг и разжимает руки. – Живи как знаешь! А я пошёл. Возить буду по-прежнему, Герман, без сбоев расписания. Если тебе важнее доказать всему миру, что ты супергерой, чем включить мозги. Я из-за этого тратить свои нервы не буду. Тебе не пятнадцать, и мне давно тоже, отвечай за свои решения.

Ярослав

– Куда ты собрался? – его голос останавливает меня уже в коридоре. Просчитываю в уме, все ли сделал: прибрался, есть приготовил (тут, простите, кулинария не мое, поэтому картошки пожарил), пса выгулял… Усмехнулся, припомнив, что работаю с Герой уже пару месяцев, а зарплату так ни разу и не получал, но оно и неважно, я изначально за это взялся не ради денег. Рука у Геры зажила, работает ей исправно… да, я подглядывал, но то уж моя натура и никуда ее не денешь.

– Домой. Дел много, – шнурую кроссовки, сверяюсь в уме с расписанием, все вроде бы нормально, но чувство, тяжестью упавшее на грудь, не отпускает.

– У тебя ужасный характер, Яр.

– Знаю, – соглашаюсь, не споря ни единой мыслью. – И принимать меня придется или таким, или не принимать вовсе.

– То есть ты даже не попытаешься найти компромисс? – я слышу в его голосе не печаль, как хотелось бы, а скорее холодную отчужденность, и что напрягаю его своим присутствием – тоже вижу, а все равно не получается просто взять и уйти, хлопнув дверью.

– Не вижу смысла.

– Тогда до завтра, Ярослав.

– Пока, Фю... Герман… как там тебя, забыл отчество.

Уже в подъезде остановился на лестнице, на автомате кивнул Арчи, чтобы брал поводок, а пес по привычке, что везде со мной таскается, выскочил за дверь. На меня впервые в жизни собака посмотрела как на идиота. Пришлось ему идти обратно, недовольно хлопая ушами, скрестись в дверь и ждать, пока откроют. Я слышал, как он, забавно гавкая, ухал на Германа, никак лекцию ему читал, не иначе, тот скупо молчал, спрятавшись за стеклами своих очков.

Домой добирался по пробкам, проклял, как минимум, половину человечества. Уже поставив тачку, вспомнил, что из еды дома только соль, и поплелся по снегу в магазин, утопая ногами в пышных комьях сугробов. Встал, как придурок, посреди дороги, представляя, а как Герман пойдет в магазин один… решил забухать.