Текст книги "Живи ярко! (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Зря так думаешь, – сохраняет маску невозмутимости, а меня за него трясёт и в пот бросает. Злится, как же он злится! Его бы сейчас в койку, и волю рукам дать, а этот в горы тащит. – Давай хоть сегодня. Я размялся, – он проводит рукой по плечам и спине Ваньки и иронично хмыкает, – тебе тоже не помешало бы, а то форму потерял, как бы не подвела.

Всё это время царит абсолютная тишина. Если не считать моего выдавленного шепотом «ебтвоюма-а-а-ать…»

– Я тоже участвую, – свой голос не узнал. Теперь та же реплика про мать пришлась сбоку от шефа. – А что? Возьмёте новичка, раз уж вы все такие нестандартные подобрались.

– Славка, убьёшься, – хрипит шеф и щипает меня за бок. От порыва чувств возвращаю ему тычок, потом вспоминаю, что вроде как на людях так делать нельзя, и виновато улыбаюсь.

– Не встревай! – хрипит Вано.

– Артемий, убери его, мне некогда возиться с новичками, – это уже мой мне мою грубость вернул. Сукан злопамятный!

Герман

В конфликт ввинчивается самый уважаемый и непредвзятый человек на базе, председатель судейской комиссии, член Федерации скалолазания России. Он своим спокойным голосом всех активистов по углам раскидал и напомнил об ответственности и рисках. Думаю, не только мне стыдно стало: надо же как легко я повёлся на уловку Вани. Что с ним происходит? Неужели не только у него планы на клуб, что так форсирует события и напролом прёт? А с завхозом что не так? Кручу головой, едва не выдавая себя, зачем слепому осматриваться. И вот кажется мне, что чьи-то глаза следят за мной пытливо и неотрывно, при этом тревоги не ощущаю. Меня журналист блатует на интервью, тянет за плечи к столу судей. А соревнования продолжаются, и нашими ребятами штурмуются горные участки, какие кому под силу и под характер. Мне по-белому завидно, хочу с ними, а так – сижу за столом судей, и они вдохновенно комментируют, у меня пальцы шевелятся, вспоминая это волшебное ощущение камня… захват… и за шагом шаг… вверх… к небу… к яркому солнцу… за мечтой. Наверное, глупо и счастливо улыбаюсь, наслаждаясь ещё не спавшим напряжением гудящих мышц. Я три года не мог решиться на подъём, хотя тело не расслаблял, гонял до седьмого пота, сохраняя гибкость и растяжку. Собрал ладонью жар со лба, выдохнул, чуть сощурился, пытаясь опять сфокусироваться на ближайшем предмете – ручке на столе. Нет. Я слишком форсирую. Раньше и этих очертаний не имел, стены лбом сшибал. Сейчас могу идти без трости. Хочу, чтобы об этом узнал Он. Обрадуется. Точно. Как подросток. Надеюсь, что расскажу ему однажды, крепко прижав к себе. Моя наступит очередь заботиться и беречь сон. На секунду вернулся в прошлое и снова начал улыбаться. Я сегодня сделал новый шаг, чтобы начать жить ярко…

Ярослав

Ни хера не получается успокоиться. Бегаю от Артемия, как от чумы бубонной. Чего надо? Чувствует, что я вздрючен, и пытается поговорить. А мне только искры не хватает, чтобы «коротнуть». Остановите землю, бля, я сойду, если ещё немного посмотрю на белобрысое чудовище, мозгами ёбнусь и весь мир полюблю. Он стал ещё ярче – как в грёбаных сказках, и самое главное – все на него смотрят, как улыбается, как лицо краем футболки вытирает, бесконтрольно и эротично обнажая светлый торс до сосков. И почему так корёжит Ваню этого, понимаю всем нутром, ведь раньше этот парень под ним… Пах потянуло… Сшибая каких-то пацанят, понёсся на склад в сотый раз, пересчитать сколько осталось «тех железных хреновин» и заодно нервы успокоить, хотя меня сейчас отвлечь способно только извержение нашей чёртовой горы.

Возвращаюсь через столовую, проглотив что-то, даже не почувствовав вкуса и запаха – так, плюхнулось в желудок и лежит камнем. На площадке уже сворачиваются даже самые безумные, уставшие до тёмных кругов под глазами. Артемий почему-то опять Вано за локоть держит, внушает что-то на взводе, то психует, сверкает глазами, в которых сейчас что-то совсем нехорошее бродит, в уксус уже превратилось и выжигает изнутри. Я торможу за их спинами. Если бы не был Иван таким козлом… Высокий, гибкий, тонкокостный хищник с резкими красивыми чертами лица, на бешеного горца похожий – стальной клинок, такой измучит, изрубит, снесёт напором. Но Герман – не раб плоти, как оказалось, ведь манил этот Ваня и не раз, наверное, за три года. Кстати, где фюрер? Отыскиваю знакомую фигуру, от которой моментально дыбом все волоски по телу. Невозмутимо болтает с молодняком у стенда, накладывая длинные пальцы по-всякому на зацепки, демонстрируя хваты – дать бы в эти пальцы… кое-что другое и быстрее. Со стороны, никаких отклонений в его состоянии не вижу, хотя взгляд всё ещё слегка расфокусирован и часто смотрит рассеянно. Ваня наконец-то выдирается от Щиткова:

– Да понял я! – взрыкивает раздражённо и пялит на себя пояс, обвешанный всевозможными приспособами. Как эти маньяки во всём разнообразии карабинов, верёвок и оттяжек, камалотов, закладок не путаются?! Они ж их на ощупь выхватывают – спайдермены, бля. Ваня резко оборачивается, невольно жду ядовитого плевка в лицо, ноздри тонкого прямого носа вздрагивают.

– Чего надо?

– Нет у тебя чего мне надо, и быть не может, – проворчал нехотя, но в руках псих удержал. Артемий через его плечо снова орёт.

– Внимательнее там!

Я уже вопросительно смотрю на шефа, уж больно у Ваньки состояние рабочее, как бы дров не наломал. Горец отмахивается и топает куда-то в задуманном направлении, ожесточённо сплёвывая под ноги.

– Куда вы его послали?

– Сам послался. Я бы, Славик, перепоручил с удовольствием. Да бараном упёрся. Он, конечно, один из лучших, но характер, как у Змея Горыныча. А на этих сборах совсем с катушек слетает.

– Что он делать собрался? – нехорошее предчувствие пинает ногой котлету в желудке.

– Заклады и крюки мастрячить по двум маршрутам для завтрашнего сложного подъема, ну и склон проверить – не повело ли основные плиты. Природа, знаешь ли, своими законами живёт.

Мысленно прокрутил в голове масштабность залёта клуба, если Вано накосячит, сглотнул и нацепил пояс.

– Куда? – мрачно интересуется Артемий, а у самого уже руки в кулаки сжимаются.

– Охранник я или где? Прогуляюсь – прослежу, сам же переживаешь.

– Подерётесь же…

– Не исключено, – мне даже неловко признаваться, как меня человек бесит.

Догоняю Ваню, с наслаждением толкая в спину, отчего мужик чуть вперёд носом не летит. Терпеливо и вполне заслуженно выслушиваю исторически неизвестные факты о моей матери, потом – где территориально он меня видел, в какой компании и позе… позы, кстати, три раза изобретательно менялись.

– Кончай истерить, горец! У тебя своя работа, у меня своя.

– Ты чего за мной следишь?

– А хоть бы и так! Ты себя со стороны видел?

Мы всё-таки набрасываемся друг на друга, только скрывшись из виду. Руки давно чешутся, да и я ему крови немало подпортил. Дерёмся с огоньком, не осторожничая, а срываясь по полной, силы на равных, разве что у меня удар тяжелее, а он более изворотливый. Из травм: мне по горлу прилетело неудачно, что теперь говорить только полушёпотом, а ему – в табло, нос не сломал, но поправил хорошенько, раскрасив рожу красным. Это его и притормозило, пока в себя приходил, дальше… я чувствовал, что опасность уже близко, и кровь стыла в жилах от одного его взгляда.

Потрёпанные доходим до отвесного, вылизанного ветрами склона, последняя плита даже кренится на нас. Гора ждёт своих героев-фанатиков.

Дальше кухня, всегда вызывающая у меня смесь озноба с восхищением. Этот народ ни хрена не боится, словно лазить по вертикали они начали раньше, чем ходить прямо. Движения Вано выверены, хоть и резки, пальцы на поясе словно не оттяжки выбирают, а нащупывают пистолет в кобуре. Ни грамма раздумий, только по-хозяйски окидывает взглядом скалу и, подцепив сумку с крючьями, лезет организовывать точки страховки, проверять имеющиеся, уже вбитые в трещины между камней, выщёлкивать играющие заклады. Я только смотрю, как он начинает удаляться, ловко двигаясь вверх. Что мне оставалось делать? За три месяца много чего усвоил, раз мог запросто снять растерявшегося со скалы – жаль покреститься не успел. Чуть дёргаю за верёвку.

– Какого надо? – орёт Ваня метров с пяти уже, и зрачки его как прикуриватели в авто. – Куда тебя несёт?

– Дополнительная проверка!

Отборный мат сыпется градом мне на башку, начинаю подъём. Честно говоря, на этой скале впервые, она для кмсников-виртуозов, а не для упёртых баранов. А дятел-каменщик всё долбит, и теперь вниз летят мелкие обломки породы, что и рот лишний раз не откроешь и глаза держишь долу, как отрок при крещении. Дополз до первого крюка, подёргал, стукнул молотком, швеллер «запел» – значит вбит на совесть, хоть и с психом. По вискам течёт пот, и сказать, что мне стрёмно – не сказать ничего. Боюсь, от слова «очень». До следующего крюка метра через три тянусь уже порядком нетрезвой рукой, в мыслях, как я буду мстить фюреру за себя любимого, висящего между небом и землёй с мокреющими от стекающего пота трусами.

– Слушай, – зову его в полный голос, чуть задрав голову. – А ты чего вообще от Германа хочешь, а? Нормальный, вроде, мужик…

– Знаю я, какой он мужик! – шипит похлеще кобры и шаркает об склон ногой, намеренно сыпя мне на голову камни. – Во всех подробностях знаю, – слышу сарказм и издёвку, с пошловатым привкусом, передёргивает неосознанно, но так, что обратно уже расслабиться не выходит, – строит только из себя не пойми что. Знал бы своё место, проблем бы не имел.

– Ты, что ли, его проблема?.. – выходит не менее доброжелательно. Ползти прекращаю, и так высоко – падать больно будет. Вспоминаю, что успел прищёлкнуться и закрепиться, но представьте себе падение мешка с костями на верёвке.

– Я – её решение. А вот ты мне конкретно мешаешь… – останавливается тоже и тянется к ремню. – Горы, Славик, опасная штука, никогда не знаешь что может произойти, – щёлкает карабином и вынимает нож, а я удар сердца пропускаю. – Теперь всё будет проще. Герман сам ко мне придёт, когда идти будет больше некуда. Ну, а я уж по доброте душевной обогрею. Тебя только жалко, молодой совсем, мог бы жить и жить… Кстати, чтобы немного утешить, скажу: это любимая гора Германии и самый памятный склон. Он его только на нижней страховке одолел, а потом в аварию попал.

Говоря всё это, Ваня ловко, как кошак, залезает на каменный козырёк, сидя на кортах, пристально смотрит на меня, медленно водя лезвием по верёвке, перетирая, а не рассекая, чтобы следы замести. Мне бы зажмуриться и проснуться, так нет же реал, мать его: вжался в скалу, руками нащупав два удобных камня, ногой в аккурат попал на закладку, старую, хорошую, специально для отдыха задуманную. Кто её вбил? По какому велению небес? Мимо змеёй шуршат вниз останки верёвки. Ваня злобно ухмыляется: понимает, что руки у меня не железные, и упасть – дело времени. Только эта падла не в курсе, что жить я планирую ещё лет шестьдесят и помереть в собственном доме, на минуту пережив одного потрясного старикана, сжимая рукой его зад. И гор, блядь, вокруг моего дома в радиусе сто километров не будет!

====== Глава XV ======

Яр

Сколько времени прошло с момента, как аспид этот горный ушёл – даже не задумывался. Отдышавшись, резкими выдохами выгоняя панику из лёгких и башки, осторожно осматриваюсь – высоко, и солнце уже к горизонту сползает. Ландшафт горы довольно удобный, выступов полно, трещин и Ванькиных закладок: ползи – не хочу! А я не хочу! Как, интересно, он собрался объяснять моё отсутствие на базе, а потом хладный труп у подножия? Осторожно подтягиваю край верёвки через свой пояс: я же не просто так его держу, протаскиваю через крюк, закрепляю – уже не свалюсь, повисну, но надо раскачаться и начать движение вверх. Потихоньку. Постепенно. Слепой Гер смог, а чем хуже я?

Первые три метра промочили мне футболку потом насквозь, когда нет верёвки, становится реально страшно за последствия. Пообламывал ногти, с силой хватаясь за камни, а боли почти не чувствовал, мог бы – и зубами бы вцепился. На секунду представил, что падаю вниз, и тут же с утроенной силой захотел жить. Ползу вверх с грацией и скоростью хамелеона, вгоняя камалот* в любую подходящую щель, пот холодный градом, отдыхать себе позволяю лишь на пару вдохов-выдохов, потому что сумерки не за горами, а с ними придёт пиздец.

Вечер не за горами.

Когда рак на горе свистнет.

Умный в гору не пойдёт – умный гору обойдёт.

Если гора не идёт к Магомету…

Везде эти блядские горы!

Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…

Парня в горы веди – тяни…

А ведь реально тут на высоте начинаешь видеть мир в другой проекции, хоть и сверху, как сильный и гордый орёл, но на деле полнейшей букашкой себя ощущаешь, ещё и беспомощной. Сила-то важна… но выносливость и дыхалка… Вспоминаю о каждой скуренной пачке в день… а то и не одной, как же теперь царапает под рёбрами лёгкая одышка, и воздуха не хватает до звона в ушах. Решаю бросить. Хотя бы попробовать! Перевожу дух, с ужасом понимая, что не продвинулся даже на двести метров, потому рукой закладка и не нашаривается. Пересыпаю пальцы магнезией, напряжение запредельное, каждая мышца трясётся, едва не роняю банку, замираю… дышу… восстановить дыхание не получается. В обступающем меня пространстве, вроде бы живом и чирикающем, слышу лишь собственное сердце, живой упрямый моторчик.

Собираю волю в кулак, ещё два-три поползновения вверх по скале, и пальцы хватают крюк. Подтянулся, протащил верёвку, прищёлкнулся. Пытаюсь вспомнить, почему нельзя спуститься вниз на нижней страховке. Потому, что я на ручнике сам в одиночку никогда не спускался, верёвка толком не закреплена, перчаток нет, а значит, ожог руки обеспечен, и страхующего внизу нет – побьюсь о скалу. Как хорошо на высоте матчасть вспоминается, даже то, что неважно и мелким шрифтом. Я даже сейчас название типографии и год издания брошюрки вспомню. Покачнулся. Тело немеет. Только этого не хватало – отключиться или словить панический приход. Продышался, слюны во рту нет, язык к нёбу присыхает, за глоток воды яйца отдам… Ой, бля… нет, лучше сдохну! Кислая недобрая усмешка кривит губы. Давай, Соколов, оправдывай фамилию и дерзкий характер! Это раньше тебе нечего было терять, а теперь… Есть Он. И мечта. И инвалидом стать не хочется, лучше сразу разбиться, а ты столько в жизни дерьма сделал, что тебя туда не пустят, тут оставят. И как Герка с этим жил… Я бы не смог. А он смог. И в горы ещё лазит. Лучше бы пазлы собирал!

Время просто тянется, как жвачка, или вообще стоит на месте. Все ощущения – это напряжение, покалывание в сдыхающих мышцах и саднящие стёртые локти и колени. Снова смотрю вверх – вот она, нависающая плита, и как, сука, я полезу по ней… не представляю даже в бурных смелых фантазиях, как секс, стоя в гамаке. Ну привет, пиздец!

Нога срывается подло и неожиданно. А следом мой крик – нецензурный, короткий и хриплый.

Герман

Томящее паскудное чувство не проходит. Почему я места себе не нахожу? Поел через силу – можно сказать, ничего не поел. Котлета по вкусу напомнила мягкую подошву, хотя слышал: у ребят через стол трещало за ушами, и все сбегали за добавкой. У Артемия напротив, по ходу, такие же проблемы с аппетитом, и думаем мы об одном и том же человеке. Что Слава пошёл контролировать Ваню, я вытряс из Артемия на пятой минуте допроса. Просто хотел удостовериться, что человек успокоился, и не нашёл его, хотя раньше было впечатление, будто завхоз постоянно за моей спиной стоит.

– Они же… мягко говоря… не ладят! Зачем ты их вместе отпустил?

Артемий сопит, ибо аргументов, которые бы меня удовлетворили, просто нет.

– Куда они пошли? – меня решительно подрывает с места. – Надо найти их и убедиться, что всё в порядке.

– К твоей любимой горе… Гер, – собеседник хватает за руку, почти насильно усаживая обратно. – С Вано всё не просто так. Дело в завещании. Андрей отписал клуб ещё при жизни… и мне сказал, что тебе. Документа я не видел, ни у адвоката, ни у нотариуса копии нет. Значит, в договорном или судебном порядке нужно определить хозяина. И многие уйдут из клуба, если во главе станет Ванька.

– А ты почему не хочешь?

– Я ж полевой работник, а не бумажный, Герк. Ну посмотри на меня – какой из меня руководитель? Морда – кирпичом, руки – лопатой. Я бы с удовольствием в старшие инструктора вернулся, ну, замом на месяц на период отпуска…

– Тут важно отношение к людям и к делу. Умение увлечь и организовать, поддержать здоровую атмосферу…

– Ага… вон она, здоровая атмосфера! Здоровеет сейчас, наверное, на глазах!

– Пойдём! Проверим склон и сядем обсудим дела с юристами! – Наверное, сейчас я как-то по-особому выгляжу, ибо Артемий «подвисает» и грузно встаёт. Мы берём комплект снаряжения – на всякий случай, я набрасываю на плечи олимпийку. Потому что озноб странный, непроходящий.

Идём быстро, и только сильное расстройство дядьки мешает Артемию понять, что для слепого я чешу неправдоподобно шустро. Не акцентирую внимание на себе, но под ложечкой сосёт не по-детски.

– Ваня! – вдруг вскрикивает Щитков, почти сталкиваясь с тем грудью. Парень ругается, словно цедит, глухо, сквозь зубы. – Ты почему один? Что с носом? Дрались-таки, сукины дети?! – Иван отпрыгивает от него на метр, отбив руку, собирающуюся его схватить, и с раздражением растирает подбородок. – Славка где?

– Еблан ваш Славка. Я его на гору за собой не пустил, крюки проверять. Так он собрался и свалил. Где он сейчас – меня колышет мало. Не удивлюсь, если сам наверх полез.

У меня перехватывает дыхание: голос Вани мне не нравится, и плохое предчувствие петлёй сдавливает шею. Сам полез? Десять раз! Тяну Артемия за рукав, давая понять – зря теряем время. Там есть крутая горная тропа для туристов-пешеходов на шикарную видовую площадку, которой, собственно, подъём климбера и заканчивается. На этой видовой… меня Андрей тогда в первый раз взял за руку. Но сейчас это лишь смазанный эпизод из прошлого. Все сильнее корёжит от беспокойства за незнакомого человека. Почему? Надо быстрее.

По тропе вверх бульдозером меня тянет Артемий – начинается она со стороны противоположной скалолазному маршруту, а потом, опоясывая скалу, идёт параллельно подъёму. Уже на полпути слышим вскрик, который врезается в сердце диким ужасом. Застываем. Такое чувство, что вообще рядом по левую руку. Сходим с тропки. Артемий ставит меня около дерева, а сам лезет заглянуть за скалу.

– Твою ж! Слав, ну как же так!

Вечер уже наложил на природу тёмные полутона, и ошмётки моего зрения получают фору. А ещё хорошо слышу срывающийся голос Щиткова в двух метрах. Он взволнован не меньше, это даже немного… бесит, хотя и не берусь судить почему.

– Что там? – не выдерживаю.

– Славка висит. На нижней. Без веревки… вернее, он её сам тащит. Разборки потом, Герман, даже не начинай! Он без ножной опоры, висит на руках. Я сейчас наверх, быстро брошу ему петлю. Гер, стой здесь. Жди! Не двигайся!

Артемий бежит, оставив «беспомощного» меня у дерева, жаль, не привязал… жду ровно пять секунд, пока мужик исчезает из виду, и принимаю своё собственное решение. У меня запасная веревка – один конец на пояс, второй вокруг дерева. Длина десять метров – надеюсь, хватит. Перелезаю на скалу и застываю: человек висит на руках на самом опасном участке с тупым углом наклона, пытаясь ногами поймать опору, но не выходит. Обрыв – девяносто процентов, зная, что нет сноровки и знания маршрута. Наглухо сразу…

– Станислав, держитесь! Я иду! – На руки пригоршню магнезии, и делаю шаг вперёд.

Ярослав

У меня чуть руки не разжались! Пальцы остались в хвате на выступе только потому, что затекли, и уже не факт, что без помощи сам смогу их разжать.

Наказание! Кара! Это просто пиздец!

– На хуй иди! – вырывается из глотки всё так же хрипло, он на секунду останавливается, но мотает головой и продолжает двигаться.

Меня самого дёргает, как при судороге, кровь закипает, и адреналин, что прошёл кругом, вернулся и ударил в голову. Было вполне себе трезвое желание отпустить себя и упасть. Лучше так, чем мы оба разобьёмся.

– Всё будет хорошо, – успокаивает меня, а самого потряхивает. То ли за меня страшно, то ли чувствует, если живыми выберемся – я его убью. Просто придушу гада, чтобы думал, что делает!

– У тебя не будет, если не свалишь! Уйди отсюда! Вызови МЧС, полицию! Ты в броне, что ли? – кричать не получается, да это и не надо, эмоциями передаю всё, что хочу, но всё-таки захожусь кашлем. Когда спазмом дёрнуло лёгкие, и меня тряхануло, срывается правая рука, я на секунду теряю опору, и ощущение падения такое острое, что душа обмирает, и сердце вниз ухает. Герман вскрикивает, причём то, чего не ожидал ни один из нас:

– Яр! – быстро мотает головой и лезет ниже. – Держись!

Хватаюсь рукой, подтягиваюсь, голова кружится. Похоже, давление ебашит, сам будто зрение теряю, ещё и сумерки подкидывают лишних образов, размывая картинку.

– Кто? – всё-таки хочу переспросить.

– Это… случайно вырвалось. Слава, держись, чуть-чуть осталось. Я сейчас.

Готов поспорить, мой человек-паук покраснел. А мне одновременно и тепло стало, и страшно. А если – сорвётся… Я почти разжал пальцы, когда он ловко соскользнул ко мне и схватил за пояс, уверенно держа, словно я и не вешу ничего. Его близость отрезвила, как хороший подзатыльник словил, и впервые в жизни слов не нашлось, кроме:

– Герман, ты – дебил, – подвожу итог срывающимся голосом, теряю остатки сил, помощь почувствовав. В глазах —сырость, хотя и до слёз далеко, и одновременно хочется смеяться.

– Герман! Твою мать! Ты уже там, бессмертный?! – кричит сверху Артемий, сам чуть не падая от удивления.

– Я держу его! – вторит вверх Гера, крепче сжимая мой пояс рукой. Его хватка прижигает кожу в местах, где прикасается, и даже в столь сложной ситуации не могу не признать, что скучал по нему дико, а он умудрился измениться.

– Бросай! – перекрикивается со вторым, ловит верёвку, а я в упор на него смотрю… видит, засранец! – Я сейчас закреплю, поднимешь, да? Или помочь? – продолжает командовать, и если бы из меня вся жидкость с потом не вышла, я бы обоссался от радости! Или просто! Страшно – пиздец, ещё и эти тут, и горы, и закат… так сброситься захотелось – то ли от радости, то ли от гордости, то ли просто потому, что заебало бояться!

– Видишь, – шиплю Герке в лицо, пока он меня цепляет и проверяет, надёжно ли закрепил, – видишь же всё, зараза! – это уже непроизвольно позволяю себе хамство, вообще себе всё позволяю, только сил нет воплотить позволенное. Герка даёт отмашку Артемию, тот натягивает верёвку, и только тогда мой спаситель мне в глаза посмотреть решается. В глаза… на губы… нервно сглатывает, бегло проходится по лицу и… анализ его мыслей настолько очевидный, что я даже через слой бешенства могу усмехнуться.

– Ты… – хрипит прям как я, хотя голос вроде не терял.

Меня тащит Артемий, приходится помогать руками и ногами карабкаться, но напоследок Герке «фак» всё же показываю. Больше доказательств не надо, я один такой с припиздью.

Тёма орёт Туманову, чтобы осторожно выбирался и шёл к нему, меня, как котёнка, затаскивает за шкирку, осматривает лицо, руки, даже под футболку нырнул, за что и получил. Поток бранных мыслей нового шефа не анализировал, спросил только, Герман вылез или как… Нехотя пробурчал, что вылез, хотя я это и так по топоту ног понял. Как не понять, когда тебя сначала в бок пинают, причём конкретно так, силы не рассчитав, а потом сверху падают, придавливая. И я уже даже оттолкнуть не могу – по редкой травке и камню размазало, и трясёт всего, аж от земли отрывает, и судорога в каждой мышце, как с холода с обморожением и в тепло, и тут же отпускать начинает. Только не совсем отпускает, наоборот, плохеет и почти сворачивает пополам.

– Если ты заревёшь, я буду звать тебя «Фрау», – Герману не без истеричного смешка. Приподнял руку, его за предплечье взял, несильно отталкивая. Тут так-то люди, а я, может, стесняюсь…

– Ну, это… Герман, – Артемий растерялся, – чего ты к нему, как к родному, прижался? Ну упал бы, разбился, закопали бы, как остальных, и следов не нашли. Репутация клуба ж превыше всего… – Герман оторвал от меня голову и злобно уставился на коллегу. Тёма срывается:

– А какого он туда полез, а?! Славик, ты дебил?! Ты же справку приносил, я видел, что нет!!!

– Почему Славик-то?! – теперь психует моё чудо, я пытаюсь сесть, а не могу, назад падаю, чувствуя каждый позвонок.

– А как?

– Ярослав я, – ухмыляюсь, Герка мою руку сжимает, забыв, что конечности не в лучшей форме, и только услышав моё шипение, ослабляет хватку.

– А какая, хуй, разница, когда всё равно дебил?

– Большая, – хмурится Герман, и только теперь до него доходит, что сейчас я отдохну и выдам ему самых свежих пиздюлей. Ме-е-е-едленно сажусь, напоминая сам себе черепаху после инсульта, – нервов километров на пять… разница. – Хлопает своими глазищами и рассмотреть меня пытается, и в то же время стратегическое отступление продумывает. У меня рожа краснеет от злости, я это чувствую, но улыбаюсь, весело мне, аж до нервоза.

– Ты как вообще там оказался, залётный? – Тёма трясет меня за плечо, я отвлекаюсь, Герман отползает на шаг, что рукой уже не дотянусь. Смотрит. На меня так внимательно только в армии смотрели, когда я пьяный в жопу доказывал, что абсолютно трезв. Его взгляд не жжёт, но по рукам он получает, попытавшись коснуться шрама, словно ещё раз желая убедиться, что он есть, и я – это действительно я.

– А я вам ещё не рассказал? – ирония из меня так и прёт. Тянусь за Геркой, но Артемий мешает, за плечо держит. – Это такая увлекательная история. – Выбрыкнувшись из захвата, перехватываю Геру за шею и роняю на себя, лицом в живот, хотя и не планировал. Так и держу, разве что даю голову чуть повернуть. Поведал я им свою трагическую историю, и если одного удержать успел, то второй сиганул с места во всём обмундировании, позвякивая карабинами, и что-то мне подсказывает, что нос Ваньке он доломает точно. Мне было это уже фиолетово, у меня второе, желающее отомстить создание в руках рвалось и, честно признать, в нынешней ситуации было сильнее.

Прикинулся, что отрубился.

Тишина воцарилась на пару секунд, этого хватило, чтобы перевести дух. Казалось, ничего не изменилось. Я всё так же захлёбывался им, стоило ему оказаться рядом. Герман держал меня в руках, придерживая голову, легонько встряхивал и молчал, только губы кусал и дышать стал чаще.

– Скажи мне… бля… – Поняв, что притворяюсь, уронил на землю. Нет, он потом поднял, но осадок остался, и я хрипло договариваю, – какого хрена тебе не живётся миром, а? – С неохотой сажусь, он опускает взгляд, и это бесит настолько, что поднимаю его лицо за подбородок, заставляя смотреть на себя.

Я. Заставляю. На себя. Смотреть… Да что с этим парнем не так?!

– Живётся, – оправдывается, как мальчишка, глаза отводит, смущается.

– Не заметил. Какого… – Встряхиваю руками, он смаргивает и хмурится. – Люди с плохим зрением не лазают по скалам, они не шарятся по ночам в горах и не спасают других долбоёбов, которым на земле места мало. А если бы ты сорвался?! Ты вообще башкой своей думал?! А мать свою на кого оставишь?! – На это замечание он скептически хмыкнул. – Ладно, не о ней. Со мной бы что было, если бы ты у меня на глазах разбился?! Ты просто подумай! Каково это, когда на твоих глазах умирает… небезразличный… тебе человек?! А тебе это знакомо, – никак не могу заткнуться, хотя и знаю, что говорю уже лишнее, не сейчас, не после пережитого стресса, больнее будет, но он должен понять, что я чувствовал, когда он ко мне полез! – ты сам прошёл через это, с Андреем своим. Хочешь, чтобы и я испытал то же самое?

– Нет… – И как рикошетом его боль – мне, до почти полной остановки сердца. – Но я не мог дать человеку погибнуть.

– А знаешь, почему?.. – Вся злость прошла за какие-то пару секунд, на место её вернулась та неприрученная мною бесконечная нежность, которую даже не знал, что могу испытывать… испытывать к мужчине.

– Если опять обзовёшь дебилом, я тебя поставлю обратно, где взял, – признаётся честно, я не к месту начинаю смеяться, приобняв его за плечи и уткнув себе в плечо.

 – Зачем говорить очевидное, ты и сам это знаешь.

Вырываться больше не собирается, кусает меня за плечо, а после обнимает в ответ, пристраиваясь рядом.

– Закат, – комментирую повседневное явление природы. Он поднимает голову и залипает на закатывающемся красном шаре, – и романтика, бля. Кстати, – переплетаю наши пальцы, сам от себя дурея, что творю, тяну их к губам, легко касаясь… как же я скучал по его этому резкому вдоху и лёгкой красноте на перепачканных скулах. – Ты, пожалуй, займёшься рисованием.

– Спятил? – крепче сжимает мои пальцы, забирая кисть, и прячет у себя на груди.

– Нет, правда. Когда Артемия выпустят из тюрьмы за убийство Вано, а у тебя сойдут побои, потому что тебя я всё равно выпорю, чисто в воспитательных мерах…

– Вано! – подскакивает из положения сидя и падает обратно.

– С ним потом. Побудь со мной, – тяну обратно, губами зарываясь в светлые пряди его волос. Скольжу губами по виску, глотая ком горечи, по скуле – к губам, прижимаясь едва-едва, пока он сам не впивается глубже, прильнув всем телом. Сколько мы так целуемся, ни один не скажет, время остановилось, поцелуй оказался чем-то большим, чем начало прелюдии, он потерял эротический подтекст и стал важнее, ближе к душе, чем-то настолько искренним, что его не получилось бы опошлить, привязав к сексу. И чем глубже и сильнее целовал я, тем всё больше напрягался Герман, словно чувствуя, как напряжение гложет меня изнутри.

– Что ещё не договорил? – он отстранился первый и сжал мою руку, заглядывая пристально в глаза, считывая как рентген. – Что, Яр?! Что ещё могло произойти?!

– Мы не можем быть вместе… – произношу вслух и готовлюсь к пощёчине или прямому в челюсть, но у Герки просто опускаются руки. «Я обещал твоей матери, и слово своё держать привык», – это уже себе, повторяя, чтобы не забыть…

Герман

Я давлюсь радостью и тут же горечью. Беру его правую руку, начинаю осторожно массировать пальцы и саму кисть, прогоняя онемение и напряжение. Говорить не хочется. Спросить – нету сил. Звуки горлом не выдавливаются. Почему?! Это хороший правильный вопрос, но и он, сука, костью застрял и не транслируется. Опускаю голову ниже, прикусив губу до крови. Почему?! Вся ситуация бразильский сериал напоминает, только с одними мужиками в кадре. Вот они мы, рядом, только что целовались в лучах заходящего солнца… Почему?! Делаю больно его пальцам, шипит, но руки не отнимает. Сам хочу губами смазать по свежим ссадинам и царапинам и бездействую, потому что ошеломлён.