Текст книги "Жизнь на кончиках пальцев - 3 (СИ)"

Автор книги: Маруся Новка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая

Тимур замолчал, словно погрузившись в воспоминания.

Молчала и Людмила, не решавшаяся прервать мысли любовника.

Наряженная тишина словно звенела в воздухе, требуя, чтобы её разорвали хотя бы одним словом.

– Ты расскажешь о том, что было дальше? – тихо спросила Милочка.

– Дальше? – Халфин удивленно взглянул на любовницу, словно только что понял, что он не один в комнате. – Конечно, расскажу. Разве не для этого я начал разговор?

* * *

Суд был быстрым, а адвокат неопытным.

Все осуждали скорого на кулак пьянчужку и жалели его жену. Халфин был осужден на двенадцать лет за предумышленное убийство, совершенное с особой жестокостью, и отправился отбывать срок на зону. В колонию строгого режима.

Еще в тюрьме Тимур дал себе слово, что больше никогда не притронется к спиртному. Что, освободившись, отыщет и заберет дочь.

Попав на зону, держался особняком. Отработав положенные десять часов в мастерской по изготовлению товарных поддонов, не желая вести с сокамерниками бесконечные разговоры о несправедливости судьбы и предвзятости судейства, брал книгу в небогатой тюремной библиотеке и погружался в чтение.

Закончив знакомство с художественной литературой, перешел к публицистике, которая тоже не была в изобилии.

«Капиталл» Карла Маркса, издание в трех томах, блестело нетронутостью глянцевой обложки и манило девственной белизной никем не листанных страниц.

– Запиши на меня, – Халфин ткнул пальцем в первый том.

– На кой тебе эта мутотень? – удивился тюремный библиотекарь.

– Больше нечего, – пожал плечами. – Запиши.

Библиотекарь, сделав пометку в формуляре, протянул книгу с портретом бородатого незнакомца.

* * *

Сказать, что для Тимура время летело незаметно – солгать. Первый год заключения показался равным десяти.

Когда в камере выключали свет, не имея больше возможности читать, но не в состоянии погрузиться в сон, невзирая на усталость, Халфин вновь и вновь мысленно прокручивал в голове свою жизнь и то, к какому финалу она пришла.

Если вначале он во всем винил обстоятельства, то понемногу стал смотреть на все более реалистично.

«Я сам во всем виноват», – повторял одно и то же. – «Никто не заставлял меня после армии возвращаться в банду. Я мог бы, как многие, пойти работать», – тотчас возражал самому себе: – «Куда работать?!» – и отвечал себе же. – «Да хотя бы на завод! Жил бы с бабушкой. Мог бы, встретив Валюшу, привести её в дом единственного родного человека. И моя дочь сейчас жила бы в полной семье, была бы опекаема и любима двумя прекрасными женщинами, в чьей смерти виноват только я».

Снова вспоминал свою короткую и такую несуразную семейную жизнь:

«Почему Валюша терпела побои? Ведь она не была одной из шлюх, для которых синяк под глазом словно дополнение к вырванным из чьих-то ушей сережкам или сорванной с шеи цепочке. Обычная девчонка, приехавшая к тёплому солнышку Южной Пальмиры из глухой воронежской деревушки. Надеявшаяся обрести здесь счастье и нашедшая смерть. Почему она относилась к моему пьянству как к чему-то привычному, а к избиению – как к закономерному? Неужели у неё на родине так живут все? Мужики пьют и бьют, а бабы терпят и пашут? И я оказался ничем не лучше тех, в чьем окружении она выросла, от кого сбежала в другой город», – снова вздыхал и вспоминал тот день, когда из простого пьянчужки, скорого на кулак, стал убийцей.

Он еще не забыл то чувство, когда после определенной дозы спиртного, его разум словно заливало злобой и нежеланием смириться с происходящим. Когда агрессия требовала выхода.

И всегда рядом была безответная, такая же пьяненькая Валюша, смотревшая на него с жалостью и улыбкой. Валюша, в которой он с некоторых пор видел первопричину своих бед. Которую он, желая снять с себя ответственность, начал винить во всем. Даже в смерти бабушки. Ведь если бы не она с её дурацкой любовью, то у дружков не было бы повода поджигать дом бабушки. Им незачем было бы «наказывать» его, Тимура.

Занесенный над головой кулак летел в лицо женщины.

Обычно, на этом избиение прекращалось.

Да и кого там было бить? Валюша слетала со стула и падала на пол после одного-двух ударов. Тимур, опомнившись, бросался её поднимать, успокаивал и нес в кровать. Словно пытался совокуплением попросить прощения за побои. Жена с восторгом принимала ласку, даже не думая сопротивляться столь неестественному завершению попойки.

* * *

Спустя год ему начала сниться жена. Такой, которую он помнил, когда встретил. Валюша приходила ближе к утру, брала его за руку и смотрела в глаза. Как всегда с жалостью и нежностью.

Тимур, успевший забыться зыбким сном, просыпался с криком и в слезах. Сокамерники злобно шипели, грозились избить, если он не перестанет будить их горестным воем каждое утро. Но выполнять угрозы не торопились. Одного взгляда в глаза полубезумного татарина было достаточно, чтобы понять – жизнью он не дорожит, но так просто с нею не расстанется. Прихватит с собою как минимум одного, а то и двух.

Прошло почти два года, когда Тимур, доведенный до отчаяния снившейся женой, взмолился, прося женщину не являться каждую ночь. Дать ему покоя. Объяснял, что не хотел её смерти. Что все вышло случайно. Что он не думал, будто удар об уголок плиты, к которой он отшвырнул жену, окажется роковым. Умолял поверить ему и простить. Говорил, что отдал бы все на свете, чтобы повернуть время вспять, но это не в его силах.

«Позаботься о нашей девочке», – прошептала Валюша. – «Я тебе верю и приходить больше не стану».

В это утро сокамерники еле разбудили Тимура, который спал, плотно сжав губы, словно давал кому-то обещание и намеревался его выполнить.

* * *

– Халфин! На выход! – голос охранника перекрикивал шум работающих деревообрабатывающих станков.

Тимур знал, что подать документы на условно-досрочное освобождение сможет, только отсидев половину срока. До этого дня оставалось еще четыре года. Он успел переговорить с начальником тюрьмы и оповестить о своих намерениях. И даже попросил устроить встречу с дочерью.

Если услышав о том, что убийца встал на путь исправления, начальник, благосклонно покивав головой, пообещал оказать поддержку, если, конечно, намерения зэка не окажутся пустыми словами, то от второго, узнав, что дочери Тимура всего пять лет, отговорил. Посоветовал не нагружать ребенка знанием о том, что отец в тюрьме. Что сидеть ему еще, как минимум, пять лет. Потому как судейская машина быстра, если нужно кого-то упечь за решетку, и нетороплива, когда дело идет об освобождении.

– Но ведь меня лишили родительских прав, – пытался протестовать Халфин. – Леночку могут удочерить, и тогда я навсегда потеряю её! И что мне делать в таком случае?!

– Смириться, – начальник тюрьмы был неумолим. – Если ты печешься о благе ребенка, оставь все, как есть. Выйдешь – тогда и будешь разбираться.

И вот, спустя чуть больше месяца после памятного разговора, его зачем-то вызывают.

Куда? Зачем? На эти вопросы Тимур, шагающий по мрачным коридорам вслед за охранником, ответов не находил. Удивился, оказавшись перед дверью кабинета начальника колонии. Переступил порог. Бодро и отчетливо произнес слова, соответствующие случаю: фамилию, имя, номер, статью, по которой осужден.

В кабинете кроме самого начальника колонии был еще один мужчина, сидевший спиной к двери.

Мужчина встал, обернулся.

Халфин узнал в нем отца своего бывшего сослуживца, который в течение нескольких дней решил его проблему с жильем и работой. Того, с чьей лёгкой, или не очень, руки он четыре года мёл улицы Молдаванки, тихо спивался, избивал жену, в результате чего оказался вот здесь, в колонии строгого режима.

– Ну, здравствуй, Тимур Халфин! – мужчина открыто улыбнулся и шагнул навстречу, протянув руку.

– Я могу идти? – отчего-то спросил разрешения гостя начальник колонии.

– Да, – последовал ответ, – оставьте нас одних.

* * *

Голова гудела, как чугунный котёл.

Мысли не желали выстраиваться в четкую картину.

Тимур не мог взять в толк, почему этот, практически незнакомый человек, приехал сюда. К нему. Почему делает ему предложение? Странное, не до конца понятное.

– Почему я? И почему сейчас? – наконец посмотрел в глаза мужчины, ожидавшего ответа. – Если вы обратили на меня внимание после рассказа сына о годах нашей службы, почему никак не проявили себя за все время?

– Сын рассчитывал, что ты обязательно заедешь повидаться после службы. И я надеялся увидеть тебя лично. Познакомиться. Но твой первый визит состоялся при обстоятельствах, о которых ты и сам знаешь. Я сделал все, что было нужно на тот момент. Потом моё присутствие потребовалось в другой стране, и мы с сыном и женой уехали на два года.

– Я знаю, что вас не было, – прервал Халфин. – Я приезжал к вам на Петрашевского пару раз, но никого не застал дома.

– Да, – кивнул мужчина, – мы не распоряжаемся ни своим временем, ни своими действиями, – его глаза блеснули, губы сжались: – Но потом, спустя два года, когда мы снова оказались в Южной Пальмире, я решил узнать как твои дела. Помочь, если потребуется, в поиске новой работы. Для службы делу Организации ты был бесполезен, но как человек – не безразличен, – помолчал и продолжил: – Не мне. Моему сыну, которому я не мог отказать в незначительной просьбе.

– Вы приезжали на Молдаванку? – удивился Тимур. – Почему не зашли? Почему не захотели увидеться?!

– А зачем? – искренне недоумевал мужчина. – Зачем мне нужно помогать спившемуся дворнику? Ведь ты стал на то время тем, кем хотел.

– Я не хотел, – пробормотал Тимур.

– Конечно, – усмехнулся гость. – Ведь это кто-то другой заставлял тебя напиваться и избивать жену!

– Вы пришли, чтобы еще раз напомнить о том, что я натворил?! – глаза Халфина сжались в две узких полоски. – Напрасно! Я и сам не смогу забыть об этом до конца моих дней! Я сделаю все, чтобы если и не исправить случившееся, это, как вы понимаете, невозможно, то не допустить повторения! Стать другим человеком!

– Я знаю, – мужчина снова улыбался, – именно поэтому я здесь. В тебе есть те качества, которые нужны для службы в Организации. Остальному тебя обучат. Если ты, конечно, дашь согласие.

– Но мне еще как минимум четыре с половиной года сидеть, и это в случае если примут ходатайство об условно-досрочном освобождении, – напомнил Тимур. – И потом, моя дочь, Лена, что будет с нею?

– Тебе изменят статью, – объяснял гость. – Вместо предумышленного убийства вменят нанесение телесных повреждений, приведших к смерти потерпевшего по неосторожности. За это положен срок в три года, который ты почти отбыл. Но это только в том случае, если ты примешь моё предложение. Иначе, можешь даже не рассчитывать на досрочное освобождение. Будешь сидеть от звонка до звонка. Мы об этом позаботимся.

– Но почему? – изумился Халфин. – За что вы со мною так?!

– Потому что ты можешь использовать мои слова во вред Организации. Здесь, на зоне, твои россказни сокамерники воспримут, как бред свихнувшегося зэка. Другое дело – на свободе. Где и с кем ты встретишься, перед кем начнешь откровенничать – я не знаю. Твое заключение еще на десять лет будет всего-лишь превентивной мерой.

– На девять с половиной, – пробормотал Тимур.

– На девять с половиной, – кивнул мужчина. – Если тебе так легче. Через девять с половиной лет ты, конечно, освободишься. И встретишься с подростком дочерью, которой ничего не сможешь предложить, кроме самого себя. Подумай об этом. Не будет ли лучше, если девочка увидит перед собой состоявшегося и обеспеченного отца?

– Как это понимать? – Халфин не мог до конца осознать то, что сейчас происходит. – Вы хотите сказать, что я не увижу Лену еще девять с половиной лет?!

– Конечно, – кивнул мужчина. – Скажу больше: после того, как ты пройдешь обучение, тебе придется принимать участие в операциях в других странах. А твоя дочь все это время будет жить здесь. В Южной Пальмире.

– Это жестоко, – губы Тимура подрагивали, словно он сдерживал готовое сорваться рыдание. – Зачем вы так поступаете?! Что вам сделала моя девочка?

– Дети, – задумчиво пробормотал гость, – самое главное достояние любой нации. Вместилище генофонда. И самый надёжный рычаг давления.

– Вы собираетесь использовать Лену, как рычаг давления на меня? – искренне удивился Тимур.

– Именно так, – подтвердил мужчина. – Ведь ты любишь свою дочь? И сделаешь все, чтобы она и дальше оставалась в безопасности?

Тимур молчал. Он понимал, что вряд ли от него потребуют немедленного ответа. И слова гостя подтвердили его предположение:

– На раздумья и принятие решения у тебя есть три дня, – мужчина протянул руку к кнопке на столе, нажал её: – Уведите, – велел появившемуся на пороге конвоиру.

* * *

Самолёт без опознавательных знаков и без иллюминаторов в грузовом отсеке взмыл в воздух.

Его единственными пассажирами были Халфин и незнакомец, которому отныне предстояло стать его наставником.

Куда летел борт? Что ждет Тимура? Об этом он не знал.

Как не знал и о том, что за три года научится просыпаться от любого шороха и стрелять на поражение.

Как не знал и о том, что за три года в совершенстве овладеет тремя базовыми языками, на которых говорили в странах, где ему предстоит «работать».

Как не знал и о том, что за три года изучит все предметы, которые, конечно, проходил в школе. С одной лишь разницей, что в школе он их именно «проходил», а не изучал.

Как не знал и о том, что за три года сумеет не только быть естественным в любом светском обществе, но и выживать в экстремальных условиях.

Как не знал и о том, что за три года поймет – не нужно задавать вопросов. Никаких, никогда и никому. Что есть те, у кого имеются ответы, которые ему дадут в свое время. Если, конечно, посчитают необходимым.

Самолёт слегка качнуло в воздушной яме.

Тимур вздохнул и в очередной раз попытался уверить себя, что он поступил правильно. И что сделал это не только для себя, но и для дочери, чья мать погибла от его руки.

* * *

За окнами загородного дома рассвело.

Наступал первый день нового года.

– Я рассказал тебе все, что мог, – Тимур повернул голову и встретился взглядом с Милочкой. – Надеюсь, этого достаточно, чтобы ты приняла правильное решение.

– И растоптала мечту Леночки о сцене, – закончила фразу Людмила.

– И дала ей возможность получить образование в лучшей из школ Европы, – уточнил Халфин. – Я воспользуюсь возможностью забрать дочь, чего бы мне это ни стоило. Надеюсь, ты это понимаешь и не сомневаешься в моих намерениях.

– Да уж что тут непонятного? – вздохнула Милочка. – Отвези меня, пожалуйста, домой.

– Одевайся, – Тимур подошел к окну и увидел, как с неба начал сыпать мелкий снежок. Прокомментировал: – Вот и пришла зима.

– Я готова, – Людмила оторвала любовника от созерцания снегопада. Подошла к столику, взяла пакетик с пилюлей, опустила в карман пальто: – Завтра будет не поздно?

– В самый раз, – Халфин попытался обнять любовницу. – Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

Милочка отстранилась, уклоняясь от поцелуя. Шагнула к двери. Вышла в коридор, не дожидаясь, пока Тимур распахнет перед нею дверь.

Роскошное платье сиротливо лежало на кровати. Как никому не нужная брошенная тряпка.

Жемчужное ожерелье горкой возвышалось на лифе.

Там, где должно быть сердце.

* * *

Леночка, счастливо улыбаясь, вбежала за кулису, закончив свое выступление на утреннике.

– Выпей, переодевайся, и поедем в театр, – Людмила Марковна протянула девушке стакан сока. – Как раз успеем ко второму акту, если поторопимся.

Леночка выхлебала до дна предложенный напиток.

– Спасибо, – вернула стакан, – так вкусно! Обожаю апельсиновый.

* * *

После дневного спектакля Сергей Истомин решил проведать маму.

Ему не давала покоя встреча с Эльзой и Гассертом на новогоднем вечере в ресторане.

– Сыночек, – заспанная Эльза, не смотря на то, что на часах было два пополудни, сидела в кухне перед чашкой кофе, – не ждала тебя сегодня. Если бы предупредил, приготовила бы что-то вкусненькое.

– Я не голоден, мама, да и рассиживаться особо некогда, – Сергей сел напротив. – Нужно поговорить.

– О чем? – встрепенулась Эльза. – Впрочем, говори. Я тебя внимательно слушаю.

– Что у тебя с этим мужчиной? С Алексеем Викторовичем? Кто он для тебя?

– Ах, Лёшик? – усмехнулась, не заметив, как передернуло сына от имени Гассерта. – Да ничего! Просто спутник на новогодний вечер. А ты о чем подумал, дурачок?

– Он очень скользкий тип, мама, – нахмурился сын. – Сумеет так убедить тебя в том, что ему нужно, что и сама не заметишь, как попадёшь под его влияние. Я, конечно, помню и понимаю твои разногласия с отцом. Допускаю, хотя мне это и не нравится, что ты злишься на папу до сих пор, но этот Лёшик не тот человек, который тебе нужен.

– Мне не нужен никакой человек, – пожала плечами Эльза. – С чего ты взял? Я хочу отдохнуть от влияния любого мужчины! Тем более что вопрос с квартирой почти решен, и я совсем скоро перееду в Северную Пальмиру. А Лёшик, как я знаю, собирается стать губернатором этого края, – подозрительно посмотрела на сына: – Надеюсь, твоя стервоза не надоумила моего мальчика судиться с матерью за метры жилплощади?

Рассказывать, как часто Мстислава заводит разговор об отцовском наследстве, Сергей не стал. Мать и так недолюбливает его жену. Да что там – недолюбливает? Ненавидит и презирает. Считает, что Звездинская затянула неразумное дитя в ЗАГС едва ли не на аркане. Но мама решила переехать. Пусть так и будет. Возможно, она переменит свое отношение к Славочке после рождения ребенка. Ну а если нет – это его жизнь и его проблемы.

– Я рад слышать, что ты трезво смотришь на жизнь и не собираешься поддаться влиянию Гассерта, – резюмировал Сергей. – Если будет нужна моя помощь с переездом – скажи.

– Да какая там помощь, – беззаботно отмахнулась Эльза. – Квартиру я продаю с мебелью. Хочу начать все с чистого листа в любимом городе. Надеюсь, проводить мать в аэропорт ты придёшь?

– Конечно, мама, – кивнул Сергей. – Да мы еще сто раз увидимся до твоего отъезда! – застегнул куртку, которую так и не снимал. – Ну все, я побежал.

– Беги, – кивнула Эльза. – Я не буду провожать. С лестничной клетки так дует.

Сергей вышел из дома на усыпанную снегом улицу.

В первый день нового года ударил мороз и выпал снежок, забеливший газоны и ветви деревьев. Южная Пальмира выглядела на редкость нарядно и по-зимнему.

Спустя семь месяцев

Автомобиль припарковался на самом краю стоянки аэропорта.

Под огромным бигбордом, с которого лучезано улыбался жителям края и города новый губернатор, обещая всеобщее счастье и благоденствие.

– Людмила Марковна, может, все-таки пойдете? Попрощаетесь с Тимуром Айдаровичем и Леночкой? – сидевшая рядом с педагогом Диана, державшая на коленях спящего ребенка, посмотрела на Милочку. – Нам всегда казалось, что вы с Тимуром Айдаровичем больше, чем друзья, – смутилась, добавив, – или любовники.

– Идите, ребятки, – улыбнулась Людмила. – С Леной я уже попрощалась, а в остальном – вы ошиблись. Так бывает.

Мужчина, сидевший за рулем, вышел из авто. Открыл заднюю дверцу. Протянул руки:

– Давай мне Костика.

Девушка вручила ребенка, которого Сергей Истомин тотчас уложил в «кенгурушку», намного более привычную на матерях. Выпорхнула из машины, еще раз бросив вопрошающий взгляд на ту, что осталась. Вздохнула, увидев отрицательное покачивание головы. Мужчина взял девушку за руку и пошел в сторону аэропорта.

– Я рада, что ты решил поехать, – улыбнулась девушка спутнику.

– Я не мог поступить по-другому, – вздохнул Сергей Истомин, вспомнив, что Леночка была первой кому он смог дозвониться после того, как вышедший из палаты акушер, сообщил, что его жена, Мстислава Звездинская, умерла во время родов от остановки сердца, которое так и не удалось запустить после реанимационных мер.

* * *

Эльза покинула Южную Пальмиру еще в феврале. Звонить ей? Зачем? Оставалась только Леночка. Диана так и не озаботилась персональным мобильником. Сергей ткнул в клавишу быстрого набора:

– Лена, Диана рядом с тобой?

– Конечно, – послышался беззаботный голос, – а где же ей еще быть в собственный день рождения?

– Дай ей трубку, – велел Сергей, который поздравил сестру еще утром.

– Зачем? – Леночка не торопилась выполнять требование. – Если что-то случилось – вначале скажи мне.

– Славочка умерла во время родов, – безжизненным голосом сообщил Сергей. – Дай трубку Диане!

– А ребенок?! – продолжала настаивать на ответах собеседница? – Он жив? Кто это? Девочка или мальчик?

– Я не знаю, – казалось, еще секунда и Сергей закричит. – Дай эту чертову трубу Диане!

– Не ори! – окрик Леночки привел в чувство. – Возьми себя в руки! Мы сейчас приедем! – посмотрела на подругу, с недоумением прислушивающуюся к разговору. – Одевайся! Поехали!

– Куда? – полюбопытствовала Диана, не любившая ни сегодняшний праздник, ни собственный день рождения, о дате которого узнала совсем недавно.

– Одевайся, блин! – заорала Леночка. – В роддом! К Серёге!

Уже сидя в такси, Диана раздумывала над несоответствием слов: роддом и Серега. Вроде бы рожать должна Мстислава. Да и рано еще. Брат говорил, что в конце месяца. Сердце сжалось от предчувствия беды:

– Что со Славочкой?!

– Умерла, – пробурчала Леночка и тотчас прикрикнула, увидев приотрывшийся рот подруги. – Возьми себя в руки! Мы должны подержать Серегу, а не вынуждать вытирать еще и наши сопли!

Сергея девушки нашли стоящим у палаты для новорожденных. Через стекло можно было увидеть детей, лежащих в отдельных боксах.

Диана уткнулась в плечо брата и всхлипнула.

Леночка крепко сжала руку юноши.

– Смотрите. Это мой сын, – Сергей ткнул пальцем в одного из младенцев.

Совершено неотличимого от остальных.

Для всех.

Но только не для него.

* * *

Мужчину и стоявшую рядом с ним девушку, Сергей и Диана заметили издалека.

Тимур был все тем же. Одет с иголочки и взирает на мир и его населяющих с ноткой едва заметного превосходства. Созданный для операции по вознесению на пьедестал власти нужного человека образ, нужно сохранить до конца. До последней секунды нахождения в Южной Пальмире.

С точки зрения обывателя, девушка, стоявшая рядом, была миниатюрной и с неплохой фигуркой. Очень симпатичная и стройная. Но это для всех, кроме балетных. Потому как для сцены Леночка была толстухой, не способной подпрыгнуть даже на пять сантиметров.

Девушки, та, что улетала, и та, что пришла проводить её, бросились на шею друг другу, словно не виделись век, хотя, со дня последней встречи прошло чуть больше недели.

Сергей протянул руку Халфину:

– Спасибо вам, Тимур Айдарович, за помощь! Без вас мне никогда не позволили бы оформить опеку над сестрой.

– Не за что, – ответил Халфин, пожимая руку Сергея.

Тимур не собирался посвящать юношу в то, кому именно он обязан в оказанной помощи.

Не стал рассказывать о том, какой скандал закатила ему дочь, категорически отказавшаяся следовать по его приказу куда бы то ни было, если Диана будет вынуждена вернуться в интернат.

– Да мне похрен худая я или толстая! – орала дочурка. – Мне до звезды, буду ли я танцевать на сцене или мыть полы в фойе театра! Дианку я не брошу! Или ты сделаешь так, чтобы Серега стал её опекуном и забрал к себе, или я никуда с тобой не поеду! Она должна жить дома, а не в интернате! Кто-то должен заботиться о ней! Оберегать её!

– Я посмотрю, что можно сделать, – пообещал Тимур и набрал номер своего ставленника на посту губернатора.

* * *

После выборов прошло чуть больше двух недель.

Алексей Викторович Гассерт обживал новый кабинет, привыкал к новому статусу, осваивал новый объем работ и надеялся, что оплату услуги, оказанной на пути к губернаторству, потребуют не скоро.

Алексей Викторович прекрасно понимал, что без денежных вливаний любая предвыборная кампания обречена на провал. Денег нужно много. И чем больше – тем лучше. Желательно, чтобы средства поступали не от заинтересованных в кандидате организаций, а от частных, лучше всего – анонимных спонсоров.

После того, как его высмеяла и выставила за порог вдова Сергея Васильевича Истомине, сообщив, что не потратит ни единой копейки ни на чьи нужды, кроме собственных, Гассерт был вынужден принять предложение Тимура Халфина. Хотя и понимал, что деньги эти ему придется отрабатывать все время нахождения в губернаторстве. Оставалось только надеяться, что нужда в нем возникнет нескоро.

Голос Тимура в трубке заставил вздрогнуть. Но Гассерт тут же успокоился, услышав услуга какого рода от него требуется. Правда, не преминул набить себе цену:

– Даже не знаю, получится ли? – рокотал в ответ. – Вдовец, которому едва девятнадцать. С грудным ребенком на руках. И опека над несовершеннолетней сестрой, родство с которой еще нужно доказать. Сложную задачку вы мне предложили, уважаемый.

– А вы постарайтесь, уважаемый, – передразнил Тимур. – Не забывайте, что вас так же легко свергнуть, как водрузили, – добавил: – Это моя личная просьба.

Колесо машины социальных служб закрутилось с невиданной скоростью.

Уже через неделю Тимур бросил на стол перед дочерью пакет документов:

– Здесь все! Диана официально признана сестрой Истомина. Их родство доказано путём генетической экспертизы. Отныне Сергей её опекун до наступления совершеннолетия! – увидел улыбку на лице Леночки: – Я могу заказывать билеты? Ты согласна ехать, куда я велю?

– Заказывай, – вздохнула Леночка. – Через три года мне исполнится восемнадцать, и я смогу вернуться.

– Конечно, – кивнул Тимур. – Если захочешь.

* * *

Леночка обняла подругу.

Она понимала, что расстается с Дианой минимум на три года.

Почувствовала, как душу снова заполняет злость на несправедливость судьбы. Обида на всех и все.

(– Учись держать эмоции под контролем! – говорил отец.

– Но как?! – возмущалась девушка. – Я не умею!

– Представь, что написала все, чем недовольна, на листке бумаги. Скомкай лист в крохотный шарик и отшвырни от себя одним щелчком!

– Я не умею! – протестовала.

– Попробуй. Немного тренировки и у тебя получится.

Леночка пробовала снова и снова. В какой-то момент поняла, что совет был дан верный. С эмоциями получалось. Чего не скажешь о памяти.)

Она прекрасно помнила тот день, когда стрелка весов неумолимо сообщила, что девушка набрала лишних триста грамм.

Акцентировать внимание на проблеме Леночка не стала, а только увеличила нагрузку в танцклассе и почти перестала есть.

С аппетитом возникла проблема. Есть Леночка хотела всегда! Хотя, снова не могла понять почему. Итогом переедания, если таковым можно назвать лишнюю половинку яйца или гренок, становилась очередная порция слабительного или искусственно вызванная рвота.

К середине февраля вес девушки увеличился на два килограмма! Для обычной барышни – незначительная прибавка. Для балерины – катастрофа!

Промаявшись еще неделю, не желая нагружать проблемой Диану, Леночка решила поговорить с Людмилой Марковной.

После вечернего занятия, в день, когда Диана убежала на репетицию в театр, девушка задержала Людмилу, уже готовящуюся покинуть танцкласс.

– Я поправляюсь, – сообщила, глядя в пол.

– Да? – наиграно удивилась Милочка. – А я не заметила.

– Весы заметили, – пробормотала Леночка. – С тех пор, как Мстя вся ушла в свою беременность и перестала нас третировать, вы дали нам послабление, не ругаете за каждый лишний грамм, вот мы и распустились, – поправила саму себя: – Я распустилась. С Дианкой все в порядке. Вот смотрите, – встала на весы.

– Действительно, – отрицать очевидное было глупо, – плюс два килограмма в сравнении с предновогодними замерами. Ты стала больше есть?

– Нет! – попробовала отрицать девушка. – Если и съедаю лишне – сразу рву!

– Не нужно. Испортишь и желудок, и печень, и зубы.

– Но что же делать в таком случае? – Леночке был нужен совет.

– Знаешь, мне кажется, что у тебя банальный гормональный взрыв, – лепетала Милочка. – Нужно сдать анализы, показаться врачу.

Диагноз врача только подтвердил слова педагога:

– Странно, – бормотала себе под нос врач. – Обычно к этому возрасту эндокринная система стабилизируется. То, что я вижу – вне понимания. Подобное может быть спровоцировано только внешним вмешательством. Вы принимали какие-то медикаменты без моего контроля? – строго посмотрела на Леночку.

– Ну да, – подтвердила девушка. – Осенью у меня было воспаление легких, и я три недели лечилась у врача моего отца.

– И чем же вас потчевал этот врач? – с ехидцей в голосе поинтересовалась дама в белом халате. Хмыкнула, увидев растерянное личико пациентки: – Наглотаетесь всякой новомодной дряни, а потом ко мне бежите!

– И что мне теперь делать?! – Леночке нужно было руководство к действию.

– А ничего! – пожала плечами врач. – Надейтесь, что почки и печень выведут препараты в скором времени, и вы снова придете в норму и вернете балетные формы.

Никакую форму Леночка, конечно, не вернула.

Пилюля, которую умудрилась подсунуть ей Людмила в конце февраля, завершила начатое.

Но теперь у Милочки, проклинающей и ненавидящей себя за то, что делает, была еще одна причина, которой можно объяснить изменения в организме ученицы: стресс, вызваный смертью Звездинской, чьим мужем был мужчина, любимый Леной Халфиной.

Занятия выпускного класса закончились в середине мая. Началась подготовка к ежегодному концерту, в котором Леночка принимать участие отказалась. Она забрала диплом, выданный вопреки желанию директора, и уехала в загородный дом отца.

На выпускной концерт, чтобы увидеть выступление Дианы, Лена Халфина не пришла.

* * *

Тимур постоянно оглядывался, словно высматривал кого-то.

С Милочкой за прошедшие с новогодней ночи семь месяцев он встретился только дважды.

Конечно, Халфин приехал к дому Людмилы уже через день, чтобы отвезти её в училище. Но Милочка обошла машину, даже не взглянув на того, кто сидит за рулём, и направилась к автобусной остановке.

Вечером он был занят, а потому послал водителя забрать любовницу.

Людмила стояла и делала вид, что не понимает, зачем и ради кого остановился этот автомобиль. Юркнула в подъехавший автобус и растворилась в толпе пассажиров.

Игра в «не замечаю автомобиль» продолжилась на следующий день.

И на следующий…

Тимур освободился только к Рождеству. Он хотел пригласить Милочку отметить праздник, который с недавних пор стал не только религиозным, но и светским, у себя дома.

Халфин ждал любовницу у подъезда, чтобы не дать ускользнуть.

– Милочка, ну что ты творишь? – попытался обнять, но не стал, увидев, как съёжилась, словно в ожидании удара, Людмила. – К чему эти игры? Чего ты хочешь?

– Я хочу побыть одна, – ответила, отвернувшись в сторону.

– Как долго?

– Не знаю, – посмотрела в лицо любовника. – Ты не присылай за мною машину. И сам не приезжай. Я позвоню, когда и если захочу встретиться, – горько усмехнулась: – Препарат Лена приняла. Привезешь следующую дозу, когда придёт время.