Текст книги "Всадники бури"

Автор книги: Мартин Романо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава IX
«Снова в пещере Йелай»

В послеполуденные часы в южных горах обыкновенно бывает нестерпимо душно… Иссера-желтые, выгоревшие под безжалостным взглядом южного солнца травы источают сладковато-горький запах, от которого переносить духоту становится еще более мучительно. От жары все, будто в сонном томлении, замирает, даже ветер, отдавшись во власть собственной лености, прячется где-то в прохладных, окруженных скалами ущельях. И только иногда можно услышать, как прерывисто шелестит в траве одинокая змея. На небе не появляется ни облачка. А солнце сияет так ослепительно, что нельзя определить какого оно цвета: красного, оранжевого, желтого или, быть может, белого.

По узкой горной тропе один за другом двигались два всадника, имя одного из них было Конан, другого – Зулгайен. Их путь был достаточно долог, из Айодхьи сюда, в самое сердце Химелийских гор. Все это время всадники ехали не останавливаясь. С раннего утра в их рты не попадало ничего, кроме редких глотков воды из спрятанных под плащами фляжек.

Стройные могучие тела породистых жеребцов под ними были мокры от пота. Ноги, казалось, передвигались с трудом.

– Уже совсем скоро будем на месте, – оглядываясь по сторонам, произнес киммериец.

Правда, в его голосе не было слышно обычной уверенности. Дело в том, что за последних часа два говорил он это Зулгайену уже далеко не в первый раз, однако вместо того, чтобы насладиться наконец долгожданным отдыхом, они были вынуждены продолжать свой путь.

– Послушай, может быть, мы движемся неверной дорогой? – осторожно произнес туранец.

Из горла Конана в ответ вырвался только какой-то неопределенный звук. Все мускулы на его темном обветренном лице напряглись. Черные густые брови наползли на самые глаза.

– О, Кром! – не выдержав, взревел он. – Я не мог ошибиться! Это те же самые скалы, те же деревья, те валуны. Но… мы как будто движемся по замкнутому кругу.

Зулгайен задумчиво кивнул.

И снова проходили часы. Солнце постепенно опускалось все ниже и ниже к горизонту. А всадники, уже почти отчаявшиеся, до смерти усталые, голодные, блуждали по бесконечным петляющим горным тропам.

Скоро совсем стемнело. Ночная прохлада сменила изнуряющий жар дня, и все живое, казалось, искренне радовалось ее приходу. Воздух наполнился удивительной бодрящей свежестью. Природа ожила. Все вокруг заиграло нежными чарующими звуками южной ночи. Изысканной мелодией услаждали они слух редкого случайного странника.

Небо усыпали мириады звезд, ярких, тусклых, разных цветов и величин.

– Посмотри, – сказал вдруг Конан, глядя на ночное небо. – Мне никогда прежде не доводилось видеть такой звезды!

Зулгайен поднял голову.

– Вон та? Голубая? – спросил он.

– Да. Она огромная. А свет ее ярче света луны! – восхищенно говорил киммериец. И знаешь… – вдруг понизив голос чуть ли не до шепота, продолжал он, – мне почему-то кажется, будто эта звезда следит за нами. Какое-то неясное предчувствие, словно тяжелый камень, сжимает мне сердце.

Зулгайен молчал. Но на бледном, с тонкими чертами лице, как в зеркале, отражалась пожирающая его изнутри тревога.

– Боюсь, твое предчувствие тебя не обманывает, – тихим, сдавленным голосом произнес он. – Я не уверен… но думаю, что знаю…

Туранец, не договорив до конца, вдруг замолчал. Конан не отводил от него испытующего взгляда.

И тут с порывом легкого ночного ветерка до них донеслись приглушенные звуки какой-то возни и чей-то отчаянный стон за одним из кустарников у громадного темно-серого валуна. Не говоря друг другу ни слова, Конан и Зулгайен спрыгнули со своих коней и побежали в ту сторону, откуда доносились завладевшие их вниманием звуки.

За кустарником, беспомощно опираясь спиной о валун, полусидел… отшельник из пещеры Йелай.

Рот старца был крепко перевязан длинным куском какой-то грубой материи. Руки и ноги связаны толстыми, сплетенными из конского волоса веревками. Шерстяная хламида его была порвана и обнажала дряхлое жилистое тело. На темной обветренной коже повсюду зияли глубокие, окаймленные запекшейся кровью раны.

Киммериец и туранец, не теряя времени, высвободили старика из плена крепких веревок, помогли ему подняться на ноги.

Несколько первых мгновений отшельник не проронил не единого слова. Из его горла вырывалось только прерывистое, хриплое дыхание. Затем он обратился к своим спасителям со словами благодарности:

– Я обязан вам жизнью! – говорил он. И взгляд его блестящих, черных, словно угли, глаз был также приветлив и горяч, как и его слова.

– Ведь мы обе ничуть не меньше обязаны тебе жизнью, старик, – отвечал Конан. – Ты нашел меня едва дышавшего, без тени рассудка, в ущелье, где я был повержен демонической силой, исцелил меня. А Зулгайен, – он указал на полководца. – Разве он сейчас был бы здесь, а не томился за толстыми стенами башни Желтой звезды, если бы ты не просил меня вызволить его? – Киммериец иронично усмехнулся, ибо, назвав настоятельное требование отшельника «просьбой», был слишком мягок. Старец обратил взгляд к туранцу.

– Я необычайно рад тому, что вижу тебя свободным, Зулгайен, – произнес он. Тон его был почтителен. – И горжусь честью встретиться с тобой! Что ж… – Теплая дружелюбная улыбка коснулась бледных губ отшельника. – Передо мной стоят двое славных мужей, о силе и отваге которых известно всему миру. Ты, Конан, – его глаза встретились с глазами киммерийца, – пришел сюда за обещанной мною помощью.

Конан, соглашаясь, кивнул.

– Ты, Зулгайен, – старец снова взглянул на полководца, – последовал за Конаном. Надеюсь, в благодарность за то, что он вызволил тебя из плена, ты согласишься помочь ему в поисках маленькой вендийской принцессы?!

– Воистину, я сочту это за честь! – достойно ответил Зулгайен. – Но чем же могу я объяснить твою заинтересованность во мне?

В черных глазах йелайского отшельника мелькнули лукавые искорки.

– Я уверен, ты и сам уже догадываешься, в чем истинная причина, – сказал он. – Однако обо всем этом позже. Нам следует быть осторожными, – в его голосе слышался нечто таинственное. – Только в пещере Йелай я буду совершенно уверен, что никто не сможет подслушать нас.

– Но где же пещера? Клянусь Кромом, мы половину суток потратили на то, чтобы отыскать ее, и все тщетно! – горячо недоумевал Конан. – Пусть сейчас же я паду мертвым, если все это не происки сил зла!

При этих словах киммерийца, на губах отшельника показалась едва заметная улыбка, но он ничего не ответил. Только, повернувшись спиной к стоявшим подле него мужам, принялся что-то сосредоточенно бормотать.

И вдруг, словно ведомая какой-то невообразимо огромной силой, от возвышавшейся прямо перед ним скалы отошла толстенная каменная глыба. А вместо нее в той скале обозначился узкий, чернеющий в ночной темноте лаз.

Киммериец и туранец изумленно переглянулись.

– Ступайте за мной, – твердым голосом сказал отшельник.

Все трое прошли в пещеру.

Конан и Зулгайен сели на покрытый невыделанными шкурами настил, а старец принялся разжигать костер.

И скоро теплый оранжевый свет уверенно разлился по каменным стенам грота.

Отшельник повесил над костром медный котел.

– Вот уж никогда бы не подумал, что не смогу отыскать твое убежище, старик! – сказал Конан. – Расскажи нам, что случилось?! Кто связал тебя?

Отшельник грустно улыбнулся.

– Вы узнаете об этом, друзья мои, – тихо произнес он. – Но сперва я расскажу вам, что мне известно о вендийской принцессе.

Глаза обоих сидевших на настиле мужчин загорелись любопытством.

– Сейчас мне действительно известно, кто и с какой целью похитил Насингу, – продолжал старец. – Я уже говорил, что эта девочка обладает огромной магической силой. Она сама еще слишком мала и неспособна оценить ни свою необыкновенную силу, ни те возможности, которые она может ей дать. Между тем люди, искушенные в чародействе, давно уже с алчным блеском в глазах поглядывали в сторону Айодхьи. Насинга – кроткая и добрая девочка, и ее сила могла бы служить благим делам. Но если же… – отшельник вдруг судорожно вздрогнул и тяжко вздохнул. – Нет! – с решительной отчаянностью произнес он. – Ничего плохого не случится! Мы должны вмешаться и помешать силам зла!

– Вендийскую принцессу похитили ведьмы-огнепоклонницы? – тихо спросил Зулгайен.

Старец утвердительно кивнул.

– Главная из них, Серидэя, – говорил он. – Ей известно, – взгляд отшельника обратился к Конану, – что Дэви Жасмина просила тебя отыскать свою похищенную дочь. Черная птица с человеческим ликом, которая преследовала тебя, и была сама Серидэя. И также ей известно, что я вызвался помочь вам в этих поисках. Вот почему сегодня она послала ко мне своих слуг. Но Серидэя ошиблась, косальские ведьмы не могут причинить мне никакого зла. Все, на что они оказались способны, это связать меня и оставить беспомощным. Обратившись птицами, они безжалостно клевали мое тело, чтобы запах свежей крови привлек ко мне диких зверей. В тебе же Серидэя, наверняка, видит более достойного противника, раз сама являлась к тебе.

– Этим утром у меня была еще одна встреча с ней, – сказал киммериец. – Она остановила нас у самых ворот Айодхьи. Скрываясь в твоем обличий, пыталась ввести нас в заблуждение. И мы, признаться, не сразу раскусили ее! Не знаю: тварь это или человек?! – в голосе Конана звучала брезгливая презрительность. – Косальская ведьма! – он хрипло рассмеялся. – Она пыталась убедить нас в том, что Насингу все же похитили туранцы. И я чуть было не поверил ее доводам, если бы не Зулгайен, – киммериец с восхищением взглянул в сторону туранского полководца. – Он не скрывал сомнений относительно причастности Ездигерда к пропаже вендийской принцессы. И сердце подсказывало мне, что Зулгайен прав. А потом… – мускулы на лице Конана напряглись, – потом я узнал эти проклятые зеленые глаза и…

И тут – киммерийца обдало холодным потом – он вдруг явственно увидел, что из огня на него пристально глядели два огромных темно-зеленых глаза. В рыжем мареве костра можно было различить тонкие черты молодого красивого лица. Конан не мог пошевелиться, только неотрывно смотрел туда, в самую глубь пылавшего в пещере костра. И ему казалось, будто внутрь его существа решительно и бесцеремонно вторгалось нечто чужеродное, ядовитое, как змеиный укус, и такое же смертоносное. Неясное тревожное предчувствие сжало ему сердце. Снова киммериец услышал пронзительный безудержный хохот, тот самый, что несколько дней назад преследовал его здесь, в Химелийских горах.

– Она там… в огне… Глядит на меня… – Конан с трудом узнал свой голос, неестественно тихий, сдавленный, прерывистый.

В тот же миг из костра вырвался столб темного, почти черного, дыма. Завертелся спиралью и скоро у всех на глазах превратился в огромного грифа. Птица взмахнула длинными остроконечными крыльями, метнулась в сторону стены и, опустившись на один из стоявших там камней, замерла. При этом ее громыхающий хохот не ослабевал ни на йоту. Хотя Конан и, наверняка, все остальные отчетливо видели, что клюв грифа все это время был крепко сжат.

Отшельник нагнулся над одной из глиняных посудин, просунул внутрь руку и стал что-то сосредоточенно перебирать там. Затем вынул руку, держа в ней щепотку какой-то сухой травы. Приблизился к костру и уверенным движением бросил в него траву. Прошептал что-то или, может быть, даже сказал в полный голос, но из-за грохочущего хохота Конан не мог расслышать слов старика, видел только, как двигались его губы. В огне тут же что-то громко зашипело. Пламя ненадолго охватило волнение. Воздух в пещере наполнился чем-то зловонным, едва переносимым. И еще Конан заметил, что огромное черное тело птицы, неподвижно сидевшей на камне, начало меркнуть, постепенно растворяясь в поглотившем грот огненном мареве, будто эта крылатая тварь вовсе и не из плоти была, а… Не доверяя своему зрению, киммериец крепко зажмурил глаза.

Когда же снова он открыл их, то с полнейшим изумлением обнаружил, что птицы уже не было. О ней напоминал лишь по-прежнему звучавший в ушах Конана хохот, да и он, словно боязливо отступая, ослабевал, пока, наконец, совсем не затих.

И снова наступила тишина. Казалось, что даже огонь теперь потрескивал как-то необыкновенно тихо, приглушенно, как будто на своем, непонятном никому языке нашептывал что-то ласковое и успокоительное.

А сердце в груди Конана все еще бешено колотилось, в жилах кипела кровь.

Он обратил взгляд своих глаз к стоявшему у костра отшельнику. Тот ответил ему сдержанной, но вместе с тем бесконечно доверительной улыбкой.

Губы сидевшего подле Конана Зулгайена тоже задела едва заметная усмешка. Киммериец, конечно, и раньше понимал, что туранскому полководцу, вероятно, было известно нечто большее, нежели ему самому. Однако сейчас у него сложилась совершенно определенная уверенность в этом. Знание чего-то удивительного, таинственного так и светилось в больших, черных, как уголь, глазах Зулгайена. Испытующим взглядом всматривался Конан в лицо туранца, силясь и самому постигнуть известное тому знание, но все было тщетно.

Не вытерпев, наконец, он спросил, обращаясь одновременно и к старцу, и к Зулгайену:

– Что это было? Куда подевалась… – его голос вдруг предательски дрогнул, – эта проклятая косальская тварь?!

Старец снова улыбнулся. В его глазах мелькнули лукавые искорки.

– На самом деле ее вовсе и не было здесь, – ответил он. Краешком глаз Конан увидел, что Зулгайен, соглашаясь с отшельником, кивнул головой.

– Перед нами было всего лишь видение, – продолжал старец. – Видение, посланное Серидэей через огонь. Вся ее сила в огне! – в его голосе было какое-то печальное торжество. – Там, где есть пламя, неважно, костер то или маленькая лучина, может появиться Серидэя. Ты увидел только ее лицо в огне. Все же остальное было видением. Признаться, она искусна в них! – отшельник не без некоторой иронии рассмеялся. – Сегодня Серидэя не решилась появиться здесь сама. Не знаю, что уж ей помешало?! – из его горла опять вырвался смешок.

– Разве она не может навестить нас снова? – спросил Конан.

– Уже не сможет, – не раздумывая, ответил старец. – Я защитил наш очаг от ее чар.

– Бросив в него щепотку вонючей травы?! – усмехнулся Конан.

Зулгайен чуть было не рассмеялся от слов киммерийца, однако тут же поспешил подавить подкатывающую к горлу волну искреннего смеха. Улыбнулся и старый отшельник. Насмешка Конана, видимо, его не слишком обидела.

– Я и с вами охотно поделюсь этой травой, – мягко сказал он. – Она защитит вас от ведьмовских чар, когда вам придется разжечь костер. Серидэя не сможет ни подслушать ваш разговор, не потревожить сон.

– Расскажи же, как нам отыскать вендийскую принцессу?! – поторопил его Конан.

– Ваш путь будет лежать в Косалу, – отвечал старец. – Там, среди пустыни, окруженный неприступной стеной скал стоит мрачный замок Серидэи. Там же от людских глаз скрывает она похищенную Насингу.

– Мне приходилось кое-что слышать об этом замке, – вполголоса произнес Зулгайен. – И, видит Тарим, это истинное логово зла! Колдовские обряды, что регулярно свершаются там, жестоки и отвратительны. Слышал я и о скале Черного грифа, где обыкновенно собираются все косальские ведьмы и, где в голубом сиянии звезды Дианирина они набираются новых сил.

По телу киммерийца пробежала вдруг быстрая судорога. При упоминании Зулгайеном звезды Дианирина он вспомнил ту, невиданную им никогда прежде, что этой ночью сияла над ними ярчайшим, затмевающим луну голубым светом, чье появление на небе по неизвестной Конану причине столь тревожило туранского полководца.

– Все это так, – задумчиво ответил отшельник. – Я знаю, вы сможете найти обитель Серидэи. Вот только удастся ли вам вернуть в Вендию маленькую принцессу?! За эту девочку Серидэя будет бороться до конца. А победить ее почти невозможно. Слишком велика ее магическая сила. – Старец задумался. Потом его лицо прояснилось, и он, отчего-то понизив голос, продолжал: – Но перед тем, как отправляться в Косалу, вам нужно будет побывать в Туране. – Взгляд отшельника остановился на Зулгайене. – Ты был воспитан в храме Тарима, – сказал он.

Зулгайен молча кивнул головой. И в этом его кивке были и достоинство, и гордость, и вместе с тем будто бы истинное понимание какого-то особенного таинственного значения слов йелайского отшельника.

– Жрецы Тарима давние противники косальских ведьм, – продолжал старец. – И те, и другие поклоняются огню. Но Тарим – это бог огня-созидателя, без которого не возможна была бы жизнь на земле. Тарим – сын солнца! – Отшельник пристально вглядывался в пламя костра. – У косальских ведьм иное божество. Их огонь – разрушитель, тот, что несет с собой смерть. Они поклоняются огненной звезде. Звезде Дианирина. Потому они и называют себя служительницами Дианирина. Черные грифы кружат над городами и деревнями Косалы, и каждый раз их появление вскоре обязательно влечет за собой губительный пожар. Ведьмы-огнепоклонницы имеют способность принимать облик огромных черных грифов, птиц зла. И только одна из них, самая сильная, верховная хранительница Дианирина может появляться среди людей в разных обличиях. Уже около двух тысячелетий, как только верховной хранительницей стала Серидэя, между косальскими ведьма и туранскими огнепоклонниками не было открытой борьбы. Поклонники Тарима оказались слишком слабы перед ведьмами. Однако и по сей день в одном из тайных святилищах храма Тарима хранится магический камень, каким-то образом – к своему стыду, я не слишком сведущ в этом – тесно связанный с силой самой верховной хранительницей Дианирина.

– Так значит, нам следует отправляться в Туран именно для того, чтобы найти этот самый камень? – задумчиво спросил Конан.

– Да, – отвечал старый отшельник. – Но достать его не просто. Жрецы Тарима вовсе не расположены доверять кому-либо свои секреты. Сомневаюсь даже, что они вообще согласятся встретиться с тобой, Конан. Но Зулгайену, своему единоверцу, они непременно откроют тайну.

Губы туранского полководца беззвучно зашевелились. Но взгляд больших черных, как уголь, глаз был непроницаем.

– Что ж, друзья мои! Нам следует, наконец, и подкрепиться! – сказал отшельник, снимая с костра закопченный котел…

Глава X
«Происки Шэриака»

Принц Шэриак сидел за небольшим столиком из слоновой кости. В правой руке он сжимал золотое перо. Левой придерживал уголок покоящегося перед ним на искусно инкрустированной столешнице пергамента. Это было письмо, недописанное еще им и адресованное в Туран, верховному жрецу Эрлика… Попреки давней политической вражде, существовавшей между Вендией и Тураном, послание Шэриака никак нельзя было назвать холодным и враждебным. Напротив, в своем письме принц сохранял заискивающе-вежливый и дружелюбный тон.

«Спешу уведомить вас о том, – писал Шэриак, – что полководцу Зулгайену удалось бежать из Башни Желтой звезды, где уже более полугода он прибывал в заточении. И я доподлинно знаю, что в побеге этом замешан небезызвестный нам киммериец по имени Конан. Осознавая вашу крайнюю заинтересованность в исходе этих столь неприятных – клянусь Асурой! – для всех нас обстоятельств, сообщу также, что и Зулгайен, и Конан направились на север, в Химелийские горы, где должны встретиться с отшельником из пещеры Йелай. Наверное, будет излишним советовать вам послать на поиски беглецов отряд вооруженных воинов – вы и сами, вероятно, пришли уже к такому решению и в самое скорое время приступите к его осуществлению».

Шэриак мог бы написать и отослать с гонцом письмо это еще день назад, сразу после того, как ему стало известно о том, что Зулгайену все же удалось бежать из башни Желтой звезды. Однако нарочно не сделал этого, поскольку справедливо полагал, что беглецу и его сообщнику Конану не позволят-таки выехать из Айдохьи.

И ко всему прочему, Шэриак вообще не мог быть совершенно уверенным в том, что туранский полководец остался жив. Ибо, покинув позапрошлой ночью стены башни Желтой звезды, но не отправившись тотчас же во дворец, а притаившись неподалеку, чтобы иметь возможность самому наблюдать за исходом дела, принц видел, как из башни выходили Конан и переодетая кшатрием Жасмина (он легко узнал ее и в этом наряде). Зулгайен же не шел рядом с ними его, безвольно поникшего, с окровавленным плечом тащил, взвалив на свою широкую, мощную спину, киммериец.

К сожалению, Шэриаку тогда не удалось проследить их путь. Хотя он не сомневался, что все трое вернее всего должны были бы отправиться во дворец. Если Зулгайен и был жив, то он, конечно же, нуждался в скорой врачебной помощи, и Жасмина предложила бы своего личного лекаря, доверяла которому безгранично. Но если Конан и Зулгайен действительно какое-то время находились в королевском дворце, то

оставалось совершенно необъяснимым, почему Шэриаку, при всем его желании, так и не удалось отыскать их там.

Жасмина теперь, после той знаменательной ночи в башне Желтой звезды, не была расположена к прежним, доверительным отношениям с дядей. Он сам толком и не знал почему.

Может быть, ей случилось тогда невольно наблюдать его беседу с комендантом башни? Ведь он же отчетливо слышал на лестнице негромкие звуки чьих-то шагов (комендант, помнится, еще ссылался на крыс!).

А, может, это Конан тогда подслушивал, а затем не отказал себе в удовольствии передать все Дэви?..

Как бы там ни было, одно стало очевидным: Жасмина теперь старалась всячески избегать Шэриака, хотя и оставалась по-прежнему любезной с ним (вот только любезность эта отдавала какой-то фальшивой беззаботностью).

Итак, от Дэви Шэриаку не удалось-таки узнать ничего. От ее лекаря – тоже. Стоило признать, что доверие Дэви Жасмины им было справедливо заслужено.

По приказу Джайдубара, на поиски Зулгайена и Конана (чья явная причастность к побегу туранского полководца отнюдь не была доказана; однако же Шэриак смог убедить правителя в том, что теперь Конан – человек Ездигерда) были посланы лучшие отряды стражников. Принц и сам не замедлил отправить на улицы Айодхьи своих шпионов. Но поиски ни к чему не привели.

И только тогда, уже отчаявшись отыскать Зулгайена и Конана здесь, в вендийской столице, Шэриак наконец решился обратиться во Аграпур, к верховному жрецу Эрлика. Но, признаться, план этот был крайним в планах принца. Ибо, прибегнув к помощи жречества Эрлика, Шэриак уже не мог рассчитывать на возвращение Зулгайена в Айодхью. А ведь иметь при себе лучшего полководца Ездигерда – значило держать само туранское жречество в постоянном трепетном беспокойстве. И если бы в побеге Зулгайена не был бы замешан Конан, Шэриак и не подумал бы ставить в известность об этом служителей Эрлика. Но ему нужен был Конан. О, да! Ему стоило бы только зачислить этого человека, варвара с далекого севера, в ряд своих сподвижников, ну или хотя бы пустить повсеместно слух о том, что это действительно так – и с ним, Шэриаком, стали бы считаться во всем мире.

Уже не первый год Шэриак жаждал заполучить власть в стране. Но судьба была безжалостно несправедлива к нему. Казалось, она просто смеялась над Шэриаком, неизменно оставляя ему лишь вторые роли. Во всем! Лишь успев появиться на свет, он уже оказался вторым – младшим из двух братьев. Старший брат вскоре стал правителем; властным и сильным, а Шэриак… Шэриаку остался тот самый же титул, с которым он был рожден. И единственное, на что ему приходилось надеяться, это на то, что рано или поздно брат – его родной брат – умрет, и в соответствии с вендийским законом, власть в государстве перейдет к нему. Долго ждать не пришлось: тот умер, не успев перешагнуть даже сорокалетнего рубежа. Умер, оставив после себя сына Бунду Чанда и дочь Жасмину. Однако и взошедшему на вендийский престол сразу после смерти отца Бунде Чанду, заносчивому высокомерному юнцу, не долго суждено было править – слишком скоро его душа отправилась в лоно Асуры. А Жасмина?! Признаться, ее Шэриак не терпел больше всех остальных. Ее права (ха! – сомнительные права женщины) на престол оскорбляли его. Она же, эта своевольная самонадеянная дурочка, вела себя недостойно королевской крови. Как только умер молодой правитель Бунда Чанд, жрецы и высшие сановники вендийского государства с завидной неутомимой настойчивостью принялись требовать от юной принцессы незамедлительного вступления в брак и рождения наследника. Но Жасмина, небрежно отвергая разумные доводы, вовсе и не собиралась торопиться с замужеством. Бесстыдно кокетничая с дарованной ей небесами властью, принцесса играла своими преемниками, будто перстнями, унизывающими ее длинные белоснежные пальцы. При этом она даже не вспоминала о Шэриаке, не разу не упомянула о нем как о возможном претенденте на престол.

А потом Дэви Жасмине вдруг взбрело в голову, наконец, вступить в брак – и это после стольких-то лет своего упрямого категоричного отказа от замужества. И снова с ее стороны не обошлось без очередного сюрприза: из всех многочисленных претендентов на свою руку, мужей знатных и богатых, она выбрала малоизвестного еще к тому времени, почти обедневшего князька небольшой полузависимой провинции. Имя ее избранника было Джайдубар. С высокомерным видом вошел новый правитель в мраморные стены аграпурского дворца. Вошел, чтобы стать в нем полновластным хозяином.

Шэриак тяжело вздохнул. При одном воспоминании о Джайдубаре в его жилах вскипала кровь. Его ненависть к нынешнему правителю была болезненной, зудящей и… беспомощной. Это была ненависть шакала ко льву! В глубине души Шэриак, конечно, признавал достоинства Джайдубара. Жасмина ничуть не ошиблась, приняв решение именно его сделать правителем Вендии. Но разве это могло успокоить его, Шэриака?! Сила правителя только разжигала в нем еще большую ненависть.

Высшая знать, государственные сановники и жрецы Асуры, сперва с подчеркнутой холодностью принявшие нового правителя Вендии, затем, спустя всего не более года после вступления того на престол, нашли его разумным правителем и охотно поддерживали любые его политические начинания.

И теперь Шэриак с тайной горечью признавал, что в сложившейся ситуации ему не находилось места на государственной сцене Вендии. Все мысли принца были подчинены единственно тому, каким образом можно было устранить те многочисленные, ставшие перед ним, будто огромной непроходимой стеной, препятствия на пути к все более желанной власти. Сейчас, когда маленькая принцесса Насинга была похищена (и, видит Асура, Шэриак, как никто другой во всей Айодхье, не испытывал никаких сомнений относительно того, что этой девочке уже не суждено когда-нибудь вернуться в королевский дворец), его шансы пробраться к трону заметно возросли. Причем объяснялось это не только лишь тем очевидным безоговорочным обстоятельством, что, будучи прямой наследницей на престол, Насинга представляла ему серьезнейшую конкуренцию. Воспользовавшись похищением принцессы, хитроумный Шэриак пытался обострить размолвки, существовавшие между Джайдубаром и Жасминой. К счастью для него, всем приближенным ко двору, было хорошо известно, что отношения между правителем и Дэви были довольно прохладными и не совсем соответствующими их супружескому положению. Впрочем, что все же нисколько не умаляло несомненного доверия и огромного искреннего уважения, которые испытывала к своему мужу Жасмина. Между тем, самому Джайдубару, по своей природе бывшему очень ранимым и обидчивым, совсем не по душе были установившиеся между ними Дэви отношения. Он любил жену, но, не найдя, как ему казалось, в ее сердце ответа на свои чувства, был глубоко оскорблен и подавлен этим. Подозревая Дэви Жасмину в измене, он следил за каждым ее шагом. Не упускал возможности лишний раз наведаться в ее покои. И регулярно подвергал жесточайшему допросу приближенных к Дэви рабов. И хотя у Джайдубара так и не находилось веских причин, чтобы упрекнуть супругу, ревность его была настолько болезненна и слепа, что даже собственная тень Жасмины порой казалась ему достойным соперником.

На это и сделал ставку Шэриак, силясь посеять раздор в королевской семье.

Узнав о том, что Жасмина послала гонца к Конану, он не замедлил сообщить об этом правителю. Причем, не пожалев чести племянницы, сознательно выставил все в ложном свете: якобы между Дэви и киммерийцем была давняя любовная связь. И Шэриак не ошибся, – самолюбие Джайдубара было уязвлено. Все это время, пока во дворце ожидали приезда Конана, правитель, казалось, был настроен самым решительным образом. Однако когда киммериец наконец появился, Джайдубар, найдя его в покоях Дэви, не предпринял ничего против своего мнимого соперника. И что могло остановить его?! Неужели он поверил словам Жасмины?!

Поверил, тому, что этот проклятый варвар с севера поможет отыскать маленькую Насингу?!

Несмотря на всю очевидную подозрительность Джайдубара, его, на самом деле, легко можно было убедить в том, во что он хотел бы верить. В этом и была его слабость! Шэриак ненавидел подлинную силу правителя и брезгливо осмеивал его – не столь уж многочисленные – слабости.

Теперь, после пропажи Насинги и затем визита во дворец Конана, Джайдубар, казалось, не находил себе места. Он отдалился от государственных дел. Почти все время проводил в своих покоях или в саду у пруда, задумчиво глядя на искрящуюся в солнечных лучах водную гладь. Выл печален и необыкновенно молчалив. Изменилась и Дэви. Никого к себе не подпуская, кроме редких рабынь да Танар, своей придворной дамы, она стремилась к уединению. Вдвое – а то и втрое – чаще обычного посещала храм, отчаянно прося у всевидящего Асуры возвратить ей маленькую дочь. И с каждым новым днем отношения между Джайдубаром и Жасминой становились все более прохладными. Такое положение вещей как нельзя более устраивало Шэриака.

Пламя латунного светильника, что стоял на столе подле пергамента, вдруг затревожилось, как обычно бывает, когда открываются двери или окна, и через них в комнату беззвучно врывается ветерок. Но сейчас в покоях принца все было наглухо затворено. Не было и щели, из которой могло сквозить. И все же какое-то неведомое легкое дуновение коснулось пламени, вспугнуло тени на стене! По телу Шэриака пробежала тревожная дрожь. Он догадывался, что за дверь, незримая для простого смертного и, должно быть, ведшая из самой преисподней, отворилась сейчас – здесь, перед ним.

Комнату окутывала какая-то зловещая темная дымка.

И очень скоро взгляд Шэриака не мог уже различить ничего, кроме боязливо трепещущего пламени в латунном светильнике.

А затем пламя принялось расти, но уже без обычного вкрадчивого треска, без волнительной, неутомимой пляски рыжих язычков. Оно просто росло, постепенно делаясь все больше и больше, точно какая-нибудь лужица во время ливня.