Текст книги "Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963"

Автор книги: Мартин Хайдеггер

Соавторы: Карл Ясперс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

В феврале этого года я ездил в Веймар на заседание комиссии и увидел там только что найденную рукопись автобиографии; находясь под непосредственным впечатлением, я предложил немедленно издать ее, чтобы дать нынешней молодежи пример того, как видит свою жизнь девятнадцатилетний юноша. Оригинал написан на листах канцелярского формата, увы, при издании не

удалось сохранить разбивку на страницы; кроме того, брошюра слишком дорогая, хоть я настаивал на возможно более дешевом издании.

Думаю, она Вас порадует.

Италия и Рим – впервые. Мы поехали все вместе – моя жена, и Йорг, и Герман. Собственно, все десять дней в Риме я был в замешательстве, чуть ли не в бешенстве и ярости – только позднее мне стало ясно почему. "Впечатления" действуют на меня не сразу; они как бы попросту тонут во мне – и лишь потом в один прекрасный день всплывают в памяти; и память моя, похоже, сильнее настоящего – я вдруг ловлю себя на том, что стою перед микеланджеловским Моисеем в полумраке церкви Сан-Пьетро-в-Винколи, или на площади Навона, или в Тускуле; и вообще, этот пейзаж…

Сейчас я уже вернулся к повседневной работе – к вечным интерпретациям; на сей раз это трактат Шеллинга о свободе[319][319]
  Лекция о Шеллинге вышла в свет под заголовком: Schellings Abhandlung über das Wesen der menschlichen Freiheit (1809). Hrsg. von Hildegard Feick, Tübingen 1971; GA Bd. 42: Schelling: Vom Wesen der menschlichen Freiheit. Hrsg. von Ingrid Schüßler, Frankfurt a. M. 1988.


[Закрыть] – точно так же 15 лет назад я корпел над Аристотелем. На семинарах – Кантова критика эстетической способности суждения; я постепенно подхожу к сути и не устаю поражаться. Швабы, к которым я должен себя причислить, становятся сообразительными, как известно, лишь после сорока – стало быть, как раз есть еще время понять, что именно происходило в философии. А тогда собственные немощные потуги становятся совершенно безразличны и служат всего-навсего подспорьем, чем-то вроде веревочной лестницы, чтобы спуститься по круче в бездну. Иногда я жалею, что у меня только одна голова и одна пара рук.

Папка с надписью "Ясперс" на моем рабочем столе все "толстеет".

А в остальном – одиноко.

По правде говоря, мы вправе считать, что философия, не имея авторитета, находится в превосходной ситуации, ведь теперь необходимо бороться за нее незаметно, например такой вот лекцией о трактате Шеллинга, что само по себе кажется чудаковатым. Но порой все же становится ясно, что произошло и чего нам не хватает: истинного знания, что нам чего-то не хватает.

Лучшее доказательство тому, что у Вас все хорошо, – Ваш новый труд. Желаю Вам всего, что нужно для следующего шага.

С самыми дружескими чувствами,

Ваш

Мартин Хайдеггер.[320][320]
  После войны Хайдеггер рассказывал своему сыну Герману, что на это письмо от 16 мая 1936 г. он так и не получил ответа. Поэтому он и не писал больше Ясперсу, а только посылал ему свои публикации. Странным образом набросок письма Ясперса помечен тем же числом: 16 мая 1936 г.


[Закрыть]

[123] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру[321][321]
  Сохранилось в архиве Ясперса только в черновом варианте, однако без пометки «не отправлено».


[Закрыть]

Гейдельберг, 16.5.36

Дорогой Хайдеггер!

Только что получил Ваше письмо с бесценными подарками. Рад получить от Вас весточку. А особенно меня радует, что Вы так энергично заняты своим делом. С нетерпением жду знакомства с Вашим Тёльдерлином", начну читать его сегодня же вечером. Однако уже сейчас хочу заранее Вас поблагодарить.

Ваше отношение к философии этой эпохи, наверное, совпадает с моим; те, кого Вы высоко цените – Ницше, Гёльдерлин, – сближают нас. Надеюсь, Вы поймете и простите, что тем не ме-

нее я молчу. Душа моя онемела, ибо в этом мире я остаюсь не с философией "без авторитета", как Вы пишете о себе, а делаюсь… но я не нахожу слова. Однако в безмолвном творчестве, пока оно нам даровано, мы можем найти себя[322][322]
  В черновике письма есть вычеркнутый фрагмент: «Чтобы все-таки немного сказать о себе: физически я живу на пределе; малейшие напряжения – даже поездки – выводят мое тело из строя. В настоящее время я вполне в форме. Год назад с июля по октябрь, а также в по-следующие недели до самого Рождества я часто болел: озноб, кровотечения, – но все опять обошлось. Характер работы над Ницше позволяет заниматься ею в постели, так что каникулы не были потеряны».


[Закрыть].

С удовольствием прочитал о Ваших римских впечатлениях. Как замечательно – в таком возрасте впервые увидеть Рим и средиземноморский ландшафт! Удивительные вещи Вы рассказываете о характере своего восприятия, безучастного и все-таки усваивающего; роль памяти становится *сак бы творческой. Мне кажется, я не чужд этого феномена, только основная черта в моем случае другая. Я предаюсь мгновению с ненасытным энтузиазмом. Поэтому в своей беззащитности я, наверно, совершаю больше глупостей и меньше работаю, нежели Вы. Правда, затем и для меня память становится источником философствования, вечно оживляющей основой и масштабом, а само философствование – в значительной мере благодарностью.

Рукопись Ницше, которую я с удовольствием еще раз получил из Ваших рук, несколько дней назад была прислана мне из Веймара. На семинаре[323][323]
  В летнем семестре 1936 г. Ясперс вел семинар по Ницше.


[Закрыть] я тут же показал ее студентам и разъяснил. Это раннее знание, уже в постановке вопроса предвосхищающее всё, это благородство и всеобъемлющая серьезность бе-руг за душу. Да, вот таким должен быть немецкий студент!

С сердечным приветом,

Ваш

К.Я.

1942–1949

[124] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру[324][324]
  В архиве Ясперса сохранилось в черновом варианте с пометкой «не отправлено».


[Закрыть]

Гейдельберг, 12 октября 1942 г.

Дорогой Хайдеггер!

Я чувствую смущение, желая не только поблагодарить Вас за статью о Платоне* и за Вашу интерпретацию Гёльдерлина*26, но и ответить Вам. Я уж и не знаю толком, кому должен писать, ведь без малого 10лет мы не разговаривали друг с другом, в 1936 году в ответ на моего "Ницше " Вы дружески подтвердили получение книги[321][321]
  Сохранилось в архиве Ясперса только в черновом варианте, однако без пометки «не отправлено».


[Закрыть] и присовокупили еще одну фразу, касающуюся Вас лично, важную, однако без (хрытого вопроса, и сформулированную не так, чтобы в той ситуации имел возможность по поводу ее высказаться. Потомяничего от Вас не слышал – ни касательно моей личной судьбы начиная с 1937'г. т, ни касательно двух посланных Вам в 1937 и 1938 гг. книг?29, отчего я могу теперь лишь предполагать, что они попали в Ваши руки. От Вас пришли только две эти работы, безусловно детища Вашего ума, но написанные языком, который я не вполне понимаю, вероятно, потому, что мне неизвестен общий контекст Ваших нынешних размышлений^.

Все это я пишу только затем, чтобы пояснить мое смущений.

То, что Вы пишете относительно учения Платона об истине, находит во мне отклик, ибо Вы, как столь часто в Вашем раннем философствовании, пытаетесь пробиться к истоку. Ваш ответ .

на собственный вопрос, по-моему, менее значим, нежели сам факт постановки вопроса и то принципиальное требование, какое вы выдвигаете. И хотя ни "Гёльдерлин", ни "Платон" незатраеива-ютвомнетоео "настроя", исходя из которого я понимаю эти тексты, я тем не менее восхищаюсь Вашим необычайным даром нашу-

пывать философское там, где никто другой его, похоже, не замечает. Быть может, все дело в моей неспособности, потому-то Ваши рассуждения по содержанию представляются мне слабее самого замысла. Мне кажется, первый шаг выводит Вас на верный уровень, однако дальнейший ход не схватывает возможную сущность, ему недостает метода, чье место занимает скорее порядок изложения, форма выражения, внешняя целостность. Я говорю в позитивном, собственно, одобрительном рмысле, но, как ни смотри, это всего лишь замена подлинного метода. Когда я следую за Вами в частностях, то прихожу в замешательство. Например, уже в самом начале: "невысказанное" у философа, на которое я себя "трачу"[332][332]
  Ср.: HeideggerM., Platons Lehre von der Wahiiieit, a. a. O., S. 96: «„Учение“ мыслителя есть то, что в сказанном им осталось невысказано, то, чему подвергается человек, чтобы ради этого себя растрачивать».


[Закрыть], – верно, я читаю эти слова, полностью с ними соглашаясь, глубинные воспоминания оживают во мне; однако затем: "мочь в будущем знать "[333][333]
  Ibid.: «Чтобы познать и впредь быть в состоянии знать не высказанное мыслителем, каково бы оно ни было, мы должны размышлять о том, что им сказано».


[Закрыть] – это действует на меня как внезапное затемнение вот только что открытого пространства, ибо то «невысказанное», которое я впоследствии смогу знать, как раз никогда и не является тем, на что я себя «трачу», а тем, на что я на-правляю свою работоспособность, но не себя самого. В результате: "поворот в определении сущности истины "[334][334]
  Ibid.: «То, что остается невысказано, есть поворот в определении сущности истины».


[Закрыть] хотя и кажется мне проблемой чрезвычайно важной и поставленной Вами по праву, но в той форме, какую Вы ей здесь придаете, исторически неправдоподобной. Тут я и замечаю, что, пожалуй, не могу судить о том, чего Вы на самом деле хотите.

Объяснение, видимо, в том, что я пока не понимаю истину как несокрытость в таком смысле, какой подразумеваете Вы. То, что Вы намечаете в последних шести строках?35, я хотел бы видеть в более подробном изложении. Если уж ограниченный объем публикации, вынуждает к краткости, то для меня эти строки были бы неизмеримо важнее, нежели интерпретация Платона, которая по-

пятна опять-таки лишь на этой основе. Вот почему все в целом производит на меня впечатление постоянного напряжения без разрядки и обещания, которое в итоге не оправдывает надежд. Я бы даже сказал, что после чтения чувствую себя обманутым, ибо речь все время шла о несокрытости, но так и не было сказано, что же это, собственно, такое. Поначалу казалось, что все опирается на смысл греческого слова, о котором я вычитал у Зодена™, однако в конце концов об этом не сообщается ничего, кроме обещаний на будущее, на мой взгляд пустых. Таким образом, я вынужден при-знать недостаточность моего понимания, что не мешает мне оценить Вашу тщательность и осмотрительность, искусство интерпретации и серьезность обоснований.

С сердечным приветом из далекого прошлого

[125] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру**1

Гейдельберг, 1.3.1948 г. Профессор Ясперс

Гейдельберг/Плёк, 66 [штемпель]

Дорогой Хайдеггер!

То, что я Вам сегодня пишу, вызвано нынешней ситуацией перед переселением в Базель™, но основано на давнем желании после столькихлет сказать Вам хотя бы несколько слов. Я не мог взять на себя инициативу, коль скоро у Вас она исчезла, и я совершенно не

знал, с кем буду говорить. Этого я и сегодня не знаю, однако, мне кажется, молчания достаточно.

Когда в 1945 году миновала опасность национал-социалистской цензуры, я ждал от Вас письма, которое объяснило бы мне непонятное. Поскольку начиная с 1933 года Вы, не сказав ни слова, перестали встречаться со мной, а потом и писать™, я надеялся, что Вы воспользуетесь возможностью и откровенно объяснитесь.

Но произошло нечто иное. В конце 1945 года комиссия Фрайбургского университета™, ссылаясь на Ваше собственное пожелание, запросила меня о Вас. После некоторых колебаний я счел, что отказать нельзя, и ответил"1. Адресата я уполномочил, если Вы пожелаете, ознакомить Вас со всеми практически важными пассажами. На всякий случай прилагаю копию того письма. Содержание его я и сейчас считаю правильным.

Когда много лет назад, году в 1934, передо мной на столе лежала достоверная и полная копия Вашего письма насчет приглашения Баумгартена в Гёттинген[342][342]
  По поводу этого обстоятельства ср. предисловие X. Занера к изданию: KariJaspers, Notizen zu Martin Heidegger, München/ Zürich 1978, S. 14 f., а также: H. Oft, Martin Heidegger als Rektor der Universität Freiburg i. Br. 1933/34. II. Die Zeit des Rektorats von Martin Heidegger… (Zeitschrift des Breisgau-Geschichtsvereins ["Schau-ins-Land"], 103. Jahresheft/1984, S. 118 f.); H. Oft, Martin Heidegger. Unterwegs zu seiner Biographie, Frankfurt a. M./New York 1988.
  B 1935 г. от Марианны Вебер, родственницы Эдуарда Баумгар-тена, Ясперс получил копию отзыва Хайдеггера о Баумгартене, которую сделал сам Баумгартен. Тогда Ясперс не сделал для себя копии. В 1945 г. Баумгартен по памяти продиктовал Ясперсу содержание отзыва, и лишь много позднее, в 1961 г., он переслал Ясперсу копию отзыва, дословно переписанную из дневника 1935 г. По смыслу текст 1945 г. тождествен копии 1961 г., однако отличается в формулировках. Для Ясперса продиктованное ему в 1945 г. тоже было тождественно по смыслу той копии, которую он читал в 1935 г.
  Еще одна рукописная копия найдена X. Оттом в архиве Клеменса Бауэра (Clemens Bauer), ср.: Martin Heidegger als Rektor…, a. a. O., S. 129.
  То, что в 1935 г. в конторе фюрера союза доцентов д-ра Блуме (Blume) Баумгартену предъявили отзыв Хайдеггера, позднее подтвердила г-жа Грета Пакен (Greta Paquin), тогдашняя секретарша Блуме (письменное подтверждение в архиве Ясперса). – В этом деле Яс-перс положился на высказывания и копии Баумгартена, хотя никогда не видел оригинала, очевидно уничтоженного вместе со всеми документами национал-социалистского союза доцентов в Гёттингене. Отсюда можно заключить, что он считал такое поведение Хайдеггера вполне вероятным.


[Закрыть], я еще мог сказать Вам, что я думаю. Я этого не сделал – из недоверия ко всякому, кто в государстве террора конкретно не выказал себя настоящим другом. Я последовал caute Спинозы[343][343]
  «Caute» (осторожно – лат.) было начертано на печатке Спинозы.


[Закрыть] и совету Платона: в такие времена следует укрыться, как во время урагана[344][344]
  Ср.: Платон, Государство, 496 d.


[Закрыть]. То, что я мог сказать тогда, я не сказал и в упомянутом письме 1945 года. По мере сил отодвинув личные обиды – Ваши слова об интеллектуальном окружении Макса Вебера и о Вашем использовании слова «еврей», учитывая его тогдашнее значение, не могут быть между нами забыты, – в том письме во Фрайбург я ограничился объективно важным. Трезвая сдержанность этих слов не позволит Вам ощутить, что у меня на сердце. Письмо было написано с намерением высказать неиэбеж-

нов и в опасной для Вас245 ситуации сделать все возможное, чтобы Вы могли продолжить работу,

Связывающие нас добрые воспоминания из давно ушедшего мира для меня живы по-прежнему. Хотя с 1933 года мы жили в разных. мирах, не поддерживая никаких контактов. Фактически произошел разрыву тем более что безмолвно возобновить былые отношения едва ли возможно.

Но мне не по душе и почти невыносима разлука с человеком, с которым я был некогда связт. Разлука с Вами ящ>залам^я с 1933 го^ да, но со временем, как обычно бывает, еще в тридцатые годы, эта боль почти исчезла под напором куда более чудовищных, событий. Осталось лишь далекое воспоминание да изредка, снова и снова, удивление.

Однако сейчас, как и прежде, мне не хочется, чтобы этот разрыв – ведь он и в самом деле не был осуществлен Вами нарочито и определенно – стал окончательным оттого, что я о нем говорю. Что до меня, то я скорее хотел бы сохранить возможность когда-нибудь вновь серьезно с Вами побеседовать. Еще мне хотелось бы при случае помочь моими скромными силами, если Вам вдруг не разрешат печататься. Публикация Ваших работ важна не просто с точки зрения лично моего негасимого интереса, но, само собой разумеется, с точки зрения несомненного и реального общеевропейского интереса. С 1945 года я при всякой возможности твержу об

Зимой 1945 года я послал Вам первый номер "Вандлунг" с двумя первыми моими заявлениями по поводу нынешней ситуацшш. Как и ранее, Вы не подтвердили получение. Я бы и впредь охотно посылал Вам мои публикации, коль скоро Вы бы не запретили мне это Вашим непрерывным молчанием, которому я уступаю.

Опасиотш, чтат>1пережили, янепишу. Что мы с женой все еще живы, я по-прежнему каждый день воспринимаю как чудо. Физическое мое нездоровье без изменений. Сил, как всегда, мало.

Приветствую Вас, с наилучшими пожеланиями,

Ваш

[КарлЯсперс]

[126] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру"*

Базель, 6.2.1949

Дорогой Хайдеггер!

Я уже давно хотел Вам написать. И вот сегодня, воскресным утром, наконец-то пришла решимость. Попробую.

Некогда между нами было что-то, что нас связывало. Я не могу поверить, что это исчезло без остатка. Мне кажется, настало время обратиться к Вам в надежде, что Вы пойдете навстречу моему желанию изредка обмениваться словечком-другим.

До 1933 года оба мы были не такими, как сейчас. Необходим какой-то минимум фраз, чтобы вновь отыскать точку соприкосновения, которая позволяла нам говорить друг с другом – уже и тогда с некоторыми странными сопутствующими обстоятельствами.

В 1945 году я ждал объяснения с Вашей стороны, – ждал, так как мне казалось, что инициатива с моей стороны разрушит все, что было в то время возможно. Осенью 45-го я послал Вам пер-

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

вый номер журнала "Вацдлунг"[350][350]
  Ср. письмо [125] от 1.3.1948, прим. 35.


[Закрыть]. Может бьпъ, думал я, мои первые публичные заявления в этом издании дадут Вам повод сказать мне нечто такое, что до 1945 года высказать было невозможно.

В декабре 45-го на запрос фрайбургской комиссии, которая в свою очередь ссылалась на Вас, я написал касательно Вас письмо[351][351]
  Ibid., прим. 343–344.


[Закрыть]. И уполномочил комиссию ознакомить Вас с этим письмом, прежде всего с важнейшими его положениями, а затем и с полным текстом. Читали ли Вы его, я не знаю, но смею предположить, что читали. Из него Вам известно, что вынуждало меня ждать, не найдете ли Вы слова для меня: не только Ваш молчаливый разрыв всех контактов с 1933 года, но прежде всего Ваше письмо о Баумгартене, копию которого я видел в 1934-м[352][352]
  Ibid., прим. 345.


[Закрыть]. Эта минута была одной из важнейших в моей жизни. Личное недоумение было неотделимо от объективной значимости происходящего. Я не упомянул о письме, написанном Вашей собственной рукой и прочитанном мною в августе 1933-го. Молодой человек, которому оно было адресовано, в смятении приехал ко мне в Ольденбург, чтобы вместе со мной мотивировать радикальность решения – противоположного тому, которого Вы требовали в письме[353][353]
  Подробности обстоятельств реконструировать не удалось.


[Закрыть], причем в манере, дотоле мне незнакомой.

С тех пор прошло много времени. Теперь в качестве предпосылки для дальнейшего я допускаю, что по отношению ко мне Вы не считаете необходимым дать объяснение этим вещам, которые лично касались нас обоих ("еврей Френкель", "интеллектуальное окружение Макса Вебера" и т. п.)[354][354]
  Ibid., прим. 344.


[Закрыть]. Я это принимаю.

Что именно Вы – возможно, вполне оправданно, – ставите мне в упрек, я не знаю. Со своей стороны позволю себе сказать, что я Вас не обвиняю, так как Ваше поведение в этой мировой

катастрофе находится не на том уровне, который предполагает морализирующие рассуждения. Бесконечное горе начиная с 1933 года и нынешнее состояние, в котором моя немецкая душа лишь все больше страдает, не соединили нас, а, наоборот, безмолвно разделили. Чудовищность, которая не сводится к одной только политике, за долгие годы бойкота, когда и жизнь моя была под угрозой, не дала нам произнести вслух ни единого нужного слова. Как люди мы отдалились друг от друга. У меня все время стоит перед глазами моя жена[355][355]
  В разгар преследований евреев Гертруде Ясперс, которая как еврейка находилась в опасности, время от времени приходилось прятаться. Общественные контакты были почти полностью оборваны в первую очередь с нею.


[Закрыть], о которой я при нашей предпоследней встрече[356][356]
  В марте 1933 г., ср. письмо [113] от 16.3.1933 Хайдеггера Ясперсу


[Закрыть] сказал, что она играла решающую роль для всего моего философствования (до сих пор вижу ее удивленное лицо).

На все это я не закрываю глаза. Принимаю как факт, который можно интерпретировать, но его объяснение, которого годы тому назад я ожидал, не должно оставаться условием нашего разговора друг с другом. Если между нами не случится ничего чрезвычайного, непроясненность останется, но не помешает нам в философствовании, а может быть, и в личном плане общаться друг с другом.

Мне кажется, этому совсем не помешает, что в философии наши устремления, пожалуй, весьма различны и мое философское самосознание совершенно чуждо Вашему. Тот факт, что в мире наши имена так часто произносят вместе, не под стать ни Вам, ни мне. Вот почему мы независимо друг от друга в 1936-м или в 1937-м, в письмах Жану Валю[357][357]
  Жан Валь (Jean Wahl; 1888–1974) – французский философ, с 1927 г. профессор Сорбонны; своими публикациями одним из первых сделал немецкую экзистенциальную философию известной во Франции. См.: WahlJ.^ Etudes Kierkegaardiennes, Paris 1938; Lapensee de l'existence, Paris 1951.


[Закрыть], которые он опубликовал[358][358]
  Lettre de M. M. Heidegger. Reponse ä M. J. Wahl (Societe fran^aise de Philosophie, seance du 4 decembre 1937. Subjectivite et transcendance.) – In: Bulletin de la Societe fra^aise de Philosophie, 37, Paris 1937, p. 193. Lettre de M. Karl Jaspers, a. a. O., p. 195–198. Также в качестве приложения к: WahlJ., Existence humaine et transcendence, Neuchätel 1944, p. 134 f.; 138–142.


[Закрыть], высказали это, разным тоном, но сходно по смыслу[359][359]
  В своем кратком письме Хайдеггер подчеркивал, что его философские усилия – хотя в «Бытии и времени» он говорит об «экзистенции» и Кьеркегоре – не могут быть названы «экзистенциальной философией». Он полностью согласен с Жаном Валем в том, что экзистенциальная философия находится в двойной опасности – подпасть под влияние либо теологии, либо абстракции. Его, Хайдеггера, занимает не вопрос об экзистенции человека, но вопрос о бытии в целом и как таковом. Вопрос, который ставится в "Бытии и време-
  ни", до сих пор нигде не обсуждался – ни Кьеркегором, ни Ницше, и Ясперс совершенно его игнорирует.
  В своем более пространном ответе от 30.1.1938 Ясперс отвечал: "Я нигде не говорю о знании обо всем бытии", "но лишь о знании о «способах всеохватывающего»". Каждый способ всеохватывающего наталкивается, по мысли Ясперса, на границу, ему принадлежащую, и тем самым приходит к точке, где "граница может быть прорвана, открыв другое пространство, пока, наконец, в трансценденции не станет возможен покой". Этот покой никоим образом не может быть знаем. Иной смысл имеет и целостность ("Ganzheit") – всякий раз только в связи со способом всеохватывающего. В противоположность Кьеркегору, он, Ясперс, отрицает "веру в трансценденцию, которая не обнаруживает себя в нашем мире, не удостоверяет и не выдерживает в нем испытания"; однако саму трансценденцию он не отрицает. Он склонен "отрицать всякую «подмену» вечности омирщенными мыслями, считая это заблуждением". – "Не стану отрицать, что в моей философии говорит ностальгия по утраченному, что в ней звучит эхо религии". Однако Ясперс считает, что эта ностальгия сквозит во всей философии, которая сродни Платону и Канту. – "Теория" экзистенции должна бы исключить экзистенцию. "Экзистенциализм – смерть экзистенциальной философии…" Философия может только пробуждать. Тот, кто раскрывает себя в философии, "должен добиваться противоположности диктаторского, почти исчезая в мнимой гибкости и мягкости и благодаря тому открывая слушающему пространство, принадлежащее ему целиком". Конкретность психологизма "должна быть преодолена"; "философствование должно стремиться к такой абстрактности, которая своей формой способна влиять на глубочайшую действительность". "Конкретные" анализы его философии должны всякий раз преодолевать психологическое, чтобы стать интенсивным представлением возможной экзистенции. – "Невозможно… чтобы философия была экзистенци-
  альной. Только человек в его временном бытии есть возможная экзистенция". «То, что Хайдеггера и меня называют рядом, словно мы делаем одно и то же, дает, как мне кажется, нам обоим повод почувствовать себя неправильно понятыми. Общим у нас были, возможно, критически-негативное отношение к традиционной университетской философии и зависимость от идей Кьеркегора. Но нас разделяли содержания, из которых мы философствуем».


[Закрыть]. Однако и это не повод для того, чтобы мы оба отмалчивались. Ведь при всех непростых подспудных различиях, достигающих до самых глубин наших позиций, философия, чем бы она ни являлась, в истоке и цели не может не быть едина. Эта вера подобна вере в

коммуникацию – вера вопреки обманчивой видимости. Если память мне не изменяет, некогда мы были в этом едины.

Шлю Вам привет как бы из далекого прошлого, через бездну времен, цепляясь за что-то, что было и что не может быть ничем.

Ваш

[Карл Ясперс]

[127] Мартин Хайдеггер – Карлу Ясперсу

Фрайбург-им-Брайсгау, 22 июня 49 г.

Дорогой Ясперс!

Вчера Хайс[360][360]
  См. прим. 73 к письму [22) от 18.6.1924.


[Закрыть] сказал мне, что в феврале Вы мне писали. К величайшему моему сожалению, это письмо не дошло. Иначе я безусловно тотчас бы Вам ответил. Кстати, это не первый случай за последние годы, когда важная почта из-за рубежа до меня яе доходит.

Я сердечно благодарю Вас за это письмо; то, что Вы его написали, – большая для меня радость. Через все недоразумения, и путаницы, и временный разлад отношение к Вам, которое сложилось в начале наших путей в 20-е годы, осталось в неприкосновенности. С тех пор как пространственно мы стали еще ближе друг к другу, я еще болезненнее ощущал эту отдаленность.

Стражей мысли в растущей мировой беде осталось совсем немного, и все же они должны противостоять догматизму всякого рода, не рассчитывая на результат. Мировая общественность и

ее организация отнкда не то место, где решается судьба человеческого бытия.

Не стоит говорить об одиночестве. Хотя это единственный край, где мыслитель и поэт в меру своих человеческих способностей защищают бытие.

Из этого края я и шлю Вам сердечный привет.

Ваш

Хайдеггер

[128] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру

Базель, 25 июня 1949 г.

Дорогой Хайдеггер!

Я только что получил Ваше письмо от 22 июня. Сердечно благодарю Вас. Мое февральское письмо было рукописным. Но я попросил жену сделать для меня копию на машинке. И сейчас прилагаю эту копию к письму. А если дьявол или техника вздумают нам мешать, мы со своей стороны будем терпеливы и осторожны. Надеюсь, это письмо дойдет. Для верности я отправлю его как заказное.

К огромной моей радости, Вы говорите о том, что в главном наши отношения остались неприкосновенны. Так пусть же они продолжатся!

Сегодня только эти сопроводительные слова к старому письму, а еще новость, дошедшая до меня вчера: спустя несколько

дней после возвращения в Европу Эрих Франк скоропостижно скончался в Амстердаме[361][361]
  22 июня 1949 г.


[Закрыть], на пути через Марбург к нам. Мы с женой очень скорбим, что больше не сможем поговорить с верным другом. Когда-то Вы сыграли решающую роль в его назначении в Марбург[362][362]
  В 1928 г. Франк стал ординарным профессором в Марбурге.


[Закрыть]. Эта весть, наверное, и Вас не оставит равнодушным.

С сердечным приветом,

Ваш Карл Ясперс

[129] Мартин Хайдеггер – Карлу Ясперсу

Тодтнауберг, 5 июля 49 г.

Дорогой Ясперс!

Большое спасибо Вам за оба письма. Мы с женой снова переехали в хижину, правда, из-за непогоды позже, чем в прежние годы, – хижина уже не так защищает от дождя и не так удобна для проживания, как в те времена, когда мы были моложе. Почту, поступающую на мой адрес во Фрайбурге, доставляют нерегулярно, с оказией. Поэтому мой ответ задержался.

На протяжении всех этих лет я сохранил убежденность, что связь между первоосновами нашей мыслящей экзистенции непоколебима. Но я не мог найти пути к диалогу. С весны 1934 года, когда я ушел в оппозицию и внутренне тоже отошел от университетских дел, такой разговор стал для меня еще труднее, потому что растерянность все росла и росла.

Кто сам не пережил того, что выпало на долю Вам и Вашей жене, никогда этого не поймет. Наш старший сын уже пятый год в русском плену и из-за имени и происхождения находится в особенной опасности, а младшего отпустили из лагеря в 1947 году по состоянию здоровья, – все это дает возможность хоть как-то восполнить понимание.

Если я не вдаюсь сейчас в объяснения по поводу Вашего первого письма, это отнюдь не означает, что я хочу их обойти. Простое объяснение будет изначально до бесконечности превратным.

Осмысление немецкой беды и ее всемирно-исторического переплетения с современностью будет продолжаться до конца нашей жизни! Равно как и осмысление страшного, и чем сущно-стнее будет взято сушностное, тем больше его свершение должно отчуждаться в фактическое, которое сегодня едва ли не неудержимо губит всякую сущность.

Может быть, бытию необходимо сперва выкрутиться из этого – упрощенно говоря – платонизма, если у человеческой природы еще остался путь к выздоровлению.

При этом какое-то предназначение, пусть и незначительное, путям нашей мысли, вероятно, уготовано. Не следует искать его в том, что представляет себе нынешнее мнение, бездумно соединяя наши имена. Будет ли хоть одно зернышко наших усилий среди того, что незамеченно выстоит в ближайшие три столетия гибельного опустошения, нам и знать незачем.

Наверное, достаточно, если каждый из нас пройдет еще один отрезок своего пути.

Вы находитесь в процессе публикации широкомасштабного труда. Благодаря многосторонней академической деятельности у Вас есть источник свежих сил.

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

У меня все идет вспять – я говорю это трезво, не жалуясь, – как будто необходимо отчетливо кое-что продумать там, в начале пути, когда в 1911 году я ушел из теологии, а значит, и из метафизики.

У меня такое чувство, будто мой рост продолжается уже не в ветвях, а только в корнях.

Итак, к благоприятному мгновению диалога я готов, но вместе с тем более тяжел на подъем и менее сведущ.

Последнее, что я читал из Эриха Франка, чей спокойный и основательный характер я всегда ценил, – это рецензия на Вашу "Философию"[363][363]
  Frank E., Die Philosophie von Jaspers // Theologische Rundschau, Neue Folge 5, Jg. 1933, H. 5, S. 301–318.


[Закрыть], которая, насколько я знаю, вышла в «Логосе». Из всего, что тогда говорили, это было самое лучшее и самое поучительное. Человек его склада вполне может умереть потрясенный таким возвращением.

Волна горя еще поднимается, однако же человек становится все более плоским.

Скорее всего, мы останемся здесь, в горах, до зимы. Мне хочется вобрать в себя еще больше мудрости, что скрывается в stabilitasloci*.

Сердечно приветствую Вас,

Ваш

Мартин Хайдегтер

* Постоянство места (лат).

[130] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру[364][364]
  В архиве Ясперса, где, кроме того, находится фрагмент наброска, лишь частично вошедший в письмо.


[Закрыть]

Базель, 10 июля 1949 г. Дорогой Хайдеггер!

Как же Вам тяжело: ожидание Йорга – я не знал, что он в России, – возвращение заболевшего Германа, – кошмары этой политики затронули и Вас. Но надежда есть, и пусть она сбудется! Моя жена, которая в участии помнит лучше, чем я, рассказала мне с Ваших давних слов о Ваших сыновьях – ведь после 1921 года мы их не видели – и добавила: так это Йорг остался в России.

В Вашем письме сквозит что-то, чего с момента нашего расставания я почти не слышал, и это что-то в своей неуловимости затрагивает меня, как бывало раньше, – только звучание чуть иное и обозначена перспектива на дальнейшее.

То, что Вы называете выкручиванием из платонизма, я могу понять, только если под платонизмом Вы понимаете учение об идеях и более позднее его преобразование в понятийный реализм и антитезы последнего. Сам Платон, для чьих увлекательных игр "учение об идеях" было временным средством, которое еж затем отбросил и превратил в непонятное нам мышление числами, в новую игру, мне кажется, что до этого Платона мы еще не дошли по существу, т. е. в серьезности, которой служила вся его философия. Если бы вторая часть его "Парменида" была разыграна заново сегодняшними средствами (но не в духе неоплатонизма), то всякая косная метафизика была бы преодолена и освободилось бы пространство, чтобы услышать язык бытия в его чистоте. Мне так до сих пор и не ясно, что Вы называете явленностью

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

бытия. А "тог край", откуда Вы шлете мне привет, – может быть, я ни разу там не бывал, но охотно принимаю, удивленный и заинтригованный, этот привет.

То, что Вы пишете о себе – "рост в корнях", – наверняка хорошо и важно. Решение 1911 года, известное мне пр Вашим рассказам, живо стоит у меня перед глазами. Оно-то и отличает Вас как предельно серьезное решение в самой основе философствования.

Обо мне у Вас, пожалуй, сложилось слишком радужное представление. Жизнь в скитаниях и жизнь в гостях – такова моя немецкая судьба; особенно ясно я понимаю это с 1934 года, когда мой восьмидесятичетырехлетний отец сказал мне: Мальчик мой, мы потеряли наше отечество! Горе накрыло все своим покровом. И при всей наружной беспечности я не в силах из-под него вырваться. В теперешних обстоятельствах мне кажется, что жить и преподавать в Базеле – самое благоприятное для меня и моей жены; за отбытый под угрозой смерти срок заключения на острове, существование которого есть странный анахронизм, – я получил ту же Германию, только лучше, причем по жизненному настрою и чувству свободы весьма сродни крестьянским общинам, из которых я вышел[365][365]
  Предки Ясперса с материнской стороны (линия Танценов) были в основном крестьянами в Бутьядингене и Еверланде, с отцовской стороны – крестьяне, торговцы и пасторы.


[Закрыть]. Для стариков Швейцария – прибежище. Будь я молод, я бы, без сомнения, устремился в Америку, чтобы добраться до духовных рычагов и подлинного опыта эпохи. Когда пришло приглашение в Базель – я не желал его и не прилагал никаких усилий, чтобы его получить, – решение все равно оказалось нелегким. Я никому не хотел причинять бол£. Однако связи со страной и ее населением, несмотря на наличие немногих прекрасных и надежных друзей, более не существовало. Мне стало ясно, что вопреки моим надеждам 1945 года новой

связи не возникло. Общественное мое бытие было бытием куклы, которая почти не имела ко мне отношения[366][366]
  Фрагмент наброска к письму содержит дополнительные разъяснения:
  "Общего нравственного возрождения я так и не нашел, даже в зародыше. То, что со мной делали, не имело ничего общего с философией. Когда в начале 1946 г. я защищался от неумеренных славословий по моему адресу (радиообращение к немецкой молодежи): я, мол, дуб… и прочая бессмыслица, – то написал в
  газетной заметке: я не герой и не хочу таковым считаться *. И вот солидная газета, напечатавшая то обращение, не опубликовала мое опровержение (оно не подходило к стилю, который был как раз недостаточно честным), и только малотиражные издания напечатали мою заметку, так что, кто ее видел, удивлялся и не понимал меня. Это лишь один из многих симптомов того, что меня не привлекало. Я уже видел знаки того, что во время визита в Гейдельберг меня начинают встречать как национального героя. Ложность моего положения едва не стала гротескной – впрочем, для немца оно в любом случае остается ложным. Здесь, в Базеле, мне хорошо среди чужих людей, умных, образованных, человечных и здравомыслящих, – где каждый знает Я. Буркхардта и некоторые его, пожалуй, понимают, а один пишет о нем ценную биографию** с новым материалом. Молодежь со всего мира, визиты друзей и родственников, которым нельзя появиться в Гейдельберге, свобода от жизни при оккупационных властях, в случае ухода которых человек вроде меня был бы вдобавок опять-таки предоставлен неизвестности, – все это вместе с рядом других обстоятельств я воспринимаю как скромное, дарованное судьбою счастье. С тех пор как мы виделись, состояние моего здоровья лучше не стало. Однако условия здешней жизни привели меня за последний год в небывало хорошее физическое состояние (несмотря на многие периоды нездоровья). Я работаю с удовольствием и не делаю больше ничего".
  * Имеется в виду заявление "Против ложной героизации" ("Gegen falsche Heroisierung"), которое Ясперс опубликовал в "Райн-Неккар-цайтунг" от 25.1.1946.
  " Речь идет о семитомной биографии Буркхардта, принадлежащей перу базель-ского историка Вернера Кеги (Werner Kaegi), первый том которой вышел в Базеле в 1947 г.
  Коммекгарии


[Закрыть].

Меня не оставляет основополагающее сознание, будто я по-прежнему "стою перед вратами" и пока не вошел в них, а равно и чувство, будто нечто решающее еще может мне уясниться или прийти от других, и, кроме того, печаль Канта, Вам известная: необходимость уйти как раз тогда, когда мог бы начать философствовать по-настоящему.

Посылаю Вам некоторые из моих выступлений. Если у Вас есть желание заглянуть в мои труды, я с удовольствием пришлю Вам те, что вышли после 1945-го, если они у меня еще остались. Без Вашего желания я бы не хотел загружать Вас большим количеством бумаг. Насколько я помню, из Ваших публикаций у меня есть все, кроме Вашей статьи "Что такое метафизика".

Сердечно благодарю за Ваше письмо, шлю привет Вам и наилучшие пожелания Вашим сыновьям.

Ваш Карл Ясперс.

[131] Карл Ясперс – Мартину Хайдеггеру

на наст, врем.: Санкг-Мориц, 6 августа 49 г.

Дорогой Хайдеггер!

Один мой американский друг рассказал, что читал в "Нью-Йорк тайме", будто Вы получили и приняли приглашение в Буэ-

нос-Айрес. Как бы там ни было, я сердечно поздравляю Вас с этим приглашением – в таком слухе все-таки должно быть зерно истины. А нашему брату всегда приятно чувствовать себя востребованным.

За Ваши три работы[367][367]
  Heidegger Л/., Was ist Metaphysik? 5., durch Einleitung und Nachwort vermehrte Auflage, Frankfurt a. M. 1949; Vom Wesen der Wahrheit, Frankfurt a. M., 2. Aufl. 1949; Über den Humanismus, Frankfurt a. M. 1949.


[Закрыть], которые Вы мне выслали – очевидно, в ответ на мое последнее письмо, – я очень Вам благодарен. Сейчас, на каникулах[368][368]
  Несколько лет Ясперс проводил летний отпуск в Санкт-Морице, в доме своего друга, гейдельбергского врача Ханса Вальца (Hans Waltz).


[Закрыть], они оказались весьма кстати. «Письмо о гуманизме» я прочитал только сейчас, хотя еще в прошлом году купил его в швейцарском издании[369][369]
  Heidegger M., Platons Lehre von der Wahrheit. Mit einem Brief über den «Humanismus», Bern 1947.


[Закрыть].

Я был заворожен. Ваша резкая критика ложного понимания очень впечатляет. Ваши интерпретации древних философов всегда неожиданны. Верны они или нет, значения не имеет – ввиду того, о чем Вы говорите и куда желаете повести. Мне понравилось, хотя ясности нет. Вопросов возникает много. Ухватить главное пока не сумел. Помогают воспоминания об азиатском, к которому я с удовольствием шел все эти годы, прекрасно понимая, что по-настоящему в него не проникаю, но странным образом получаю стимул. Ваше "бытие", "просвет бытия", переворачивание отношения человека к бытию в отношение бытия к нему, "сохранение" самого бытия – мне кажется, в Азии я почувствовал нечто подобное. То, что Вы вообще идете в этом направлении и, согласно Вашей собственной интерпретации "Бытия и времени"[370][370]
  Über den Humanismus, ed. Frankfurt a. M., a. a. 0., S. 15 ff.


[Закрыть], всегда шли, – необычайно. Добраться туда я не в состоянии, хотя и не желал бы ничего так сильно и хотя неизменно надеюсь, что нахожусь, так сказать, вблизи, на подступах. Все, что Вы делали до сих пор, по моему разумению, остается еще по сути своей обещанием – Вы говорите о подготовке и даже о запинках, но и это много. Очевидно, «Бытие и время» я понял совершенно не в Вашем смысле.

Спорить имело бы смысл только при непосредственном устном общении. Зная о сомнительном характере дискуссии, Вы все же намерены сделать ее возможной в сообщении. Вы спорите сами, даже резко, даже аргументированно. Однако вопрос о том, как выйти из монолога и из повторения монологов другими, вероятно, есть вообще жизненный вопрос нашего теперешнего философствования.

Я не перестаю спотыкаться о Ваши фразы. Смысловой материал, в котором Вы философствуете, я зачастую не могу воспринять в непосредственности его выражения. Я не могу понять иных Ваших центральных понятий. Язык как "дом бытия"[371][371]
  Über den Humanismus, a. a. 0., S. 5.


[Закрыть] – я противлюсь, ибо всякий язык кажется мне только мостом. Ведь в сообщении язык можно привести к снятию в самой действительности – за счет действия, присутствия, любви. Я мог бы сказать прямо противоположное: где есть язык, там либо еще нет, либо уже нет самого бытия. Но тем самым я не скажу ничего, что имело бы отношение к смыслу, в каком об этом пишете Вы. С нетерпением жду, что еще из этого получится и как Вы одержите Ваше обещание.

С сердечным приветом,

Ваш Карл Ясперс

Ручка, которой я здесь пишу, делает почерк еще неразборчивее, прошу прощения!

[132] Мартин Хайдеггер – Карлу Ясперсу

Тодгаауберг, 12 августа 49 г.

Дорогой Ясперс!

Уже более двух недель у меня на столе лежит наполовину готовое письмо для Вас – ответ на Ваше и благодарность за два Ваши доклада о Гете и инаугурационную лекцию[372][372]
  Unsere Zukunft und Goethe, Zürich 1948; Goethes Menschlichkeit, Basel 1949; Philosophie und Wissenschaft (Antrittsvorlesung an der Universität Basel) // Die Wandlung 3/1948, S. 721–733.


[Закрыть]. Последнее время мне мешали корректуры, пустые визиты, начинающиеся с окончанием семестра и началом каникул, а также поездка жены во Фрайбург, чтобы посмотреть, все ли в порядке с домом, который сейчас полностью занят.

Я особенно рад, что Вы прислали мне Ваш франкфуртский доклад о Гете, ведь я еще не был знаком с этим текстом.

Опыт недавних и прежних лет позволил мне сразу заметить – по тону и низкопробному хамству Э.-Р. Курциуса[373][373]
  Курциус Эрнст Роберт (Curtius, Ernst Robert; 1886–1956) – романист в Марбурге, Гейдельберге и Бонне. Опубликовал в т. ч.: Europäische Literatur und lateinsches Mittelalter, Bern 1948; Kritische Essays zur europäischen Literatur, Bern 1950. Пользовался большим авторитетом в кругах романистов. Намек Хайдеггера относится к трем памфлетам Курциуса, направленным против критики Гете Яс-персом: «Goethe oder Jaspers?» // Die Tat, 2.4.1949; «Darf man Jaspers angreifen?» // Rhein-Neckar-Zeitung, 17. 5.1949; «Goethe, Jaspers, Curtius» // Die Zeit, 2.7.1949.


[Закрыть], – что намерения его, в сущности, сомнительны. Но я все же никак не ожидал, что человек, ныне слывущий первым филологом в мире, так плохо читает. В Вашем докладе обнаруживается полная противоположность тому, что Вам приписывает К. Мне все это непонятно и противно. Однако общественность питается исключительно подобными пустыми сенсациями. В своей ничтожности такая писанина не опасна; другое дело – направленная против меня атака Лукача[374][374]
  Лукач Дьёрдь (Lukäcs, Gyorgy; 1885–1971) – венгерский философ, марксист, профессор в Будапеште, активно участвовал в политике. Работы: Geschichte und Klassenbewußtsein, Berlin 1923; Яростно критиковал Хайдеггера после войны в статье: Heidegger redivivus // Sinn und Form, Jg. l, H. 3,1949, S. 37–62.


[Закрыть] в одном из берлинских журналов, преследующая вполне реальную цель: вовремя позаботиться о моей «ликвидации».