Текст книги "Не родись красивой (СИ)"
Автор книги: Марта Раева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Не родись красивой
Глава 1
Когда Катя оканчивала школу, в ее жизни произошло событие, которое могло бы стать крупным везением, но не стало. Наконец объявился ее отец (биологический, как она потом его называла). И это было вторым невезением в жизни, которое способствовало исчезновению ее детской веры в чудо, крушению ее тайной мечты. Первым невезением была болезнь мамы, когда в 12 лет Катя осталась сиротой и ее опекуном стала тетя, в семье которой она и жила. Семья, правда, была небольшая: тетя и ее дочь Марина, старше Кати на четыре года. Мама перед смертью как-то сказала о том, что она будет счастлива, что ее обязательно найдет отец. Найдет, когда узнает, что у него растет такая красивая дочка. И вот этот день настал, чтобы подтвердить не мамину правоту, а невезучесть ее дочери.
После школы Катя пошла в библиотеку, тогда как подруги-одноклассницы направились в ближайшую кафешку отметить день рождения одной из них и ее не звали – знали, что откажется. Ведь денег у нее никогда не было на такого рода предприятия, а вот в библиотеке спокойно без них можно было обойтись и даже попользоваться компьютером.
Если бы она знала, что надо бы бежать со всех ног домой, то все сложилось бы по-другому. Надо было ее мамочке оттуда, с небес, подсказать ей, поторопить, но Катя все равно не услышала бы. Она к этому возрасту уже поняла: надо для счастья в жизни иметь сверхчутье, которое делает людей удачливыми, а к ним она не относилась.
Привычно ноги несли по знакомому маршруту, шла и вдыхала воздух городской улицы, смотрела на свежую зелень деревьев и думала, что заканчивается ее семнадцатая весна и скоро экзамены. Они ее не страшили, потому что всегда была готова к неожиданным вопросам учителей, для чего использовала свободное время в любимой библиотеке. План был привычный, сложился в голове: чтобы завтрашние уроки не были скучными, почитать дополнительно о нынешних темах и предстоящих тоже. И, конечно, по английскому языку и другим предметам школьной программы. Так было интереснее жить. И еще хотелось прочесть, что пишут в новых журналах о современных писателях и книгах, о кинофильмах и спектаклях, которые она практически не видела, но хотела бы обязательно посмотреть. А домой идти не хотелось, ведь так можно было сократить не очень интересное общение с родными.
Взгляды прохожих ее не задевали, почему-то всегда они разглядывали не ее лицо, не аккуратную косу из-под старенькой беретки, а потертые туфли, джинсовую юбку, не первой свежести светло-коричневую куртку. Да, встречают всегда по одёжке – эту истину она знала с детства. Когда-то вся принадлежащая ей теперь одежда и обувь были очень даже ничего на Маринке, да и сейчас вполне носибельны, даже добротны, ведь тетя всегда старалась одевать дочь согласно ее запросам. Вот была бы мама жива… Стоп! – привычно сказала себе Катя и открыла дверь библиотеки.
Эх, Катя-Катерина!.. Где была твоя интуиция!? Когда же под вечер она открыла дверь квартиры, то сразу поняла, что ее ждет нечто особенное. На вешалке висел мужской плащ – и это обстоятельство в доме, где жили одни женщины, было очень даже непривычно. Голоса раздавались из кухни, один явно принадлежал мужчине.
Катя сразу узнала его – уж очень часто рассматривала мамину фотографию, где она была запечатлена не одна. И этот человек на фото был гораздо моложе, но и в нынешнем возрасте он был так же хорош: темные слегка вьющиеся волосы (такие же, как у нее), приятный взгляд карих глаз (почти ее собственных), выглядит высоким, статным сорокалетним мужчиной – такой тип всегда вызывает явный интерес у женщин. Сердце остановилось. Мамино предсказание начинало сбываться.
Следующая мысль была: почему же он смотрит на нее как-то нерадостно, не просто строго, а как-то осуждающе. Тетя ее представляла очень уж весело – и это тоже как-то задевало, потому что совсем не походило на ее угрюмые повадки. Все потом произошло очень быстро, да так, что вспоминалось потом смутно, помнилось только, что встреча совсем не задалась. Когда за ним закрылась дверь, была мысль догнать, договорить, объяснить, что так ждала этого мгновения, а оно оказалось не таким, каким виделось в ее мечтах. Только потом Катя поняла, что тетя использовала эту встречу в своих интересах, вернее, ею управлял мотив очень знакомый: не племянница-обуза должна быть красивой, умной, и, не дай бог, счастливой, а ее дражайшая дочка. Маринкин отец после давнего развода не интересовался дочерью и был холоден в общении и с ней, и с тетей – и вслед за ними Катя в этот день тоже пережила нечто подобное, и пережила как крушение мечты.
Катя только догадывалась, как ее охарактеризовала единственная родная душа (если не считать сестры, которой она, Катя, всегда была безразлична) другому единственному родному человеку. С этого времени он стал просто ее биологическим отцом, которого интересовало, как оказалось, одно: хотел посетить могилу Катиной мамы, а про то, что у него есть дочь, даже не подозревал. Договорились, что он позвонит по домашнему телефону и они вместе съездят на кладбище. Катя не дождалась звонка – телефон вскоре был ликвидирован, о чем тетя в последнее время часто говорила и планировала сделать, потому что платить за него уже не было смысла, если у всех были мобильные.
Это огромное невезение, думала Катя, но ведь если бы Веденеев Дмитрий Алексеевич хотел познакомиться с ней поближе, он мог бы это всегда сделать. Но не сделал. А ведь она была Екатерина Дмитриевна Веденеева. Тетя объяснила, что у него семья, жена, свои дети, и она ему будет только помехой («на хрен ты ему нужна»). Катя решила больше не ждать чуда. Вот если бы она первой встретила отца… Стоп! – об этом не надо думать и жалеть. Ведь должно же когда-нибудь повезти… А когда? – задумалась Катя. Если она будет терпеливой? Или если будет готова к тому, что называют настоящим везением в судьбе? И решила: не думать об этом слишком много. Просто надо идти к своей цели. А она, цель, у нее была: выучиться на журналиста и писать о хороших книжках или фильмах, а еще лучше – о театральных спектаклях.
Не забыть ей тех мгновений в ее, в общем-то, короткой жизни, когда в зрительном зале, причем любом – маленьком, школьном или большом зале настоящего театра, где она была еще в детстве с мамой, и позже, вместе с классом – открывался занавес и начиналось чудесное действие. Как она всегда волновалась перед открытием занавеса! Как ждала этого мгновения, чтобы сопереживать всему, что виделось, слышалось со сцены! Еще долго потом в памяти вспоминались магические мгновения, звучали голоса живых актеров, живое женское или мужское пение. Это было так не похоже на то, что совершалось в темном зале кинотеатра или на экране домашнего телевизора.
Полтора года назад она испытала настоящее потрясение – оно было подарено учительницей литературы, сводившей их класс на постановку только что изученного произведения школьной программы. Оглушенная, она стояла в вестибюле театра, и там, у стены, среди шума и людских передвижений пыталась осмыслить только что пережитое потрясение, тупо высматривала одноклассников в толпе у гардероба. А рядом, чуть позади нее, два мужских голоса вели разговор о только что закончившемся спектакле. Ей даже не надо было прислушиваться – диалог этот она хорошо слышала и запомнила почти весь, и он доносился как будто из другого мира, неведомого и незнакомого.
– Надо бы нашим спутницам получить пальто, ведь прибудут сейчас из женской комнаты – а мы с тобой даже не пытаемся им услужить…
– Да какая разница, когда получить – пусть толпа схлынет. Лучше скажи, ты ведь профи, зачем нас притащил именно на этот спектакль. Не лучше ли было сходить какой-нибудь новый фильм посмотреть, чем эти три часа терпеть то, о чем уже знаешь из книги.
– Ты меня не провоцируй, я видел, как ты смотрел, как внимательно слушал. А я второй раз смотрю – и совсем по-другому, по-новому воспринимал это зрелище… ведь правда, это зрелище, которое так необходимо было человеку во все времена?.. Покуда существует театр. Ты заметил, когда наконец уходило то, что было тебе знакомо, и начиналась что-то иное… какая-то магия. Помнишь, как наступила тишина и как вдруг мужчина сказал очень личное, интимное – и у тебя похолодело все внутри…
– Ты прав в одном – знакомый текст совсем другим предстал, особенно, как актер произносил слова про жену, когда оставлял ее в доме отца и уходил на войну.
– Вот как… и ты эту сцену выделил? А Пьер Безухов какой – просто настоящий, толстовский и в то же время такой сегодняшний…
– Еще интересно, что каждый актер играл не одну роль, и было такое же впечатление большого количества героев, как в самом романе…
И Катя до сих пор помнила очень отчетливо, как не выдержала и повернулась – так захотелось посмотреть на говоривших о том, о чем она думала и что переживала в этот момент. И повернулась, видимо, с каким-то порывистым движением, каким-то чуть ли не возгласом, что разговор замолк и на нее уставились двое молодых мужчин. И у них было такое одинаковое выражение на лицах – она никогда ни до этого, ни после не видела подобного выражения у знакомых представителей противоположного пола. Лица были красивые, очень светло смотрели на нее, как будто их застали врасплох и заставили смотреть в одну сторону. Один, сероглазый, был с темно-русыми волосами, а другой – кареглазый брюнет. И оба, как ей показалось, внимательно рассматривали ее: один спокойно, без удивления, другой же даже слегка улыбнулся, нет, полуулыбнулся насмешливо, и Катя почувствовала интерес к себе в глазах и того, и другого. И это разглядывание длилось недолго, еще мгновение – и было нарушено громкими женскими голосами, смехом, шуршанием юбок, запахами духов, исходящими от двух красивых девушек. И молодые люди отвернулись. Отвернулась и она.
Глава 2
Если бы она еще раз повернулась, если бы оглянулась… Но контраст между ее девчачьем обликом и видом прекрасных, воздушных созданий заставил привычно одернуть себя: «Стоп! Только что ты увидела людей из другой совсем реальности, и она тебе не доступна…»
После экзаменов Катя сходила в школу за аттестатом, потому что на выпускном вечере не была. Разумеется, хотела бы, но постеснялась пойти ненарядной, да и какой-то денежный взнос тетя не сделала. Сильно не переживала, переживания были по другому поводу. Тетя объявила, что поступать в университет она не должна, а должна помочь ей тем, чтобы пойти работать. Обнадежила, что через год будет полегче и тогда Катиной стипендии будет достаточно для семейного бюджета, потому что Марина закончит учебу в консерватории. А значит, мечта отодвинулась и предстояла задача с устройством на работу. Решила пойти в больницу рядом с домом – там требовались санитары и техработники.
Первый месяц трудилась под присмотром строгой главной медсестры в детском отделении, была не только за уборщицу, но и приходилось быть няней, ухаживать за больными детками. Работа нравилась, совсем не отвращало выносить утки, подтирать детские зады, хотя к вечеру сильно уставала, но постепенно привыкла. Потом ее «бросили» в хирургическое отделение, где еще два месяца работала санитаркой – убиралась, драила с утра до вечера операционный зал, помогала медсестрам и больным после операции на перевязках.
Наступила зима. Очень хотелось побольше проводить время на воздухе, сходить на каток или просто погулять в парке у реки, но в свободное время отсыпалась, да и по дому работы скопилось, нужно было по традиции готовиться к предстоящим новогодним праздникам. В начале декабря Катю перевели в травматологию, отделение было посложнее, поскольку уход требовался за множеством лежачих больных с травмами и переломами. Особенно тщательно приходилось работать с больными в коммерческих палатах. И вот здесь пришлось столкнуться с очень капризными больными, требовавшими «за свои деньги» от санитарок множество того, что они не обязаны были делать. В одной из таких коммерческих палат Катю невзлюбил молодой мужик, лежавший с множественными переломами после аварии уже целый месяц. Звали его Костя – всегда хмурый, весь в гипсе, с перевязанной головой и воротником на шее. Катя не обижалась на его придирки, понимала, как ему тяжело пребывать без движений и еще предстояло лежать долго. За ним пытались ухаживать родные, сменявшие друг друга, очень страдавшие из-за его депрессивных выходок.
Однажды Катю остановила Костина мама и попросила за отдельную плату побыть у него сиделкой. Пришлось согласиться, и вечерами оставалась на работе. И вот тогда-то ей пришлось несладко, приходилось ежедневно терпеть грубость и придирки капризного больного, выполнять его прихоти, а днем еще успевать делать свою работу в отделении.
Как-то даже Катя чуть не пострадала от его выходки: открыла дверь в палату с ведром, полным воды, и столкнулась с выходившим парнем, видимо, дружком Кости, а вслед ему что-то кричал больной и летел стакан, который попал в Катину руку. Ведро выпало из рук. От боли Катя охнула и упала на колени прямо в лужу с пролившейся водой из выпавшего ведра. Друг Кости испуганно помог подняться. Не обращая на него внимания, она принялась подтирать пол и собирать осколки фарфоровой кружки. Рука выше локтя горела, но не впервой ей пришлось сталкиваться за эти месяцы с подобными ситуациями. Все равно обвинят тебя, не больного, и на планерке будет грозно звучать твоя фамилия в списке проштрафившихся санитаров.
После этого случая Костя изменил свое отношение к ней, послушно выполнял ее просьбы, иногда мягко, без грубости обращался к ней, без каприза относился к процедурам и перевязкам медсестер, и даже однажды, назвав ее по имени, попросил посидеть рядом. Спросил: «Не болит рука?». От неожиданности, что Костя так мягко обратился к ней, она почувствовала прикосновение его здоровой руки. Катя присела рядом на стул и оказалась очень близко, лицом к лицу, к нему, потому что Костя уже мог без помощи приподниматься. Глаза из-под бинтов показались даже симпатичными. Катя отрицательно покачала головой, хотя синяк на руке был большой, но боль уже не причиняла неудобства. Высвободила руку и с профессиональной интонацией спросила:
– Больной, вас что-то беспокоит?
Костя усмехнулся, что-то хмыкнул и дружелюбно попросил оказать ему услугу: под гипсом на ноге поцарапать деревянной штукой-палочкой, потому что с трудом сам дотягивался. Еще одна услуга была: узнать у медсестры, когда снимут гипс на руке и повязку на голове. Так они подружились, и уже вместе радостно ждали, когда же произойдут изменения в его положении. Так и дождались, когда сняли ногу с подвеса. Мама Кости была очень рада, что сын уже не грубит, перестал отворачиваться и благосклонно выслушивает семейные новости. Ну, а когда сняли воротник с шеи, перевязали голову только небольшим бинтом в виде шапочки и медсестра побрила щетину, Катя увидела, как красив ее подопечный, как украшают его лицо темные глаза и надбровные дуги, правильной формы нос, а когда он улыбался, совершенно менялся, да и голос стал нормальным, без хрипоты. Перед Катей предстал молодой мужчина во всей красе. Да и сама она стала другой за этот небольшой отрезок времени – исчезла настороженность, появилась свобода в разговоре с Костей, захотелось беспричинно улыбаться, снять косынку и грубый халат санитарки, чтобы понравиться этому человеку.
К Косте зачастили родственники и друзья, даже девушки как-то пришли с цветами. Костина мама освободила ее от функций сиделки, но все равно Катя часто забегала его проведать. Особую радость доставляли их разговоры, Костины шутки, делился он новостями, почерпнутыми в интернете или с телеэкрана, и однажды спросил: «Ты чем увлекаешься?». От ответа легко ушла, сказала, что особых увлечений нет.
– А какую профессию хочешь получить? Не всегда же тебе быть санитаркой…
– Да, куда-нибудь поступлю, где есть бюджетные места.
– Понятно.
Больше этих разговоров не заводил. О себе тоже не хотел распространяться.
И вот настал день, когда медсестра принесла ему костыли, и он попытался сделать несколько шагов. Когда Катя зашла в конце рабочего дня, он ждал ее с этой радостной новостью. Сказал, что будет больше тренироваться, что хочется хоть ненадолго выйти из опостылевшего здания. Воскликнул: «На свободу, на волю!». И так хорошо было вместе рассмеяться, заглядевшись друг на друга.
Как-то хорошенькая медсестра Настя подколола Катю: «Чего ты перед больным Володиным вытанцовываешь?». Прозвучало это так грубо, что она не нашлась сразу, что ответить. Промямлила, что была его сиделкой, потому подружились. И услышала: «Подружилась она… Не забывайся, дорогая, знай свое место…». Катя тогда даже не представляла, как часто впоследствии придется ей выслушивать подобные обидные слова. Но прислушалась и стала заходить в палату к Косте только с утренней влажной уборкой.
Однажды в коридоре ее окликнул мужской голос. Обернулась – и увидела, как к ней приближается ковыляющий на костылях Костя. Остановился, выпрямился во весь рост – оказался высоким, с широкими плечами и крепким телом, смотрел молча и как-то странно долго, потом спросил:
– Что-то случилось? Я тебя чем-то обидел?
– Почему вы так считаете?
– Ты больше не заходишь меня проведать.
– Но мы сегодня утром виделись.
– Неправда…
Тут разговор прервался возгласом медсестры: «Володин, к тебе посетитель».
От стола медсестры к ним подходил очень привлекательный молодой мужчина, все в коридоре так и засмотрелись на него, как будто это была какая-то знаменитость, снизошедшая к ним, таким по-земному неприглядным, со своих заоблачных высот. Катя с Костей тоже лицезрели вид человека с другой планеты: хорошо уложенные густые темно-русые волосы, статную фигуру, раскованность в походке. Кате даже показалось, что она когда-то видела этого человека. Мужчины с улыбкой поздоровались, пожав руки, а Катя со словами «я пойду» хотела ретироваться, но Костя почему-то остановил ее со словами: «Катя, познакомься, это мой друг. Митя, знакомься тоже – это Катя». Внутренне изумившись, Катя оглядела обоих и вдруг вспомнила, где их видела когда-то вместе – в другом людном помещении, при других обстоятельствах. Сердце вдруг заколотилось, в горле пересохло, но она мужественно произнесла пришедшую на ум фразу: «Я была у Кости сиделкой…». Как-то же надо было объяснить, почему рядом с ней, простой, неприметной санитаркой, стоят и внимательно глядят на нее две великолепные мужские особи.
Глава 3
«Идемте в палату… я провожу вас до палаты» – эти или другие слова растерянно бормотала Катя, чтобы быстренько оставить друзей одних, и слышала, как Костя говорил ей: «Зайди потом, мы не договорили…» Она, кивая головой, отстала – коридор не позволял идти вместе, и пошла, почти побежала в другую сторону, спохватившись о забытом деле, но торопилась больше от растерянности, от волнующего воспоминания полуторагодичной давности.
– Тебе помочь, может, обопрешься на мою руку? – медленно молодые люди двигались по больничному коридору.
– Давай… Я теперь встаю с кровати и могу вертикально стоять, ходить. И хотя сильно устаю с этими костылями, почти счастлив. Даже боль не уменьшает моего счастья.
Костя со всего размаху опустился на кровать и, глядя снизу на Митю, радостно улыбался: так хорошо было видеть друга после полугодичного его отсутствия в заграничной командировке. А тот уселся на стул и серьезно спросил:
– Что за девушка, с которой ты меня познакомил?
– Она же сказала – это моя сиделка.
– Даже если так, то зачем мне с ней знакомиться?
– Да я только недавно, буквально за минуту до твоего прихода вспомнил ее… Все время думал, где я раньше ее видел. Мы вместе с тобой видели.
– Ну, ты даешь! Я полгода отсутствовал, столько надо сказать друг другу, а ты о какой-то Кате… – Вдруг остановился и замолчал, задумался. – Впрочем, у меня тоже было чувство, что лицо ее знакомо, но ведь никакой Кати раньше я не знал… И ты не знал.
– Учти, ты заговорил о ней, не я…
И оба рассмеялись. Однако и дальше никто из двоих не захотел завершать этот разговор.
– Помнишь, как после спектакля у Фоменко* на нас очень странно смотрела незнакомая девочка? – произнес Костя. – И это, оказывается, была Катя. Она точно так же сегодня обернулась и почти так же смотрела на меня.
– Да, вспомнил… Юная такая, с белым воротничком… школьница…
– Помнишь, мы, не сговариваясь, смотрели на нее, а потом ей вслед…
– Да, ты прав, видимо, нас поразило ее необычное… особенное выражение лица. И глаза сияющие…
– Ты тоже подумал? То, что подумал я?..
– Да. Подумал: совсем как Наташа Ростова.
И Костя с Митей изумленно уставились друг на друга.
Катя тем временем в сестринской комнате выслушивала разнос Нины Николаевны, старшей сестры-хозяйки: «Ты где прохлаждаешься?.. Возомнила, что можешь разгуливать среди рабочего дня?!» Но самым страшным обвинением показались другие слова из уст разгневанной начальницы: «Слышала, что шуры-муры завела с больным?» Наступило молчание, потому что у Катиной начальницы при взгляде на Катю изменилось выражение лица – оно вдруг стало жалостливым, и среди этого молчания раздался ленивый голос находящейся в комнате медсестры:
– Да этого Володина переводят в нейрохирургию – сегодня после обхода сказал завотделением.
И Нина Николаевна уже спокойно проговорила:
– Иди уже, дела ждут. Да не забудь, ты сегодня дежуришь. Сходи домой после окончания работы, и вечером заступай на дежурство.
Катю услышанная новость про перевод Кости в другое отделение поразила сильнее, чем обвинение про «шуры-муры». И одновременно успокоила. «Что же, должно же когда-то всё закончиться», – подумала она и вздохнула.
Всё – это то, что вошло в ее жизнь совсем недавно. Эта нечаянная радость. Это нетерпеливое ожидание каждого рабочего дня, особенно после тоскливых выходных. Эти разговоры. И добрые, участливые глаза.
Дома попила чай с бутербродом и села за стол, чтобы немного позаниматься: составленный график не позволял расслабляться и требовал к лету быть готовой к поступлению в университет. Раздались тетины шаги, и вот она уже окликает Катю, войдя на кухню: «Ты здесь?». Спросив, когда у нее выходные и, не дождавшись ответа, перечислила, что еще осталось пропылесосить, вычистить, а также развесить принесенные Катей из стирки и химчистки шторы. Тетя собиралась и дальше перечислять детали подготовки к празднику. Но Катя быстро дала понять, что все поняла, и согласно кивала на все тетины требования. Та вдруг озабоченно сменила тему.
– Новый год Марина решила встречать дома и пригласила друзей, а я иду к подруге-соседке. Тебе тоже надо что-то придумать.
– Что же я придумаю?
– У тебя есть подружки, с которыми можно в компании погулять.
– Хорошо, я подумаю.
Думать-то было не о чем: с одноклассниками не поддерживала отношений, наиболее близкая ей Лизавета, Ветка, как задружила со своим Стасом, вообще забыла обо всем на свете и виделись редко, созванивались иногда. Вот если бы Катя поступила в университет, круг друзей и знакомых расширился бы. Стоп! – она привычно заставила себя мысленно не расстраиваться. Но как-то не удавалось на этот раз быстро успокоиться. Если бы у нее была своя комната…
Когда после смерти мамы тетя объединила две однокомнатные квартиры – свою и мамину, для Кати было устроено место в просторной кухне, которую тетя называла столовой. Была старинная ширма с драконами на ткани, закрывавшая, когда требовалось, встроенный в стенку шкаф, небольшой письменный стол и Катин диван. Остальная мебель из их с мамой квартиры была в разобранном состоянии помещена в чулан. Дом был старый, но зато комнаты и коридор просторные, потолки высоченные, площадь позволяла сделать перестройку. И тетя обещала выделить ей отдельное помещение, но тогда, сокрушалась она, негде было бы пристроить Катино имущество в чулане. Время шло, но все оставалось так же, как пять лет назад. Если Марина уедет, как планировала, продолжать свое музыкальное образование за рубежом, то было бы здорово занять ее комнату. Но будет ли такая возможность – вилами на воде было писано…
Кате оставалось полтора часа отдыха, прилегла было на диванчик, тут послышались звуки открываемой двери и веселое щебетание Марины. Пришлось встать, собрать ширму и снова сесть за стол. Хорошо, что сестра со своим спутником скрылась в своей комнате. Катя подумала, чего же она медлит, ведь можно пораньше пойти в больницу и забежать к Косте перед дежурством. Когда она в коридоре надевала сапожки, дверь в Маринину комнату открылась и вышел молодой мужчина, а вслед за ним и сама хозяйка. Катя выпрямилась и увидела того, кто сегодня был представлен ей как Митя, друг Кости. Он тоже смотрел на нее, застегивая при этом замочек черной сумки, висевшей на плече. Чувствуя, что покраснела, Катя кивнула ему и постаралась как можно быстрее выйти из квартиры. Решила не ждать лифт и побежала по лестнице. Уже во дворе услышала, как Митя ее окликнул по имени. Остановилась и быстро повернулась: Митя был уже рядом.
Катя удивилась, как быстро Митя ее догнал. И хотя уже стемнело, увидела его дубленку расстегнутой – это означало, что он торопился вслед за ней.
– Катя, удивительная встреча… Ты и Марина – родственники? – спросил, на ходу застегиваясь
– Да.
– А я вот привез Марине посылку из Америки и довез… а потом донес ручную кладь до квартиры. Только сегодня познакомился с ней. Вас, Катя, могу тоже довезти, моя машина на стоянке.
Катя отказалась, ведь дойти до больницы дворами можно было за пять минут. Объяснила, что идет на дежурство. Остановились перед стоянкой, фонарь освещал лицо Мити, его внимательные глаза, цвет которых Катя так и не запомнила. Пристальный взгляд этих глаз засмущал ее, и она стала прощаться. Митя протянул руку, и ей пришлось снять варежку, чтобы пожать ее. Задержав ее руку в своей, Митя задал вопрос, который показался обоим лишним:
– Ты увидишь сейчас Костю?
– Вы хотите, чтобы я что-то на словах передала ему?
– Да нет, мы договорились созвониться и встретиться завтра. Надо помочь ему с переводом в другое отделение…
Катя высвободила руку, почувствовав, что Митя не собирается отпускать ее. Застеснялась от этого еще сильнее и торопливо сказала: «Мне пора».
– Ну что ж, – проговорил Митя. – До встречи.
