Текст книги "Зеркало судьбы: из 2011 в 1944 (ЛП)"
Автор книги: Марта Дионизио
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Марта Дионизио. Зеркало судьбы: из 2011 в 1943.
Перевод: Анна Мора (с)
Андреа
– Беатриче умерла.
Глаза Андреа наполнились слезами, но голос был сухим и твердым. Я опустила глаза на столик, на котором располагались пирожные, и взяла одно дрожащей рукой. По лбу скатывались капельки пота.
– Спокойней, Джесс, – сказал мне он.
Гостиная была слабо освещена, пахло затхлостью. Как и дом, гостиная была холодной и безличной, пусть на стенах и висели большие картины, а на полках и на шкафах располагалось бесконечное количество игрушек и безделушек. Будто бы тот, кто занимался обстановкой, беспокоился только о том, чтобы как можно больше заполнить комнату хламом. Я постаралась сосредоточиться на вкусе заварного пирожного, кусочек которого только что отправила в рот. Эклер был вкусным, может, даже слишком сладким. Струйка шоколада уже текла по ладони, я проглотила оставшееся, и поднялась.
– Скажите, пожалуйста, где у Вас ванная?
Андреа показал мне направление. Ком в горле мешал мне дышать, я должна была собраться, собрать все силы, чтобы обращаться к моемуАндреа на «ты» и называть его синьором. Меня била легкая дрожь. Я прошла длинный коридор – с многочисленными картинами того времени, добралась до ванной комнаты для гостей. В ванной пахло лавандой. Справа от меня изящное окошечко с вышитыми занавесочками открывало вид на сад, окружающий дом. Я попыталась удержать слезы и глубоко вздохнула.
Итак, Беатриче умерла в 1944. Ее задело в перестрелке. Я дала себе пощечину, и зеркало отразил красный след от ладони на моей щеке. Беатриче умерла. Беатриче умерла. Само звучание этой фразы взрывало мозг. Я была в шоке и все никак не могла этому поверить. Я умылась холодной водой, снова вздохнула, но никак не могла не представлять себе эту ужасную сцену: Беа зацепило, когда она шла в гости к подруге? Во время одного из долгих вечеров на главной площади, когда она играла в карты с Джулией, Эцио и всеми остальными? Она страдала? Где ее ранили? Тысяча сомнений и вопросов роились в моей голове. Я бы хотела спросить Андреа обо всем этом, но у меня не хватало смелости. Он рассказывал мне о своей сестре, об их теплых отношениях, об их жизни до войны, он также намекнул, что Беатриче участвовала в партизанских вылазках против немцев. Когда я спросила Андреа, чем закончились партизанские акции, его ответ настолько меня поразил, что мне захотелось немедленно убраться из его дома и побыть одной.
Все, что со мной произошло в прошлом году, еще болело внутри меня незаживащей раной. Иногда мне казалось, что я все придумала. В общем, маленькую часть своей жизни я провела в 1943 году, на месте этой девушки, Беатриче, а она тем временем оказалась в моем настоящем, на моем месте и в моем теле – занятая вечеринками, экзаменами, парнями и друзьями по лицею. Все это может казаться сказочкой, историей для детей, но в действительности я пережила драматический и волнующий опыт, полный радости и боли. И до сих пор, год спустя, я никак не могла понять, почему мы поменялись местами с Беатриче.
Мы общались с помощью зеркала, она – в ванной комнате своего дома, я – в ванной дома моей бабушки, но для меня до сих пор остается загадкой, почему именно эти зеркала. Когда мы обе смотрели на свои отражения, то могли разговаривать, давать друг дружке инструкции, как успешно притворяться не собой.
1943: фашизм, война, сопротивление. Бесмысленные слова, которые ничего для меня не значили, когда я училась в школе, стали для меня более чем реальностью, когда я попала в тот год. Особенно когда я оказалась под дождем из бомб, которые союзники сбрасывали на город, где мы жили, или когда немцы отняли у нас виллу в деревне – чтобы устроить там военную базу, и вынудили нас перебраться в деревенскую лачугу, или когда мы переживали их вторжения, когда они приводили в состояние хаоса нашу кухню. Мне пришлось столкнуться со многим в те месяцы – со смертью друзей и родных, с голодом, с хамством немецких офицеров по отношению к моим близким – с тем, с чем я должна была столкнуться одна, и о чем не могу никому рассказать, рассказать, что это действительно было.
Я многому научилась в то время: за те несколько месяцев я повзрослела быстрее, чем за всю свою юность. Я научилась справляться сама – как могла, я научилась быстро мыться в холодном ручье, я научилась обходиться одной банкой фасоли в день, бороться с наглостью солдат, занявших город. Я даже основала мини-предприятие по производству хлеба – для соседей.
У меня установились хорошие отношения с братьями Беатриче: со старшим – Андреа, которого я встретила уже в моем времени, и с младшим Марко, следы которого я полностью потеряла. Я даже начала встречаться с парнем. Его звали Эдуардо, нас представили друг другу родители, надеясь на брак, как было принято в то время. Сначала он мне не понравился, прежде всего потому, что я никак не могла принять идею, что кто-то другой решает, с кем мне встречаться. Эдуардо не подходил под описание «красавчика», которое у меня было в 2010: он был довольно неуклюжий, с большим носом – нос очень сильно выдавался над тоненькими черными усиками. Когда я получше его узнала, то была восхищена упорством и смелостью парня, мысли о нем помогали мне переживать бомбежки.
Когда я наконец поняла и приняла, что там, в 1943 было мое место, моя новая семья и друзья, с которыми мы вместе делили невзгоды, я вернулась в свое время, в жаркий летний день 2011 года.
Я встряхнула головой, выключила воду и вернулась в гостиную. Возвращаясь, я смотрела по сторонам с большим вниманием: ничто не напоминало мне старую виллу Феррарис, виллу семьи Беатриче. В моих воспоминаниях вилла казалась сказочным, роскошным замком, с хрустальными люстрами и позолоченными статуэтками. Я снова вздохнула. Виллу разрушили еще при первой бомбежке. Я снова села в кресло.
Андреа затерялся среди диванных подушек, переплетенные руки, взгляд, направленный в пустоту… Я обратила внимание на его опухшие глаза, опущенные уголки губ, на две глубокие морщины, которые пролегли по щекам. Улыбка, кожа, поза были уже далеко не теми, но я все еще видела восемнадцатилетнего Андреа, который был мне когда-то так дорог. Понимающий взгляд, которым, казалось, он обнимал тебя в твои грустные моменты, остался тем же. Я отлично помнила его густые черные кудри, падающие на лоб, ласковые серые глаза и пушистые ресницы, гордую посадку головы, подтверждающую, что он мог решить все проблемы. В день бомбежки, когда я пыталась предупредить всех и спасти свою семью, Андреа единственный поверил мне. Наверное, по нему я скучала больше всего. В прошлом именно вместе с Андреа мы проводили больше всего времени, когда мне не нужно было работать на черном рынке; мы ходили в лес собирать черную смородину, или же Андреа помогал мне доставлять хлеб окрестным старушкам. Я скучала по нему, по всегда понимающему меня человеку, ему я могла всегда довериться. «Даже не Эдуардо», – подумала я, Андреа был идеальным парнем.
Где-то глубоко в душе у меня теплилось что-то нежное и светлое к Андреа. Мне хотелось поцеловать его много раз, я даже воображала, как мы вместе… если бы только я не была его сестрой. В теле его сестры. Это была совсем другая жизнь и другие времена. Меня звали Беатриче и я жила в 1943. Сейчас я была прежней собой, Джессикой из 2011, несмотря на прошедшие 10 месяцев, я снова должна была привыкнуть к трудностям, ожидающим меня.
Эклеры на столе давно закончились, бумажная обертка слабо колыхалась от ветерка, идущего из окна. Воцарившееся молчание было почти гробовым и слишком неловким. Я почти успокоилась, или, по крайней мере, старалась не показывать свое волнение.}Андреа не должен знать настоящую причину, по которой я к нему пришла. Я уже удивила его по телефону, когда попросила встретиться, чтобы поговорить о его юности. И у него были все причины удивляться: вот так, внезапно, через почти 60 лет после смерти Беатриче в его доме появляется лицеистка и задает слишком личные вопросы.
Когда мы с Беатриче поменялись во второй раз, возвращаясь каждая в свой мир, она разбила зеркало. Беатриче сказала, что больше не хочет со мной общаться, что в прошлом я испортила ей жизнь, и что я больше не заслуживаю даже видеть ее, и действительно, без волшебного зеркала любой контакт с ее миром будет невозможен. А я, с того самого момента была уверена, что просто обязана найти ее, или хотя бы узнать, что с ней стало. Так я начала поиски.
Месяцами я изучала телефонный справочник, данные загсов, любую информацию об обществах военных ветеранов. Я провела в поисках всю зиму и весну, но у меня не было ни малейшего следа Беатриче. Летом я решила поехать в старый портовый городок, где жила семья Феррарис, чтобы искать на месте. Я была невероятно счастлива найти маленький офис общества ветеранов, тех, кто пережил войну. Я продемонстрировала интерес, задала несколько общих вопросов, и у меня был адрес и телефон Андреа. Когда я узнала, что он выжил, я расплакалась от счастья. Он жил недалеко от Рима, и я могла без проблем навестить его. А когда я спросила ветеранов о Беатриче, о Марко, пожилые синьоры посмотрели на меня таакими подозрительными глазами, что поговорить с Андреа становилось просто жизненно необходимо.
Андреа с радостью согласился поговорить со мной: в ветеранском обществе городка он приобщал молодежь к истории Италии, а я рассказала, что хочу писать дипломную по второй мировой. Угу, дипломную, уже был конец августа, и совсем скоро начнется последний учебный год.
Я встряхнулась. Андреа взял в руки тяжелый пыльный альбом, который лежал на столике рядом с диваном, Андреа кивком пригласил меня сесть рядом с ним.
– Садись рядышком, девочка, я кое-что покажу тебе.
Он открыл альбом в середине и пролистал несколько страниц.
– Вот, это мы с Беатриче до войны. Знаешь, наша семья была зажиточной.
Андреа говорил глубоким твердым голосом, чуть хрипевшим от старости. Он показывал мне черно-белую фотографию, где они обнимались с сестрой. Я сглотнула и попыталась собраться, у меня вспотели руки. Я вытирала руки о джинсы, и кусала до боли губу внутри – чтобы сконцентрироваться на неприятных ощущениях.
«Только не плачь, Джесс, только не вздумай расплакаться» – уговаривала я себя.
Я уже почти забыла длинные юбки в складку ( для Молодых Итальянок),и бермуды, которые носили с носками до колен. Мне казалась смешной вся эта одежда, когда я увидела ее впервые, мне было сложно привыкнуть вообще не надевать брюки, а носить только юбки.
Лицо Беатриче притягивало к себе. Вот она, «старая» я – с черными волосами, носом картошкой, стройным телом и лицом, светящимся от улыбки. Рядом с ней непринужденно улыбался Андреа и даже не смотрел на фотографа, между зубами застряла всегдашняя лакричная палочка *(* леденцы с лакрицей). Он был прекрасен. И именно таким я его помнила.
Но его сестра умерла, а он жил в этом запущенном доме, внушаюшем только глубокую грусть.
«Не плачь, Джесс», – повторяла я себе.
}Я попыталась представить, как жил Андреа после войны. Он был женат? У него были дети? Кем он работал? Я не могла задать ему эти вопросы, я и так хотела узнать слишком многое. Именно в этот момент Андреа перевернул страницу и показал мне другую фотографию.}
«Это одна из немногих семейных фотографий, которые мне удалось спасти от бомбежек 43го». Я протерла глаза: края фотографии пожелтели от времени, но я прекрасно помнила этот снимок. Это я была на фотографии, я– Беатриче сидела между моими братьями, Марко нежно меня обнимал, а мама Джиневра и папа Федерико стояли за нами. Джиневра надела одно из своих «великосветских» платьев, волосы уложены в прическу – у горничной Розины они хорошо получались, лицо Федерико, как всегда, отличалось бесстрастным выражением, а во рту дымилась вечная трубка. Таким я его и помнила, серьезным, строгим, не умеющим улыбаться.
Я продолжала нервничать и потеть, Андреа с любопытством уставился на меня. Может быть, он спрашивал себя, почему это мне интересен старый альбом. Приняв безразличное выражение лица, я снова стала рассматривать черно-белое фото. Мне не хватало воздуха, воспоминания давались очень тяжело. Все эти люди на фотографии, кроме 80-летнего Андреа передо мной, были уже мертвы.
«Беатриче умерла, ты никогда больше ее не увидишь» – продолжал повторять голос внутри меня. Почему мне становилось так дурно только от самой этой мысли? Я что, надеялась снова увидеть ее? Да.В глубине души я хотела вернуться в прошлое и прожить там остаток жизни, и сама мысль о смерти Беатриче разрушала мою мечту. Я никогда не вернусь, никогда больше не увижу Алекса, моего немецкого друга, не увижу Марко, не увижу тогдашнего Андреа. Я останусь в спокойных 2000-х, в которых нет ни бомб, ни вражеских сражений.
Я не могла избавиться от странного чувства, что в смерти Беатриче виновата я. Это я влезла в партизанскую войну против немцев, пытаясь помочь Андреа, которого схватили во время облавы. Я боялась, что натворила дел – боялась, что Беатриче, вернувшись после нашего обмена телами, окажется в партизанском лагере, где я осталась переночевать. Может, она осталась сражаться, и это все моя вина. Это из-за меня Беатриче оказалась в такой ситуации.
Краем глаза, рассматривая гостиную, я заметила платок партизанских бригад, красный, как кровь. Я видела этот платок в городке, я узнала его.
– Это единственная память о войне, что у меня осталась. Я сражался против немцев.
Андреа улыбнулся мне, он заметил мой интерес.
Я снова нервно сглотнула. Факт, что Андреа серьезно участвовал в партизанской войне, заставил меня беспокоиться. Я не вынесу больше подобных новостей. Я проделала долгий и трудный путь, чтобы узнать о смерти Беатриче, и чувствовать себя хуже, чем раньше.
Было поздно, я хотела вовремя вернуться домой, к ужину. Я сжала костлявую ладонь Андреа, который ответил мне слабым пожатием – совсем не напоминающим его сильное рукопожатие в прошлом, я поднялась. Поднялся и Андреа, я попросила его не беспокоиться. Я видела, как он медленно шел, может, у него болело колено, и он не хотел растревожить его еще больше.
– Даже не знаю, как Вас благодарить, правда.
– Мне нравится вспоминать былые времена, девочка.
Андреа кивнул в знак прощания. Когда я была уже у дверей, усталая, с больной головой, он неуверенно окликнул меня.
– Скажи мне одну вещь.
Он уставился на меня широко раскрытыми глазами – этот взгляд напугал меня, казалось, он пытается что-то вспомнить.
– Почему ты все время спрашивала меня о моей сестре, и почти не спрашивала о войне?
Я привела первое пришедшее в голову объяснение, пытаясь успокоить Андреа.
– Ну… я бы хотела еще раз вернуться. Я просто хотела узнать получше о Вас, о Вашей семье. Я правильно поняла, Ваша сестра играла огромную роль в Вашей жизни?...
Губы Андреа расплылись в слабой улыбке. Он взглянул на меня грустными усталыми глазами.
– Все верно, моя дорогая. Беа была всем для меня.
Я внутренне содрогнулась. Андреа тоже был для меня всем.
– Мне нужно уже идти. Большое Вам спасибо еще раз.
Я понеслась прочь от Андреа, пытаясь сдержать слезы отчаяния и безнадежности – я плакала всю дорогу назад.Я оплакивала Беатриче, Андреа и себя саму, чувствуя себя чужой в этом времени.
}Кошмар}
Внезапный крик разбудил меня. Под ногами дрожала земля. Я открыла глаза, и в течение нескольких секунд не могла поверить окружающей меня обстановке. Я снова была в лагере. В полной темноте.
«Быстрее, Джесс, за мной!»– кричал Андреа.
Я вскочила с импровизированного гамака, надела туфли и побежала по коридору приемного покоя. Все приближающийся гул приводил людей в состояние паники. Я бежала за Андреа, не смотря по сторонам, не понимая, что происходило. У меня кружилась голова. Я не хотела видеть ужас на лицах людей, которые так же, как и мы, безумно куда-то бежали, не разбирая дороги, не зная, выживут ли после очередной бомбежки. Взрывной волной переворачивало кровати, тележки, при падении мгновенно разбивались капельницы, ампулы с лекарствами, пробирки с кровью. Земля продолжала дрожать, и толчки с каждым разом становились все сильнее. Двое мужчин подталкивали нас, надеясь обогнать нас и спастись первыми. Я пропустила их, схватила Андреа за руку и мы продолжили наш страшный забег.Под моими ногами рассыпалось несколько пробирок с кровью, забрызгивая мне ноги.
– Джесс, да быстрее же!
Он назвал меня Джесс, и уже второй раз. Я протерла глаза и продолжила бежать. Может, мне просто показалось. Я внезапно остановилась.
– Мы должны забрать Марко!
– Да что ты говоришь?
– Что ты делаешь? Мы должны вернуться назад!
Вместо ответа, Андреа крепко прижал меня к себе, когда рядом с нами обрушилась полка со стелкянными контейнерами. Я закричала и закрыла глаза, а Андреа молча все прижимал меня к себе. Когда он отпустил меня, я заметила, что он был ранен: со лба Андреа стекал ручеек крови.
– Что с тобой? – испуганно спросила я.
– Ничего страшного, мы должны бежать дальше!
Что случилось с Марко? Почему Андреа не беспокоился о нем? Я все никак не могла понять.
Мы пробежали мимо палаты с тяжелоранеными. Зрелище было невообразимым: половина кроватей пусты, простыни валялись на полу, другую половину кроватей занимали те, кто не мог самостоятельно передвигаться – раненые протягивали к нам руки с просьбой о помощи, их лица были искажены отчаянием.
На кроватях ближе к коридору лежали шестеро мужчин, у кого-то была перевязана голова, у кого-то – нога в гипсе, у кого-то на повязках на груди расплывались кровавые пятна. Они безуспешно пытались подняться, но их раны были слишком тяжелыми. Молодая крепкая медсестра пыталась поднять раненого с кровати в середине палаты, но и она сбежала, когда раздался очередной взрыв. Я захотела помочь, но Андреа, с силой схватив мою руку, потащил меня дальше. Я крепко сжала кулаки, ногти до крови впились в кожу. Я понимала, что мое стремление помочь этим людям бесполезно, я знала, что ничего не могу для них сделать.
– Вы мужики или кто? – заорал Андреа. – Прекратите ныть как бабы, неужели вы не видите, что никто не может помочь вам?
}Я сглотнула. Почему Андреа должен быть таким жестким? Я быстро осмотрела все кровати, надеясь узнать Марко в одном из этих лиц, но его там не было. Я даже не знала, был ли жив мой братик, и если я задумывалась об этом, сразу начинала болеть голова. Что со мной происходит? Я продолжила бежать за Андреа. Я почти врезалась в мужчину с ожогами на голове – он полз по земле к выходу. Коридор был слишком длинным, мы покрылись мурашками, услышав свистящий шум. Добравшись до конца коридора, я по-кошачьи поползла по узенькой лестнице, ведущей в бункер. У меня болели руки и колени, но я должна была двигаться вперед. В конце тоннеля горел неровный свет. Я обернулась, чтобы убедиться в том, что Андреа следовал за мной, я не имела понятия, куда он делся. Я вползла внутрь, глаза болели от пыли, вблизи слышался шум моторов.}
Следующий взрыв был таким яростным, что я на какое-то мгновение оглохла. Я ничего не слышала, и, дезориентированная, бродила по пустой площадке. На расстояние меньше чем километр от нас, горел немецкий склад боеприпасов. Пожар перекинулся и на лес, отделяющий нас от городка, огонь стремительно приближался к нашему лагерю. Бывший солдат с деревянной рукой – его лицо мне было знакомо – выходил, хромая, из приемного покоя.Солдат упал,когда близ разорвавшаяся бомба взвихрила поток воздуха, и больше не смог подняться.
– Андреа, Андреа! – кричала я, как сумасшедшая. Я нашла его, когда бомба поразила правое крыло нашего лагеря. От очереднего воспламенения под моими ногами стала крошиться земля. Я схватилась за ствол дерева, боясь, что меня засосет в воронку. Из-за сильного порыва ветра на меня посыпались обломки, осколки стекла, и более тяжелые предметы. Вдруг я почувствовала, что на плечи мне падает что-то тяжелое. Я мгновенно обернулась: безоружное тело в штатском неслось прямо к трещинам, кого-то волокло в потоке воздуха вместе со всем остальным. Это был Андреа. Его лицо было в крови, на голове была рана, черные волосы запеклись в кровавом месиве. Я закричала, но не смогла услышать собственный голос. Стало спокойно, мы больше не рисковали оказаться под землей.
Я встряхнула Андреа в надежде, что тот очнется. Он не шевелился. Я приложила ухо к груди. Не дышала. Я попыталась оживить его, но ничего не помогало. Горячие слезы текли по моему лицу, когда я безуспешно давила ему на грудь, надеясь, что он очнется. На площадке были только мы, затерянные среди деревьев и среди обломков нашего медицинского лагеря. Я попыталась оценить ситуацию: самолеты не улетели, звуки взрывов становились все ближе и ближе. В этот момент нас поймали. Я кинулась на Андреа, пытаясь защитить его бездыханное тело, накрыла свою голову руками. Я узнала механический грохот – сбрасывают бомбы. Я не могла подняться, горло жег сухой воздух. Я увидела огонь, почувствовала, как внезапно поднялась температура. И ничего больше.
Я внезапно проснулась. Кошмар, один из многих. Краями простыни я вытерла слезы. Я плакала во время сна. В этот момент прозвонил будильник. Пол-двенадцатого.
Мысли
Я поползла в ванную, пряча лицо. Я боялась, что кто-то меня увидит в таком состоянии. Я умылась холодной водой, не помогло – нужно несколько часов, прежде чем полностью спадут отеки с глаз. Какой стыд, я не хотела, чтобы остальные видели меня такой, особенно Маттео, мой парень, с которым я должна была встретиться меньше чем через час. У меня были красные щеки и губы припухли чуть больше обычного.
Я встала под холодный душ, надеясь прогнать следы кошмара.Выходя из кабинки, я молилась, надеясь оказаться в другой ванной, с другими людьми. Именно так все началось: я была в ванной в комнате моей бабушки, вернулась после долгого вечера в компании своего парня, я готовилась ко сну, когда вдруг упала в обморок. Когда я открыла глаза, я оказалась в другом доме, не зная как и почему. Я молилась, чтобы это повторилось, но ничего не произошло. Никакой Беатриче, никаких странных голосов. Я была в своей ванной, смотрелась в икеевское квадратное зеркало в белой раме.
Как и всегда, выходя из душа, я посмотрела на себя – и увидела свое обычное лицо с высокими скулами и отличными зубами, не зря много лет я носила эти ужасные штуки. Светлые влажные волосы падали на плечи, а мои глаза были моими всегдашними темными глазами. Когда я причесывалась, вспоминала, как закончились наши с Беатриче отношения. Да как она вообще могла разбить зеркало, зеркало, которое я так старалась сохранить?
Я хотела еще раз увидеть Беатриче – чтобы извиниться, что не сказала ей о неожиданных изменениях в ее жизни в прошлом. Когда она вернулась домой в 1943, то не знала, что ее дом разрушили, и что ее семья жила в городке, оккупированном немцами. Наверняка для Беа это стало шоком, особенно когда она узнала обо всех разрушениях и разорениях, произошедших во время оккупации.
}Но не только за этим я хотела увидеться с Беа. После того, как я поговорила с Андреа, мои кошмары стали еще страшнее. Как я посчитала, Беатриче прожила совсем недолго: в декабре 44, сказал Андреа, а она вернулась в ноябре 1943. }
Я смотрела на настенный календарь каждый день – мой диетолог велел мне фиксировать вес каждый день, сейчас 4 сентября 2011 для меня, и 4 сентября 1944 для Беа. Со дня моего «интервью» Андреа, спасти Беатриче стало навязчивой идеей. Могла бы я вернуться назад во времени и изменить историю? В моем распоряжении было всего несколько месяцев.
За завтраком я попыталась все хорошенько себе представить: происходящее казалось научно-фантастическим фильмом, насколько я знаю, машину времени еще не изобрели, и я была единственным человеком, попавшим в прошлое. Я прочитала несколько книг о путешествиях во времени, посмотрела множество фильмов по теме, даже сериал, Новая земля, в котором открыли временной проход, позволяющий вернуться в эпоху динозавров, и целые семьи возвращались в доисторические времена, чтобы основать новое общество и переписать историю человечества. Ничего особенного, могли бы придумать и что-нибудь получше.
Я нехотя мочила печенье в горячем капуччино. Я заставляла себя есть – ровно столько, сколько было нужно, чтобы не потерять вес, но я не могла есть с аппетитом. В 43м я привыкла есть то, что попадалось, я привыкла голодать по нескольку дней, особенно в последние месяцы, когда количество муки, которую могли покупать семьи, резко уменьшилось.Частенько мы с Андреа отдавали свою еду дедушке и Деборе, его жене, которая плохо себя чувствовала.
Когда я вернулась в 2010, то снова обнаружила потребительский, все разбазаривающий мир, начиная от 4х перемен блюд, и заканчивая завтраком с настоящим кофе, без суррогата и желудевого хлеба. Мне было сложно заново привыкнуть к этому стилю жизни. На Рождество я с отвращением смотрела на нескончаемые блюда, подаваемые к столу. Я вернулась в ванную и продолжила думать.
Как я могла спасти Беатриче, если в своем 2011 у меня не было никакого контакта с 1944м? Она разбила зеркало – и нить, связывавшая нас в течение долгих шести месяцев, навсегда исчезла. В бабушкином доме на море повесили нормальное зеркало, в котором я видела только свое лицо. Я снова приблизилась к зеркалу в своем доме – у меня не было никакой надежды встретить Беатриче в этом зеркале: мешки под моими глазами слегка уменьшились, но Маттео все равно поймет, как у меня прошла ночь. Он уже привык к моим кошмарам и перестал спрашивать, что со мной происходит. Как-то, возвращаясь с моря вместе с друзьями, я заснула в машине рядом с ним и начала кричать во сне, пытаясь вырваться из ремня безопасности. Сначала он смеялся надо мной, вместе со всеми, но потом, увидев, что я так и не прекратила кричать, разбудил меня и понял, что мне снилось что-то такое, о чем я не хотела говорить.
}11.50. Мне не очень хотелось куда-то выходить, нужно было еще прийти в себя после тяжелой ночи. Мне снилась смерть, но умирала не Беа, умирала я. Андреа называл меня «Джесс», я должна была сразу понять, что мне все снится, я не знала, где я нахожусь, я не знала, что с Марко… умирал Андреа. Я не могла с ясностью вспоминать прошлое: воспоминания запутались в головокружительную смесь, причиняющую мне боль. Я заставила себя надеть легкое летнее платье, зеленого цвета, ремень обхватывал талию, и юбка ниспадала по бедрам крупныи складками. Я подтянула платье, и надела босоножки на черной платфоре. В прошлом я потеряла и привычку хорошо одеваться: для меня стало по-настоящему болезненным не иметь своего шкафа, полного миниюбок, яркой одежды, я должна была носить только юбку с высокой талией – форму Молодой Итальянки, или, в холода, бермуды моих братьев, их рубашки и изношенные кофты. Когда я вернулась в свое время, то больше помнила, как сочетать цвета, не могла терпеть обтягивающих платьев и одежду с длиной выше колена, много дней я носила только спортивные штаны.
– Джесс, милая, ты идешь куда-то? – спросила мама, постучав в дверь.
– Да, мам, мы пообедаем где-нибудь!
«Уходи, да уходи же!» – думала я. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня в таком состоянии.
– Мы с папой тоже уходим. Увидимся!
Я с облегчением вздохнула, и попрощалась. Я ничего не рассказывала маме. До того, как все произошло, у нас были доверительные отношения: она всегда меня выслушивала, и давала хорошие советы – обо всем. Сейчас, если бы я все рассказала, мама посчитала бы меня сумасшедшей. Мне ни поверил бы ни брат, ни папа, ни кто-либо другой, думаю, и Беатриче тоже хранила наш секрет.
Макияжем я попыталась замаскировать мешки под глазами, красноту лица, но усталость скрыть никак не получалось. Я собиралась выходить, но тут остановилась – я настолько задумалась, что забыла причесаться. В то время как я причесывалась, наносила на волосы лак, вспоминала первые дни, когда я только-только вернулась в мой мир, я даже не помнила, как накладывать тени. Мои друзья меня не узнавали, а брат издевался надо мной, говорил, что без макияжа у меня маленькие глаза.Я до сих пор пытаюсь привыкнуть к своему миру.
«Могу ли я все изменить?»– продолжала я спрашивать себя, пока спускалась по лестнице. Сможет ли Беатриче прожить дольше? В действительности, я уже один раз вмешалась в ход истории, и спасла мою тогдашнюю семью от первой бомбежки союзников в 43м.
Я не увидела, как Маттео бежал мне навстречу, чтобы открыть входную дверь, я слишком ушла в свои мысли. Пока он меня целовал, я думала, что должна еще раз вернуться к синьору Феррарис, то есть к Андреа. И как можно скорее. У меня было слишком много сомнений.
– Солнце, как дела? – спросил Маттео, обняв меня. – Я так по тебе соскучился!
Да, я еще должна о многом узнать. Что случилось с Марко, с другими родными, с друзьями, с домом в деревне, с немцами, которые заняли городок?
– Все хорошо, – буркнула я.
Маттео внимательно посмотрел на меня.
– Ох, Джесс, тебе опять снились кошмары?
Значит, у меня не получилось замаскировать мешки под глазами. Черрт!
– Все отлично, – попыталась улыбнуться я.
– Но тебе же снился плохой сон, правда?– Маттео взял мое лицо в свои ладони, и поцеловал.
Если бы я вернулась в прошлое, я могла бы их всех спасти, точно. Мне было бы достаточно только знать, что они все остались живы. Я бы вернулась назад во времени, чтобы спасти своих родных, даже с риском для жизни. Я представила себе, как в своем времени встречаю почти девяностолетнюю Беатриче, с внуками, с мужем, может, с Эдуардо, может, с Алексом, немецким солдатом, с которым я познакомилась в городке. Маттео внимательно смотрел на меня, ожидая ответа.
– Ммм..да, кошмары, я не хочу об этом говорить, ладно?
Почему только я пошла к нему? Я думаю совсем о другом.
Маттео нежно погладил меня по щеке. Мы вместе учились в лицее, но я никогда не обращала на него внимания. У нас были свои, разные группы друзей, и в школе ы почти не разговаривали. До того, как начали встречаться. Он веселый и светлый парень, у него всегда наготове шутка, он поддерживал меня в тяжелые моменты.
Я не знаю, какие отношения были у Маттео с Беатриче, может, она что-то поняла, но по моему возвращению Маттео начал забрасывать меня сообщениями, мы разговаривали о том о сем, а летом начали встречаться. Мне было хорошо с Маттео. Впервые, в нынешнем времени, я встречалась с парнем, который не был болтуном.Иногда, правда, он доставал меня вопросами о моем состоянии. Может, я слишком рано начала с ним встречаться. Может, я еще не была готова твердо стоять на земле моего мира.
– А у этого синьора как прошло?
Я неопределенно кивнула, что означало «прошло и прошло».
