Текст книги "Счастливый час в «Каса Дракула»"
Автор книги: Марта Акоста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава четырнадцатая
Море слез
Конечно же, мне хотелось большего: ведь я была влюблена в Себастьяна.
К моменту нашего знакомства у меня уже было несколько ухажеров, к которым я не испытывала ничего серьезного. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что мои кавалеры относились ко мне так же. Себастьян встречался с рафинированной брюнеткой по имени Тесси Кенсингтон, которая носила хоть и повседневную, но изысканно дорогую одежду. Она была симпатичной, но не красивой – видно, чрезмерная красота казалась ей дурным тоном. Судя по всему, она не возражала против нашей с Себастьяном дружбы, потому что была абсолютно убеждена в его безграничной преданности.
Даже когда отношения достигли определенной глубины и развития, я продолжала убеждать себя, что дружбы нам достаточно. Себастьяну нравилось учить меня, а мне нравилось учиться. Он открыл для меня свой мир, полный искусства, культуры и красоты.
Я помню каждое мгновение того дня, когда мы последний раз были вдвоем. Себастьян присматривал тогда за домом какого-то профессора и пригласил меня туда на обед. Я спросила, придет ли Тесси. Себастьян взял мою руку, сжал ее в своей и произнес тихо:
– Я как раз хотел сказать тебе – мы расстались. Так будет лучше.
Мы пошли по магазинам и купили свежих крабов, овощи, хлеб, малину и шоколад. Мы уже стояли в очереди, когда Себастьян вдруг побежал к винным полкам и вернулся с бутылкой шампанского.
– Для моей любимой девочки, – пояснил он, улыбнувшись такой ослепительной и радостной улыбкой, что у меня сердце замерло в груди.
Дом профессора был одним из тех великолепных мест, где можно обнаружить книжные шкафы, возвышающиеся до самого потолка, старые ковры и антиквариат. Мы пили, когда готовили, а потом за едой снова пили, разговаривали и смеялись. Сидя рядышком возле камина, мы слушали музыку, и вдруг Себастьян впервые поцеловал меня.
Мы занимались любовью на диване, потом пошли в спальню. Всю ночь мы изучали друг друга, разговаривали и смеялись, пока наши тела не почувствовали усталость, а голоса не охрипли. Он сказал, что любит меня. И я сказала, что люблю его и буду любить всегда. Он был красивым, умным и моим.
То была самая счастливая ночь в моей жизни.
На следующее утро Себастьян отвез меня обратно в колледж и сказал, что мы встретимся на следующий день, вечером. Обещал, что мы сходим куда-нибудь и отпразднуем день рождения Шекспира. Он крепко обнял меня и сказал напоследок:
– Я уже очень скучаю по тебе, Милагро.
Больше мы с ним не разговаривали. Вплоть до самой вечеринки у Кэтлин. Вскоре до меня дошли слухи о том, что Себастьян сначала помирился с Тесси, но позднее, после окончания колледжа, в очередной раз порвал с ней.
С тех пор я встречалась с множеством разных мужчин: одни из них мне очень нравились, другие были гораздо опытнее меня; некоторые из них искренне радовались тому, что могут находиться рядом со мной, а кое-кто – правда, таких было очень немного – даже признавался мне в любви. Но мои чувства к ним невозможно сравнить с теми эмоциями, которые я испытывала к Себастьяну. И только встреча с Освальдом вскружила мне голову и основательно сбила с толку.
Это доказывает, что желание толкает меня в объятия к отвратительным типам. Хотя вряд ли мне удастся найти более отвратительный вариант, чем псих, помешанный на коалициях и расовом превосходстве, или вампирствующий изменщик и бездельник.
Я плакала до тех пор, пока не устала. Потом, что-то около трех часов, прокралась к холодильнику. Там стояла тарелка, на которой красовались сандвич с тунцом и морковный салат. Я забрала эту тарелку и бутылку клюквенного сока в свою комнату.
Мне даже и думать не хотелось о том, что придется снова смотреть на этих квазичеловеков, но в мою дверь вдруг стала ломиться Эдна.
– Я собираюсь в город. Уинни сказала, что вы будто бы потеряли пищевую добавку с железом. Если поедете со мной, мы сможем купить новую.
– Мне совсем не хочется ехать.
– Юная леди, я понимаю: ваши чувства задеты, но Сэм – хороший, порядочный человек, который проявляет заботу о своей семье. Во всяком случае, жизнь продолжается. – Поскольку эти доводы не заставили меня проявить благоразумие, она добавила: – Если вы будете вести себя хорошо, я куплю вам тушь.
Я согласилась поехать только из-за того, что тушь, купленная мною в прошлый раз, склеивала ресницы. По пути к машине я заметила, что Эрни уже установил все столбики для забора.
Пока мы не выехали на дорогу, ведущую в город, Эдна молчала.
– Юная леди, из собственного опыта я сделала вывод, что привычка дуться ни к чему хорошему не приводит, – наконец сказала она.
– Почему вы всегда зовете меня юной леди, Эдна, и никогда не обращаетесь по имени?
В этом месте дорога была особенно извилистой, и нам повезло, что Эдна не увлекалась гимнастикой для глаз.
– Я называю вас юной леди в надежде, что когда-нибудь вы и вправду станете вести себя соответствующим образом.
Мы уже въезжали в город. Он был аккуратненьким, как игрушечка. Центральная улица почти сплошь состояла из маленьких магазинчиков. Я заметила вывески зоомагазина, почты и нескольких закусочных.
– Ну а вы, – спросила я, – что бы вы сделали, если бы кто-нибудь без разрешения стал копаться в вашем прошлом?
Эдна вырулила на автостоянку возле среднего по размерам супермаркета.
– Я бы обрадовалась, что кого-то заинтересовала моя жизнь.
– Хорошо. А что если информация оказалась бы неполной и по большей части извращенной?
– Главное, что она интересна, юная леди. К тому же абсолютно точной информации о прошлом просто не может быть.
Мы вошли в магазин. Я толкала перед собой тележку, а Эдна нагружала ее едой. В красивом магазине, отделанном в современном стиле, были рядами выложены великолепные овощи и фрукты. Тамошний ассортимент включал продукты, предназначенные для виноделов и их работников. Эдна взяла дорогого сыра и хорошего красного вина, а я задержалась у витрины с тортильями и мексиканскими специями.
– Вперед! Берите все что хотите, – подбодрила меня госпожа Грант. – Надеюсь, когда-нибудь вы пойдете дальше мытья овощей.
– Попытаюсь.
– Разве мама не учила вас готовить?
– Моя мать Регина считает потребление пищи безнравственным. Она живет на черном кофе, диетическом «Севен Апе», рисовых хлебцах и зеленом салате с лимонным соком.
– Это же абсурд!
– Ох, Эдна, мы с вами полностью сходимся на этот счет.
По сему поводу у меня есть собственная теория. Я всегда считала, что культура приходит к нам через традиционные блюда и что моя мать Регина, которая никогда не готовила, лишила меня большой части национального наследия. Только бабушка – мать моего отца – кормила меня кусочками охлажденной дыни, сбрызнутыми соком лайма и посыпанными солью, острой фасолью с чоризо, поила шоколадом с миндалем и корицей. В приготовленной ею пище чувствовались любовь и история, а еще – искусные композиции цвета, вкуса и консистенции.
Моя мать Регина была бы счастлива, если бы все питались, как космонавты – сушеной и мороженой пищей.
Эдна сдержала слово и повела меня в аптеку, где мы приобрели пищевые добавки с железом, тюбик туши и бутылочку розового лака для ногтей. Это должно было меня порадовать, однако на обратном пути я чувствовала себя неважно.
Поначалу Эдна не обращала внимание на тишину, но в конце концов все-таки взглянула на меня.
– Что такое? – заволновалась она.
– Я неважно себя чувствую, Эдна.
Глава пятнадцатая
Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана
Я глубоко ошибалась, полагая, что плохое самочувствие касается исключительно моего душевного состояния. Едва Эдна успела вырулить на обочину, как то неважное, что скопилось у меня внутри, стало проситься наружу. Несмотря на отчаянные позывы, так из меня ничего и не вышло. Мое прежде надежное туловище стремилось вывернуться наизнанку, как двухстороннее пальто.
Если не вдаваться в подробности, дело было так: я почувствовала, что вся горю, зрение мое помутнело, и мы помчались восвояси. Когда мы подъезжали к дому, Эдна забибикала, и, выскочив на крыльцо, Сэм бросился нам навстречу. Пока он нес меня в дом, я мучилась от собственной беспомощности.
– А я-то думала, что мне уже лучше, – заметила я.
– По крайней мере она по-прежнему разговаривает, – сказала Эдна.
– Вот счастье-то! – отозвалась я.
– Сэмюэл, посмотри на ее лицо.
– Бог мой! – потрясенно воскликнул он. – Как же это случилось?
Сэм принес меня в комнату и положил на кровать. Обливаясь потом, я изо всех сил пыталась стянуть с себя одежду, но пальцы отказывались слушаться.
– Мне так жарко, так жарко…
– Она плакала. Возможно, слезы смыли солнцезащитный крем, – обращаясь к Сэму, произнесла Эдна. – Юная леди, вы не забыли намазаться солнцезащитным кремом перед выходом на улицу?
Я покачала головой, ощущая, что мозги расплавились и вот-вот польются из ушей.
– Может, мне нужно в больницу? – уточнила я и тут же потеряла сознание.
А потом начались видения. Я грезила, что Освальд пришел в мою комнату вместе с чемоданчиком, в котором Уинни хранила свои инструменты. Из ванной доносился звук льющейся воды, а сам Освальд, высунувшись из двери в коридор, крикнул:
– Принеси еще льда!
Затем в комнату влетел Сэм и сразу же направился в ванную, неся туда подносы со льдом.
– А сейчас что я должен делать? – спросил он у Освальда.
– Я сам позабочусь о ней. Если мне что-нибудь понадобится, я сразу же позову тебя.
Закрыв дверь за Сэмом, Освальд направился ко мне. Похоже, он снова изображал ветеринара.
– Иногда я, конечно же, жую, но я не жвачное животное, – сострила я. Даже в грезах я не расстаюсь с чувством юмора.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Освальд.
Видение было таким реальным, что я даже ощутила жгучее прикосновение его руки к своему запястью, когда он решил проверить мой пульс. Его глаза приобрели нежно-сизый оттенок, о чем я ему и сообщила.
– Нам нужно победить жар, – с улыбкой произнес он и начал меня раздевать.
Обычно видения извращают реальность, поэтому в моих грезах его действия казались не сексуальными, а просто до крайности умелыми. Однако это не мешало мне вздрагивать от прикосновения его рук. Он понес меня в ванную.
На поверхности почти заполнившей ванну воды плавали кубики льда. Освальд опустил меня в холодную воду, которая показалась мне такой же освежающей, как морской бриз. Наслаждаясь этим ощущением, я окунулась глубже. Как только моя голова оказалась под водой, Освальд выдернул меня на поверхность. Он схватил полотенце, окунул его в ледяную воду и положил мне на лоб.
– Милагро, не опускай голову под воду. Можешь сделать это ради меня?
– Освальд, я вполне разумна. Я серьезная и правильная молодая особа. – Снизу мне были особенно заметны его ресницы и медный оттенок волос. – У тебя красивые волосы.
– Спасибо. Пожалуйста, послушай меня. У тебя температура сорок, но мне нужно, чтобы ты не теряла сознание.
Он выбежал из ванной, а я, постепенно сползая под воду, из всех сил старалась сдержать данное Освальду обещание. Когда он вернулся все с тем же чемоданчиком, я приняла прежнее положение и принялась разглядывать ледышки, которые, покачиваясь, плавали вокруг моих грудей. Налив в стакан воды, Освальд открыл какую-то пластиковую бутылочку и вытряс из нее две таблетки.
– Мил, ацетаминофен поможет облегчить жар.
– Это ты вызываешь во мне жар, Освальд.
Он сунул мне в рот таблетки и поднес к моим губам стакан, чтобы я смогла запить их. Затем достал из чемоданчика какой-то тюбик.
– Мазь с антибиотиком поможет остановить воспаление, – пояснил он. – Она не щиплет.
Опустившись на колени перед ванной, Освальд осторожно намазал мое лицо.
– Освальд… – Я потянулась за его рукой и положила ее себе на грудь. – Освальд, а мое сердце все еще бьется?
– Да, Милагро, твое сердце бьется.
– А твое – бьется? – Я коснулась рукой его груди, но никакого биения не ощутила. – Ах, бедный Освальд, ты несмертный, и твое сердце не бьется!
Он подвинул мою руку влево. Теперь под ладонью ощущался ритм. Я улыбнулась.
– Значит, ты не бессердечен.
– Нет, Мил, – тихо произнес он. – Я стараюсь помнить об этом, даже если веду себя не так, как следовало бы.
– Я для тебя совсем ничего не значу? – спросила я, но так и не дождалась ответа, потому что меня прошила жуткая боль, острая как удар ножа. Я вскрикнула и в попытке стерпеть ее подтянула колени к подбородку.
– Что такое? – взволнованно спросил Освальд.
Боль пришла снова – на этот раз приступ был острее и длительнее, я была не в силах вымолвить ни слова.
– Милагро, ты можешь объяснить, что ты чувствуешь и где болит?
Боль была такая, будто мои органы кромсали острым ножом. Мне казалось, что смерть близка.
– Похоже, мне нужен ты, – сказала я, задыхаясь и глазами умоляя его о помощи.
Освальд понял, что я имею в виду.
– Это просто жажда, Мил, она ненастоящая, – возразил он, покачав головой.
Я схватила его руку и поднесла к своим зубам. Потом повернула ее так, чтобы увидеть голубые вены на запястье.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста! – Меня снова корежила боль – да так, что я не обращала ни малейшего внимания на выплескивавшуюся из ванны воду. – Пожалуйста!
В глазах Освальда читалась паника. В конце концов он полез в чемоданчик и вынул оттуда что-то блестящее и острое – скальпель. Когда Освальд провел им по своему указательному пальцу, тут же появилась тонкая алая полоска крови. Засунув его палец в свой рот, я принялась жадно сосать. Острая боль отступила, и я вдруг поняла, что замерзла. Мое тело покрылось гусиной кожей, я задрожала.
Освальд приложил ладонь к моему лбу.
– Слава Богу, – сказал он, – слава Богу.
Он вынул меня из ванны и завернул в полотенце.
Я прижалась к нему. Освальд обхватил меня руками. Никогда прежде я не чувствовала себя такой защищенной и любимой.
– Освальд, пусть так будет всегда.
– Зачем ты так поступаешь со мной? – застонал он и прижал меня к себе еще крепче. – Мне нужно, чтобы ты боролась. – Освальд прижал свои мягкие губы к моему лбу. – Мы преодолеем это.
А потом видение кончилось. Они всегда так быстро заканчиваются!
Глава шестнадцатая
Не девушка, а уродец
Уинни – вот кто работал моей сиделкой. Я поняла это, потому что, проснувшись ранним утром, обнаружила ее спящей в кресле под одеялом. Рядом стоял ее чемоданчик. Я бесшумно вылезла из постели и, поняв, что чувствую себя замечательно – так, как не чувствовала себя вот уже несколько недель кряду, – натянула поверх футболки халат.
Во сне лицо Уинни казалось по-детски кротким. Ее глаза двигались под нежными голубоватыми веками, и я вдруг подумала: а что если ей снятся непристойные занятия с подозрительными личностями?
Я надеялась, что смогу в одиночестве поразмыслить о своем занимательном сне, но не тут-то было. На кухне, опершись на стол, сидели Сэм и Эдна, все в той же одежде, что и накануне.
– Юная леди, мы думали, что вы… – начала было Эдна и снова замолчала.
Тут на кухню, еле волоча ноги, вошла Уинни; ее плечи покрывало одеяло. Она выглядела сильно уставшей.
– Мы очень волновались.
Поскольку я чувствовала себя великолепно, мне было непросто представить, что накануне я почти умирала.
– Спасибо за заботу, но со мной и правда все хорошо.
Я открыла холодильник и увидела там стеклянную мисочку с рисом и овощами. Когда я стала вынимать ее, миска выскользнула у меня из рук, упала на пол и вдребезги разбилась.
– Милагро, осторожнее! – воскликнул Сэм в тот самый момент, когда я ступила чуть в сторону.
Поначалу я не обратила внимания, что осколок пропорол мне ступню, и потому вскрикнула только через мгновение:
– О черт!
Вампиры засуетились и кинулись мне на помощь. Стоя на здоровой ноге, я наклонилась и вынула осколок из раны. Он напоминал омытый алой кровью серп. Мы все с изумлением проследили, как порез мгновенно затянулся и зарос кожей.
– Черт! – воскликнула я. – Что это было, черт возьми?
Сэм усадил меня на стул и вместе с Эдной принялся за уборку.
– Милагро, сколько раз в жизни ты болела? – с улыбкой спросила Уинни.
– По-настоящему я никогда не болею. Разве что иногда у меня случаются головные боли.
– Я три раза проводила анализ, и у меня все время получался один и тот же результат. Норма лейкоцитов в крови – до одиннадцати тысяч на миллилитр. Если организм борется с пневмонией, количество белых кровяных телец может повыситься до двадцати тысяч.
– А сколько у меня? – поинтересовалась я.
– У тебя количество лейкоцитов достигает ста десяти тысяч. Никогда в жизни не видела ничего подобного!
– Я так и знала, что эта девушка – из ряда вон, – вздохнула Эдна. – Я иду спать. Предлагаю и всем остальным немного отдохнуть, поскольку кризис у Милагро миновал.
Проходя мимо, она на мгновение задержала свою руку на моем плече.
– А что насчет моей ноги? Почему она так быстро зажила?
– Я очень рада за тебя, – ответила Уинни. – У нас всё заживает точно так же. Пока не удается выделить ген, отвечающий за ускорение заживления. На наш взгляд, вполне вероятно, что на этот процесс одновременно влияют сразу несколько факторов.
– Но к вашему генофонду я не имею никакого отношения, – возразила я.
Уинни потерла бровь и сказала:
– К сожалению, я не могу этого объяснить. Мы просто знаем то, что мы знаем.
Сэм взглянул на изможденное лицо Уинни и заметил:
– Думаю, нам стоит последовать совету бабушки и немного отдохнуть. – После чего увел Уинни из кухни.
Я не знала, радоваться мне или огорчаться, что я превратилась в уродца; ликовать или убиваться по поводу того, что теперь на мне все будет заживать без участия врача; веселиться или впадать в уныние оттого, что эпизод с Освальдом был всего лишь сном. Мне необходимо было срочно занять чем-нибудь свои мозги, и я решила, что пришло время вернуться к творчеству.
В моем романе речь шла об умной, сексуальной латиноамериканке, которой случайно выпало работать секретаршей у лоббиста в корпорации, ворующей землю у обедневших жителей Центральной Америки. Там также действовал красавчик активист и толпы зомби, представлявшие бесправных пролетариев.
Я открыла пишущую машинку и, проведя серию экспериментов, поняла, как можно ровно вставить в нее лист бумаги. Чтобы напечатать первую страницу вместе с названием – «Вот откуда это вуду», – мне пришлось изо всех сил долбить по клавишам. Исправлять текст на пишущей машинке было сложно. Стоило только начать запечатывать слова буквой «х», как страница становилась похожей на текст, прошедший цензуру в ФБР. Я решила вести себя как акула – двигаться только вперед.
За окном, у которого стоял мой стол, виднелось ореховое дерево, а чуть дальше, на холме – виноградник. Я работала и смотрела в окно на бесконечное небо, цвет которого менялся от черного и кобальтового до лазурного. Кажется, был рассказ, начинавшийся со слов: «Никто из них не знал цвета неба»' [45]45
Имеется в виду произведение американского писателя Стивена Крейна (1871–1900) «Шлюпка в открытом море» (1898), считается лучшим американским рассказом всех времен.
[Закрыть]. Я-то знаю этот цвет. Оно прозрачно-голубое, как безумные, безумные глаза Себастьяна.
На рассвете я сделала перерыв и решила направиться в библиотеку. Там меня привлекла полка за стеклянными дверцами. На ней стояло пять изящных книжек, которые оказались сборниками рассказов Дэны Франклин, прежней владелицы моей пишущей машинки.
Я взяла одну из книг и открыла ее на фронтисписе. Это было первое издание. В содержании фигурировали следующие заглавия: «Девушка и ее банкир», «Ожидание корабля в Париж», «Плач над разлитым джином», «Обед для дурака», «Мой городской костюм» и «Пожалуйста, исполните мою прихоть».
Приняв красивую позу на фиолетовом двухместном диванчике, я прочитала два первых рассказа. Восхитительный стиль автора, снабженный массой колкостей, показался мне знакомым. Действие рассказов происходило в больших городах, где женщины носили шикарные шляпы и крутили интрижки, тогда как мужчины играли, много пили и внезапно влюблялись в собственных жен, чем повергали в уныние любовниц.
Я закрыла книгу и оглядела заднюю сторону суперобложки, но никакой информации о Франклин там не было. По всей видимости, она вела как раз такой образ жизни, какой безуспешно пыталась вести я, когда жила в городе. Только в случае с моей жизнью благожелательного посла придется заменить на хама-студента, дизайнерскую одежду – на поношенные сарафаны с распродаж секонд-хенда, а хоромы в пентхаусах – на кишащий крысами подвальный этаж.
В моем желудке заурчало, и я вдруг поняла, что страшно проголодалась. Я пошла на кухню, чтобы сварить кофейку и испечь кукурузную лепешку. Только я закончила накрывать на стол, как по лестнице спустилась Эдна. Она выглядела бодрой и отдохнувшей, словно всю ночь проспала в обтянутом бархатом гробу.
– Ну-ну, я сейчас упаду в обморок от изумления, – заявила она.
– Тогда лучше сядьте.
Вскоре к нам присоединились Сэм и Уинни, и мы принялись завтракать как счастливая семейка ходячих героев средневековых легенд.
– Сэм, а ты знаешь, где сейчас находится Себастьян? – осведомилась я.
– Он по-прежнему в городе и, возможно, надеется, что ты рано или поздно вернешься. Думаешь, он стал бы искать тебя у родителей?
Я пожала плечами.
– Он прекрасно знает, что, если мне нужна помощь, я отправлюсь к ним в последнюю очередь.
Себастьян был в курсе, что молоко человеческой доброты никогда не потечет из грудей моей матери, так как она считает, что от этого груди обвиснут.
– А у твоих друзей?
Из всех своих университетских друзей я поддерживала отношения только с Нэнси, но та поклялась хранить тайну. Я вдруг вспомнила, что мне необходимо найти способ отправиться на ее девичник, иначе я рискую впасть в вечную немилость.
Сэм нервно теребил браслет своих часов.
– Что ты мне не договариваешь? – поднажала я.
Он поморщился.
– Сегодня звонил Гэбриел. Прошлой ночью КАКА проникли в твою квартиру и вывезли оттуда несколько коробок.
– Минуточку! – воскликнула я, чувствуя себя жертвой насилия и приходя от этого в ярость. – Взлом и вторжение – это дело полиции. Гэбриел мог бы заявить о случившемся анонимно.
– Себастьяну ничего не стоит заявить, что он твой старый друг и что ты, мол, попросила его привезти тебе какие-нибудь вещи, – совершенно справедливо возразил Сэм. Он умолк, словно обдумывая что-то.
– Что еще? – осторожно спросила я.
– Один из взломщиков с помощью краски-спрея нанес на стену над твоей кроватью граффити – «Сгори в аду, темнокожий суккуб».
Я разразилась целой тирадой ругательств, а потом добавила:
– Неужели это не поможет копам понять, что КАКА мне не друзья?
– Это все пустяки по сравнению с тем, что члены КАКА обычно творят внутри страны и за ее пределами. Взять, например, их активное участие в разорении государства, вымогательство и взяточничество… Возможно, они думали, что у тебя есть адрес Освальда или информация о его семье.
Созданное теплым кукурузным хлебом счастье куда-то улетучилось.
– Значит, Себастьян и его неофашистская милиция могут беспрепятственно грабить мою квартиру?
– Юная леди, в самом деле, вы так сгущаете краски! – прокомментировала Эдна, мельком взглянув на меня.
– Хорошо, Эдна, а как бы вы это описали?
– Мне-то зачем такое описывать? Не я же строю из себя писательницу!
По непонятной мне причине Сэм и Уинни посчитали эту реплику смешной.
Я безумно злилась на Себастьяна и раздражалась из-за того, что вампиры, судя по всему, не считали кражу таким уж страшным событием, поэтому я решила встряхнуться и отправилась на прогулку.
Собаки трусили рядом со мной, а я старалась серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня мурашки бежали по всему телу от мысли о том, что Себастьян роется в моих вещах, лапает мое нижнее белье, читает мои письма, глумится над моим скромным скарбом. Несомненно, он посчитает меня полной идиоткой из-за того, что я храню напоминания о тех временах, когда мы были вдвоем.
Солнце светило над великолепными холмами, окружавшими долину. Я заметила белого журавля, стоявшего на берегу ручья, как раз там, где начинался маленький прудик. Отчаянно лая, собаки рванули вперед, и птица, грациозно взлетев, исчезла из виду.
– Фу! Нельзя! Нельзя!
От внезапного окрика я вздрогнула и тут же увидела Освальда, сидевшего на валуне. Он встал и пояснил:
– Собаки знают, что им нельзя допекать цапель.
– А я подумала, что это журавль, – нервно ответила я.
– Журавли крупнее, – объяснил он. – А это белая цапля. Им нравится ловить здесь рыбу.
– Ой, а я и не знала, что они так далеко улетают от моря.
– Да, улетают. – Освальд немного помолчал, а потом тихо спросил: – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Судя по всему, теперь мой организм обладает способностью мгновенного заживления любых ран. – Слова еще не слетели у меня с губ, а я вдруг поняла, что звучит это и вправду поразительно.
– Я только что видел Уинни: она ехала на работу. От нее я это и узнал.
– Тебе такое не кажется странным?
– Ты удивительная девушка.
Его ясный взгляд действовал на нервы, поэтому я заявила:
– Ладно, пойду-ка я назад.
Я думала, что Освальд останется там, где был, но он принялся вышагивать рядом со мной. Я смотрела строго вперед. Освальд то и дело наклонялся, чтобы приласкать собак или бросить им палку.
Когда он заговорил, голос его показался мне очень громким:
– Ты выглядишь гораздо лучше.
Напоминая себе, что поведение должно быть нейтральным, я ответила:
– Я себя и впрямь лучше чувствую.
– При сильном жаре у людей часто бывают видения.
– У меня не было никаких видений, – с опаской проговорила я, мучаясь сомнениями: вдруг во сне я что-то сказала об Освальде, а Уинни услышала?
– Не было?
– Я ничего такого не помню. И по гроб жизни буду благодарна Уинни за то, что она позаботилась обо мне, провела со мной целую ночь и сделала все, чтобы я выкарабкалась.
Освальд улыбнулся своей кособокой улыбкой.
– Уинни заботилась о тебе?
– Да, все время. Она очень предана своему делу, – многозначительно добавила я, стараясь напомнить Освальду о качестве, которое он особенно любил в своей невесте.
Несколько минут между нами царило неловкое молчание, потом Освальд спросил:
– Ты любишь птиц?
Ну и вопросики у него!
– Я высоко ценю их роль в экосистеме, – ответила я. – Журавли и белые цапли очень даже красивые. Мне, конечно же, нравятся воробушки и малиновки. Сомневаюсь насчет тех, кто питается падалью. А вот колибри – прелесть.
– А что ты думаешь о курицах?
– Очень вкусные, если пожарить.
– Не в виде еды. Как ты относишься к курицам как к животным?
– Я еще не сформировала какого-либо отношения к курице.
– Рад слышать, что у тебя нет предубеждения против них, – сказал Освальд и взглянул на меня. В его глазах плясали смешинки.
– Я хотела бы услышать какой-нибудь разумный аргумент за или против породы куриных, – продолжала занудствовать я.
Освальд расхохотался. Я почувствовала, что мы перешли на безопасные темы, и облегченно засмеялась тоже.
– Последнее время многие девушки считают слово «курица» оскорблением.
– Увы, это издержки городской жизни.
Освальд поднял из травы старый теннисный мячик и легким движением запустил его вдаль.
Стремясь обнаружить еще какую-нибудь нейтральную тему, я рискнула задать такой вопрос:
– Освальд, а как поживают твои занятия по ветеринарии?
Оборот, который приняла наша беседа, пришелся ему по вкусу, и он широко улыбнулся:
– Думаю поступить на учебу в следующем году.
– Что ж, удачи. Ты соответствуешь всем требованиям?
– Вроде бы да, – беспечно ответил он. – Может, напишешь для меня рекомендательное письмо? Буду тебе очень благодарен.
– Уверена, что ты отыщешь кого-нибудь более авторитетного для написания рекомендательного письма, – возразила я. – Однако я всегда могу подтвердить, что тебе близко все животное.
– Отлично. Подтверди, что я обладаю природным чутьем на инстинкты животных и понимаю, что чувствуют звери, даже если порой они неспособны выразить свои желания. – Уголки его красивых губ поплыли вверх.
В моей голове зародились нехорошие мысли, и мне вдруг захотелось перейти на более безобидную тему.
– Освальд, ты обещал мне помочь всем, чем можешь.
– М-м-м, – пробормотал он в ответ. И это было очень настороженное «м-м-м».
– Моя подруга организует девичник. Это будет в городе. – Я назвала ему время и дату и потребовала: – Ты дашь мне свою машину.
– Не уверен, – запротестовал было Освальд. – Гэбриел сказал, что КАКА по-прежнему…
– Ой, даже не начинай все это, Освальд Грант. Во-первых, я все равно поеду. Во-вторых, Гэбриел об этом не узнает. В-третьих, ты меня отмажешь.
– А что в-четвертых? – мрачно поинтересовался Освальд.
– В-четвертых, ты обещал.
Вид у него был нерешительный.
– А что если я скажу Гэбриелу и остальным?
– Хочешь удержать меня против воли? – спросила я и тут же пожалела об этом.
– Если тебе так приспичило, я поеду с тобой. И даже изобрету какую-нибудь отмазку, – заявил он. – Кто-то ведь должен проследить, чтобы ты не нарвалась на неприятности.
– Что ж, звучит успокаивающе, – саркастично заметила я. – Ты ведь никогда не доставлял мне неприятностей!
Я была страшно рада, что скоро увижусь со старушкой Нэнси, но торжествующую улыбку мне удалось-таки сдержать.
Мы натолкнулись на Эдну, которая шла из конюшни с корзиной, полной свежих яиц.
– Освальд, – обратилась к нему Эдна, – о чем это ты тут распространяешься?
– Доброе утро, бабушка. Я просто рассказываю Мил о том, что хочу пойти в ветеринарную школу.
– Ничего глупее в жизни не слышала. – Эдна отмахнулась от него и пошла в дом.
Наклонившись ко мне, Освальд тихо сказал:
– Видишь, никто не поддерживает моих интеллектуальных устремлений.
Его взгляд скользнул ниже и остановился на моей груди. Ага, интеллектуальные устремления, клянусь своей отощавшей задницей!
– Что ж, у меня куча дел и встреч, – проговорил он и помчался прочь по направлению к коттеджу. Собаки радостно потрусили за ним.
В этот день я написала несколько страниц, то и дело прерываясь, чтобы представить себе, как будет выглядеть сцена мести Себастьяну Беккетт-Уизерспуну. Один француз сказал, что месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Но если представится такая возможность, мое возмездие будет не менее жгучим и болезненным, чем стручок хабанеро' [46]46
Хабанеро (habanero), в букв. Переводе «гавайский» (исп.). Самая острая разновидность перца чили.
[Закрыть], приложенный к свежей ране.
