Текст книги "Бриллиант"
Автор книги: Марна Дэвис Келлог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 22
– Я не знала, что Тина употребляла наркотики, – заметила я Оуэну, который временно обосновался в зале, пока полиция заканчивала работу в кабинете, запихнув гниющий труп Тины в большой черный пластиковый пакет и выкатив к служебному лифту у черного хода. – А я думала, она была помешана на фитнессе.
– Вы многого не знали о Тине. Наркотики – всего лишь верхушка айсберга.
Мне хотелось расспросить подробнее, но Оуэн предпочел не распространяться на эту тему.
– Послушайте, Кик, – продолжал он, – простите, что смутил вас своими идиотскими приставаниями. Не стану все сваливать на шампанское. Я готов подписаться под каждым словом, но тем не менее извините.
Он вручил мне утреннюю газету, раскрытую на колонке ежедневной светской хроники. Один абзац был обведен красным фломастером.
– Добудьте мне приглашение на это, – ткнул он пальцем в овал. – И соедините меня с Гилом… пожалуйста.
Я пробежала глазами заметку. Мистер Ишмейел Уинтроп праздновал свое девяностолетие в своем доме в Мейфэре.
Такова неприятная сторона аукционного дела: выискивать и пригревать старых и больных людей. Поправка. Старых, богатых и больных людей. Под внешним лоском высшего класса, престижа и привилегий бурлит водоворот бесстыдной гонки со смертью. Предпочтительно добраться до владельцев и их семей до того, как горячо любимые отправятся на тот свет. Следовательно, служащие и эксперты аукционных фирм тратят невероятное количество времени и денег, используя все связи и хитрости, чтобы раздобыть приглашения на вечера, приемы, концерты, обеды, ужины, домашние праздники, а также свадьбы, крестины, бар-и батмицва и похороны, где могут вступить в прямой контакт с предполагаемой добычей. Интересно, что это не так сложно, как кажется. Большинство экспертов, служащих и их помощников могут, как правило, похвастаться благородным происхождением. Все это люди, выросшие в окружении коллекций и привыкшие ценить их историю и ценность. Поэтому, нанимая отпрысков знатных фамилий, аукционисты надеются, что, когда умрут родители и прародители, все эти коллекции поступят на продажу именно через их фирму.
Я позвонила нашему эксперту по британским маринам восемнадцатого века Филадельфии Сингер, привлекательной женщине лет сорока и одновременно внучатой племяннице мистера Уинтропа, и изложила свою просьбу.
– Это правда? – оживилась Филадельфия. – Что мисс Ромеро найдена мертвой в кабинете мистера Брейса.
– К несчастью, да.
– Мне так жаль.
– Они расстались.
Понимаю, звучало это довольно жестоко, но в наши дни жестокость была в моде в «Баллантайн и К°». Собственно говоря, мы перешли все пределы жестокости. Здесь, на втором, административном этаже, мы быстро приближались к состоянию, когда вот-вот прозвучит приказ не брать пленных. Здесь правили наличные.
Она перезвонила через десять минут, чтобы заверить, как сильно жаждет семья мистера Уинтропа – две его дочери, Шейла Фуллертон и Беверли Хьюз, ныне овдовевшие, – пригласить мистера Брейса и его спутницу на праздник, долженствующий состояться через две недели, в пятницу.
Шейла Фуллертон… Что-то знакомое.
И тут я вспомнила. В журнале была статья о ней. Заядлая охотница. Платила вчетверо больше обычной цены за простые сафари, потому что ездила только на такие, где могла действительно стрелять животных. И выставляла их головы и шкуры в зале трофеев собственного дома.
– Мисс Кесуик, – окликнул меня Бертрам, выходя из кабинета. Он умудрился пропустить все шоу. – Что все эти люди тут делают?
– Я же говорила вам. Тина умерла.
– Хотите сказать, здесь?
– Именно.
– О Господи Боже! Только этой рекламы нам не хватало! – покачал головой Бертрам. – Дешевка, Дешевка. Дешевка.
Вперед выступил старший инспектор Кертис и, представившись, объявил:
– Я бы хотел отнять у вас пару минут, если не возражаете.
– Разумеется, старший инспектор, – ответил Бертрам с нехарактерной для него теплотой. – Заходите. Вижу, у вас цвета Модлин [9]9
Имеются в виду цвета колледжа Магдалины Оксфордского университета. Основан в 1542 году.
[Закрыть].
Он плотно прикрыл дверь. Оксфорд. Старые школьные галстуки.
Двадцать минут спустя мы с Кертисом спустились вниз, где я представила его нашему старшему службы охраны, который со своей командой из четырех человек занимал комнаты за главной лестницей. Ряды экранов отслеживали каждый вход, выход, лифт, аукционный и выставочный залы и кладовую. Даже в туалетах были камеры.
– Впечатляет, – заметил старший инспектор.
– Охрана бдительнее, чем в Английском банке, – похвастался шеф охраны. – Мы можем поддерживать свой, достаточно оригинальный имидж только благодаря нашей современной системе безопасности. Мисс Кесуик следит за тем, чтобы мы модернизировали ее каждые шесть месяцев.
Они просмотрели записи за весь уик-энд начиная с пяти часов пятницы. Наш двойник Дэвида Нивена, которого я втайне считала Самаритянином, пролетел через детектор металла, дружески болтая с хорошо одетой парой. Судя по выражениям их лиц, они пытались припомнить, где с ним встречались.
– Вот мисс Ромеро, – объявил шеф. – В пятницу вечером состоялся аукцион рисунков старых мастеров, включавших два эскиза Фра Бартоломмео. Больше народа, чем обычно.
– Которая тут она? – спросил Кертис, изучая поток силуэтов, заполнивших экран.
– Хотите сказать, что не узнали? – удивилась я.
С таким же успехом он мог быть марсианином, если не видел подобных вещей: уж слишком она выделялась из наших обычных клиентов.
Шеф остановил просмотр и ткнул пальцем в монитор.
– Вот эта, в белой норковой шубе и темных очках, проходит через детектор. – Он переключился на другой кадр. – А тут она поднимается по ступеням, в чем нет ничего необычного. Она часто приезжала к мистеру Брейсу, но к тому времени он, разумеется, уже ушел. Не знаю, почему мы ее не заметили.
На остальных пленках были только те, о которых упоминал шеф: множество экспертов и служащих, которым не терпелось начать работу над описью имущества леди Карстерз. Но никто, кроме Бертрама, не поднимался на второй этаж, а в пятницу он проделывал это не менее десяти раз. Остальные пользовались лифтом, чтобы добраться на третий этаж, где находились их кабинеты и мастерские.
Тина так и не спустилась.
Я проводила старшего инспектора Кертиса до входной двери. Прежде чем попрощаться, он помедлил, я поняла, что он пытается собраться с мужеством, чтобы назначить мне свидание.
– Мисс Кесуик, могу я вам позвонить?
– Позвонить?
– Да. Не хотели бы выпить со мной чашку кофе или рюмочку виски или пойти на концерт? Как-нибудь после работы?
– О, с удовольствием.
Его лицо просветлело, и я увидела, как в измученных постоянной войной глазах отразилась глубочайшая доброта.
– Прекрасно. Я обязательно позвоню.
Меня ни разу не приглашал на концерт полицейский, не говоря уже о старшем инспекторе, и теперь, возможно, не стоило и начинать. Но, с другой стороны, в этом человеке было что-то настоящее и искреннее. И если он действительно позвонит, не знаю, смогу ли отказать.
– Не забудьте, что обедаете с Гилом, – наставляла я Оуэна чуть позже, после того как кабинет привели в порядок. Я открыла окна и позвонила в компанию, специализировавшуюся на уборке и дезинфекции помещений после «несчастных случаев». Лично мне трудно представить, что кто-то способен зарабатывать на жизнь таким способом. Дрожь берет при мысли о тех вещах, которые им приходится видеть.
– Вы встречаетесь в «Марксе».
– Верно.
– И не забудьте, что там полно репортеров, так что постарайтесь выглядеть достаточно серьезным. Счастливый вид вреден для бизнеса.
– Верно. Может, следует на время притихнуть. Попросите Гила приехать сюда.
– Можно, если хотите, но людям захочется взглянуть на скорбящего вдовца, особенно на фоне нашей медной вывески у ворот.
Он взглянул на меня, своего ментора и наставника:
– Верно.
Похоже, он начинает считать, что мы два сапога пара. Но у него не было уютного гнездышка, стоящего доброго слова, а я была готова вылететь из клетки.
Оуэн вышел на улицу, продрался сквозь баррикаду вспышек теле– и кинокамер: плащ наброшен на плечи, темных очков сегодня нет. Как только он благополучно оказался в машине, я вошла в кабинет, заперлась и подошла к потайной двери, ведущей к заброшенной лестнице. Если хорошенько поискать, можно найти. Это просто часть обшитой панелью стены, перед которой стоят столик и стул. Насколько я могла видеть, мебель не передвигали, вмятины на ковре оставались на месте. Под ножками столика и стула. Я отодвинула их. Дверь легко приоткрылась, и я щелкнула выключателем на маленькой лестничной площадке. Я сама не знала, что ищу, но, похоже, дверь не открывалась годами. А может, ею пользовались не далее как в этот уик-энд. Трудно сказать. Я снова закрыла дверь, поставила мебель на место и, поскольку настал обеденный перерыв, спустилась вниз.
Зимний воздух был свежим и бодрящим. Как раз то, что нужно, чтобы прояснить голову. После короткой десятиминутной прогулки запутанными переулками я оказалась у дома сорок шесть по Кэрридж-сквер, в спокойном местечке, где располагались старые особняки, выходящие фасадом на Парк-лейн, недалеко от Стэнхоп-Гейт. В доме сорок шесть как раз и жила Шейла Уинтроп Фуллертон, шестидесятишестилетняя дочь Ишмейела Уинтропа. Через две недели, в пятницу, Шейла наверняка уедет на день рождения к отцу.
Я принесла с собой кроссворд из утренней газеты, маленький термос кофе и сандвич из моего домашнего орехового хлеба с камамбером и чатни [10]10
Кисло-сладкая фруктовая приправа.
[Закрыть]из фиников и яблок, по рецепту Делии Смит, которое не только легко готовится, но и особенно вкусно, если прибавить самую чуточку кайеннского перца для пикантности. Восхитительная комбинация, уж поверьте, очень полезная и сытная, если только вы не заботитесь об углеводах и в связи с этим едите только камамбер.
Я выбрала скамью в Гайд-парке на противоположной стороне улицы с прекрасным видом на дом и принялась его изучать.
Глава 23
Прошло две недели после «инцидента с Тиной», как мы его именовали. Семейка Тины в полном составе явилась из Сан-Хуана, чтобы отвезти ее домой, и дружно искала утешения в слезах, позируя перед телекамерами. Она была их кормилицей, матерью семейства, их опорой и надеждой, и теперь ее последнее появление на публике было обставлено со всей возможной пышностью. Какое грустное зрелище. Оуэн полетел в Пуэрто-Рико, чтобы присутствовать на похоронах, вылившихся едва ли не в государственный траур.
Жизнь в офисе снова вошла в обычное русло. Эксперты занимались оценками и каталогами, клиенты, вдохновленные призывами Бертрама, покупали, Оуэн продолжал подделывать бухгалтерские книги, хотя, как мне казалось, не так усердно гонялся за юбками. Собственно говоря, если хорошенько присмотреться, он вообще перестал гоняться за юбками.
В среду днем, после закрытия биржи, были объявлены финансовый отчет третьего квартала и перспективный план продаж продукции «Пантер», и результаты оказались сокрушительно жалкими. Плохие новости вызовут еще большее падение акций, что, в свою очередь, приведет к запросам из восьми банков во главе с «Креди Сюисс». Следовательно, крах неизбежен, но Оуэн, как всегда в минуту опасности, еще больше собрался. Плохо будет тому, кто вздумает с ним шутить. Пусть уж лучше сразу приобретает ядерные боеголовки.
– Хотите поужинать сегодня? – неожиданно спросил Оуэн, прервав диктовку на середине фразы.
– Простите?
– Я сказал, не хотите ли поужинать сегодня?
– То есть с вами.
– Ну… да. Это подразумевается.
– Вы, случайно, не приглашаете меня на свидание?
– Перестаньте меня муштровать, Кик, Хоть немного расслабьтесь. У нас полно работы, и я подумал, что неплохо бы сменить декорации, вместо того чтобы торчать допоздна в офисе.
Я немного помедлила.
– В котором часу?
– Мы могли бы отправиться в «Каприс» прямо отсюда.
Хочу ли я ужинать с Оуэном? Нет, не слишком, хотя к среде я немного устаю от собственной стряпни и с удовольствием поужинала бы в ресторане. Кроме того, я никогда не была в «Каприсе». Его завсегдатаями были многие знаменитости, включая принца Чарлза.
– Пожалуй, так и сделаем, – решила я.
– Вы, кажется, взволнованы, – проницательно заметил Оуэн.
– Возьмите себя в руки, Оуэн.
Нам отвели боковой столик в главном зале, где сидят все знаменитости, и, должна признать, мне тут ужасно нравилось. Сэр Крамнер никогда не позволял себе выходить со мной на люди, и я, приехавшая в Лондон очень молодой, смирилась с ролью, для которой меня растили и воспитывали. Такова уж была моя жизнь. Я вполне сознаю тот факт, что всегда была женщиной одинокой, не имеющей никакого или почти никакого опыта в видимой, публичной стороне социальных отношений мужчины и женщины. Действительно близких друзей у меня не было. Только приятели, с которыми я общалась во Франции. Я никогда ни с кем не «встречалась» и не имела романов с мужчинами, если не считать сэра Крамнера. И дело не в отсутствии приглашений, а в полном отсутствии склонности сближаться с кем бы то ни было. Психиатр, возможно, посчитал бы, что я просто боюсь любить. Избегаю тесных отношений из страха. Страха привязанности, страха потери. О'кей, пусть будет так. Но можете себе представить, что случится с моей маленькой империей, если я распущу язык во имя любви? Ради дружеского перепихона? При мысли об этом меня трясет.
Но сегодня, с Оуэном, было весело и забавно. Почти как с хорошим другом.
Мы начали с водки-мартини, продолжили зеленым салатом с маслом и капелькой уксуса, жаренными на гриле бараньими отбивными с чесночно-розмариновым маслом, свежей спаржей и хрустящими маленькими картофельными оладьями. Оуэн заказал бутылку бордо «Шато-ле-Пен» урожая девятьсот восемьдесят пятого года.
– Превосходный выбор, сэр, – похвалил сомелье, и почему бы не похвалить при цене тысяча фунтов за бутылку!
– Вам следовало бы расширять свой кругозор, – заметила я после того, как сомелье откупорил чернильно-черное вино, налил немного в бокал себе и Оуэну и оба, посмотрев вино на свет, пригубили и стали охать и ахать, и Оуэн велел ему оставить бутылку открытой, чтобы бордо немного подышало.
– Прошу прощения?
– Не хочу показаться грубой, но все эти дорогие вина и целые представления с пробками и переливанием наверняка производили желаемый эффект на ваших крошек моделей, особенно при вашем обширном опыте винодела-ферментолога, – объяснила я, не пытаясь скрыть презрения. – Но дело в том, что в списке вин существует немало гораздо более тонких – если, разумеется, вы хотите произвести впечатление на кого-то, кто действительно в них разбирается, – так что вам следует многому научиться. Кроме того, «Шато-ле-Пен» слишком, слишком уж торжественно для такого скромного обеда, а урожай восемьдесят пятого еще не вызрел до нужной степени.
– Правда?
Я кивнула.
– В таком случае, может, вы закажете сами?
– С огромным удовольствием. Цена вас не волнует?
– Нет.
– И это вполне справедливо. Заодно и сравним, тем более что стоимость почти одинаковая.
Я сделала знак сомелье и попросила принести «Шато Марго» шестьдесят первого.
И что же оказалось? Даже сравнивать было нечего!
– Невероятно, – прошептал Оуэн.
– И запомните, – добавила я, наслаждаясь бархатистым вкусом, – когда в следующий раз действительно задумаете поразить свою спутницу, закажите «Марго» пятьдесят пятого: говорят, это самое лучшее, но даже оно все еще немного слишком молодое.
В моем подвале стояли четыре ящика «Шато Марго» пятьдесят пятого года.
Мы немного поговорили о коллекции леди Мелоди и о том, как движется процесс оценки. Оуэн и Бертрам долго спорили и доспорились до того, что стали напоминать зашедших в тупик участников греко-римской борьбы, схватившихся в смертельных объятиях, которые ни у кого не осталось сил разомкнуть: знаете, одна из таких безвыходных ситуаций, когда оба просто давят друг на друга. Нет, не дерутся. Всего лишь сошлись лоб в лоб, как два быка, и стоят так часами, часами и часами. Так вот, сегодня они наконец пришли к компромиссу и решили назначить аукцион через три месяца. Оуэн требовал двух. Бертрам настаивал на шести.
– Знаете, Бертрам прав, – вступилась я. – Совершенно нереально описать, оценить и каталогизировать все это, не говоря уже о рекламе, за такое короткое время.
– Сожалею, – пожал плечами Оуэн, – но кому это не нравится, может увольняться. Я знаю, что в аукционном бизнесе дело движется со скоростью плейстоцена, то есть не движется никак, но мне плевать. Срочно нужны наличные.
– Понимаю.
– Думаю, что понимаете. Мы очень похожи. Что будете, кофе или бренди?
Если хотите знать мое мнение, после ужина пьют либо дилетанты, либо алкоголики, но я не хотела, чтобы вечер так скоро закончился, и не хотела кофе.
– Спасибо, бокал шампанского будет в самый раз.
– Предпочитаете определенный сорт? – саркастически осведомился Оуэн.
– Да. «Пол Роджер брют», пожалуйста. Не винтажный.
– Два бокала, – велел он и, дождавшись ухода официанта, осведомился: – Могу я задать вам очень личный вопрос?
– Конечно.
– Почему вы так и не вышли замуж?
– А почему вы так часто женитесь?
– Я серьезно, – рассмеялся он.
– По вполне обычным причинам. Не встретился настоящий мужчина. Кроме того, я слишком стара и не хочу менять привычки. Мне моя жизнь нравится.
– Вы никогда не были влюблены?
– Простите?
«Будь я собакой, наверняка бы вся шерсть на холке вздыбилась».
– Извините. Не хотел лезть вам в душу, но думаю, что вы очень привлекательны. Так… самодостаточны. Так элегантны. Понять не могу, почему вы не живете где-нибудь в роскошном поместье и не стали президентом клуба «Ройял-Гарден».
Я нахмурилась.
– Прошу вас…
– Вы знаете, о чем я.
– Знаю. Но каким бы странным это вам ни казалось, вполне возможно быть счастливой в одиночестве. Вам следовало бы тоже попробовать.
– Наверное. Может, покажете, как это делается, – рассмеялся Оуэн.
– Вы совершенно не желаете меня понять.
– О'кей. Переменим тему. Вечер пятницы. Прием Уинтропов. Поедете со мной?
– В качестве вашей дамы?
– Да что это с вами, Кик? В качестве моей спутницы. Сестры. Адъютанта. Какая, к черту, разница?
– Никакой. Спасибо за приглашение, но у меня дела. Почему бы вам не взять Бертрама?
– Они с женой едут на благотворительный вечер в музее.
– Тогда Селин.
– Очень смешно! Мне нужны ум и достоинство. Зрелость и утонченность.
– Вы правы. Значит, поедете один.
– Но мне необходимы вы.
– Оуэн, вы не в себе! Перепили?
– Нет.
Он покачал головой и улыбнулся. Мне показалось, что у него на редкость застенчивый вид.
– Должен признаться, Кик, со мной такого раньше не бывало, но в вашем присутствии я теряюсь. Похоже, я безнадежно увлекся вами.
Громкое жужжание эхом отдалось в голове, нечто подобное тому звуку, который, наверное, слышат умирающие. Я положила ладонь ему на руку и взглянула в глаза.
– Позвольте дать вам один совет. Забудьте. Возвращайтесь к вашим крошкам. Ничего хорошего все равно не выйдет. Я только разобью вам сердце.
Глава 24
Наступила пятница. Мой великий день. На сегодня назначен аукцион драгоценностей миссис Льюис Бейкер из Галвестона, штат Техас. (Той самой женщины, которая накачала наркотиками скакового жеребца, чем свела его в могилу.) А вечером состоится празднование девяностолетия мистера Уинтропа. Я была готова к обоим событиям.
В начале недели я переслала срочной почтой поддельное колье из кашмирских сапфиров с бриллиантами на адрес нашего офиса. Это означало, что бандероль подвергнется обычной процедуре рентгеновской проверки и тесту на взрывчатку и наркотики (для этого у нас держат специально обученных собак), но я ни за что не попыталась бы пронести колье через охрану. Бандероль оставалась в нижнем ящике моего стола до утра пятницы, после чего я распечатала ее и спрятала колье в карман. Мне было чем гордиться: моя работа была практически неотличима от оригинала, и, если не доверить оценку эксперту, никто не узнает разницы. Синтетические камни горели лихорадочным пламенем своих настоящих кашмирских собратьев.
Двери открылись только в десять, хотя покупатели, жаждущие поскорее попасть в здание, стали собираться на улице уже к восьми тридцати. Аукцион считался весьма престижным: единственное достижение сэра Бенджамина за последний год правления.
Утро выдалось на редкость холодным.
Бертрам выглянул в окно сбоку от входной двери и повернулся к своей команде.
– Это даже лучше, чем я ожидал. Готовы?
Дружные кивки.
– Хорошо.
Он распахнул двери и громко, чтобы слышала вся очередь, объявил:
– Роджер, мы должны впустить этих бедняг, иначе они замерзнут прямо на пороге.
– Да, сэр, – бодро ответил шеф охраны.
– Олкотт, не попросите там, на кухне, чтобы подали чай и печенье?
– Считайте, что все уже сделано, сэр.
Олкотт поковылял на главную кухню, где успел заранее отдать соответствующие приказания. Уже через несколько минут, едва посетители успели разместиться в вестибюле, перед ними как по волшебству материализовались столики, нагруженные гигантскими, украшенными эмблемой «Баллантайн и К°» серебряными емкостями с чаем, кофе и горячим какао. Рядом с ними возникли большие серебряные подносы со сладкими булочками, пышками и печеньем. К восьми сорока пяти здесь яблоку негде было упасть: шикарно одетые женщины, мужчины в строгих костюмах, жены-«трофеи» – бывшие «мисс», королевы красоты и модели со своими богатыми стареющими мужьями – и бесчисленные перекупщики и посредники, в большинстве своем ортодоксальные евреи, в черных костюмах и кипах, из-под которых свисали пейсы. Шум возрастал с каждой минутой. Общая картина напоминала праздничное собрание благотворительного общества «Ледиз эйд сосайети».
В девять Бертрам поднялся на несколько ступенек главной лестницы и хлопнул в ладоши.
– Леди и джентльмены, прошу вашего внимания.
Толпа мгновенно стихла.
– Я Бертрам Тейлор, президент и главный аукционист.
Он переждал одобрительный шепоток.
– Спасибо. Спасибо.
Ему даже удалось вызвать немного краски на бледных щеках. Ничего не скажешь, великолепный шоумен!
– Добро пожаловать в «Баллантайн и К°». Надеюсь, вы уже успели оттаять: мы хотим иметь согретых, счастливых клиентов, а не вопящую, замерзающую толпу.
Смех и аплодисменты.
– Как вы уже знаете, выставочные залы откроются только через час, но посетителей оказалось гораздо больше, чем мы ожидали, поэтому я отдал приказ ювелирному отделу как можно быстрее подготовиться, чтобы у вас осталось несколько лишних минут для осмотра украшений, многие из которых, поверьте, весьма примечательны. Если вы еще не имели возможности лично посмотреть коллекцию, то будете приятно удивлены. Мы рады видеть вас здесь, и сегодня ожидается грандиозная распродажа. Желаю хорошо провести время.
Ровно в одиннадцать раздался первый удар молотка Бертрама, возвещающий о начале аукциона. Все телефонистки уже были на местах: у каждой по одному покупателю на линии. В отдельных кабинах, чем-то напоминавших театральные ложи, толпились саудовские арабы и султаны.
Всего было шестьдесят лотов: часа на полтора работы. Мое колье из сапфиров с бриллиантами было последним лотом – венец всего аукциона, если позволите так выразиться. Фотографии каждой вещи проплывали на больших экранах по всем стенам аукционного зала.
Едва начались продажи, служащие ювелирного отдела, ювелирные леди, как их обычно называют, стали разбирать выставку, возвращая вещи в передвижные сейфы, иначе говоря, стальные коробки с выложенными бархатом ящиками внутри. Каждый охраняли два вооруженных охранника. Я всегда стараюсь помогать ювелирным леди независимо от того, есть у меня свой интерес на аукционе или нет. Мы работали, смеясь и болтая, то и дело поглядывая одним глазом на укрепленный над дверью монитор, где трудился Бертрам.
То и дело одна из леди восклицала:
– Слышали?
И мы все замирали и ждали последнего удара молотка. Продажа шла куда лучше, чем ожидалось. Все уходило за двойную, а иногда за тройную цену: один из своеобразных признаков, показывающих, стоит подменять вещь или нет. Второй признак зависит от того, кто покупает: частное лицо или перекупщик. Когда гарнитур из рубинов-кабошонов и бриллиантов был куплен частным лицом за тройную цену, я поняла, что нужно действовать, поскольку это означало, что кто-то, готовый истратить огромные деньги, только сейчас выбыл из игры, Покупательская лихорадка росла.
Пора делать подмену.
Вот он, тот самый момент моего триумфа! Вот когда и каким образом я делаю большие баксы!
Я сунула левую руку в карман, правую – в футляр с колье и радостно воскликнула:
– Слушайте! Что там говорит Бертрам?
При этом все, включая меня, остановились, навострили уши и уставились на экран, всего на какую-то долю секунды. Как раз достаточно, чтобы я успела вынуть из кармана фальшивку и спрятать оригинал за вырез блузки.
– Просто чудо какое-то, – вздохнула ювелирная леди, стоявшая около меня. – Представляете, один только браслет принес миллион фунтов.
– Бертрам так талантлив! – поддакнула другая.
– Он самый лучший, – согласилась я.
И не только он. Я тоже.
Рано утром зазвонил телефон.
– Мисс Кесуик? Это Томас Кертис.
– Томас Кертис?
– Да, старший инспектор Кертис из Скотленд-Ярда.
– О! – рассмеялась я. – Оказывается, я не знала вашего имени. Как дела? Вы, наверное, хотите сообщить результаты вскрытия мисс Ромеро.
– Нет, это, собственно говоря, неофициальный звонок.
– Вот как?
Я села прямее.
– Вы были на выставке Зингера в галерее Тейт?
– Раз десять, но никак не могу насмотреться.
– Я тоже. Завтра днем я свободен и надеялся, что вы согласитесь пройтись со мной по галерее: хотелось бы услышать ваше мнение о некоторых картинах. Таким образом мы впитаем в себя немного культуры и не будем потом терзаться угрызениями совести из-за сытного ленча.
Какой чудесный сюрприз! Редко приходится слышать такие изысканные приглашения! Тейт в субботу днем и ленч? Мне стало не по себе из-за того, что приходилось отказываться.
– Не смогу. Утром я должна ехать в Хенли на совещание и не знаю, когда вернусь. Пожалуйста, обещайте, что пригласите меня еще раз.
– Обязательно. Если мой выходной опять выпадет на субботу.
– Положительно уверены, что не хотите, ехать сегодня к Уинтропам? – допытывался Оуэн.
Вопрос о «роковом влечении» больше не поднимался. Но я солгала бы, сказав, что на меня не подействовало его признание. Наши отношения разительно отличались от тех, что у меня бывали раньше. Чем дольше мы работали вместе, чем больше узнавали друг друга, тем интереснее и веселее мне становилось. Тут играло роль все: смех, учтивое сопротивление, взаимное притяжение и сексуальная чувственная атмосфера безрассудства. Он напоминал терьера, который никогда не сдается. И не торопится, пытаясь во что бы то ни стало заглянуть за ледяные барьеры Снежной королевы. А я все ему позволяю. Помоги мне, Боже, я искренне развлекаюсь. Нет, этому просто необходимо положить конец.
– Повторяю в последний раз: не могу. Оставьте это, Оуэн, мои планы с той среды не изменились.
Для умных: сегодня была именно та ночь, когда Шейлы Фуллертон, заядлой охотницы, помешанной на убийствах животных, наверняка не будет дома.
– Измените их.
– Не могу и не буду.
– У вас есть любовник?
– Пытаетесь сказать, что это имеет к вам какое-то отношение?
– Нет. Но хотелось бы знать.
– Имеется в виду, есть ли у меня личная жизнь? Мы уже говорили на эту тему. И ответ «да».
– О'кей, о'кей. Увидимся завтра в девять.
– Жду не дождусь.
Я вернулась домой и немедленно разобрала ожерелье миссис Бейкер, расплавив платиновую оправу. Поверить невозможно, что я завладела одиннадцатью большими кашмирскими сапфирами. Такое просто неслыханно!
Я сгребла их в пригоршню и потрясла, наслаждаясь веселым перестуком и глубоким синим блеском океанской воды. Они были так прекрасны, что хотелось съесть, вобрать в себя, стать частью их, сделать их частью себя.
Я неохотно завернула каждый в мешочек из блестящей бумаги, разложила по огранке и каратности и заперла в сейфе.
Но времени рассиживаться и поздравлять себя не было. Две недели подряд я изучала дом сорок шесть по Кэрридж-сквер с разных ракурсов, в разное время, при различном освещении, и к тому времени, как стемнело, я была полностью готова.
