Текст книги "Бриллиант"
Автор книги: Марна Дэвис Келлог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Глава 38
Забрызганный грязью, слегка помятый, старый белый «рейнджровер» – идеальное средство передвижения для сельского джентльмена, живущего одной манной Небесной, – был припаркован у крыльца под бдительным оком нашего элегантного привратника Уинстона. Он перешел к нам из «Клариджез», соблазнившись заманчивыми посулами Бертрама, и теперь придавал стиль нашему заведению своей черной с золотом ливреей. Глядя, как он приветствует ранних пташек, слетающихся на утренние аукционы, можно подумать, что он знает по именам весь мир, а вероятно, и кое-кого за его пределами. Уинстон – чисто лондонское явление. Сомневаюсь, что Оуэн сознает, как нам с ним повезло.
Два эрделя терпеливо сидели в машине, глядя в замусоленные окна: один на сиденье водителя, один – сзади. Я совершенно не разбираюсь в собаках, но эти казались мне идеальными образцами породы: большие умные глаза, настороженные морды, черные спины, рыжие ноги. Ничего не скажешь, надежная стража: бесстрашие и грубая сила этой породы вошли в легенду. Завидев хозяина, они вскочили и завиляли хвостами.
Дмитрий Раш открыл заднюю, грузовую дверцу, отстегнул собак. Те немедленно выскочили, встали по обе стороны от него. Дмитрий полез в машину, отодвинул груду спортивного, охотничьего и рыболовного хлама и откинул черный брезент, открыв шесть запертых на висячие замки металлических ящиков для инструментов, каждый фута три в длину, полфута в ширину и фут в высоту. Не знаю, сколько они весили, но потребовалось двое дюжих грузчиков, чтобы перенести их из машины на тележки. Рядом неотлучно находились вооруженные охранники.
После этого мистер Раш и собаки, не отрывавшие глаз от ящиков, пошли вслед за тележками, которые спускали по пандусу в подвал, обозначенный литерой «А» (под зданием «Баллантайн» имеется четыре подвальных этажа). Как только мы оказались внизу, за нами с негромким лязгом закрылась массивная стальная дверь. Охранник задвинул засов.
Жизнь аукционной фирмы крайне динамична, бурление за сценой не прекращается ни днем, ни ночью, а подвал «А» был центром деятельности. Мы проходили мимо рядов шкафчиков-хранилищ со стенками из металлических планок, чтобы можно было разглядеть содержимое. Носильщики и грузчики толпились у древних грузовых лифтов, администраторы в наушниках распоряжались, куда что поместить. Сегодня, в понедельник, нужно было разобрать вещи для аукциона в среду. На каждом шкафчике крепилась табличка с названием товара, аукционного зала, временем аукциона и именем аукциониста. Как только сегодняшние торги будут окончены и проданные вещи вывезены, все, что хранится в шкафчиках, поднимут в выставочные залы.
Никто не обращал особого внимания на нашу молчаливую процессию, двигавшуюся сквозь водовороты и лабиринты к свободному лифту. Мы поднялись в бельэтаж и направились прямо в малый конференц-зал без окон, куда можно попасть, только пройдя позади моего стола. Комната, обшитая огнеупорными панелями, сама по себе что-то вроде сейфа, была предназначена для обзора высокочувствительных или хрупких вещей – таких, как документы, инкунабулы или рукописи на пергаменте, – и маленьких предметов вроде драгоценностей, монет или марок. Тех, которые легко сунуть в карман.
Грузчики осторожно поставили ящики на обитую сукном столешницу и ушли.
Охранники закрыли дверь и заняли свои места за порогом. Я заперлась и поставила реостаты освещения и термостат кондиционера на полную мощность. Чересчур яркое освещение в два счета поднимет температуру, и в тесной комнатке станет невыносимо жарко. Но ничего не поделать: необходимо тщательно осмотреть содержимое ящиков, и тогда я сразу пойму, что мы имеем: настоящие драгоценности или кота в мешке.
Атмосфера с каждой секундой становилась все более напряженной. Мне следовало срочно связаться с Оуэном, но я чувствовала, что нужно также дать мистеру Рашу время прийти в себя. За нашу короткую встречу я успела понять, что человек он вдумчивый и неторопливый.
Поэтому я осталась стоять у двери, наблюдая, как он и собаки медленно обходят стол. Узкая рука скользнула по ящикам. Казалось, он ласкает гладкие металлические поверхности. Его лицо было белым как мел. Именно ему выпала возможность изменить историю, открыв эти ящики, ступив в центр сцены, под прожектора, и добровольно оказаться в опасности. Понимая, что стала свидетелем значительного события – последнего момента безвестности в жизни этого человека, – я продолжала почтительно молчать. И увидела, как пряма и горделива его осанка. Как вызывающе расправлены плечи. Ни страха, ни колебаний. Только сознание долга.
– Если вы готовы, я пойду за мистером Брейсом, – коротко сказала я.
– Мистером Брейсом?
– Председателем совета директоров «Баллантайн».
– Вот как… впрочем, рано или поздно мы все равно должны были кому-то рассказать, – слегка улыбнулся он.
– Все будет в порядке, – заверила я, не имея ни малейшего представления о том, что хочу этим сказать, и хотя, судя по виду, он не нуждался в ободрении, я понимала, что это не повредит. – Я сейчас вернусь.
Бертрама на месте не оказалось, а дверь кабинета Оуэна была закрыта. Я постучала и вошла. Он говорил по телефону. Ноги в блестящих черных туфлях на тонкой подошве покоились на краю эдвардианского письменного стола. Он откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза рукой, словно пытался сосредоточиться на каждом слове и усилия отнимали последние капли энергии. Мы оба не выспались и функционировали только усилием воли, но теперь у меня было преимущество дополнительного адреналина.
Напротив сидел Бертрам, пристроивший свой лэптоп на краю стола. Он изучал сводную ведомость.
– Простите, что помешала, но дело срочное, – начала я.
Оуэн отнял ладонь от глаз и нахмурился.
– Я не шучу.
Я сняла с вешалки его пиджак и держала в руках.
– Ладно, Гил, поговорим позже, – бросил он, спустив ноги на пол. – Мне нужно идти. Держи меня в курсе. – Он повесил трубку и обратился ко мне: – Что там еще, Кик?
– Вы оба должны пойти со мной в малый конференц-зал, – объявила я, с трудом держа себя в руках. – Не поверите, что сейчас произошло!
– Что именно?
– Помните тот вечер, когда вы пришли ко мне домой? Вечер пресс-конференции Тины? Увидели у меня книгу о драгоценностях царской короны, и я рассказала вам историю сэра Крамнера? Он всегда говорил, что в один прекрасный день кто-то принесет в «Баллантайн» пропавшие царские сокровища.
Я разгладила лацканы пиджака.
– Смутно.
– Так вот, он только что появился.
– Кто появился? – вмешался Бертрам.
– Русский царь.
Оба сразу же вернулись к своим делам.
– Да выслушайте меня! Разве я ошиблась насчет леди Мелоди? Разве не дала вам тогда хороший совет? И вот сейчас говорю: в малом конференц-зале сидит человек с полудюжиной металлических ящиков, которые, по его утверждению, битком набиты драгоценностями Романовых, принадлежавших некогда его прапрабабке, вдовствующей императрице. Ну что, останетесь здесь, как два болвана, или пойдете со мной и посмотрите, что он привез?
– Она права, – кивнул Бертрам и поднялся, поправляя галстук. – Во всяком случае, вреда не будет. Боже упаси, чтобы меня вдруг назвали болваном.
– И то верно.
Стоило нам показаться в дверях, как собаки насторожились и угрожающе зарычали, ожидая команды.
Как только я представила мужчин друг другу и мистер Раш повторил свой рассказ, я поняла, насколько абсурдно он звучит. Оуэн то и дело переводил взгляд с него на меня, словно мы говорили на суахили.
Бертрам молча кивал седой головой, как психиатр, делавший вид, будто слушает пациента, а на самом деле считавший, сколько минут осталось до конца визита.
– Минуту, сэр. Прошу меня простить, – обронил наконец Оуэн и, взяв меня за локоть, вывел в свой кабинет.
– Это что, шутка такая?
– Нет, – невольно рассмеялась я, хотя была озадачена не меньше его. – Я совершенно серьезна. То есть непонятно, говорит ли он правду, но сэр Крамнер свято верил, что так будет, и ты только сейчас выслушал мистера Раша. На свете бывает все, и в ящиках вполне могут оказаться сандвичи, но если есть хотя бы шанс, что драгоценности подлинные, ты должен присутствовать при открытии ящиков.
– Кто еще знал об этом, кроме тебя и сэра Крамнера?
– Не имею ни малейшего представления. Но твердо уверена, что в «Баллантайн» никому ничего не известно.
Оуэн сунул руки в карманы и покачал головой.
– Не пойму, что, черт возьми, тут творится, но чувствую себя так, будто сорок восемь часов назад спрыгнул с обрыва, а земли по-прежнему не видно. Ты полностью перевернула мой мир. Стоит мне подойти к тебе, как непременно что-то случается.
– Это так уж плохо?
– Разве я сказал, что недоволен? Ладно. Давай вернемся и посмотрим, что там у него.
Мистер Раш отпер замки и откинул крышки, и слепящие снопы света ударили в глаза. Содержимое ящиков поражало воображение. Если не считать драгоценностей английской короны, эта коллекция была, по моему мнению, самой сказочной на свете.
Оуэн и Бертрам потеряли дар речи.
Глава 39
Мы следовали за мистером Рашем вдоль ряда металлических ящиков, выложенных прекрасно сохранившимся дорогим красным бархатом. В первом лежали диадемы, включая ту, что выглядела точной копией диадемы, бывшей любимым украшением британской королевской семьи большую часть двадцатого века и известной как диадема великой княгини Романовой.
– Это то, что я думаю? – спросила я.
– Узнаете?
Лицо мистера Раша прояснилось.
– Та, которую вы видели, действительно принадлежала великой княгине, а эта… – Мистер Раш вынул диадему и высоко поднял. – Эта – оригинал. Императрица заказала ее в тысяча восемьсот семидесятом году и надевала в торжественных случаях. Поразительная работа, не правда ли?
В ослепительном свете пылали пятнадцать пересекающихся, усыпанных бриллиантами кругов, и в каждом было подвешено по кашмирскому сапфиру-кабошону величиной с яйцо малиновки. Огромные синие слезы слегка подрагивали, словно готовясь упасть.
– Вы знаете ее историю?
– Нет. Не согласитесь рассказать?
Раш польщенно улыбнулся.
– Вдовствующая императрица была очень привязана к своей племяннице Минхен, жене великого князя Владимира, которая считалась одной из самых блестящих светских львиц Санкт-Петербурга.
Я читала о Минхен. Умная, веселая, проницательная двадцатилетняя немецкая принцесса, ставшая женой сорокалетнего великого князя Владимира, самого богатого и могущественного из русских аристократов, быстро добилась успеха и власти в обществе. Вскоре она приобрела огромное влияние, и их дом на берегу Невы, Владимирский дворец, сегодня вошедший в комплекс Эрмитажа, стал называться малым двором. Минхен добилась своего не только благодаря богатству и силе характера, но и потому, что истеричная, склонная к мистике, занятая своими переживаниями и болезнью сына императрица Александра целиком подпала под влияние своего «друга», негодяя Распутина, совершенно не интересовалась ни обществом, ни делами двора, что в конечном результате привело не только к распаду семьи и монархии, но и всего государства Российского.
– Всякий, кто хотел чего-то достичь, будь то при дворе, в армии или правительстве, знал, что настоящая власть – в руках Минхен и ее мужа, – пояснил мистер Раш.
Трудно описать мои ощущения при виде диадемы. Она была столь ослепительной, что казалась ненастоящей, как корона в фильме.
– Можно? – прошептала я, протягивая руки.
Он передал мне диадему, я поднесла ее к свету и долго смотрела, как свет дробился в десятках граней.
– Великолепна.
– Все равно что оказаться в центре грозы, под вспышками молний, верно?
Я кивнула и отдала диадему.
– Как я уже сказал, – продолжал Дмитрий, – вдовствующая императрица обожала Минхен. У них было много общего, включая страсть к драгоценностям. Свою невестку, царицу Александру, Мария Федоровна терпеть не могла, считала дурой и винила в слабостях царя, в его отказе примириться с реальностью. Но об этом как-нибудь потом. Слишком длинная история.
Оуэн сухо улыбнулся. Я знала, что в душе он облегченно вздыхает, но наш гость, казалось, ничего не замечал.
Мистер Раш присел на край стола.
– Видимо, желая досадить невестке, вдовствующая императрица велела сделать копию своей любимой диадемы, но вместо сапфиров в кругах висели восточные жемчужины. Легко представить себе, что такой подарок не улучшил отношений в семье.
– Еще бы! – завороженно прошептала я.
Оуэн изо всех сил старался выглядеть вежливым. Да и что тут поделаешь? Похоже, что наследник короны, или великий князь, или кто там он есть и какой официальный титул имеет, только разошелся. Нам нужны деньги. Поэтому приходилось терпеть.
Он сел и закурил сигарету.
– Простите, мистер Раш, – вставил Бертрам, – но я должен идти. Через полчаса начинается аукцион, и мне нужно быть в зале. Но позвольте от лица «Баллантайн и Кº» выразить нашу благодарность и заверить, что для нас огромная честь быть вам полезными. Вот мой прямой телефон… – Он вручил ему карточку. – Если возникнут какие-то вопросы или понадобится помощь, пожалуйста, немедленно звоните. Надеюсь, мы скоро увидимся.
Они тепло распрощались, и Бертрам удалился, сопровождаемый завистливым взглядом Оуэна.
– Потом, в семнадцатом, когда начались беспорядки…
Мистер Раш налил себе кофе.
Господи, неужели этому не будет конца? Мы просидим здесь до самой смерти!
– …Минхен и ее домашние перебрались в Кисловодск. А в девятнадцатом уехали в Швейцарию. Она взяла с собой шкатулку с драгоценностями. Но основная часть осталась в сейфе, вмурованном в стену Владимирского дворца. Вы знаете дальнейшую историю?
– Ну… – начала я.
Я знала эту историю, как собственную ладонь, и, признаюсь, считала весьма занимательной, но этот человек не умел вовремя остановиться. Очевидно, он жизнь положил на то, чтобы рассказывать подобные истории людям, которые их никогда раньше не слышали. В наших деловых интересах надо было расположить его к себе, потому что иначе его перехватят наши конкуренты. Они не станут зевать и, если понадобится, просидят неделю без перерыва, разинув рот и слушая его байки. Да какую там неделю! Месяц! Год! Если, конечно, при этом они получат его заказ. Что же, значит, придется и нам. Но, Боже, дал бы он нам хоть немного передохнуть!
Мы с Оуэном зачарованно подались вперед. Не знаю, о чем думал Оуэн, но мои собственные мысли не имели ничего общего с великой княгиней Минхен.
– Дальше начинается настоящий роман.
Мистер Раш откусил кусочек липкой булочки.
– О, просто восхитительно.
Он вытащил из кармана парочку собачьих бисквитов, капнул на них немного сахарного сиропа и бросил эрдель-терьерам.
– Молодой англичанин, по имени Стопфорд, сотрудник английского посольства – теперь бы мы назвали его атташе по культуре – и, вне всякого сомнения, талантливый шпион, был протеже Минхен; он часто посещал ее салон и собирал информацию. Так вот, этот Стопфорд не потерял с ней связи после ее отъезда. Как только Минхен и ее домочадцы оказались за границей, он и один из его верных слуг тайком пробрались во дворец – к тому времени уже полностью разграбленный и разгромленный, так что еще двое мародеров не привлекли особого внимания – и спасли драгоценности, которые он завернул в газеты и уложил в два саквояжа «гладстон» [14]14
Кожаные неглубокие саквояжи.
[Закрыть]. Оставалась только диадема. Стопфорд был очень изобретателен. Он переоделся старухой, спрятал диадему под шляпой, а жемчужины сунул в вишенки, украшавшие тулью, и уехал на Запад. Гениально, правда?
– Поразительно, – кивнул Оуэн.
– Он вернул драгоценности великой княгине. Она умерла в двадцатом году где-то во Франции, а два года спустя ее дочь, к тому времени греческая принцесса, предложила диадему королеве Марии, которая купила ее практически за гроши. Но принцесса отчаянно нуждалась в деньгах.
В его голосе отчетливо слышались неприязнь и горечь: очевидно, отношения с английскими царственными кузенами были не так уж безоблачны.
– С тех пор диадема Минхен, копия этой… – мистер Раш встал и благоговейно уложил диадему в ящик, – стала в королевской семье Англии диадемой для торжественных выходов. Они беззастенчиво воспользовались бедственным положением моей семьи.
Его глаза блеснули то ли весельем, то ли тем, что вполне могло стать началом очередной кровавой вендетты.
– Дела давно прошедших дней. В этой коллекции много уникальных вещей, но для меня эта диадема остается главной. Правда, у каждого украшения – своя удивительная история.
– Хотелось бы послушать каждую, – заметил Оуэн. – Но боюсь, в этом случае нам придется принести сюда раскладушки.
– Неплохая мысль, – рассмеялся мистер Раш.
Мне показалось, что их с Оуэном вполне можно принять за отца и сына.
– Посмотрим, что еще тут есть.
Остальные диадемы были старинной работы, тяжелые, перегруженные драгоценными камнями, изготовленные из белого и желтого золота задолго до того, как в ювелирном деле стала использоваться легкая платина. Каждая весила от трех до шести фунтов. Некоторые камни были так велики, что, упав кому-нибудь на голову, могли привести к сотрясению мозга.
В другом ящике лежали колье и ожерелья тонкой работы; одно было длиной шесть футов – из сапфиров и бриллиантов – и должно было закрывать весь корсаж вечернего платья. Совершенно потрясающая вещь, которую я отнесла бы в ту же категорию, что и мой браслет «Любимец королевы», и диадему вдовствующей императрицы. В третьем ящике были только медали и царские ордена, украшенные эмалью с драгоценными камнями, все с орденскими лентами. В четвертом – оригинальные броши с исключительными камнями и в пятом – браслеты, серьги и камни без оправы. Все в русском стиле: затейливое и чрезмерно пышное.
– А тут что? – спросил Оуэн, когда мы добрались до шестого ящика, который так и оставался закрытым.
– Документы.
Осмотр занял более двух часов. Мы снова сели и долго молчали. Оуэн откупорил банку диетической коки, развалился на стуле и обратился к мистеру Рашу:
– Я не эксперт, сэр, но либо это поставит мир на уши, либо это гигантская мистификация.
– Никакой мистификации.
– Я предлагаю не торопиться. Прежде всего следует установить подлинность каждой вещи. Кроме того, я хочу поговорить с Дэвидом. Дэвидом де Менуилом, моим поверенным. Ему предстоит провести нас через то, что, очевидно, станет политическим минным полем.
Мистер Раш кивнул:
– Вы правы. Мы еще не совсем понимаем, насколько все может усложниться.
– Зато знаем, что это затронет два правительства, британское и российское, не говоря уже о каждом психе на этой планете, считающем, что и он имеет права на наследство. И можно быть уверенным, что королева и ее семейство не останутся в стороне. Ваш поверенный сознает это?
– Естественно.
– Прекрасно, потому что подобная ситуация может либо обернуться большой прибылью, либо такой лавиной дерьма, которая завалит всех нас.
Глава 40
Существует пара неплохих высказываний о пиаре. Если вы в бизнесе, такой вещи, как отрицательная реклама, просто не существует, потому что при толчке в нужную сторону любой негатив превращается в позитив. И еще одно: говори обо мне что хочешь, лишь бы имя писал без ошибок. Поэтому, пока Оуэн расписывал кошмар международного пиара, я знала, о чем он думает: что бы ни случилось, ситуация всегда должна быть выигрышной.
– Все должно идти точно по плану.
– Совершенно с вами согласен, мистер Брейс.
– Кик, я требую, чтобы охрана дежурила у сейфа с этими ящиками двадцать четыре часа в сутки. Кто еще знает о коллекции?
– Пока только мы четверо, – заверила я. – Насколько мне известно.
Оуэн взглянул на мистера Раша.
– Мои ближайшие родственники и адвокаты, разумеется. Решение принадлежит не мне одному, – пояснил тот.
– Понимаю. И не боюсь, что ваши родственники проболтаются. Уверены, что это все?
– Ну… разумеется, есть и такие, кто подозревает о существовании коллекций. Ходят даже слухи, что за нами следила та или иная преступная группировка, и время от времени мы получали угрозы, но не слишком обращали на все это внимания.
– Та или иная группировка, – повторил Оуэн. – И еще кто? Российское правительство? КГБ или что там сейчас вместо него?
Мистер Раш пожал плечами:
– Да. Или закоренелые экстремисты. Сами знаете: обычные подрывные элементы. Фанатики-коммунисты, марксисты, сторонники восстановления монархии и тому подобное.
Оуэн посмотрел на меня, и я снова прочла его мысли, отчетливо, как в раскрытой книге: «Мало того, что у меня петля на шее, которая затянется через три месяца, если план с мебелью и картинами не сработает, так теперь еще и это. Подрывные элементы прямо у нас на пороге. Этого нам как раз и не хватало».
– Хорошо, – выговорил он наконец, – будем справляться с неприятностями по мере их поступления. Кик, не попросите мистера Гарднера присоединиться к нам?
– Да, сэр.
Эндрю Гарднер был директором ювелирного отдела. Некрасивый, но утонченный человечек лет сорока пяти, он считался настоящим профессионалом, обучавшимся едва ли не с рождения, как все эксперты-ювелиры, неизменно оставаться бесстрастным, не проявляя никаких эмоций. Наверное, скажи кто-то, что его жена и дети похищены и если он не внесет выкупа к трем часам, их сожгут заживо, он спокойно кивнул бы головой и ответил: «Понятно», – после чего сделал бы все, что мог. Но при этом глазом бы не моргнул. Он управлял ювелирным отделом «Баллантайн» так же четко и хладнокровно, как мясник – своим холодильником. Весь отдел был чем-то вроде гигантской морозилки.
Но он действительно знал свое дело. А в моих устах это ценный комплимент.
– Очень впечатляюще, мистер Раш, – объявил Эндрю, обходя стол и изучая отдельные экземпляры. В правом глазу воинственно поблескивала лупа. В то время как Оуэн старался держаться подальше от эрделей, Эндрю, казалось, вообще их не замечал. Впрочем, как и они его.
– Очень мило, – одобрил он колье с рубинами размером в шиллинг в оправе из бриллиантов в два карата, осторожно кладя его в футляр. Зато диадема едва удостоилась кивка.
– Может, мы присядем? И вы расскажете мне немного больше об этой коллекции. Как она к вам попала?
Тон был достаточно сухой, а манеры и того суше. Он выглядел напыщенным ослом, и тут была моя вина: не успела коротко просветить его.
Оуэн предостерегающе глянул на меня.
– С удовольствием. Я великий князь Дмитрий, правнучатый племянник царя Николая II и представитель царской семьи. Когда моя прапрабабка вдовствующая императрица Мария Федоровна уезжала из России, царь Николай попросил ее взять с собой большую часть фамильных драгоценностей.
– Но мне всегда казалось, что они не ладили. Странно, что он обратился к ней с подобной просьбой.
– Видите ли, не всем слухам можно верить, – любезно пояснил мистер Раш. – Иногда исторические факты каким-то образом искажаются, и потом ничего уже не поправить. Достоверно известно, что они всегда были близки. А вот царица и Мария Федоровна недолюбливали друг друга, и это чистая правда. Поверьте, сэр, я привез с собой все доказательства как подлинности, так и права собственности на эти драгоценности, вплоть до последнего камешка.
– Вам, вне всякого сомнения, известно, что многие из драгоценностей британской короны российского происхождения. Проданы той, которая, как вы заявляете, была вашей прапрапрабабкой, – высокомерно сообщил Эндрю. – И вы хотите, чтобы мы поверили не только в то, будто, кроме тех драгоценностей, были и другие, но и в то, что вы – номинальный наследник российского трона?
– Видите ли, Эндрю… – начала я.
Дмитрий Раш порывисто встал. Собаки мгновенно насторожились, и, о Господи, у меня не осталось ни малейшего сомнения в том, что этот человек принадлежал к императорской фамилии. Осанка, манера держать себя, властный вид! Я никогда не слышала более пренебрежительного тона.
– Прошу прощения, мисс Кесуик, мистер Брейс. Меня ввели в заблуждение, позволив поверить, что я могу рассчитывать на ваше содействие.
– Эй, постойте! – вскочил Оуэн, поднимая руки. – Вы можете рассчитывать на любое содействие! Даю вам свое слово.
– Мистер Раш, – торопливо объяснила я, – дело в том, что мистер Гарднер ничего не знал о давнишнем договоре «Баллантайн» с вашим семейством и сейчас настроен скептически, что, согласитесь, вполне понятно. Эндрю, а вы послушайте меня. Мы очень-очень долго надеялись, что этот день придет. Лично я ждала больше тридцати лет, а компания – и все восемьдесят. Уверяю, все вполне законно.
Я снова повернулась к гостю:
– Мистер Раш, ваш приезд – большая честь для нас, и клянусь, что обещание, данное вашей прапрапрабабушке, вдовствующей императрице… – Тут я бросила на Эндрю красноречивый взгляд, яснее всяких слов говоривший: «Еще одно слово, сукин ты сын, и я сама тебя пришибу». – …сэром Крамнером, по-прежнему сохраняет силу. Пожалуйста, давайте продолжим.
Ярко-красные пятна расцвели на щеках мистера Раша. Очевидно, мои просьбы его не убедили. А Оуэн, казалось, сейчас задохнется.
– Почему вы не сказали мне с самого начала? – осведомился Эндрю тоном государственного обвинителя. Глазки, холодные и бесстрастные, как у змеи, словно гипнотизировали меня.
– Времени не было.
– Мне очень неловко.
Он пересек комнату и протянул руку мистеру Рашу.
– Надеюсь, вы поймете. Мне и в голову не приходило. Видите ли, к нам часто приходят индивидуумы с крадеными вещами и неправдоподобными историями о потерянных доказательствах. Мой долг обеспечить «Баллантайн» и клиентов документами, результатами экспертизы и остальными бумагами на право владения, и иногда именно мне приходится возвращать зарвавшихся авантюристов к суровой действительности. Пожалуйста, примите мои самые искренние извинения.
Но лицо мистера Раша по-прежнему омрачали грозовые тучи. Он взглянул сначала на Оуэна, потом на меня. Я ответила прямым взглядом.
– Пожалуйста, мистер Раш. Даю вам слово чести. Считайте, что такое же вы получили от сэра Крамнера.
Он неохотно протянул руку Эндрю.
– Принято.
Они обменялись рукопожатием. Прошло несколько неловких минут, прежде чем напряжение стало вытекать из комнаты, как отхлынувшая от берега волна. Я глубоко вздохнула.
– Итак, – начал Эндрю, и я изумленно вытаращилась на него: подумать только, его шея немного порозовела, значит, в нем все-таки текло нечто вроде крови, – скажите, сэр, документы с вами?
– Здесь.
Мистер Раш отпер шестой ящик, вынул прямоугольный мешок на «молнии», из тех, в которых хранятся одеяла. Мешок был битком набит красными кожаными папками с золотым двуглавым орлом на обложках. В каждой папке содержались десятки бумаг: некоторые с большими восковыми печатями и лентами, другие совсем обыкновенные, с гербовыми печатями. Были там и свитки, перевязанные тесьмой. На самом верху лежал скоросшиватель с пачкой печатных листов, который он протянул мне, словно говоря: «Верю, что вы выполните обещание. Я доверяю вам будущее семьи Романовых».
Потрясающе.
– Так вам будет легче разобраться в документах. Как видите, некоторые написаны кириллицей. Есть и составленные на арабском, немецком, английском, французском, персидском, хинди и даже монгольском.
Я передала скоросшиватель Эндрю, понимая, что, хотя мне следовало думать только о грандиозной сделке, в голове было одно: как бы поскорее сорвать с Оуэна одежду.
