Текст книги "Бриллиант"
Автор книги: Марна Дэвис Келлог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 7
– Кик! – окликнул Оуэн через открытую дверь кабинета. – Идите сюда.
– Простите, сэр? – пробормотала я, притворившись, что не расслышала.
– Зайдите ко мне… пожалуйста.
Уже лучше.
Бенджамин Баллантайн не пролежал в земле и десяти недель, но, если не считать соблюдения требований к одежде, все триста лет респектабельности и приличий улетучились, покинув административные офисы. Власть перешла к более современному режиму, команде молодых служащих «Брейс интернешнл», которые вряд ли были бы столь бесцеремонны, имей хотя бы малейшее представление о том, что вся империя мистера Брейса стоит на грани катастрофы и падения в пропасть.
– Кик! – снова позвал Оуэн. – Что вы там делаете?
Я подняла со стола книгу.
– Уже иду сэр.
И не успела я встать, как над верхней ступенькой возникла грива изведенных перекисью волос. Вскоре мы уже имели счастье лицезреть прелестный образ молодой жены Оуэна Длинные стройные ноги, вылетавшие из-под длинной, до полу, рысьей шубы, как поршни, перемахивали через две ступеньки зараз. Шуба в цвет ее глаз то и дело распахивалась, открывая спортивный лифчик, велосипедные шорты и кроссовки. Темные очки в белой оправе закрывали большие карие глаза с ресницами, как у Бемби. В одной руке болталась неизменная бутылочка «Эвиан», хотя понять не могу, зачем ей столько воды. Должно быть, из желания увериться в собственной безопасности. Видимо, такая же потребность, как и настоятельная «необходимость» в шубе за двести пятьдесят тысяч.
Большой конверт из оберточной бумаги, свернутый трубочкой на манер олимпийского факела, был зажат в другой, поднятой и отставленной руке. И поскольку на меня была возложена ответственность за его отправку, я знала, что в конверте лежали документы на развод.
До Оуэна наконец дошло, что, если он хочет спасти свой бизнес и превратить себя в респектабельного джентльмена, следует порвать с жизнью на первых страницах таблоидов, а это означало, что Тине придется уйти. Насколько я могла сказать, решение не далось ему слишком уж тяжело – он осуществлял это так же деловито и равнодушно, как визит к парикмахеру. Впрочем, полагаю, что, если за вашей спиной третий или четвертый брак плюс разводы, все это постепенно приобретает собственный ритм.
– Соедините меня с Дэвидом, пожалуйста, – попросил он. – Я собираюсь разводиться.
Разъезд был тщательно и умело организован моим офисом, и Дэвид де Менуил, мальчик на побегушках и по совместительству поверенный на круглосуточной службе, у которого, похоже, не было другой жизни, кроме Оуэна и его прихотей, договорился о широкой рекламе нового фильма с Тиной в главной роли.
– Теоретически момент выбран самый подходящий, чтобы облегчить переживания Тины, – объяснял Дэвид. – Что-то вроде метода «хорошая новость – плохая новость». Плохая новость: ваш муж с вами разводится. Хорошая новость: вы нужны публике, вы звезда. Поэтому она в два счета справится с депрессией.
Я приказала перевезти новый гардероб Оуэна, сшитый на Савил-роу, бумаги, а также самые ценные произведения искусства – все то, что Тина скорее всего даже не замечала, поскольку это не сотовые телефоны и не зеркала, – из городского дома в номер люкс в отель «Дьюкс» на той же улице, что и наш офис. Ценности, хранившиеся в домашних сейфах, в основном американские доллары, золотые слитки, драгоценности и револьверы – словом, все, весьма красноречиво говорившее о темном прошлом Оуэна, – были перенесены в стенной сейф его кабинета. Единственным, что осталось от него в прежнем доме, была его прежняя одежда и подарки Тины, большинство из которых либо носили откровенно сексуальный характер, либо ярко блестели.
– Доброе утро, мисс Ромеро, – начала я.
– Знаю, – бросила она, пролетая мимо меня. – Он на конференции, он сейчас занят… ну так вот, хотя бы сейчас для меня он свободен! Он не смеет так поступать со мной! Можете сразу вызывать полицию, потому что я собираюсь убить гребаного сукина сына!
– Может, заодно вызвать вашего агента? И журналистов?
– Точно!
Она с такой силой распахнула дверь в кабинет, что косяк треснул. Я успела заметить, как Тина, буквально перелетев через письменный стол, вцепилась ему в горло. Оба рухнули на пол.
Поток ругательств показался мне впечатляющим: непристойная, но весьма красочная англо-испанская смесь матросского жаргона.
– Позвонить охране, сэр? – спросила я. К этому времени он уже успел поставить Тину на колени и завернуть ей руку за спину, грозя вот-вот сломать запястье. Сам он мог похвастаться четверкой кровавых царапин от ее ногтей через всю щеку.
– Не стоит. Просто закройте дверь.
Минуту спустя ей, очевидно, удалось вырваться, потому что вопли и грохот бьющегося стекла разнеслись по всему зданию. Мы к такому привыкли. Никто из служащих даже не потрудился высунуть голову из своего кабинета. Я услышала, как парадные тарелки веджвудского фарфора из набора, специально изготовленного к коронации короля Эдуарда, просвистели через всю комнату, как летающие тарелочки, пока не разбились о старинные панели орехового дерева.
Потом начались рыдания. Но и они стихли. Наступила тишина, сменившаяся кошачьими завываниями экстаза, продолжавшимися, пока у нас окончательно не сдали нервы. Наконец, дверь открылась и на пороге возникла Тина с распухшим от слез лицом.
– Прости, что расцарапала тебя. Честное слово, больше такого не будет. Только не делай этого со мной! Я на все пойду, лишь бы ты не ушел. Пожалуйста. На все.
Оуэн шагнул к ней, прижимая к щеке платок. Он успел снять пиджак, но приталенная белая сорочка была такой же жесткой на вид, как крекер, а традиционный красный с синим галстук того сорта, над которым он, полагаю, так часто смеялся в прошлом, считая, что такие носят лишь старперы, оставался аккуратно завязанным. По его виду не скажешь, что он только сейчас занимался неистовой, страстной любовью.
– Поверь, Тина, я делаю это только для тебя. Ради твоего же блага. Нельзя, чтобы ты вечно оставалась в моей тени. Подумай о своей карьере!
Тина снова заплакала:
– Но что я буду делать без тебя? В тебе весь мой мир.
Признаюсь, в эту минуту я ее пожалела. Кто она? Всего лишь ребенок, одинокий, брошенный и совершенно запутавшийся ребенок.
– Я ничем не могу помочь, мисс Ромеро?
Она покачала опущенной головой.
– Мне очень жаль.
– Черт с вами! – прошипела она. – Это вы во всем виноваты. Оуэн никогда не задирал нос, пока не явились вы!
Я протянула руку, пытаясь коснуться ее плеча, но она уже успела нацепить темные очки и стала спускаться вниз. С каждым шагом ее спина выпрямлялась все больше, и, к тому времени как она добралась до входной двери, знаменитая красногубая латиноамериканская улыбка вернулась на привычное место. Тина была готова во всеоружии встретить свой перманентный эскорт из телохранителей и папарацци.
Я вошла в кабинет Оуэна.
– О Господи!
Две лампы и стеклянная столешница были разбиты в мелкие осколки.
– Чертова психованная гребаная сука, – выругался он.
– Вы в порядке, сэр? Хотите, я взгляну, в чем дело?
Он отнял полотняный квадратик от щеки и, внимательно рассмотрев, покачал головой.
– Нет, спасибо. Похоже, кровь уже не идет. Что же, нет худа без добра, – заметил он, поправляя монитор. – Зато все кончено.
– Как по-вашему, с ней ничего не случится? То есть она не наделает никаких безумств, как по-вашему?
– О чем вы? От нее ничего, кроме безумств, не жди. Да кому она нужна? Тем более что теперь она не моя проблема.
– Зато вопить она умеет. Тянет на «Оскара».
– Актрисы, – презрительно фыркнул он. – Визгу много, шерсти мало. Все они полные идиотки. И без сценария двух слов связать не могут. Кстати, на который час назначена встреча с Карстерз?
– На одиннадцать.
– А сейчас?
– Без пяти десять.
– Бертрам готов?
– Думаю, да, но на всякий случай проверю.
– Пусть ждет в машине. Через пять минут уезжаем. Вы просмотрели отчет от «Пантер»? – осведомился он, изучая последние цифры продаж.
– Разумеется.
– Очередная чертова путаница: я по горло увяз в этой бессмыслице. Знаете, что в этой корпорации за последние восемнадцать лет сменились шесть владельцев?
Я кивнула.
– Видите ли, владеть «Пантер» все равно что состоять в браке с Элизабет Тейлор или Зазой Габор. Первый год – медовый месяц. Второй год – ежедневные сеансы у шринка [5]5
Психотерапевт ( жарг.).
[Закрыть]. Можем ли мы сохранить брак? Зная при этом в глубине души, что сами так не думаете. И третий год: как, черт возьми, выбраться из этой передряги, сохранив хотя бы часть своих денежек?
– Тут вы совершенно правы.
Оуэн покачал головой и ткнул пальцем в светящиеся красные цифры.
– Света в конце тоннеля не наблюдается.
– Жаль это слышать. Вы уверены?
– Да. Классическая головоломка. Пока машины производятся в Англии, дохода не жди. Но… но в этом все их очарование. То, что заставляет клиентов терпеливо ждать в Очереди десять лет.
– Они так красивы.
– Не говоря уже, что управлять ими одно удовольствие. Просто неотразимы. А я такой же простачок, как и все владельцы, те, кто был до меня, и те, кто будет после. Не могу устоять против соблазна. Честно говоря, престижное звание владельца корпораций теряет свой блеск с каждым квартальным отчетом: почти все равно, что жить с Тиной и ее силиконовыми протезами. Новизна ушла. Соедините меня с Гилом. Пожалуйста.
– Да, сэр.
Гил Гарретт, лучший друг Оуэна, если только сторожевая собака может быть лучшим другом, занимал должность президента «Пантер отомобайл компани». Оба заключили немало сделок вместе, провели немало дел, и оба знали с первого дня, что будущее «Пантер» весьма проблематично. Поэтому иногда говорили часами. Сегодня был четыреста семьдесят пятый день владения, и совещания шли полным ходом.
– И закройте дверь.
– Да, сэр.
Я вернулась за стол, развернула конфету и впилась в нее зубами. Ощущая, как сахар медленно растворяется на языке, я невольно гадала, каким образом ему удалось так быстро ее успокоить. Воображение занесло меня в такие дебри, что я покраснела, сунула остаток конфеты в рот и собрала бумаги, сумочку и перчатки, готовясь немедленно отбыть в Карстерз-Мэнор, ричмондское поместье леди Мелоди Карстерз.
Глава 8
– Дайте мне последние цифры, Бертрам, – велел Оуэн, как только блестящий новый лимузин «бентли», обошедшийся компании в двести шестьдесят пять тысяч долларов, отчалил от тротуара у нашей штаб-квартиры на Сент-Джеймс-сквер.
Мы отправились в путь точно по расписанию. Я сидела на заднем сиденье рядом с Оуэном. Бертрам Тейлор, наш шумно разрекламированный и недавно назначенный президент, пристроился боком на откидном сиденье с пачкой документов на коленях.
– Сколько раз повторять тебе, Майкл! Закрой чертово окно! – заорал Оуэн на водителя и телохранителя, мускулистого громилу, возившего его несколько лет и выглядевшего совершенно неестественно в строгой черной ливрее. Я совершенно уверена, что он звался просто Мики, пока Оуэн не купил «Баллантайн и К°» и не навел заодно некоторый лоск и на него.
От Майкла у меня мурашки по коже. Мы с Бертрамом быстро переглянулись и отвели взгляды. Грубость Оуэна была унижающей и совершенно излишней.
– Простите, босс, – промямлил Майкл.
Перегородка бесшумно поднялась, как раз в тот момент, когда мы свернули на Пиккадилли и пролетели сквозь мелкую туманную морось мимо отеля «Ритц» и вдоль Грин-парка.
– Я снизил цифры, как мог, возможно, даже больше, чем следовало бы, и думаю, наше предложение вполне конкурентоспособно, – объявил Бертрам.
Бертрам Тейлор был одним из лучших (если не самым лучшим) мировых экспертов – оценщиков мебели. Его гладко прилизанные, разделенные пробором седеющие волосы и ярко-голубые глаза придавали ему жизнерадостный, мальчишеский, почти неотразимый вид, особенно когда он вел аукцион и волосы падали на лоб, а глаза сверкали вызовом и безрассудством. Он бегло говорил на шести языках, талантливо вел аукционы, умело лавируя между разгоряченными, повышавшими ставки клиентами. Мог выжать их досуха, поднимая температуру соперничества в зале до головокружительных высот и заставляя покупателей ерзать в креслах. Он обладал способностью превратить грехи зависти, жадности и жажды обладания в довольно привлекательные, даже желанные добродетели.
Происхождение Бертрама (он был из весьма известной семьи и обучался в Итоне и Оксфорде), как и объем полученных знаний, позволило не только проникнуться несгибаемой уверенностью в себе и собственных способностях, но получить беспрецедентно полный доступ к потенциальным клиентам. Его отношение к новому шефу было скорее товарищеским, чем услужливым. Он мог сделать для Брейса куда больше, чем Брейс – для него, и оба это знали. Поставить имя Бертрама как президента и главного аукциониста на всех документах было первым и мастерским ходом Оуэна и одновременно публичным объявлением того факта, что он не только взялся за дело всерьез, но и заверил общество в абсолютной надежности руководства компании.
Оуэн сманил его из «Кристиз», предложив двойное жалованье и большой процент с каждого аукциона. Сослуживцы были потрясены, когда Бертрам сбежал с надежного флагманского корабля и перешел к пиратам. Но его, как и меня, притягивал несомненный успех Брейса в других отраслях, не говоря уже о прочих доблестях. Оуэн был бесстрашен, риск заменял ему завтрак, обед и ужин. Всем в бизнесе, как приятелям, так и скептикам, не терпелось увидеть, как он справится с этим: воскресит «Баллантайн» и приведет в высшую лигу. В мире аукционов это считалось шансом, который подворачивается однажды в жизни. Да и то если хватит отваги.
Они с Бертрамом начали сокращать комиссионные продавцов, что повергло другие дома в еще большее волнение. Риск был совершенно непонятным, абсолютно безрассудным, а возможность, что такая стратегия сработает, была минимальной и беззастенчиво высмеивалась.
«Лучший способ разориться, – высказался безымянный менеджер на страницах газеты. – Мы желаем мистеру Брейсу успеха, которого он всячески заслуживает».
Автор другой статьи сомневался в честности Оуэна. Последнего это ничуть не задевало.
– Их проблема, – ворчал он. – Такие, как они, не знают значения слова «честность». Моя ответственность – это банковский счет «Брейс интернешнл» и счастливые акционеры. В таком порядке.
До чего же жесткая и хладнокровная позиция! Особенно когда на банковском счете сплошные нули, а несчастные акционеры ни о чем не подозревают! Все равно что работать на дьявола!
Трюк, необходимый для того, чтобы поставить на рельсы «Баллантайн», заключался в следующем: не только продавать вещи по запредельным ценам, для чего мы нуждались в клиентах, желающих продать истинные раритеты, жемчужины в своем роде, такие, за которыми гоняются все фирмы-конкуренты, но и мухлевать с комиссионными продавцов и покупателей: чуточку убавлять там, чуточку прибавлять здесь, – именно таким образом дом и зарабатывал деньги.
Комиссионные аукционных фирм берутся по весьма сложной формуле со скользящей шкалой, но доброе старое правило большого пальца гласит, что комиссия продавца, то есть сумма, которая платится фирме за продажу собственности, составляет десять процентов, тогда как комиссионные покупателя, то есть сумма, выплачиваемая фирме человеком, покупающим вещь, составляет семнадцать процентов. Итак, если аукционисты продали серебряный чайный сервиз вашей тетушки Мэри за сто долларов, вы получите девяносто: сто долларов минус десять процентов. А если вы – тот, кто купил сервиз тетушки Мэри за сто долларов, значит, заплатите сто семнадцать. Сто долларов плюс семнадцать процентов. Таким образом, в общей сложности фирма получает двадцать семь долларов. Вполне солидная цифра в двадцать семь процентов.
– Карстерз-Мэнор – это золотая жила, – продолжал Бертрам. – Вот еще одна партия снимков.
Он вынул из портфеля толстый пакет.
– Качество не слишком хорошее, во всем доме маловато света, но взгляните на инкрустации и лак этого буфета семнадцатого века. Мне редко доводилось видеть такую тонкую работу. И состояние просто идеальное.
Оуэн надел очки и, тщательно изучив снимок, присвистнул.
– Миленький, – протянул он с таким видом, словно восхищался проходившей мимо девушкой.
– Одна эта вещь может принести свыше восьми миллионов, – сообщил Бертрам, – а весь дом Набит антиквариатом. Там есть кое-что и получше этого. К сожалению, у нас не хватит времени оценить все. Люди от «Кристиз» и «Сотбиз» торчат там уже больше месяца: мы успели добраться только до картин и мебели. Пока еще ничего не сделано с драгоценностями, фарфором и недвижимостью. Но мне удалось узнать, что эти фирмы объединили свои предложения. Думаю, мы можем гарантировать выручку свыше четырехсот миллионов долларов на аукционе.
Очевидно, ему удалось привлечь внимание Оуэна.
– Подробнее.
Бертрам говорил быстро и отчетливо:
– Если сократить комиссионные продавца до семи с половиной процента – другие фирмы не опустят цифру ниже восьми, а скорее всего восьми с половиной, как обычно, – уверен, что мы получим заказ. Леди Мелоди известна своей скупостью. Эти два с половиной процента означают, что в ее кармане окажется четыре миллиона. Ей это понравится.
– Тридцать миллионов от продавца, – улыбнулся Оуэн. – А если увеличить комиссионные покупателя на два с половиной процента, то есть до девятнадцати с половиной, это еще почти восемьдесят миллионов. Значит, вся операция принесет нам свыше ста десяти. А чистый доход?
– Я бы сказал, от девяноста до девяноста пяти миллионов, – подытожил Бертрам, вручая ему бумажный листок. – Вот примерные подсчеты.
– Думаете, покупатели согласятся на девятнадцать с половиной?
– Думаю, они заплатят и двадцать пять, лишь бы получить что-то, принадлежащее леди Мелоди. Она богаче Джеки Онассис. А поместье больше, чем у принцессы Арианны.
– Что же, тогда повысим до двадцати пяти.
Бертрам покачал головой:
– Двадцать вам еще с рук сойдет, но двадцать пять уже выглядит жадностью. Публике это не понравится. Я рекомендую девятнадцать с половиной.
– Заметано.
Бертрам обладал всеми качествами, которые я ценила в мужчине. Умен, остроумен, великодушен, и, когда смотрел на меня, когда видел меня, когда наши глаза встречались, мы каким-то образом соприкасались друг с другом. Общались без слов. Он был женат, конечно. Как, впрочем, все они.
Глава 9
Впереди расстилались прекрасные пейзажи Ричмонда. Каждый раз, проезжая через Ричмонд, я думаю о Елизавете I, тогда восьмилетней маленькой принцессе Елизавете, одинокой, несчастной, живущей только в окружении слуг в прекрасном дворце, протянувшемся вдоль Темзы. Бесплодно ожидающей, когда отец пришлет за ней, пригласит домой. И так и не дождавшейся. Вместо этого он пытался ее отравить. Неудивительно, что она стала такой жесткой и так нелегко сходилась с людьми.
– Жаль, что мне так мало известно о ее прошлом, – вздохнул Оуэн. – То есть я встречался с ней, знаю, что она – знаменитая писательница, а Карстерз-Мэнор – одна из самых известных в Англии частных резиденций, но…
– Простите, сэр, – вмешалась я, – я достаточно много знаю о леди Мелоди.
Бертрам поднял брови и ухмыльнулся.
– Выкладывайте, – велел Оуэн.
– Ну, для начала леди Мелоди не всегда была «леди». Этот титул дарован ей королевой за услуги, оказанные империи. Мелоди Карстерз даже не Мелоди Карстерз. Это псевдоним, который она взяла шестьдесят с лишним лет назад. Ее настоящее имя и истинная история затерялись во времени. Тираж ее шестисот с чем-то книг достиг миллиарда экземпляров. Она никогда не была замужем, хотя лет в тридцать пережила единственную великую любовь своей жизни, но он погиб, взбираясь на вершину горы Маттерхорн, упал в пропасть или что-то такое же трагичное, а больше она не смотрела на мужчин. – Я взглянула на Бертрана и Оуэна: выглядели словно с жестокого похмелья. – Эй, – обиделась я, – вы хотите знать или нет?
– Продолжайте, – кивнул Оуэн.
– Собственно говоря, все ее книги посвящены поискам другого идеального мужчины, и в конце она неизменно его находит. Поверьте, это довольно трогательно. А сейчас, согласно лондонской «Санди миррор», собирается продать все имущество и пожертвовать деньги на благотворительность по той причине, что после своей смерти не желает ни пенни оставить родственникам, среди которых нет сколько-нибудь достаточно близких людей. Она особенно не выносит троюродного племянника, существующего исключительно тем, что он повсюду хвастается родством с ней и берет под ее имя кредиты.
– Откуда вы все это пронюхали?
– Я ее поклонница, – призналась я, кажется, немного покраснев. – Прочла все ее книги, и…
Какого черта я стесняюсь? Выскажи им все.
– …это романы о женщинах, берущих судьбу в свои руки. Ее героини – самостоятельные, самодостаточные женщины, сами управляющие своей судьбой.
– Похожие на вас, полагаю, – засмеялся Бертрам.
– Именно.
Можно сказать, все мы были очарованы и удивлены моим девическим кокетством. Оуэн рассмеялся и снова покачал головой.
– Спасибо, Кик.
– Не за что. Всегда готова. – Я помедлила. – Есть и кое-что неприятное.
– Вот как?
– Ходили слухи, возможно, это всего лишь сплетни, что в шестидесятых разразился ужасный скандал. Какая-то женщина объявила леди Мелоди своей матерью, что, разумеется, сама леди Мелоди яростно отрицала: имидж девственницы следовало оберегать любой ценой. Так или иначе, у женщины вроде бы имелись веские доказательства, зато у леди Мелоди было больше денег, и, следовательно, она могла позволить себе известных адвокатов, которые буквально сокрушили незнакомку в суде и облили грязью в прессе. Несчастная покончила с собой.
– Я вспоминаю этот инцидент, – добавил Бертрам. – Действительно, трагедия. Совсем забыл о ней.
– И не случайно. Железная машина леди Мелоди, именуемая агентством по связям с общественностью, сделала все, чтобы мы забыли.
– Думаете, Она действительно была ее матерью?
– Да. И совершенно зря леди Мелоди повела себя так. Ей следовало признать эту женщину своей дочерью, и люди поняли бы и простили.
– Печально, – заметил Бертрам.
– Не могли бы мы спрятать наши носовые платочки и вернуться в реальный мир? – спросил Оуэн.
Ноги Мики, вернее Майкла, были еще более свинцово-тяжелыми, чем характер, поскольку он с такой силой надавил на тормоза, что из-под колес машины полетели фонтаны гравия, со звоном отскакивавшего от железных ворот Карстерз-Мэнор. Мы приехали на десять минут раньше назначенного времени.
– Эй, – завопил Оуэн, опуская перегородку. – Полегче, парень! Если сдерешь краску с машины – ремонт за твой счет.
– Простите, – промямлил Майкл и уже медленнее повел машину по обсаженной деревьями аллее к видневшемуся впереди особняку, который успел за несколько веков превратиться из почти заброшенного охотничьего домика в величественную груду песчаника посреди обширного парка. Дождь прекратился, и небо постепенно очищалось. Солнце пробивалось сквозь полог голых веток.
– Вот что мы сделаем, Бертрам. Вместе подойдем к леди Мелоди, и вы расскажете, как собираетесь добыть для нее четыреста миллионов. Потом по моему знаку удалитесь, и я обсужу с ней комиссионные. Начну с восьми с половиной и посмотрю, как она отреагирует.
– Поосторожнее, Оуэн, – предупредил Бертрам. – Она очень хитра и решительна. И никогда не выкладывает всех карт на стол. Именно эту цифру ей скорее всего уже предлагали остальные. Если она почувствует, что вы пытаетесь ею манипулировать, очутитесь за дверью еще до того, как остынет ваш чай. Не играйте с ней в игры, бойтесь недооценить и не позволяйте выгнать нас из-за жалкой половины процента. Нам нужно получить это поместье. Начните с восьми.
– О'кей. Восемь. Кик, держитесь поближе к машине на случай непредвиденных обстоятельств. Учтите, я не хочу, чтобы нам помешали.
– Да, сэр.
Двери, выкрашенные красной эмалью, открылись.
– О'кей, – повторил Оуэн и хрустнул пальцами. – Занавес.
Господи Боже.
Бертрам выглянул в окно, сделав вид, что не услышал.
Я вонзила в бедро Оуэна кончик авторучки, пробормотав:
– Слушайте, вы никогда и ни за что не станете хрустеть пальцами. Ясно?
Дождавшись, пока Бертрам выйдет из машины, я положила руку на плечо Оуэна.
– Сэр?
– Что еще? – угрюмо буркнул он.
– Придержите коней. Не торопитесь. И не забудьте: леди Мелоди пишет любовные романы, и хотя ей уже восемьдесят семь, по-прежнему считает себя молодой и желанной.
– Знаю, – подмигнул он. – А как, по-вашему, мне удалось убедить ее дать нам возможность потягаться с «Кристиз» и «Сотбиз»?
– Повторяю, сэр, спешите помедленнее. Секс – еще не ответ на все вопросы.
– Это вы так считаете.
В дверях появилась сама леди Мелоди. С того места, где я сидела, она выглядела в точности как на фотографиях: седые волосы стянуты черной лентой, идеальный макияж, милая, добрая бабушкина улыбка на губах.
Оуэн взял ее руку, поцеловал и повел ее в комнаты. Я увидела, как осторожно, с сочувственной гримаской она потрогала пальчиком царапины на его щеке и при этом, кажется, мурлыкала что-то ласковое. Вот и говори после этого о Железной деве!