Текст книги "Бриллиант"
Автор книги: Марна Дэвис Келлог
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 47
Наше взаимное увлечение граничило с безумием. Мошенничество. Бомба. Драгоценности. Напряжение все нарастало. Наша известность росла. Мы стали кем-то вроде рок-звезд. Куда бы мы ни заглянули: «Гринз» или «Уилтонз», «Кэприс» или «Маркс», выпить мартини в маленьком баре в «Дьюкс» или провести уик-энд в Кливдене, ставшем нашим традиционным убежищем, люди непременно подходили к Оуэну, расспрашивали о взрыве, русских драгоценностях, рассуждали о беспрецедентных мерах охраны, которые он будет вынужден предпринять в будущем. Оуэн распускал хвост, пыжился, довольный всеобщим вниманием. Я грелась в лучах его славы, повторяя себе, что для меня это почти все равно что пламя страсти.
Секс становился все более пылким и изощренным. Я пользовалась всеми преимуществами долгого постельного опыта Оуэна. Он соблазнял меня. Ласкал. Доводил до невиданных высот экстаза. Боготворил. Обожал.
– Я люблю тебя, Кик, – вдруг сказал он.
Мы сидели за «нашим» столом в «Кэприсе», ставшем «нашим» рестораном. Официант только унес устричные раковины и наполнил бокалы оставшимся в бутылке шампанским.
– Что?
– Я сказал, что люблю тебя.
– Не говори глупостей.
– Чего ты боишься?
– Ничего я не боюсь.
– Почему не хочешь видеть, как прекрасно мы друг другу подходим?
– Это длинная история, Оуэн. Давай оставим все, как было.
– Послушай, дела обстоят так: я в тебя влюблен. Но… – Он протестующе поднял руки. – …при этом я не требую, что ты должна меня любить. Но вот что я тебе скажу: в один прекрасный день ты тоже полюбишь меня, потому что, если я чего-то захочу, не успокоюсь, пока не добьюсь своего. И знаю, что рано или поздно ты поддашься моим чарам.
– Нет, ты – это что-то, – рассмеялась я.
На ужин нам подали варенную на пару белую спаржу, седло ягненка, такое нежное, что мясо отделялось от костей при малейшем прикосновении вилки, шпинат с маслом и жаренный с чесноком картофель. Оуэн даже сам заказал вина: «Кот-Роти Брюн э Блонд» урожая восемьдесят третьего, прекрасное вино с виноградников Роны, прекрасного года, и «Луи Бовар Совиньон Вилетт» урожая девяносто восьмого года.
– Конечно, оно швейцарское, – заметил он, – но идеально идет к спарже.
(Сразу скажу, что в этом он оказался прав.)
– Смотрю, ты быстро учишься, – похвалила я.
– Стараюсь.
Мы говорили о вине, еде и бизнесе. Не о любви. Оуэн подробно рассказывал о своих планах на «Баллантайн», которую собирался сделать компанией-миллиардером в ближайшие пять лет, машиной для добывания больших денег.
Меня по-прежнему раздражало, что он совершенно равнодушен к самой фирме. Он вложил в нее уйму денег, знаний и надежды, но ничего личного. «Баллантайн» для него – всего лишь средство достижения цели. Я, как владелица пятнадцати процентов акций, была уверена, что такое полнейшее отсутствие личной приверженности не способствует успеху в будущем.
– Миллиард за пять лет? Боюсь, Бертраму придется трудно, – возразила я.
– Если он не переносит жары, пусть убирается с кухни, – пожал плечами Оуэн.
– Чушь собачья. Если бы не способность Бертрама устанавливать связи с клиентами, нас вышвырнули бы из бизнеса уже с полгода назад, и ты это знаешь. Пойми наконец, Оуэн, когда дело доходит до личных отношений, типа один на один, – ты безнадежен.
– Кроме тех случаев, когда это позарез необходимо.
– Верно.
Я подняла бокал.
Принесли шоколадное суфле и новую бутылку шампанского. За официантом шел метрдотель с большим свертком в серебряной бумаге, перевязанным зеленой атласной лентой.
– С днем рождения, – прошептал Оуэн.
Внутри оказался набор из шести китайских тарелок начала восемнадцатого века, с гербом Кесуиков, моих очень-очень-очень дальних родственников, хотя я до сих пор не возьму в толк, как кому-то носящему благородное шотландское имя Кесуиков взбрело в голову оказаться в Оклахоме.
– Это фамильный герб Кесуиков, – гордо объявил Оуэн.
– Знаю, – с трудом выдавила я. Тарелки были редкими и очень дорогими. – Где ты их достал?
– Это было нелегко, особенно без твоей помощи.
– Глазам не верю. Никогда еще не получала такого прекрасного подарка.
– А я никогда еще не дарил ничего подобного, уж поверь. Кстати, как насчет установления отношений?
– Туше, – рассмеялась я.
Оуэн тоже поднял бокал.
– За нас.
– За нас, – ответила я гораздо охотнее, чем следовало бы.
* * *
После этого он стал дарить мне и другие подарки, но при этом ни одного от собственных компаний. Все его подношения отличались продуманностью и хорошим вкусом: старые книги, редкие вина – и я вдруг с головой ушла в водоворот наслаждений и счастья, хотя честно пыталась выплыть. Честно, но не слишком рьяно.
Все напрасно. Я привыкла к роскоши, но получать удовольствие было для меня внове. Любовь стучалась в двери. Но я продолжала повторять ему и себе, что «нас» просто не существует.
Я чувствовала, как мои опасные секреты рвутся выйти на поверхность. Чувствовала почти болезненную потребность поделиться с ним. Сколько раз предательские слова были готовы слететь с языка. Сколько раз мне хотелось рассказать Оуэну все о своем прошлом. Что я, малолетняя преступница из Оклахомы, стала знаменитой воровкой драгоценностей, одной из лучших в стране, что купила ферму в Провансе, что Давно получила водительские права и владею не одной, а двумя машинами.
Иногда слова буквально забивали рот, и приходилось глотать их целиком, запивая шампанским. Выгонять из головы, как назойливых мух.
«Неужели не видишь? – хотелось мне кричать. – Неужели не понимаешь? Я сестра Раскольникова! Живое свидетельство правдивости «Преступления и наказания»!»
Прошлое преследовало меня, и приходилось бежать быстрее и быстрее, чтобы его обогнать.
Далеко не все вечера мы проводили вместе: бывало, он уезжал на деловые встречи, или я слишком уставала. В такие ночи я брала в индийском ресторане цыпленка карри и рис, такие острые, что волосы, казалось, вот-вот загорятся (Оуэн ненавидел карри, я его обожала. Чем острее, тем лучше), оставалась дома, ела, сколько хотела, ощущая, как от жгучих пряностей и раскаленного чатни слезятся глаза и течет из носа.
Я постепенно паковала книги в коробки (мои любимые руководства по украшениям, камням, огранке и оправам) и отправляла в Сен-Реми, на адрес Элен, сестры моего управляющего Пьера. Их место заняли тома в кожаных переплетах, заглавия которых соответствовали содержанию. Зачем я все это делала? Сама не знаю. Потому ли, что по-прежнему собиралась уехать навсегда, или боялась, что Оуэн что-то заметит и начнет задавать вопросы? Не хотела рисковать?
А что потом? Он меня разлюбит? А я? Люблю ли я его? О Боже. Надеюсь, что нет! Хотелось бы любить кого-то, кто лучше, чем я сама. Не хуже. Такого, который поднял бы меня до себя, расширил горизонты, сделал меня порядочнее, чем я есть, вместо того чтобы играть на моих основных и низших инстинктах.
Время от времени я вынимала браслет из сейфа, застегивала на запястье и ложилась в горячую ванну с пеной, слушая очередную симфонию, стараясь восстановить равновесие, обрести счастье в простых, ощутимых, обыденных мелочах, которые раньше составляли мое существование.
Глава 48
Оуэн и Бертрам слали письма, цветы и подарки Одессе Ниандрос, но ответом было упорное молчание, И вот как-то утром, через неделю после ее визита, раздался звонок.
– Доброе утро, офис мистера Брейса, – сказала я в трубку.
– Это Одесса.
– Доброе утро, мисс Ниандрос. Вы, наверное, ищете мистера Брейса?
– Да. Соедините меня, пожалуйста.
– Простите, но его нет на месте. Он еще не звонил. Как с вами связаться?
– Позвольте объяснить вам, дорогая. Я хочу, чтобы он, Бертрам и… как там зовут вашего главного по драгоценностям?
– Эндрю Гарднер?
– Именно. Попросите их приехать в мой лондонский дом в четыре часа дня в четверг на той неделе. К тому времени сюда прибудут все драгоценности принцессы, и они смогут сделать свое предложение.
– Они приедут. И, мисс Ниандрос, вы определили временной предел?
– Временной предел? О чем это вы?
– Ну… – Я начала раздражаться. – Когда вы желаете провести аукцион?
– Первого мая.
Сейчас было начало марта.
– Превосходно. Я дам знать мистеру Брейсу. Они увидятся с вами в следующий четверг.
Щелчок. Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Не слишком вежливо со стороны той, чью вежливость вечно превозносят газеты.
Когда я сказала Оуэну о сроках, он и глазом не моргнул. Впрочем, как и Бертрам.
– Это вполне совпадает с нашим планом, – объявил Оуэн.
Оба улыбались, а Бертрам энергично кивал. Единственным напоминанием о его ранах были розоватые линии свежих шрамов на лице и кистях, но они уже скрывались в естественных складках кожи и скоро будут совсем невидны.
– Восхитительно, правда? – просиял Бертрам.
– Что еще за план? – удивилась я.
– Пока я лежал в больнице, – пояснил Бертрам, – у меня появились время и возможность беспристрастно оценить не только аукционный бизнес, но и наше в нем место. Реальность заключается в том, что, сколько бы денег ни вливал в нас Брейс, мы никогда не сможем достаточно быстро расшириться, чтобы отвоевать достаточно большую долю рынка и, следовательно, стать грозными конкурентами для «Сотбиз» или «Кристиз». Они слишком сильны. Слишком влиятельны. Слишком глубоко укоренились. Поэтому, взглянув на общую картину, я решил, что мы либо можем продолжать биться головами о стену, продвигаясь вперед мелкими шажками, но никогда не вырываясь вперед настолько, чтобы нанести ощутимую рану конкуренту, не говоря уже о смертельном ударе, либо переквалифицироваться. Уйти с их игрового поля и создать свое собственное.
– А именно?
– Стать узкими специалистами.
– Специалистами?
Я принудила себя оставаться спокойной. Не тревожиться. Не сходить с ума оттого, что план по изменению направления деятельности компании был составлен без моего ведома.
Бертрам кивнул:
– Вместо того чтобы принимать на аукцион любую вещь, которая попадается под руку, будь то античные древности, манускрипты двенадцатого века или американская мебель начала двадцатого, мы должны приложить все усилия, чтобы стать ведущими в мире аукционистами по трем категориям: мебель, английская, французская, итальянская и американская, в основном девятнадцатый – двадцатый века; живопись: европейская, американская и южно-американская, исключительно девятнадцатый и двадцатый века; драгоценности.
– А как насчет вещей Карстерз?
Я метнула взгляд на Оуэна: он не мог спустить все это в канализацию. Сотни тысяч долларов уже вложены в изготовление копий.
– Там почти все – восемнадцатый век.
– Но все это не произойдет за один день, – уверил Бертрам, так и не узнавший об афере. – И поскольку аукцион Карстерз будет нашей последней распродажей мебели и картин восемнадцатого века, спрос будет крайне велик. Покупатели посчитают, что нам отчаянно необходимо продать все как можно скорее. Мы проведем дополнительный аукцион, чтобы очистить склад. Сказочное зрелище! Люди с ума сойдут! А вы как считаете, Кик?
– По-моему, весьма волнующе.
– Это еще не все! – торжествующе объявил Оуэн. – Ограничив область нашей деятельности, мы сможем сократить штат примерно на пятьдесят процентов: никаких доспехов, дурацких гобеленов и фарфора. Однако имеется одно, и весьма значительное, препятствие.
– Какое именно? – удивился Бертрам, вскинув брови.
– Все это должен одобрить совет директоров.
– А почему бы им не одобрить?
– Пятнадцать процентов принадлежат «КДК траст» и этому зануде, банковскому клерку, у которого имеется право голосовать этими акциями. Черт, хотел бы я, чтобы владелец этой проклятой штуки хотя бы раз в жизни послушался здравого смысла и продал все мне. Клянусь, это здорово облегчило бы мою жизнь!
Я, разумеется, стала уверять его, что беспокоиться не о чем: клерк непременно одобрит предложение, потому что так захочу я. План был так же надежен, как сам Бертрам. Он – единственный, кто любил и понимал свое дело и «Баллантайн» не меньше меня. Его страсть к работе и талант, а не алчность Оуэна когда-нибудь спасут фирму. И уж, разумеется, не аферы с мебелью и живописью.
С другой стороны, мне не давала покоя скрытность Оуэна, не посвятившего меня в детали плана раньше.
– Что же, вы правы, – кивнула я. – Кто бы это ни был, он может зарубить идею на корню.
Зазвонил телефон, и я подняла трубку на столе Оуэна.
– Минуту, сэр, я сообщу ему, что вы звоните.
Я отключила микрофон и обернулась к Оуэну:
– Это лорд Сплодинг.
– Лорд Сплодинг? – недоумевающе повторил Оуэн.
– Неужели не знаете? Лорд Ричард Сплодинг, восьмой граф Линкольншир, глава «Сплодинг эйр», «Сплодинг груп», «Сплодинг Скотч виски». Неужели ни о чем не говорит?
Бертрам покачал головой и рассмеялся.
– Точно, – поддержал его Оуэн, беря трубку. – Лорд Сплодинг, какой приятный сюрприз! Чем могу служить?
Ничего не скажешь, он действительно делает успехи.
Оуэн долго слушал, почтительно кивая, прежде чем ответить:
– С удовольствием, сэр. Большое спасибо. Жду встречи. – И, повесив трубку, объявил: – Я уезжаю на уик-энд.
– Вот как?
– Собираюсь в Шотландию, на рыбалку.
– Потрясающе, – сказала я.
– Подумаешь, большое дело! – небрежно бросил Оуэн, хотя, честно говоря, был на седьмом небе. Он получил признание, которого так долго добивался. Первое приглашение в узкий, замкнутый круг высшего общества. Совершенно иной, недоступный мир, где люди владеют охотничьими и рыбачьими домиками на огромных пространствах личных поместий, где коллекции оружия, доспехов, живописи и мебели собирались на протяжении поколений, что, впрочем, мало нас коснется, если мы претворим в жизнь план Бертрама.
– Их ретриверы и спаниели имеют лучшие родословные, чем некоторые аристократы, – заметил Бертрам. – Молодец, Оуэн. Это большой шаг вперед. Приглашение в замок лорда Сплодинга, лорда Ричарда Сплодинга, если быть точным, получить нелегко. Я сам бывал там всего несколько раз. Советую немедленно побывать в «Харди».
– «Харди»?
– Не знаете? «Хаус Харди». Рыболовный магазин за углом. Вам нужно подходящее снаряжение. Тамошняя компания относится к рыбалке серьезно.
– Верно.
– Забавно. А я слышала, что там увлекаются охотой на более теплокровную добычу, – сообщила я с нескрываемым злорадством.
– О чем вы?
– О том, что это вроде шотландского филиала «Плейбоя».
– Чушь собачья! – рявкнул Бертрам. – От этих чертовых таблоидов ничего, кроме пасквилей, не дождешься! Там такого нет и быть не может!
– Правда? – разочарованно протянул Оуэн. – Жаль. Уж лучше трахаться, чем ловить рыбу!
– Оуэн Брейс!!
– Простите, Кик, – пробормотал он, заливаясь краской. – Я шучу. Извините, Бертрам.
– Один шаг вперед, десять назад, – вздохнул Бертрам, покидая комнату.
Глава 49
– Ты не слишком расстроена, что остаешься одна? Настал вечер четверга. Оуэн уезжал через час. Конечно, мы собирались поехать в Кливден, но что поделать?
– Ничего страшного. Переживу, – ответила я и слегка поморщилась: голос звучал немного резче, чем хотелось бы. Мне было неприятно, что он едет без меня, хотя я никогда бы не показала ему этого. Я привыкла быть в его обществе. Оно стало для меня чем-то вроде наркотика. Он постоянно бросал мне вызов, не давал расслабиться, всегда был готов нанести и парировать выпад. Вынуждал меня делать то, что мне никогда бы не пришло в голову, например слушать рок-н-ролл, и хотя я твердила себе, что головная боль со временем уменьшится, клянусь Богом, больше всего мне хотелось выхватить пистолет и расстрелять радио. Или, к примеру, поздние ужины. Он был совой. Я жаворонком. Поэтому и перестала готовить. Вряд ли он вообще знал, что это мое хобби, но кому захочется ставить на стол еду в девять вечера, а потом еще и мыть посуду? Только не мне.
В наших отношениях не было ничего мирного и спокойного, о чем я в глубине души жалела, потому что любила мир, покой, стабильность, ежедневную рутину. Мне не нравилось вечно быть настороже, но из литературы я знала, что именно подобные вещи позволяют держать мозги в полной боевой готовности намного эффективнее, чем кроссворды, на которые теперь у меня тоже не хватало времени. Кроме того, я отчетливо сознавала, что мы держим друг друга в постоянном умственном и сексуальном напряжении. Я все время напоминала себе, что не надо путать это с любовью, но не путать становилось все труднее и труднее, особенно потому, что он только о любви и говорил.
Я без конца твердила себе, что радуюсь его поездке в Шотландию. Вот уже больше месяца как я не была во Франции и ужасно хотела добраться до своей маленькой фермы и стать наконец собой. Спокойной, скучноватой, предсказуемой, стабильной собой. Перевести дух. Сделать омлет. Поджарить цыпленка.
О'кей, все это бред и вранье. Я ревновала. Потому что не хотела, чтобы Оуэн оказался в замке Ричарда Сплодинга. Слишком много я читала о нем. Даже если оргии и девочки – всего лишь мерзкие слухи, нет дыма без огня, и в каждой сплетне есть зернышко правды.
– Обещаю загладить свою вину.
– Берегись стюардесс Сплодинга. Я слышала, они совсем без тормозов.
– Там только стюарды. Кроме того, я уже жил такой жизнью. Кому и знать, как не тебе.
Он осторожно провел пальцем по моей щеке.
– Если бы я хотел очередную безмозглую дурочку с обложки календаря, для этого не стоило ездить в Шотландию.
И он не лгал. С тех пор как Оуэн ушел с брачного рынка, наше фото уже дважды появлялось в колонке «Замечены в городе». О'кей, так и быть, скажу правду. Не наше, а Оуэна. Я маячила на заднем фоне. Мое лицо выходило размытым, а имя не упоминалось, но я знала, что это я – не какая-то грудастая блондинка. Я знала это, и он знал это. Но девушки по-прежнему гонялись за ним. И целыми днями звонили.
– Я весь твой. – Он обнял меня и стал целовать. – Серьезно, что ты собираешься делать?
– Поработаю в своем садике на крыше, уберу зимнюю одежду. Высплюсь без помех.
Я вернулась домой и стала укладываться.
Глава 50
Я только что включила посудомоечную машину и уже шагнула к черному ходу, чтобы отправиться в Хитроу и успеть на десятичасовой рейс до Марселя, но тут внезапно ожил домофон. Клянусь, я подскочила, должно быть, футов на десять. Кто это может быть? Оуэн вылетел в Шотландию на личном самолете лорда Ричарда. Я знала, что они уже приземлились, потому что успела проверить, да и Оуэн позвонил – сказать, что все в порядке. Он тащил с собой тысяч на двадцать фунтов новехонького снаряжения для ловли лосося и самой изысканной в мире одежды.
– Почему бы и нам не купить такую компанию? – донимал он меня. – Она вполне впишется в наши остальные производства.
– Компанию по изготовлению рыболовного снаряжения? Да она тебе нужна, как дырка в голове, – заверила я. Оуэн, похоже, успокоился.
Я подошла к домофону.
– Да?
– Добрый вечер, Кик. Старший инспектор Томас Кертис. У вас найдется минутка?
Только этого мне не хватало!
– Разумеется, Томас. Подождите, хорошо? Я как раз собиралась принять ванну.
Я метнулась в спальню, сорвала парик и очки, сбросила одежду, сунула все это в шкаф, пытаясь одновременно сообразить, что ему нужно. Он уже примелькался в офисе, но с чего это вдруг появился здесь без приглашения? К тому же я ответила на все его вопросы. Он извел нас всех, докапываясь до истины, уточняя каждую деталь. Неужели что-то пронюхал о Трилистнике? Не может быть.
Во рту у меня пересохло. Я порылась в шкафу и накинула темно-бирюзовый халат из тяжелого китайского шелка с коралловой шелковой подкладкой и золотыми застежками-петлями из сутажа. Сунула ноги в шелковые шлепанцы, брызнула на себя духами и нажала кнопку, открывая дверь. Что еще оставалось делать?
Мой портплед стоял в заднем холле у черного входа. Сверху лежали сумочка и перчатки. Я бросилась на кухню, открыла чулан, швырнула все это туда и неожиданно вспомнила, что в глазах у меня коричневые линзы. Я уронила вторую в карман как раз в тот момент, когда он появился на площадке.
– Заходите, пожалуйста, – пригласила я и ощутила запах табака и слабый лаймовый аромат одеколона «Трампер».
– Что с вами? – встревожился он. – Что-то попало в глаз?
– Ничего страшного. Ресничка. Я уже вынула. Позвольте ваше пальто.
Он отрицательно покачал головой и сунул руки в карманы.
– Простите, что ворвался без звонка. Надеюсь, я не помешал.
Его взгляд вобрал одним разом меня и всю квартиру.
– Нет, – пожала я плечами. – Я как раз собиралась прилечь. Хотите кофе? Или виски?
– Пожалуй, немного виски было бы неплохо.
– Прекрасно. Я как раз собиралась выпить.
Я выбрала из своих запасов бутылку столетнего виски, поставила на стол хрустальные стаканы.
– Изумительная картина, – заметил он. – Это, случайно, не подлинный Ван Гог?
– Всего лишь школа, – пояснила я.
– Интересно, где это нарисовано. Такая красота. Думаю, это Прованс. Вы там были когда-нибудь?
– Однажды. Проводила с друзьями отпуск. Действительно очень красиво.
– Хотел бы я жить там, когда уйду на покой.
– Кто бы не хотел? Льда?
В голове застучали молоточки. За левым глазом билась резкая боль.
– Не стоит. Просто грех разбавлять такое виски.
– Согласна.
Слава Богу. Не хотелось бы идти на кухню. Он мог последовать за мной. Это Оуэн способен принять трилистник за капусту. Уверена, что Томаса Кертиса так легко не одурачишь.
Я налила виски на добрый дюйм, пригласила Томаса сесть и, протянув ему стакан, опустилась в любимое мягкое кресло, обтянутое красным с золотом дамасским шелком. Интересно отметить, что он даже не попытался заглянуть мне в вырез.
– Ваш приход – приятный для меня сюрприз. Салют.
Допивая виски, он продолжал осматривать комнату.
– Для малолетней преступницы из Оклахомы вы неплохо преуспели.
– Тут есть некоторые тонкости, – объяснила я, поставив стакан на стол.
– Это не мое дело, Кик. И я здесь не поэтому.
– Целых двадцать пять лет я была помощницей и доверенным лицом сэра Крамнера. А кроме того, и его любовницей. Он хорошо меня обеспечил.
Опять меня тянет на правду. Опять слова рвутся наружу. Что такого в этом Томасе? Почему мне хочется, чтобы он все обо мне узнал? Всего несколько встреч – и ему уже известно обо мне больше, чем Оуэну за последние месяцы. Очень бурные месяцы. Оуэн знал мое тело лучше, чем кто бы то ни было, но как насчет меня самой? Моей личности? Характера? Мыслей? Да ничего! Ноль. Только самые поверхностные вещи. Интимные подробности его не интересовали. Неприятно признаваться, но Оуэн был просто пародией на мужчину, увлекавшегося только тремя вещами: сексом, бизнесом и спортивными машинами. И необязательно в этом порядке. В каждый определенный период времени у него имелись свои предпочтения.
– Что еще вы хотите узнать? Похоже, у вас просто талант проникать в святая святых моих тайн.
Мне нравилось лицо Томаса: умное, вдумчивое. Может, он не так хитер, как Оуэн, но его интеллект определенно куда выше. О'кей, скажем так: Томас и Оуэн почти ровесники, но Томас – зрелый, состоявшийся человек. Оуэн же – инфантильный переросток. Томас принадлежит к тому же типу людей, что Бертрам и сэр Крамнер. Если бы я только встретила его раньше!
Моя рука сама собой потянулась к шее и стала рассеянно играть с тонкой цепочкой, на которой висел «паша». Потом я обмотала цепочку вокруг пальцев, медленно вытянула камень на свет, как ведро чистой воды, поднятое из темного колодца на солнце.
Томас молча открывал и закрывал рот, как рыба на песке. Почесал за ухом и честно попытался не отрывать взгляда от моего лица. И ужасно покраснел.
– Ничего я не хочу. Но могу сказать, что сэру Крамнеру невероятно повезло.
– Наверное. В молодости я была довольно хорошенькой.
– Вы и до сих пор так красивы, что мое сердце скорее всего не смогло бы выдержать варианта помоложе.
Наши взгляды встретились, но мы немедленно отвели глаза.
– Простите. Собственно говоря, я здесь и не поэтому. – Томас медленно поворачивал стакан, рассматривая виски на свет. – Мы почти завершили расследование, и по крайней мере уже можно сказать, что никто из служащих «Баллантайн» не замешан в подготовке взрыва.
– Хорошие новости. Впрочем, ничего удивительного. Мы вообще люди честные, – ухмыльнулась я.
Он ответил улыбкой.
– Верно, но во время этого расследования всплыли некоторые обстоятельства, и я думал, что вы, возможно, прольете на них свет.
– Некоторые обстоятельства? – Я скрестила ноги и разгладила на коленях шелк. – То есть кроме туманного прошлого Гила Гарретта?
Томас кивнул. Медленно. Зловеще.
Мой рот словно наполнился ватой. Воздух в комнате, насыщенный страхом, сгустился до состояния патоки. Казалось, с неба летит тяжелый сейф или атомная бомба… еще секунда, и она пробьет потолок и расплющит нас в лепешку или разорвет на молекулы.
«Паша» свисал с пальцев, как шарик гипнотизера.
Томас откашлялся и снова повертел стакан между ладонями. Взглянул мне в глаза. Потом на камень. Он не торопился заговорить, и, чем дольше молчал, тем сильнее болела голова. Я мысленно готовилась к удару. Все пыталась определить, где я прокололась. Если не считать чересчур долгого пребывания в спальне леди Мелоди, я не сделала ни одной ошибки. И не рисковала. В компанию не приходило ни единой жалобы насчет низкого качества камней или подлинности украшений.
Пока Томас собирался с духом, я все проверила еще раз. Нет, все операции проводились безупречно, но, может, я ошибаюсь? Может, оставила еще какие-то следы, кроме букетика трилистника и шишки на голове незнакомца у миссис Уинтроп? Наследила так, что теперь до конца жизни не выйду из тюрьмы?
Какую же глупость я сотворила, не послушав своей интуиции. Не убравшись во Францию с полгода назад. Сидела бы там в полной безопасности!
О черт! Почему он ничего не скажет? Вид такой, словно он в миллионе миль отсюда!
Так вот чем завершится моя блестящая карьера одной из самых дерзких в истории похитительниц драгоценностей? Так просто, в моей гостиной, без драки, кровопролития и модных перестрелок. Интересно, выстроился ли уже у двери полицейский пост, готовый отвести меня в тюрьму? Или пристрелить, если начну сопротивляться?
Я мысленно перебирала список адвокатов.
Придет ли Оуэн мне на помощь?
«Не будь дурой! Ни малейшего шанса».
Я осталась одна. Совсем одна.
