355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Маркус Кларк » Осужден пожизненно » Текст книги (страница 36)
Осужден пожизненно
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 01:08

Текст книги "Осужден пожизненно"


Автор книги: Маркус Кларк



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Глава 71
РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Дом на Кларджес-стрит был целиком предоставлен в распоряжение миссис Ричард Дивайн, которая обосновалась в нем, к глубочайшему удивлению и негодованию мистера Смитерса и других слуг. Оставалось только, чтобы ее признала сама леди Дивайн. От этого зависит дальнейший успех их хитроумного плана. Пользуясь своим вымышленным именем, Джон Рекс прекрасно понимал, какое положение он занимает в обществе. Он знал через слуг, лакеев и через тех, о ком судачат лакеи – завсегдатаев скачек и всяких прожигателей жизни, весть о его женитьбе могла бы вызвать лишь какое-нибудь небрежное замечание, как, например: «Я слышал, что Дивайн женился» – или что-нибудь в том же роде. Он также хорошо знал, что в настоящем большом мире, то есть в «обществе», это вызвало бы скандал, который нанес бы ущерб его репутации. Однако «общество» давно уже перестало интересоваться поступками Ричарда Дивайна. Даже если бы «обществу» стало известно, что левиафан скачек женился на прачке, приговор бы его гласил: «Только этого и можно было от него ожидать!» По правде говоря, Ричард надеялся на то, что оскорбленная его наглыми выходками леди Дивайн вовсе не пожелает его видеть и тем самым избавит его от неприятной необходимости представлять ей свою жену. Однако леди Дивайн поступила иначе. Узнав об угрозах Ричарда начать тяжбу, она обнаружила, что чувство неприязни к нему уже давно созрело в ее душе, равно как и сомнение в том, что этот человек действительно является ее родным сыном.

– Его поведение, – сказала она брату, – чудовищно и непостижимо для меня.

– Оно не только чудовищно, оно и противоестественно, – ответил мистер Уэйд, искоса поглядев на сестру. – Но еще одна новость: он женат.

– Женат! – воскликнула леди Дивайн.

– По крайней мере, так утверждает он, – продолжал брат, показывая ей письмо, написанное Рексом под диктовку Сары. – Он сообщает, что женился еще в прошлом году, за границей, и теперь его жена прибыла в Англию и просит принять ее.

– Я ее не приму! – воскликнула леди Дивайн, и, поднявшись с кресла, она взволнованно стала ходить по комнате.

– Значит, ты объявляешь войну, – промолвил бедный Фрэнсис, теребя кольцо с итальянским ониксом па пальце своей немощной руки. – Я бы тебе этого но советовал.

Леди Дивайн остановилась, и на ее лице появилось выражение решимости, будто после мучительных размышлений она отважилась на какой-то смелый поступок.

– Ричард дом не продаст, – сказала она.

– Но, дорогая Элинор! – воскликнул ее брат, несколько встревоженный этим неожиданным решением. – Боюсь, что Ричард тебя не послушается.

– Послушается, если он действительно тот человек, за кого он себя выдает, – запнувшись, проговорила она.

Френсис Уэйд оторопел.

– Если он действительно тот человек?… Эта мысль иногда приходила мне в голову… О, Элинор, неужели нас так жестоко обманули?

Она подошла к нему, доверчиво прижалась, словно ища защиты, как некогда искала ее у своего сына в том саду девятнадцать лет назад.

– Не знаю. Мне страшно думать об этом… У меня есть одна тайна, позорная тайна, Фрэнк, о которой никто, кроме Ричарда, не знает, – ни единая душа на свете. Если этот человек, который грозится мне, этой тайны не знает, он не мой сын. Но если тайна ему известна…

– Небо праведное, что же тогда?

– Тогда он должен знать, что у него нет никаких прав на состояние моего бывшего мужа.

– Элинор, ты пугаешь меня. Что это значит?

– Я все тебе объясню, если в том будет нужда, – сказала несчастная женщина. – Но сейчас не могу. Я дала себе слово никогда об этом не говорить, даже с ним. Пойми, мне трудно нарушить обет молчания, длившийся почти двадцать лет. Напиши этому человеку, сообщи ему, что прежде чем принять его жену, мне хотелось бы поговорить с ним наедине. Впрочем, не надо… пусть он не приезжает, пока я не узнаю правду. Я сама поеду к нему.

В полдень 3 мая 1846 года мистер Ричард вместе со своей супругой не без волнения ожидал приезда матери. Уже несколько дней он чувствовал беспокойство и тревогу и никак не мог понять, почему его так страшит предстоящая встреча.

«Чего ее сюда понесло? Что она хочет сказать мне? – спрашивал он себя. – Прошло уже столько лет, и навряд ли она что-нибудь заподозрила».

Рассуждая так, он пытался успокоить себя, но тщетно. Когда же раздался стук в дверь, возвестивший о прибытии его названой матери, сердце дрогнуло.

– Все поджилки трясутся, Сара, – сказал он. – Дай чего-нибудь глотнуть.

– Боюсь, что за эти пять лет ты достаточно наглотался Дик. (Она уже освоилась с его новым именем.) А поджилки у тебя трясутся от этих «глоточков».

– Да перестань ты читать мне проповедь. Сейчас не время.

– Тогда наливай себе сам, ты уверен, что ты все хорошо выучил?

Глоток бренди подбодрил его, и он встретил гостью с наигранным добродушием:

– Дорогая матушка, позвольте представить вам… – И тут он запнулся – выражение лица леди Дивайн подтвердило все его недобрые предчувствия.

– Мне надо поговорить с тобой наедине, – проговорила она, явно игнорируя женщину, с которой она якобы приехала познакомиться.

Джон Рекс заколебался, но Сара, почувствовав опасность, поспешила отразить ее:

– Жена должна быть верным другом своему мужу, сударыня. Ваш сын женился на мне по доброй воле, и его мать не может помешать мне выполнить свой долг. Я, как видите, уже не девочка и выдержу все, что вы ни скажете.

Леди Дивайн кусала свои бледные губы. Она сразу же поняла, что эта женщина не из благородных, но по своему уму и сметке превосходила ее. Хотя леди Дивайн и была готова к самому худшему, это открытое объявление войны испугало ее – па что и рассчитывала Сара. Леди Дивайн поняла, что не следует расточать свои силы па мелкие препирательства, если хочешь оказаться на высоте задачи. Упорно отводя взгляд от жены Ричарда, она обратилась прямо к нему.

– Через полчаса здесь будет мой брат, – сказала она, как будто упоминание о нем могло создать перевес сил в ее пользу. – Я попросила его разрешить мне прибыть сюда первой, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Пожалуйста, – ответил Рекс. – Мы и так одни Что вы хотите сказать?

– Что я запрещаю тебе делить и продавать угодья сэра Ричарда.

– Вы мне запрещаете! – воскликнул Рекс с чувством облегчения. – Но почему же? На это дает мне право завещание моего отца. – Завещание твоего отца не дает тебе ровно никаких прав, и ты это знаешь, – сказала она, словно повторяя заученные фразы; Сара следила за ней с растущей тревогой.

– Какая чушь! – воскликнул Рекс, искренне удивленный. – Я уже заручился советом моего поверенного.

– А ты помнишь, что произошло в Хэмпстеде в этот день девятнадцать лет тому назад?

– В Хэмпстеде? – переспросил Рекс, внезапно побледнев. – Именно в этот день, девятнадцать лет тому назад? Нет, не помню. О чем идет речь?

– Не помнишь? – продолжала она, порывисто наклонившись к нему и сурово отчеканивая каждое слово. – Ты не помнишь причину, почему ты оставил дом, в котором ты родился и который хочешь продать чужим людям?

Джон Рекс стоял, словно громом пораженный, кровь хлынула ему в голову, стучала в висках. Он знал что среди тайн человека, чье наследство он так подло присвоил, была одна, ему недоступная, тайна той жертвы, о которой некогда упомянула леди Дивайн, – и сейчас эта тайна должна была открыться, чтобы погубить его.

Сара тоже дрожала, но не столько от страха сколько от гнева; она бросилась к леди Дивайн.

– Так говорите же! Если вам есть что сказать. В чем вы обвиняете моего мужа?

– В гнусном обмане! – вскричала леди Дивайн, оскорбленная в своих материнских чувствах и горя желанием осадить противника. – Может быть, этот человек и ваш муж, по он не мой сын!

Теперь, когда страшная правда открылась. Джон Рекс, задыхаясь от гнева, почувствовал, что сидящий в нем дьявол яростно противится поражению.

– Да вы с ума сошли? Три года назад вы признали меня своим сыном, теперь же, когда я заявил свои права, вы сочинили эту ложь! Поостерегитесь, вы толкаете меня на самое худшее! Как я могу не быть вашим сыном, если вы сами меня признали? Закон на моей стороне, и я буду настаивать на своих правах.

Леди Дивайн быстро повернулась и, прижав руки к груди, посмотрела ему прямо в глаза.

– Да, ты получишь свои права! Ты получишь все, что тебе причитается по закону! О, как слепа я была все эти годы! Можешь продолжать обманывать весь свет! Можешь называть себя Ричардом Дивайном, но я открою позорную тайну, которую схоронил мой сын. Будь Ричардом Дивайном! Но Ричард Дивайн был незаконнорожденным, и закон не дает ему ничего!

Нельзя было усомниться в правдивости ее слов. Нельзя было предположить, что женщина, дом которой был так опозорен, могла придумать новую ложь, еще более порочащую ее самое. Но Джон Рекс все еще сопротивлялся истине. Пересохшими губами он спросил:

– Если ваш муж не был отцом вашего сына, то кто же его отец?

– Мой двоюродный брат, Армигел Эсме Уэйд, лорд Беллазис, – ответила леди Дивайн.

Джон Рекс задохнулся. Его рука рванула шейный платок, сдавливавший горло. Все его прошлое словно озарилось вспышкой молнии, и молния его ослепила. Его мозг, ослабленный излишествами, был не в силах справиться с этим потрясающим известием. Рекс покачнулся, и если бы не шкафчик с фарфором, к которому он прислонился, он бы упал. Затаенные мысли, скрытые глубоко в душе, нечаянно сорвались с его уст, и он почти бессознательно пробормотал:

– Лорд Беллазис! Он был и моим отцом… Это я убил его!..

Наступила жуткая тишина. Леди Дивайн протянула руки к убийце, только что произнесшему себе приговор, и со страхом и мольбой прошептала:

– Что вы сделали с моим сыном? Вы его тоже убили?

Но Джон Рекс не отвечал, он только мотал головой, словно бык на бойне, получивший смертельный удар. Перепуганная этой драматической развязкой, Сара Пэрфой все же не растерялась Вспомнив, что Фрэнсис Уэйд мог прибыть с минуты на минуту, она ухватилась за эту последнюю возможность спасения. Подойдя к матери, она коснулась ее плеча и сказала:

– Ваш сын жив!

– Где он?

– Обещайте, что, если я вам скажу, вы позволите нам беспрепятственно уехать из вашего дома?

– Да. Обещаю.

– Обещаете сохранить в тайне это признание, покамест мы не уедем из Англии?

– Обещаю все, что угодно! Вы женщина, и если у вас в груди бьется женское сердце, говорите! Бога ради, скажите, где мой сын? Сара Пэрфой выпрямилась. Взглянув на победительницу, она сказала нарочито ровным голосом, чеканя каждое слово:

– Имя вашего сына теперь Руфус Доуз. Он каторжник на остове Норфолк, осужден пожизненно за убийство, в котором, как вы только что слышали, виновен мой муж…

Леди Дивайн упала без чувств.

Глава 72
ПЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ

Сара бросилась к Рексу.

– Очнись, Джон, ради всего святого! У нас нет ни секунды.

Джон Рекс устало провел рукой по лбу.

– Я ничего не соображаю. Я разбит. Я болен. Голова как чугунная.

Тревожно косясь на распростертую у ее ног фигуру, Сара надела шляпку, торопливо накинула плащ, опустила вуалетку и в одно мгновение вытащила его из дома и пихнула в кеб.

– Ломбард-стрит, тридцать девять. Побыстрее.

– Уж не собираешься ли ты меня выдать? – спросил Рекс, обратив на нее затуманенный взор.

– Выдать тебя? Не собираюсь. Но полиция кинется за нами в погоню, как только эта женщина придет в себя и заговорит, а ее братец вызовет своего адвоката. Я знаю, чего стоят се обещания. У нас осталось всего каких-нибудь пятнадцать часов.

– Сара, я не могу далеко ехать, – сказал он. – Меня клонит в сон, и голова совсем не варит.

Она подавила страшное предчувствие, зародившееся в ее сердце, но попыталась подбодрить его.

– Последнее время ты слишком часто прикладывался к бутылке, Джон. Посиди спокойно, а я зайду в банк и достану для тебя денег.

Она поспешила в банк. Когда она назвала свое имя, ее немедленно пропустили к управляющему.

– У этой женщины водятся денежки, – заметил один из банковских служащих своему приятелю.

– К тому же она вдова! Как раз то, что тебе нужно, Том, не упускай случая! – пошутил второй.

Не прошло и минуты, как из святая святых вышел: другой клерк с векселем «на получение в Сиднее трех тысяч фунтов плюс проценты» и чеком на двести фунтов, подписанным Сарой Карр. Отсчитав банкноты, клерк вернулся в кабинет управляющего.

Из банка она поехала в пароходное общество Грина.

– Мне нужна каюта на первый же пароход в Сидней.

Клерк посмотрел расписание.

– «Альбатрос» отправляется через двенадцать дней, сударыня, там есть одна свободная каюта.

– Я должна уехать как можно скорее – завтра или послезавтра.

Клерк улыбнулся.

– Боюсь, что это невозможно, – ответил он.

Но тут из кабинета вышел один из партнеров компании с телеграммой в руках и подозвал клерка. Сара уже собиралась воспользоваться услугами другого пароходного общества, когда клерк поспешно обратился к ней.

– То, что вам нужно, сударыня, – сказал он. – Только что пришла телеграмма от джентльмена, который заказал каюту первого класса на корабле «Дидона». Его жена заболела, и он был вынужден вернуть билет.

– А когда уходит корабль?

– Завтра утром. Сейчас он в Плимуте и ждет почту. Если вы отправитесь туда с почтовым поездом в девять тридцать, у вас еще будет время в запасе, а мы пошлем туда телеграмму.

– Я беру эту каюту. Сколько с меня?

– Сто тридцать фунтов, сударыня, – ответил он. Она вынула деньги.

– Пожалуйста, отсчитайте сами. Нам тоже пришлось задержаться. Мой муж очень болен, нам так не повезло, к тому же мне не вернули деньги за билет.

– Как, вы сказали, ваше имя?… – спросил клерк, считая банкноты. – Мистер и миссис Карр? Благодарю вас. – И он вручил ей квитанцию.

– Это я должна благодарить вас, – сказала Сара с чарующей улыбкой, и легкой походкой она направилась к ожидавшему ее кебу.

Джон Рекс в мрачной апатии грыз ногти. Она показала ему билет.

– Мы спасены! Пока мистер Френсис Уэйд придет в себя, а его сестрица обретет дар речи, мы уже будем далеко, и нас не догонят! – Почему в Сидней? – негодующе воскликнул Рекс, взглянув на билет. – Почему именно туда, когда на земле есть столько других мест?

Сара окинула его презрительным взглядом.

– Потому что твой план провалился. Теперь очередь за мной. Однажды ты уже бросил меня. И ты бросишь меня в любой другой стране. Ты убийца, негодяй и трус, но ты мне подходишь. Я спасаю тебя для себя. Ты последуешь за мной в Австралию, где каждый полицейский может арестовать тебя, стоит мне только сказать, что ты беглый каторжник. Если не хочешь ехать со мной – оставайся здесь. Мне все равно. Деньги у меня есть, а я не сделала ничего дурного. Закон мне не страшен. Ты согласен со мной? Тогда скажи кебмену, чтобы он отвез нас в магазин Сильверса в Корнхилле, надо приодеть тебя.

Наконец, усадив его, подавленного и мрачного, в уголок тихой таверны возле железнодорожной станции, она попыталась выведать у него подробности о преступления, в котором он только что признался.

– Как случилось, что ты убил лорда Беллазиса?

– Я узнал от матери, что он мой родной отец. И однажды, возвращаясь домой с голубиных состязании, я ему об этом сказал. Но он стал смеяться и оскорблять меня, и я ударил его. Мне незачем было его убивать, но человек он был старый, а я в своем бешенстве не рассчитал удар. Когда же он упал, мне показалось, что меж деревьями мелькнул силуэт какого-то всадника, и я ускакал что было мочи. Вот тогда-то судьба и стала меня преследовать в ту же ночь я был арестован у фальшивомонетчика.

– Но речь шла об ограблении, – сказала Сара.

– Я никого не грабил. И ради бога, давай оставим этот разговор… Мне плохо. Голова кругом идет. Уснуть бы…

– Осторожнее, пожалуйста! Подымайте его потихоньку. – просила миссис Карр, когда хмурым майским утром лодка пришвартовалась к борту мрачного, похожего на призрак корабля «Дидона».

– Что там случилось? – спросил вахтенный, заметив в лодке какую-то суматоху.

– Похоже, что джентльмена хватил удар, – ответил лодочник.

Так оно и случилось. Теперь можно было не опасаться, что Джон Рекс опять сбежит от женщины, которую обманывал. Изворотливость и дьявольский ум Сары Пэрфой спасли ее любовника, но лишь затем, чтобы облегчить Джону Рексу его последние минуты. Он умер, не оценив ни ее внимания, ни ее забот, умер как животное, потеряв разум, который всю жизнь служил ему для дурных и преступных целей.

Глава 73
ИСКУПЛЕНИЕ

– Вот и вся моя история. Пусть она отвратит вас от вашего намерения и этим спасет несчастную. Наказание за грех падает не только на одного грешника: проступок, однажды свершенный, на всю жизнь оставляет последствия. И эта трагедия с ее позором и преступлением, с ее естественным концом – смертной карой – является плодом такого же греха, который вы готовитесь свершить.

В тюрьме стало совсем темно; когда Руфус Доуз закончил свой рассказ, он почувствовал, как его руку схватила дрожащая рука капеллана.

– Данте мне подержать вашу руку!.. Сэр Ричард не был убийцей вашего отца. Он был убит другим человеком, ехавшим рядом с ним. Он оглушил его сильным ударом, а сам ускакал прочь.

– Боже милостивый! Откуда вам это извести?

– Я был свидетелем этого убийства… и… Не выпускайте моей руки!.. Я ограбил убитого.

– Вы?

– Да. В юности я был игроком. Как-то раз я проиграл деньги лорду Беллазису, и, чтобы рассчитаться с ним, я подделал два векселя. Лорд, человек беспринципный и жестокий, грозился меня изобличить, если я не уплачу ему вдвое больше. В те дни подделка векселей каралась смертью, и я прилагал все усилия, чтобы выкупить у него доказательство моего безрассудства. Мне это удалось. Мы условились с лордом Беллазисом встретиться недалеко от его особняка в Хэмпстеде как раз в тот вечер, о котором вы говорили. Я должен был отдать ему деньги и получить обратно свои векселя. Когда я увидел, как он упал, я пришпорил лошадь и подъехал к нему; но вместо того, чтобы преследовать убийцу, я стал рыться в бумажнике лорда и вынул свои фальшивые векселя. А на суде я побоялся выступить свидетелем, хотя мог бы вас спасти… О, вы отдернули руку!

– Да простит вас бог! – сказал Руфус Доуз и замолчал.

– Говорите! – вскричал Норт. – Говорите, или я сойду с ума. Упрекайте меня! Презирайте меня! Плюйте мне в лицо! Хуже, чем я сам о себе думаю, уже думать нельзя.

Спрятав лицо в ладони, арестант ничего не ответил. В отчаянии махнув рукой, Норт, шатаясь, вышел из камеры.

Прошло около часа с тех пор, как капеллан сунул Гимблету фляжку с ромом, и часовой, с пьяным удивлением, обнаружил, что в ней что-то осталось. Сначала он хотел было отпить только глоток как плату за свою любезность – а Гимблет имел слабость к спиртному, и Норт это знал, – но так как ждать пришлось долго, то одни глоток превратился в два, потом в три, и, осушив более половины фляжки, Гимблет решил, что он только промочил глотку, и потому его неудержимо потянуло выпить еще. Часовой был в замешательстве; если он не осушит фляжку, он будет вечно об этом сожалеть, если же выпьет все до конца, он опьянеет, а «пить на посту» такого еще никому никогда не прощалось! Он вглядывался и темное море, туда, где на волнах мерцали огоньки, отмечая присутствие шхуны. Комендант был далеко! Легкий ветерок, поднявшийся к вечеру, как предсказывал Блант, доносил снизу, с причала, голоса команды, находившейся в шлюпке, рулевым которой был его друг, Джек Мэнникс. Он даст Джеку отхлебнуть глоточек.

Выйдя за ворота тюрьмы, часовой подошел к краю насыпи и, глядя вниз, стал звать своего друга. Но ветер крепчал и относил его голос: Джек Мэнникс ничего не слышал и продолжал вести разговор. Гимблет уже достаточно нагрузился и был искренне возмущен таким пренебрежением; примостившись на насыпи, он одним глотком осушил фляжку до дна. Действие рома на пустой желудок было весьма ощутимо. Часовой сделал слабую попытку встать на ноги, бросив укоризненный взгляд на пустую фляжку, попробовал еще что-то из нее высосать, а затем с пьяной бесшабашностью, обругав остров со всеми его обитателями, грохнулся на землю и заснул мертвым сном.

Выйдя из тюрьмы, Норт не заметил отсутствия часового; в таком состоянии он навряд ли вообще мог что-либо заметить. С непокрытой головой, без бушлата, с безумным взглядом, сжатыми кулаками, он опрометью ринулся сквозь ворота в темноту, словно спасаясь от какого-то страшного призрака. Погруженный в свои мысли, он не понимал, куда идет: вместо того чтобы направиться по тропинке, ведущей к морю, он свернул на хорошо знакомую дорогу к своему домику на холме.

«И этот человек каторжник! – воскликнул он. – Да ведь он герой и мученик! Какая у него адская жизнь! А любовь! Да, вот это и есть настоящая любовь! А ты, Джеймс Норт, как низок ты в глазах господа бога рядом с этим презренным отщепенцем!»

И, бормоча, это, он то рвал свои седые волосы, то стискивал пульсирующие виски, то бил себя кулаками по голове. Норт вбежал в свою комнату и при свете молодого месяца увидел свой саквояж и свечу, стоявшие на столе, где он их оставил. Они напомнили ему о цели его прихода. Он зажег свечу и, взяв саквояж, окинул прощальным взглядом комнату, ставшую свидетельницей его бесплодной борьбы с низкими инстинктами, которые в конце концов восторжествовали. Да, ничего не поделаешь! Сама судьба предначертала ему греховный путь, и теперь он должен выполнить это предначертание, от которого он некогда уклонился… И вдруг ему показалось, что пятнышко, в котором он узнал шхуну, медленно удаляется от берега. Он должен спешить: его ждут там, на причале.

Когда он повернулся, чтобы идти, луна, еще не затененная быстро надвигающимися тучами, пролила свой серебряный свет на воду, и на этой дорожке Норт увидел отплывающую лодку. И – неужто это обман расстроенных чувств? – на корме он заметил закутанную в бушлат мужскую фигуру! Сильный порыв ветра затянул месяц тучами, и шлюпка исчезла, словно ее уже поглотил надвигающийся шторм. Норт вздрогнул, поняв, что произошло.

Он вспомнил сказанные им слова: «Я спасу его душу, даже ценой собственной крови!» Неужто праведные небеса решили спасти человека, приговоренного к смерти трусом, и покарать его, этого труса? О, тот человек заслужил свободу. Он честен, благороден и верен своему слову. Как непохож он на него, презренного себялюбца, нечестивого служителя божьего, пьяницу! Внимание его привлекло стоявшее на столе зеркало, которому суждено было вскоре отражать благочестивый лик Микина, и Норт, вглядевшись в свое отражение, в ужасе содрогнулся и, не сводя глаз со своего бледного лица и налитых кровью глаз, бессознательно сунул руку в саквояж. В какое омерзительное ничтожество он превратился! Роковой приступ безумия, ищущий выхода в избавлении от своего ненавистного «я», охватил его, и пальцы конвульсивно сжали некий предмет, который они нащупали в саквояже.

«Так будет лучше, – пробормотал он своему ненавистному отражению. – Слишком долго я тебя изучал. Я проник в твою суть, извлек оттуда все твои тайны! Ты лишь пустая оболочка, скрывающая развратную и грешную душу. Он должен жить, а ты должен умереть!»

Быстрый взмах руки опрокинул свечу, и в комнате воцарился мрак.

Потрясенный столь неожиданным откровением, Руфус Доуз неподвижно сидел в своей камере, ожидая услышать грохот тяжелой двери, закрывшейся за капелланом. Но он ничего не услышал; ему показалось, будто в камере стало прохладней. Он подошел к двери, выглянул в узкий коридор, где его обычно встречало хмурое лицо часового. К его изумлению, дверь тюрьмы была распахнута настежь, кругом не было ни души. И мысли его обратились к Норту. Возымеет ли на него влияние та история, которую он рассказал капеллану? Проникнется ли он вниманием к его мольбам и откажется ли от своего намерения?

Руфус осмотрелся. Темнота внезапно сгустилась; ветер крепчал; из-за рифа доносился хриплый рокот разгневанного моря. Если шхуна отправится нынче ночью, то уж лучше бы ей выйти скорее в открытое море. А где же капеллан? Дай бог, чтобы он не задержался и не опоздал на шхуну. Конечно, они с ней все равно встретятся. Арестант сделал несколько шагов вперед и снова посмотрел вокруг. Неужто капеллан совершил какое-нибудь безумие, тем самым заставив верного Гимблета покинуть пост? Вдруг он услышал храп. Верный Гимблет лежал у его ног мертвецки пьяный!

– Эй! Ого-го-го! – громко крикнул кто-то с причала. – Это вы, мистер Норт? Ждать больше некогда, сэр!

Внезапно в домике капеллана зажглась свеча – сквозь открытое окно ее хорошо было видно. Но люди в лодке этого не видели, и в сердце узника вспыхнула безумная надежда, а сердце его заколотилось. Он бросился в камеру, нахлобучил широкополую шляпу Норта и, торопливо накинув его бушлат, сбежал по ступенькам к причалу. «Только бы не вышла луна!»

– Прыгайте в шлюпку, сэр! – крикнул Мэнникс, далекий от всяких подозрений, памятуя лишь о порке, которой ему пригрозили. – А ночка-то будет прескверная! Закройте-ка получше ноги вот этим, сэр. А ну, толкай! Нажали на весла!

И лодка отплыла от берега. Бледный свет луны на миг посеребрил широкополую шляпу закутанного в бушлат человека, но команда, сосредоточенно стараясь до наступления шторма провести шлюпку через риф, не обращала никакого внимания на капеллана.

– Ай да молодцы, ребята, вовремя подоспели! – воскликнул Мэнникс, когда шлюпка пришвартовалась к шхуне, казавшейся совсем черной в кромешной темноте.

– Скорее поднимайтесь на борт, ваша милость! Ветер изменил направление и дул теперь с берега.

Блант уже стал было раскаиваться в своем упрямстве, но признаться в этом ему не хотелось; теперь он считал, что самое лучшее – это встретить шторм в открытом море.

– Будь проклят этот пастор! – в сердцах буркнул он. – Не ждать же его вою ночь! Снимайтесь с якоря, Джонсон!

И, когда якорь был уже в воздухе, Руфус Доуз взбежал на борт.

Комендант, уже отчаливший в собственной шлюпке, лишь хрипло крикнул ему на прощанье:

– До свидания, Норт! Храбрый же вы человек. – А про себя добавил: «Черт бы его побрал, слишком уж горд – не отвечает!»

И действительно, капеллан, не сказав никому ни слова, поспешно сошел на корму, где размещались каюты.

– Еще чуть-чуть, и было бы поздно, ваше преподобие, – сказал ему кто-то, почтительно открывая дверь каюты. Это была сущая правда, но капеллан промолчал. Он дважды повернул ключ в двери, еще не вполне сознавая, какой опасности ему удалось избежать, и, тяжело дыша, бросился на койку. Над его головой раздался топот, затем до него донеслись дружные возгласы матросов, поднимающих якорь:

– Йо-го-го! И бочонок рому!

Он почувствовал запах моря, через открытый иллюминатор увидел огонек в домике капеллана на холме. Беготня прекратилась, и шхуна медленно заскользила по воде. На секунду внизу мелькнула шлюпка коменданта, плывущая к берегу, затем «Леди Франклин» подняла паруса. Не отрывая глаз от мерцавшего огонька, беглец старался обдумать свое положение. Попытка разыгрывать роль пастора, которая могла увенчаться успехом лишь благодаря темноте и царящей на шхуне суматохе, была обречена. В Хобарт-Тауне его непременно поймают, даже если он сможет остаться неузнанным во время этого долгого и утомительного путешествия. Однако сейчас для него это мало значило. Он спас Сильвию от Норта, который остался на берегу. Бедняга Норт! В тот момент, когда жалость кольнула его сердце, огонек, на который он смотрел, вдруг погас. И Руфус Доуз, подчиняясь, какой-то неодолимой силе, упал на колени и стал молиться, чтобы человек, спасший его, был бы прощен и счастлив.

– На берегу палит пушка, – объявил помощник капитана Партридж. – И красный огонь зажегся! Значит, бежал какой-то арестант. Не лечь ли нам в дрейф?

– Лечь в дрейф? – воскликнул старина Блант и смачно выругался. – Нам и без того есть чем заняться. Взгляните туда!

С северной стороны небосвод опоясывала бледно-зеленая полоса, над ней поднималась страшная черная туча, которая все время меняла свои очертания.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю