Текст книги "Ритуал"

Автор книги: Маркус Хайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Глава 35

19 июня 1767 г. в окрестностях Овера, монастырь Сен-Грегуар

Отец, монастырь горит!

Остановившись на холме, Пьер смотрел в сторону Сен-Грегуара, над которым небо освещало огненное зарево. Пламя было невероятным, словно питало его не одно только сухое дерево.

– Мне нужно к Флоранс!

Не ожидая ответа, он бросился бежать, и Жан последовал за ним. Не только сына, но и его самого любовь наделила крыльями: Шастели почти неслись над лугами, и в голове у них мелькали самые разные мысли.

Жан смотрел под ноги, как бы не споткнуться в темноте – не хватало только сломать ногу или растянуть лодыжку. Они с сыном отправились в Теназейрский лес, чтобы под покровом ночи забрать труп Антуана, а теперь, помимо смерти Малески, разразилась новая катастрофа. Неужели ему снова суждено потерять веру в бога, которого он молил защитить обеих женщин?

Когда, задыхаясь, они выбежали к монастырю, горстка крестьян из деревни уже пыталась погасить пламя, но любой, сохранивший хоть сколько-нибудь присутствия духа, понимал, что помощь запоздала. Несущие балки крыш давно рухнули, каждая выжившая без сомнения погребена под черепицей и частично обрушившимися стенами. После четырехсот лет мирной жизни от Сен-Грегуара остались лишь черные опаленные камни, и только колокольня пока еще сопротивлялась огню.

– Флоранс! – выкрикнул Пьер и, не замечая жара, бросился в ворота, чтобы исчезнуть в освещенном пламенем дворе. Жан мог лишь последовать за ним в надежде найти хотя бы признаки уцелевших.

Дом аббатисы и все строения кроме колокольни уже пали жертвой пожара. С залитым слезами лицом, со сжатыми кулаками Пьер застыл посреди двора – в единственном месте, которое пощадил огонь.

И тут ударил колокол. Один-единственный раз.

Жан сразу понял, что означает этот звук.

– Скорей! Кому-то удалось спастись на колокольне!

Подозвав нескольких крестьян с ведрами воды, он облил ею себя. Сырая одежда лучше устоит против жара. Пьер последовал его примеру.

Теперь обоим сыграло на руку, что Пьер часто бывал в монастыре. Самым коротким путем они двинулись к колокольне, но до нее предстояло преодолеть много шагов через горящую и рушащуюся церковь. Отец и сын не медлили. Оба хранили в сердце уверенность, что там ждут помощи Григория и Флоранс. Ждут их помощи.

Кашляя и задыхаясь, они пробежали через разрушенный дом Божий, уворачиваясь от падающих балок и кусков штукатурки, пока не оказались у двери. Перед ней громоздилась гора обломков, этим объяснялось, почему поднявшиеся на колокольню не попытались сбежать оттуда сами. Оторвав полосы от сырых кафтанов, Шастели обмотали ими руки, чтобы не обжечься, и с бешеной скоростью расшвыряли завал, постоянно оглядываясь, не бросит ли в них чем-нибудь умирающее здание.

Наконец они расчистили проход. Жан плечом выбил покореженную от жара дверь и упал на лестницу, Пьер перепрыгнул через него и огляделся.

– Флоранс? Ты здесь?

Обнаружив скорчившуюся на полу фигуру в черной тунике, он понял, что это не его возлюбленная.

Поднявшись на ноги, Жан подбежал к женщине и, перевернув, стер сажу с ее лица.

– Григория! – с облегчением воскликнул он.

Помимо рваной раны на лбу, у нее были ссадины на лице и на руках, ее одеяние частично истлело, кожа пострадала от огня, красные пятна ожогов влажно поблескивали.

– Флоранс с тобой? Наверху?

Слабо качнув головой, она повисла у него на шее как маленький ребенок, голос ее не слушался. Подняв на руки, Жан понес ее к выходу, но вдруг застыл. Перед ним в руинах церкви бушевало море пламени.

– Нам не пройти!

– Нет, отец! – Пьер указал на веревку колокола. – Поднимемся наверх, а оттуда спустимся по стене.

Подобрав конец веревки, он побежал по ступенькам наверх, Жан с аббатисой на руках поднимался следом, и вскоре они были уже под крышей. Задуваемые ветром искры и здесь подожгли деревянные балки, дерево опасно потрескивало.

Пьер выбросил веревку из узкого окошка.

– Ты первый, – сказал он отцу, его лицо превратилось в безжизненную маску. Уверенность в гибели Флоранс лишила его каких-либо чувств, в равной мере боли и страха. – Потом я обвяжу веревкой аббатису и медленно спущу ее к тебе. Позаботься о том, чтобы она не очень ушиблась.

Выражение в карих глазах сына помешало Жану противоречить. Он быстро соскользнул на землю, дернул за веревку, и Пьер втянул ее назад.

Долгое время ничего не происходило.

Вокруг лесника рушились останки Сен-Грегуара. Даже из маленьких окошек колокольни валил густой дым, огонь прокладывал себе дорогу наверх, чтобы соединиться с языками пламени под крышей.

– Сейчас! – крикнули сверху.

Жан увидел, как Григорию осторожно выпустили из окна. Пьер начал медленно травить веревку.

Когда аббатиса была уже на полпути к земле, раздался грохот, и половина крыши просела. С шипением в небо взметнулся гигантский язык пламени, языки поменьше заплясали изо всех щелей колокольни. Жан услышал крик сына, чья одежда загорелась, но веревки, на которой висела Григория, Пьер не отпустил.

– Отпускай, Пьер! – крикнул Жан. – Я ее поймаю. Вылезай с колокольни, слышишь? Убирайся оттуда, пока не…

Рухнули последние балки, на четыре шага вокруг разбросав снопы красных и оранжевых искр. Веревка дернулась, на мгновение замерла, потом Пьер, очевидно, ее отпустил. Григория камнем рухнула вниз, но Жан ее поймал. Оба упали в траву монастырского садика.

– Пьер! – вне себя взвыл он, в его голосе не было ничего человеческого. – Пьер!

С трудом поднявшись на ноги, Жан отыскал веревку и попытался по ней вскарабкаться наверх, чтобы собственными руками спасти сына, но не успел он начать подъем, как веревка оборвалась.

– Нет!

Застыв, Жан Шастель сжимал бесполезный кусок веревки. Подбежали крестьяне и увели его с аббатисой из садика, куда через несколько мгновений рухнули обгоревшие балки, выбивая глубокие ямы в земле. Лесника и аббатису вынесли за стены монастыря и уложили на лугу. Ничего другого для них пока сделать было нельзя.

Из руин вышли последние помощники; все уже поняли, сколь бесполезно бороться с огнем, которому поддалась даже прочнейшая колокольня.

В подсвечиваемом пламенем дыму воображение рисовало Жану лица Пьера и Флоранс. Застонав, он закрыл лицо руками. Он потерял второго сына, и боль утраты была столь велика, что даже слезы отказывались литься.

С окаменевшим лицом он повернулся к Григории.

– Как начался пожар? Это иезуит…

Она нащупала его руку.

– Нападение, – простонала она, сглотнула, собираясь с силами сказать что-то еще, но ее опередили;

– Это было нападение второго луп-гару, мсье Шастель, – сказал один из стоявших поблизости крестьян. – Молодой Трюба видел, как что-то ускользает от стен монастыря, и выглядело это существо как помесь человека со зверем. Это его месть за то, что мы наконец убили бестию. Теперь ему мало задирать людей! Она поджигает наши дома и насмехается над Господом Всемогущим.

Жан застыл. От сыновей ему остались лишь воспоминания о лучших днях. И всему случившемуся виной оборотни. Они отняли у него сыновей. Обоих сыновей!

– Богом клянусь, – задыхаясь, произнес он. – Клянусь, что с сегодняшнего дня всю свою жизнь посвящу охоте на этих тварей. Ничто не помещает мне их изничтожить! – Он подавил потребность на глазах у всех поцеловать Григорию и ограничился лишь исполненным любви взглядом. – Прости, что оставляю тебя одну, но надо идти по следу бестии, пока он еще свежий. Кто бы ни скрывался под ее маской, ему не жить.

Схватив мушкет, он растворился в ночных тенях.

– Нет, Жан! Это…

Ее севший от дыма голос пресекся. Она попыталась удержать лесника, но ее пальцы соскользнули с его рубашки. Ей пришлось его отпустить.

– Не тревожьтесь, достопочтенная аббатиса. Он герой. – Опустившись рядом с ней на колени, крестьянка начала при свете пожара стирать влажной тряпицей грязь и запекшуюся кровь с ее лица. – Он убил первую бестию. На глазах у маркиза и всех остальных.

Когда она помогала Григории подняться, чтобы напоить ее, на землю выпал пузырек.

– Вы что-то потеряли, достопочтенная аббатиса.

Крестьянка протянула ей бутылочку.

Терзавшая Григорию боль росла с каждой секундой. Если содержимое пузырька наделило Франческо неимоверной силой и сохранило от превращения в волка-оборотня, то уж точно поможет и от ее мучений.

Григория позволила крестьянке вынуть пробку. Опустив внутрь дрожащий палец, она нащупала нечто влажное. Внутри осталось немного, лишь чтобы смочить кончик пальца. Она размазала влагу по губам, как это делал легат, и их облизнула.

На вкус вещество отдавало металлом.

«Кровь! Святая Мария, Матерь Божья, я вкусила кровь!»

Она собрала во рту слюну, чтобы сплюнуть, но вещество уже сделало свое дело. Все вокруг нее вдруг залил сияющий свет.

Ее окутал мерцающий луч, бивший прямо с неба, неземное свечение, источником которого мог быть лишь Господь Всемогущий. До нее донесся радостный детский смех, она услышала звуки арф, в нос ей ударил сладкий аромат цветов.

– Меня забирают в рай, – пробормотала она.

– Григория! – призвали ее на ангельском языке, и она попыталась распознать хотя бы что-нибудь в ослепительном сиянии. – Григория!

Внезапно луч померк, воцарилась кромешная тьма.

В следующее мгновение она очутилась в соборе, от красоты которого ее охватила дрожь благоговения. Потом из пустоты перед ней возник мужчина в папском облачении, но это был не Клемент XIII.

У его ног лежал заколотый иезуит, чертами лица напоминавший Франческо, чьи остекленевшие глаза смотрели прямо на нее. Его рука превратилась в лапу с когтями, которыми он силился выцарапать в мраморе латинское изречение.

Внезапно его кожа разорвалась, окатив Григорию брызгами крови, а на месте иезуита возник скалящийся луп-гару.

Неизвестный папа благосклонно посмотрел на нее.

– Убей тварь, – любезно предложил он Григории, протягивая ей превратившееся в меч распятие. – Убей ее и всех прочих.

Он указал на что-то у нее за спиной, и Григория повернулась.

Весь собор был набит бестиями! Они карабкались по колоннам, ползали по потолку, оскверняли картины и карябали фрески; их красные глаза светились издевкой.

Неизвестный папа подтолкнул её в поясницу.

– Иди и принеси миру покой, дочь моя. Освободи его от зла. Дарую тебе мое благословение.

От распятия-меча исходило серебряное свечение, рана от копья на теле Христа открылась и затопила здание кровью.

Волна смыла бестий, а тех, кто уцелел, Григория убивала, будто в опьянении.

Когда она подняла руку, чтобы уничтожить последнюю из них, то увидела перед собой Флоранс.

– Нет! Она…

Все снова потемнело.

Тьму развеял свет факелов, его отблеск упал на изумленное лицо крестьянки, которая только что стирала кровь у нее с лица.

– Достопочтенная аббатиса? Вы такие странные вещи говорили… – Она схватилась за щеку. – Вы меня ударили.

– Извини, я все еще немного…

Разуму Григории требовалось время, чтобы оправиться от эпифании, ведь это была она, а не что-то иное. Прислушавшись к себе, она поняла, что не ощущает ни тени боли. Когда она открыла рот, ее голос прозвучал чисто и ясно:

– Помоги мне встать.

Крестьянка недоверчиво посмотрела на нее.

– Вы слишком слабы, чтобы…

А потому Григория попробовала сделать это сама, и ноги ее послушались. Крепко стиснув зубы, она потерла обожженное место, и частички кожи с ожога скатались в трубочку, как увядшая листва, и отпали.

Из-под них показалась новая и чистая кожа.

– Вы… вы благословенны! – вне себя от удивления воскликнула крестьянка и перекрестилась. – Господи Боже уготовил вам особое дело, раз позволил вам уцелеть в огне и излечиться от ран, достопочтенная аббатиса!

Григория заметила, что пузырек выскользнул у нее из рук. Подняв его из травы, она задумчиво сжала невзрачную бутылочку в кулаке.

Если на то Господня воля, чтобы она отправилась в Рим и совершила нечто особенное, то она сделает это с радостью. Спрятав пузырек, она устремила взгляд серо-карих глаз на горящий Сен-Грегуар.

«Кто бы ни стоял за этим, он поплатится, – поклялась она. – И не за гробом и перед лицом Господа».

Глава 36

23 ноября 2004 г. 03.59 Пливицы. Хорватия

Эрик медленно открыл глаза и увидел… ничего.

Ничего, кроме белизны. Все тело у него застыло от холода, замерзшие руки не слушались.

Прошло много, очень много времени, прежде чем он смог хотя бы связно мыслить. В голове у него словно кричали далекие голоса. Вспыхивали, сменяя друг друга, образы. Человеческие лица и звериные морды сливались воедино, бестия клацала на него зубами, и ему казалось, будто он чувствует, как в него впиваются пули.

Эрик хотел встать и бежать от увиденного, но тело отказывалось повиноваться, он лежал без движения. Парализованный. Ждал и смотрел в белизну.

Что-то над ним заскреблось.

Белизна распалась льдинками, к его лицу, обнюхивая, придвинулась лисья морда. В нос ему ударило жарким дыханием, высунулся острый язычок и вынудил Эрика шевельнуться. Его руки вырвались из снега, как пловец, он поднялся на поверхность из недр оцепенения и вернулся в мир живых. Испуганно тявкнув, лиса отпрыгнула и исчезла.

Эрик ощупал голову, почувствовал шишку между глаз и шелушащуюся, опаленную пороховыми газами кожу.

– Разорвался в стволе.

Он с облегчением выдохнул, затем, оттолкнувшись от дерева, поднялся и огляделся по сторонам.

Снега нападало много. Трупы лежали под слоем сантиметров в десять, словно присыпанные сахарной пудрой. Мертвого мужчину вытащили из норы, и Эрику обязательно надо было удостовериться, что неизвестные нападавшие забрали последнего щенка с собой.

Он потерпел поражение.

Но подавленности хватило ненадолго. Нет, он не сдастся! Гибель бесчисленных фон Кастеллей, отдавших жизни в попытке изничтожить бестий, не окажется напрасной. Он найдет неизвестных и расправится с ними, прежде чем они сбегут из страны, прихватив с собой щенка.

Постанывая, он двинулся через лес, на ходу выискивая следы.

И довольно скоро нашел. Неизвестные не трудились скрываться. Они ушли с опушки победителями и считали, что не оставили никого, кто мог бы отобрать у них добычу.

Эрик полагал, что второй группой был отряд ликаонитов. Задумчиво обходя деревья, он осматривал наполовину заснеженные следы.

И следующий сюрприз не заставил себя ждать. Он учуял кровь, и на некотором отдалении от места перестрелки нашел еще один труп, на сей раз мужчины в белом маскхалате. Рядом лежал АК-47, в тело мужчины попало четыре пули. Очевидно, неизвестный умер мгновенно.

– Что, черт побери, тут происходит? – пробормотал себе под нос Эрик, обыскивая мертвеца.

Он не нашел ничего, кроме пропуска на имя Томаша Игнаца, который засунул себе в карман, а еще прихватил его автомат и магазины к нему, и беззвучно двинулся дальше.

Зарево он разглядел издалека сквозь тесно стоящие деревья. Огонь потрескивал и тихонько шипел, воняло керосином и горелой пластмассой. Ветер сместился, бросив в лицо Эрику облако дыма, и в нем он различил запах горелого мяса.

Эрик остановился на краю прогалины, где полыхали обломки вертолета, упавшего, по всей видимости, сразу после старта. Винт срезал несколько вершин, его лопасти погнулись, частично оторвались. В задней обшивке кабины он увидел несколько отверстий от автоматных очередей. План вывезти последнего щенка вертолетом потерпел неудачу.

В кабине сгорели двое, их тела уже приняли характерную для жертв пожара позу: свернулись калачиком. Жар стягивал сухожилия, и потому руки, ноги и пальцы на них скрючивались. Люк в пассажирский отсек был открыт, рядом с ним лежал застреленный в маскхалате. В одной руке он держал пистолет, в другой – оторванную от переноски ручку.

– Это было бы слишком просто.

Включив фотоаппарат в бинокле, Эрик сделал несколько снимков горящего вертолета и сохранил их на чип памяти, а после поспешил к следующей прогалине, где нашел еще три трупа в военных маскхалатах и с автоматами АК-47. Двое были застрелены – один точным попаданием, другой получил несколько очередей. Третий, спасаясь бегством, наступил на забытую мину времен хорватской войны.

– Плохая карма.

Больше никаких следов не было.

Вдалеке послышалось урчание винтов, он увидел многочисленные снопы света от мощных фонарей, которые приближались к нему. Эрик отполз подальше, ему совсем не хотелось, чтобы его нашла бригада спасателей.

Он совершил настоящий подвиг: сумел добраться до отеля так, чтобы его ни разу не задержали и не задали вопросов о крови и дырах на костюме. Благодарить за это он должен был не в последнюю очередь снежный буран, начавшийся, еще когда он выходил из леса. Буран, который не позволял видеть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Повезло.

Его беспокойство за Лену все росло. Он старался его подавить, ведь больше чем когда-либо ему нужна сейчас ясная голова. Стащив грязную одежду, он по телефону попросил Анатолия разузнать все, что возможно о Томаше Игнаце, мертвеце из леса. Потом побаловал себя быстрым душем. Стоя под горячими струями, он осмотрел царапины и раны, последние уже трудно было разглядеть.

В спальне он схватил карандаш и бумагу и, записав имена своих противников, постарался привести в порядок мысли.

Пока он размышлял, карандаш сам собой заскользил по бумаге, пока из разрозненных линий не выступило лицо Лены.

– Черт!

Он закрыл глаза. Слишком мало отправных точек, слишком мало он знает о своих противниках. Сейчас, похоже, его путь действительно лежит в Рим. Нужно выйти на след этой сестринской общины. Он поймал себя на нелепой мысли, что обязательно надо будет освежить итальянский.

Эрику вспомнилась сестра Игнация, виновником смерти которой он нечаянно стал, и какое воздействие на него оказала ее кровь. Только его собственная кровь могла послать ему такой безумный сон наяву. За всю свою жизнь он не испытывал столь сильных ощущений.

Ему нельзя долго задерживаться в Пливицах. После смерти монахини полиция непременно станет искать Хозе Девина из Бадайоцы. Именно под таким именем он сюда приехал. Эрик фон Кастелл все это время находился в Петербурге, что могли засвидетельствовать владельцы различных клубов. Из Хорватии он уедет как Саймон Смитмастер – лишь только уляжется метель, и возобновятся полеты.

Раздалось низкое урчание.

Открыв глаза, Эрик поискал сотовый телефон, который, вибрируя, елозил по деревянной тумбочке и мигал – он и забыл, что перевел сигнал на виброзвонок.

– Да, Анатолий?

Внезапно его взгляд упал на белый конверт, лежавший под его чемоданом. Конверт он видел впервые.

– Алло, mon frere, – раздался в трубке голос Жюстины. – Как поживаешь?

– Да пошла ты!

Он отключился. У него не было настроения снова обсуждать раздел наследства. Встав, он осторожно вытащил конверт и взвесил его на руке. Не тяжелый, но плотный. Фотографии? Поспешно надорвав его, он вытряхнул содержимое на покрывало.

Это были четыре разные фотографии, снятые с большого расстояния при помощи телеобъектива. Изображен на них был он сам. Как сидел в леске под Мюнхеном на голой мертвой Тине, как тащил Тину через лес, как складывал ее в багажник, как уезжал. К ним была приложена записка размашистым почерком: «С приветом от Фова».

Эрика одновременно бросило в жар и в холод. Тина и ее друг были лишь приманками, а он угодил в ловушку, которую расставил для него Фов. Эти фотографии можно расценить лишь однозначно, и они способны причинить ему море неприятностей. Этот Фов не просто хочет его убить – он хочет его уничтожить.

Снова загорелся экранчик сотового телефона. Он нажал кнопку принятия вызова.

– Не доводи меня, Жюстина! – заорал он. – Ты блокируешь…

– С тобой хотят поговорить, Эрик, – возразила она. – Хотя ты по-прежнему cul gigantiaue[34]34
  ужасный негодяй (фр.).


[Закрыть].

– Кто хочет со мной поговорить?

– Les Soers[35]35
  Сестры (фр.).


[Закрыть]… Сестринская община. Ты ведь зарезал одну из них, не забыл? – Резкий щелчок, быстрый вздох, тихий треск. Очевидно, она прикуривала очередную сигарету. – Через два дня на площади Святого Петра, в одиннадцать часов вечера. Будь там, или никогда больше не увидишь свою loupette[36]36
  волчицу (фр.).


[Закрыть]. Au revoir!

Она положила трубку.