Текст книги "Ритуал"

Автор книги: Маркус Хайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

В ней вдруг вспыхнуло чувство, какое положение и обеты ей воспрещали. Его она тут же поборола молитвой, ее мокрые пальцы заскользили по бусинам четок. С принесения обетов в ее жизни не было места ничему, кроме любви к ближнему.

Никогда больше.

Глава 14

14 ноября 2004 г. 10.33. Санкт-Петербург, Россия

Рядом с прибором для завтрака Эрика ждала распечатка. Также Анатолий увеличил фотографии медальона.

– Что удалось о нем узнать, Анатолий? Ладно, дайте я сам посмотрю, – отложив круассан, Эрик взял документы. Изучив снимки, он перевел: – Божественный Ликаон, царь Аркадии, господин надо всеми волками.

– Предположительно, – вмешался Анатолий, указывая на значки, – рисунки воплощают или символизируют особенности Аркадии. Флейта – бога Пана, поток – скорее всего реку Стикс, которая, согласно легендам, текла через Аркадию, а горы – преобладающий ландшафт той местности.

Протерев очки салфеткой, Эрик внимательнее всмотрелся в картинки и большими буквами написал поверх рисунка перевод.

– Ликаон и Аркадия, ну-ну… – Он повернулся к открытой двери еще до того, как Лена успела постучать. Он уже узнавал ее запах. Не духи, а ее собственный, возбуждающий, чудесный аромат. – Входите, Лена.

– Завтрак уже ждет, – любезно добавил Анатолий. Когда она подошла к столу, оба мужчины встали, Анатолий пододвинул ей стул.

В большом не по росту халате она выглядела маленькой девочкой. Мокрые волосы она без лишних церемоний стянула резинкой в хвост. Пахло от Лены мылом и ей самой.

– Доброе утро. – Она благодарно кивнула Анатолию. – Мне так хотелось проснуться и обнаружить, что все случившееся было сном, – сказала она, поворачиваясь к Эрику. – Но боль в спине тут же доказала, как все было на самом деле. – Она отпила кофе, при этом ее взгляд упал на листок с увеличенным изображением. – Ликаон?

Достав из кармана брюк амулет, Эрик положил его рядом с тарелкой.

– Это я нашел у одного из людей в масках. Анатолий был так добр, что потрудился им заняться. – Он положил себе маринованной говядины. – Легенду знаете?

– Зевс превратил этого царя в волка, – задумчиво отозвалась Лена.

– Хотите пару мифов к завтраку? – Эрик посыпал говядину чуточкой соли, а перца взял лишь несколько крупинок. – Ликаон был тираном с манией величия, который не питал почтения к богам и сам называл себя волком. Зевс призвал его к ответу, но Ликаон над ним посмеялся и потребовал доказательств того, что перед ним бог. Он хотел убить Зевса, а если Зевс все-таки оживет, царь поверил бы, что перед ним отец всех богов. На предсмертный пир он подал ему мясо собственного сына, которого убил своими руками. Зевс заметил, что перед ним человечина, и приговорил царя быть отныне волком среди волков. Он судил Ликаона скитаться злобным волком по лесам в вечной попытке утолить жажду крови.

Положив себе в кофе ложку сахара, Лена с содроганием смотрела, как Эрик, вполне в духе истории, уплетал говядину.

– Всю историю целиком я ни разу не слышала.

– Вера в оборотней, вероятно, связана еще и с человеческими жертвоприношениями. Предположительно, они проводились вплоть до четвертого века нашей эры на вершине горы, названной в честь царя волков Ликаон. Согласно другой легенде, тот, кто отведывал мяса жертвы, превращался в волка и обретал свой прежний облик лишь девять лет спустя. – Эрик пододвинул ей мармелад. – Вы любите на завтрак сладкое, так? – Он кивком поблагодарил Анатолия, и управляющий удалился.

– Сыр и мармелад, причем вместе, – объяснила она. – Нет ничего вкуснее. – Она собрала себе бутерброд из несовместимых ингредиентов. – Теперь, когда вы и события вчерашнего дня заставили меня поверить в оборотней… расскажите мне о них побольше.

– Вы уверены, что хотите что-то еще про них узнать, Лена?

– Абсолютно.

Эрик промокнул уголки губ. Ему нечасто выпадал случай поделиться своими знаниями.

– Как я уже говорил, происхождение веры в оборотней можно проследить к началу нашей эры. Почти во всех культурах человечества встречаются легенды о превращении людей в зверей или рисунки с изображениями смешанных существ, наполовину людей, наполовину зверей. Они берут начало в каменном веке, когда шаманы в соответствующих одеяниях призывали дух зверя, на которого предстояла охота. Шаманы инуитов и некоторых других индейских племен до сих пор так поступают. – С чашкой в руке он откинулся на спинку стула, гладя за окно на крыши Санкт-Петербурга. – Историк Геродот писал о племенах, люди которых превращались в волков. В скандинавской мифологии Одина повсюду сопровождали два волка, Гери и Фреки, и у древних германцев тоже были известны волки-оборотни. В раскопках каменного века в Швабской Юре нашли статую человеко-зверя, которой от тридцати до сорока тысяч лет.

– И каков ваш вывод?

– Что они на Земле так же давно, как само человечество.

– Но откуда они взялись?

– На этот вопрос я не могу ответить. Факт в том, что волки-оборотни существуют и что после массовых преследований в Средние века они научились хорошо скрываться. В Швейцарии, на юге Франции, во Французских Альпах, в Дофине, в Савойе, в Бургундии и Лотарингии их в пятнадцатом и шестнадцатом веках преследовали в связи с процессами ведьм. Если верить старым записям, в Пруссии, Ливонии и Литве вервольфы причинили вреда больше, чем настоящие волки. Это вызвало массовые отстрелы волков, пока в девятнадцатом веке интерес не упал, а двадцатом в них уже никто не верил. Прекрасный современный рациональный век. Он лишь упростил им жизнь.

– Были судебные процессы? – Лена едва верила ушам.

– Конечно. Например, случай Стефана Клёне, которого казнили в тысяча пятьсот девяностом году в Соэсте. Он назвал суду еще двух человек, которые вместе с ним оборачивались волками. В качестве средства для превращения им помимо волчьей шкуры служила веревка, которую многократно оборачивали вокруг тела. – Эрик на минуту задумался. – Кое-какие неаппетитные подробности я позабыл. Раньше я лучше в этом разбирался, а отец мог бы наизусть зачитать вам акты вообще всех процессов. Да, большинство признаний было получено под пыткой, и потому сегодня считают, что тогда умирали невиновные. Да, в ряде случаев так оно и было. Но если знать, как правильно толковать сохранившиеся протоколы, то увидишь, что попались и сотни оборотней. – Он поставил чашку. – Хочу вам кое-что показать. – Выйдя на минуту, он вернулся с папкой и положил ее на стол перед Леной. – Симпатичное собрание. Почитайте, если есть желание.

Он снова вернулся на свое место. Лена раскрыла папку. А он взял листок бумаги и карандаш. Внимательно посмотрев на девушку, он начал водить острием по бумаге.

Лену привлек один случай, имевший место в 1598 году вблизи Падеборна. Читать на старо-немецком было непросто, но суть она разобрала. Одного человека, на которого донесли, будто он при помощи пояса превращается в волка, предали страшной смерти: ему заживо вспороли живот, вытащили сердце и засунули ему в рот. Тело разрубили на четыре части и сожгли в пепел. С головой падеборнцы сотворили нечто особенное. Ее зажарили и «в омерзительное назидание» надели на железную палку на колесе, а ниже прибили деревянную фигурку волка.

Биолог внимательно читала, переворачивала страницу за страницей и никак не могла свыкнуться с мыслью, что такое когда-то творилось в Европе. Зачастую приговор выносился пастухам, умственно отсталым или нищим, редко – уважаемым членам общества. Нетрудно было заподозрить, что процессы были лишь средством избавиться от нежеланных и бесправных людей. Но еще больше, чем записи о процессах и казнях, пугали доклады о зверствах, в которых обвиняли бестий.

– Почему они убивают людей? – спросила она, прочитав отчет об истинной бойне. – Да, знаю, Ликаона проклял Зевс… Но мы же говорим о существах, вроде тех, каким был когда-то Надольный, про истинных оборотней. Почему они ненавидят людей?

Продолжая рисовать, Эрик долго раздумывал, прежде чем ответить:

– Ненависть не обязательное их качество. Честно говоря, на мой взгляд, большинство из них неплохи от природы, ведь нельзя же упрекать хищного зверя, что он следует своим инстинктам и убивает. Но есть хищники, которые охотятся в первую очередь на людей. И они способны заразить невинных. А потому подлежат уничтожению.

– Какое простое решение, – отозвалась с оттенком сарказма Лена.

Много лет занимаясь волками, она слишком хорошо знала подобные простые и радикальные аргументы. Слишком часто ей приходилось препираться с овцеводами, которые, вооружившись ружьями, на свой страх и риск охотились на волков, хотя законом об охране природы это воспрещалось. Строго говоря, в результате несчастных случаев они теряли овец больше, чем их убивали волки. Лена подумала, что сама попала в ловушку собственной логики, едва не проникнувшись сочувствием к оборотням… но только едва.

– Мне не доставляет удовольствия их убивать, – вспылил Эрик. – Но что мне делать? Лаской и уговорами убеждать их перестать пожирать людей и распространять свое проклятие? – Ему самому показалось, что такая вспышка вышла более гневной, чем следовало бы. – Хотелось бы посмотреть на клинику, где лечат такую абстиненцию и уговаривают бестий перейти на овощи!

– Но вы сами говорите, что не все они плохи?

– Не всегда. – Со вздохом Эрик постарался успокоиться. Внезапно он затосковал по каплям. – Если глубже изучить мифологию разных стран, увидишь, что во многих культурах оборотни почитаются как священные и совершенно доброжелательные существа.

Лена долила себе кофе.

– Вы хотя бы раз встречали такого доброжелательного оборотня?

– Насколько мне известно, нет. – Он помедлил. – Я… я не делаю различий, когда какая-нибудь бестия на меня нападает. Плюшевых оборотней не бывает.

За столом воцарилось смущенное молчание. Наконец Эрик с улыбкой прервал его:

– А теперь вернемся к вашему вопросу о хомячках-оборотнях. Наверное, бывают безобидные ликантропы, которые превращаются в оленей или морских коров…

Поперхнувшись, Лена закашлялась и выплюнула кофе.

– В морских коров?

– В морских коров, – с наигранной серьезностью подтвердил Эрик. Он зачарованно следил, как одна черная капля кофе соскользнула по горлу на грудь и исчезла под халатом. Как он ей завидовал! – Они превращаются в морских коров. Но мне такие пока не встречались. Почему-то я вечно наталкиваюсь на самых худших.

– А морскую корову-оборотня вы бы убили?

И без тени заминки Эрик ответил:

– Да.

– Но почему?

– Она могла бы напасть на прогулочный катер.

Не веря своим ушам, Лена уставилась на него и лишь через несколько секунд сообразила, что он ее дурачит. Она раскатисто расхохоталась, и Эрик счастливо улыбнулся.

– С безобидными, если бы они существовали, у меня сложностей, наверное, не возникло бы. Но мне встречаются только безнадежные извращенцы, которые стремятся лишь умножить свои злодеяния. Они любят рвать людей на части, даже когда не испытывают голода, с которым не в силах бороться. Так сказать, истинные психопаты среди оборотней. К ним я сочувствия не испытываю.

Он отложил лист и карандаш.

– Вы такого имели в виду, когда говорили про оборотня, который не совершает ошибок? – предположила Лена, всецело наслаждаясь сладостью гауды и клубничного джема.

Эрик безмолвно отдал дань уважения ее внимательности.

– Да, вы правы. Этот оборотень – гибрид, возникший в результате скрещивания различных видов. Он умеет обуздывать жажду убивать и знает, как ее использовать. Давайте исходить из того, что и в человеческом обличии он истинная бестия: безжалостная, жестокая и готовая на все. Охота на него – превыше всего остального.

– И ваша семья ведет ее уже двести лет?

– Да.

Некоторое время она молчала.

– Кроме вас какие-нибудь охотники существуют?

Эрик чуть склонил голову.

– С незапамятных времен моя семья в этом одна, если не считать нескольких посвященных и очень дорогостоящих помощников. Хотя вполне возможно, что такие люди, как я, существуют. Не знаю. Я пока ни одного не встречал.

Лена тяжело сглотнула. Во взгляде Эрика она прочла глубокую печаль и одиночество, какого еще не встречала ни в одном другом человеке.

– Ваша работа… дело вашей жизни изолировало вас.

Облизнув зубы, он смахнул черную прядь, упавшую ему на очки и мешающую видеть.

– Вы первая женщина, которая видит меня за завтраком.

Лена удивленно посмотрела на него.

– Трудно найти кого-то, кто понял бы, почему я все время в разъездах и расстреливаю безобидных, на первый взгляд, людей.

– Безобидных?..

– Вспомните, Лена. В гостинице вы видели перед собой на полу убитого Надольного, а не оборотня. Бестия исчезает, когда душа человека… поднимается на небо.

– Вы верите, что душа подобного убийцы может попасть на небо?

– Так я себя уговариваю. – В голосе Эрика звучало почти извинение. – Пытаюсь, хотя бы как-то оправдать их смерть. – Он оперся о подлокотник. – При жизни они способны превращаться пожеланию. Лишь полнолуние вынуждает их три ночи подряд принимать волчье обличье. Это часы истины, которые они любят и которых боятся. В общем и целом они предпочитают бродить в обличим зверя, но когда доходит до схватки, многие из них принимают промежуточную форму. В ней у них больше возможностей для нападения и зашиты. И неопытного противника легко запугать таким видом.

Лена кивнула.

– Ох, это мне уж точно понятно! Увидев перед собой ту тварь, я подумала, у меня сердце из груди выпрыгнет.

Эрик понимающе улыбнулся.

– Я видел, как закаленные мужчины падают без чувств, некоторым случалось обмочить штаны, а другие просто сходили с ума. – Он встал. – А сейчас простите меня, Лена. Я уезжаю. Анатолию я распорядился доставить вас туда, куда пожелаете.

– А вы? – слишком быстро сорвалось у нее с языка.

– Мне нужно уехать.

– Вы летите в Пливицы, верно?

– Нет, – бессовестно солгал он.

– Тогда вам надо поспешить, чтобы скорее там оказаться. – Лена проглотила последний кусок бутерброда и запила его остатками кофе. В ней зародилась решимость. Кофе она проглотила как шнапс: запрокинув голову и одним махом. И ее слова прозвучали как вызов: – Поскольку я тоже еду в заповедник. Интересно будет посмотреть, что я там обнаружу.

– Даже не приближайтесь к заповеднику, – с угрозой сказал он. – Вы прекрасно понимаете, кого можно там встретить.

Встав, она сжала на груди полы халата, чтобы они не распахнулись, открывая тело.

– Вы распорядились Анатолию отвезти меня туда, куда я пожелаю, – напомнила она и с вызовом улыбнулась. Давид показывал Голиафу зубы, хотя никакого камня у него при себе не было. – Во-первых, я социобиолог и изучаю волков, Эрик. А для науки эти существа представляют исключительный интерес. Во-вторых, меня едва не прикончили агенты организации, которая по каким-то причинам уничтожает волков-оборотней. Это очень веские причины побольше разузнать о происходящем. Я словно открыла чудовище из Лох-Несс. Взаправду открыла!

Она бросила взгляд на лист бумаги, исчерканный хаосом коротких линий, лежащих то далеко, то близко друг к другу, которые складывались в рисунок: ее лицо!

Эрик уже спрашивал себя, такли разумно было довериться Лене. Он терпеть не мог последствий нежеланных чувств, они делали его доверчивым, ослепляли. А ведь он совсем ее не знает.

– Надеюсь, вы не собираетесь записать задним числом наш разговор? – наполовину всерьез спросил он.

Она прошла мимо него к двери.

– А что в этом плохого?

– Никто вам не поверит. Вы потеряете репутацию.

– У меня есть очень четкая фотография. А когда я вернусь из Пливиц, у меня непременно будут новые доказательства.

Пальцы Эрика молниеносно сжались на ее руке, он резко дернул Лену назад.

– Не делайте этого!

Черты его лица обострились, привлекая внимание к глазам, которые словно засветились изнутри.

– Это приведет к катастрофе, – предсказал он. – Одни оборотни начнут показываться открыто, заключать союзы с людьми, давать почитать себя фантазерам. Другие станут прятаться еще лучше и рассылать помощников, чтобы через них осуществлять свою власть. Перепуганное большинство людей попытается уничтожить все разновидности оборотней. А это уже не что иное, как объявление войны. И поверьте, оборотни вызов примут… И люди потерпят поражение.

Лена посмотрела на пальцы, болезненно впившиеся в ее руку. Железные тиски не могли бы сжимать сильнее.

– Вы сгущаете краски, Эрик.

– Нет. Это будет конец человечества.

– Не может же быть оборотней так много. А кроме того, вы сами сказали, что в Средневековье их почти перебили.

– Она отвернулась. – Отпустите меня. Вы делаете мне больно.

Эрик и не думал разжимать хватку.

– Поверьте, их это не порадует. Мы имеем дело уже не с малограмотными пастухами или одержимыми жаждой власти бюргерами. Вы бы удивились, узнав, сколько опасных преступников и воротил от экономики свое истинное лицо показывают только при полной луне. Сколько оборотней среди политиков. Оборотни никогда не были так могущественны, как сейчас. Но когда им угрожают, зверь в них захватывает контроль над человеком. Они будут кусать все и вся вокруг и распространять вирус, и скоро мир будет кишеть ими. И почему? – Давление пальцев лишь усилилось. – А потому что Магдалена Херука, социобиолог, изучающая волков, захотела получить Нобелевскую премию.

Лена потеряла дар речи. Необузданность во взгляде Эрика, сила в его руках заставила ее замолчать, в ней зародился страх, но и влечение.

Эрик вполне сознавал, что пугает ее, а потому отпустил.

– Поверьте мне, гораздо лучше будет, чтобы ненависть оборотней сосредоточилась на мне одном, а не на остальных шести миллиардах населения планеты. – Он быстро прошел мимо нее. – Я возьму вас с собой в Пливицы. Тогда я хотя бы смогу за вами присматривать, – сказал он, остановившись на пороге. – Напишите Анатолию ваши размеры одежды. Он подыщет вам что-нибудь подходящее.

Потирая левой рукой саднящую правую, Лена посмотрела ему вслед. Взгляд странных желтых глаз затронул ее душу, разжег чувства и заставил задуматься. Она чувствовала себя… неуверенно.

И положение не улучшилось, когда три часа спустя они сидели в самолете рейсом на Загреб.

Глава 15

11 нюня 1765 г. монастырь Сен-Грегуар, в окрестностях Овера, юг Франции

Жан поверить не мог, что сделал это взаправду: добровольно пришел в то место, которое еще совсем недавно называл монашьим карцером.

Разумеется, для посещения монастыря Сен-Грегуар у него был повод: нужно выяснить, не рыщет ли Антуан все еще под его стенами. Это было важно. И тем не менее, Жан подозревал, что есть и другая причина, почему он вдруг перестал испытывать отвращение перед возможной встречей с аббатисой – в этом он сам еще не был готов себе признаться.

Он ждал во внутреннем дворе монастыря возле приземистого каменного строения, в котором давали ночлег паломникам и гостям. К нему примыкала маленькая сыроварня – судя по запаху, которым сильно тянуло из узких окошек. На первом этаже располагалась скромная мастерская сестер, где по необходимости ткали и кроили. Оттуда доносился лязг ножниц, шум веретен, вышедшие из дверей монахини выносили большие мотки ниток.

Несмотря на деловитость, царившую в стенах Сен-Грегуара, Жан ощущал покой этого места, и это ощущение передалось и ему. Его взгляд скользнул к впечатляющей монастырской церкви с крытым переходом к общинному дому. Вокруг нее сгрудились еще несколько построек.

– Мсье? – К нему незаметно подошла монахиня. – Мне разрешили провести вас к достопочтенной аббатисе.

Он последовал за ней мимо большого аптекарского огорода к скромному дому, который стоял на некотором отдалении от дортуара, где спали сестры. Переступив порог жилища, он оказался в рабочей комнате, и там монахиня велела ему подождать.

Полки из березы полнились книгами. Судя по надписям, здесь стояли конторские книги монастыря. Обозначения годов на корешках уходили более чем на четыре столетия назад. По-видимому, монахини потрудились скопировать старые записи, чтобы не оставлять пробелов в истории монастыря.

Жан обошел комнату, отмечая, что на голых стенах нет ни одного мирского украшения. Лишь большое распятие, картина с изображением святого Григория и статуя Девы Марии нарушали серую монотонность гранита.

В центре стола аббатисы располагался письменный прибор, под ним – аккуратно сложенные заметки: цифры расхода ниток и доходов от продажи сыров. Рядом был раскрыт перекидной календарь на подчеркнутой дате, 24 мая.

Последнее разбередило любопытство Шастеля.

«Посещение рынка… или нападение?»

Жан прислушался, не приближаются ли шаги. Стоит ли рисковать, роясь в чужих записях? Обогнув стол, он перелистнул страницы.

К немалому своему удивлению, он заметил, что помечены все дни, в которые случались нападения бестии. Были записаны даже названия мест, где произошли эти ужасные события. И последние нападения 1 июня тоже.

«Какой у нее в том интерес?»

Внезапно Жану вспомнилось, как они встретились впервые: в лесу Виварэ, незадолго до смерти луп-гару и появления второй бестии. А после аббатиса оказалась и в Мальзье…

«Неужели ей известно что-то об оборотне, на которого я охочусь?»

Жана пронзило ужасное подозрение. Подойдя к окну, он посмотрел на аптекарский огород. Будучи лесником, он хорошо разбирался в растениях, встречающихся в лесу, и сейчас пытался вспомнить, какие травы были тогда в корзине у аббатисы… С удивлением обнаружил их же на аккуратных грядах огорода. Но если они в изобилии имелись в монастыре Сен-Грегуар, зачем тогда Григория проделала дальний путь в ту чащу? И притом одна?

Тут бег его мыслей прервали. Дверь у него за спиной открылась. Резко обернувшись, Жан увидел на пороге Григорию. Ее лицо блестело от пота, на темной сутане проступили влажные пятна.

– Добрый день, мсье Шастель. – Она вымыла руки в стоявшей на столике у порога глиняной миске. – Я с поля, воевала с сорняками. Один Господь знает, почему Он дозволяет им расти там, где мы возделываем землю. – Она вытерла руки полотенцем. – Мне кажется, вы несколько удивлены, мсье. Ora et labora – вот девиз нашего ордена: молись и трудись. Терять время попусту не в наших правилах.

Сев к столу, она наморщила лоб, увидев, что ее календарь открыт на 1 июня, и быстро убрала его в ящик стола, не заметив, как выскользнула и упала на пол грязная записка.

– Чем могу вам помочь, мсье? Если вы ищете бестию, тут ее нет.

– Вы уверены?

Вопрос вырвался у него прежде, чем он успел сдержаться. Жан поспешно сдернул с головы треуголку, чтобы отвлечь внимание от своих слов. Тем не менее, от него не укрылось, что Григория едва заметно вздрогнула. Одна ее рука легла на четки, висевшие у нее на груди.

– Нет, я не на охоте. Я тут из-за Антуана. Мне хотелось узнать, не появлялся ли он тут с нашего разговора в Мальзье.

Она дружелюбно кивнула.

– Благодарю вас за заботу. Нет, больше я ни его, ни его пса не видела. И это доставляет мне большое облегчение, а Флоранс, по счастью, вообще не заметила его ночных блужданий. Это… это очень бы ее напугало.

Жану показалось, что высокомерие с нее отчасти спало. Теперь был его черед сделать шаг ей навстречу.

– Я хотел еще раз поблагодарить вас за предостережение против Данневалей.

– Мне показалось правильным, чтобы вы об этом узнали. Если Данневали подыскивают подозреваемых, то пусть открыто с вами поговорят, а не выспрашивают за вашей спиной.

Ему вспомнились слова молдаванина о Флоранс.

– Раз уж мы заговорили про вопросы и открытость, скажите, откуда родом ваша воспитанница?

– Чем вызван ваш интерес, мсье?

– По всей очевидности, мои сыновья попали под ее чары. Разве я не вправе узнать о ней побольше? Или это тайна?

Григория сложила руки перед собой.

– Мы этого не знаем. Однажды ночью младенец просто появился в корзинке у наших ворот, – помолчав, сказала она. – Мы не нашли ничего, что указывало бы на ее происхождение, но мешочек с золотыми монетами и регулярные ежегодные выплаты позволяют предположить, что речь не идет о крестьянине.

Серо-карие глаза требовали от него безмолвного обещания не разглашать эти сведения.

Доверие аббатисы Жана обрадовало.

– Понимаю.

Вероятно, Флоранс – внебрачная дочь знатного человека, который не решился убить новорожденную и предпочел отдать ее на воспитание.

– Не хотите присесть ненадолго, мсье Шастель? – предложила аббатиса.

Кивнув, он сел против нее, не отложив при этом мушкета. Его он держал вертикально, положив руку надуло, точно король на скипетр.

– К сожалению, я больше не видела и Пьера в нашей часовне, – сказала Григория и предложила леснику воды, которую он с благодарностью принял. – У меня сложилось впечатление, что, в отличие от вас, он не отвергает церковь и Бога. Вы его урезонили и ему тоже запретили приходить в монастырь Сен-Грегуар? Это очень меня печалит. Господь рад молитвам в доме Своем.

– Господь? – фыркнул Жан, ведь разговор на его взгляд грозил свернуть на религию. – Я с этим покончил.

Она посмотрела ему в глаза, дружелюбно и испытующе одновременно, словно старалась прочесть его мысли.

– Почему, мсье Шастель? – Она подалась вперед. – Не будем ради разнообразия говорить про пастора Фрика. Вопрос я вам задала еще в Мальзье, перед тем, как нас прервали. Господь никому ничего дурного не делает.

Он крепче сжал зубы.

– Вот именно, – презрительно бросил он. – Господь никому ничего дурного не делает, но и доброго тоже. Как еще он мог допустить, чтобы… – Он запнулся.

– Что допустить, мсье Шастель?

– Нет, оставим этот разговор. – Жан покачал головой, в глубине души он боролся с желанием открыть перед ней свои сомнения. Что-то неотступно подталкивало его выговориться. После того, чему он был свидетелем в Согю, после их разговора, он больше не равнял аббатису с другими служителями церкви. – Вы правда хотите знать? Ну… Трудно верить в любовь Божью, когда изо дня в день видишь несправедливость, против которой Он ничего не предпринимает. Где Господь справедливый, когда Он так нужен? Когда бы Он наказывал алчных и лживых? Какой миру толк с того, что Он творит суд за гробом, а не на земле? – Сам того не желая, лесник заговорил враждебно. – Вы несете людям слово Его, аббатиса? Как вам удается верить в то, что вы рассказываете людям? – Он указал за окно. – Вы знаете Фрика. Вы видели, в какой роскоши живет он и другие попы? Какие богатства они накапливают и как требуют с крестьян поборы на церковь, взимают десятину, чтобы набивать себе амбары и чердаки? – Ом подался вперед, его могучий кулак бухнул по страницам конторской книги. – А как с вашим монастырем? Что происходите деньгами, которые вы собираете? Вы прячете луидоры в монастырской церкви или нижнее белье у вас тканого золота?

Григория не утратила спокойствия. Она почти достигла желаемого, и такая гневная вспышка показывала, что она проникла ему в душу глубже любого священнослужителя до нее. В голосе лесника она слышала ожесточенность и горе. Гнев на благосостояние и образ жизни некоторых клириков лишь прикрывал другую обиду. Было еще что-то, какое-то особое событие в его жизни, отвратившее его от креста. Тут ей вспомнилось одно случайно оброненное им замечание.

– Вы говорили о том, как ухаживали за супругой. Наверное, она умирала, а вы молили Господа исцелить ее, помочь ей в ее болезни, – тихо и сочувственно сказала она и положила левую ладонь на его руку, застывшую на книге.

Жан молчал. Он крепко сжал зубы, но не мог больше цепляться за гнев и возмущение.

– Она год… год лежала в лихорадке, – наконец прошептал он. Его взволновало то, что он выпустил на свободу и он снова пережил воспоминание, которое считал глубоко похороненным. – Гордая, достойная восхищения женщина, которая рожала мне детей и жила в несгибаемой вере в Господа, превратилась в тень себя самой, а попы являлись к нам как к себе домой, бормотали молитвы, делали вид, будто помогают, пока я сыпал им в карманы достаточно ливров. – Глаза у него увлажнились.

Григория была глубоко тронута, увидев, как по обычно мрачному лицу лесника медленно ползут слезы. Его горькая мука вызывала у нее искреннее сочувствие.

Жан силился совладать с собой.

– Когда деньги закончились, добросердечных попов и след простыл. И бог, которому она ежедневно молилась, молчал. Анна… она умерла слишком молодой, и мы с детьми остались одни.

Это была последняя фраза, которую он произнес срывающимся голосом, а после расплакался как маленький ребенок.

Поначалу Григория не знала, что делать. Неприступный Жан Шастель, в котором всегда было что-то величественное, могучее, плакал! И вновь ее представление о нем пошатнулось.

Встав, она нерешительно подошла к нему и, утешая, прижала его голову к своему животу, и нежно погладила по волосам. Она чувствовала, что уже много лет он никому так не доверялся – возможно, сделал это вообще впервые со смерти жены.

Выпустив мушкет, Жан сильными руками обнял ее за талию, словно искал защиты, тепла.

Григория испугалась. Уже давно ни один мужчина ее так не касался. Его близость пробуждала воспоминания о былой жизни. Воспоминания, которые она сама много лет назад погребла.

– Мсье Шастель… – она попыталась высвободиться из его объятий.

– Когда Антуан вернулся из чужих краев и его… его странности усилились, попы сказали мне, что это испытание Господне, – рыдал он. – Испытание! Разве мне и моим сыновьям нужны новые испытания? – Отрешенно невидящими глазами он посмотрел на нее снизу вверх, глаза у него раскраснелись от слез. – Теперь вы понимаете, что я могу обойтись без такого бога? – прошептал он.

И вдруг осознав, кого обнимает, он разжал руки и испуганно отпрянул.

– Простите мне… я не… – Рухнув на спинку стула, он все еще дрожал под впечатлением того, что вырвалось у него из глубины души, того, что он подавлял многие годы. – Я был не в себе.

Григории пришлось сделать глубокий вдох: от объятий Жана у нее перехватило дыхание. Или все дело в близости мужчины? Она оперлась о рабочий стол.

– Нет, мсье Шастель, – запинаясь, произнесла она, пытаясь успокоить ухающее сердце. – Вы были в себе и наконец выговорили все, что тяжким гнетом лежало у вас на душе. Я…

Воцарилось многозначительное молчание.

Когда звонко и ясно на монастырской церкви ударил колокол, оба вздрогнули как грешники, которых застали врасплох.

– Мне нужно на полуденную молитву, – извинилась Григория, оторвала наконец взгляд от Жана и поспешила к двери. – Когда захотите поговорить о вашем горе… вы знаете, где меня найти. Пусть Господь благословит ваш путь и даст вам найти истину. – Она исчезла за дверью.

Оцепенение оставило Жана, картины из прошлого поблекли и утратили свою силу. Он глубоко вздохнул – и испытал бесконечное облегчение. Когда он подбирал мушкет и треуголку, его взгляд упал за окно на паперть, которую как раз широким шагом пересекала аббатиса. Приятно было держать ее в объятиях.