Текст книги "Ритуал"

Автор книги: Маркус Хайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Нет! – в отчаянии взревел Жан, быстро прицелился и разом выстрелил из двух стволов.

Пули вонзились в лопатку и в шею твари, сила свинца отбросила бестию в траву. Как раненый человек, она поползла на брюхе, но дыры в ее шкуре уже затягивались.

– Ты от меня не уйдешь!

Огромными шагами он бросился к ней, держа мушкет со штыком как пику.

К бестии вернулись былые силы, и, когда Жан уже почти настиг ее, она, поднявшись на лапы, отпрыгнула снова. На обычной охоте он бы ее достал, но его ноги словно окаменели после напряженного преследования, и потому с каждым шагом бестия уходила от него все дальше.

В ярости он швырнул мушкет. Штык по самую рукоять вонзился в спину луп-гару… и выскользнул, оставив глубокую рану, которая в мгновение ока перестала кровоточить и исцелилась столь же быстро, как и раны от выстрелов.

– Нет! У меня должно получиться! Ты…

Жан споткнулся о кротовую нору, покачнулся и, тяжело рухнув в траву, проскользил по ней еще два шага. Он уже хотел было вскочить снова, но обнаружил, что тело ему больше не повинуется. Со стоном он вжался разгоряченным лицом во влажные стебли, измученный до смерти и впавший в отчаяние, а волкодавы Данневалей с лаем пролетели справа и с лева от него, чтобы снова взять след бестии.

Охнув, Жан перекатился на спину и уставился в небо, вокруг пахло бестией. Так близко… и снова улизнула! Малой толики крови на штыке, конечно же, не хватит, чтобы сварить противоядие.

– С вами все в порядке, мсье Шастель?

Небо над ним застило побагровевшее лицо Малески. Пенсне криво сидело у него на носу, дужка между стеклами начала ржаветь от пота.

– Поздравляю, вы спасли жизнь молодому человеку и девушке!

Он протянул руку, чтобы помочь леснику подняться, и от Жана не укрылось, что вид у него странно довольный.

– Не могу разделить вашу радость, – раздраженно отозвался лесник, принимая помощь. И вот он уже стоял рядом с молдаванином, которому явно было неловко, что его чувства так легко читались по его лицу. – Она снова станет убивать, но вы выглядите так, словно мы раз и навсегда ее прикончили.

– Нет, вы неверно меня поняли, – умиротворяюще возразил Малески. – Просто… Я рад, что с вами ничего дурного не случилось.

Он быстро повернулся на звук: внимание всех привлек громовой топот копыт.

Из березового леса вывалились Данневали и, остановившись подле Жака, заговорили с парнишкой. Старший из нормандцев признательно кивнул леснику и в знак приветствия коснулся полей шляпы. Младший поднял Жака к себе в седло, а после они уехали догонять собак.

– Он тоже ее не изловит. Или мы ее уложим, или никто, – предсказал Малески и, подняв мушкет Жана, протянул его леснику, задумчиво посмотрев на кровь, которая измазала ему пальцы. Пальцы он поднес к носу.

– Странно, – с удивлением сказал он. – Не чувствуется ни серы, ни вони, ни вообще чего-либо, что обычно связывают с адской тварью.

Повернувшись, он нагнулся отереть руки. Но лесник успел заметить, как сперва он быстро поднес пальцы к губам. Однако Жан, которому такое поведение показалось крайне странным, решил, что разумнее будет промолчать, но отныне внимательней присматривать за молдаванином.

– Лучше вернуться в Мальзье, – устало сказал он, перезаряжая оружие. Ему нужно было знать, как обстоят дела с Пьером.

Молча они двинулись тем же путем в деревню, где начался этот самый страшный с первого появления в Жеводане бестии день.

По дороге лесник горько упрекал себя. Четыре жертвы за столь короткий срок, и каждая – нд глазах у охотников. Бестия насмехалась над ними, водила их за нос и дразнила их. Так она в очередной раз похвалялась своим могуществом и превосходством над людьми. И, прежде всего, над ним, Жаном Шастелем. От такого его теперь ничто не очистит. Этакие минуты он жаждал помощи Божьей.

С наступлением ночи они вернулись в Мальзье – все дома в деревне были заперты, окна забраны ставнями, шатры и ларьки на рыночной площади опустели, и там, где люди должны были собраться на танцы, царила пустота.

– Желаю вам обрести сегодня ночью покой, мсье Шастель, – распрощался с лесником на постоялом дворе Малески. – Уверен, именно вы ее убьете. – С этими словами он ушел в свою комнату.

Жан переступил порог собственной, где на одной из кроватей храпел Антуан, зажав в правой руке пустую бутылку из-под вина, которую, очевидно, осушил в отсутствие отца. Пьер скорчился на матрасе, подтянув ноги к груди, обхватив их руками и спрятав лицо в коленях.

На полу лежала его одежда.

Пропитанная кровью.

Глава 12

13 ноября 2004 г. 23.51. Санкт-Петербург. Россия

Пена, не глядя, бросала в чемодан одежду, какая попадалась ей под руку. Ее корабль в Таллинн отходил через полчаса, оттуда она самолетом вылетит в Лондон. У знакомых она пока будет в безопасности.

«Кайен» она припарковала на окраине города и остаток пути проделала в такси. Как ей сообщил портье гостиницы «Александр», где она остановилась, полиция уже спрашивала о ней. Впрочем, она не собиралась тут задерживаться, иначе кто-нибудь из сотрудников, без сомнения, узнает в ней женщину, которая сбежала с места преступления на украденной машине нувориши.

Бросив быстрый взгляд за окно, она увидела клубящиеся снежинки. Хорошо, что она взяла билет на корабль. Можно поспорить, что из-за метели аэропорт закроют.

Лена в последний раз оглянулась, проверяя, не забыла ли что-то ценное, натянула легкую зеленую куртку – ведь другую она забыла на даче у сумасшедшего.

Ее передернуло. Похоже, здесь, в Санкт-Петербурге, собралась целая свора психов. Одной рукой схватив чемодан, в другой она сжала баллончик с перечным газом, чтобы в любой момент пустить его в ход. Не важно, кто бы к ней ни подошел быстрее нормального, он получит основательную дозу.

С этим оружием она чувствовала себя чуточку увереннее – и тем больше испугалась, распахнув дверь.

– Герр Надольный?

Лена в ужасе смотрела на человека, который стоял перед ней в незнакомом черном пальто, из-под него выглядывал подол белого халата, на голых ногах были голубые пластиковые сандалии. Вероятно, он сбежал из больницы.

– Но как…

Его правая рука метнулась вперед и схватила ее за горло. С силой он толкнул ее назад в комнату. Лена вздернула баллончик с перечным газом, поднесла к самому его лицу и нажала кнопку. Случилось…

Ничего. Наверное, в нем заряд кончился, ведь Лена слишком уж основательно полила Эрика.

– Воровка!

Свободной рукой Надольный, щуплый человек лет сорока, отвесил ей три увесистые оплеухи, от чего ее голова – да нет, все ее тело – замоталось из стороны в сторону. Лене казалось, она вот-вот потеряет сознание.

– Отдай фотографии, – прорычал он.

Он и впрямь рычал. Лена слишком долго работала с волками, чтобы этого не заметить.

Надольный отбросил ее спиной на диван. Упав на подлокотник, она скатилась на стеклянный журнальный столик. Столик под ней хрустнул, во все стороны с треском полетели осколки, и не порезалась она лишь благодаря осенней куртке.

Надольный же схватил ее чемодан. С застежками он мучиться не стал. Его пальцы, ставшие вдруг странно похожими на когти, разорвали нейлон и переворошили одежду, пока не наткнулись на пакет с документами.

Комната словно закружилась перед глазами Лены. Со стоном она поднялась на колени. Когда увидела, что прямо на нее надвигается разъяренный маньяк, ей стало ясно, что, возможно, гораздо лучше было бы прикинуться, будто она без сознания и переждать, пока он не уберется.

Он же схватил ее за плечи и с силой бросил на пол.

– С кем ты говорила? – рявкнул он. – Кто были те люди в моей квартире?

– Пожалуйста, repp Надольный…

Хотя его лицо покачивалось прямо над ней, она не заметила никаких повязок ни на голове, ни на лбу. А ведь она ясно видена рану, видела, как лопнула кожа при ударе головы о стену. Треск ломающегося позвоночника или каких-то других костей тихим эхом отдавался в ее памяти, но на Надольном не было ни хирургического корсета, ни гипса, ничего похожего на бинты. Его движения были раскованными и плавными, будто он только что вернулся отдохнувшим из отпуска на спортивном курорте. А его глаза… Его глаза горели красным, как у того странного волка, которого он сфотографировал! Они казались индикаторами, в которых вместо холодных красных огоньков светилась ярость.

Сейчас он угрожающе наклонился над ней.

– Предательница, – рыкнул он и клацнул зубами.

Он действительно… клацнул зубами! Лена рефлекторно отдернула голову и больно ударилась о ножку дивана, перед глазами у нее поплыло. Тут она услышала, как нападавший застонал, раздался треск и хлопок.

Едва в глазах у нее прояснилось, как она завопила от ужаса.

Лицо Надольного превратилось в омерзительную харю. Человеческие черты смешались с чем-то иным, чем-то опасным. Через кожу проросла рыжевато-бурая шерсть, в формирующейся пасти выросли острые клыки. Пена капала с подергивающихся, скрежещущих челюстей, губы почернели. Странное существо издавало булькающие, хрипящие звуки, Лене даже показалось, она разобрала, как в его горле зарождается вой. Потом он ударил обеими руками.

Удары Надольного пришлись в грудь и в лицо. Их сила взметнула ее на два метра над ковром. Человек, который раньше не мог отвернуть крышку на консервной банке, внезапно обрел силу профессионального футболиста.

«Нужно выбраться отсюда! – Только эта мысль билась в голове у Лены. Ее лицо горело там, где она щекой проехала по ковровому покрытию. – Выбраться! Скорей!» Со стоном она поползла к двери.

Шипя и фыркая, существо возникло перед ней, загораживая путь к спасению. Присев, он схватил ее за темно-русые волосы и дернул голову назад. Острые когти пронзили куртку, свитер и футболку до самой спины. Лена вскрикнула – не столько от боли, сколько от ужаса и кошмарных красных глаз, вида которых больше не могла выносить.

Дверь распахнулась. Сквозь трепещущие веки Лена увидела белые лаковые сапоги со стальными накладками, а после все почернело.

Эрик учуял его еще на лестнице. Грохоти прочие шумы из номера заставляли предположить, что там сейчас творится.

Еще не достигнув двери, он выхватил «Р9» и приготовился к нападению. Надольный не так давно принадлежит к созданиям тьмы. Это означало, что ведет он себя как дикое существо и нисколько себя не контролирует. Вначале они все таковы.

Переступив порог комнаты, Эрик с одного взгляда понял, что едва не опоздал. Превратившийся в оборотня Надольный стоял над Леной, нагнувшись вперед, исполненный жажды плоти, пьяный запахом женщины и радостью теплой крови. Вот почему он промедлил и не сразу среагировал на новую угрозу.

Когда он решил броситься на Эрика, было уже слишком поздно. «ЗИГ-Зауэр» выплюнул две стеклянные пули, которые с коротким промежутком вошли ему в грудь. Сила удара остановила его, словно он натолкнулся на стену. Из глотки Надольного вырвался вой, громкий пронзительный визг – и мертвым он рухнул на Лену.

Грохот выстрелов, с шипением бежавшая по ее телу чужая кровь и подергивание превращающегося тела привели Лену в чувство. С воплем она заизвивалась под трупом, выбралась и отползла, чтобы вжаться спиной в стену. Взгляду нее остекленел.

– Лена? Вы меня слышите? – Протянув руку, он коснулся ее плеча. – Нам нужно уходить! Вероятно, полиция уже едет сюда, и, поверьте мне, они зададут слишком много вопросов, на которые никто из нас не хочет отвечать.

Девушка отпрянула, пропитавшиеся кровью волосы упали ей на лицо, нарисовали тонкие красные полосы у нее на щеках. Она была в шоке, даже не сознавала, что Эрик здесь.

Времени на прикладную психологию у него не было.

– Мне очень жаль.

Эрик присел перед ней… и ударил. Оглушенная, Лена упала на ковер.

Перебросив девушку через плечо, Эрик схватил распоротый чемодан и побежал к лестнице черного хода, рядом с которым припарковал «кайен». Отъехали они как раз в тот момент, когда из-за угла вывернула полицейская машина, впрочем, сидящие в ней люди их не заметили. Иногда ему тоже везло.

Лена очнулась со стоном, и сразу же, насколько позволяли ремень безопасности и куртка, ощупала спину. Когда она вытащила из-под куртки дрожащую руку, оказалось, что на нее налипла кровь.

– Останется шрам, но он вас не инфицировал, – не поворачивая головы, успокоил ее Эрик. – Ликантропия передается только через укус.

Закрыв лицо руками, Лена тихонько заплакала.

Эрик протянул ей губку, которой обычно протирал запотевшие изнутри стекла.

– Вот, возьмите. К сожалению, ничего лучше предложить не могу.

Шмыгнув носом, она взяла губку и промокнула ей глаза и щеки.

– Вот черт! – гнусаво выдавила она. – Черт, черт, черт…

Прислонившись лбом к боковому стеклу, она невидящим взором смотрела на проносящиеся мимо огни Санкт-Петербурга.

Эрик давал ей время собраться с духом и хотя бы начать осваиваться с тем, что с ней недавно произошло. Он радовался, что она не лишилась рассудка, как это часто случалось у него на глазах с людьми, выжившими в столкновении с оборотнем. Вопреки всем утверждениям, душа – субстанция много более хрупкая, чем тело.

– Мои мать и отец погибли от рук оборотней, – наконец нарушил молчание Эрик. – Отец натаскал меня, показал их сильные и слабые стороны, научил охотиться.

Лена застонала.

– Честно говоря, я бы предпочла, чтобы вы были безумны. – Опустив голову, она уставилась себе на руки, на которых запекалась кровь – ее собственная и Надольного. – Но, похоже, вы не сумасшедший. – Опустив солнцезащитный козырек, она рассмотрела в зеркальце свое лицо. На щеках у нее отчетливо отпечатались следы ладоней Надольного, один глаз распух. – Как давно вы этим занимаетесь?

– С двенадцати лет. Оборотней очень и очень много, – ответил он, сворачивая на следующем перекрестке в сторону резиденции фон Кастеллей. – Вы не собираетесь сейчас же достать баллончик с перечным газом?

Она устало улыбнулась.

– Не беспокойтесь. Он пуст. – Она искоса посмотрела на него. – Как вы находите этих…

– Оборотней? Ликантропия – лишь общее понятие и обозначает способность принимать то звериное, то человеческое обличье. Я говорю не про несчастных фантазеров, которые считают себя волками и ведут себя соответственно. У них психологические проблемы. Вы сами видели, в чем дело в нашем случае.

Эрик знал, что теперь она ему верит. А что еще ей оставалось?

– Вы хотите сказать, что существуют не только оборотни-волки, но и…

– Вот именно, всевозможные формы и виды. Все зависит от их происхождения, их культуры. Как я уже говорил, в каждой легенде кроется зерно истины, и не важно, повествует она об оборотнях-ягуарах в Аргентине, оборотнях-шакалах в Египте или оборотнях-тиграх в Индии. – Он посмотрел на нее. – Верьте в легенды.

– Надо полагать, есть какая-то биологическая классификация, – отозвалась Лена с тенью возвращающегося юмора. – Как вы определяете, где находится ликантроп?

Тема как будто все больше и больше ее захватывала.

– Они совершают ошибки. Рано или поздно это обязательно происходит.

– То есть?

– Их подводит собственная глупость. Кое-какие дают увидеть себя в зверином облике – так появляются истории подобные той, о какой пару месяцев назад трубили в Лондоне: «Женщина видит черную пантеру в лондонской подземке», Помните заголовки? Зверь в чуждом ему окружении – всегда верный признак ликантропа. А еще их жажда человеческого мяса, которой они не могут не поддаться. Зверские убийства всегда как красный флажок, даже если у некоторых существ хватает ума маскировать свои преступления.

– Надольный… – Брови Лены сдвинулись к переносице. – То, что осталось от Надельного, ни тени рассудка разума не имело.

– Он слишком недавно стал ликантропом. Они лишь со временем учатся контролировать в себе дикого зверя. Некоторые даже достигают определенных высот, если только их не раздражать. – Он свернул на подъездную дорожку вилы и, остановив машину, вышел сам и помог выйти ей. – Я осмотрю царапины у вас на спине, после примете душ и поспите. Завтра расскажу вам еще.

В этот момент он осознал, что говорит в той же властной манере, что и его отец.

Лена была слишком измучена, чтобы протестовать, Кроме того, ей было очевидно, что в таком виде она никуда не может пойти, даже в общественный туалет, иначе придется отвечать на бесчисленные вопросы полиции. Она позволила Эрику поддерживать ее по пути в дом, атмосфера которого наполнила ее ощущением безопасности. Она начала понемногу расслабляться.

– А кто-нибудь превращается в дружелюбных, симпатичных зверей? – спросила она с тенью улыбки. – Бывают оборотни-хомячки?

Эрик рассмеялся.

– Тут я ничего сказать не могу. Если есть оборотни-хомячки, пока они никому в глаза не бросились.

Он наслаждался ее улыбкой. Тем, что она улыбается ему.

– Надеюсь, вы не утратите хорошего настроения, пока я буду дезинфицировать раны.

Он повел ее в одну из комнат для гостей. Сняв верхнюю одежду, она повернулась к нему спиной, прежде чем расстегнуть крючки бюстгальтера.

– Считайте это знаком моего доверия, что я поворачиваюсь к вам спиной, – сказала она и отвела волосы в сторону. – Раньше вы намекнули, что есть одно существо, которое не совершает ошибок?

– И это уже в прошлом. Снимок Надельного вывел меня на ее след.

Пододвинув поближе прикроватную лампу на тумбочке, он посветил на рану. Царапина была неглубокой, но, если не обработать ее йодом, скорее всего воспалится. Ему не хватило духу сказать ей, что шрамы от ран, какие наносит оборотень, всегда самые худшие. Жаль, ведь у нее такое чудесное тело и мягкая кожа.

– И теперь я наконец-то сумею ее прикончить.

– Похоже, у вас с ней давние счеты.

– Да, за целых двести сорок лет. – Быстро обработав рану, Эрик залепил ее пластырем. – Как-нибудь расскажу.

На том он оставил Лену одну, чтобы она могла принять душ. Когда Эрик принес ужин, то обнаружил, что она уже спит. И тихо ушел.

Той ночью он устоял перед тягой к каплям. Зато возникла примечательно лишенная красок картина, непохожая на те, что он рисовал в последние годы. Едва ли Дмитрий сумеет ее продать.

Глава 13

5 июня 1765 г., в окрестностях Согю. юг Франции

Жан шагал по дороге, ведущей к большой деревне. За спиной у него висела заплечная сума с мехами и шкурами, которые он собирался продать на рынке, чтобы заработать пару ливров. Постоянные скитания по следу бестии подтачивали его благосостояние. Ему с сыновьями нужно было на что-то жить.

Среди свинцового цвета гранитных валунов зеленел Жеводан, и человеку наивному могло бы показаться, что лучшей жизни и быть не может. Но Жан знал про последние нападения в начале месяца, унесшие жизни мальчика и девочки. Жизнь не могла быть хуже.

Данневали устраивали одну охоту за другой у подножия гор Монмуше, Моншове и Монгран. Именно там, где были родные края Пьера и Антуана. И его собственные. Равно как и вверенные им лесные угодья. Нормандцы что-то подозревали.

Была и другая причина, по которой он предпочел бы не показываться в Согю: пересуды. Его лишала покоя не только людская толчея, но и косые взгляды и перешептывания у него за спиной. Они станут пялиться на него, шептаться, мол, к ним снова заявился сын ведьмы. Но меха и шкуры они, тем не менее, покупали охотно. Когда возникала необходимость отправляться в деревню, ему всякий раз приходилось пересиливать себя, но людям он виду не подавал. Им он, как всегда, казался закрытым и неприветливым.

Миновав первые дома, Жан свернул на ведущую к рынку улицу. По пути он прошел мимо дома старой Иветты Шаброль и даже удивился, что ее дверь стоит нараспашку. Иветта пользовалась столь же сомнительной славой, как и он сам, поскольку с годами стала немного странной. Истинного ее возраста не знал никто. Сколько Жан себя помнил, Иветта существовала всегда. Сколько ей? Восемьдесят лет? Девяносто?

Остановившись, Жан прислушался и разобрал приглушенные голоса и тихий стон.

– Мадам? – вопросительно крикнул он в открытую дверь, но не получил ответа. Он быстро переступил порог, чтобы посмотреть, не случилось ли чего со старушкой.

К огромному своему удивлению, у постели Иветты в маленькой спаленке он застал аббатису Григорию. Аббатиса сидела спиной к двери и его не заметила. Выжав тряпку над миской с водой, она отерла ею влажный от пота лоб старухи и помогла ей сесть. Потом осторожно поднесла к ее губам чашку с чаем – аромат ромашки Жан ощутил от порога.

– Видите, все не так плохо, мадам Шаброль, – тихо, но ободряюще сказала аббатиса. – Травы помогут вам от кашля и поставят вас на ноги. Господь благословил вас в старости. По воле Божьей вы еще многих в Согю переживете. Но вам надо больше следить за собой. Получше укрываться ночью. – Она опустила старуху на подушки. – На следующей неделе я снова вас навещу. А завтра придет сестра Магдалена.

Старуха схватила ее за руку.

– Спасибо, достопочтенная аббатиса. Пусть Господь наградит вас за труды, – просипела она.

– Меня вам благодарить не надо, – качнула головой в высоком чепце Григория. – Я делаю это с радостью, мадам Шаброль.

– Но, верно, у вас уйма других дел, помимо забот об умирающей, – сипло, но горячо запротестовала старуха.

В легких у нее было полно воды. Жан узнал этот шум. По его прикидкам, жить ей осталось еще день-два, и он не решился привлечь к себе внимание. Если Иветта испугается, это может приблизить час ее смерти – а его самого еще больше опорочить.

– Кому захочется говорить про смерть в такой чудесный день, мадам Шаброль? – улыбнулась аббатиса, вновь отирая старушке лоб. – Дайте травам оказать свое действие. Я помолюсь за вас, и вот увидите, вы скоро проснетесь здоровой и бодрой.

– А я попаду в рай, достопочтенная аббатиса? – голос Иветты все слабел. – Вы же знаете, что в молодые годы я не всегда была непорочна благонравна.

– Я помолюсь за вас. А так как вы раскаялись в своих грехах, то обязательно отправитесь в рай, мадам Шаброль. Но пока поживите еще немного.

Жан увидел, как Григория быстрым движением постаралась стереть слезу в уголке левого глаза. Она прекрасно знала, что Иветта на пороге смерти.

Узловатые пальцы снова сжались, сдавили белую руку аббатисы.

– Но патер Фрик сказал мне после исповеди, что Господь принимает лишьдуши самых благочестивых, достопочтенная аббатиса. – По всей видимости, старуха страшилась того, что ожидает ее в загробном мире.

– Не тревожьтесь, мадам Шаброль. – Григория, успокаивая, погладила ее по седым волосам. – Господь любит всех. А теперь отдыхайте. – Она встала.

Повернувшись, Жан тихонько вышел. Ему не хотелось, чтобы Григория его заметила.

Его представление об аббатисе внезапно изменилось. Вот уж кого он не ждал встретить здесь и ни за что бы не подумал, что она сама станет ухаживать за Иветтой. Или что ее расстроит близкая кончина старушки. До сих пор он считал ее надменной монахиней из аристократов, которая вела себя как прочие люди церкви. Увиденное и услышанное его удивило. Выходит, за невозмутимостью кроется нечто большее, чем надменность и ослепление верой. Невероятно!

Погрузившись в раздумья, он незаметно дошел до рынка.

Шастель разложил свои товары рядом с колодцем, не обращая внимания на окружающее. Вскоре первые прохожие заинтересовались его беличьими шкурками. Он охотно разговаривал с покупателями, но ни на су не снижал цену.

Небо тем временем затянуло, в воздухе запахло влагой. Освежающий ветер принес с собой облака, и вдалеке Жан различил серую пелену, словно одеяло, укрывшую горизонт.

Над горами и лугами лил дождь.

– Доброго вам дня, мсье Шастель, – услышал он вдруг рядом с собой детский голосок.

Он обернулся.

– Бонжур, Мари Денти. – Присев на корточки, он протянул ей руку.

Девочка улыбнулась в ответ, ее большие карие глаза сияли. Одета она была в грубое льняное платье, темно-золотистые волосы прикрывал белый чепчик. Стоявшая рядом с ней корзинка была размером почти с нее саму.

– Ты все стираешь, и с каждым днем все хорошеешь, – подразнил он девчушку, и та рассмеялась. – Тебя уже зовут замуж?

– Мне же только десять! – смущенно отмахнулась она.

– Только десять? – С наигранным удивлением всплеснул руками Жан. – Ушам своим не верю, а выглядишь ты как настоящая маленькая мадам. – Он пощекотал ей животик, и она привычно беззаботно рассмеялось. От этих звуков у него потеплело на душе. – Тебя мама прислала?

– Да, мсье Шастель. – Она указала на лотки кругом. – Мне нужно принести домой овощи и грудинку.

– Ах, вот как, у вас сегодня на обед густая похлебка, – заключил он из этого поручения и запустил руку в заплечную суму. – У меня для тебя кое-что есть. – Он подмигнул девчушке.

– Как, опять зверек? – Поставив плетеную корзинку на землю, она сунула руку в карман платья. – Смотрите, все прошлые я сохранила. – На ладошке Мари лежало несколько резных фигурок, которые он ей подарил: четыре маленькие и две побольше. – Мне все так завидуют! – с гордостью добавила она. – А я всегда отвечаю, что это вы мне их подарили, мсье Шастель.

Погладив ее по голове, он достал последнюю свою поделку. Это была наполовину готовая птица из бука размером с ладошку Мари.

– Сейчас ее закончу, – пообещал он, вынимая из ножен нож.

И под бдительным и полным ожидания взглядом девочки стал вносить последние штрихи. Полетела тонкая стружка, все более мелкие детали проступали в дереве. Тем временем упало несколько капель дождя – первые предвестницы надвигающейся грозы.

– Ласточка! – радостно воскликнула Мари, узнав птицу.

– Ласточка, – подтвердил он и, проделав острием ножа маленькую дырочку, продел в нее тонкий кожаный шнурок и подал девочке ее подарок. – Нравится?

– Очень, – просияла Мари, почтительно беря подвеску. Надев на шею шнурок, она обняла лесника. – Спасибо, мсье Шастель.

– Ладно, ладно, – смущенно пробормотал он, отстраняя девочку. – А теперь беги за покупками. Иначе вам нечего будет есть, и ты промокнешь до нитки, прежде Чем попадешь домой.

Она схватила корзинку.

– Мне все равно, что про вас говорят, мсье Шастель. Ко мне вы всегда добры. После мамы и папы вы мой самый любимый человек на свете.

Убежав, она помахала ему от прилавка мясника, которому протянула корзинку.

Провожая сердечным взглядом малышку, которая деловито бегала по рынку, Жан обнаружил аббатису. Она застыла рядом с прилавком торговца овощами, стояла, сложив перед собой белые руки, и, очевидно, стала свидетельницей его разговора с Мари. В ее лице читалось удивление. По меньшей мере, такое же, какое испытал он, увидев ее у постели Иветты Шаброль. Чем дольше она на него смотрела, тем больше напоминала ему статую святой.

Тут тучи разверзлись, обрушив на деревню проливной дождь. Выругавшись, Жан схватил меха и шкурки и, прикрывая их плащом, бросился под крышу. Аббатиса тоже юркнула и укрытие, но он сделал вид, что ее не заметил, и, чтобы скрыть смущение, опустившись на колени, начал укладывать свой товар в, суму. Сегодня он все равно ничего больше не продаст.

– Бонжур, мсье Шастель, – сказала ему в спину Григория, тем самым лишая его возможности и дальше ее игнорировать. – Это не вы случайно заходили в дом мадам Шаброль?

– Нет. – Он встал и обернулся. – Не случайно.

Ее черная ряса пропиталась влагой, тускло поблескивала и местами льнула к телу, открывая изящную фигуру больше, чем пристало ее сану.

– Я услышал ее голос и зашел посмотреть, что с ней. Но вы меня опередили.

– А почему вы ничего не сказали?

– Чтобы до смерти испугать старушку? Нет, это я оставлю патеру Фрику.

Темные брови аббатисы поднялись, она посмотрела на него с упреком.

– То, что вы старались не шуметь, делает вам честь. Но не то, что вы подслушивали.

Он против воли улыбнулся.

– Может, вы боитесь, что я запомнил ваши слова? Благодаря толстому попу и его болтовне раньше старушка уж очень боялась ада, который ждет таких грешниц, как она.

Григория кашлянула.

– Вас удивило, что я с ним не заодно?

– Да.

– Господь милосерден, мсье Шастель. Зачем Ему, чтобы старушка на пороге смерти прожила свои последние дни в страхе?

– Я говорил не про Бога. Я говорил про патера Фрика, – поправился он. – Помните мои слова на опушке леса в Виварэ? Фрик – одна из многих причин в сутане, почему церковь вызывает у меня отвращение. Теперь и вы знаете почему.

Она подняла голову.

– Я вас понимаю, мсье Шастель. Это было несправедливо. И хотя мне и не пристало осуждать или наставлять священника, я все же с ним поговорю.

Жан уже приготовился к новой словесной перепалке, и уступчивость аббатисы его огорошила.

– Вы… вы одна в Согю? – спросил он.

– Нет. Другие сестры разошлись по домам заболевших. В нашем аптекарском огороде много трав от разных болезней. – Григория протянула руку под дождь. – Вы умеете находить общий язык с детьми, мсье Шастель.

– Вы за мной следили?

– Как и вы за мной. – Ветер гнал струи дождя по переулкам. Аббатиса не сводила глаз со стен домов, по которым стекала вода. – Вы хорошо знаете малышку? – Опустив руку, она стряхнула с ладони воду.

– Ее зовут Мари Денти. Мы с ее отцом часто охотились вместе. Все изменилось, когда мне пришлось ухаживать за женой. – Он проводил взглядом стружку, которую подхватила и медленно уносила за собой по размякшей земле вода. – Она мне как дочь. И для меня большая честь, что ее родители мне доверяют.

– Я знаю, что о вас судачат, мсье Шастель. И должна признать, что после нашей первой встречи у меня было большое искушение поверить слухам. Но сегодня я поняла, что в них нет ни капли истины. Господь простит мне мою ошибку. И не забудет вашего сочувствия к мадам Шаброль. – Она помолчала. – Вам известно, что Данневали расспрашивают про вас и вашу семью? Больше всего их интересует ваш младший сын Антуан и его собаки.

– Не знаю, о чем вы.

– Они приезжали ко мне в монастырь и спрашивали меня, потому что крестьяне замыкаются, едва услышав имя Антуана Шастеля. Это показалось Данневалям… странным, – продолжала Григория. – Вам известно, что большинство в здешних краях называют вашего сына лишь «тот человек», поскольку боятся произносить его имя?

– Известно, – с трудом выдавил Жан. – Он не всегда был таким странным. Я… временами я сам его едва узнаю. Чужие страны изменили его.

– Присматривайте за сыном, мсье Шастель, – озабоченно посоветовала аббатиса. – Я говорю это не только из-за моей воспитанницы. До меня дошло, что король в большом гневе и после шестидесяти смертей и сорока раненых хочет видеть успех. Нормандцы ополчились на Антуана и его со-бак. Было бы не сложно выдать их за бестию.

Подняв с дощатого настила суму, Жан кивнул и сбежал под дождь. Он не прийык, чтобы с, ним разговаривали так дружелюбно, и уж никак не ожидал предостережения от аббатисы. При каждой встрече она сбивала его с толку, ему все труднее становилось ненавидеть ее, как остальных церковников.

Григория смотрела вслед леснику, который спешил прочь по раскисшим улицам, покидая Сото с парой монет в кармане. Она видела маленькие деревянные фигурки, какие стояли на столе у старой Иветты. Нетрудно было догадаться, кто их вырезал.