Текст книги "Сказки народов России"

Автор книги: Марк Ватагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Мне и эта хороша.

Царь прогнал кобылиц.

– Теперь, – говорит, – пойдём к озеру, там плавают белые лебеди.

Приходят к озеру. Лебеди – перо в перо, залюбуешься! Зорко смотрит Иван-царевич – не может найти, где пёрышко чуть скручено. Два раза мимо прошёл, на третий заметил.

– Вот моя невеста!

– Не тот кусок хватаешь, как бы не подавился! – говорит морской царь. – Выбирай в третий раз!

Вывел царь двенадцать девиц, все на одно лицо, рост в рост, волос в волос. Опять Иван-царевич узнал Василису Премудрую – она колечко на пальце тронула.

– Вот моя невеста!

Что делать морскому царю? Нельзя отступаться от царского слова. Пришлось отдать младшую дочь Василису Премудрую за Ивана-царевича. Сыграли свадьбу. Стали жить Иван-царевич с Василисой Премудрой в её золотом тереме.

Но злой царь не успокоился. «Всё равно сгублю Ивана, – думает он. – Вместе с Василисой сгублю! Это она его всё время спасает, меня, старика, дурачит! Попарю-ка я их в моей царской баньке!» И приказал баню растапливать.

Иван-царевич пришёл в терем и говорит Василисе Премудрой:

– Царь на меня больше не сердится, приглашает нас в свою царскую баньку попариться.

– Ах, напрасно радуешься, милый Иванушка, – говорит Василиса Премудрая. – Вот теперь-то мы с бедою и встретились. Не знаешь ты, что за баня у морского царя. Баня у него вся железная, три дня, три ночи её растапливают, докрасна раскаляют. За сто шагов не подойти. Бежать нам надобно.

Прошло три дня. Баню истопили. Посмотрели утром Иван-царевич с Василисой Премудрой из терема – баня красным-красна, как жар пылает. Страшно им стало. Василиса Премудрая говорит:

– Пора уходить. Будет погоня великая.

Она смастерила трёх говорящих куколок, посадила их по углам, научила, что надо говорить.

Иван-царевич оседлал двух борзых коней, и помчались они с Василисой прочь из морского царства.

В это время царские посыльные к терему Василисы Премудрой пришли, в двери стучат, на два голоса кричат:

– Иван-царевич и Василиса Премудрая, вставайте, собирайтесь, баня готова!

Первая куколка из угла отвечает:

– Рано вы нас разбудили, я не выспалась, скажите батюшке, пусть даст поспать.

Время прошло, снова идут посыльные, в двери терема стучат, на три голоса кричат:

– Не пора вам спать, а пора вставать, царь сердится!

Вторая куколка из другого угла отвечает:

– Подождите, уже встали, одеваемся.

Опять время прошло, опять бегут посыльные, в двери терема стучат, на семь голосов кричат:

– Царь гневается, ногами топает, говорит: «Этак моя баня вовсе простынет!»

Третья куколка из третьего угла отвечает:

– Ступайте себе к царю, мы в баню сами придём.

Вернулись посыльные к царю. А морской царь кричит:

– Зачем ушли? Под руки их взять, в баню силком проводить, иначе сбегут!

Прибежали посыльные к терему, в двери стучат – никто не отзывается. Выбили двери, а в тереме пусто. Доложили царю. Морской царь приказал:

– Снаряжать погоню великую!

Снарядили погоню. А Василиса Премудрая и Иван-царевич уже далеко были. Василиса Премудрая говорит:

– Надо землю послушать, нет ли царской погони.

Они остановились, Иван-царевич припал ухом к земле.

– Ничего не слышу, нет погони.

Тогда Василиса Премудрая послушала землю.

– Слышу, идёт погоня великая. Скоро будет здесь.

Она оборотила коней зелёным лугом, Ивана-царевича – старым пастухом, а сама сделалась белой овечкою. Тут и погоня наехала.

– Эй, старик, не видал ли добра молодца с красной девицей на борзых конях?

– Видал, – отвечает старик, – давненько это было. Я тогда ещё молодой был.

Воротилась погоня к морскому царю.

– На зелёном лугу пропали их следы, мы и туда, мы и сюда – нет следов да и только.

– А что видели на лугу? – спрашивает царь.

– Был там только старый пастух да белая овечка.

– Это они и были, – кричит морской царь. – Это Василиса Премудрая ухитряется! Брать надо было пастуха! Брать надо было овечку!

Царь послал новую погоню.

Опять Иван-царевич слушает землю, ничего не слышит, нет, говорит, погони. А Василиса Премудрая послушала и говорит:

– Идёт погоня великая. К нам приближается.

Она оборотила коней колодцем, Ивана-царевича – старым старичком, а сама сделалась берестяным ковшиком. Тут и погоня наехала.

– Эй, старичок, не видал ли добра молодца с красной девицей на борзых конях? Их следы у твоего колодца теряются.

– Верно, – отвечает старичок, – проезжали тут лет сорок назад добрый молодец с красной девицей. Да ведь и я в ту пору был добрым молодцем…

Воротилась дружина к морскому царю.

– На зелёном лугу у колодца пропали их следы. Мы и туда, мы и сюда – нет следов да и только.

– А что видели возле колодца? – спрашивает царь.

– Лежал возле колодца берестяной ковшик да сидел рядом старый старичок.

– Это они и были! – кричит морской царь. – Брать надо было старичка, брать надо было ковшик!.. Сам поведу третью погоню!

На этот раз Василиса Премудрая оборотила коней озером, Ивана-царевича – сизым селезнем, а сама сделалась серой утицей. Тут и третья погоня наехала.

Морской царь сразу догадался, кто такие утка да селезень. Ударился он о сырую землю, обернулся чёрным коршуном. Хочет коршун убить, заклевать утку и селезня, да не тут-то было! Разлетится он сверху, вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнёт; вот-вот ударит утку, а утка под воду уйдёт. Бился, бился, из сил выбился, а ничего не сделал.

Поскакал морской царь назад, в своё подводное царство.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем переждали время и поехали домой, в тридевятое царство.

Долго ли, коротко ли, а добрались они до дворца, где жили царь с царицей, родители Ивана-царевича.

– Ты подожди меня в этом лесочке, я пойду вперёд, доложусь отцу с матерью, – говорит Иван-царевич.

– Ты меня забудешь, – говорит Василиса Премудрая.

– Как могу я тебя забыть? – удивляется Иван-царевич.

– Как поцелуешь свою сестру, так меня и забудешь. Смотри, целуй только батюшку с матушкой, а сестру не целуй, – говорит Василиса Премудрая.

Пошёл Иван-царевич во дворец. Встретили его царь с царицей, то-то было радости! Поцеловал он батюшку, поцеловал матушку и забыл на радостях наказ Василисы – поцеловал сестрицу. А как поцеловал её – так и забыл Василису Премудрую. Три дня прошло. Царь-отец говорит:

– Надобно тебя женить, Иванушка.

А Иван-царевич согласен, забыл, что женат на Василисе Премудрой. Царь сосватал ему богатую молодую королевну.

Василиса Премудрая прождала три дня в лесочке – не идёт Иван-царевич, так и есть, забыл наказ её, ослушался. Тогда Василиса Премудрая пошла в стольный город и пристала у доброй старушки. Та муку сеет – пирог печь собралась.

– Для кого, бабушка, пирог готовишь? – спрашивает Василиса Премудрая.

– Разве не знаешь? В городе у нас большой праздник: царь женит Ивана-царевича на богатой королевне. Я пирог во дворец отнесу, молодым на стол подам.

– Дай, бабушка, я испеку, может, царь меня чем пожалует, – просит Василиса Премудрая.

– Мне не жаль, пеки, – говорит старушка.

Василиса Премудрая слепила из теста голубя и голубку и посадила их на пирог. А когда пирог был готов, отнесла его во дворец, на царский стол. Только жених и невеста взялись за пирог, как голубь с голубкой взлетели и заговорили. Голубка спрашивает:

– Помнишь, как была я белой овечкой, а ты – старым пастухом?

– Не помню, – отвечает голубь.

– А помнишь, как была я берестяным ковшиком, а ты – старым старичком?

– Не помню, – отвечает голубь.

– А помнишь, как была я серой утицей, а ты – сизым селезнем?

– Не помню, – отвечает голубь.

– У Ивана-царевича тоже память плохая, – говорит голубка.

Тут Иван-царевич всё вспомнил, выскочил из-за стола и побежал разыскивать свою милую жену Василису Премудрую. Нашёл он её у доброй старушки, поцеловал в сахарные уста, взял за белые руки и привёл во дворец к отцу, к матери. И начался там пир на весь мир, и я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем стали жить-поживать да добра наживать.

КАК ИВАН – КРЕСТЬЯНСКИЙ СЫН БАРЫНЮ ДА БАРИНА ПРОВЁЛ

Жили в одной деревне старик со старухой. Был у них сын и была дочь. Вот пошла однажды дочь на реку бельё полоскать. А как выполоскала – стала вдруг плакать-голосить, слёзы ливмя лить. Мать услыхала, к реке прибежали, спрашивает:

– Что с тобой, доченька милая? О чём плачешь?

А дочка отвечает:

– Как мне не плакать, сударыня матушка, ведь замуж меня скоро отдадите, а я сыночка Иванушку рожу, а Иванушка-то на берег гулять пойдёт да и в воду упадёт! Утонет мой родимый Иванушка!

Мать от таких слов пуще дочки расплакалась. Сидят – в два голоса голосят. Отец прибежал, спрашивает:

– Что стряслось? Отчего плачете?

– Ничего, старик, не стряслось, – отвечает старуха, – да ведь может стрястись! Вот выдадим дочку замуж, а она сыночка родит. А сыночек-то на берег гулять пойдёт да и в воду упадёт! Утонет наш милый Иванушка! А-а!

– Ой, беда! – испугался старик и с ними вместе заплакал. Сидят – в три голоса голосят.

Пришёл сын с пашни. Дома нет никого. И сестра, и старые родители – все на речке, все в голос ревут. Прибежал к ним:

– Что случилось? Отчего плачете?

Мать рассказала, отчего плачут.

– Ох и глупость несказанная! Плачете по внуку, который ещё не родился. Да и дочь-то замуж ещё не выдали! Как с вами жить? Пойду по белу свету, поищу д у рней, чтоб были вас дурн е й. Коли найду – ворочусь домой.

И пошёл Иван – крестьянский сын по белу свету. Пришёл в большую деревню. Видит: дом стоит господский, изрядный.[3] На крыльце барыня сидит, кормит хлебом свинью с поросятами. Снял Иван шапку, кланяется свинье до земли. Барыня думает: «Чудной какой мужик! Меня не замечает, свинье поклоны бьёт!» И кричит ему:

– Эй, мужик! Ты что свинье кланяешься? Аль ты с ней знаком?

– Матушка-барыня, – говорит Иван, – ваша свинья пестра – моей жене сестра. Я пришёл в гости её звать. В нашей деревне праздник. У свиньи-то вашей детки народились, так вы отпустите её к нам вместе с детками. То-то моя жена обрадуется!

Барыня говорит:

– Изволь, мужик, забирай её на праздник вместе с поросятами.

А сама думает: «Ну и дурень! Свинью – на праздник! Да ещё с поросятами! Пускай ведёт, его ж люди засмеют!»

А Иван снова свинье кланяется да смотрит на неё.

– Что же ты, мужик, мешкаешь? – кричит барыня.

А Иван отвечает:

– Свинья пешком идти не согласна. Говорит, поросятки умаются.

– Ну так я повозку дам. Эй, кучер, – кричит барыня, – запрягай лошадей!

Запрягли пару лошадей, посадили в повозку свинью с поросятами. Иван и тронулся в путь.

– Подожди, мужик! – снова кричит барыня. – Пусть моя свинья у вас на празднике самой пригожей будет. Вот ей шуба! – Она накинула на свинью свою дорогую шубу, и Иван уехал.

Скоро барин с охоты воротился. Злой, сердитый: ни птицы, ни зверя не подстрелил. Барыня говорит:

– Сейчас я тебя, душа моя, насмешу! Тут давеча[4] мужик дурной приходил, свинью на праздник приглашал вместе с поросятами. Говорил: «Ваша свинья пестра – моей жене сестра».

– И ты отпустила свинью?

– Отпустила, милый, отпустила, в шубу свою нарядила, дала повозку и пару лошадей!..

Барин как закричит:

– Не мужик тот дурной, а ты баба дурная! Не смеяться тут надо, а погоню снаряжать! Откуда хоть мужик-то?

– Не знаю.

– То-то, что не знаешь! Эй, седлать моего коня!

Пустился барин в погоню. А Иван знал, что будет погоня. Свернул он с дороги в лес, спрятал повозку в чаще, поймал ежа, вышел на дорогу. Слышит: конский топот приближается. Иван сел на землю, ежа шапкой накрыл. Тут и барин прискакал:

– Эй, мужик, ты не видел свинью в повозке?

– Видел, барин, видел.

– Догнать мне надобно ту повозку.

– В лесу-то дорог много, заплутаете, барин.

– Тогда ты догони, я тебе рубль дам.

– Э-э, барин, что рубль! Я тут сокола заморского под шапкой стерегу. Если упущу, с меня мой барин шкуру спустит!

– Садись на моего коня и догоняй! Я постерегу сокола.

– А если упустите, барин? Ведь сокол – заморская птица, аж сто рублей стоит!

– Не бойся, упущу – отдам сто рублей.

– Сейчас говорите «отдам», а как до расплаты – и нет вас.

Барин вытащил кошелёк, отсчитал сто рублей и говорит:

– Возьми, на случай, если не уберегу. А сам садись на моего коня, скорей скачи, вороти ко мне того кто свинью везёт! Приведёшь – червонец дам!

Сел Иван на коня, поскакал вперёд. Потом свернул в лес, пристегнул к повозке скакуна и поехал домой.

А барин ждал, ждал его и понял: не вернётся мужик. «Ну да ладно, – подумал он, – хоть драгоценная птица мне осталась. Только бы её не упустить, половчей ухватить!» Приподнял он шапку да как схватит ежа! Тут только барин смекнул, что это и был тот самый мужик, который свинью в гости звал.

А Иван приехал домой на тройке, в повозке свинья лежит, да ещё и с поросятами. А на свинье шуба господская.

– Откуда у тебя рысаки, откуда свинья? – спрашивает мать.

А Иван отвечает:

– Нашёл я на земле д у рней, что вас куда дурн е й. Не только рысаков с повозкой дали, не только свинью с поросятами, но ещё сто рублей денег и шубу в придачу.

АЛТРАПКА

Жил-был старик Федот. Был у него пёс Алтрапка. Долго Алтрапка служил. Но вот и старым стал, волков да воров чуять перестал, голос у него пропал; лежит Алтрапка, не лает, дремлет да зевает. Старик говорит сыновьям:

– Надо пса прогнать.

Сын отвечает:

– Жаль его, пёс-то хороший был, верно служил.

Старик Федот говорит:

– Вот то-то: «был, служил»… А теперь старым стал, волков да воров чуять перестал. Одно знает – лежит да зевает. Гони его со двора, нет у нас лишнего куска.

Сын взял палку, выгнал Алтрапку. Сидит бедный пёс за огородами, воет. Подкрадывается к нему волк и говорит:

– Что ты, старый, воешь? И сам не промышляешь, и нам, волкам, мешаешь.

Алтрапка отвечает:

– Потому и вою, что старым стал, вас, волков-разбойников, чуять перестал… За это меня хозяин выгнал. Не хочет зря кормить.

Волк говорит:

– Ты на меня не лай, помолчи, дай поживиться, а я тебе за то тайну открою, такую тайну, что твой хозяин не только кормить-поить – на руках тебя будет носить! Вот слушай, что мне рассказал мой дед. Пришёл он однажды сюда за овцой. Твой дед не был сердитым, пропустил волка. И вот когда мой дед притаился в огороде, он увидел, как отец старика Федота золото прятал. Целый мешок золотых монет закопал под колодезной сохой.[5]

Алтрапка, смышлёный пёс, побежал к колодезной сохе, давай её выкапывать. Старикова сноха[6] кричит:

– Батюшка, глядите, ваш Алтрапка пришёл, колодезную соху подкапывает!

Федот кричит:

– Гони его!

Сноха подошла к Алтрапке, пнуть хотела, а пёс оскалил зубы, зарычал. Испугалась сноха, ушла подальше от греха. И кричит:

– Батюшка, он зубы скалит, ещё укусит. Глядите, он соху подкопал, упадёт соха!

Федот говорит:

– Сейчас я его убью!

Подошёл к собаке, глянул в яму, а там золота полным-полно! Федот ахнул. И давай золото собирать да приговаривать: «Спасибо, Алтрапка! Спасибо, милый!» Подозвал собаку, погладил. Потом приказал снохам:

– Алтрапку кормить только мягким хлебом, поить только свежим молоком!

Бабы кормят пса, а он лежит себе в тенёчке, позёвывает. Надоело это бабам, вот одна из них взяла да пнула его. А пёс-то старый был, с одного пинка и дух испустил.

Осерчал старик Федот:

– Моего благодетеля, моего кормильца убили, будьте вы неладны!

И пошёл к дьякону.[7] Говорит ему:

– Был у меня любимый пёс Алтрапка. Да сноха его убила. Хочу я пса на погосте[8] схоронить, по-человечески.

– Что ты, что ты! – закричал дьякон. – Виданное ли дело – пса на погосте хоронить! Нет такого порядку!

– А ты не серчай, отец дьякон, – говорит Федот. – Ведь Алтрапка-то мой был богатый пёс. Он тебе золотой при жизни отказал.[9]

– Мне – золотой? – удивился дьякон. – Покажи!

– Вот, бери.

Дьякон схватил золотой и говорит:

– Сам-то я решить такое дело не могу, а ты пойди к попу, посоветуйся.

Пошёл Федот к попу и говорит:

– Был у меня любимый пёс Алтрапка. Да сноха его убила. Хочу я пса на погосте схоронить, по-человечески.

– Аль ты сдурел?! – закричал поп. – Пса хоронить там, где крещёные люди лежат!

– А ты не серчай, батюшка, – говорит Федот. – Ведь Алтрапка-то мой был богатый пёс. Он при жизни тебе пять золотых отказал…

– Пять золотых? Где они?

– Вот, бери.

Поп взял деньги и говорит:

– Я б тебе, Федот, это дело разрешил. Да ведь пёс Алтрапка не сам подох, а его убили. Тут без полиции не обойтись. Сходи к уряднику,[10] спроси у него разрешения.

Федот пришёл к уряднику. И говорит:

– Был у меня любимый пёс Алтрапка. Да сноха его убила. Хочу я пса на погосте схоронить, по-человечески. Был я у попа, а он говорит, нужно ваше разрешение.

Урядник кричит:

– Ты, старик, видно, не в себе! Кто тебе даст такое разрешение? Нет такого закона, чтобы пса на погосте хоронить!

– А ты не серчай, – говорит Федот. – Ведь Алтрапка-то мой был богатый пёс. Он при жизни тебе золотой отказал.

– Давай золотой! – говорит урядник.

– На, бери.

Урядник сунул золотой в карман и говорит:

– Моя б воля, я б разрешил, да права не имею. Надобно тебе, старик, пойти к приставу.[11]

Федот пришёл к приставу. Всё ему рассказал. Пристав вскочил, ногами затопал:

– С каким делом ты, болван, ко мне пришёл? Пьяный ты или сумасшедший? Эй, взять пьяного старика, в холодную[12] посадить, чтобы в другой раз умнее был!

– А ты, барин, не серчай, – говорит Федот. – Вот пять золотых. Это тебе мой Алтрапка отказал, когда жив был.

Пристав схватил деньги, взял лист бумаги и спрашивает:

– Как покойника-то звали?

– Алтрапка.

Пристав написал: «Разрешаю похоронить Алтрапку, как желает его хозяин Федот». Потом свою подпись поставил, потом печать приложил.

Отдал бумагу Федоту. Тот отнёс её попу.

Поп говорит:

– Принеси пса, как стемнеет, чтоб никто не видел, кого хороним.

Вечером Алтрапку честь по чести похоронили, как положено. И хоть в тайне всё было, а слух по селу прошёл: поп, мол, похоронил, пристав разрешение дал.

И вдруг архиерей[13] и исправник[14] вызывают в уезд[15] попа и пристава. Те сразу догадались: попадёт им за Алтрапку. Пристав приехал к Федоту:

– В уезд нас вызывают, и ты с нами поедешь, денег прихвати.

– Деньги есть, – говорит Федот.

Вот приехали в город. Исправник спрашивает пристава:

– Правда ли, что ты закон нарушил, пса разрешил похоронить как человека?

Архиерей спрашивает попа:

– Правда ли, что ты похоронил паршивого пса на погосте, рядом с людьми?

И пошла ругань. Архиерей ругает попа. Исправник ругает пристава. Федот вынул тридцать золотых. Пятнадцать даёт архиерею, пятнадцать исправнику:

– Это от Алтрапки. При жизни вам отказал.

Те взяли деньги, да ещё пуще ругаются. Исправник кричит приставу:

– Да знаешь ли ты, чего я тебя ругаю? Почему меня не вызвал, когда почтенного Алтрапку хоронили?!

Архиерей кричит попу:

– А ты знаешь, чего я тебя ругаю? Почему меня на похороны не позвали, почему во все колокола не звонили?!

А Федот слушает да усмехается: «Вот и ищи, бедняк, правду, вот и проси у таких защиты!..»

Сказка, может, и не вся, да больше сказывать нельзя.

НЕБЫЛИЦЫ

Жили когда-то три брата. Жили не так уж богато. На троих-то была одна хата да и та худовата.

Старшие братья умны, языкасты, а младший брат Иван – дурак и молчун.

Вот поехали они однажды в лес по дрова. Топорами намахались, уморились, есть захотели. Взялись кашу варить. Пшена в котёл насыпали, воды налили, а огнива-то нет, дома забыли. Как быть? Старший брат самый умный был, он на дерево залез, туда-сюда поглядел и видит: невдалеке на полянке костерок горит, возле него старичок сидит.

«Вот где я добуду огня!» – смекнул старший брат.

Подошёл он к костерку и говорит старику:

– Дедушка, дай огоньку!

– Экой ты прыткий, – отвечает старик. – Ты меня сперва повесели, сказку расскажи, да не шути со мной – ответишь спиной!

– Это как?

– А так: байка нескладная мне не нужна – узнает плётку твоя спина! А ну, сказывай сказку!

Старший брат час думал, два часа в затылке чесал и говорит:

– Нет, дедушка, я не горазд.

– А когда не горазд, кто ж огня тебе даст?

Старик взял плётку, парня наземь повалил да так его плёткой отходил, что тот всё перезабыл. Ни с чем старший вернулся к братьям. Средний ему говорит:

– Эх, растяпа, не принёс огня! Поучись-ка, брат, у меня!

И пошёл к старику:

– Дедушка, дай огоньку!

– Ты меня сперва развесели, сказку расскажи. Да не шути со мной – ответишь спиной!

Средний брат два часа думал, три часа в затылке чесал и говорит:

– Нет, дедушка, я не горазд.

– А когда не горазд, кто ж огня тебе даст?

Старик и среднего брата хорошенько плёткой проучил. Ни с чем и тот вернулся назад.

Вот меньшой брат. Иван, пошёл к старику:

– Дедушка, дай огоньку!

– Сказку сперва расскажи.

– Я б рассказал, да ты перечить станешь, закричишь: «Неправда, не было такого!»

– Нет, не стану перечить, сказывай.

– Тогда уговор: не перебивать. Как перебьёшь, как закричишь: «Не было такого!» – так и отхожу тебя той самой плёткой, какой ты братьев моих угощал.

– Согласен, начинай.

– Слушай, дед. Был я мал, да удал. Пошёл как-то в лес. Вижу дерево, в нём – дупло, в дупле – гнездо, в гнезде – жареные перепела. Сунул руку в дупло – не лезет, сунул ногу – не лезет. Тогда я изловчился, подпрыгнул и влетел в дупло. Жареные перепела горой лежат, другой сказал бы: мало, а я наелся до отвала. Захотел на волю, ан не тут-то было! Больно растолстел, а дыра мала. Ну, я-то догадлив был, домой за топором сходил, дыру топориком пошире прорубил и вылез на волю. Так ли, дед?

– Так, мой свет.

– Потом я заткнул топорик за пояс, сел на пегоньку лошадёнку и поехал в лес по дрова. Лошадка бежит – трюх-трюх, а топорик-то сзади – стук-стук. Так половину лошадки и отсек. Я оглянулся – нет задней половины, на двух ногах ушла невесть куда. Я кинулся искать. Вижу: задок моей лошадки по зелёной травке гуляет. Я поймал его, лыком к передку пришил, стала лошадь бегать лучше прежнего. Я дров нарубил, полный воз нагрузил да как гаркну. А лошадь сгоряча хватила да по уши в грязь угодила. Я – за дедом. Дед был умён, а я догадлив. Схватили мы лошадь за хвост и давай тянуть. Да так вдвоём потащили, что шкуру долой стащили! Что делать? Пришли домой, горюем. Глядь – лошадь у ворот, сама пришла. Я радуюсь: и лошадь дома и шкура вдобавок! Так ли, дед?

– Всё так, мой свет.

– Вот сел я на лошадь и поехал по лесу. Вижу, огромный дуб растёт, вершиной в небо упирается. Думаю себе: дай-ка посмотрю, что там на небе. Залез и узнал: скотина там совсем дешёвая, а мухи да комары в цене. Ну, думаю, удача мне. Слез на землю, наловил мух и комаров полный кошель и опять вскарабкался на небо. И давай торговать: отдаю муху с мушонком, за них беру корову с телёнком, отдаю комара, а взамен беру быка! Сколько я набрал скотины – нет ей числа!

А у нашего попа – завидущие глаза. Он тот дуб взял да свалил да к себе на двор стащил. Я собрался с добычей на землю ворочаться, а дуба нет. Как с неба слезть? А я догадлив был, всю скотину перерезал, ведь дармовая она, и давай из шкур верёвку вязать. Длинную связал. Один конец за край неба зацепил, другой вниз бросил и начал спускаться. Хоть и длинна верёвка была, но до земли не достала, а прыгать боюсь. Как быть? А я догадлив был. Вижу, внизу мужик овёс веет, полова[16] по ветру вверх летит, а я её хватаю да верёвку мотаю. Вдруг сильный ветер задул да так меня раскачал! Лечу то туда, то сюда, вниз гляжу: то Питер, то Москва! Лопнула верёвка из половы, упал я в трясину, в зелёную тину. Торчит одна голова, ни туда ни сюда. На моей голове утка гнездо свила, яиц нанесла, утят вывела. А я не тужу, туда-сюда гляжу. Прибежал серый волк, всех утят уволок. «А за уткой приду – всё гнездо разорю!» Я дождался волка, когда он за уткой пришёл, и хвать его за хвост! «Улю-лю!» – кричу. Волк рванулся и вытащил меня из трясины. Так ли, дед?

– Всё так, мой свет.

«Ах, чёртов старик, – думает Иван, – ничем тебя не проймёшь. Ну, послушай-ка дальше». И говорит:

– Вытащил меня волк из болота, а я есть хочу. Сейчас, думаю, дичи набью. Гляжу: тетерев на дубу. Вскинул ружьишко, прицелился, а кремня-то нет! В город за кремнём бежать – до города десять вёрст, тетерев, пожалуй, уйдёт. Что делать? Иду, задумался Вдруг лбом о дерево – бух! Искры из глаз сыпанули. Одна искра упала на полку,[17] ружьё бахнуло, тетерев упал да на зайца попал, а заяц сгоряча вскочил, разной дичи набил. Я дичь нагрузил на воз, на базар отвёз, торговал – не ловчил, пятьсот рублей получил! Было это, дед?

– Было, мой свет.

– Ну, я домой спешу, подъезжаю, гляжу: мой дед запряг твоего деда и возит на нём навоз целый день без обеда…

– Врёшь, дурак! Не было такого! – не вытерпел старик.

А Ивану того и надобно. Отстегал он плёткой злого старика, взял огня и воротился к братьям.

Вот вам сказка, а мне бубликов связка.