Текст книги "Принц Терний"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

9

Четыре года тому назад

Указкой меня ударили по запястью, послышался громкий треск, вторую руку зажали в тиски, как только я попытался ее приподнять. Высвободиться не получилось – Лундист держал крепко, хотя был явно удивлен.

– Выходит, вы следите за происходящим, принц Йорг.

Я думал совсем о других, кровавых делах, но по привычке отозвался.

– Надеюсь, вы сможете сформулировать основную идею сказанного мной, – произнес он.

– Мы таковы, каковы наши враги. Данное утверждение применимо как к людям, так и к странам, – ответил я ему. Книгу, принесенную Лундистом на урок, я узнал сразу. То, что враги вынуждают соответствовать им, было ее основополагающим тезисом.

– Хорошо. – Лундист поднял указку и обратился к разложенной на столе карте. – Геллет, Ренар и Топи Кена. Анкрат является продуктом данной среды, хищнической по своей сути.

– Высокогорья Ренара – единственное, что меня интересует, – заявил я. – На все остальное наплевать. – Упершись ногами в пол, покачался на задних ножках стула и продолжил: – Когда отец прикажет выступить против графа Ренара, пойду и собственноручно прикончу его, если позволят.

Лундист пристально посмотрел на меня, пытаясь понять, действительно ли я способен на такое. Пронзительные голубые глаза старика, казалось, заглянули в самое сердце.

– Десятилетним мальчикам лучше заниматься изучением трудов Евклида и Платона. Отправляясь на войну, следует руководствоваться трудами Сунь Цзы. [6]6
  Сунь Цзы(Sun Tzu) – китайский стратег и мыслитель, предположительно, живший в VI или, по другим источникам, в IV веке до н. э. Автор знаменитого трактата о военной стратегии «Искусство войны».


[Закрыть]Стратегия и тактика – продукты разума, инструменты принца и короля.

Но мне хотелось действовать. Внутри клокотала жажда мести, требуя смерти графа. По плотно сжатым губам Лундиста я догадался, что он понимает, насколько все серьезно.

Взглянул на высокое окно, откуда в классную комнату струился солнечный свет, превращая пыль в танцующий золотой поток.

– Прикончу его, – произнес я и затем добавил, почувствовав необъяснимое желание ошарашить собеседника: – Да хоть кочергой, как убил ту гориллу Инча.

Я надеялся услышать от Лундиста какое-нибудь откровение. Какой-то совет от умудренного жизнью человека молокососу. Чтобы он объяснил мне, что творится со мной. Но, видно, он тоже не всемогущ.

Вернул стул в исходное положение и положил руки на карту. Посмотрел на Лундиста. Он был полон сострадания. Так и подмывало довериться ему и рассказать о впившихся колючках, о смерти Уильяма. Разделить с ним непосильную ношу, разъедавшую, словно кислота, боль воспоминаний, ржавчину ненависти.

Лундист перегнулся через стол. Его зачесанные на восточный манер длинные седые, как из серебра, волосы упали, обрамляя лицо.

– Мы таковы, каковы наши враги, но кто они – мы определяем сами. Создай врага из ненависти, Йорг. Сможешь – станешь великим человеком и, что намного важнее, счастливым.

Во мне есть нечто хрупкое, способное сломаться, но есть и жесткость, позволяющая отсечь правильные по сути, но ненужные в данный момент слова. Не думаю, что это во мне появилось в тот день, когда граф Ренар убил мою мать, но именно он вынул из ножен клинок. Часть меня желала сдаться и принять протянутый Лундистом дар.

Но я избавился от той части своей души. К добру иль к худу, в тот день она умерла.

– Так когда же выступит Армия Врат? – спросил я, проигнорировав его слова.

– Армия Врат не выступит, – ответил Лундист. Его плечи опустились то ли от усталости, то ли от горечи поражения.

Это стало для меня неожиданностью, я не смог скрыть удивления. Вскочил, опрокинув стул:

– Они выйдут! Как это они останутся?

Лундист направился к двери. Его мантия заколыхалась в такт движению. Я отказывался поверить, стоял, не в силах пошевелиться, руки и ноги словно окаменели. Почувствовал, как жар подступает к щекам.

– Неужели они могут так поступить? – выкрикнул я ему в спину, разозлившись, что веду себя словно ребенок.

– Анкрат окружен врагами, – ответил он, не думая останавливаться. – Войска должны защищать свои земли, а кроме них никто не доберется до графа, укрывшегося в неприступном замке.

– Королева мертва. – Перед глазами всплыло перерезанное горло матери, все стало кровавым. Тернии напомнили о себе внутренним жаром. – Принц убит.

Сломан, словно надоевшая игрушка.

– За все приходится платить. – Лундист остановился, положив руку на дверь, словно нуждался в надежной опоре.

– Кровью и железом!

– Права на реку Катун, три тысячи дукатов и пять арабских скакунов. – Лундист даже не посмотрел в мою сторону.

– Что?

– Речная торговля, золото, лошади. – Наконец он взглянул на меня через плечо своими голубыми глазами и протянул руку к кольцу на двери.

Каждое из произнесенных им слов я способен был осмыслить, но не все вместе.

– Войска… – начал я снова.

– Не двинутся с места. – Лундист открыл дверь. Дневной свет потоком хлынул внутрь: яркий, теплый, наполненный отдаленным смехом беспечных оруженосцев.

– Тогда я пойду один. Он сдохнет от моей руки, он будет орать перед смертью. – Холодная ярость медленно расползалась по телу.

Мне нужен меч, на худой конец острый нож. Лошадь, карта – я схватил лежавшую на столе, границы выбиты и закрашены индийскими чернилами на старой, пахнущей плесенью коже. Нужно все разузнать поподробнее.

– Но как? Как стало возможным откупиться за их смерть?

– Твой отец заключил союз с королевствами Лошадиного Берега благодаря браку, крепость которого представляла угрозу для графа Ренара. Опасаясь упрочения союза, граф решил нанести удар, устранив жену и наследников. – Лундист шагнул в полосу света, превратившего его седину в серебристый нимб, колыхающийся на легком ветерке. – У твоего отца недостаточно сил, чтобы уничтожить Ренара и отогнать хищников от Врат Дома Анкратов. На это твой дед с Лошадиного Берега никогда не даст согласия, поэтому, стоило союзу рухнуть, Ренар оказался в безопасности. Заключив перемирие, он сможет направить свои войска к другим границам. Приняв выкуп, король фактически обеспечил ему такое перемирие.

Внутри все оборвалось. Я рухнул в бесконечную пустоту.

– Пойдемте, принц, – Лундист протянул руку, – прогуляемся на солнышке. Сегодняшний день не для занятий в классе.

Я скомкал карту, нашел в себе силы улыбнуться, выдавив холодную горькую улыбку, уверенный, что не отступлюсь от задуманного.

– Конечно, дорогой наставник. Давай прогуляемся под солнышком. Такой денек не стоит терять.

И мы вышли во двор, но солнечное тепло не могло растопить лед внутри меня.

10

Орудуя ножом, не запачкаться очень трудно, но брату Грумлоу это удавалось всегда.

Мы разжились пленником. Это был один из всадников Марклоса, которому не удалось умереть. Плохая новость для него. Макин заставил Барлоу и Райка доставить выжившего ко мне на лестницу дома бургомистра.

– Говорит, что зовется Рентоном. СэромРентоном, с вашего позволения, – представил рыцаря Макин.

Я внимательно осмотрел пленника. Половину лба украшал великолепный, почти черный кровоподтек, а слишком стремительное объятие с матушкой-землей сплющило нос в большей степени, чем ему бы хотелось. Аккуратно подстриженные прежде усы и борода теперь, перепачканные кровью, являли собой жалкое зрелище.

– Свалился с лошади, Рентон? – полюбопытствовал я.

– Ты зарезал сына графа Ренара, воспользовавшись флагом капитуляции, – заявил он. Причем слова «зарезал» и «сына» из-за сломанного носа прозвучали весьма комично.

– Да, – ответил ему, – даже не представляю, под каким флагом я бы его не прирезал. – Наши взгляды встретились. А у Рентона-то косоглазие. Едва ли, разодетый в придворные одежды, он производил должное впечатление. Теперь же, на ступенях дома бургомистра, весь в крови и грязи, он, скорее, походил на крысиное дерьмо. – На твоем месте я бы лучше подумал о себе, нежели о том, был ли Марклос зарезан в соответствии с принятыми традициями или нет.

Конечно же, я солгал. На его месте я бы воспользовался любой возможностью, чтобы поглубже вонзить во врага нож. Не сомневаюсь, не все разделяют мои приоритеты. Как говорил Макин, что-то во мне сломалось, но не до такой степени, чтобы забыть, что именно.

– Я из богатой семьи, за меня заплатят выкуп, – произнес Рентон. Он заторопился, разволновавшись, словно только теперь осознал происходящее.

Я зевнул.

– Нет, не из богатой. Были бы богатыми, ты бы не отправился в простецкой кольчуге одним из телохранителей Марклоса. – Я зевнул еще раз, распахнув рот до предела, пока челюсть не щелкнула. – Мейкэл, принеси-ка кружку пива.

– Мейкэл мертв, – произнес Райк из-за спины сэра Рентона.

– Не может быть, – не поверил я, – идиот Мейкэл? Я думал, Господь наделил его удачей, сопутствующей пьяницам и сумасшедшим.

– Ну, почти мертв, – поправился Райк, – один из парней Ренара вогнал ему в брюхо кусок ржавого железа. Мы уложили его в тенечке.

– Очень трогательно, – отметил я. – А теперь принесите мне пива.

Райк нечто прорычал и подтолкнул Джоба исполнять поручение.

Я вновь повернулся к сэру Рентону. Само собой, счастливым его не назовешь, но и грустить он, похоже, не собирался, что было бы естественным в подобном переплете. Его взгляд скользил по отцу Гомсту. Думает небось: «Вот тот, в чьей вере не усомнишься».

– Итак, сэр Рентон, – начал я, – что привело молодого Марклоса в земли, находящиеся под защитой Анкратов? Что это граф о себе возомнил?

Кое-кто из братьев собрался на ступенях в ожидании представления, но большинство продолжило обирать покойников. Деньги, безусловно, штука великолепная и, главное, легко переносимая, хотя на этом братья не остановятся. Полагаю, телега с головами, кроме всего прочего, будет завалена оружием и доспехами еще до того, как придется уезжать отсюда. А также обувкой, – по крайней мере, вон у тех трех трупов отличные башмаки.

Рентон закашлялся и потер нос, размазав загустевшую кровь по физиономии:

– Ничего я не знаю о планах графа, не вхожу в его личный тайный совет. – Он вновь обратился взглядом к отцу Гомсту. – Господь мне свидетель.

Я наклонился пониже. От него несло чем-то неприятным, словно от залежавшегося на солнце куска сыра.

– Господь действительно твой свидетель, Рентон, он, без сомнения, собирается взглянуть, как ты сдохнешь.

Я сделал паузу – пусть осознает услышанное. Улыбнулся старому Гомсти:

– Ты можешь позаботиться о душе этого славного рыцаря, отец. Хотя грехи плоти, скорее, по моей части.

Райк подал кружку пива, я отпил небольшой глоток.

– Если ты, Малыш Райки, устанешь мародерствовать, значит ты устанешь от жизни, – произнес я многозначительно. Послышались смешки братьев, стоящих на ступенях. – Почему ты все еще здесь, ведь мог бы расчленить парочку трупов в поисках золотой печени?

– Пришел глянуть, как станешь пытать Крысиную Морду, – ответил Райк.

– В таком случае должен тебя разочаровать, – заметил я, – поскольку сэр Крысиная Морда собирается выложить все, что я пожелаю, мне даже голоса не придется повышать. Когда все узнаю, собираюсь передать его новому бургомистру Норвуда. Возможно, фермеры захотят зажарить вояку живьем, и тогда он решит, что еще легко отделался. – Я нарочно затеял этот разговор. Угрозы, произносимые без лишних эмоций, быстрее доходят до сознания.

В топях я напугал мертвяка всего лишь тем, что раскрыл перед ним свой внутренний мир. Интересно, а можно устрашить подобным образом живого?

Однако сэр Рентон не выглядел сильно напуганным.

– Сегодня ты зарезал превосходившего тебя, юнец, еще один находится перед тобой. Ты не стоишь говна на моих подошвах.

Я задел-таки его гордость. Он был рыцарь, и безбородый мальчишка насмехался над ним. Лучшее, что я мог ему предложить, было простое сожжение. Легкая смерть по нынешним временам.

– Мне было девять, когда граф Ренар впервые попытался убить меня, – произнес я. Невозмутимость в голосе далась без усилий, да и незачем было кипятиться. Гнев не страшен – он предсказуем. Гневу сопутствует быстрая развязка, пускай даже и кровавая. – Граф потерпел неудачу, но на моих глазах убили мать и младшего брата.

– Все люди смертны, – заявил Рентон, сплюнув темный кровавый сгусток на ступени. – Что же делает тебя таким особенным?

Верно подмечено. Чем моя потеря, моя боль превосходила боль других?

– Хороший вопрос, – отметил я. – Чертовски хороший вопрос.

Среди пленников, двигавшихся с колонной Марклоса, почти у каждого убили сына, отца, мать или возлюбленную. Убили за последнюю неделю. Если крестьяне его просто сожгут, это будет милосердием по сравнению с тем, что я увидел четыре года назад.

– Можешь считать меня избранным. У кого есть дар, тот и избран. Кому-то достается дар владения луком, – кивнул в сторону нубанца. – Он может попасть в глаз быку с тысячи шагов. Он не прилагает больше усилий, чем остальные, просто стреляет метче, потому что избран. Что касается меня, я просто умею мстить лучше всех. Таков мой дар.

Рентон засмеялся и снова сплюнул. В сгустке я рассмотрел осколок зуба.

– Думаешь, ты страшнее огня, малец? – спросил он. – Я видел, как сжигают людей, и не раз.

Опять попал в точку.

– У тебя хорошие доводы, сэр Рентон, – заметил ему.

Я оглянулся на руины. Рухнувшие стены, почерневшие деревянные остовы, над которыми крыши в прежние времена защищали жителей от ненастья.

– Много сил уйдет на то, чтобы отстроить здесь все заново, – произнес я, – потребуется много дерева и гвоздей. – Глотнул пива. – Занятно, именно гвозди скрепляют строения, но они же наилучшим образом подходят для расчленения человеческого тела на составляющие. – Я пристально взглянул в крысячьи глаза сэра Рентона, темные глаза-бусинки. – Пытка не доставляет мне удовольствия, сэр Рентон, хотя в ней я хорош. Конечно, не лучший в мире, но все же. Самые лучшие палачи получаются из трусов. Они знают, что такое страх и как на нем сыграть. А вот из героев выходят посредственные палачи. Они не понимают обычных смертных. У них все перепутано в голове, они думают только о том, как бы оскорбить твою честь. Трусу наплевать на честь, он привяжет тебя к стулу и разведет под ним тлеющий огонек. Я не трус и не герой, просто умею пытать.

На этот раз у Рентона хватило здравого смысла побледнеть. Он протянул грязную руку к отцу Гомсту:

– Отец, я лишь служил своему господину.

– Отец Гомст помолится за твою душу, – заверил я, – и отпустит мне грехи, когда я освобожу ее от бренного тела.

Макин скривил мясистые губы:

– Принц, вы как-то рассуждали о том, что прервете порочный круг мести. Можете начать прямо сейчас. Отпустите сэра Рентона.

Райк посмотрел на него, как на сумасшедшего. Толстяк Барлоу осторожно хихикнул.

– Да, говорил, Макин, – произнес я в ответ. – Разорву круг. – Достал меч и положил на колени. – А ты знаешь, как разорвать круг мести? – спросил я.

– Любовью, – высказался Гомсти.

Все вокруг притихли, прислушиваясь.

– Разорвать круг означает убить всех ублюдков, досаждавших тебе, – пояснил я. – Всех до единого. Убить их. Убить их матерей, братьев, детей и даже собак. – Провел пальцем по лезвию меча и подождал, пока из пореза не вытечет темно-красная капля крови. – Люди думают, что я ненавижу графа, на самом деле я – большой поклонник его методов. У него лишь два недостатка. Во-первых, он заходит недостаточно далеко. Во-вторых, он – не я. Однако граф все же преподал мне несколько бесценных уроков, поэтому, когда мы встретимся, обязательно поблагодарю его, предав быстрой смерти.

Тут отец Гомсти затянул:

– Граф Ренар плохо поступил с вами, принц Йорг. Простите его, но не благодарите. Он будет гореть в аду за свои злодеяния. Его бессмертной душе предстоит вечно корчиться в муках.

Пришлось громко рассмеяться.

– Вот уж эти священники, не правда ли? Начинают с любви, затем вещают о прощении, а заканчивают вечностью в огне. С огнем у нас полный порядок, сэр Рентон, а про вашу бессмертную душу я еще не решил. Даю на размышления день, может, два. Самое большее – три. Я не самый терпеливый человек на земле, поэтому закончим, как только вы мне расскажете то, что я желаю узнать.

Я поднялся со ступеней, подошел и, наклонившись, погладил сэра Рентона по голове. У него были связаны руки, а кусаться бесполезно, ведь на моих руках латные рукавицы.

– Я поклялся графу Ренару, – упрямо произнес он, пытаясь отклониться и поворачивая голову так, чтобы видеть старого Гомста. – Скажите ему, отец, я поклялся перед Богом. Если нарушу клятву, буду гореть в аду.

Гомст подошел и положил руку ему на плечо:

– Принц Йорг, этот рыцарь принес священную клятву. Существует всего несколько священных обетов выше того, который приносит рыцарь своему сюзерену. Вам не следует настаивать на нарушении данного обета, также никто не должен угрожать расправой над плотью, подталкивая к предательству и тем самым отправляя душу в адский огонь.

– В таком случае, сэр Рентон, вам предстоит подвергнуть испытанию свою преданность, – заметил я. – Расскажу свою историю; когда закончу, посмотрим, захотите ли вы раскрыть планы графа. – Я устроился на ступеньке рядом и глотнул пива. – Когда я однажды выбрал этот путь, мне было, ох, всего-то десять. Увидел, как люди графа убили моего брата Уильяма и выпотрошили мать. Тогда понял, что все, чему меня учили, было неправильным. Как результат – связался с дурной компанией, верно, Райки?

Райк издал свой коронный смешок «кхе-кхе-кхе». По его разумению, это заменяло хохот. Хотя весельем в нем и не пахло.

– Тогда же пристрастился к пыткам. Вопрошая себя, должен ли я стать воплощением зла, подумал: может, Господь возложил на меня работу дьявола?

Я расслышал, как Гомст забормотал молитву, а может, и проклятие. Это была правда. Долго я искал во всем происходящем послание, пытаясь понять свое предназначение.

Я опустил руку на плечо Рентона. Он так и сидел: моя рука на левом плече и рука Гомста – на правом. Словно между дьяволом и ангелом из старинных свитков, нашептывающими в уши.

– Мы захватили епископа Мурильо у Джедмайр Хилл, – продолжал я. – Уверен, ты слышал о провале его миссии? Так вот, братья позволили мне забрать епископа себе. В то время я был у них чем-то вроде талисмана.

Нубанец поднялся и начал спускаться с холма. Я позволил ему уйти. Он – не любитель подобных откровений, ему казалось, они его оскверняют. Мне нравился нубанец, хотя я не подавал вида.

– Итак, епископ Мурильо был полон резких слов и суждений. Много чего наговорил об адском огне и осуждении на вечные муки. Мы даже некоторое время обсуждали предназначение души. Потом я вогнал ему в черепушку гвоздь. Прямо сюда. – Я вытянул руку и дотронулся до места на грязной голове Рентона. Тот отдернулся назад, как ужаленный. – Тогда епископ слегка сменил тон общения, – продолжил я свой рассказ. – Он менял его всякий раз, когда в его башке оказывался новый гвоздь. Спустя какое-то время он стал совершенно другим. Мог ли ты предположить, что человека можно изменять таким образом? Первый гвоздь навевает детские воспоминания. Следующий вызывает гнев или плач, может быть, смех. В конце осознаёшь, что мы – всего лишь игрушки, нас легко сломать, но трудно починить.

Слышал, монахини в Сент-Алстис до сих пор заботятся о епископе Мурильо. Сейчас он опять изменился. Говорят, он перенял тамошние привычки и чешет всякие непристойности. А где же душа того гордого и праведного человека, которого умыкнули из папского каравана, – право, не могу ответить.

Затем в моей руке волшебным образом появился гвоздь. Покрытый ржавчиной трехдюймовый гвоздь. Пленник обмочился. Прямо там, на ступенях. Барлоу выругался и врезал ему посильнее. Когда Рентон очухался, сразу рассказал все, что знал. Это заняло около часа. Затем мы выдали его местным для сожжения.

Было забавно наблюдать, как добропорядочные жители Норвуда пляшут вокруг жертвенного костра. Я долго смотрел на языки пламени, взмывающие над головами. В огне есть какое-то откровение, словно нечто начертано изнутри. Кое-кто утверждает, что понимает его. Только не я. Хотя было бы замечательно найти ответы на некоторые вопросы в извивающихся языках пламени. У меня были вопросы. Например, зачем жажда графской крови вывела меня на этот путь? Правда, каким-то образом мне удалось ее приглушить. Как-то смог отрешиться и внушил себе, это всего лишь еще одна жертва во имя будущего могущества.

Я потягивал пивко. Четыре года в пути. Вечно куда-то направляешься, вечно что-то предпринимаешь, но теперь, когда носки башмаков смотрели в сторону дома, создалось впечатление – все это время я был сам не свой. Как потерянный, а может, ведомый.

Попытался вспомнить, когда именно отказался от мести графу и почему. Ответа я так и не нашел, какое-то мимолетное видение руки на дверной ручке и чувство падения куда-то в бесконечность.

– Собираюсь вернуться домой, – произнес я.

Тупая боль за глазами, словно поржавевший гвоздь, глубоко вогнанный в плоть. Допил пиво, не чувствуя вкуса. Во мне проснулась лишь изначальная жажда.