Текст книги "Принц Терний"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Марк Лоуренс
ПРИНЦ ТЕРНИЙ

Хотел бы поблагодарить за помощь и поддержку Хелен Мазаракис и Шерон Мак

Посвящается Селин. Лучшее неотъемлемо

1

Вороны! Вечно эти вороны. Они расселись на фронтонах церкви прежде, чем умирающие испустили дух. Прежде, чем Райк прекратил отрубать пальцы и снимать с них кольца. Прислонившись к столбу виселицы, я кивнул птицам. Дюжина воронов выстроилась в одну черную линию, их умудренные глаза следили за происходящим.

Местная площадь заалела. Кровь повсюду: в сточных канавах, на выложенной плиткой мостовой, в фонтане. Люди так окоченели, что сразу было видно – трупы. Одни уморительно вытянули вверх беспалые руки, другие скорчились. Мухи роились над теми, кто еще был способен их отогнать. Одни отключились, другие притворялись, но всех выдавало назойливое стенание.

– Воды! Воды! – Умирающие вечно просят воды. Удивительно, но убийство вызывает жажду и во мне.

Местечко называлось Маббертон. Две сотни фермеров валялись со своими косами и топорами. А ведь я предупреждал, что убийство – наше ремесло. Сказал их предводителю, Бовиду Тору. Дал им шанс, всегда даю. Но нет. Они захотели крови и бойни. И они ее получили.

Война, друзья мои, прекрасная штука. Несогласный – проигрывает. Потрудись я подойти к старому Бовиду, подпирающему спиной фонтан и разглядывающему вывалившиеся на колени кишки, возможно, услышал бы другое мнение. Однако посмотрите, к чему привело его несогласие.

– Нищие деревенские говнюки! – Райк высыпал целую горсть отрубленных пальцев на распоротое брюхо Бовида. Затем подошел ко мне, выставив свою добычу так, словно здесь была моя вина. – Смотри! Одно золотое кольцо. Одно! Такая орава – и одно гребаное золотое кольцо. Хотел бы я оживить выродков, чтобы расправиться с ними снова. Чертовы вонючие фермеры.

И он бы действительно так сделал, злобный ублюдок по натуре, еще и жадный. Я выдержал его взгляд:

– Успокойся, брат Райк. Это не все сокровища Маббертона. – И предостерегающе посмотрел на него.

Его ругань разрушила всю магию окружающей картины; более того, надо быть с ним построже. После сражения Райк всегда на взводе, ему вечно мало. Я дал понять: у меня припасено нечто большее. Нечто, способное удовлетворить даже его. Он что-то проворчал, спрятал окровавленное кольцо и засунул нож за пояс.

Затем подошел Макин и потрепал нас латной рукавицей по наплечникам. Был у него такой талант – сглаживать конфликты.

– Брат Йорг прав, Малыш Райки. Здесь еще много припрятанных сокровищ. – Он имел обыкновение называть Райка «Малыш Райки», поскольку тот был на голову выше любого из нас и раза в два шире. Макин вечно травил анекдоты. Он втюхивал их даже тем, с кем рубился, конечно, если у них оставалось на это время. Ему нравилось наблюдать, как они умирают с улыбкой.

– Каких сокровищ? – полюбопытствовал все еще рассерженный Райк.

– Когда имеешь дело с фермерами, что еще ты всегда от них получаешь, Малыш Райки? – намекнул Макин, выгнув бровь.

Райк поднял забрало, выставив напоказ свое уродливое лицо. Ладно, скорее грубое, чем уродливое. Убежден, что шрамы его только украшали.

– Коров?

Макин скривил губы. Мне они никогда не нравились, слишком толстые и мясистые, но я прощал ему это за анекдоты и виртуозное умение обращаться с цепом.

– Ну, ты можешь поиметь коров, Малыш Райки. Лично я собираюсь найти дочурку фермера или даже троих до того, как остальные перепробуют их всех.

Они отправились на поиски, при этом Райк издал свой коронный смешок «кхе-кхе-кхе», словно пытался выплюнуть застрявшую в глотке рыбную кость.

Посмотрел, как они выбили дверь в доме Бовида, стоявшем прямо напротив церкви. Хороший такой дом, с высокой, покрытой деревянной черепицей крышей и небольшим цветником перед входом. Бовид проследил за ними взглядом, голову ему было уже не повернуть.

Глянул на воронов, затем на то, как Джемт и его слабоумный братец Мейкэл собирают головы. Мейкэл управляется с телегой, Джемт – с топором. Говорю же, прекрасная штука – война. Особенно если ты сторонний наблюдатель. Конечно, от нее воняет. Впрочем, очень скоро мы сожжем тут все, и вонь исчезнет вместе со столбом дыма. Золотые кольца? Для начала и этого довольно.

– Малец! – позвал Бовид. Голос глухой и слабый.

Подошел и встал перед ним, опершись на меч, внезапно почувствовав в руках и ногах усталость.

– Лучше поторопись, фермер. Брат Джемт со своим топором уже близко. Слышишь небось «хрясь-хрясь»?

Казалось, это его не слишком трогает. Трудно чем-то взволновать человека, который вот-вот станет праздничным обедом для червей. Но то, что держался он со мной так непочтительно и назвал «мальцом», раздражало.

– У тебя есть дочери, фермер? Может быть, они прячутся в погребе? Старина Райк все равно разнюхает, где они.

Взгляд Бовида метнулся вверх, пристальный и наполненный болью.

– С-сколько тебе лет, малец?

Опять «малец».

– Достаточно, чтобы распороть твое брюхо, словно толстый кошель богача, – ответил я, разозлившись. Мне не нравится, когда я злюсь. И от этого злость становится лишь сильнее. Похоже, он этого не понимал. Не думаю, будто осознавал даже то, что именно я выпотрошил его не более получаса тому назад.

– Пятнадцать лет, не больше. Не может быть больше… – Слова медленно слетали с посиневших губ на смертельно бледном лице.

«На два меньше», – ответил бы я, но он все равно уже не услышит. За спиной скрипнула телега, с окровавленным топором подошел Джемт.

– Голову возьмите, – приказал я, – а жирное брюхо оставьте воронам.

Пятнадцать! Вряд ли, когда мне стукнет пятнадцать, я все еще буду совершать набеги на деревни.

К тому времени, когда мне исполнится пятнадцать, я стану королем!

2

Есть люди, которые раздражают тебя самим фактом своего рождения. Брат Джемт был рожден, чтобы раздражать весь мир.

Маббертон горел просто замечательно. Этим летом все деревни полыхали на славу. Макин называл это выжигающее лето ублюдочным, слишком жадным, чтобы послать дождь, и был прав. Когда мы сюда въезжали, за нами поднималась пыль; когда выезжали – столб дыма.

– Кто хочет быть фермером? – Макин обожал задавать вопросы.

– А кто – дочерью фермера? – Я кивнул в сторону Райка, устало покачивавшегося в седле с тупой ухмылкой на лице и лоскутом парчи на полупластине доспехов. Где он раздобыл парчу в Маббертоне – тайна, покрытая мраком.

– Брат Райк наслаждается простыми радостями жизни, – усмехнулся Макин.

И он действительно наслаждался. Был жаден до них, как огонь, уничтожавший все вокруг.

Языки пламени пожирали Маббертон. Я забросил факел на соломенную крышу таверны, жар сразу погнал нас прочь. Просто еще один чертов день в истории нашей Разрушенной Империи, которая уже долгие годы корчится в предсмертной агонии.

Макин вытер пот со лба, перепачкавшись сажей. Вымазываться у него был настоящий талант.

– А ты сам погнушался бы этих радостей, брат Йорг?

Не мог с ним не согласиться. «Сколько тебе лет?» – хотел узнать тот жирный фермер. Достаточно, чтобы наведаться к твоим дочуркам. Толстуха все пыталась нечто вещать, как и ее папаша. Верещала – не заткнуть, аж уши заложило. С той, что постарше, было попроще. Тихоня, но пришлось потрудиться, проверяя, не померла ли со страха. А как огонь добрался, небось обе взвыли…

Подъехал Джемт и вернул нас к реальности:

– Люди барона заметят дым миль [1]1
  Миля —мера измерения расстояния в США, Великобритании, других странах, равная 1609 метрам . (Здесь и далее прим. пер.).


[Закрыть]за десять. Не надо было поджигать, – тряхнул башкой, дурацкая грива рыжих волос колыхнулась в такт.

– Не надо было, – проорал брат-идиот с лошаденки серой масти. Мы разрешили ему ехать на старой кляче, запряженной в телегу. Кобыла не свернет с дороги. Она умнее Мейкэла.

Джемт всегда цеплялся по мелочам. «Тебе не стоило скидывать трупы в колодец, теперь мы будем мучиться от жажды». «Тебе не надо было убивать того священника, теперь от нас отвернется удача». «Обращайся мы с ней помягче, получили бы выкуп от барона Кенника». Всякий раз я просто сгорал от желания вогнать клинок ему в шею. «В чем дело? Что ты булькаешь, брат Джемт? Не стоило протыкать твой выпяченный кадык?»

– О нет! – воскликнул я, словно громом пораженный. – Скорее, Малыш Райки, беги, пописай на Маббертон. Нужно потушить пожар.

– Люди барона увидят огонь, – затянул свое Джемт, упрямый и красномордый. Он всегда краснел, как свекла, стоило его разозлить. И это красное мурло еще сильнее разожгло во мне желание прибить его. Тем не менее я сдержался. Когда ты предводитель, появляются определенные обязанности. Не стоит злоупотреблять убийством своих людей, иначе кем ты будешь командовать?

Остальные сбились в кучу вокруг нас. Как и всегда, чуть что не так. Я натянул поводья Геррода. Он, заржав и ударив копытом, замер. А я смотрел на Джемта и ждал. Ждал, пока соберутся все тридцать восемь братьев. Джемт раскраснелся – вот-вот из ушей кровь брызнет.

– Куда мы все направляемся, братья мои? – спросил я, приподнявшись в стременах для лучшего обзора их уродливых рож. Задал вопрос негромко, все затихли, чтобы лучше слышать. – Куда? – повторил я. – Или только я это знаю? Разве у меня есть от вас секреты, братья?

Райку стало как-то неловко, он нахмурился. Толстяк Барлоу занял позицию справа от меня, слева встал нубанец, белоснежные зубы сверкают на черном, словно вымазанном сажей, лице. Молчание.

– Брат Джемт может поведать. Он знает, что нам следует делать, а чего нет, – улыбнулся я, хотя руки так и чесались дотянуться до его шеи. – Куда мы направляемся, брат Джемт?

– В Уэннит на Лошадиный Берег, – весьма неохотно ответил он, не желая ни с чем соглашаться.

– Замечательно. А как мы собираемся туда добраться? Без малого сорок всадников на великолепных ворованных лошадях?

Джемт сжал челюсти, пытаясь понять, что я имею в виду.

– Как мы собираемся добраться туда, если хотим урвать кусок пирога, пока тот еще вкусен и горяч? – вопрошал я.

– Дорогой Нежити! – вскричал Райк, довольный, что знает ответ.

– Дорогой Нежити, – тихо повторил за ним я, все еще улыбаясь. – Каким другим путем мы можем пойти? – посмотрел на нубанца, вглядываясь в темные глаза. Я не мог читать его мысли, но позволял ему читать свои.

– Другого пути нет.

«Райк в ударе, – решил я. – Не знает, какая именно игра разыгрывается, но балдеет от своей роли».

– А люди барона знают, куда мы направляемся? – спросил Толстяка Барлоу.

– Старые вояки всегда следуют за войной, – ответил тот. Толстяк Барлоу не глупец. Подбородки колышутся, когда говорит, но не глупец.

– Итак… – неспешно обвел я всех взглядом. – Итак, барон знает, куда направляются бандиты вроде нас, и знает, какой дорогой мы поедем. – Я подождал, пока слова дойдут до их сознания. – А еще я разжег огромный костер, который подскажет ему и его людям, насколько глупо следовать за нами.

Тут-то я и ударил Джемта ножом в шею. Мне совсем необязательно было так поступать, но уж очень хотелось. Он довольно долго дрыгался, кровь пузырилась и булькала, потом свалился с лошади. Его красная физиономия очень быстро побледнела.

– Мейкэл, – позвал я, – возьми его голову.

И он взял.

Джемт просто выбрал неподходящий момент.

3

Что бы ни случилось, брат Мейкэл оставался невозмутимым. Он был крепким, выносливым и угрюмым, впрочем, как и остальные. Только вот спрашивать его о чем-либо не имело смысла.

– Два трупа и два живых висельника. – Макин улыбнулся во весь рот.

Нам все равно бы пришлось разбить лагерь у виселицы, но Макин проскакал вперед, чтобы осмотреть местность. Известие о живых заключенных в двух из четырех висельных клетках, надеюсь, обрадует братьев.

– Двое, – проворчал Райк. Он сильно вымотался, а уставший Малыш Райки считает виселицу пустой, даже если половина ее обитателей жива.

– Двое! – передал нубанец по цепочке.

Заметил, как кое-кто достает монетки, делает ставки.

Дорога Нежити была скучна, как воскресная проповедь. Прямая и гладкая. Настолько прямая, что, казалось, удавился бы за любой зигзаг. Настолько гладкая, что возблагодарил бы за мельчайшую неровность. По сторонам – топи и комары, комары и топи. И нет ничего лучше на Дороге Нежити, чем обнаружить двух живых висельников в клетке.

Почему-то меня не насторожила виселица в совершенно безлюдном месте. Более того, я посчитал это подарком судьбы. Некто бросил узников подыхать, подвесив в клетках на краю дороги. Место, конечно, выбрано странное, зато бесплатное развлечение для моего небольшого отряда обеспечено. Братья буквально рвались в бой, пришлось пустить Геррода вскачь. Славный конь Геррод стряхнул усталость и понесся с громким цокотом. Ну по какой еще дороге, кроме как по Дороге Нежити, можно с таким цокотом нестись во весь опор?

– Висельники! – проорал Райк, и все пришпорили лошадей, стараясь не отстать друг от друга.

Я ослабил поводья, предоставив Герроду свободу. Он не позволит ни одной лошади обогнать себя. Только не на такой дороге. Только не здесь, где каждый ярд [2]2
  Ярд —мера длины, равная 3 футам или 91,44 сантиметра.


[Закрыть]вымощен плиткой, пригнанной одна к другой настолько плотно, что ни одна травинка не пробьется к свету. Ни одной потертости или выбоины. И, заметьте, все это посреди топей!

Неудивительно, что до висельников я доскакал первым. Никто не смог тягаться с Герродом. Особенно со мной в седле, ведь остальные всадники тяжелее раза в два. У виселицы обернулся, интересно было посмотреть, как братья растянулись вереницей вдоль дороги. И закричал, ошалев от радости, да так громко, что, казалось, этого с лихвой хватит для воскрешения голов в телеге. Джемтова тоже где-то среди них, подпрыгивает сверху.

Макин стал вторым, хотя это расстояние он покрыл уже дважды.

– Пускай люди барона нагоняют нас, – сказал я ему. – Дорога Нежити не хуже любого моста. Здесь десяток сможет сдержать целую армию. Те, кто попытаются напасть с флангов, завязнут в болоте.

Макин кивнул, стараясь отдышаться:

– Построившие эту дорогу… пусть бы возвели мне замок… – Оглушительный раскат грома на востоке приглушил его слова. – Возводи они замки вместо дороги, нам никогда бы сюда не добраться, – заметил Макин. – Радуйся, что их тут нет.

Мы наблюдали за подъезжающими братьями. Закат окрасил топи в оттенки оранжевого, словно расползшиеся языки пламени. Вспомнился Маббертон.

– Хороший денек, брат Макин, – произнес я.

– Воистину так, брат Йорг, – согласился он.

Наконец все братья прибыли и тут же затеяли свару из-за висельников. Я пошел и сел у телеги с трофеями, чтобы почитать, пока светло и не начался дождь. Сегодня под настроение захотелось обратиться к Плутарху. Он был в моей власти, втиснутый в кожаный переплет. Некий почтенный монах потратил на книгу свою жизнь. Целую жизнь провел, сгорбившись с кистью в руке. В ней золотом расписаны ореол, солнце и завитки орнамента, а синий фон – синее полуденного неба. Крошечные ярко-красные точки сливаются в цветочную гирлянду. Возможно, он даже ослеп, тот монах. Посвятил жизнь без остатка одной книге, смолоду и до седой старости, расцвечивая древние высказывания Плутарха.

Прогрохотал раскат грома, висельники извивались и завывали, а я сидел и читал слова, написанные задолго до строительства Зодчими дорог.

– Вы трусы! Бабы с мечами и топорами! – Закуска для воронов на виселице решила подать голос. – Нет среди вас ни одного мужика. Педерасты, прискакавшие следом за мальчишкой! – В конце фразы послышался мерссийский говорок.

– Брат Йорг, тут у одного приятеля имеется мнение насчет тебя! – позвал Макин.

Капля дождя упала на нос. Я захлопнул Плутарха. Он ждал довольно долго, чтобы поведать мне о Спарте и Ликурге, сможет еще немного подождать, к тому же не промокнет. Висельник не унимался, я позволил ему высказать все моей спине. В дороге книгу приходится хорошо заворачивать, чтобы не промокла под дождем. Десять оборотов промасленной ткани в одну сторону, еще десять в другую, затем спрятать в седельную сумку и прикрыть плащом. Только помните: сумка должна быть добротной, не каким-то хламом из Тертанов, обязательно из хорошей кожи и с двойным швом, естественно с Лошадиного Берега.

Братья посторонились, освободив мне проход. От виселицы смердело еще хуже, чем от телеги с головами, грубо сбитая штуковина из свежесрубленной древесины. К ней было подвешено четыре клетки. В двух – трупы. Очень даже давнишние трупы. Между прутьями решеток свисали ноги, обклеванные воронами до самой кости. Мухи облепили их, наподобие второй кожи, черной и жужжащей. К одному из живых висельников успели приложиться парочку раз, отчего радостнее тому не стало. На самом деле, они могли бы добить его, что, безусловно, стало бы огромной потерей, поскольку целая ночь была впереди. Хотелось обложить парой ласковых этих идиотов, но разговорчивый висельник меня опередил.

– А вот и мальчишка! Уже закончил рассматривать похотливые картинки в краденой книжке. – Узник сидел в клетке на корточках, изодранные ноги кровоточили. Старик лет сорока с черными волосами, седой бородой и полыхающими гневом темными глазами. – Вырви странички и подотри ими зад, юнец, – выпалил он, внезапно схватившись за прутья решетки, отчего клетка заходила ходуном. – Хоть какая-то от них будет польза.

– Пожалуй, стоит поджарить его на медленном огне, – предложил Райк, поняв, что старик пытается нас разозлить в надежде на быструю смерть, – на таком, какой разводили у виселиц Терстона.

Послышались смешки. Но Макин не засмеялся. Он всматривался в висельника, нахмурив грязное, вымазанное сажей лицо. Я рукой подал знак угомониться.

– То была бы постыдная потеря прекрасной книги, отец Гомст, – произнес я назидательно.

Несмотря на бороду и космы, я, как и Макин, узнал его. Правда, не услышь мы акцента, поджарили бы его заживо.

– Особенно если это «О Ликурге», написанном высокой латынью, а не на пиджин-романском, [3]3
  П иджин —гибридный язык, возникший в условиях межъязыковых контактов; использует лексику одного языка и грамматику другого. Например, креольский язык и язык койне.


[Закрыть]которому учат в церкви.

– Ты меня знаешь? – спросил узник дрогнувшим плаксивым голосом.

– Конечно знаю. – Я запустил руки в свои прекрасные локоны и откинул их назад, чтобы тот смог хорошенько разглядеть, кто стоит перед ним в сгущающихся сумерках: всех Анкратов отличает смуглая внешность. – Вы, отец Гомст, запомнились мне по школьным годам.

– П-прин… – Теперь он рыдал, не в силах произнести ни слова. Просто отвратительно, по правде говоря. Я почувствовал себя так, словно проглотил гнилушку.

– Принц Онорос Йорг Анкрат к вашим услугам, – раскланялся, словно мы были при дворе.

– Ч-что сталось с капитаном Бортой? – Отец Гомст слегка покачивался в клетке, совсем сбитый с толку.

– Капитан Борта, господин! – Макин отсалютовал и выступил вперед, перепачканный кровью другого висельника.

Воцарилась гнетущая тишина. Даже шорохи и стрекотание с топей едва улавливались. Братья с разинутыми ртами переводили взгляд с меня на священника и обратно. Малыш Райки был изумлен сильнее, чем если бы я поинтересовался у него, сколько будет шестью девять.

И именно в этот момент хлынул ливень. Неожиданно, словно Господь Вседержитель опорожнил свой ночной горшок прямо на нас. Тьма, сгустившаяся вокруг, превратилась в патоку.

– Принц Йорг! – Отцу Гомсту пришлось закричать, перекрывая шум дождя. – Ночь! Вам надо бежать!

Он крепко ухватился за прутья клетки, костяшки пальцев побелели. Немигающими, вылезшими из орбит глазами уставился сквозь завесу дождя в кромешную темноту.

И сквозь полог ночи, сквозь стену ливня, по топям, где не пройдет ни один человек, мы различили их приближение. Светящиеся глаза. Неяркие огоньки из глубоких глазниц мертвяков, куда человеку не стоит заглядывать. Завораживающие огоньки, способные наобещать все, что только может пожелать смертный; если всмотреться в них, заставят гоняться за собой в поисках ответов, в результате – смерть в топкой грязи, холодная и голодная.

Всегда недолюбливал отца Гомста. С шести лет он указывал, как мне должно поступать, часто используя в качестве главного аргумента тыльную сторону ладони.

– Бегите, принц Йорг! Бегите! – завывал старик, противно и самоотверженно.

Поэтому я не сдвинулся с места.

4

Брат Гейнс был поваром не потому, что прекрасно готовил, а потому, что ничего больше делать не умел.

Мертвяки надвигались из-за завесы дождя. Призраки погибших на болотах, утонувших и тех, чьи трупы бросили на погребение в трясину. Видел, как Красный Кент, словно слепец, ринулся вперед и тут же начал погружаться в топкую жижу. Не всем братьям хватило благоразумия броситься прочь по дороге, некоторые почили в топях.

В клетке отец Гомст принялся неистово молиться, выкрикивая слова, словно отгораживаясь щитом: «Отче, сущий на небесах, защити сына своего. Отче, сущий на небесах». Все быстрее и быстрее, поскольку страх проникал в него все глубже.

Первый лич вылез из засасывающей трясины на Дорогу Нежити. Лунный свет отразился от него, создавая обволакивающее свечение, которому, понятное дело, не дано было кого-либо обогреть. Но зато можно было различить очертания духа и то, как дождь, проходя сквозь его сущность, падал на дорогу.

Рядом никого не осталось. Ни нубанца с выпученными от страха глазами на темной физиономии, ни Толстяка Барлоу, побледневшего настолько, что, казалось, в нем нет ни кровинки, ни вопящего, словно дитя, Райка. Ни даже объятого приступом ужаса Макина.

Я широко распахнул руки навстречу ливню, предоставив тому лупить в полную силу. За плечами было не так уж много лет, но дождь пробудил воспоминания. Он напомнил штормовые ночи, когда я, стоя на Сторожевой башне, на самом краю высокого обрыва под потоками воды, призывал молнию сразить меня.

– Отче, сущий на небесах. Отче, сущий… – забормотал Гомст, когда мертвяк приблизился, коснувшись меня холодным свечением.

Я по-прежнему держал руки широко распахнутыми, лицо омывали струи дождя.

– Мой отец не на небесах, Гомсти, – напомнил я ему. – Он в замке, занят пересчетом своих вояк.

Мертвяк приблизился вплотную, дав заглянуть в пустые глазницы.

– Что предложишь? – спросил я его.

Он показал.

А я открылся ему.

Есть причина, по которой мне нужно выиграть эту войну. Все живые участвуют в битве, начавшейся задолго до их рождения. Едва у меня прорезались зубы, я испытывал их на деревянных солдатиках в комнате военного совета отца. Пускай всего одна причина, но я собираюсь победить там, где другие потерпели неудачу, потому что теперь мне известны правила игры.

– Ад, – ответил мертвяк, – могу предложить ад.

Вошел в мое тело, мертвенно холодный, острый, как бритва.

Я почувствовал, губы скривились в ухмылке. Сквозь завесу дождя услышал собственный смех.

Приставленный к горлу нож, острый и холодный, довольно жуткая штука. Сродни огню или дыбе. И еще древнему духу на Дороге Нежити. Все они способны вогнать тебя в ступор. До той поры, пока не осознаешь, чем они являются. Всего лишь способами сыграть свою партию. Проиграешь ход – и что в результате? Запорол всю игру.

В этом весь секрет, поразительно, но он мой и только мой. Я понял суть игры в ночь, когда люди графа Ренара захватили нашу карету. Той ночью тоже разразилась гроза. Помню стук дождя по крыше и раскаты грома.

Большой Ян точным ударом снес с петель дверцу кареты, хотел вытолкнуть нас наружу. Правда, времени у него хватило только на одного. Он отбросил меня в сторону, прямо в колючий кустарник, настолько густой, что люди графа предпочли убедить себя, будто я сбежал. Просто не захотели обыскивать его. Но убежать я не смог. Шипы не дали. Видел, как убивали Большого Яна. Видел в те короткие мгновения, когда молния озаряла все вокруг.

Видел, что сделали с матерью и сколько это продолжалось. Они размозжили голову маленького Уильяма о камень-указатель. Великолепные локоны и кровь. Замечу, по старшинству Уильям шел за мной. Он любил цепляться за меня своими пухлыми ручонками и смеяться. Позже появилось еще много каких-то братьев, не отличавшихся дружелюбием, поэтому я не стал бы скучать, потеряй одного или даже троих из них. Но тогда мне было больно видеть сломанного, словно игрушку, как нечто бесполезное, маленького Уильяма.

Когда его убили, мать не могла уняться, поэтому ей перерезали горло. Я был глуп тогда, всего девять, поэтому рвался спасти обоих. Но тернии держали цепко. С той поры я научился ценить терновник.

Тернии подсказали правила игры. Благодаря им я уразумел то, что всем этим жестоким и серьезным воякам, сражающимся в Войне Ста, еще только предстоит понять. Можно победить лишь тогда, когда воспринимаешь все как игру. Предложите кому-нибудь сыграть в шахматы и скажите, что любая из пешек – его друг. Пусть считает, будто оба слона священны. Пусть вспомнит о счастливых деньках, проведенных в тени своего замка. Пусть любит свою королеву. И увидите, потеряет все.

– Что у тебя есть для меня, мертвяк? – спросил я его.

Это игра. Буду просто переставлять фигуры.

Почувствовал холод внутри. Ощутил его смерть, его голод. И вернул обратно. Ожидал большего, но оказалось, он – всего лишь мертвечина.

Показал свою пустоту, куда воспоминаниям нет доступа. Позволил заглянуть туда.

Тогда он покинул меня. Побежал, а я понесся следом за ним. Но только до края болота. Ведь это всего лишь игра. И я собираюсь победить в ней.