Текст книги "Загадочное дело Джека-Попрыгунчика"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Кивок. Единственное, на что Бёртон сейчас был способен.

«Женись на своей любовнице, Бёртон. Остепенись. Стань консулом в Фернандо-По, в Бразилии, в Дамаске, в любой долбаной дыре, куда тебя засунут».

– Кто знает? – вдруг нервно выпалил Бёртон, точно спохватившись.

– Простите?

– Кто знает о нашей беседе, о работе в консульстве?

– О работе – только я и Букингем, – Пальмерстон коснулся медно-стеклянного аппарата. – Я обсуждал этот вопрос лично с королем. О том, что вы здесь? Букингем, я, мой секретарь, охрана, дворецкий, лакей, который видел, как вы входите. О консульстве? Букингем, я и лорд Рассел, который, собственно, и порекомендовал вас. А что такое?

Бёртон знал, как выглядит Джон Рассел, министр иностранных дел. Это был пожилой, лысый, широколицый человек, совершенно не похожий на привидение, которое передвигается на ходулях и летает над крышами.

– Я думаю, – медленно выдавил из себя Бёртон, – что, с большой долей вероятности, в правительстве или в королевской семье есть шпион.

Пальмерстон замер от таких слов. Его кадык нервно поднялся и опустился.

– Объяснитесь, – тихо сказал он.

Быстро и деловито, без лишних эмоций, Бёртон рассказал о совершенном на него нападении. Пальмерстон слушал внимательно и сидел настолько неподвижно, что вполне мог сойти за восковую фигуру, на которую и без того походил.

Когда Бёртон закончил, премьер-министр попросил его описать привидение более подробно.

– Очень высокая и худая фигура, с длинными тощими ногами, но силу имеет невероятную! На голове большой черный шлем, круглый и светящийся, окруженный голубым пламенем. Глаза красные, безумные, буквально сжигают. Лицо, скорее, похоже на череп: щеки ввалились, нос выдается вперед, вместо рта – щель. На нем белый облегающий костюм с нашитыми чешуйками, похожими на рыбьи. На плечах черный плащ с белой подкладкой, а на груди круглое, напоминающее лампу устройство, светящееся красным светом и испускающее искры. Кисти рук костлявые, вроде когтей. На ногах сапоги со встроенным механизмом вроде пружины, к каждому сапогу подсоединена длинная ходуля. – Бёртон запнулся, потом добавил: – Во время паломничества я слышал много рассказов о злых джиннах…

– Джиннах? – прервал его Пальмерстон.

– Да, о злых духах, которые предположительно обитают в пустыне. Я считаю себя вполне разумным, рациональным человеком и скептически отношусь к суевериям. И если бы я не видел это существо своими глазами, а кто-то рассказал бы мне о нем, я бы не поверил.

– Вполне возможно, что поверили бы, – ответил Пальмерстон. Прибор на его столе опять затрясся и испустил струйку пара. – Вы слышали о Джеке-Попрыгунчике? – вдруг спросил он.

Бёртон удивленно посмотрел на него.

– Вот это мне и в голову не приходило!

Джек-Попрыгунчик был страшилкой, которой матери пугали непослушных детей: «Веди себя хорошо, а не то за тобой придет Джек-Попрыгунчик».

– То есть вы хотите сказать, что шпион переоделся в фольклорного персонажа? – начал вслух рассуждать Бёртон. – Но для чего? И почему он напал именно на меня? Чем его так озадачило предложение Джона Рассела сделать меня консулом?

– Видимо, он больше, чем шпион, – сказал Пальмерстон. – Капитан Бёртон, я хочу, чтобы вы поговорили с детективом-инспектором Уильямом Траунсом из Скотланд-Ярда. В 1840 году он, тогда еще констебль, был свидетелем убийства. Он утверждал, что видел эту прыгающую тварь, Джека; несмотря на возражения начальства, Траунс до сих пор твердит, что ничего не выдумал, что все, что он говорил, – правда. А ведь это почти стоило ему карьеры! Даже через десять лет в Ярде нет-нет да и посмеются над ним, и занял он свою нынешнюю должность только благодаря упорству и усердной работе. А теперь и вы клянетесь, что видели Джека-Попрыгунчика.

Бёртон пожал плечами.

– Поговорить с ним – для чего?

– Чтобы начать выполнять ваше второе задание. Я говорю о работе. Король хочет, чтобы вы стали… ну, агентом – не подберу лучшего слова. Это уникальная должность; вы будете расследовать дела, которые находятся за пределами юрисдикции полиции. Те, которые требуют более специфического подхода, чем в Скотланд-Ярде. Вы будете подчиняться только Букингемскому дворцу и мне и, если потребуется, сможете сами отдавать распоряжения полиции. Мы живем в бурные времена, Бёртон. Вон что творится! Технологисты переступают границы этики, либертины – морали. Обе касты становятся очень могущественными, и в обеих есть экстремистские фракции. Дворец весьма озабочен тем, что наука изменяет нашу культуру быстро и кардинально, без должных размышлений и консультаций. Ради блага империи требуется кто-то, способный разгадывать самые сложные загадки и при этом не склонный к скоропалительным выводам. Кто-то бесстрашный и независимый, вроде вас.

– Я польщен, сэр, – ответил Бёртон.

– Это не приказ. Если вы не хотите быть агентом, можете стать консулом.

– Я принимаю назначение, господин премьер-министр.

– Отлично. У меня есть для вас задание, и я хочу, чтобы вы рассматривали Джека-Попрыгунчика как вторую, менее важную его часть. Если Джек действительно шпион, разоблачите его! Но вот вам главное задание: выясните, что вот это такое и откуда оно берется…

Премьер-министр вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его Бёртону. Тот увидел грубый карандашный набросок приземистого уродливого человека. Но вместо лица у него была собачья морда с тяжелыми челюстями.

– Вы хотите, чтобы я нашел художника? – спросил Бёртон.

– Нет. Я знаю, кто это нарисовал, – один француз, Поль Густав Доре. Он прячется где-то на Ист-Энде и рисует сцены нищеты, непонятно почему; вы ведь знаете этих художников с их абсурдными понятиями о благородстве бедных и так далее. Я-то хочу, чтобы вы нашли волко-людей.

Бёртон недоуменно посмотрел на него.

– Кого? Каких волко-людей? Вы думаете, он рисовал с натуры?

– Так оно и есть. Секретарь короля дал знать Доре, что монарх интересуется его работой. В ответ художник прислал во дворец несколько своих рисунков. Это один из них. Гляньте на оборот.

Бёртон перевернул рисунок и увидел слова, нацарапанные дрожащей рукой:

«Ваше Величество, в Котле много волков-оборотней, и люди очень напуганы. Каждую ночь происходят убийства и похищения, такого даже здесь не было никогда. Население ненавидит полицию, потому что она бессильна. Одного из волков-оборотней я видел своими глазами. Я набросал его таким, каким запомнил. Пока я глядел на него, он убил мужчину – разорвал когтями ему грудь, а потом схватил его ребенка в зубы и убежал. Доре».

– Боже мой! – вырвалось у Бёртона.

– Мое мнение, – пояснил Пальмерстон, – Доре накурился опиума, и его рисунок – бред, вызванный наркотическим кайфом. Но вы должны все это проверить. Вы умеете переодеваться так, что вас не узнает родная мать, и говорите на всех языках. Значит, есть все основания полагать, что вы сумеете проникнуть туда, куда полиция боится даже сунуть нос. Найдите этого малого, Доре, и поговорите с ним.

В это мгновение из механизма со свистом выпала на стол коробочка. Премьер-министр открыл ее, достал листочек и протянул Бёртону.

– Ваше жалованье будет таким.

Бёртон посмотрел на небрежно написанные цифры.

Уже во второй раз за это утро у него отвисла челюсть.

Ночной туман сконденсировался в зеленовато-желтый удушливый смог, который выедал глаза Бёртона, пока он ехал на кэбе вдоль Уайтхолла. Это был совсем новый экипаж, запряженный паролошадью. Четырехколесная машина походила на ракету Стефенсона, но отличалась от нее размерами: она была длиннее, шире и выше, а впереди нее торчала высокая тонкая труба. К каждому концу передней оси крепились два тонких рулевых рычага, которые уходили к водителю, сидевшему в «ящике» на верхушке кэба. На рукоятках рычагов находились тормоз и ручки, позволявшие контролировать скорость.

Несмотря на высоту трубы, дым все равно упрямо лез в лицо кэбмену, поэтому тот постоянно носил защитные очки и кожаную шляпу.

Бёртон сидел внутри и рассеянно глядел в окно, пока экипаж пыхтел вдоль обочины. Похожие на призраков жители Лондона сновали в густом желтом тумане, выныривая из него и исчезая вновь, словно не были уверены в реальности собственного существования.

Похмелье Бёртона как рукой сняло. Он чувствовал себя сильным и полным энергии; наконец-то у него появилась цель.

Тем не менее, последние слова Пальмерстона все еще звучали у него в ушах: «Эта работа не для семейного человека, надеюсь, вы понимаете?»

Бёртон понимал.

Изабель не поймет.

Пенфолдская частная лечебница под патронажем Сестринства благородства и великодушия находилась в Сент-Джонс-Вуде, на Эдгвар-роуд.

Экипаж подъехал ко входу, Бёртон расплатился и вышел. Потом поднялся по лестнице в здание.

Медсестра в приемной изучающе посмотрела на него.

– О! – воскликнула она. – Ваше лицо! Прошу прощения, сэр, но мы не занимаемся такими незначительными ранами. Вам нужно всего лишь умыться и обработать царапины и синяки.

Бёртон улыбнулся.

– Откровенно говоря, сестра, я хотел бы навестить лейтенанта Джона Спика. В какой он палате?

Она опять посмотрела на него, теперь удивленно.

– Его тут нет, сэр. Его увезли сегодня ночью.

– Увезли? Кто? Куда?

– Ээээ… – она запнулась. – Может, его семья?

– Вы меня спрашиваете?

– Нет, сэр. То есть я хотела сказать – да, его семья… наверное.

Бёртон нахмурился.

– Наверное? Что произошло? Скажите толком.

– Сэр, вы родственник лейтенанта Спика?

– Меня зовут Ричард Бёртон. Вероятно, вы слышали обо мне.

– О, конечно. Да, сэр, слышала. Собственно говоря, дело в том… одним словом, лейтенанта забрали из больницы ночью, во время дежурства сестры Рагхавендры, и она не оформила документы как положено. Так что мы не знаем точно, кто именно пришел за ним и куда его увезли.

– Вы даете! Человек лежал на смертном одре! Как же она разрешила забрать его, не оформив документы?

– Она… она говорит, что ей стало плохо, и она не может ничего вспомнить, сэр.

– В самом деле? И когда это произошло?

– Около четырех часов утра. В это время в больнице очень мало персонала.

– Спик был еще жив?

– Да, сэр. Но мне… очень жаль, откровенно говоря, скорее всего он не выживет, несмотря на все наши усилия. Простите, сэр.

– Я бы хотел видеть эту сестру Рагхавендру, если вы не против.

– Боюсь, не получится. Ее сняли с дежурства и отправили домой. Она была не в себе.

– А где она живет?

– О, я не могу сказать вам этого, мистер Бёртон. Это нарушение правил.

– К дьяволу все ваши правила, сестра! Мне на них наплевать!

Медсестра вытаращила глаза.

– Сэр!

Бёртон вынул из кармана бумажник, вытащил оттуда сложенный документ и показал ей.

– Посмотрите на подпись. Узнаете?

– Нет. Ой, мой бог! – такая же, как на фунтах.

– А теперь прочитайте, – приказал он, тыча пальцем в короткую фразу.

Она прочитала, поджала губы и кивнула.

– Хорошо, сэр. Я поняла. Сестра Рагхавендра живет здесь, – она написала на листочке бумаги адрес и отдала Бёртону.

– Спасибо. – «Да, документ, который утром вручил мне Пальмерстон, реально работает», – с удовлетворением подумал Бёртон и повернулся, чтобы идти.

– Сэр Ричард, – внезапно окликнула его медсестра.

– Да?

– Втирайте касторовое масло в кожу вокруг глаза, – улыбнулась она. – Синяк опадет.

Бёртон озорно подмигнул ей.

Кэб по-прежнему стоял у обочины. Бёртон окликнул водителя:

– Эй, кэбби, ты еще здесь?

– Лучше покантоваться тут, пока работишка сама найдет меня, чем рыскать за ней в вонючем тумане.

– Можешь отвезти меня на Бейхем-стрит, 3, в Монингтон-Кресент?

– С закрытыми глазами, сэр, – в этом чертовом тумане они все одно без надобности. Хоп, проклятый мотор!

Бёртон уселся в кэб и закрыл дверцу. Глаза ел туман, и они сильно чесались. Паролошадь заворчала, экипаж затрясся, и они тронулись с места. Бёртон чувствовал, что вся его кожа покрылась тонкой пленкой сажи, копоти или еще какой-то дряни, хотелось принять душ. В прошлый раз, две недели назад, когда был вот такой же наплыв тумана, токсичные газы накрыли весь бассейн Темзы, и толпы всякого сброда – индусов-моряков, бандитов из Индии и Бирмы, наркоторговцев, нелегальных эмигрантов, ирландских беженцев – хлынули из Лаймхауса в Уайтчепел, где убивали, резали и бесчинствовали три дня. Когда туман рассеялся и они вернулись в свои хибары и притоны, вдоль Коммершиал-роуд остались лежать сотни бездыханных тел. Под угрозой холеры и роста популяции крыс правительство вынуждено было отдать приказ сжечь все трупы. С тех пор газетчики каждый день призывали идти на Лаймхаус штурмом, зачистить его и сровнять с землей. Но Бёртон был уверен, что этого не произойдет. Лаймхаус – оплот наркоторговцев, а в империи есть влиятельные силы, которые заинтересованы в сбыте опиума и других наркотиков.

До Монингтон-Кресент они добирались немного дольше, чем обычно, потому что кэбби дважды поворачивал не туда. Наконец, вне себя от злости, он доставил Бёртона на Бейхем-стрит.

– Клянусь, босс, в жизни такого не было! – кричал он. – Это так же верно, как то, что меня зовут Монтегю Пеннифорс. Я знаю все дыры и щели этого чертового города. Но смог сбил меня с панталыку. У меня мысли едут в разные стороны, и я не могу заставить эту дымящуюся заразу ехать куда надо.

Бёртон понимал его. У него самого от смога кружилась голова, а после вчерашней крепкой выпивки только этого и не хватало!

– Все о’кей, мистер Пеннифорс, – сказал он. – Вот вам пара шиллингов сверху. Почему бы вам не закончить работу на сегодня? Езжайте домой к жене.

– Еще чего! – закашлялся Пеннифорс. – Да вы шуткуете! Дейзи съест меня с потрохами, если я приду раньше полуночи. Она этого терпеть не может!

– Тогда подождите здесь, – улыбнулся Бёртон. – Я там недолго пробуду и обещаю вам еще шиллинг!

– Вот свезло! – ухмыльнулся кэбби. – А я пока выкурю трубочку, надо ж дыхнуть чем-нибудь приличным!

Он начал прочищать мундштук своей старой вишневой трубки, а Бёртон пересек мостовую и стал разглядывать номера домов. Под номером «три» он увидел обыкновенный четырехэтажный дом – здесь было много подобных. Слабый свет лился из открытого окна над дверью. Бёртон дернул за веревку колокольчика и услышал далекий звонок.

Через минуту дверь открылась, и появилась старая дама в траурном одеянии и вдовьей вуали из черного крепа.

– Да? – с опаской прошептала она, потому что, хотя посетитель, судя по одежде и манерам, был джентльменом, его изрезанное и избитое лицо выглядело варварским и диким.

– Мои извинения, мэм, – вежливо сказал Бёртон. – Не здесь ли живет сестра Рагхавендра?

– Да, сэр. На третьем этаже. Вы из лечебницы?

– Да, я только что оттуда, – уклончиво обронил он. Ответ был крайне неубедительный, но дама этого не заметила; ей понравился голос Бёртона, глубокий, вежливый и мелодичный.

– Хотите я позову ее, сэр? – предложила дама.

– Это было бы замечательно! Спасибо!

– Тогда подождите в холле. По крайней мере здесь нет смога.

Бёртон почистил подошвы о железную скребницу в дверях и вошел в холл, на стенах которого висело множество картин в тяжелых рамах, каких-то фотографий, деревянных распятий и декоративных тарелочек. Дама закрыла за ним дверь и вынула из рукава маленький серебряный колокольчик. Она позвонила, и из гостиной вышла коренастая девушка. Ее руки, щеки и даже нос были обсыпаны мукой. Она неуклюже присела.

– Да, мэм?

– Полли, сбегай к сестре Рагхавендре и скажи, что к ней пришел посетитель. Мистер…?

– Капитан Бёртон. – Он всегда рекомендовался по-военному; «сэр Ричард», по его мнению, звучало слишком напыщенно.

– Капитан Бёртон. И еще скажи, что, если она хочет принять джентльмена, я провожу его в гостиную.

– Да, мэм.

Служанка затопала вверх по лестнице.

– С виду Полли неловкая, но я ею довольна, – пояснила дама. – Меня зовут миссис Эмили Вилтаппер, капитан. Мой покойный муж, капитан Энтони Вилтаппер, служил в 17-м Уланском и погиб под Балаклавой. С тех пор, вот уже семь лет, я не снимаю траур. Он был замечательный человек.

– Мои соболезнования, мэм.

– Не хотите ли чашечку чая?

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я ненадолго.

– Неужели у моей квартирантки какие-то неприятности? Сегодня утром они пришла вся в слезах. Что-нибудь в лечебнице?

– Именно это я и собираюсь выяснить, миссис Вилтаппер.

На лестнице послышались тяжелые шаги.

– Она просит, мэм, подняться к ней, – доложила служанка.

– Ладно, Полли. Иди, пеки лепешки.

Пожилая вдова медленно взбиралась по ступеням, а Бёртон терпеливо следовал за ней.

На третьем этаже он увидел сестру Рагхавендру. Ей было лет двадцать пять. Красивая девушка, с черными миндалевидными глазами и смуглой кожей. Маленький прямой нос, полные чувственные губы, темные волосы, сейчас небрежно заколотые, но, очевидно, длинные и блестящие.

Бёртон почувствовал приятный запах жасмина.

Она напомнила ему одну страстную персиянку, с которой он как-то провел ночь, поэтому, когда их глаза встретились, по телу Бёртона пробежала легкая дрожь.

– Вы капитан Бёртон? – спросила она с легким акцентом. – Вы, наверное, хотите узнать о лейтенанте Спике? Пожалуйста, заходите.

Бёртон вошел вслед за ней в маленькую, без особого убранства комнату и сел в кресло. Девушка и миссис Вилтаппер расположились на диване.

Ему сразу бросилась в глаза статуэтка Ганеши на камине; на столе валялась небрежно брошенная косынка, на буфете стояла бутылочка лауданума.

Сестра Рагхавендра сидела неестественно прямо, сложив руки на коленях. Она еще не сняла униформу медсестры: на ней было длинное серое платье с рукавами и высоким воротником и белый жакет.

– С разрешения миссис Вилтаппер, – мягко начал Бёртон, – я хотел бы расспросить вас о событиях прошлой ночи, о том, как забрали из лечебницы лейтенанта Спика.

Вдова ласково погладила руку девушки.

– Как самочувствие, дорогая?

– Замечательно, – сухо ответила та. – Задавайте вопросы, капитан Бёртон.

– Вы можете по порядку рассказать, что произошло?

– Да. Я дежурю ночью, с двенадцати до шести. Меня приставили к лейтенанту Спику сиделкой. Простите за прямоту, капитан, но жить ему оставалось недолго: вся левая сторона его лица – одно месиво. По медицинским показаниям сиделка ему вообще не нужна, раз положение безвыходное, но мы никогда не оставляем умирающего в одиночестве – вдруг он придет в себя и попросит чего-нибудь.

– Понимаю.

– Четыре часа я сидела с ним, потом в палату зашел мужчина. – Она остановилась, поднесла руку к горлу и глубоко вздохнула. – Я не могу описать его. Совершенно не помню его лица. Помню только, как он вошел мягкой походкой, приблизился ко мне и я, я… – На лбу сестры Рагхавендры выступили капли пота. Она нервно подергала свой воротничок. – Может, я потеряла сознание? Но с чего бы?

– Вы помните что-нибудь еще? – спросил Бёртон.

– Дальше я помню себя уже у входа в приемную, я толкаю каталку и почему-то чувствую, что лейтенант Спик находится в надежных руках.

– В чьих?

– Тогда мне казалось, что своих родственников. А сейчас… н-не знаю. – Она опустила голову.

Миссис Вилтаппер опять погладила ее руку и что-то тихо прошептала.

Бёртон не только внимательно слушал девушку – все это время он изучал ее акцент, и его феноменальные лингвистические знания и опыт быстро помогли ему понять, что сестра Рагхавендра и ее семья – скорее всего выходцы из округа Майсур в Южной Индии, где говорят на бангалорском диалекте.

– Вас, видимо околдовали, – Бёртон произнес эти слова на ее родном диалекте, и она вздрогнула от неожиданности. – Я вижу все признаки магического воздействия точно так же, как вы, медработники, распознаете симптомы болезни. Вы принимали лауданум, значит, у вас болит голова. Судя по вашему рассказу, вы испытали травматический шок, и воспоминание о нем сохранилось в вашем подсознании. Поверьте мне, не будет ничего хорошего, если оно останется там, скрытое, точно раковая опухоль. Надо найти его, вытащить наружу, внимательно осмотреть, подчинить себе и победить. Сестра Рагхавендра, доверьтесь мне, делайте то, что я скажу, и чары разрушатся – тайное станет явным. Меня беспокоит только ваше душевное здоровье, и вам не нужно бояться ни меня, ни моего гипноза.

Красивые глаза медсестры с восторгом глядели на него.

– Как приятно слышать свой родной язык! – ответила она ему по-бангалорски и улыбнулась.

– Да, я был в Бангалоре. Так мы договорились?

Она протянула ему обе руки, и он пожал их.

– Меня зовут Садхви, – выдохнула она. – Пожалуйста, помогите мне все вспомнить. Иначе меня уволят с работы.

– Ой, – всполошилась миссис Вилтаппер. – Что это такое? Никакого флирта в своем доме я не допущу! Вы на каком языке говорите? Я надеюсь, вы не позволяете себе никакого бесстыдства перед старой вдовой?

Бёртон усмехнулся и отпустил руки медсестры.

– Нет, миссис Вилтаппер, что вы! Просто я знаю родину этой леди и говорю на ее родном языке. А ей приятно услышать его снова.

– Да, это правда, – кивнула та. – Вы даже не можете себе представить, миссис Вилтаппер, как тепло стало у меня на душе, когда я вспомнила родной дом!

Вдова раскинула руки.

– Ох! – воскликнула она с излишней театральностью. – Ох! Как мило! Просто удивительно!

– Да, мэм. По-моему, капитану вполне можно доверять, он человек умный и благопристойный. Вы не против, если я поговорю с ним наедине на своем родном языке? Я хочу расспросить его о путешествии на мою родину. Вам будет скучновато это слушать. Ой, а чем вкусным так пахнет из кухни? Вы творите очередной кулинарный шедевр?

Хозяйка оживилась.

– Ох уж эта Полли, – затараторила она. – Сколько раз я ей говорила: готовь строго по моим рецептам! Но она всегда что-нибудь да сделает по-своему! Неопытная еще!

Все засмеялись.

– Миссис Вилтаппер, – перешел Бёртон на серьезный тон, – несколько месяцев назад меня произвели в рыцари. Клянусь вам, я никогда не запятнаю этот титул недостойным деянием.

«Интересно, – подумал он тут же, – могу ли я доверять самому себе, давая такого рода обещания?»

– Боже милосердный! – всплеснула руками вдова. – Рыцарь! Сэр в моем доме! Большая честь, ничего не скажешь!

Она подняла вуаль. Ее дряблое, в пигментных пятнах лицо, очевидно, когда-то было довольно привлекательным, да и сейчас его заметно освежала озорная, как у молодой женщины, улыбка. У старушки уже не было нескольких зубов, остальные пожелтели, но в ее бледно-голубых глазах так и сверкали искорки доброго смеха, и Бёртон не мог не улыбнуться в ответ.

– Простите меня за недоверчивость, – сказала вдова. – Вы действительно очень достойный человек, как и мой Томми, мир его праху. Оставляю вас вдвоем! – Бёртон поднялся, провожая ее до двери. – О, как вы галантны! Спасибо!

– Я очень рад нашему знакомству, миссис Вилтаппер. Можно я еще как-нибудь к вам зайду? Я знаю 17-й Уланский, и мне было бы интересно послушать о службе вашего мужа.

Глаза пожилой дамы увлажнились.

– Капитан сэр Бёртон, – воскликнула она, – заходите в любое время, когда сочтете нужным!

– Благодарю, мэм.

Он закрыл дверь и вернулся к сестре Рагхавендре, из-за которой, собственно говоря, и захотел побывать на Бейхем-стрит, 3 еще не раз.

– Что вы знаете о гипнозе? – спросил он ее.

– Я не раз видела, как гипнотизируют людей.

– Вы боитесь?

– Мне нужно узнать то, что я забыла. Вы хотите ввести меня в транс, да?

– Умница! – сказал он, ближе придвигая кресло.

Оказавшись с ней лицом к лицу, Бёртон посмотрел ей в глаза и перешел на бангалорский диалект.

– Расслабься. Смотри прямо мне в глаза.

Темные бездонные глаза девушки уставились на него.

– У тебя длинные ресницы, – сказала она.

– У тебя тоже. Не разговаривай. Расслабься. Дыши, как я. Представь себе, что твой первый вдох идет в правое легкое. Медленно вдохни, медленно выдохни. Следующий вдох идет в левое легкое. Медленно вдохни, медленно выдохни. Следующий – в середину груди. Внутрь. Наружу.

Он учил ее дышать в суфийском ритме, и у нее почти получалось – оставалась едва заметная дрожь, которую Бёртон обнаружил, измеряя ее пульс.

Он произнес следующие указания, вводя ее в цикл четырех вздохов, каждый из которых был направлен в определенный орган тела.

Ее сознание постепенно подчинялось ему, о чем говорили ее сияющие глаза, зрачки которых становились все шире и шире.

Внезапно по краям их появились черные круги, образуя перпендикулярные линии, и темно-коричневые радужные оболочки вспыхнули ярко-розовым. Бёртону почудилось что-то злобное, он зажмурился, изумленный, но иллюзия – если это была иллюзия – мгновенно исчезла.

Ее глаза вновь стали карими, зрачки – широкими и черными. Она вошла в транс.

Убедившись в этом, Бёртон заговорил глубоким голосом:

– Ты вернулась в прошлую ночь. Ты в Пенфолдской частной лечебнице, в палате лейтенанта Спика. Ты только что читала ему, но тебя прервали. В комнату входит человек.

– Да, – тихо ответила она. – Я слышу, как с легким скрипом открывается дверь. Я поднимаю взгляд от книги. Беззвучные шаги – и вот он здесь.

– Опиши его. В деталях.

По ее телу пробежала дрожь.

– Что за мужчина! Я никогда не видела такого. На нем сюртук из тисненого черного бархата, рубашка, штаны, туфли, шляпа – все черное; ногти выкрашены в черный цвет; и только волосы – прямые и такие длинные, что падают на воротник, – совершенно белые, как снег! И кожа такая белая! Он альбинос! Ни одного пятнышка цвета, кроме глаз; они отвратительно розовые, с вертикальными зрачками, как у кота.

Бёртон забеспокоился. Лишь минуту назад у самой девушки были точно такие же глаза и зрачки!

– В его лице что-то не так, – продолжала она. – Верхняя и нижняя губа вытянуты слишком далеко вперед, как на морде животных, а зубы, когда он улыбается, выглядят как настоящие клыки. Он входит в комнату, смотрит на лейтенанта, на меня, потом приказывает мне сходить за каталкой. Я ему подчиняюсь. У меня как будто нет своей воли.

– Значит, ты выходишь из палаты?

– На минутку, потом я возвращаюсь и…

Она остановилась и всхлипнула.

– Не волнуйся, – успокоил ее Бёртон. – Я с тобой. Ты в безопасности. Расскажи мне, что ты видишь в комнате.

– Троих людей! Точнее, я думаю, что это люди. Может, и нет. Они все невысокие, на них красные плащи с капюшонами, и они какие-то… перекошенные, у них все не как у людей: слишком длинные туловища, слишком узкие бедра, слишком широкая грудь и слишком короткие ноги. Но их лица, их лица, они… вместо них…

– Что?

– О, боже! Собачьи морды!

Бёртон, крайне удивленный, откинулся на спинку кресла. Потом вынул из кармана рисунок Доре, развернул его и протянул девушке.

– Такие?

Она отшатнулась и задрожала с головы до ног.

– Да! Пожалуйста, скажи мне, кто это такие? – закричала она.

Он взял ее ладони в свои и погладил.

– Не бойся. Все закончилось, Садхви. Все в прошлом.

– Но это не люди!

– Наверное, нет. Расскажи, что было дальше.

– Я иду обратно в палату лейтенанта Спика и везу каталку. Вижу этих трех… тварей, потом из-за моей спины выскакивает альбинос, хватает меня и зажимает мне рукой рот. Он такой сильный! Я не могу двигаться. Люди-собаки поднимают Спика с кровати, кладут на каталку и увозят.

– Есть ли поблизости другие медсестры? Кто-нибудь еще видел их?

– Нет, не думаю, я сейчас явственно увидела: это крыло лечебницы как будто вымерло; там ни души – нет даже тех, кто должен был дежурить.

– Эти твари выходят… и что дальше?

– И альбинос поворачивается ко мне, глядит в глаза, приказывает все забыть и всем твердить, что лейтенанта забрали родственники. Он выходит из палаты, я иду за ним по коридору до приемной. Я чувствую что-то странное. По пути я вижу нескольких медсестер, но они никак не реагируют; проходя мимо, альбинос что-то тихо говорит им. Мы доходим до приемной, и я вижу пустую каталку возле регистратуры. Альбинос приказывает мне подойти, я тупо подчиняюсь. Он что-то объясняет медсестре, она кивает и оглядывается. Потом он направляется к главному входу и, проходя мимо меня, шепчет: «Проснись!» – Она вдохнула и расслабилась. – Все, он ушел.

– Потом ты приходишь в себя и обнаруживаешь, что везешь пустую каталку и ничего не помнишь? – прервал ее Бёртон.

– Да.

– Понятно. Теперь закрой глаза и сосредоточься на дыхании.

Сестра Рагхавендра откинулась на диван. Голова опустилась на грудь.

– Садхви, – прошептал он. – Сейчас я буду считать от десяти до нуля. С каждым числом ты будешь просыпаться. Когда я дойду до нуля, ты полностью придешь в сознание, снова будешь веселой и активной, и твоя память сохранит все. Больше ты не будешь бояться, потому что все кончилось и все хорошо. Десять. Девять. Восемь. Семь…

Он досчитал до нуля, ее веки затрепетали и поднялись, зрачки сузились, она посмотрела на него, зажала руками рот и крикнула:

– Боже! Неужели это было на самом деле?

– Да, Садхви. Под воздействием шока ты загнала вглубь свои воспоминания, но мы сумели вытащить их на поверхность.

– Эти собакоподобные твари такие мерзкие!

– Я думаю, это дело рук евгеников.

– Нет! Они не могли сотворить такое с людьми!

– Может, они работали не с людьми, а что-то сделали с собаками. Или с волками.

– Да, – прошептала она. – Они похожи на волков.

– Но зачем им Спик? Вот чего я не пойму, – задумался Бёртон. Потом встал. – Ладно, спасибо вам, сестра Рагхавендра. Вы очень помогли мне.

Она встала, шагнула к нему и положила руки ему на грудь.

– Я еще хотела вас предупредить. Этот человек, альбинос – он… само зло. Я чувствую это. Вы будете очень осторожны, да?

Бёртон ничего не мог поделать с собой; его руки обхватили ее тонкую талию, и он прижал девушку к себе, глядя в ее бездонные глаза.

– Ой! – выдохнула она, но это был не протест.

– Я буду очень осторожен, – прошептал он. – И, если я раскрою тайну, можно я вернусь и расскажу тебе об этом?

– Да, капитан Бёртон.

Был полдень, но неподвижный смог, окутавший столицу, украл у города свет. Лондон пытался сопротивляться, зажег газовые лампы и открыл окна, но туман подавлял свет ламп, превращая его в желто-оранжевые грязноватые пятна. А между ними сновала бесконечная болезненная тьма, которая, словно голодный хищник, пожирала все без разбора.

– Это вы, босс? – раздался грубый голос откуда-то сверху.

– Да, мистер Пеннифорс. Вы еще дышите?

– Ну. Спасибо моей старой трубке. Только дым Латакии может проветрить эти дырявые меха. Сейчас я зажгу эти чертовы фонари и будет ништяк. Да, зовите меня Монти.

Бёртон забрался в экипаж.

– Меха? – переспросил он. – По-моему, твои легкие – это пара турбин, если они справляются и со смогом, и с Латакией. Слушай, Монти, можешь отвезти меня в Скотланд-Ярд?

– Сию секунду, сэр.

Пока Бёртон усаживался, Пеннифорс спустился со своего «ящика», чиркнул спичкой и зажег фонари перед паролошадью, а также позади кабины. Потом забрался обратно, обмотал шарфом нижнюю половину лица, поправил очки, натянул потуже шляпу и взялся за рычаги.