Текст книги "Загадочное дело Джека-Попрыгунчика"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Маленькие руки, – еле слышно прошептала она. – Это… хмм… неугомонность. Нет корней. Вы повидали много. Повидали по-настоящему. – Она посмотрела на него. – Я уверена, сэр, что вы высокого происхождения.

– Не знаю, моя фамилия Бёртон.

– А! Один из великих родов. Другую руку, пожалуйста, мистер Бёртон.

Он протянул ей левую руку. Она взяла ее, не выпуская правую, и внимательно осмотрела.

– Как странно! – опять прошептала она, обращаясь, по-видимому, к самой себе. – Я такого никогда не видела. Две разные дороги, две отдельные судьбы, можете выбрать: одна принесет вам небольшую известность, которая станет громкой славой после вашего ухода из этого мира; другая дорога сулит вам великие победы, но одержанные в тайне и оставшиеся в тайне. Боже! Такого не может быть! Оба пути пройдены. Как?! Разве это возможно?

Бёртон почувствовал, как по коже побежали мурашки.

Руки женщины еще сильнее сжали его ладонь. Она начала тихонько раскачиваться взад и вперед, из груди ее вырвался глухой стон.

Ему уже приходилось наблюдать такое явление среди индусов и арабов, и сейчас он зачарованно смотрел, как она впадает в транс.

– Я буду говорить, капитан, – пробормотала она.

Он вздрогнул. Откуда она знает его звание?

– Я буду говорить. Я буду говорить о… о… о времени, которое не время. О времени, которое могло быть. Нет! Подожди. Я не понимаю. О времени, которое должно быть. Должно? Что я вижу? Что? – Она замолчала, продолжая раскачиваться: вперед-назад, вперед-назад. – Для тебя неправильный путь – единственный правильный, – громко объявила она. – Дорога вперед предлагает альтернативы и вызовы, которые не следует принимать. Это ложный путь, и тем не менее, ты пойдешь по нему и сделаешь все, что в твоих силах. Но что о другом? О том, о котором говорят, но который не проявляется? Правда поругана, ложь живет! Убей его, капитан! – Внезапно она откинула голову и крикнула: – Убей его!

Комната погрузилась в безмолвие, графиня Сабина откинулась на своем стуле. Он высвободил руки. За его спиной скрипнула дверь.

– Эй, все в порядке? – услышал он голос Суинберна.

– Алджи, выйди. Я буду через несколько минут.

Поэт что-то проворчал и закрыл дверь.

Бёртон обошел стол и, взяв графиню за плечи, посадил ее ровно. Он заглянул в ее глаза, в которых были видны только белки; зрачки графини Сабины закатились под веки.

Королевский агент сделал левой рукой пару странных движений перед ее лицом и негромко, ритмично запел на древнем языке. Постепенно она вновь начала раскачиваться, на этот раз в ритме его мелодии. Тогда он остановился и приказал:

– Проснись!

Ее зрачки вернулись в нормальное положение, в глазах появилась мысль. Она выдохнула, схватила его за руку и изо всех сил сжала ее.

– Я не могу вам помочь, – невнятно произнесла она, и слеза покатилась по ее длинным ресницам. – Вы живете неправильно, и в то же время вы должны жить именно так. Слушайте отголоски, капитан, ищите опорные пункты времени, ибо каждый из них – перекресток. Время подобно музыке. Тот же самый мотив появляется снова и снова, хотя и варьируется по форме. Что это значит? Что я говорю?

– Графиня, – сказал Бёртон. – Вы рассказали мне то, о чем я и так наполовину догадывался. Что-то происходит не так, как должно быть. Я знаю, у кого находится ключ от этой загадки, и я собираюсь забрать его у него.

– Человек на ходулях, – прошептала она.

– Да. Вы видите много!

– Берегитесь его! А также пантеры и обезьяны.

– Кто это такие?

– Больше я ничего не могу сказать. Пожалуйста, уходи. Мне надо восстановить силы. Мой ресурс исчерпан.

Бёртон выпрямился, вынул из кармана деньги и положил на стол.

– Благодарю вас, графиня Сабина.

– Здесь слишком много, капитан Бёртон.

– То, что вы увидели, очень ценно для меня. Я уверен, что вы – лучшая ясновидящая в Лондоне.

– Благодарю вас, сэр.

Бёртон вышел из комнаты, кивнул Суинберну, и они вместе вышли из здания.

– Можно было подумать, что ты ее душишь, – осторожно заметил поэт.

– Уверяю тебя, ничего такого, – ответил Бёртон. – Лучше смотри в оба, нам нужен кэб. Поедем в Баттерси, в «Дрожь». Надо промочить горло.

Они взяли кэб, и пока он, пыхтя, ехал на юг, огибал Гайд-парк и двигался по Слоун-стрит в направлении моста Челси, Бёртон рассказал Суинберну о своей новой должности, о Джеке-Попрыгунчике и о своей теории, согласно которой Джек – сверхъестественное существо вроде Моко из района Конго. Он также поведал поэту о вервольфах из Ист-Энда.

Суинберн всю дорогу смотрел на Бёртона, вытаращив глаза, и ничего не говорил.

Наконец они пересекли Темзу, прогрохотали мимо ярко освещенной электростанции, четыре массивные медные трубы которой гордо вздымались к ночному небу, и только тут поэт тихо промолвил:

– Ты удивительный рассказчик, Бёртон, но эта история, я уверен, затмит любую из «Тысячи и одной ночи». Ты талант!

– Да, история действительно причудливая, как фантазия Шахерезады, – согласился Бёртон.

– Мы едем в «Дрожь», чтоб поговорить с владельцем?

– Да. С Джозефом Робинзоном, который нанял на работу убийцу королевы Виктории.

– Знаешь, что мне нравится в твоей новой работе? – спросил Суинберн.

– И что же?

– То, что тебе придется обойти все пабы!

– Это так. Слушай, Алджи: я хочу, чтоб мы оба стали пить поменьше. Раньше мы слишком энергично предавались этому занятию, списывая все на уныние и разочарование. Пришло время взять себя в руки.

– Тебе легко говорить, старина, – ответил Суинберн. – У тебя новая работа, есть цель. А у меня ничего, кроме моей поэзии, и ту поносят все кому не лень!

Экипаж пропыхтел мимо Баттерси-филдс и остановился на Док-Лиф-лейн, где оба пассажира вышли. Они заплатили водителю, перешли дорогу и вошли в «Дрожь» – маленький деревянно-кирпичный паб с почерневшими от копоти дубовыми стропилами, потрескавшимися от старости половицами и покосившимися стенами.

Внутри находились две комнаты, уютно освещенные и согретые каминами, в каждой было несколько столов и кучка посетителей. Бёртон и Суинберн прошли мимо них и сели на табуреты у прилавка. Обогнув угол бара, к ним подошел, вытирая руки об одежду, старый лысый человек с веселым лицом, похожий на сгорбленного седобородого гнома. На нем был старомодный длинный сюртук с высоким воротником, полностью закрывавшим его толстую шею.

– Добрый вечер, джентльмены, – произнес он скрипучим, но приветливым голосом. – «Охотника на оленей», а? Это самый лучший эль к югу от реки.

Бёртон кивнул, потом спросил:

– Не вы ли Джозеф Робинзон?

– Да, сэр, я самый, – ответил владелец паба. Он поднес кружку к бочонку и открутил пробку. – Хотите потолковать?

– Вчера я был в «Борове в загоне». Владелец упомянул вас.

– А, этот старый пьянчуга! Вот было времечко, скажу я вам! – Он поставил пенящуюся кружку перед Бёртоном и посмотрел на Суинберна. – Парень, и тебе?

Поэт кивнул.

– Мне посоветовали узнать у вас, почему паб называется «Дрожь». За этим наверняка скрывается какая-то интересная история, – начал Бёртон, решив дать хозяину заведения разговориться, а потом уже перевести тему на Эдварда Оксфорда.

– О, сэр, так и есть! – оживился Робинзон. – Давайте я обслужу тех, кто ждет, а потом поболтаем.

Он поставил перед Суинберном пиво, с любопытством оглядел его огненно-рыжую шевелюру и пошел к другому концу бара, где его уже ждал, бренча монетами, тучный клиент.

– Ты будешь еще участвовать в экспедициях, Ричард? – спросил поэт. – Или сосредоточишься на своей новой роли?

– Полностью сосредоточусь, Алджи. Почему-то я чувствую, что это правильно. Это дало мне цель. Хотя, должен признаться, я не в восторге от суеты, толкотни и миазмов Лондона.

– Я уверен: если ты займешься активной деятельностью, то перестанешь чувствовать себя тигром в клетке. А что Изабель?

– Нету больше никакой Изабель, – холодно отозвался Бёртон.

Суинберн поставил стакан на стойку, даже не смахнув пены с верхней губы, и с удивлением уставился на друга.

– Как нету? Вы расстались?

– Роль, которую я взялся играть, несовместима с браком.

– Бог мой! Не могу поверить! И как она это восприняла?

– Очень плохо. Алджернон, давай закроем эту тему. Как говорится, свежая рана. Еще болит.

– О, прости, пожалуйста!

– Ты хороший парень, Алджи. Но вот идет старый Робинзон. Давай его послушаем.

Действительно, Робинзон, тяжело ступая, уже шел к ним со щербатой улыбкой в густой бороде.

– Это все электростанция, – заговорил он, облокотясь локтями о прилавок. – В 37-м, когда Брюнель предложил построить ее, местные жители не пришли в восторг. Мы все были недовольны. Да и кому бы понравилось чертово бельмо на глазу в двух шагах от дома? Ну и, ясное дело, мы боялись. Когда они начали сверлить четыре дыры, никто не знал, что случится. Прямо вниз, в корочку Земли, они толкали жуткие медные трубы, чтобы… ну… провести это… как его? Гео…

– Геотермальное тепло, – подсказал Бёртон.

– В точку! Я помню, они говорили, что способны осветить весь город при помощи электричества! Ну и, конечно, все это оказалось обычным трепом! Что они осветили? Только саму станцию! Но тогда все вокруг испугались, что кора Земли повредится, и весь район провалится в тар-тарары! И вот я, молодой и горячий, организовал «Бригаду Баттерси».

– Что-то вроде группы протеста? – спросил Суинберн.

– Точно, паренек. Я был тогда не старше тебя и умел делать дела. Я принял на себя паб моего папаши – «Боров в загоне», где вы были вчера, сэр, на Оксфорд-стрит, и он приносил хороший доход.

– Но сами вы жили в Баттерси?

– Ну да. Все мои предки, благослови их Господь, жили тут до смерти. Мой папаша ходил в «Боров…» каждый день. Три мили туда, три мили обратно! Однажды ему это надоело, он плюнул и сделал меня управляющим, вот я и заварил всю эту кашу! Короче, я собрал местных парней, и мы сколотили бригаду, хоть я тогда и не думал, что сумею сделать на этом неплохие денежки!

– Это как? – поинтересовался Бёртон, ставя на стойку пустую кружку.

Старик тут же наполнил ее.

– Мне стукнуло в голову, что, если мы решили выступить против этих дьяволов-технологистов, то будет невредно принять немного «Голландской храбрости»… это джин такой. «Храбрость» для храбрости, понятно? Так что каждую субботу я отправлял бригаду в «Борова…» и ставил им первую кружечку за свой счет. Хе-хе! Как только кружечка пустела, им хотелось еще, потом еще, а следующие кружечки, конечно, были уже за денежки! Вот так-то! В общем, эти встречи «Бригады Баттерси» всегда заканчивались самыми настоящими попойками! И приносили мне доход! Правда, через несколько лет «Бригаде Баттерси» пришлось переместиться в бар, потому что эти мошенники либертины заняли гостиную.

– Либертины? – непонимающе спросил Бёртон.

– Ну да, сэр. – Робинзон взял пустую кружку Суинберна и стал наливать в нее пиво.

– Я бы хотел еще большую порцию бренди, – сказал поэт. – И возьмите что-нибудь себе за мой счет.

– Много обязан вам, сэр. Весьма достойно с вашей стороны. Либертины… ну да, все началось в «Борове в загоне», да, Тед?

Последние слова были адресованы крепкому старику, который только что подошел к бару. Он стоял рядом с Суинберном, и тот с удивлением смотрел на его обветренную кожу и лысую макушку, огромный хищный нос и выступающий подбородок. Он выглядел как Полишинель, и голос его тоже был как у Полишинеля, резкий и агрессивный, словно принадлежал гораздо более молодому человеку.

– О чем ты, Боб? О либертинах? Ба! Прохвосты и хамы! Особенно этот мерзавец Бересфорд!

– Можно купить вам выпивку, мистер?.. – спросил Бёртон.

– Топлтри. Тед Топлтри. Буду очень благодарен вам за щедрость, сэр. «Охотник на оленей». Лучший эль к югу от реки. Не обращайте внимания на собаку, сэр.

Это говорилось Суинберну, которого тянул за штанину маленький бассетхаунд. Поэт резко дернул ногой, чтобы оттолкнуть пса, но тот бросился вперед и вцепился ему в туфлю.

– Фу! – взвизгнул Суинберн.

– Да он играет с вами, сэр. Хотите купить паршивца? Лучшего следопыта вам не найти; унюхает все. Фиджет его кличка.

– Нет уж! – запротестовал Суинберн. – Уберите его! Что он привязался ко мне?

– Похоже, вы ему понравились, сэр. Фиджет, сюда! Сидеть! Сидеть, тебе говорят!

Старик оттянул пса. Фиджет уселся, жадно глядя на лодыжки Суинберна.

– Так вы не хотите купить его, сэр?

– Я же сказал, что не хочу! – Суинберн глотнул эля. – Да, пиво отменное! – воскликнул он, не переставая коситься на собаку. Его верхняя губа целиком скрылась под белыми пенными усами.

– Думаю, Фиджет немного успокоится, если мы и ему нальем в миску, – сказал старик. Потом сделал большой глоток из своего стакана и смачно крякнул: – Мразь!

Бёртон и Суинберн растерянно поглядели на него.

– Это я про Эдварда Оксфорда – объяснил Топлтри. – Из-за него Бересфорд с бандой появились в «Борове…».

Суинберн одним глотком прикончил бренди и, пододвинув стакан Робинзону, невесело взглянул на Бёртона.

Королевский агент спросил:

– Эдвард Оксфорд? Убийца?

– Ну! – рявкнул Топлтри. – Боб нанял эту сволоту!

Робинзон налил старику пиво, а Суинберну бренди.

– Чистая правда, – сказал он. – Оксфорд работал у меня в «Борове…», до того как свихнулся и застрелил королеву, пускай она покоится с миром, а его черти жарят в аду.

– Клянусь шляпой тетки Бесси! – завопил Суинберн. – Вы его знали? Вы правда знали человека, который убил Викторию?

– Знал! – взорвался Топлтри. – Да этот старый осел платил ему!

– Я платил этому придурку не за то, чтобы он убил королеву! – начал горячиться Робинзон.

– Все равно за что. Он купил ствол на твои деньги.

Робинзон, возмутившись, ударил себя в грудь над толстым пузом и поднял сжатые кулаки.

– Следи за базаром, Тедди. Ублюдок работал у меня, и я ему платил. Я не отвечаю за то, что он сделал потом.

Топлтри, или Полишинель, как называл его про себя Бёртон, усмехнулся, в его глазах сверкнула озорная искорка:

– Ишь ты, распушил перья! Небось тебя до сих пор совесть гложет, а, Боб?

– Заткнись ты!

– Хе-хе! Я же говорю!

– Ладно, брось, – уже миролюбивее ответил Робинзон.

– А что он собой представлял, этот Оксфорд? – вклинился Суинберн, поглядывая на пса, который тоже не сводил с него грустных глаз.

«Молодец, Алджи!» – подумал Бёртон, мысленно поблагодарив друга за то, что тот направил разговор в нужное русло. Он вспомнил, как то же самое сделал Монти примерно при таких же обстоятельствах, меньше суток назад. Да, графиня Сабина права: время подобно музыке с неизменно повторяющимся мотивом.

«Слушайте отголоски, капитан, ищите опорные пункты времени, ибо каждый из них – перекресток».

– Черт побери, приятель, да ты заправский выпивоха, – сказал Робинзон, заметив, что кружка и стакан Суинберна давно пусты.

– Налей мне еще и пива, и бренди, – попросил поэт. – И не забывай о себе.

– Благодарствую. Эдвард Оксфорд? Он был малость не в себе. Все время разговаривал сам с собой, вот что. Клиенты относились к нему как к деревенскому дурачку. Смеялись, дразнили, но беззлобно. А с парнями из «Бригады Баттерси» он вообще был в хороших отношениях, всегда интересовался их детьми, родственниками. По правде сказать, меня он устраивал как бармен. Быстрый на ноги, неглупый. Деньги считал точно, инструменты и посуду держал в чистоте и порядке. Чего еще надо? Откуда я мог знать, что он станет убийцей?

– Чужая душа – потемки, – мрачно заметил Бёртон.

– Точно! – встрял в разговор Полишинель. – Коли б знал, убил бы придурка на месте.

Все одобрительно крякнули.

Бёртон незаметно посмотрел на карманные часы. Было двадцать минут первого.

– Значит, либертины бывали в «Борове в загоне» еще до того, как там начал работать Оксфорд? – спросил он.

– Точно, – ответил Робинзон, наливая всем по новой. – И – клянусь! – если бы они не одевались как джентльмены, я бы выгнал их всех пинками под зад!

– И если б не их денежки… – хмыкнул Полишинель.

Суинберн внимательно оглядел его.

– А вы из «Бригады Баттерси»?

– Да, я состоял там. И один раз едва не подрался с этим ублюдком Бересфордом.

– Как?

– Вы читали вечернюю газету? О нападении Джека-Попрыгунчика на девочку этим утром?

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон напрягся и поставил кружку на стойку бара. Рука у него задрожала, предательски выдавая его волнение.

– Да, – сказал Суинберн. – Но все это как-то неубедительно. У девочки явно галлюцинации. А Джек-Попрыгунчик – детская страшилка.

– Ни хрена подобного! Это самый настоящий дьявол! Верно, Боб?

Старый бармен кивнул.

– Да. Он нападал и на наших девчонок.

– На ваших? – спросил Бёртон.

– Ну да, на дочерей парней из «Бригады Баттерси», Бартоломью Стивенса и Дейва Олсопа.

Брови Бёртона поползли вверх. Стивенс! Олсоп!

– Это случилось, уже когда Дейв переехал в деревушку к северу от города. Он нашел там работу кузнеца, – объяснил Робинзон. – Но, хотя он жил далековато от электростанции, время от времени он заглядывал в «Борова…», чтобы выпить со старыми приятелями.

– Отличный был парень, – пробормотал Полишинель.

– Ну. А этот дьявол напал на его дочку прямо перед порогом дома. Это было в 38-м году, как сейчас помню. А за несколько месяцев до этого Джек-Попрыгунчик напал на дочку Барта Стивенса.

– И что там произошло? – полюбопытствовал Бёртон.

– Мери… да, ее звали Мери… она так громко закричала, что этот дьявол ускакал, только его и видели. Прошло несколько лет, потом убили королеву, и Бересфорд… Сумасшедший маркиз, так его прозвали, стал приводить в «Борова…» своих парней. А потом пошли слухи, что он и есть Джек-Попрыгунчик. Дейв и Барт, как только узнали об этом, вместе с Тедом собирались набить ему рыло, да, Тед?

– Хуже! Мы хотели вбить ублюдка по уши в землю.

– Но я остановил этих сорвиголов. Честно сказать, я бы порадовался, если б Джеку ввалили как следует, но где-нибудь подальше от моего паба. На фига мне проблемы? Вот я и попросил старину Барта привести сюда Мери – пусть глянет на Бересфорда и скажет, он на нее напал или нет.

– И она подтвердила, что это он?

– Не-а, – ответил Робинзон. – Сказала, что между ними ничего общего. У Джека, дескать, узкое лицо, а этот – круглолицый.

– Так что Сумасшедшего маркиза вздуть не пришлось, – с явным сожалением заметил Полишинель.

– А что произошло с «Бригадой Баттерси»? – спросил королевский агент.

– Ха! – фыркнул Полишинель. – Превратилась в пивной клуб. Никто палец о палец не ударил. Никакого сопротивления электростанции!

– К середине сороковых большинство разбрелось, – добавил Робинзон.

– Куда? – поинтересовался Суинберн.

– Дай сообразить… Олсоп, Фрайзер, Эд Чорли, Карл Гудкайнд, Сид Скиннер и Марк Уайт приказали долго жить; Барт Стивенс уехал в Эссекс; старый Шепард с семьей – в Южную Африку; Фред Адамс тоже куда-то… в Чизлхёрст, вроде.

– В Чизлхёрст? – переспросил Бёртон.

– Или куда-то рядом. Эдмунд Котл по-прежнему здесь, регулярно пьет у меня; Эрни Льюит тоже тут, по соседству; его дочка с мужем просиживают у меня каждый вечер по пятницам, хотя, наверно, больше не увижу этих бедолаг – их дочь, Люси, пару недель назад съехала с катушек, и они поместили ее в Бедлам. Да, еще Эрик Сейдо. Этот тоже пьет здесь, но скоро гикнется… чахотка. Вот и все; нас было четырнадцать, ну еще жены, дети.

– Короче, бригада самораспустилась, – заметил Бёртон, – и тогда вы отказались от «Борова в загоне»?

– Да. Мне надоело это чертово место и идиоты-либертины, я продал его, купил эту пивнушку и назвал ее «Дрожь», потому что все вокруг были уверены, что электростанция технологистов вызовет землетрясения, и земля будет дрожать, как в лихорадке.

– Вы хорошо повеселились, – сказал Бёртон. – Что за компания: технологисты, либертины, Эдвард Оксфорд и Джек-Попрыгунчик!

Полишинель громко рыгнул:

– Он притягивает чокнутых.

Робинзон засмеялся.

– Ты сам ходишь ко мне почти тридцать лет, Топлтри, так что тебе виднее. Ладно, джентльмены, мне надо обслуживать посетителей. Крикните меня, если захотите дозаправиться.

– Приятно было поболтать, – поднялся Полишинель. – Пойду выкурю трубочку на воздухе. Может, все-таки купите Фиджета, а? У него нос – восьмое чудо света!

– Решительно не куплю! – отрезал Суинберн.

Они попрощались, и Полишинель поплелся с собакой к выходу.

– Что думаешь, Ричард? – тихо спросил Суинберн.

– Что думаю… – задумчиво ответил Бёртон, – …мы получили очень ценную информацию, и мне надо завтра с утра первым делом поговорить с инспектором Траунсом!

Глава 10
ЖУК И ПАНТЕРА

«УВЕЛИЧЕНИЕ РОСТА

при одновременном улучшении общей физической формы!

Пройдите полный курс – и ваш рост увеличится на 3–5 дюймов.

Усильте ваше влияние – станьте выше!

Без лекарств и диеты!

СИСТЕМА КОЛВИНА РАБОТАЕТ НАДЕЖНО!

Обращайтесь в Колвиновский институт прикладной евгеники,

109, Линкольн-стрит, Кардифф, Уэльс».

Из рекламного объявления

Надев свободную индусскую куртку, белые хлопчатобумажные штаны, шафрановый тюрбан и подкрасив и без того смуглую кожу ореховым маслом, сэр Ричард Фрэнсис Бёртон целеустремленно зашагал по берегу канала Лаймхаус-кат. Он шел по улицам Лаймхауса, которые пользовались дурной славой, но ни один из бандитов, заполонивших этот район, не обращал на него внимания.

Бёртон и без грима выглядел довольно грозным, а переодевшись в сикха, с раздвоенной бородой и магнетическим взглядом, имел внешность настолько свирепую, что люди торопливо освобождали ему дорогу, и никто ни разу даже не приблизился к нему.

Прошлой ночью, вернувшись из Баттерси, Бёртон спал спокойнее, чем обычно, и встал только в девять утра. Подкрепившись копченой рыбой и тостами с маслом, он отправился в Скотланд-Ярд и передал детективу Траунсу список членов «Бригады Баттерси».

– Вот это да! – воскликнул инспектор. – Не могу поверить, что они это упустили! Хотя, при тех обстоятельствах это вполне объяснимо. До начала сороковых в Ярде вообще не было отдела детективов, и их сбило с толку то, что нападение на Олсоп произошло рядом с Эппингом. Никто не стал доискиваться, были знакомы отцы девочек или нет. Теперь я обязательно учту данный факт, капитан Бёртон. Я сам отправлюсь в Баттерси сегодня же.

Через час, вернувшись на Монтегю-плейс, Бёртон нашел сообщение от Оскара Уайльда. Через «сеть» уличных мальчишек Оскар условился о встрече с Жуком. Она была назначена на три часа пополудни… в очень странном месте.

По берегам канала Лаймхаус-кат – водного пути, связывавшего нижнее течение реки Ли с Темзой, – располагалось несколько самых крупных городских фабрик, которые ежеминутно выплевывали в воздух черный дым и платили жалкие гроши тысячам рабочих. Многие из этих работяг имели желтую, красную, зеленую или синюю кожу, потому что туда прочно въелась промышленная краска; лица других были изуродованы ожогами и волдырями, полученными за долгие часы пребывания возле печей и топок; у всех были мозолистые руки, тощие дряблые тела и страшные голодные глаза.

Бёртон двигался мимо громадных высоких цехов, пока не дошел до семиэтажного заброшенного здания. Почти без стекол в окнах, с растрескавшейся штукатуркой на стенах, оно молчаливо возвышалось над оживленным каналом; дымовые трубы бездействовали, несколько входов были замурованы кирпичом – одним словом, скорлупа без содержимого.

Бёртон обогнул здание, нырнул в арку, выводившую на Брумфилд-стрит, миновал пустой фасад с закрытыми погрузочными площадками, потом по еще одному крытому проходу вернулся к узкой пристани на берегу канала.

Люди глядели мимо него, озабоченные только своими проблемами. Как всегда в Лаймхаусе.

За пристанью, у стены фабрики, в нише, через которую пролегала ржавая труба, он нашел то, что искал, – железные ступени, встроенные в кирпичную кладку.

Сдвинув на поясницу сумку, висевшую на плече, он начал медленно подниматься, тщательно ощупывая ногой каждую ступеньку, прежде чем встать на нее всем своим весом.

Сегодня утром, вернувшись из Скотланд-Ярда, он получил письмо от Изабель и прочитал: «Ты передумаешь. Мы созданы друг для друга; я знала это с нашей первой встречи, десять лет назад. Я буду ждать. Столько, сколько понадобится».

Какое-то время он сидел, рассеяно гладя шрам у себя на щеке. Потом написал короткий ответ: «Не жди. Живи своей жизнью».

Это было жестоко, но он знал по закону медицины: быстрый и чистый разрез быстрее заживает.

Он поднимался до тех пор, пока не оказался на самой верхней площадке лестницы, перелез через парапет и сел перевести дыхание. На плоской крыше он увидел два длинных стеклянных купола, растрескавшихся и черных от сажи. В центре крыши в воздух тянулись восемь дымовых труб. Ему была нужна третья с восточной стороны.

Бёртон осторожно шел по крыше, заваленной обломками, избегая ступать на те места, где она провисла, пока не оказался рядом с ближайшим стеклянным куполом. Потом он начал пробираться вдоль края до нужной дымовой трубы.

Вдоль трубы поднимались железные ступени, ведущие на вершину. Бёртон снова полез вверх – под ним раскинулась широкая панорама Лондона.

Дул холодный ветер, развевая его одежду, но, благодаря терможилету, холодно ему не было.

Наконец он остановился, ухватился за ступеньку и замер, отдыхая.

Он взобрался на середину трубы и, несмотря на грязную проволоку и колонны дыма, увидел великолепный купол собора Святого Павла. Между ним и собором перемещались несколько пятен: это были винтостулья и лебеди – два разных вида воздушного транспорта, обязанные своим изобретением двум крупным фракциям технологистов, а именно инженерам и евгеникам.

Бёртон вздохнул. Практическое применение этих технологий давалось ему с трудом. Что поделать, возраст уже не тот. Если бы он сумел воспользоваться лебедями, как Джон Спик во время второй экспедиции, с ним не случилось бы таких неприятностей.

Он продолжил подъем, мысленно благодаря судьбу за то, что не боится высоты.

Через несколько минут он добрался до самого верха и уселся на трубу верхом, перекинув ноги через края. Ветер подул сильнее, но, зацепившись одной ногой за ступеньку и крепко сжав кирпичную трубу коленями, знаменитый исследователь чувствовал себя в относительной безопасности.

Он заметил, что в темноту дымохода спускается еще одна лестница.

Бёртон подтащил к себе сумку, открыл ее, вынул блокнот и начал что-то читать в нем.

Так он сидел минут десять, четко выделяясь на фоне разорванных облаков и клочков голубого неба, на высоте триста пятьдесят футов над землей, с блокнотом в руке. Суровые морщины человека, привыкшего мыслить, прорезали его благородный лоб, жесткие челюсти были плотно сжаты, одежда развевалась на ветру.

Внезапно из трубы послышался осторожный шорох, заскрипели ступеньки.

Бёртон услышал эти звуки, но никак не отреагировал.

Шипение сажи.

Шарканье сапог по железу.

Несколько мгновений тишины.

Потом тихий свистящий голос:

– Что вы читаете?

Бёртон, не отрывая глаз от блокнота, ответил:

– Это мой перевод «Бехаристана», подражания «Гулистану» Саади, знаменитого персидского поэта. «Бехаристан» написан в стихах и прозе и повествует об этике и образовании; там много притч, афоризмов и правдивых историй.

– И кто автор? – прошипел голос.

– Нуреддин Абдеррахман, Свет Религии, слуга Аллаха. Считается, что он родился в 1414 году в местечке Джам, около Герата, столицы Хорасана, и принял слово «Джами» как тахаллус, или поэтический псевдоним. Согласно общепринятому мнению, он последний из великих персидских писателей.

– Я хочу его почитать, – сказал голос из темноты.

– Берите, – ответил Бёртон. – У меня с собой и другие книги. – Он похлопал по сумке.

– Какие?

– Те, что я сам написал: «Гоа и Голубые горы», «Синд, или Несчастливая долина», «Отчет о моем путешествии в Эль-Медину и Мекку».

– Вы писатель?

– Да, помимо всего прочего.

– Индус?

– Нет, я переоделся, чтобы мне не мешали.

– Лаймхаус – опасное место.

– Знаю.

Долгая пауза, потом голос из глубины спросил:

– Что вы хотите за эти книги?

– Помощи.

– В чем?

– Несколько часов назад в Уоппинге я видел, как похожая на волка тварь схватила мальчика прямо на улице. Я знаю, что это не первая жертва, и все пропавшие мальчики – трубочисты.

Опять долгая пауза.

Бёртон закрыл блокнот, положил в мешок и стал опускать его на ремне в темноту.

Небольшая морщинистая рука, бледная до голубизны, высунулась из темноты дымохода и взяла мешок. Снизу послышался вздох.

– Книги ваши в любом случае, – предупредил Бёртон.

– Спасибо. Да, Лига трубочистов подверглась нападениям, и мы не знаем, почему.

– Сколько мальчиков похищено?

– Двадцать восемь.

Бёртон присвистнул.

– Ого!

– Все вернулись, кроме девяти. Девять пропали. Вообще-то десять, если считать самого последнего, Обри Бакстера, которого забрали у вас на глазах.

– Это те, которые пропали последними?

– Нет. Большинство вернулись. Некоторые пропали.

– А те, кто вернулся… что они рассказали?

– Они ничего не помнят.

– Как? Совсем ничего?

– Они не помнят даже волков. Но кое-что есть.

– Что?

– У них у всех появилась метка на лбу, между глазами, у переносицы.

– Метка?

– Ну, маленькая точка, как от булавочного укола.

– Как от укола шприца?

– Не берусь точно сказать, думаю, да.

– Можете устроить мне встречу с одним из мальчиков?

– Вы из полиции?

– Нет.

– Подождите.

Бёртон ждал. Мимо него совсем недалеко пролетел лебедь, таща за собой воздушного змея; человек, сидевший в ящике, держал длинные поводья.

– Держите, – прошипел голос.

Королевский агент посмотрел вниз и увидел бледную руку, вновь показавшуюся из тьмы. Пальцы сжимали клочок бумаги. Он нагнулся и взял его. На клочке были нацарапаны два адреса.

– Большинство мальчиков живет в Котле, – пояснил невидимый трубочист, – а для таких людей, как вы, это слишком опасное место.

«А то я не знаю без тебя!» – с досадой подумал Бёртон.

– Я снимаю там для трубочистов дешевые меблирашки. Погодите до завтра, я передам своим людям, чтобы ждали вас; просто скажите, что от Жука. По первому адресу живет Уильям Таппер, он вернулся. По второму адресу жили три мальчика, и ни одного до сих пор нет.

– Как их зовут?

– Яков Спратт, Раджиш Тхакарт и Бенни Вимпер. Они были из другого района, но пришли к своим друзьям в гости в Ист-Энд и пропали.

– О, благодарю. Очень полезная информация. Есть что-нибудь еще?

– На обратной стороне я написал имена всех похищенных мальчиков и даты, когда они пропали. Больше я ничего не знаю.

– Тогда я откланиваюсь. Если узнаю что-то о похищениях, приду.

– Бросьте три камня в трубу, я отвечу. И принесите еще книг.

– Каких?

– Про путешествия, можно стихи, что угодно.

– Вы даете! – удивился Бёртон. – А вы не хотите вылезти? Вам ничто не угрожает.

Ответа не последовало.

– Вы там?

Молчание.

Так как оба дела находились в состоянии временного застоя, Бёртон провел остаток дня, разбирая письма и работая над книгами и переводами. Просматривая «Империю», он с удивлением обнаружил большую статью Генри Мортона Стэнли, который подробно описывал последние научные дебаты об истоках Нила и совершенно беспристрастно приводил аргументы обеих сторон. Версию Бёртона, согласно которой великая река вытекает из еще не изученного озера Танганьика, Стэнли называл перспективной, но требующей дальнейших исследований. Идею Спика о Ньянзе как истоке Нила автор считал более вероятной, но опять-таки не окончательной. Что касается самих ученых, то, по мнению Стэнли, Бёртон стал жертвой неудачно сложившихся обстоятельств, поскольку лихорадка лишила его возможности участвовать в дальнейших поисках. В то же время Спик, утверждал Стэнли, не имел необходимых навыков и достаточного опыта географических исследований и поэтому совершил ряд серьезных ошибок. Стэнли также был критически настроен к «переименованию» Ньянзы. По его словам, не было никакой необходимости называть озеро в Центральной Азии именем короля Англии Альберта.