Текст книги "Шесть мессий"

Автор книги: Марк Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Из того, что они узнали, казалось вероятным, что этот общий сон видел и Иаков Штерн. Почему для получения этого конкретного послания были избраны эти четверо? Если насчет Мэри Уильямс, с ее даром и шаманским опытом, все было более-менее понятно, то Джек никогда не проявлял задатков медиума, хотя его брат обладал оккультными способностями и, возможно, они пробудились у Джека под влиянием наркотиков. Но уж Престо, с его рационализмом и до крайности приземленной профессией юриста, совсем не укладывался в классический образ медиума.

Другая общая нить: у каждого из этих людей есть некая связь со священной книгой, имеющей центральное значение для их религии или культуры. Правда, Мэри Уильямс ни к какой книге отношения не имела, но она принадлежала к народу, не обладавшему письменностью, а лишь устной религиозной традицией.

Ничто из перечисленного не давало ответа на самые существенные вопросы. Каков смысл и цель этого сна? Какое отношение имеет он к пропавшим книгам?

Для себя Артур решил, что, хотя ему лично, по какой-то причине, сон ниспослан не был, он может и должен найти ответы. И тем самым помочь им исполнить то, к чему призывало видение…

Дойл повернулся, посмотрел на Спаркса, стоявшего в стороне и молча глядевшего на башню, и вдруг понял, что, пока не найдет способа вернуть Джека в его прежнее состояние, у них ничего не получится.

В нескольких кварталах к западу от водонапорной башни, в то самое время, когда Дойл и остальные внимательно осматривали сооружение, Фридрих Шварцкирк сопроводил Данте Скруджса в свою контору на пятом этаже. На дверной табличке рядом с его именем значилось только одно слово: «коллекционер». В столь поздний час во всем здании признаки жизни обнаруживались лишь в конторе Фридриха. Здесь кипела бурная деятельность: с полдюжины людей в черном раскладывали книги и бумаги в коробки, которые выносили в коридор. Переднюю комнату уже расчистили: остался только массивный дубовый письменный стол в центре. На нем стоял телеграфный аппарат, от которого тянулась полоска бумаги с точками и тире принятого сообщения.

– Я только что вернулся из зарубежной деловой поездки, – сообщил Фридрих. – И, как можно увидеть, мистер Скруджс, нахожусь в процессе передислокации своего штаба.

Данте кивнул, улыбнулся и промолчал. Еще в экипаже он для себя решил, что чем меньше задавать Фридриху вопросов, тем лучше; от этого человека исходила аура уверенности и силы, отчего Данте чувствовал себя тупым как пень, но в то же самое время ощущал заботу – как о любимой собаке. И голоса продолжали твердить, что ему не о чем тревожиться: можно расслабиться и ввериться этому человеку, который позаботится о его безопасности. В компании Фридриха Данте чувствовал себя тепло и уютно, как змея в спальном мешке.

Даже не подумав представить Данте остальным сотрудникам, Фридрих оставил его одного, а сам направился руководить работой во внутреннем помещении, отрывисто выкрикивая указания на немецком языке.

Когда один из этих людей с коробкой в руках проходил мимо него по коридору, Данте приметил на внутренней стороне сгиба его левой руки, как раз под линией закатанного рукава, странную татуировку: разорванный круг, пронзенный тремя зигзагами.

Чтобы пропустить еще двух человек, толкавших нагруженную коробками тележку, Данте пришлось посторониться, и он, ненамеренно оказавшись рядом со столом и полоской телеграфной бумаги, не устоял перед искушением взглянуть на символы: как-никак ему довелось послужить в армии телеграфистом. Он успел разобрать фразу: «ДОСТАВИТЬ КНИГУ НЕМЕДЛЕННО», – когда услышал скрип половицы. Вошел Фридрих.

Данте отпрянул от стола, опустил голову и с видом полнейшей невинности уставился на носки своих башмаков. Немец прошел мимо него и уселся за стол.

– Шалунишка, – промолвил Фридрих, шутливо погрозив ему пальцем.

Данте хихикнул и смущенно улыбнулся, признавая свою провинность.

– Ты шалун, мистер Скруджс, непослушный мальчик.

– Да, сэр.

– Непослушных мальчиков порой наказывают, – заметил Фридрих, взяв телеграфную ленту и быстро просматривая ее между изящными пальцами.

Данте чувствовал себя растерянным и туповатым, но при этом не испытывал ни малейшего страха. Немец закончил читать ленту, поднес к ней спичку, затем бросил горящую полоску на пол, после чего взялся за ключ и начал отстукивать на телеграфе послание.

Глаза Данте сузились, дрожь возбуждения пробежала по его телу, когда до него, пусть при неполном понимании некоторых слов, дошел смысл сказанного.

– Да, сэр. Весьма заманчивое.

– Мы набираем рекрутов по всему миру, – пояснил Фридрих, – но лишь немногие соответствуют нашим высоким требованиям. Однако после долгих наблюдений я могу сказать с уверенностью: Данте Скруджс подходит нам по всем статьям.

– А как вы меня вообще нашли?

– У нас повсюду глаза и уши, и люди, обладающие интересующими нас качествами, непременно попадают в наше поле зрения. Некоторое время за ними наблюдают, присматриваются, изучают и, если находят кандидата достойным, переходят к той стадии, на которой мы находимся сейчас.

Данте сглотнул: он чувствовал себя маленьким и исполненным изумления, словно ему явился и коснулся его спустившийся с небес ангел.

Закончив выстукивать сообщение, Фридрих наклонился, вырвал телеграфные провода из стены и вручил аппарат Данте.

– Могу я, если тебя не затруднит, попросить положить это в коробку?

– Конечно.

Данте огляделся по сторонам: коробок в комнате не осталось.

– Э-э…

– Там, – сказал Фридрих, указав на внутренний кабинет. Он выгребал бумаги из ящиков стола и на Скруджса не глядел.

Данте кивнул, прошел с телеграфным аппаратом за дверь и тут же оказался схвачен дюжиной рук; его подхватили и положили навзничь на письменном столе. Сначала Данте показалось, что он не может разглядеть лиц нападавших из-за того, что сквозь жалюзи просачивается лишь смутный свет, но потом понял, что они в масках. Черных масках, с прорезями для глаз. Руки в перчатках закрыли ему рот, заглушив рвущийся крик. Побуждаемый выбросом адреналина, он отчаянно забился, но оказался бессилен сдвинуться хотя бы на дюйм.

Коровы на скотобойне – вот что пришло ему на ум: головы, просовывавшиеся сквозь решетку, ожидающие, когда кувалда обрушится на их черепа. Что это за запах? Что-то едкое, горячее, с примесью серы.

Лицо Фридриха появилось над ним: теперь он не улыбался, но выглядел суровым и целеустремленным. Наклонившись, немец вытащил из кармана брюк Данте его собственный нож, в то время как сильные руки его приспешников закатали пленнику рукава. С закрытым ртом он замычал от ужаса, его мочевой пузырь непроизвольно опорожнился.

Фридрих осмотрел нож и прочел надпись на клейме производителя: «Зеленая река. Вайоминг». Как приятно. Эти ножи – одни из лучших в мире. Если уж играть на скрипке, то пусть это будет Страдивари.

О чем, черт возьми, он толкует? Что ему нужно? Что они собираются с ним делать? Взгляд Данте дико метался по комнате. Где голоса? Почему ему никто не помогает?

Фридрих расстегнул пуговицы на штанах Данте и слегка пробежал острием ножа по его промежности.

– Ты когда-нибудь задумывался о том, что испытывали женщины, которых ты убивал, мистер Скруджс? Что они должны были чувствовать, когда ты проделывал свою работу? Низменный ужас? Страх смерти? Боль, когда ты наносишь первые разрезы? Я видел памятные кусочки, которые ты держишь в своей квартире; ты весьма придирчиво отбираешь сувениры. Меня это заинтересовало. Скажи, как коллекционер коллекционеру, каким образом ты производишь отбор? Что побуждает тебя сохранить одно и выбросить другое? Внешний вид, тактильные ощущения? Форма или текстура? Функция? Может быть, ты не знаешь или не задумывался над этим, – да, пожалуй, что так. Это просто магия. Плоть говорит с тобой, и ты просто вынужден внимать ее зову. Да, подозреваю, что так всегда и было. Когда звучит этот голос, ты обязан слушать и повиноваться. Данте скулил и стонал.

– Расслабься, – разве не это ты говорил всегда своим девушкам вначале?

Он легонько потыкал лезвием; Данте почувствовал, как тонкая струйка крови сбежала вниз и собралась лужицей между его бедер. Фридрих наклонился рядом с его ухом и заговорил вкрадчиво, почти шепотом:

– У каждого удовольствия есть своя цена, за каждый грех есть своя награда. Ритуалы инициации, древние и таинственные, непостижимы для нас подобно лику Бога. И все же мы продолжаем их исполнять, потому что именно так производится прием в наше братство. Ты крещен и вновь рожден в воде собственной крови и страха. Никаким другим образом ты не можешь стать полезным для нас; только так можешь ты стать более полезным, чем когда-либо себе представлял. Имей в виду, что отныне смерть всегда смотрит тебе в затылок, ибо братство не терпит неповиновения. Насилие может быть применено к тебе с быстротой мысли, а твои собственные мысли тебе уже не принадлежат. Твой разум и дух принадлежат высшей силе. Служение всегда было твоей целью и теперь стало твоей реальностью. Поверь, что твоя жизнь привела тебя сюда вовремя, и ты получишь именно то, чего желал всегда, тогда как от тебя требуется лишь признание этого факта и полная покорность.

Фридрих снова кольнул Данте ножом, вызвав более сильное кровотечение.

– Стань одним из нас и живи вечно.

Страшная боль пронзила Скруджсу левую руку, и когда он, наполовину ослепленный слезами, взглянул туда, то увидел дымок, еще поднимавшийся на том месте бицепса, куда был приложен раскаленный металл, и оставшееся клеймо – ожог в виде кружка, пронзенного тремя зигзагами.

Сознание покинуло его.

ГЛАВА 11

Каньон Черепа представлял собой не более чем скопище жалких лачуг, разбросанных вокруг истощившегося серебряного рудника. Некогда его население достигало аж трехсот пятидесяти человек, но потом жила иссякла, и железная дорога решила не тянуть ветку к этому бесперспективному поселению. В последнее время число постоянных жителей сократилось до двух человек, шестидесятипятилетних братьев-близнецов Барбоглио, старателей, живших тем, что им удавалось соскрести со стен в заброшенной шахте. Остальные обитатели городка были временными работниками, посменно приезжавшими для обслуживания станции дилижансов и здешней гостиницы, сущего клоповника, но единственного места, где могли заночевать путники.

Накануне вечером, с прибытием «Антрепризы», население городка выросло до тридцати одного человека. Гостиница всех вместить не смогла, так что рабочим сцены и молодым актерам пришлось заночевать в фургонах. Вообще же там собрались даже тридцать два человека, если считать Фрэнка Макквити, который объявился как раз перед рассветом и нашел себе местечко среди скал, откуда через прицел его ружья для охоты на бизонов хорошо просматривались городок и гостиница. Оставалось лишь дождаться появления китайца.

Пять фургонов, один из них грузовой, припарковались позади гостиницы, тягловых животных разместили в конюшнях. Едва первые солнечные лучи коснулись утесов, закопошились люди, над гостиничной трубой появился дымок. Оленья Кожа поплотнее закутал плечи в попону, очень жалея, что не находится внизу, перед огнем, с кружкой горячего кофе в руках. К тому же он так проголодался, что, когда порыв ветерка донес что-то похожее на запах бекона, у него свело желудок.

По ночам в пустыне стоял собачий холод. Фрэнк в пути промерз до костей, и если раньше, в молодости, переносил это легко и отогревался быстро, то сейчас дело обстояло иначе: чертов холод буквально угнездился в его косточках. Еще на полпути от Викенбурга он решил, что, пожалуй, слишком стар для всего этого дерьма и, может быть, зря не отправился в Сонору. И вообще, его грызла досада: это ведь сколько чудесных, ясных, безоблачных дней своей жизни он бездарно потратил таким образом, на какой-нибудь высотке, в ожидании того, что из дома, пещеры или вигвама появится какой-нибудь ничего не подозревающий придурок, чтобы Фрэнк мог пустить в него пулю. Такого рода ожидание приводило к нездоровому копанию в себе, каковым за пять лет в каталажке он наелся по горло. Нет, эта долбаная работенка не для него; единственное, чего ему хотелось в столь ранний час, – это хорошая, теплая койка и бабенка с крепкими сиськами под боком. Впрочем, мысль о том, что от подобной благодати его, возможно, отделяет всего один выстрел, помогала не заснуть.

Когда в гостинице зазвонили к завтраку, актеры и вспомогательный персонал стали выбираться из своих фургонов, причем молодые артисты, заспанные, с опухшими физиономиями и затекшими конечностями, все равно пытались держаться самоуверенно и с достоинством, что свойственно людям, привыкшим работать на публику. Впрочем, отливая в кустах, они и не подозревали, что зритель, в лице Фрэнка, у них и вправду имеется.

Народ в труппе был самый разнообразный. Но китайцев не наблюдалось.

Прошло полчаса, завтрак закончился; конюхи вывели и запрягли лошадей, а из гостиницы стали выходить женщины и актеры постарше. Макквити внимательно рассмотрел в окуляр каждое лицо; четыре женщины, двенадцать мужчин – все белые – забрались в три из четырех фургонов; один грузный, длинноволосый малый, который вел себя так, будто был тут начальником, сел на козлы фургона, в котором, по догадкам Фрэнка, везли реквизит. Караван, похоже, готов был тронуться; задержка произошла из-за того, что в пятый, самый маленький фургон так никто и не сел.

Наконец из гостиницы вышли еще три человека. Фрэнк едва заметно подался вперед, положил палец на спусковой крючок и приклеился глазом к окуляру. Темноволосая женщина – настоящая красавица, долговязый мужчина в темном официальном костюме, а между ними согбенная фигура с длинной белой бородой в весьма странном облачении: круглой шляпе, черном костюме и длинном черном плаще. Эти двое, поддерживая под руки, подвели чудака к последнему фургону и помогли ему взобраться.

Что-то в нем было не так; Фрэнк напряженно искал детали. Лица старца, между бородищей и шляпой, было не разглядеть, а когда он забирался сзади в фургон и плащ колыхнулся, сбоку на его белой рубашке открылось темное пятно. Уж не кровь ли? Стоит ли ему рискнуть?

Палец плотнее лег на спусковой крючок.

«Подумай хорошенько, приятель!»

– Молли, это ты?

«Ты все еще каторжник, и твоему делу ни на йоту не поможет, если ты проделаешь дырку не в том человеке на глазах у двадцати свидетелей».

Он подался назад.

Зазвучали громкие голоса, и Фрэнк перевел окуляр на звук. Длинноволосый хвастун соскочил с козел грузового фургона, размахивая руками, и принялся орать на темноволосую женщину, которая тоже в долгу не осталась. Слов с такого расстояния было, конечно, не разобрать, но то, что разговор шел на повышенных тонах, было очевидно. Наконец мистер Волосатик поджал хвост и убрался к себе на козлы, а чернявая красотка взобралась на задок того фургона, куда они засунули старика. Похоже, эта актерка – особа с характером.

Фургоны начали выкатываться из каньона и подниматься по склону к дороге, ведущей на запад. Владелец конюшни в Викенбурге, сдавший им в аренду фургоны, сказал Фрэнку, что актеры направляются в религиозное поселение в пустыне, место под названием Новый город, в двадцати пяти милях к северо-северо-западу от Каньона Черепа. Городок действительно новый, возник несколько лет назад и еще не нанесен на карту, но растет быстро. Тамошние святоши не мормоны и, по всей видимости, христиане, но ничего больше об их взглядах владелец конюшни сказать не мог. Клиентами они были добросовестными, платили всегда полностью и в срок, казались вполне безобидными, хотя и несколько эксцентричными, как и все фанатики. Вроде бы они там у себя в пустыне строят из добываемого в горах камня какой-то замок.

Фрэнк прикинул, что в лучшем случае, то есть если они точно последовали его инструкциям и не заплутали в пустыне, волонтеры доберутся до Каньона Черепа не раньше второй половины дня. Он не мог ждать так долго. Может быть, китайца с этой компанией и нет, но инстинкт подсказывал, что стоит пристальнее приглядеться к этому старику в последнем фургоне; в конце концов, это актеры, а актеры могут вытворять с гримом все, что угодно.

Имелась у него, хоть он и не хотел в этом признаваться, и еще одна причина следовать за ними – желание присмотреться поближе к еще одному пассажиру из последнего фургона. Та темноволосая красотка заставила его глупое сердце забиться, как барабан. И она была похожа на Молли, точно ее родная сестра!

Фрэнк вылез из укрытия, сел на лошадь, поехал к гостинице и задал несколько вопросов. Нет, старика никто толком не рассмотрел. Один малый, правда, сказал, что он похож на еврея: такие порой приезжают из Старого Света, и на востоке их видят довольно часто. Тут, конечно, возникал вопрос, какое отношение старый еврей может иметь к театральной труппе и как оказался с ней посреди пустыни, но об этом узнать было не у кого. Вроде бы старика лихорадило, служителей гостиницы предупредили, что болезнь может быть заразной, и они держались от него подальше. А он как завели его в комнату, так оттуда и носа не высовывал.

Черноволосая женщина? Красавица, не правда ли? Она заботится о больном еврее, она и тот тощий малый. Кто-то сказал, что ее зовут Эйлин.

Есть ли там, куда направляются актеры, телеграф? Да, сэр.

Фрэнк оставил в гостинице запечатанное послание с указанием передать волонтерам, когда они приедут, чтобы отряд ждал в Каньоне Черепа, пока не получит по телеграфу дальнейшие указания.

Да, и если кто-то из этой братии спросит, то он будет очень признателен, если им скажут, что Оленья Кожа уехал на северо-восток, в сторону Прескотта.

Фрэнк покормил свою лошадь, съел остывший завтрак и направился на запад, к Новому городу.

Когда в тот вечер в одиннадцать часов Дойл, Джек и компания прибыли в контору Фридриха Шварцкирка, они нашли дверь открытой, а две комнаты пустыми. Четверо, каждый из которых был в своем роде детективом, – Джек, Дойл, Престо с его цепким взглядом судебного юриста и Ходящая Одиноко с ее навыками следопыта – обшарили там каждый дюйм, в то время как Иннес и Лайонел Штерн несли караул в коридоре.

Осмотр показал, что контора была покинута не так уж давно, в тот же вечер. Следы сожженной бумаги в корзине для мусора, моток телеграфной ленты в выдвижном ящике, пыльные очертания предмета, вынутого из письменного стола, вырванные из гнезд провода. Джек пришел к выводу, что здесь работал телеграфный аппарат, незаконно подключенный к внешней линии.

Ровный слой пыли на полках во внутренней комнате подсказал, что книги, там хранившиеся, никогда не перемещали, пока не унесли вовсе. Престо высказал предположение, что они были выставлены исключительно напоказ.

От письменного стола поменьше, стоявшего в дальней комнате, как установила Мэри Уильямс, исходил запах человеческой мочи. Она также обнаружила следы свежей крови в древесине столешницы, и, хотя окна были оставлены открытыми, в воздухе витал неприятный смрад обугленной плоти. В течение последнего часа здесь происходило что-то отвратительное и странное.

Дойл пришел к выводу, что эта контора существовала в качестве прикрытия деятельности похитителей священных книг. А значит, к этому причастен Фридрих Шварцкирк, уцелевший член группы, которая напала на них на борту «Эльбы». Правда, оставалось непонятно, какое отношение это имело к общему сну, особенно в связи с тем, что Шварцкирк означает не что иное, как «черная церковь». В этом отношении, равно как и в том, куда скрылись преступники, оставалось лишь строить догадки.

– Давайте зададимся вопросом, – сказал Дойл, когда они снова вышли наружу. – Если они и прикрыли свою лавочку, следует ли из этого, что их здесь больше ничего не интересует?

Всем одновременно пришла в голову одна и та же мысль: их вполне можем интересовать мы, и совсем не исключено, что за нами наблюдают прямо сейчас.

Налетевший с озера холодный ветер заставил их поднять воротники.

– Ребе Брахман… – с тревогой начал Джек.

– Они хотели показать ему фальшивую книгу, – закончил его мысль Престо.

– Дойл, ты, мистер Штерн и мисс Уильямс не мешкая возвращайтесь в гостиницу, – распорядился Джек, как будто в нем пробудилась прежняя властная энергия. – Престо, Иннес и я нанесем повторный визит в синагогу Брахмана.

Джек запрыгнул в первый поджидавший экипаж; Престо и Иннес последовали за ним.

– Книгу заберите к себе в комнату, не открывайте дверь никому до нашего возвращения.

Когда необходимо действовать, Джек возвращается к жизни, тогда как в остальное время он инертен, как восковая фигура. Дойл бросил взгляд на севшую рядом с ним во второй экипаж Мэри Уильямс, и в голове его сформировалась идея.

В окне над колоннадой синагоги горела одна единственная лампа.

– Это жилые помещения Брахмана, – пояснил Джек. – Следующее окно – его библиотека, откуда была похищена Тикуней Зогар.

– Внушительная постройка, – заметил Иннес, осматривая фасад здания.

– Похитители воспользовались задним входом, – указал Престо.

– Там они и предпримут следующую попытку, – подытожил Джек.

Все трое стояли в тени, на другой стороне улицы. Направляясь сюда, они заскочили в гостиницу, и Джек захватил саквояж, полученный им от Эдисона.

– Кто-то там есть, – сказал Иннес, указав на освещенное окно.

Между лампой и тенью окна показалась фигура; чья именно, было не разобрать, однако, судя по росту и ширине плеч, это не мог быть семидесятипятилетний раввин. В руках у нее была большая книга.

Джек отпер саквояж и, держа содержимое подальше от любопытных глаз своих спутников, извлек оттуда тяжелое продолговатое приспособление, похожее на бинокль, но снабженное креплениями, позволявшими носить прибор на голове как своего рода шлем. Надев его, Джек стал похож на огромного жука.

Некоторое время он молча наблюдал за окошком сквозь окуляры. Престо и Иннес за его спиной неуверенно переглядывались.

– Э-э… видишь что-нибудь? – спросил Иннес.

– Да, – сказал Джек, поводя головой из стороны в сторону.

– Что-нибудь… конкретное? – спросил Престо.

Джек замер, затем снял оптическое устройство, положил обратно в саквояж и закрыл его, невероятно раздражая Иннеса.

– Следуйте за мной, – велел он.

Они перебежали улицу и обогнули синагогу. У задней двери Джек извлек из кармана куртки набор инструментов и вручил квадратную коробку Престо. Снова открыв саквояж, он достал какую-то штуковину величиной с обувную коробку с округлым серебристым куполом, внутри которого находилась стеклянная лампочка. Купол был не цельным, а состоял из набора подвижных фрагментов, которыми можно было манипулировать, чтобы увеличить или уменьшить отверстия вокруг лампочки. Держа устройство в одной руке, Джек вручил саквояж Иннесу.

– Направь отверстие на замок и держи его ровно.

Престо выполнил его указание. Джек сузил отверстие, нажал маленький тумблер на боку коробки; послышалось тихое гудение, и спустя мгновение тонкий колеблющийся луч света, вырвавшись из отверстия, осветил пространство вокруг замочной скважины.

– Господи! – прошептал Иннес. – Что это?

– Впечатляет? – спросил Джек, опустившись на колени со своими отмычками и начав работать с замком.

С тихим щелчком замок поддался. Джек повернул дверную ручку и мягко толкнул дверь в темноту; скрипнули дверные петли.

– Выключите свет.

Престо выключил свет. Джек снова достал и надел оптический прибор.

– А нам точно не следовало просто позвонить в дверной колокольчик? – прошептал Иннес.

Джек приложил палец к губам, призывая к молчанию, и они стали медленно пробираться внутрь. Иннес и Престо двигались на ощупь, держа руку на плече шедшего впереди. Джек провел их через первое помещение – кухню и остановился под сводом. Иннес и Престо ждали, пока приспособятся их глаза, но тьма оставалась столь же непроницаемой, как и окружавшая их гнетущая тишина.

Взяв у Престо коробку, Джек быстро включил и выключил лампочку; в мимолетном свете они увидели лестницу в центральном холле, которая вела на второй этаж. Двойные двери из холла находились слева от них, а стоявший на полу рядом храмовый семисвечник обозначал вход собственно в синагогу. Джек снова двинулся вперед и остановил процессию уже у подножия лестницы.

Наверху кто-то ходил, причем в мягкой обуви, очень стараясь, чтобы его шаги по ковру не были слышны. Джек прикосновением дал им понять, чтобы они остались на месте, а сам двинулся вверх по лестнице.

Время остановилось; Иннес и Престо, не решаясь шевельнуться, ощущали присутствие друг друга лишь по дыханию. Чтобы сориентироваться, Иннес протянул руку и коснулся стены возле лестницы, где, пошарив, нащупал круглую ручку выключателя.

Наверху снова послышались шаги, а в следующее мгновение раздался грохот падения. За ним последовал шум борьбы.

Иннес включил свет.

Две фигуры в черном с грохотом скатились вниз по лестнице и на миг замерли, ослепленные светом люстры.

Престо выхватил рапиру из ножен-трости и ринулся им навстречу. Первый из незнакомцев перепрыгнул через перила, упруго, по-кошачьи приземлился на ноги и с черной сумкой в руках метнулся к выходу. Второй вытащил из рукава нож. Престо с большой ловкостью выполнил выпад, пронзил человеку в черном ладонь, а когда тот выронил нож, нанес ему удар в челюсть. Незнакомец отлетел, ударился затылком о балюстраду и упал без чувств.

Иннес вылетел за дверь спустя миг после человека с сумкой, но его уже нигде не было видно; решив, что разделяться сейчас было бы неразумно, он вернулся в помещение и запер дверь.

Поднявшись наверх, Престо обнаружил на покрытом ковром полу третьего человека в черном, валявшегося со сломанной шеей. С клинком наготове он подкрался к полуоткрытому проходу, где продолжала гореть лампа, которую они видели снаружи.

Иннес, сжав кулаки, осторожно переступил через неподвижное тело, но успел сделать лишь два шага вверх по лестнице, когда упавший грабитель вскочил и бросился наутек. Младший Дойл перемахнул через перила и в прыжке обрушился прямо на спину беглеца, отшвырнув его к стене. Его противник, коренастый и мускулистый, бешено завертелся, стараясь сбросить всадника, как лошадь на родео. Однако Иннес сжал шею неприятеля мощным захватом и закричал, призывая на помощь.

– Держись! – отозвался Престо.

Человек в черном пятился назад, ударяя Иннеса о стену, пока они не ввалились через открытую дверь в молитвенный зал, где рухнули на пол в центральном проходе. Коренастый противник оказался сверху. Под тяжестью его тела у Иннеса перехватило дыхание, и пока он, приподнявшись на четвереньки, пытался набрать воздуха, а Престо спешил ему на выручку, фигура в черном уже исчезла в глубине помещения, откуда донесся звон разбитого стекла.

– За ним! – выдохнул Иннес, жестом указывая направление.

Престо, включив фонарь, бросился в погоню; он забежал в хранилище, осторожно прокрался мимо ковчега, где хранилась Тора, направил свет на колыхавшуюся занавеску и вонзил в нее свою рапиру. После чего отдернул занавеску в сторону и обнаружил за ней разбитое окно, в которое и выскочил человек в черном.

К возвращению Престо Иннес уже сидел, почти выровняв дыхание.

– А вы ловко умеете управляться с этой штуковиной, – заметил Иннес, кивнув на трость-клинок Престо.

– Три года подряд был чемпионом Оксфорда по фехтованию. Правда, никогда раньше никого ею не пронзал. Намеренно, я хочу сказать.

Они быстро взбежали по лестнице в освещенную лампой комнату.

Тело ребе Брахмана мирно лежало в кресле у стола, навалившись на столешницу, как будто за работой старика сморила усталость и он решил отдохнуть. Горевшая лампа освещала его открытые глаза, белый пергамент его кожи.

Джек, когда вошли остальные, стоял напротив, изучая письменный стол.

– Сбежали?

– Двое из них, – сказал Престо.

– Не без повреждений, – добавил Иннес, остро чувствуя свои.

– Предполагаю, это ваша работа, – сказал Престо, плавно опустив клинок в трость. – Тот, что в холле.

Джек кивнул.

– Надо же! – восхитился Иннес. – Свернуть шею голыми руками! Блестящая работа.

– Никудышная, – холодно возразил Джек. – Не собирался его убивать. От мертвеца нет никакого толку.

Иннес только сейчас заметил Брахмана.

– Господи, он тоже умер?

– Вижу, дар к дедуктивному мышлению сильно развит во всем вашем семействе.

– Они убили его? – спросил Иннес, слишком ошеломленный, чтобы заметить насмешку.

– Смертельная инъекция, – ответил Джек, указав на красную метку на руке раввина. – Тот же метод они использовали, чтобы убить Руперта Зейлига на борту «Эльбы».

– Бедный старик, – вздохнул Престо, искренне опечалившись. – Двенадцать внуков, так, кажется, он говорил.

– Артур склоняется к мысли о том, что Зейлига они просто до смерти напугали, – сказал Иннес.

– Артур ошибся, – раздраженно отреагировал Джек. – Эта инъекция создает впечатление сердечного приступа, и именно в этом они и хотели убедить нас. Идите осмотрите того, что в холле. И будьте начеку: вдруг нападавшие вернутся. А мне тут есть чем заняться.

– Если не будет возражений, я немного задержусь, чтобы почтить ушедшего, – отрывисто произнес Престо. – Он был хорошим человеком и того заслуживает.

Джек уставился на него. Иннес тоже, дивясь этой его внезапной вспышке.

– И еще: никому не приходит в голову, что, не задержись мы, чтобы дать Джеку возможность забрать этот чертов саквояж, Брахман мог остаться жив?

Джек, побагровев, уставился в пол. Иннеса поразило столь пылкое негодование, хотя он готов был признать, что гнев в данном случае оправдан. Престо бережно закрыл ребе Брахману глаза, опустил на миг взгляд, беззвучно прочел молитву, перекрестился и вышел из комнаты. Иннес направился было за ним, но Джек неожиданно попросил его остаться.

– Зачем?

– Нужно.

Иннес медленно кивнул, заложил руки за спину – так обычно делал, размышляя, Артур – и неторопливо подошел к столу со стороны Джека.

– Нес ли кто-то из тех беглецов что-нибудь в руках? – осведомился Джек.

– У одного была черная сумка, – сказал Иннес и спохватился. – Так это…

– Поддельная Зогар, – подтвердил Джек его догадку. – Они показали книгу ему, чтобы узнать мнение специалиста. Значит, у них были сомнения относительно ее подлинности.

– Маловероятно, чтобы ребе пошел им навстречу. Наверняка он отказался; я хочу сказать, зачем еще было им его убивать?

– Ну, они могли это сделать, услышав внизу наши шаги… но нет, думаю, он ничего им не сказал.

Джек подошел поближе к телу.

– Брахман работал за этим столом, когда услышал, что они вошли; есть свежие чернильные отметины на его ладони, чернильница оставлена открытой. На какую мысль это наводит?

Иннес призадумался.

– Ну, он, как и было замечено, работал….

– Нет, – оборвал Джек, досадливо закрыв глаза. – Что это говорит о состоянии его стола?