Текст книги "Шесть мессий"

Автор книги: Марк Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Иннес оглядел место происшествия, нервничая, как студент на итоговых экзаменах.

– Здесь не видно бумаг. Возможно, он что-то спрятал.

– В такое место, которое даже эти профессиональные воры не смогли легко найти. Где оно может находиться?

Молодой человек, нахмурившись, медленно обвел взглядом комнату, задумчиво кивая, прежде чем признался:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Будем исходить из того, что в распоряжении ребе с того момента, как он услышал чужие шаги, и до появления этих людей в комнате было в лучшем случае десять секунд.

– Значит, где-то под рукой, в самом столе?

– Там я уже искал. Тщательно.

– Неплотная половица? Под ковром?

– А не слишком ли это очевидно? – буркнул Джек, скрестив руки на груди.

«Он меня испытывает. Артур рассказывал, что это особенный человек».

Он изучил стол, заглянул в отделения для бумаг, пытаясь представить себе, куда сунул бы их в крайней спешке. Внимательно рассмотрел чернильницу. Поднял пресс-папье, нашел сбоку щель.

– Ага!

– Нет, я туда смотрел, пусто, – сказал Джек.

Иннес отступил назад, для лучшего обзора подбоченился и… локтем сбил со стола лампу. Упав на пол, она разбилась вдребезги, маленькие язычки пламени принялись расползаться по лужице пролившегося масла. После того как их затоптали, комната погрузилась во тьму.

– Прошу прощения.

Джек включил портативный фонарь, осветивший разбитые осколки на полу.

– Вот дело и сделано.

– Я же извинился…

– Я не про свет. Я про найденные бумаги.

Иннес посмотрел вниз и действительно увидел бумаги среди осколков лампы.

– Ну, этого следовало ожидать! – воскликнул Иннес, обрадовавшийся тому, что оправдал доверие. – Я имею в виду, лампа прямо под рукой. Секунда – и все спрятано.

Джек поднял бумаги, поднес к свету и стал их изучать.

На одном листке был напечатан список участников парламента религий. Другой листок содержал написанные от руки заметки.

– Все в порядке? – спросил Престо, вернувшись.

– В полном, – ответил Иннес, безуспешно пытаясь разобрать текст записки через плечо Джека.

– Почему вы стоите в темноте?

– Я уронил лампу. Нечаянно сбил ее на пол.

– У этого человека в холле клеймо на внутренней стороне левой руки: кружок, пронзенный тремя линиями. А что это вы там раздобыли? – спросил Престо, подойдя поближе.

– Ответ, который искали. Увы, ценой жизни Брахмана.

– Я хочу узнать ваше мнение о моем друге Джеке, – осторожно начал Дойл.

Ходящая Одиноко долго смотрела на него. Потом кивнула.

– Он очень болен.

– Можно мне узнать, в чем дело?

Женщина понимала озабоченность этого человека состоянием своего друга и не хотела расстраивать его без нужды. А потому ответила с оглядкой, тщательно подбирая слова:

– Я вижу в нем болезнь. Это как инородное тело или… тень здесь. – Она указала на свой левый бок. – В нем она очень сильна.

Они сидели перед камином в апартаментах Дойла в «Палмер-хаузе». Индианка устроилась, скрестив ноги, на полу, поближе к огню, Дойл – в кресле, смакуя бренди. Выбившийся из сил Лайонел Штерн прилег и заснул. На столике между ними стоял ларец с книгой Зогар.

– Вы говорите как доктор, мисс Уильямс, – заметил Дойл.

– Меня обучал мой дед, он имел могучий дар целителя. Но наше врачевание сильно отличается от вашего.

– В каком смысле?

– Мы считаем, что болезнь приходит извне и входит в тело; она может прятаться там долгое время и расти, прежде чем даст о себе знать.

– Каким образом? Я сам доктор, – промолвил Дойл, неподдельно заинтересованный и решивший, что, рассказав побольше о себе, сможет заручиться ответным доверием. – Точнее сказать, меня обучали на доктора. Правда, по моему разумению, врачевание действительно требует некоего особого внутреннего таланта, каковым сам я, увы, похвастаться не вправе. На поприще медицины я работал старательно и добросовестно, но все-таки эта стезя не для меня.

– Значит, вместо этого вы стали писать книги.

– Нужно же чем-то зарабатывать на хлеб. А вы, значит, среди своих считаетесь лекарем?

И снова Ходящая Одиноко ответила не сразу, хотя, в целом не доверяя белым, к этому белому человеку почему-то отнеслась иначе. Разумеется, он, как и все они, понятия не имел относительно сущности ее умений, но отнесся к ее словам с непривычным уважением. Кроме того, он, опять же в отличие от большинства белых, обладая несомненными силами, похоже, не испытывал потребности ими похваляться. Интересно, много ли таких людей в его стране? До сего случая англичан ей встречать не доводилось.

– Да, – прозвучал наконец ответ.

– И что, болезнь моего друга видна так ясно?

– Более того, его жизни угрожает опасность.

Дойл выпрямился в кресле: ее слова он воспринял вполне серьезно.

– Стало быть, это физический недуг.

– Сейчас болезнью поражен его дух, но однажды проникнет в его тело. Скоро.

– А можно его исцелить, пока этого не произошло?

– Трудно сказать: мне нужно получше к нему присмотреться.

– Но все-таки это возможно?

– Мне не хотелось бы говорить сейчас.

– А каким способом можно излечить такую болезнь?

– Убрав ее из больного.

– Но как это делается?

– У нас принято, чтобы лекарь изгонял недуг из тела больного, принимая его в свое тело.

– Создается впечатление, что это может представлять опасность для самого лекаря.

– Да.

Дойл внимательно смотрел на нее – серьезная, искренняя, доброжелательная женщина. Невольно вспомнились хвастливые, самодовольные разглагольствования Рузвельта, считавшего индейцев тормозом на пути прогресса. Его даже передернуло при мысли о тех дурацких клише, по которым судят другие народы, хотя и сам он, наверное, бывал в плену стереотипов. Но взглянуть хоть на эту Мэри – да, она совсем другая, и внешне и внутренне, но это не основание, чтобы бояться ее или презирать. И он, несмотря на полученное им традиционное медицинское образование, искренне поверил, что она обладает силой исцелять.

– А что нужно делать с болезнью дальше, после того как она изгнана из больного?

– Я посылаю ее куда-нибудь в воздух, воду или землю. Иногда в огонь. Это зависит от того, какая болезнь.

Дойл припомнил рассказы Джека про энагуа в Бразилии.

– А травы, корни и все такое – они используются у вас, чтобы составлять снадобья?

– Да, – сказала она, удивившись, что он знает это. – Иногда.

– А что вызывает болезнь такого типа, раз мы признаем, что она приходит извне?

– Когда мир вокруг нездоров, он порождает больше болезней. Они выходят из мира и входят в людей.

– А как становится больным мир?

– Люди сделали его таким, – простодушно ответила она. – Когда болезнь входит в них, она лишь возвращается туда, откуда пришла.

– Выходит, до появления человека мир был здоровым?

– Я бы сказала так: он пребывал в равновесии.

– Выходит, если человек заболевает, – доверительно глядя на нее, продолжил свои расспросы Дойл, – это лишь отражение того, что уже находится у него внутри?

– В большинстве случаев это так.

– Мисс Уильяме, я прошу сказать мне откровенно: есть ли шанс вылечить моего друга?

– Трудно сказать. Начать с того, что я не знаю, хочет ли этого он сам.

– Как это?

– Иногда человек настолько сживается с болезнью, что она кажется ему реальнее его самого.

– Это то, что случилось с моим другом?

– Думаю, что да.

– Значит, его нельзя исцелить. Никто не может.

– Нет, если эта привязанность так сильна. Нельзя, пока он сам не решит, чего он хочет. А он слишком любит смерть.

«А ведь она, несомненно, видит его насквозь, – констатировал Дойл, допивая свой бренди. – Да, пожалуй, Джека можно диагностировать как безумца с точки зрения канонов любой медицины. Остается лишь посмотреть, способна ли хоть какая-то медицина вернуть ему здоровье».

Резкий стук в дверь заставил их встрепенуться. Артур осторожно приоткрыл ее.

– Послушайте, Дойл, нам нужно поговорить, – заявил с порога Пепперман, судя по смертоносному выхлопу, основательно принявший на грудь.

– Прошу прощения, майор, придется подождать до утра…

Но не успел Дойл отреагировать, как Пепперман вставил гигантский сапог в щель, отжал дверь пошире и шагнул внутрь, где обнаружил Ходящую Одиноко у камина и Лайонела Штерна на кушетке.

– Я так и знал! – воскликнул импресарио, указав пальцем на женщину. – Вы затеваете здесь что-то неподобающее, мистер Дойл. Я буду настаивать на своем праве быть информированным…

– Майор, пожалуйста…

– Сэр, мне кажется, вы недооцениваете риск, на который я пошел, привезя вас в эту страну. Я вложил более пяти тысяч долларов собственного капитала в это предприятие, и, если вы не можете выполнять обязательства по нашему соглашению, я оказываюсь на краю пропасти!

– Майор, но я намерен выполнить все свои обязательства.

– Как бы не так! Я точно знаю, что вы затеваете!

– Неужели?

– Вы болтаетесь ночи напролет в компании подозрительных личностей, тайком притаскиваете к себе женщин, лишившихся чувств, – мне с трудом удалось уговорить гостиничных детективов, чтобы они не ворвались к вам в номер!

Пепперман расхаживал, бурно жестикулируя. Дойл обменялся беспомощным, виноватым взглядом с Лайонелом Штерном, прикрывшим собой ларец с Херонской Зогар. Ходящая Одиноко то и дело поглядывала на прислоненную к камину железную кочергу.

– Мне нужны гарантии, сэр, я должен получить соответствующие гарантии, иначе мне придется передать это дело на рассмотрение моему адвокату! Слава богу, у нас в Америке на такие случаи есть законы! У меня жена и пятеро детей!

Дверь за его спиной открылась, Джек, Иннес и Престо влетели в комнату, и Джек с порога, не успев заметить огромного майора, сообщил:

– Ребе Брахман убит.

Первым на это сообщение отреагировал Пепперман.

– Убийство! – простонал он. – О господи, мне конец!

– О господи! – вторя ему, воскликнул Штерн.

Престо подошел к Штерну, чтобы успокоить его, а Иннес – к Пепперману, чтобы при необходимости придержать. Джек отвел Артура в сторону.

– Что здесь делает этот человек? – шепотом спросил он.

– Право же, сам не пойму.

– Успокойтесь, майор, – сказал Иннес. – Все не так плохо.

– Мне остается только устраивать гастроли бродячего цирка уродцев с силачами и бородатыми женщинами… – выдохнул сквозь рыдания Пепперман, медленно опустившись на колени и колотя кулаками об пол.

– Надо его выпроводить, сможешь? – спросил Джек.

– Он очень расстроен, – заметил Дойл.

Ходящая Одиноко подошла к рыдающему гиганту и взяла его за руку; он поднял на нее глаза, как шестилетний ребенок, оплакивающий умершего щенка. Она издала тихий, бормочущий звук, несколько раз погладила его по шее, и рыдания постепенно утихли. Когда он расслабился, она положила руку ему на лоб и тихонько прошептала на ухо несколько слов. Глаза Пеппермана закрылись, тело обмякло, завалившись в сторону, и он заснул раньше, чем его голова опустилась на пол. Громкий храп сообщил всем, что происходящее его больше не тревожит.

– Я видел, как такое проделывали со змеями, – изумился Престо, – но чтобы с людьми – никогда.

– Теперь он проспит долго, – сообщила индианка.

– А что нам с ним делать? – спросил Иннес.

– Вытащить его в коридор, – предложил Джек.

– Бедняга не сделал ничего худого, – возразил Дойл. – Давайте положим его на кровать.

Чтобы поднять и отнести Пеппермана в спальню, потребовались усилия всех шестерых. Дойл набросил на него одеяло, закрыл дверь и вернулся в гостиную, где Джек и Престо быстро рассказали товарищам о событиях в синагоге: о людях в черном и попытке установить подлинность книги, об убийстве ребе Брахмана.

«С прежним Джеком такого бы не случилось, – сразу пришло в голову Дойлу. – Он бы догадался об их намерениях, нашел бы способ это предотвратить».

– Они такие же, как люди на «Эльбе», вплоть до отметины на левой руке, – заметил Джек. – Это клеймо, выжженное на коже, как у домашнего скота.

– А в той конторе нынче вечером пахло горящей плотью, – добавила Ходящая Одиноко.

– Скорее всего, это какой-то тип инициации, – предположил Престо.

– Давайте попробуем подвести итоги, – предложил Дойл, пытаясь навести порядок.

Джек выложил два листочка бумаги.

– Перед смертью Брахман спрятал интересующие нас сведения в настольной лампе, где их обнаружил Иннес.

– В общем-то, ничего особенного, – скромно потупил глаза молодой человек.

– Как он узнал о Ганзе? – спросил Штерн.

– Проживая в Англии, Александр установил связи с преступными организациями по всему миру, – ответил Дойл. – С такой осведомленностью выйти на них было совсем не трудно.

– Но зачем? Зачем вашему брату понадобились эти книги?

– Это очень хороший вопрос, Иннес, – сказал Дойл.

– Спасибо, Артур.

– Мы не можем ответить на него… пока, – буркнул Джек.

– Он не пытался запросить за них выкуп, это нам известно, – указал Престо.

– Может быть, он ищет в них… мистическую информацию, – предположил Штерн.

– Сокровенные тайны, – поддержал его Дойл. – Какие предположительно содержит каббала.

– Вроде того, как создать голема, – подал голос Иннес.

– Возможно, – не стал спорить Дойл.

– От такого гадания лучше держаться подальше, – резко бросил Джек.

Снова молчание.

– А знаем мы, где находится этот брат сейчас? – спросила Ходящая Одиноко.

– Мы знаем, что из их конторы выходила телеграфная линия, – заметил Престо. – Вероятно, это их способ связи.

– Можно каким-то образом проследить эту линию? – спросил Дойл.

– Сейчас нет, – сказал Джек.

– Скорее всего, они использовали какой-то код, – согласился Дойл. – И та линия, которая существовала между ними, наверняка уничтожена.

– Башня, – неожиданно произнесла Ходящая Одиноко. – Именно там он и находится.

Все посмотрели на индианку, не понимая, что она имеет в виду.

– Человек из сна, тот, который похож на тебя, – пояснила Джеку Ходящая Одиноко. – Твой брат был в Чикаго, он видел водяную башню, точно так же, как видел ее твой отец, перед тем как сделал этот рисунок, – обратилась она к Штерну.

– Господи! – воскликнул Штерн. – Может быть, они встретились здесь, мой отец и Александр, ведь это вполне вероятно.

– Возможно. Продолжай, – кивнул Дойл.

– А что, если как раз твой брат и строит эту башню? – спросила индианка. – В каком-то смысле по образцу той, которую он видел здесь.

– Шварцкирк – «черная церковь», – сказал Престо. – Все сходится.

– Где-то на западе, – подхватила Ходящая Одиноко. – В пустыне, которую мы видели во сне.

– Может быть, именно туда отправился мой отец! – воскликнул Штерн с радостным возбуждением.

– Вы хотите сказать, что эта черная башня, которую вы все видели, существует на самом деле, а не просто символ из сна? – уточнил Дойл.

– Да, – уверенно заявила Ходящая Одиноко.

– А почему бы и нет? – Престо явно взволновало это предположение.

– Не знаю, но полагаю, что это возможно, – признал Дойл.

– А если это так, насколько трудно найти сооружение такого размера и конструктивных особенностей? – поинтересовался Престо.

– Совсем не трудно, – ответил Дойл. – Мы отправим телеграфные запросы во все карьеры и каменоломни во всех западных городах.

– Ему потребуется огромное количество квалифицированных работников, – указал Престо.

– И огромное количество денег, – дополнил Штерн.

– Инструментарий, поставки припасов и оборудования… – добавил Престо.

– И, – вставил Дойл, – известия о столь масштабном проекте не могли не просочиться в газеты. Иннес, составь список: мы пойдем на телеграф и начнем посылать запросы.

Иннес взял со стола лист и начал писать. Дойл глянул на Джека, который сидел один, уставясь в пол; он единственный остался в стороне от дискуссии.

– Может кто-нибудь из вас вспомнить больше деталей из сна, которые могли бы подсказать нам, где находится эта башня?

– Мне кажется, больше всего в снах открылось Мэри, – сказал Престо.

Ходящая Одиноко кивнула и закрыла глаза.

– Шесть человек собираются в подземелье, – медленно произнесла она.

– Подземный храм, да, вроде бы я тоже его видел, – поддержал Престо.

– Каждый раз, когда Черный Ворон исходит из земли и возносится в небо из пламени.

– Как феникс, – сказал Дойл.

– Феникс! – воскликнул Штерн.

Его глаза встретились с глазами Дойла, и обоих одновременно осенило.

– Феникс, Аризона! – Дойл повернулся к брату. – Отправь первые телеграммы туда! Господи…

Дойл быстро пролистал свою записную книжку, чтобы найти образец знака, который они обнаружили на стене каюты Руперта Зейлига, и клейма на руках похитителей.

– Мы все время считали, что это эмблема воровского сообщества.

– Ну и что? – спросил Престо.

– Может быть, мы заблуждались, – сказал Дойл. – Может быть, дело совсем не в этом.

– А что еще это может быть? – удивился Иннес. Дойл перевернул рисунок и показал:

– На что это похоже сейчас? Эти разорванные линии?

– Точки и тире? – догадался Престо.

– Азбука Морзе, – подхватил Иннес.

– Именно, – сказал Дойл, положив блокнот и взяв карандаш. – Кто-нибудь знает, как это расшифровывается?

Тем временем Джек, незаметно для других, пересек комнату и остановился прямо над Дойлом, глядя на листок.

– Буква «О» и ряд цифр, – сказал он. – В средней линии тринадцать и одиннадцать, в последней линии тринадцать и восемнадцать.

– Значит, это не дата, – сказал Дойл.

– Может быть, географическое месторасположение, долгота и широта, – предположил Иннес.

Джек покачал головой.

– Если так, то это середина Атлантического океана.

– Может быть, библейская ссылка, – сказал Штерн. – Глава и стих.

– Иннес, в ящике рядом с моей кроватью есть Библия. Молодой человек рванул к двери.

– Не разбуди майора.

– А как нам узнать, какая это книга Библии? – спросил Престо, когда Иннес вернулся с книгой и вручил ее Дойлу.

– Та, что начинается на букву «О», я думаю, – сказал Дойл.

– В Библии только две книги на букву «О», – быстро ответил Иннес. – Книга пророка Осии и Откровение.

– Что такое Откровение? – спросила Ходящая Одиноко.

– Последняя книга, – сказал Штерн. – Ряд видений, явленных апостолу Иоанну.

– Пророчество о конце света, – добавил Джек. – Эту книгу еще называют Апокалипсис.

– Вот это, – сказал Дойл, найдя нужную страницу. – Откровение, глава тринадцатая, стих одиннадцатый: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчьим, и говорил как дракон».

– И восемнадцатый: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть».

ГЛАВА 12

Первый контрольный пункт находился в пяти милях от центра города. Фургоны «Антрепризы» добрались до него ближе к вечеру. Повсюду вокруг простиралась плоская бесплодная пустыня, безжалостно пропекаемая палящим зноем. Эйлин могла лишь порадоваться тому, что перед отбытием из Каньона Черепа Иаков наполнил водой дополнительные фляги. Канацзучи лично опустошил две из них, храня молчание и не совершая лишних движений. Его рана оставалась чистой, без каких-либо признаков воспаления; создавалось впечатление, будто этот странный человек приберегал внутреннюю энергию, чтобы использовать ее для самоисцеления. И черт возьми, если это не работало: его бледность исчезла, дыхание стало ровным и сильным.

Сейчас Эйлин куда больше заботил Иаков, на жутком солнцепеке правивший их фургоном. Саму ее жара загнала-таки под парусину, и она, посидев на козлах, прекрасно знала, каково приходится бедолаге. Отчаянная тряска на ухабах и колдобинах, обожженное солнцем лицо, промокшая от пота рубаха – и ни единой жалобы! Старый раввин был неизменно добродушен, никогда не унывал, что просто не позволяло ей давать волю дурным предчувствиям.

Правда, это не мешало ей мысленно костерить чертова Бендиго за путешествие под жгучим солнцем, ведь их первое представление должно было состояться лишь завтра вечером. Им не стоило пускаться в путь до заката солнца, тем паче что дорога была хорошо размечена, а фургоны снабжены фонарями. Но боже упаси, если они пропустят бесплатную кормежку; скотина Ример за пять центов удавится!

Спускаясь к пескам Мохаве, их обоз проехал через мрачное скальное образование – нагромождение валунов, утесов и выветренных каменных столбов, торчавших над песком, словно причудливый каменный лес, и, обогнув самую плотную его часть, неожиданно выкатил к первому за долгие часы свидетельству человеческой деятельности – грубо сколоченной арке с бревенчатым шлагбаумом и приткнувшимся рядом, тоже бревенчатым и на первый взгляд казавшимся пустым, караульным помещением.

Раздался резкий свист.

С десяток вооруженных до зубов караульных (к удивлению Эйлин, половина из них оказались женщинами) появились словно из ниоткуда, с нацеленными на фургоны винтовками. Все они были в одинаковых легких хлопчатобумажных штанах, белых туниках без ворота, подпоясанных патронташами, и тяжелых сапогах.

И вот еще что странно: все они улыбались.

Рослая женщина – единственная во всей компании без винтовки, у нее на поясе висели две кобуры, а на шее свисток, выступила вперед и заговорила с сидевшим на козлах первого фургона Римером.

– Добро пожаловать в Новый город, друг, – громко и отчетливо, доброжелательным тоном произнесла она. – Могу я поинтересоваться, какое дело привело вас к нам?

– Мы артисты «Предультимативной антрепризы». – Ример взмахнул тирольской шляпой. – Странствующие актеры: прибыли развлечь, позабавить и, как скромно надеюсь, доставить вам удовольствие.

Женщина улыбнулась ему.

– Одну минуту, пожалуйста.

Она раскрыла кожаную папку, сверилась с находившимися внутри бумагами и нашла соответствующую запись.

– Как вас зовут, сэр?

– Бендиго Ример, мадам, директор нашей счастливой труппы и ваш покорный слуга.

– Сколько с вами людей, мистер Ример?

– Нас семнадцать, то есть… хм… я хотел сказать – девятнадцать.

– Спасибо, сэр, вас ждут, – сказала она, закрывая папку. – Мы осмотрим ваши фургоны, и вы сможете ехать дальше.

– Сколько угодно, – ответил Бендиго, – нам нечего скрывать.

Женщина подала сигнал, и караульные быстро двинулись вперед, отодвигая пологи и заглядывая внутрь фургонов, тогда как часовые на вышках держали караван под прицелом.

– Здравствуйте, – сказал Иаков симпатичному чернокожему караульному, взявшему под уздцы его мулов.

– Здравствуйте, сэр, – отозвался тот, широко улыбаясь.

– Жарковато тут у вас нынче, в вашей пустыне, – добавил Иаков, утирая вспотевший лоб.

– Да, сэр, – промолвил караульный, продолжая улыбаться и не сводя с него глаз.

Парусина, закрывавшая фургон сзади, отдернулась. Канацзучи скорчился, прикрыв мечи длинными полами сюртука. Всполошившись, Эйлин повернулась и увидела девушку лет двадцати, с веснушчатым личиком и завязанными в хвостик волосами, впрочем, двигалась она с уверенностью хорошо обученного солдата. Ее глаза методично обшаривали фургон и на миг задержались на Канацзучи. Он улыбнулся и кивнул, не выказывая ни малейшей обеспокоенности. Девушка улыбнулась в ответ, показав редкие зубы и также не выказав ни малейшего любопытства.

– Привет, – сказала Эйлин.

– Да пребудет с вами день славы! – провозгласила девушка и отпустила ткань.

Караульные отступили и подали сигнал женщине у ворот: она освободила каменный противовес, и тяжелое бревно плавно поднялось, открывая проезд.

– Прошу вас, мистер Ример, следуйте, – промолвила она. – С дороги сворачивать запрещено. По прибытии в Новый город вас встретят и передадут вам дальнейшие указания.

– Премного благодарен, мадам, – сказал Ример.

Истекая потом, Бендиго поздравил себя с тем, с каким неколебимым спокойствием он держался. Властные фигуры снаружи, тем более обвешанные оружием, нагоняли на него парализующий страх, но женщина наверняка не заметила этого. Какой же все-таки он великий актер!

Остальные фургоны быстро покатили следом.

– Да пребудет с вами день славы, – пожелала женщина у ворот, улыбнувшись и помахав ему рукой.

– Спасибо, – откликнулся Иаков, помахав ей в ответ. – И вам того же.

Когда бревенчатый шлагбаум опустился прямо за ними, Эйлин выглянула из фургона. Караульные смотрели им вслед, не выпуская из рук винтовок.

– Ну и на какие мысли все это наводит? – осведомилась она.

– На мысли о настоящем религиозном фанатизме и руке очень умелого проповедника, – отозвался Иаков.

Когда Канацзучи придвинулся к ней, чтобы посмотреть из-за полога, Эйлин заметила произошедшую с ним явную перемену: он выглядел так, словно встреча у ворот вернула его к жизни. Сосредоточенный, с обостренными чувствами, движения вновь обрели кошачью выверенную грацию и настороженность. Хотя актриса не ощущала никакой угрозы для себя лично, она вдруг почувствовала, как он опасен. Японец казался ей больше похожим на хищного зверя, чем на человека.

– Чудные они, – тихо произнесла женщина.

– Серьезные люди, – отозвался Канацзучи.

– Улыбаются… счастливые?

– Нет. – Он слегка покачал головой. – Несчастливые.

За контрольным пунктом дорога резко улучшилась. Грунтовая, но хорошо утрамбованная, она оказалась такой ровной, что почти свела на нет тряску фургонов. Издалека, проносясь над плоской сухой равниной, до их слуха доносились слабые ритмичные звуки, словно что-то вбивали в землю. Эйлин, прикрыв ладонью глаза, всмотрелась в этом направлении, но не увидела ничего, кроме искаженного жарой горизонта.

– Что это там?

– Они устанавливают ограду, – промолвил Канацзучи. – Столбы, колючая проволока.

– Кто «они»?

– Люди в белом.

– Ты отсюда видишь?

Вопрос остался без ответа. Японец снял круглую шляпу Штерна, сбросил долгополый черный сюртук и принялся отдирать клочковатую бороду.

Они приближались к цели. Пришло время снова стать самим собой.

К девяти часам утра Главный телеграф Чикаго оказался буквально завален потоком ответов на их вечерние телеграммы. То, что под обращениями стояло имя Артура Конан Дойла, существенно повлияло на быстроту и подробность полученных ответов, особенно со стороны редакторов газет, большинство из которых хоть и признавались, что не располагают требуемой информацией, но просто не могли не воспользоваться случаем и не поинтересоваться дальнейшей литературной судьбой сами знаете кого.

Как и ожидалось, наиболее полезным с точки зрения информативности оказался пространный ответ, полученный из «Аризонского республиканца». Редактор писал, что все больший интерес вызывает к себе сравнительно недавно основанное религиозное поселение, лежащее в сотне миль к северо-западу. Именуемое Новым городом, оно располагается на частной земле: его основатели приобрели в собственность около пятидесяти квадратных миль бесплодной пустыни. Возможно, им некуда было девать деньги, однако ходили упорные слухи о том, что на этой территории найдены исключительно богатые залежи серебра. Каждому газетчику, пытавшемуся собрать материал для публикации о поселении, давали вежливый, но решительный отказ: местные жители ценили свое уединение и категорически не желали выставлять себя и свой образ жизни на публику. Причем такой подход отнюдь не пробудил какой-то особый интерес к этому месту, благо очень многие, отправляясь на Запад, как раз и искали на той малозаселенной территории возможность подальше от посторонних глаз устроить жизнь на свой лад. Один из направленных туда репортеров «Республиканца» и вовсе нашел Новый город столь привлекательным, что решил там остаться. Редакция не получила от него ни слова после телеграммы, извещающей о его намерении, в которой он кратко характеризовал это место как «некую утопию». Это, правда, журналистскую братию особо не удивило: то был холостяк из Индианы, странный, нелюдимый малый, не больно-то вписывавшийся в репортерскую компанию.

«Утопические социальные эксперименты были вовсе не редкостью и внесли свой вклад в развитие американского характера», – подумал Дойл.

Более сотни всяческих коммун выросли как грибы вскоре после Гражданской войны. Наибольшего внимания заслуживало сообщество перфекционистов на озере Онеида, в северной части штата Нью-Йорк, известное пристрастием к высококачественному столовому серебру, но еще больше своим упорным, категорическим неприятием моногамии. На противоположном полюсе сексуального спектра находились последователи Анны Ли, трясуны, или прихожане Тысячелетней церкви, исповедовавшие строжайший целибат и основавшие три десятка общин от Массачусетса до Огайо. То, как они собирались продержаться тысячу лет, отказавшись от возможности биологического воспроизводства, похоже, ничуть их не волновало, поскольку Ли предрекала, что конец их жизни станет одновременно и концом цивилизации, причем они станут единственными душами, невинность коих послужит им пропуском во врата Царствия Небесного. На вопрос, зачем же они изготовляли столь добротные, рассчитанные на очень долгий срок службы мебель и утварь, если оставить их все равно будет некому, вразумительного ответа у трясунов не было, но это их не смущало.

Отношение Аризоны к Новому городу лучше всего описать словами «Живи сам и давай жить другим», заявлял редактор. Он напоминал, что за последние несколько лет там же, на северо-западе, мормоны основали множество поселений, где живут так, как предписывает им их религия, и при этом процветают. Да что там, можно сказать, что весь штат Юта возник вокруг таких поселений, и в основе его благополучия лежат фермы и рудники трудолюбивых деятельных мормонов. Со стороны политиков Аризоны было бы глупо поворачиваться спиной к столь богатым потенциальным возможностям, исходя из нелепых, мелочных религиозных предубеждений.

Итак, город был экономически самостоятельным, самоуправляемым, граждане его хотели жить в соответствии со своими верованиями, никому не мешали, и никому до них не было особого дела, хотя в чем эти верования состоят, никто, похоже, не имел даже туманного представления. А если это еще и обеспечит землям, где они решили обустроить свою общину, некий приток финансов, как в случае с мормонами, то тем лучше, ведь в Америке каждому гарантирована свобода вероисповедания, – такова была позиция редакции «Республиканца».

Покопавшись в местной книжной лавке и вернувшись с подробной картой Аризоны, Иннес в соответствии с описанием редактора установил местоположение Нового города – в центре восточной части пустыни Мохаве.

Пока все шло нормально. Решение подсказала одна из последних заметок в «Республиканце», где говорилось, что жители Нового города собираются переплюнуть мормонов из города на Великом соленом озере, воздвигнув величественный храм. Правда, никто из журналистов сам его воочию не видел, но, по слухам, стройка шла очень быстро. Здание возводилось из черного камня, добывавшегося в карьерах на севере Мексики.

Черная церковь!

После телеграфа Дойл вернулся в «Палмер-хауз» и вручил майору Роландо Пепперману вексель на две с половиной тысячи долларов в обеспечение обязательства продолжить турне после двухнедельного перерыва, необходимость которого он объяснил некими неожиданно возникшими затруднениями.

Валяясь в постели, мучаясь с похмелья, угрюмый Пепперман принял предложение Дойла без вопросов, даже с чувством огромного облегчения и искренней надеждой на то, что больше никогда не увидится с этим человеком. Майор уже пришел к решению, если получится, снова заняться цирком.