Текст книги "Шесть мессий"

Автор книги: Марк Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 4

Черная маслянистая вода, штиль – ложное затишье, определенно предвещающее бурю. Колеблющаяся поверхность, из-под которой проступают неопределенные, зловещие очертания, тревожимая пока еще дальним шквалистым ветром темная завеса облаков над северным горизонтом. Тускло-коричневый свет с запада, желтые, жирные отблески на пенистом море. Полная луна, быстро взошедшая позади них, как точный противовес заходящему солнцу.

Стоя у поручня правого борта недалеко от кормы, Дойл пытался примерно просчитать их положение в море: около тридцатой параллели, пятьдесят градусов северной широты. Ближайшая суша – это Азорские острова, в тысяче миль к югу. Снизу доносился шум: двигатели трудились вовсю. Иннес может подойти в любой момент, и в этом дальнем уголке судна их никто не подслушает.

Дойл всматривался в набросок, который сделал, скопировав царапины на стене у Зейлига, мучительно пытаясь понять их смысл. Он работал над этой проблемой весь день, и разгадка казалась дразняще близкой, но последний элемент головоломки упорно не желал вставать на место. Кроме того, ему так и не удалось найти священника – тот пропал бесследно. Тревожить своими, пока еще не оформившимися, опасениями капитана Хоффнера Дойлу не хотелось, но опасность была несомненной. Если не принять меры, Лайонел Штерн может и не пережить эту ночь.

А вот и Иннес.

– Помимо того, что находилось у них в каюте, Руперт Зейлиг и Штерн прибыли на борт с четырьмя местами багажа, – доложил Иннес, достав перечень. – Дорожный кофр, два чемодана, одна деревянная коробка. Я сам видел их вещи, они находятся в трюме, нетронутые.

Дойл поднял бровь.

– Сунул пятерку одному малому из машинного отделения.

– Хорошая работа.

– Коробка запечатана лентой таможни, лента не повреждена. Размером она примерно с большую шляпную. Наверное, для той книги.

Дойл промолчал.

– Где сейчас Штерн? – спросил Иннес.

– В каюте капитана, сейчас он находится под присмотром. Смерть пассажира в море – событие хлопотное, требует оформления кучи бумаг.

– Надо же, никогда над этим не задумывался… А что они собираются сделать с телом?

– Поместили в холодильник под замок.

Морг с холодильником – необходимый элемент любого круизного лайнера. Среди пассажиров таких рейсов полно ожиревших, склеротичных, склонных к апоплексии стариков. Иннес невольно поежился.

– Не слишком близко от кухни, надеюсь.

– В отдельном отсеке. Ближе к трюму, где они держат те гробы, которые, как мы видели, загрузили в порту.

– Корабельный врач настаивает на том, чтобы приписать смерть Зейлига естественным причинам, – проворчал Дойл.

– Не может быть…

– Все внешние признаки указывают на то, что Зейлиг умер от острой сердечной недостаточности. У меня не хватает данных, чтобы это оспорить, хотя я не сомневаюсь: убийцы стремятся к тому, чтобы была принята именно эта версия. На корабле нет условий для проведения надлежащего вскрытия, да и будь они, не уверен, что результат вскрытия вступил бы в противоречие с навязываемой версией. Не говоря уж о том, что капитану вовсе не нужны ходящие на борту толки о насильственной смерти одного из пассажиров.

– Но ведь это именно то, что мы думаем.

– Напугать человека до смерти? Сделать так, чтобы избыточный выброс адреналина буквально разорвал сердце?

– Да, я бы назвал это убийством.

– Но как непосредственно могло оно осуществиться?

Дойл покачал головой.

– Может быть, он заметил корабельное привидение, призрак, бродивший по нижним палубам, – предположил Иннес.

– Боже правый!

Дойл уставился на него с широко открытыми глазами, словно его треснули деревянной колотушкой.

– Ты в порядке, Артур?

– Конечно, так оно и есть. Молодец, Иннес!

– А что я сделал?

– Ты разгадал головоломку, старина, – ответил Дойл, быстро увлекая его к ближайшему люку.

– Правда?

Позови снова того механика. Пусть захватит пожарный топор, молоток и лом. Пора поговорить со Штерном и капитаном Хоффнером.

Механик посветил лучом фонаря в темное нутро багажного трюма, выхватив из нагромождения багажа запечатанную деревянную коробку.

– Это ваша, мистер Штерн? – уточнил Дойл.

– Да.

– Конечно, мистер Конан Дойл, это весьма интересно, – с плохо скрываемым раздражением пробормотал капитан Хоффнер, – но я не вижу смысла в данном опыте…

Дойл занес топор и одним коротким ударом раздробил крышку коробки. Штерн ахнул. Дойл наклонился, просунул руку сквозь щепки и извлек содержимое – большую квадратную пачку чистой белой бумаги.

– По весу примерно равно вашей книге, – сказал Дойл Штерну, взвешивая пачку в руке.

– Я не знал, клянусь, – запротестовал Штерн. – Я хочу сказать, я видел ее, я был в Лондоне, когда книгу упаковывали в ящик…

– По-видимому, у вашего покойного партнера, мистера Зейлига, имелись отличные от ваших планы, что, возможно, и объясняет его нежелание покидать вашу каюту.

– Можете вы объяснить, что все это значит? – требовательно спросил капитан Хоффнер.

– Прошу вас немножко потерпеть, капитан. Я скоро все объясню, – сказал Дойл, положив бумагу и подняв топор на плечо. – А сейчас не соблаговолите ли сопровождать нас еще в одно место? Иннес?

Иннес кивнул, и маленький механик – внутренне довольный зрелищем того, что его капитан, суровый приверженец дисциплины, идет на поводу у полоумного англичанина, – направился по лабиринту коридоров и люков к соседнему трюму, холодному и неприветливому сводчатому помещению. В воздухе висел запах разложения, благодаря ему бледный свет свисавших рядами с потолка тусклых лампочек казался призрачным и зловещим.

– Позвольте поинтересоваться, что мы собираемся делать в морге? – спросил Хоффнер.

Иннес посветил фонарем, и Дойл, распахнув один из морозильных шкафов, выкатил из него металлическую каталку, на которой под простыней лежал окоченевший труп. Дойл сдернул простыню с лица и бесстрастно оттянул нижние веки покойного Руперта Зейлига, открыв взору переплетение голубых и пурпурных сосудов.

– В противоположность мнению вашего корабельного врача, утверждающего, будто покойный для его возраста был идеально здоров, осмелюсь заявить, что мистер Зейлиг страдал от сердечного недуга. По состоянию кровеносных сосудов в мягких тканях под веками видно, что у него было очень высокое давление, что он, видимо, держал в секрете даже от вас, мистер Штерн. Вы ведь не знали об этом, верно, сэр?

Штерн покачал головой.

Дойл показал им маленький стеклянный флакончик с лекарством – круглыми белыми таблетками.

– Мистер Зейлиг носил это популярное, хотя и сомнительное по части эффективности гомеопатическое средство – смесь калия, кальция и настойки йода – в потайном кармане, вшитом в подкладку его пиджака.

– Ну что ж, все это очень интересно, мистер Дойл, однако я нахожу, что ваши слова лишь подтверждают вывод моего врача о сердечном приступе как причине смерти этого джентльмена. Но какое это имеет отношение к…

Дойл поднял руку, снова не дав Хоффнеру договорить.

– Не все сразу, капитан. Вы ведь сами любите во всем планомерность и, надеюсь, позволите мне осветить события в надлежащей последовательности.

Дойл снова накинул простыню поверх серого лица Зейлига, подтолкнул каталку, и она с разнесшимся по мрачному помещению металлическим звоном въехала на место.

– Иннес, будь добр… – попросил Дойл.

Иннес взял фонарь у механика и осветил дальний угол морга – упорядоченный ряд гробов на полу у стены.

– Вы приняли эти пять гробов как груз в Саутгемптоне, верно, капитан?

– Да, ну и что?

– И все от того же самого судового агента, я полагаю.

– Это обычное дело.

– Я намерен проверить соответствие груза декларации, – без промедления сказал Дойл, взяв у механика молоток и лом. – Поднимаясь на борт, мы все были свидетелями того, как внимательно работала служба безопасности в отношении живых пассажиров, но распространялось ли это на мертвых?

Дойл просунул лом в щель между корпусом и крышкой гроба из красного дерева и стукнул молотком, вгоняя его поглубже.

– Mein Gott, сэр, подумайте, что вы делаете…

Хоффнер попытался остановить Дойла, помешать ему произвести эксгумацию, но Иннес удержал капитана, в то время как Дойл невозмутимо продолжил:

– Капитан, если шайка профессиональных убийц проникла на «Эльбу» – заверяю вас, что, сколь сие ни прискорбно, мы имеем дело именно с таким случаем, – им пришлось прибегнуть к какому-то менее традиционному способу, чем подняться по трапу у всех на виду.

– Я должен приказать вам немедленно остановиться…

– Вы помните, как один из ваших пассажиров услышал крики «призрака» откуда-то из трюма в первый день после нашего выхода из порта?

Дойл налег на лом, послышался прокатившийся эхом под стальными сводами треск, гвозди подались, и крышка гроба приподнялась над бортом на дюйм. Дойл ухватился за приподнявшийся край крышки и открыл ее.

– Это святотатство…

Капитан Хоффнер вырвался от Иннеса, бросился вперед и увидел, что обитый изнутри розовым атласом гроб совершенно пуст. Немец уставился на Дойла, разинув рот.

– Вскоре после криков «привидения» последовал громкий, ритмичный стук.

Дойл опустил крышку гроба на место и с помощью молотка снова забил гвозди.

– Если приглядеться, то можно увидеть вмятины, произведенные оттого, что гвозди забивались в прежние отверстия. – Дойл жестом подозвал капитана ближе к гробу. – Ваши трюмные матросы заверили меня, что, когда гробы вносили на борт, вес каждого соответствовал примерному весу человека. А теперь взгляните сюда. Видите, в углах просверлены крохотные отверстия для циркуляции воздуха.

Хоффнер пробежался по дырочкам пальцами.

– Я не знаю, что и сказать…

– Можете начать с извинений перед мистером Штерном. И когда в следующий раз кто-нибудь из пассажиров обратится к вам с озабоченностью по поводу своей личной безопасности, будем надеяться, что независимо от его религии или культурных традиций вы отреагируете с великодушием, более подобающим вашему положению.

Лицо Хоффнера побагровело; он выхватил у Дойла молоток и лом, и три минуты спустя еще четыре гроба оказались открыты – и пусты. Пристыженный капитан положил инструменты.

– Мистер Штерн, – произнес он официальным тоном, – пожалуйста, примите мои глубочайшие и самые искренние извинения.

Штерн кивнул, стараясь не встречаться с капитаном глазами.

– У вас на борту пять «зайцев». На корабле такого размера десятки мест, где можно спрятаться. Мне нет нужды напоминать вам о том, что необходимо принять все соответствующие меры.

– Нет. Да, конечно. Мы немедленно проведем обыск всего корабля, – ответил Хоффнер, вытирая лоб и пытаясь привести в порядок скачущие мысли, поскольку прежде всего считал себя рассудительным человеком и лишь потом человеком действия.

– Кроме того, во что бы то ни стало надо найти ирландского священника, – продолжил Дойл.

– Почему?

– Потому что этот человек не священник. Он их главарь. И в это мгновение погас свет.

Сан-Франциско, Калифорния

«Вот уж действительно кухня дьявола».

Канацзучи лежал на кишевшем вшами одеяле поверх деревянного топчана, право занимать который приобрел за немыслимую сумму в два пенни за ночь. Постели двадцати остальных бродяг заполняли помещение в пятнадцать квадратных футов, одно из четырех столь же переполненных, в ночлежке на третьем этаже пятиэтажного доходного дома посреди Танжэньбу, района Сан-Франциско, который белые называли Чайна-тауном.

В подвале располагался опиумный притон, и среди этих бедных и неграмотных людей, в основной массе сезонных сельскохозяйственных рабочих, батраков и поденщиков, наводнявших город каждую осень с окончанием сбора урожая в долине, ходили слухи, что в тамошних коридорах по ночам бродит демон, который выслеживает души и пожирает их. Недавно в переулке позади доходного дома обнаружили тела трех мужчин с перерезанными глотками и вырванными сердцами. Правда, подношения, купленные китайцами в складчину на их скудные деньги и оставлявшиеся в дароносицах перед дверьми, похоже, пришлись чудовищу по нраву: каждую ночь они слышали, как оно, крадучись, бродило снаружи, а потом дары исчезали, и за неделю с того момента, как демона начали ублажать подношениями, новых жертв не было.

Из четырех сотен людей, проживавших в этом здании, только один видел демона и остался в живых, чтобы поведать о нем: здоровяк с толстой шеей и изъеденным оспинами лицом, занимавшийся сбором платы за постой, а в последнее время еще и сбором пожертвований. Послушать его, так выходило, что у этого демона голова дракона, тысяча глаз и десять хищных ртов. По всему получалось, что бедолаги имеют дело с демоном первого ранга, одним из десятка тысяч сверхъестественных существ, фигурировавших в их сложной системе верований. Здоровяк собственными глазами видел, как монстр ужасными когтями вскрывал грудь найденных в переулке людей – по его словам, с такой легкостью, будто чистил апельсин.

Теперь староста ночлежки запирал каждую комнату на ночь, но никто из жильцов, даже если бы и мог, все равно не осмелился бы выйти в коридор с наступлением темноты. К сожалению, одним из последствий такого состояния дел было то, что личная гигиена становилась личной заботой каждого, и порой Канацзучи сожалел о том, что все его чувства обострены, как лежавший рядом с ним в свертке, превосходящий остротой бритву «косец». Больно уж гадко воняли эти немытые невежды.

Пребывая посреди всего этого страха, убожества и нужды, Канацзучи мог быть уверен в том, что не обратил на себя ничьего внимания. Однако невозможность свободно передвигаться по ночам была для него неприемлема.

Темнота вокруг полнилась храпом, хриплым дыханием, беспокойными сонными стонами. Японец не хотел покидать помещение, пока все в нем не заснут, и досадовал из-за того, что щуплый малый с лихорадкой, через две койки от него, все еще ворочался и метался.

В прошлую ночь Канацзучи вновь видел сон, причем один образ предстал с несомненной отчетливостью прямого указания: лица китайцев, работавших в туннеле.

За первые два дня в Дай-Фоу – Большом городе, или Новой Золотой горе, как называли Сан-Франциско китайцы, – он так и не сумел пролить свет на это таинственное видение.

Чернорабочие, каковыми являлись эти невежественные обитатели трущоб, были для него бесполезны, а чтобы наладить контакт с местными торговцами, было необходимо изучить их более изысканный, чем грубое наречие поденщиков, диалект, на что требовалось никак не меньше недели. Причем и знание языка не гарантировало успеха, ибо этот слой населения был известен замкнутостью по отношению ко всему, приходящему извне.

Можно, конечно, было попробовать перебраться в белый район города, но все, с кем он говорил в Танжэньбу, единодушно от этого отговаривали. В последние годы по Америке прокатилась волна антиазиатских настроений, выливавшихся во вспышки насилия – как одиночные, от избиений до линчеваний, так и массовые погромы в Чайна-таунах по всему Западному побережью, с множеством смертельных исходов.

Там, где белым властям в связи с экономическими неурядицами требовались козлы отпущения, на каждом углу начинали вопить о «желтой угрозе», а за этими подстрекательскими воплями следовали варварские акты насилия. Впрочем, чего еще можно было ожидать от столь нецивилизованных людей, как эти американцы? Канацзучи не решался отправляться в белые районы вовсе не из страха перед возможным нападением, а из нежелания привлекать к себе внимание неизбежным, в случае такого нападения, убийством белых людей.

Впрочем, сначала первостепенное. Возможно, кратчайший путь к нужным сведениям лежал прямо перед ним.

Человек в двух койках от него утихомирился и теперь дышал напряженно, но медленно и равномерно. Канацзучи вскинул сверток на плечи и двинулся между спящими, стараясь не наступить на четыре скрипучие половицы, затем остановился у постели спавшего у дверей старосты и кончиком вакидзаси – оружия, представлявшего собой нечто среднее между длинным кинжалом для левой руки и укороченным мечом, – осторожно извлек из-под его матраса ключ от спальни. Связка была прикреплена к койке сыромятным ремешком, который японец перерезал движением запястья.

Спустя минуту он стоял в коридоре, глаза уже приспособились к темноте. Множество ароматических свечей, горевших на маленьких алтарях, наполненных фруктами и монетами, наполняло воздух густым едким дымом. По нетронутой пыли на полу Канацзучи определил, что с тех пор, как два часа тому назад, в полночь, были заперты их двери, никто по коридору не проходил. Он скользнул к середине холла рядом с лестницей, слился с тенями, замер и прислушался.

Из спален на его этаже, так же как из нижних и верхних, доносилось сонное дыхание. По стенам бегали тараканы. Сосредоточившись, он распространил свои сверхчувственные способности, сделав это так же легко, как надевают одежду.

Уличный кот вспрыгнул на мусорный бак, учуяв промышлявших в нем крыс. Послышался звук проехавшего экипажа. Гогот пьянчуг. Визгливый голос торгующейся проститутки. В конюшнях неподалеку фыркали и притопывали копытами кони.

Ага, вот и шаги. Ближе.

Он втянул сеть своих чувств обратно, сосредоточившись на первом этаже доходного дома.

Вошел человек. Один. Тяжелый. Рослый, судя по длине шага. Европейские кожаные башмаки. Позади него волочится по земле мешок. Треск, шипение, словно ползет гремучая змея. Вот он тихонько нагибается и слышится звяканье – звенят монеты. Наверное, падают в мешок.

Легкий, словно ударили крошечные цимбалы, звон будит спящих на нижних этажах. Люди ежатся от страха, опасливо перешептываются. Никто не поднимается со своего топчана.

Шаги – кто-то идет по лестнице. Второй этаж. Приглушенный бой барабана, громче звучат цимбалы, настойчивее шипение. С каждого алтаря собираются монеты, и собирающий их все ближе. По спальням распространяется ужас, люди бормочут молитвы, судорожно перебирают четки. Канацзучи выбрасывает из сознания парализованных страхом невежд и сосредоточивается на тяжкой поступи, доносящейся с лестницы.

И вот демон появился на лестничной площадке. Он ужасен: драконья голова, оперенные лапы, птичьи когти, о бедро бьется подвешенный на поясе тамбурин. Большой джутовый мешок, подскакивая, волочется позади.

Когда демон дошел до третьего этажа, у его ног упала монетка. Он остановился, посмотрел вниз. Золотая. Демон потянулся за ней, и в этот момент бесшумно двинулась тень. Сознание демона успело отметить серебристую вспышку, неуловимое движение в его сторону, но это было последнее, что он увидел в земной жизни. Меч рассек шейные позвонки столь стремительно, что, когда глаза еще посылали в мозг информацию о том, что помещение вдруг начало вращаться, отсеченная голова уже катилась по ступенькам.

Канацзучи нанес удар под таким углом, чтобы кровь из обрубка шеи не обрызгала его одежду, и вложил «косца» в ножны настолько быстро, что успел подхватить тело и мягко опустить его на пол, прежде чем кровь хлынула потоком. Он легко вскочил на лестничную площадку и сорвал дешевую картонную маску дракона с головы заурядного головореза с тупым, плоским лицом.

Канацзучи снял с его пояса флейту и направился обратно к своей комнате.

Когда староста услышал, как демон остановился снаружи, он потянулся за ключом, потом за ножом и обнаружил, что ключа нет. Нож тоже исчез. И тут дверь распахнулась, послышался приглушенный свист злого ветра. Все остальные в комнате спрятались под одеялами.

Яркая бумажная голова дракона просунулась в открытую дверь, когтистый палец поманил старосту к себе.

«Что, черт возьми, делает Чарли? – подумал староста. – Мы так не договаривались».

Раздраженный, он высунулся в коридор. Ветер неожиданно прекратился, дверь закрылась за его спиной. Перед ним взметнулось облачко серного дыма, вспыхнул свет, и он увидел голову и тело своего сообщника: Чарли Ли лежал на промокшем от крови полу. А затем железная хватка сомкнулась на его горле и оторвала от пола. Он не мог выдохнуть, и воздух распирал его грудь, как оболочку воздушного шара.

– Боги недовольны тобой, – послышался в его ухе хрипловатый шепот.

Какой ужасный голос! Он тщетно брыкал ногами и боролся за воздух: дыхание было перекрыто намертво. Еще чуть-чуть, и его ждет неминуемая смерть…

– Меня послали покарать тебя смертью из тысячи мучений.

Небо да защитит его: это настоящий демон!

– Но может быть, для такого отродья, как ты, это было бы незаслуженной милостью. Может быть, мне лучше съесть тебя живьем, откусывая по маленькому кусочку. – Демон тряс его, как беспомощного котенка. – К счастью для тебя, я в хорошем настроении. Верни деньги, которые ты украл у этих людей, и, может быть, я позволю тебе жить.

Староста попытался кивнуть головой: все, что угодно! Тоненькая струйка дыхания проскользнула сквозь хватку дракона, поддерживая его на тонкой грани сознания.

– Скажи мне: ты воруешь эти деньги для себя?

Староста судорожно затряс головой: нет.

– Правда? Тогда кто же велел тебе воровать эти деньги?

Хватка ослабла достаточно, так что он сумел прохрипеть ответ:

– Маленький Пит.

– Маленький Пит? Что это еще за имя для цивилизованного человека?

– Настоящее имя… Фун Цзинтой. Босс Чайна-тауна.

– Какой тун он возглавляет?

– Суй йоптун.

– Где я могу найти Маленького Пита?

– В доме общины Лэон, – прохрипел староста.

– В Покое чистой совести?

Староста снова кивнул.

«Для китайского демона этот говорит на довольно хорошем английском», – подумал он как раз перед тем, как стальные пальцы сжали его шею, словно обруч: слепящая вспышка – и сознание покинуло его.

Когда он пришел в себя, толпа людей из всех комнат здания обступила обезглавленные останки известного всей округе негодяя Чарли Ли. Староста с трудом поднялся на ноги, разделяя их радость по поводу столь удачного завершения кошмара. В конце концов оказалось, что это был вовсе не демон! Подняв мешок получившего свое обманщика и грабителя, староста принялся раздавать монеты жильцам, радуясь удаче громче всех. И надо же, на него накатил порыв столь невиданного великодушия, что себе он не оставил ни единого медяка. Имея в виду причину подобной щедрости – как-никак демон оставил его в живых, – можно было надеяться, что обретенного бескорыстия хватит дня на два.

Пребывая в приподнятом настроении, староста не заметил, как тихий худощавый мужчина, который поселился в ночлежке днем раньше, поднялся с топчана и беззвучно направился в коридор.

Он собрался в путь.

Фун Цзинтой шумно высосал мякоть из перепончатой лапы маринованной утки. Утиные ножки – лакомство, о котором и мечтать не могли его родители, – служили для Маленького Пита хорошим способом каждодневно напоминать себе об удаче, выпавшей на его долю после двадцати лет изматывающего труда и отказа во всем. Хотя формально Маленький Пит занимал скромное положение, соответствующее его прозвищу и внешней умеренности, по истинной своей природе это был прожорливый хищник, которому стоило усилий сдерживать алчные порывы.

Он был единственным лидером туна, с которым Слепой Крис Бакли и продажный политический истеблишмент Сан-Франциско могли с легкостью иметь дело; остальные китайские заправилы много о себе воображали. Маленький Пит охотно смеялся над оскорблениями, которые белые мимоходом бросали ему в лицо, кланялся и заискивал, как и подобает представителю низшей расы.

Но Крис Бакли и его люди разглядели в Маленьком Пите человека, упорно стремящегося к той же цели, что и они: взять под абсолютный контроль и подчинить себе все китайское население города. Обитатели Танжэньбу смертельно боялись Пита и бандитов из его туна.

Остальные пять китайских преступных тунов тоже имели определенное влияние в Танжэньбу, но община Лэон контролировала рынок опиума во всем районе. Кроме того, Маленький Пит владел множеством полулегальных мастерских, и в них на него батрачили наркоманы, которые тут же тратили заработанные гроши на наркотики и на оплату ночлега в грязных притонах, принадлежавших тому же Питу.

По договору с политиками эти шесть банд получили исключительное право на поставку рабочей силы из Китая. Благодаря тесным связям Бакли с могущественными железнодорожными баронами Сан-Франциско – Хопкинсом, Хантингтоном, Крокером и Стэнфордом – Маленький Пит был главным поставщиком кули для строительства продвигающейся на запад железной дороги. На мандаринском диалекте слово «кули» означает «горькая сила».

Таким образом, за право обосноваться на «земле неограниченных возможностей» каждый рабочий проходил через ангар на причале и по гроб жизни становился рабом Маленького Пита или бандитов из других тунов. А после смерти тело бедолаги сжигали в одном из крематориев Пита и отправляли урну с пеплом (не важно чьим) обратно в Китай, семье, имея на этом также немалый доход.

Вот уж и вправду горькая сила.

Маленький Пит уважал традиции. Одна из них заключалась в том, чтобы ежедневно за обедом выслушивать просьбы своих подчиненных. Происходило это на балконе второго этажа его дома на Кирни-стрит. Управляющие его притонами и мастерскими лебезили перед боссом, а он, любуясь самим собой, выказывал им самое искреннее участие. Иногда, если просьба была совсем незатейливой или не требовала больших расходов, он демонстрировал свое редкостное и поэтому ставшее легендарным великодушие.

Однако сегодня, хотя с полудня прошло уже полчаса и он взялся за третью порцию утиных лапок, никто еще не обращался к нему со своими дурацкими проблемами.

– Эй, почему нет просителей? – крикнул он своему слуге Е Чину. – Если их оставили дожидаться внизу, кое-кто будет наказан!

Ответа не последовало. Маленький Пит бросил косточки в тарелку и потребовал еще еды. Никто не появился. Вот теперь он разозлился по-настоящему. Его кухонным мальчишкам было строго-настрого приказано стоять у выхода на балкон с дополнительными порциями и подавать блюдо с пылу с жару, немедленно, по первому требованию. За задержку или за холодную порцию полагался хлыст, и всей челяди довелось его отведать.

Маленький Пит позвонил в фарфоровый колокольчик, который держал рядом с тарелкой, и крикнул снова. Ничего.

Ну погоди, проклятый бездельник Е Чин, в первую очередь за это разгильдяйство достанется тебе!

Маленький Пит вытащил из-под столешницы толстое пузо, поднял с шелковых подушек на резном кресле эпохи Тан объемистый зад, прихватил хлыст и направился в гостиную, предаваясь приятным размышлениям о разнообразных способах наказания нерадивых слуг.

Серебристый купол крышки прикрывал блюдо, поджидавшее его на тележке изнутри, перед балконной дверью. Если его следующее блюдо остыло, небеса, помогите Е Чину. Он снял крышку с подноса…

Маленький Пит упал на колени. Его выворачивало наизнанку, рвало так отчаянно, что он ничего не соображал и не чувствовал.

На подносе лежали ступни.

Человеческие ступни.

Однако спустя мгновение присущий ему инстинкт самосохранения взял свое, и он торопливо пополз на четвереньках прочь, лихорадочно соображая, где его телохранители. Четверо дежурят на посту под лестницей круглые сутки: если кто-то проскользнул мимо них, то нападения можно ожидать откуда угодно, в любой момент. Ему придется защищаться. Было время, когда никто не решился бы противостоять ему с ножом в руках, но в серьезных схватках Пит не участвовал уже лет десять.

Вся надежда на пистолет в верхнем ящике стола. Маленький Пит вскочил, побежал к столу и вытащил оружие. Руки его тряслись, ноги подкашивались, ему пришлось вцепиться в край столешницы. Утерев слюну рукой, в которой он держал пистолет, Маленький Пит попытался возвысить голос и позвать охранников, но слова замерли в горле; сердце билось слишком сильно, язык казался распухшим и вялым.

«Медленно, теперь медленно вниз, Пит. Это хорошее место. Отсюда видна каждая дверь и окно. Крепко держи пистолет обеими руками. Подожди, пока они подойдут. Не трать пули зря…»

В тот же миг кто-то со страшной силой приложился к его затылку, припечатав лицо к столешнице так, что покрывавшее древесину толстое стекло лопнуло и осколки впились в физиономию. Маленький Пит почувствовал, как под его так и прижатой к столу физиономией растекается кровь, руку заломили, пистолет забрали, как погремушку у младенца.

– Ты понял, как легко я могу убить тебя? – прозвучал тихий угрожающий голос.

– Да, – прохрипел Маленький Пит.

– Твои охранники мертвы. Никто не придет тебе на помощь. Отвечай на мои вопросы, не трать время попусту, и ты будешь жить.

Незнакомец говорил на безупречном, без акцента, мандаринском. Этого человека он не знал. Маленький Пит попытался кивнуть в знак согласия, и разбитое стекло врезалось в лицо еще глубже.

– Ты продаешь рабочих на железные дороги, – сказал голос.

– Да.

– Для рытья туннелей. Китайцев. Умеющих обращаться со взрывчатыми веществами.

– Да, несколько…

– Их не может быть много.

– Они знают свое дело.

– Значит, ты тем более знаешь, кто они.

Куда он вообще клонит?

– Да. Если это взрывники, то, надо думать, по большей части бывшие шахтеры. Их привела сюда золотая лихорадка…

– Ты послал их в пустыню.

Мысли Маленького Пита беспорядочно скакали в голове. Китайцев-взрывников осталось мало, хорошие всегда пользуются спросом…

– Отвечай, или я убью тебя.

Они работали командами; его офисы занимались также продажей и переправкой динамита. Сразу не вспомнить, придется заглянуть в записи, а на это нужно время. Только вот даст ли ему этот человек прожить так долго, не убьет ли раньше?

Стоп. Что-то всплыло в памяти. Да, запись.

– Санта-Фе, железная дорога между Прескоттом и Фениксом. Одна бригада.

– Когда?

– Шесть месяцев тому назад.

– Куда именно ты их послал?

– Аризона. Строительство ветки к западу от Таксона. Ведет Стоктон, фирма Стоктона, Калифорния. Больше я ничего не помню; я не знаю их имен, но я мог бы выяснить их для тебя. Четыре человека…

Чья-то ладонь повернула голову Маленького Пита и приложила виском о край стола. Бандитский главарь рухнул на пол без чувств.

Канацзучи вышел на балкон и, воспользовавшись решеткой для вьющихся растений, поднялся на крышу. Никто не видел, как он вошел, никто не видел, как он ушел.

К тому времени, когда Маленький Пит очнулся и поднял страшный шум по поводу убийств в его городском доме (по Танжэньбу, как степной пожар, распространился слух, что убийца не только отсек ступни одному из телохранителей, но подал на блюде и заставил Пита их сожрать), Канацзучи уже покинул пределы Сан-Франциско.

В трюме воцарилась странная тишина. Одновременно с отключением света заглохли корабельные двигатели, и «Эльба» остановилась. Трюм казался мрачным и неприветливым, как чрево кита.

– Gott im Himmel![8]8
  Господь на небесах! (нем.)


[Закрыть]

Дойл шикнул на капитана. Они замерли, напряженно вслушиваясь. Кто-то направлялся по коридору к отсеку в сорока футах под ватерлинией, где пятеро мужчин стояли рядом с пустыми гробами.