Текст книги "Два короля (СИ)"
Автор книги: Мария Костылева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
3
И полетели новые дни. С головой окунувшись в весеннюю кипучую жизнь Аасты, Элья и думать забыла о Жерре и о людях, с которыми познакомилась в ресторане «Колокол».
Однажды, после бессонной праздничной ночи – город тогда танцевал и зажигал огни, отмечая рубеж между синим и живым месяцами – Элья, оттарабанив перед министрами коротенький монолог, доставшийся ей в очередной пьесе, доползла до их с Ралеттой закутка в зале придворного театра, повалилась на кровать и уснула. Было это примерно после обеда, и потом весь день Элью никто не видел, и даже вечерняя репетиция, где, как всегда, было много криков и музыки, не потревожила сон девушки.
Проснулась она только на следующее утро, под тёплым пледом – спасибо заботливой Ралетте. Зал был наполнен мерным дыханием актёров, предававшихся глубокому заслуженному сну, а на сдвинутые к стене ширмы кое-где ложились пятна розового золота – отпечатки первых шагов новорождённого дня. Элья улыбнулась и бросилась умываться. Обычно она вставала гораздо позже, и сейчас возможность прогуляться по залитому рассветом и наверняка пустому городу привела её в восторг. Поэтому, вопреки обыкновению, на небольшую утреннюю разминку и растяжку она отвела только полчаса, малодушно решив, что наверстает вечером.
Лёгкая, но всё же достаточно тёплая накидка – насыщенно-голубая, как ясное небо; синие ботинки с бантами, на плоском каблуке, чтобы удобно было гулять. Вместо шляпки – заколка с большим маком из ультрамариновых лент. Волосы у Эльи короткие, но если заколоть их с одного бока, будет как раз то, что надо: озорная асимметрия, и контраст ультрамарина с золотистыми прядями, и к ботинкам, опять же, подходит… Девушка в последний раз оглядела себя в небольшое зеркало, задорно улыбнулась собственному отражению и тихонько, чтобы никого не разбудить, вышла из зала, а затем, через задний двор – и из дворца.
Нельзя сказать, что улицы были пусты – уже дежурили на Площади Красок сонные художники и деловитые цветочницы, уже расчехляли инструменты городские музыканты; мойщики окон протирали в последний раз свежепомытые витрины, лениво тащилась по Главной Перспективе двуколка. А какой запах шёл из пекарни!.. Элья немного помешкала – но, не удержавшись, всё же купила булочку с корицей, хотя придворцовый квартал диктовал свои цены, которые были на порядок выше, чем даже в центре. Ещё бы, сдобой, выпеченной стариком Маклоем, не брезговала даже её высочество Вагритта, когда приезжала с визитом к отцу в его Шемейскую резиденцию!..
Элья купила у молочницы молока в жестяной кружке и отправилась по просыпающемуся городу дальше. Вот маленькая Театральная Площадь: приземистое, с колонами, здание Большого Королевского Театра цвета ржаной муки, пара-тройка фургончиков с бродячими артистами – это те, кто ещё не успел уехать после праздника. По блестящей брусчатке гуляют голуби: белые, рыжие, сизые. Вот лабиринты ближайших, опутанных ниткой монорельса, улочек: узких и широких, с палисадниками и без, с крошечными балкончиками на домах, с каменным кружевом особняков…
Вскоре Элья добралась до речки Шемы – главной водной артерии Аасты. Причём девушка вышла к воде совершенно неожиданно – свернула в незнакомый глухой дворик, прошла по длинному туннелю арки; а потом вдруг в нос ударил запах сырости, – и вот она, река Шема, длиннейшая в стране, хотя и не очень широкая. На её берегах, хранимых постройками древних архитекторов-магов, более шестисот лет назад возникли княжества Семи Братьев – и среди них, конечно, Шемейское, позже ставшее Великим Шемейским, потом – страной Шемеей, а ныне – Шемейским округом в составе Татарэта. Узенькая, серенькая, укрощённая закованными в камни берегами, Шема совершенно не походила на свидетельницу многовековой истории государства, и не одно поколение туристов из других городов, стремившихся к «истокам рода», бывало разочаровано её слишком скромным видом. Шеме, впрочем, дела до туристов не было – она текла себе и текла, как и шесть веков назад.
Элья не любила бывать у реки; ощутив смутное беспокойство, она остановилась, жуя кусок ещё тёплой булки, прижала к груди кружку с молоком. Однако сосредоточиться на своём беспокойстве девушка не успела – мимо неё, по набережной, проехала знакомая карета: глухая, чёрная, с маленьким королевским гербом на дверце. Элья обрадованно улыбнулась и поспешно отхлебнула молока из кружки, чтобы побыстрее проглотить кусок булки. А потом поспешила за каретой, зная, что та совсем скоро остановится. Девушка, наконец, узнала это место: здесь стояло невысокое, но едва ли ни самое большое по площади здание в Аасте – королевская тюрьма. Вон глухой забор в два человеческих роста, вон ярко-красные крыши маленьких башенок – там находятся кабинеты офицеров и главного министра Дертоля, который очень активно участвует в судебных процессах и проводит в тюрьме едва ли ни больше времени, чем во дворце. Собственно, карета, которую увидела Элья, принадлежала именно господину Дертолю.
Проехав вдоль ограды, экипаж остановился у массивных ворот. Никто не спешил открывать главному министру дверцу и подавать руку – всем было известно, что Дертоль не любит, когда ему так навязчиво прислуживают. Элья уже была рядом с каретой, когда пассажир, немного помешкавший – чай, давно уже не двадцать лет – ступил на плитки перед воротами.
– Здравствуйте, господин Дертоль!
Главный министр был высокого роста, и даже многослойная чёрная накидка не скрывала сухощавости его фигуры. В его облике присутствовало что-то от филина – вероятно, виной тому были чуть всклокоченные седые волосы, а также неимоверно кустистые брови, нависавшие над внимательными серо-голубыми глазами. Если бы не эти брови и не собранный глубокими морщинами подвижный лоб, узкое лицо главного министра Дертоля можно было бы назвать застывшим: даже когда он говорил, его губы едва размыкались, что, впрочем, не мешало произносимым словам звучать чётко и внятно. Улыбка в исполнении главного министра была величайшей редкостью, и очень немногие люди, даже работавшие с ним каждый день, имели честь её видеть. Однако, обнаружив перед собой танцовщицу с недоеденной булочкой в одной руке и кружкой в другой, с каплей молока на подбородке – которую Элья, впрочем, тут же нетерпеливо смахнула – и большим ярко-синим цветком в золотистых волосах, Дертоль именно что улыбнулся, причём не из вежливости, а совершенно искренне.
– Здравствуй, Элья. Что ты тут делаешь?
– Да вот, решила выбраться в город пораньше – а то потом весь день репетиции, представление, опять репетиции… ну, вы же знаете! – рассмеялась она.
Дертоль вежливо кивнул в ответ, хотя, конечно, понятия не имел, сколько у придворного театра репетиций. А представление у Эльи сегодня было только одно – перед ним и остальными министрами, после дневного совещания. Это была его идея когда-то: Дертоль говорил, что полчаса наслаждения искусством в день делает работу более продуктивной. Небольшой незамысловатый спектакль, позволяющий отвлечься от государственных дел, но при этом не поглощающий внимание полностью – лучшее средство для того, чтобы стимулировать умственную деятельность, а заодно немного отдохнуть. Так считал Дертоль, и остальные министры с ним соглашались – что им ещё оставалось.
С главным министром Элью связывала давняя дружба и глубокая признательность. Ведь именно он когда-то, инспектируя королевские школы-приюты, обратил внимание на талантливую девочку-танцовщицу, которая участвовала в спектакле, организованном в честь его приезда. После этого Элью часто приглашали выступать во дворце, а со временем она прижилась в придворном театре…
…Распрощавшись с главным министром (тот был всё-таки слишком занятым человеком, чтобы дольше двух минут вести праздные беседы), Элья отправилась дальше, вдоль по набережной. Хотела свернуть в ближайшую подворотню, однако осуществить задуманное не успела – увидела невдалеке мужскую фигуру. Кто-то стоял на берегу, опустив голову. Смотрел на воду. Коричневая накидка, шляпа с узкими полями, из-под шляпы видны концы длинноватых для современного мужчины волос…
У Эльи перехватило дыхание.
«Вряд ли, конечно, – подумала она. – Но если всё-таки…».
Девушка засунула в рот остатки булочки и принялась усиленно жевать. Хотелось пройти мимо незнакомца и посмотреть, действительно ли это незнакомец. И, если нет – если это всё-таки окажется Грапар – то будет лучше, если он увидит её не с булкой в руках, и не с кружкой (куда бы, кстати, деть кружку?..).
Увы, человек в шляпе заметил её прежде, чем Элья успела принять более подобающий для встречи вид. Повернулся, неторопливо пошёл в её сторону… и, конечно, это оказался Грапар.
У Эльи хватило ума орудовать челюстями чуть поизящнее. Она молча посмотрела на мужчину, как бы задумчиво его изучая и не спеша изображать бурную радость (для этого надо было бы, по крайней мере, сначала прожевать).
– Доброе утро, Элья. – Он слегка поклонился, приподняв шляпу.
Элья тоже приветственно наклонила голову. Потом проглотила, наконец, булку, отпила глоток молока, и лишь тогда сказала:
– Здравствуйте. – Улыбнулась. – Честно говоря, не думала, что мы ещё когда-нибудь увидимся. А вы?
Грапар тоже улыбнулся.
– И я не думал. Но, если по правде, надеялся… Хотя я меньше всего ожидал встретить вас возле королевской тюрьмы. Позвольте полюбопытствовать, что вы делаете здесь?
– Мне просто захотелось погулять. Сюда я вышла случайно.
– Какое совпадение! Впрочем… – его улыбка вдруг погасла, – я иногда бываю в этих краях. Видите ли, здесь рядом находится место, где погиб мой отец…
У Эльи тут же болезненно потянуло в груди. Приподнятого настроения как не бывало.
Её родители тоже ведь погибли недалеко отсюда. Только девушка предпочитала не вспоминать об этом и вообще старалась не приближаться к месту обрушения Лебединого Моста. Хотя судьбу, конечно, не обманешь – бабушка в своё время ясно дала понять, что если принадлежишь к Клану Альбатроса, то твои корни всё равно тебя найдут. Как бы Элья ни старалась избегать места гибели отца и матери, оно всё равно притягивало её, и она попадала туда, так или иначе.
– А… а как он погиб? – пролепетала Элья.
– При крушении Лебединого Моста. Это здесь, совсем близко… Не хотите пройтись вместе со мной?
Элья словно онемела. Она вовсе не хотела туда идти, но вместо того, чтобы хотя бы помотать головой, опёрлась на предложенную руку и зашагала вместе с Грапаром к страшному месту.
Элья почти не помнила ни отца, ни мать. Их образы иной раз проходили по краю её памяти, но то были расплывчатые силуэты, бесформенные цветовые пятна без лиц, и не более того. Правда, при этом Элье почему-то очень подробно воображался сам Лебединый Мост, будто ей доводилось видеть его на самом деле, а не только на картинках. Ей даже казалось, что она различает в собственных воспоминаниях сколы на каменных крыльях лебедей, касается шершавого камня, наблюдает над собою величие одной из изогнутых мраморных шей. Иногда Элье даже чудилось, будто она помнит, какая тяжесть одолевала ноги при восхождении к центру крутой белой спины моста, и как солнце этого никогда не существовавшего дня припекало её белобрысую макушку…
А может, всё это действительно было. Может, она когда-то и гуляла с родителями по тому мосту. Но разве человек может с такой точностью помнить то, что происходило с ним в два-три года?..
От моста не осталось даже камешка. Сейчас о трагедии напоминал лишь маленький бронзовый лебедь, сидящий со склонённой головой на гранитном постаменте, таком невысоком, что когда летом берега Шемы кутались в заросли осоки, крапивы и лопухов, то он почти полностью скрывался в зелёном мареве – видно было только один памятник. Сейчас же можно было хорошо разглядеть и постамент, и лебедя, однако на размякшей от весенних дождей земле с редкой зелёной порослью эта конструкция смотрелась довольно уныло.
Элья с Грапаром подошли так близко, что могли бы прочесть краткую надпись на постаменте: «Однажды мы взлетим». Однако им как раз можно было не читать: оба знали, что здесь написано.
– Мои родители тоже тут погибли… – едва слышно произнесла Элья.
Грапар резко обернулся к ней и почти отшатнулся. Целое мгновенье на его лице было написано самое настоящее отвращение, и Элья испугалась.
Потом он вздохнул и, опустив голову, замер.
– Что?!
Мужчина покачал головой, губы его изогнулись в горькой усмешке.
– Как всё-таки забавно порой поворачивается судьба… Родители сражались за свободу страны, а их дочь танцует для тех, кто лишил страну свободы. Верно говорят, что Чёрный Странник выбирает нам дороги уже при нашей жизни, и мы можем наблюдать его своеобразное чувство юмора…
– Да что вы такое несёте?!
Грапар задумчиво, с сомнением посмотрел на неё. Лицо его немного смягчилось, но Элья чувствовала, что между ними в это мгновение пролегло что-то такое, что отдалило их друг от друга. Неотвратимо, невозможно…
– Вам, конечно, неизвестна подоплёка того дня, верно?
Элья облизнула внезапно пересохшие губы.
– Какая… подоплёка?
– Да неважно… – Грапар качнул головой. – Было, уплыло, быльём поросло… знаете такую присказку?
– Какая подоплёка, господин Грапар?
Она почувствовала его неуверенность, слабину. Надо было надавить сейчас – иначе потом шанса может и не представиться. Грапар явно не тот человек, на которого так просто давить. А он знает что-то важное, что и Элья обязательно должна узнать – хоть это и очень страшно.
Грапар молчал. Смотрел на неё – пристально, не моргая. Даже тень от шляпы не смягчала его взгляда, и Элье было очень не по себе. Но она умела собирать в кулак волю, и с честью выдержала игру в гляделки, хотя куда легче было бы станцевать сольный танец перед королевской семьёй.
Грапар проиграл.
– Тот день… – он вздохнул. – По-хорошему, конечно, это всё не я должен вам рассказывать. У меня своя миссия, я давно отошёл от дел, я…
– От каких дел?
Она нервничала всё больше. Презрительный взгляд, которым он недавно ожёг её, глубоко задел девушку, и Элья знала, что не должна допустить, чтобы этот взгляд повторился. А для этого ей нужно было понять, что происходит.
– Да неважно… – Грапар отвернулся и стал смотреть на воду. С этого момента говорить ему стало явно легче. – В общем, Элья, семнадцать лет назад всё было по-другому. Оставалось довольно много людей, считавших, что прежнюю Шемею можно возродить. Эрест ещё не так прочно сидел на троне, наша страна ещё не лишилась своего облика и даже своей столицы; можно было свергнуть узурпатора и вернуть всё на круги своя. Были люди, которые в это верили. Среди них – мои родители. И, как я понимаю, ваши тоже…
Элья отпрянула от него, как от прокажённого, отступила на шаг.
– Ничего подобного! Мои родители бы никогда…
– Ваши родители были из Клана Альбатроса, – жёстко произнёс Грапар, снова повернувшись к ней. – Стоит только посмотреть на вас, чтобы понять, что это так. А Клан Альбатроса всегда был против Эреста. Как вы можете не знать об этом!
Его так искренне возмущало её невежество, что Элье и правда стало стыдно.
– А что об этом можете знать вы? – спросила она строго, стараясь скрыть своё смятение.
Пожалуй, несколько переусердствовала. Ей всегда говорили, что она переигрывает, с неохотой давали реплики в пьесах… Элья знала, что и в жизни тоже иногда перебарщивает с выражением своих эмоций.
Вот и Грапар, сообразив, что разговор принимает нежелательный оборот, снова попытался идти на попятный.
– Я прошу меня простить… Давайте забудем. Мне не хотелось бы с вами ссориться, а судя по вашей реакции вы непременно разозлитесь на меня, если мы будем продолжать эту беседу. Мне жаль, что я не сдержался и завёл об этом речь. Давайте договоримся, что нашей беседы не было, хорошо? Пойдёмте лучше…
– Господин Грапар, я с места не сдвинусь, пока не услышу от вас объяснений. Почему Клан Альбатроса был против его величества?
– Был и есть, – негромко сказал Грапар, поморщившись от «его величества». Потом немного помедлил, но, придя к выводу, что от разговора всё-таки не отвертеться, продолжил: – Вы не хуже меня знаете, что люди из Клана Альбатроса мигрируют. Не все ваши родичи могут жить на скальных островах, многие сбегают – и давно – в страны, где более мягкий климат и более плодородная земля, и пускают там свои корни. Вам также хорошо должно быть известно, что Клан Альбатроса очень ревностно относится к своим корням. И к земле, которая их хранит…
Грапар внимательно посмотрел на Элью, пытаясь понять, какую реакцию вызывают у неё его слова. Девушка, в свою очередь, постаралась сохранить невозмутимость, но, видимо, не очень удачно, потому что уголки губ Грапара дрогнули, обозначая улыбку… причём сочувствующую.
– Шемея стала домом для ваших предков, – продолжал Грапар. – Ну, и другие страны Семи Братьев, я полагаю… Впрочем, о них речи не идёт. Не знаю уж, сколько поколений альбатросцев жили здесь до вас, но поверьте, ваши родители не могли согласиться с тем, что происходило со страной. Это означало бы предать свою кровь. Конечно, они участвовали в Сопротивлении, я бы не сомневался в этом, даже если бы вы не сказали, что они погибли при крушении Лебединого Моста.
– Значит, и моя бабушка тоже должна была бы участвовать. А между тем она всегда учила меня уважать и почитать короля. – Элья сердито скрестила на груди руки. Однако злилась девушка не только на Грапара, но и на себя: червячок сомнения, рождённый его словами, уже поселился в её душе. Всё верно, Клан Альбатроса действительно всегда чтил свои корни…
Грапар пожал плечами:
– Думаю, она просто испугалась. За вас в том числе. Многие тогда испугались… Именно поэтому сейчас мы имеем не Сопротивление, а жалкие крохи… А уж сколько наросло мишуры. Все эти славословия великому Татарэтскому государству… Слишком, слишком много всего этого. Слишком легко спрятаться злу. А чем менее заметно зло в мишуре – тем менее заметна и цель, к которой шли они. – Грапар кивнул на бронзового лебедя. – Идеи, когда-то сплотившие всех, сейчас уже не кажутся такими привлекательными. Всех всё устраивает. Забыли, какой великой когда-то была страна, от которой осталась лишь блёклая тень. О многом забыли… Вы знаете, например, что Большая Ярмарка, которая приносит в королевскую казну такую прорву денег, выросла из государственного Шемейского праздника?
Элья покачала головой. Она впервые слышала об этом.
– Вот видите… И мало кто знает, тем более, из молодых людей. А ведь именно в середине синего месяца тысяча сорок девятого года земли Семи Братьев объединились, и столицей всех княжеств стал шемейский город Унгур, благодаря чему Шемейское княжество стали называть Великим…
– Я это всё знаю, – перебила его Элья. – Я только не знала дату…
– Вот именно. В то время, как в прошлом году было ровно четыреста пятьдесят лет с тех пор, как это случилось, и со стороны Эреста, якобы с уважением относящемуся к истории Шемеи, было бы неплохо хотя бы один раз напомнить людям, в честь чего они едят яблоки в карамели во время ярмарочных гуляний. Как вы считаете?
– Возможно, вы правы, – признала Элья.
Грапар усмехнулся. Слово «возможно» явно позабавило его.
– А магический дар? Когда-то мысль о его запечатывании была просто неприемлемой. А сейчас это так просто, так нормально…
– Магия – это право, которое нужно заслужить, – тихо сказала Элья. Всё в ней протестовало против этого разговора. Ей хотелось спорить, хотелось растаптывать каждую его фразу. Всё, что говорил Грапар, проникало слишком глубоко в неё, касалось тех уголков её сознания, куда она не привыкла, не любила забираться.
– Вы просто повторяете чьи-то слова, – покачал головой Грапар. – Что значит – «заслужить»? Быть на побегушках у Эреста? Или своей жизнью прославить эту дурацкую систему «семейного дела», которая является ничем иным, как пропагандой монархического строя? Вы когда-нибудь пробовали представить себя на месте волшебников? Вообразите такую ситуацию: вас тянет танцевать – но вы не можете этого делать. Чтобы заслужить право танцевать, вам, допустим, нужно допрашивать людей. Или освоить, скажем, кораблестроение, и сделать так, чтобы ваши дети, которых у вас пока, насколько я понимаю, нет, тоже освоили кораблестроение. И тогда, возможно, годам к шестидесяти вы получите позволение выступить на детском утреннике, например…
Элья молчала. Она никогда не смотрела на магов с такой стороны. Она вообще не думала о них, вспоминая о магии только изредка, когда, например, видела господина Дертоля – но господин Дертоль ведь такой потрясающий человек!..
– Но люди же не знают, что они маги… – осторожно произнесла Элья.
– Да, – согласился Грапар. – И я считаю, что это самая жестокая выдумка нашего короля.
– Жестокая? Почему? Разве не наоборот?
– Посудите сами. В Аасте и пригородах около трёхсот тысяч людей. Пятьдесят тысяч из них – волшебники. Только они не знают об этом. Представляете, Элья? В любом из нас может скрываться волшебник. В вас. Во мне. Но мы никогда не почувствуем, что он там сидит. Честно признаться, я иной раз ловлю себя на мысли, что в моменты, когда мне чего-то не достаёт… очень сильно… и я не могу понять чего… в общем, – может, это глупость, – но я думаю: вдруг это мой магический дар требует выхода, а я не понимаю его? Вдруг природное желание творить волшебство – желание, которое никогда не сбудется, – создаёт во мне эту пустоту, это нытьё, имени которому я не могу найти? А ведь бывают и более явные случаи. Я, может, потом как-нибудь расскажу вам историю одного моего знакомого… ему поставили печать уже после того, как он научился колдовать, и сейчас он один из немногих, кто точно знает, чего лишён… За это, кстати, люди и боролись – за то, чтобы каждый мог знать, на что он способен, и у него были возможности эти способности развивать, вне зависимости от того, кем работает он или его семья. Чтобы он мог выбирать, ошибаться и выбирать снова. И снова ошибаться. И снова выбирать. И, таким образом, мы вновь возвращаемся к вашим родителям. Можно ли представить более свободолюбивый народ, чем Клан Альбатроса?
Элья нахмурилась и нетерпеливо тряхнула головой.
– Мои родители не были магами, – отрезала она. – Я бы знала.
– Вы так в этом в уверены? – вкрадчиво произнёс Грапар, заставив её почувствовать ещё большее раздражение. – Впрочем, это не так уж и важно. Лучшие воины сражаются не за себя, но за общество. И потом, у них были и другие причины идти тогда на Лебединый Мост. Клан Альбатроса ведь всегда знал, что такое традиции, что такое преданность своей земле. А на то, что случилось с этой землёй, смотреть было невозможно. На место государства с богатейшей историей, пришло красивое, но бездушное, как кукла, чудовище, домик-пряник под названием Татарэт. Яркий, но пустой. Несколько памятников, конечно, оставили, не говоря уже о творениях Великих Архитекторов, создали Шемейский округ, сохранив тем самым какое-то подобие прежнего названия. Но это была не более, чем показуха, надежда подлизаться к шемейцам. Однако настоящие шемейцы – и их дети – не могли и до сих пор не могут простить того, что сделали с их миром. Покорёжили, сломали, обрубили корни. Сделали частью Империи, к которой Шемея никак не могла относиться… И не верьте тем, кто говорит, будто Владыка сам на это подписался. Наглая ложь. Никто из стран, вошедших в состав Татарэта, в том числе, пять бывших княжеств Семи Братьев, не сдались Эресту по доброй воле. И я считаю, что скрывать это от людей – преступление.
Элья хотела спросить, причём здесь Лебединый Мост и гибель её родителей. Однако её напугала злость, вдруг зазвучавшая, в голосе Грапара, и внезапно ужесточившиеся черты его лица. Мужчина изменился до неузнаваемости в одну секунду, и Элья побоялась задавать вопросы, которые вполне могли показаться ему дурацкими.
К счастью, Грапар сам рассказал о крушении Лебединого Моста.
– Узурпатора хотели свергнуть относительно мирным способом. – Он снова говорил спокойно, как ни в чём ни бывало. – Окружить карету, заставить Эреста подписать отречение… У приверженцев старого порядка – не только у шемейцев, но и у жителей других округов, верных отечеству – были свои люди и при дворце. Именно от них заговорщикам стало известно, что король, отправляясь смотреть новую железнодорожную станцию, проедет как раз по этому мосту. Известно также было, сколько гвардейцев будет при нём, и сколько магов. Получалось совсем немного – у сотни заговорщиков имелись все шансы одолеть стражу и численным превосходством, и магическим искусством… Ведь тогда Эрест ещё не придумал, как закрыть доступ к дару всем, кто не состоит на его службе. Тогда ещё в храмах, куда приносят младенцев, чтобы представить их богам, не дежурили маги, наделённые умением видеть одарённых и ставить эту самую «особую печать»… Но Эрест уже в то время собрал вокруг себя величайших магов современности. Один из них – главный министр Дертоль…
Элья вздрогнула от того презрения, которое прозвучало в голосе Грапара, когда он произносил это имя.
– Кто-то предал патриотов Шемеи, – продолжал он. – Король был подготовлен. Его карету сопровождало условленное число людей, однако все они были сильнейшими, очень опытными магами. Люди, стоявшие на мосту и готовые окружить карету, полетели в пропасть вместе с мостом. А кони проскакали по воздуху. Потом газеты хвалили величайшее мастерство и находчивость королевских колдунов. А ведь любому, кто хотя бы чуть-чуть смыслил в магии, было понятно, что без специальной подготовки такое не провернуть…
Элья помотала головой, не в силах справиться с навалившейся на неё информацией.
– Вы-то откуда всё это знаете? – пытливо посмотрела она на Грапара.
– От матери, естественно.
– Она в Сопротивлении?
– Да. Хотя она живёт в Мальси, а там от Сопротивления вообще почти ничего не осталось…
– В Мальси? Это далеко?
Название было Элье незнакомо.
– Верстах в сорока от Аасты. Небольшой такой городок… Тихий и симпатичный.
– Вы там родились?
Грапар кивнул.
– А потом приехали сюда короля свергать, да? – спросила Элья с вызовом.
Он посмотрел на неё и усмехнулся.
– Вы совершенно очаровательны, когда злитесь… Нет, я приехал сюда поступать в инженерное училище. Давно. И остался здесь работать. А короля свергать… хватит. Я уже понял, что это бесполезно.
– Тогда чего вы хотите?
– В первую очередь, – сказал Грапар, – я хочу вернуть свою невесту.
Он этих слов сердце Эльи словно провалилось куда-то в живот.
– Невесту?..
– Да.
«Следовало ожидать, – мрачно подумала девушка. – Конечно, он не мог быть свободным».
– Её заколдовали, – сказал Грапар. – Заключили в зеркало…
Элья, позабыв про злость, насторожилась и заинтересованно склонила голову.
– Как это?..
Грапар вздохнул и принялся рассказывать.
Её звали Арлейна, и она принадлежала Клану Огня. Однажды её родители переехали в Аасту, скрыв от властей, что их дочь обладает даром. Девочка выросла – и стала бороться за права магов в Татарэте. Разумеется, это никому не могло понравиться, но Арлейне удавалось выходить из самых хитроумных ловушек, созданных придворными магами.
– А потом мы встретились. Я рассказал ей о своём отце, о Сопротивлении… ну, и мы решили объединить усилия. – После всего услышанного информация о том, что Грапар тоже, как и его мать, участвует в движении Сопротивления, уже не удивила Элью. Это показалось чем-то самим собой разумеющимся. – Нас долго не могли поймать – однако, и на старуху бывает проруха. Арлейна была одной из самых искусных волшебников в стране… но пришёл тот, кто оказался… нет, не сильнее. Пришёл равный. И ему просто больше повезло…
– И кто же это был?
– Главный министр Дертоль, – сказал Грапар. – Полагаю, вы должны его знать… Было это около четырёх лет назад, и с тех пор не случалось и дня, когда бы я не думал о том, как освободить Арлейну… Если бы мне удалось… О, если бы мне удалось! Всё было бы по-другому… Честно вам скажу, я бы плюнул на Сопротивление – я и так слишком много для них сделал – и просто увёз бы её куда-нибудь, где никто бы нас не нашёл…
Потрясённая Элья покачала головой – и сказала фразу, которой суждено было навсегда перечеркнуть её жизнь:
– Ах, если бы я могла вам чем-нибудь помочь!..
***
Ей ничего особенного не нужно было делать. Просто открыть дверь чёрного хода и позаботиться о том, чтобы никого не было рядом.
– Я очень не хочу, чтобы кто-то пострадал, – заверял Элью Грапар.
Ей ничего не нужно было взламывать: Грапар обещал всё сделать сам. Он говорил Элье, что только сходит на разведку – в конце концов, это было лишь предположение, что нужное зеркало находится в личном кабинете главного министра. Да и что обычный городской житель, такой, как Грапар, может сделать против чар самого могущественного мага страны?..
– Но попытаться стоит, – говорил он. – Я должен испробовать всё…
Элья волновалась и ждала этой встречи. От неприятного ощущения, какое-то время тревожившего её сердце после утреннего разговора, не осталось и следа. Восторг иной раз мешал дышать – одно осознание, что она, вероятно, поможет двум любящим сердцам воссоединиться, наполняло её таким счастьем, словно это она, она должна была встретить сегодня того единственного, кто был ей предназначен самой судьбой. И, несмотря на то, что история любви – творившаяся здесь, сейчас! – никакого отношения к танцовщице не имела, Элья не была бы Эльей, если бы не надела в тот вечер один из своих самых лучших нарядов: струящееся платье цвета огненной лилии, жёлтый пояс, невесомая накидка и, в довершение образа – яркий цветок в тщательно уложенных светлых волосах.
В назначенный час она спустилась к чёрному ходу. Дело было к полуночи, и в «служебной» половине дворца, все давно уже спали. Элья осторожно приоткрыла дверь чёрного хода и вслушалась в свежую ночную тишь, изредка нарушаемую шорохом колёс на монорельсе да окриками кучеров. Отсюда не было видно ночной Аасты, но Элья прекрасно представляла, какой он сейчас, блистательный город: весь в ожерельях из бледных газовых фонарей, с редкими золотыми брошками окон на тёмных фраках уснувших домов, и в каждом этом золотом квадратике – либо музыка и танцы, либо любовь, либо хорошее вино, а может, всё это вместе, все прелести головокружительной столичной жизни, слившиеся воедино в салоне какой-нибудь богатой дамы…
Какой-то мужчина вдруг вскрикнул в ночи, совсем рядом. Элья нахмурилась, напрягая зрение. Грапар говорил, что подкупит бродяжку, чтобы отвлечь стражников – но если бы стражники услышали этот вскрик, то никакой бродяжка не помешал бы им кинуться на звук, чтобы посмотреть, что случилось… О том, что крик мог издать кто-то из самих стражников, Элье даже в голову не пришло.
