Текст книги "Пай-девочка"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Он опять покраснел, потом побледнел.
А потом… Господи, потом он вдруг набросился на меня. Все произошло так быстро, что я даже вскрикнуть не успела. Один прыжок, и вот уже я прижата к стенке прыщавым Петром. У него были тонкие, но на редкость сильные руки, вырваться не представлялось возможным. Он приклеился своим отвратительно слюнявым ртом к моим губам, его язык был похож на противную медлительную жабу. Такое впечатление, что даже все его зубы каким-то образом оказались у меня во рту. От прыщавого Пети нестерпимо пахло табаком и потом.
Несколько секунд он остервенело мусолил мои губы, а потом оторвался и спросил:
– Ну как?
Я подумала, что если скажу правду, то, не дай бог, он захочет попробовать ещё раз. А я этого не вынесу.
Поэтому я сказала:
– Супер.
– Так-то! – самодовольно усмехнулся он.
И ушел.
А я бросилась в ванную чистить зубы.
Глава 7
Генчик мне так и не позвонил.
В понедельник, вторник и среду я всё ещё ждала. Специально возвращалась домой пораньше, чтобы, уютно устроившись в кухне, созерцать безмолвствующий телефон. Каждые несколько минут я по закону жанра проверяла, не сломался ли аппарат. Но аппарат был исправен, а значит – мне просто как всегда не повезло.
Я знала номер его мобильного телефона. Он сам мне его дал. Я могла в любой момент набрать этот номер и послушать его голос. Можно позвонить из уличного автомата, чтобы он не понял, кто звонит. Но это будет так глупо – так я поступала, когда училась в школе. Если мне нравился какой-нибудь мальчик, я потихоньку списывала из журнала его домашний телефон, а потом то и дело звонила, чтобы напряженно подышать в трубку.
Тогда мне было двенадцать лет, а сейчас двадцать два, неужели за это десятилетие я так и не поумнела? Неужели я никогда не научусь вести себя, как взрослая опытная женщина? Как Юка?
В четверг я поняла, что он и не собирался мне звонить. Я поняла, что Юка была права – как всегда. Он стоит и пяти минут моих переживаний. Не зря же от него ушла жена.
В пятницу я решила, что не такой уж он и симпатичный. А когда смывает загар, он и вовсе становится посредственным. Ну что особенного – неаккуратно подстриженные черные волосы, глаза синие! Нет никогда в жизни больше к нему не подойду. Даже если он будет на коленях передо мной ползать. А вдруг? Ну а вдруг?!
Что и помечтать об этом нельзя? – останусь неумолимой. Итак, в пятницу я решила, что сердце моё разбито и похоронено.
А в субботу я опять увидела его на аэродроме.
И поняла, что я его все ещё люблю.
Он тоже увидел меня. Мне показалось, что в его глазах мелькнуло легкое замешательство – но только на одну секунду. Может быть, это было обусловлено тем, что на его коленях сидела весело ржущая Киса? Я знала, что у Кисы никак не могло быть романа с Генчиком, но всё равно едва не задохнулась от ревности.
Он стряхнул Кису с колен и подошел ко мне.
– Настена! Дай я тебя поцелую, я так соскучился!
Юка, стоящая сзади, резко дернула меня за руку. Видимо, напоминая о том, что я решила быть холодной и неприступной.
– А я не очень соскучилась, – сказала я, глупо улыбаясь.
Если бы не Юка, то я вообще простила бы его мгновенно. Он так смотрел на меня. Он так тепло мне улыбался, ему так шли светлые джинсы!
– Это ещё почему? – Он сразу понял, что я это не всерьез. Решил, что кокетничаю.
– Потому что ты не позвонил мне.
Юка шумно вздохнула, развернулась и пошла прочь, демонстрируя свое презрение к таким безвольным личностям, как я. И я её прекрасно понимала, но ничего поделать не могла. Мои губы сами ему улыбались.
– Я как раз хотел извиниться. Я был всю неделю в Воронеже. Мне предложили работу, и я ездил в центральный офис компании. Я не мог позвонить, потому что неделя пролетела, как один день. Да и какой смысл было звонить, если встретиться мы не могли.
«Какой смысл? По крайней мере, я бы так не нервничала. Я бы не сидела возле телефона и не начинала бы ненавидеть тебя только для того, чтобы сейчас полюбить ещё сильнее».
Наверное, это был первый звоночек, на который мне сразу следовало обратить внимание. Но какие там звоночки, когда в моих глупых ушах уже вовсю звучали чуть ли не свадебные колокола! Ну, может быть, не свадебные колокола, а африканские тамтамы, под звуки которых хотелось прыгать, танцевать, сходить с ума!
– Ты сегодня красивая, – сказал он и поцеловал меня. – Скажи ещё раз, что ты по мне не скучала.
– Я по тебе не скучала, – прошептала я.
– Тогда пойдём в мой номер, красавица. Я должен убедиться в этом лично.
Я хотела сказать «нет», потому что любая сильная женщина с хорошо развитым чувством самоуважения, включая Юку, сказала бы на моём месте «нет». Но я ответила «да», потому что, во-первых, отнюдь не причисляю себя к сильным личностям, а во-вторых, мне хотелось ответить ему именно так.
– Тогда сегодня ты должна пораньше лечь спать, – сказал он, увлекая меня за собой. – Потому что у тебя прыжки!
Прыжки.
Ненавистные прыжки.
Генчик решил, что за эти выходные я должна дойти как минимум до четвертого уровня АФФ. Первый уровень уже пройден. Второй уровень – сложнее, в процессе второго самостоятельного прыжка я должна научиться поворачиваться в свободном падении в разные стороны, как бы крутиться вокруг своей оси.
Этот навык при годится мне, если я решу когда-нибудь заняться групповой акробатикой.
Второму прыжку предшествовала долгая тренировка на земле. Дима Шпагин вручил мне специальную низкую тележку, я должна была лечь на нее, прогнуть спину и расставить руки в стороны, имитируя позу свободного падения.
– Если ты опускаешь правую руку вниз, как бы надавливаешь ладонью на воздух, то ты начинаешь поворачиваться вправо, – объяснял Шпагин. – А ну попробуй!
Я послушно надавила ладонью на воздух. Мне понравилось тренироваться на тележке. Лежать на ней животом вниз было куда веселее, чем тихо умирать, ожидая, когда же подойдет твоя очередь покинуть самолет.
– Ты слишком сильно давишь, – поправил меня Димка. – Если будешь опускать руку так низко, то попросту провалишься вниз. Мы с Геной можем тебя не удержать. Попробуй слабее… Да, вот так. Соответственно если ты опустишь вниз левую руку, то повернешься влево. Все просто.
На земле все действительно казалось простым.
Но, покинув самолет (как и в прошлый раз Генчик и Дима крепко держали меня за пришитые к комбинезону «колбаски»), я вообще забыла о том, что надо делать. Только когда мой высотомер показал две тысячи, я опустила правую руку вниз. И тут же нас закружило-завертело. Наверное, это и было то, о чем предупреждал меня Шпагин. Я опустила руку слишком сильно. Зато с левой рукой все вышло куда лучше. Я только слегка повела плечом и тут же почувствовала, как меня разворачивает влево.
Примерно в эту же секунду мой высотомер показал тысячу метров. И мне пришлось дернуть релиз.
Я боюсь этого момента. В свободном падении рядом со мною находятся Генчик и Димка. Если что, они мне помогут. Как только моя рука касается релиза, я остаюсь с ненавистным небом один на один. С этого момента гарантией моей жизни является лишь купол парашюта.
И никто уже ничем не сможет мне помочь.
Третий уровень АФФ, как ни странно, оказался гораздо легче второго. Я должна была просто висеть в воздухе, расставив руки. Это был как бы тест на устойчивость позы.
Четвертый уровень я прыгала уже с одним инструктором – Генчиком. Но самое сложное – последние уровни АФФ. Начиная с пятого уровня, я должна была отделяться от самолёта сама, Генчик уже не держал меня за «колбаски», а просто выпрыгивал следом и догонял меня в падении.
Пятый уровень – сальто назад. Оказывается, сальто назад – это не так уж и сложно. Надо резко поднять колени вверх, и все получится само собой. Главное – не забыть потом вернуться в исходную позицию, прогнуть спину и расставить руки в стороны.
Самым страшным для меня оказался прыжок с полутора тысяч метров (обычно мы прыгали с четырёх). Я должна была самостоятельно отделиться от самолёта и тотчас же раскрыть парашют. Генчик со мной уже не прыгал. Выходя из самолёта, я на всякий случай попрощалась с жизнью и заодно с Юкой, которая сидела ближе всех к двери. Юка покрутила пальцем у виска. Ей по-прежнему не нравилось, что я прыгаю. Она ревновала меня к прыжкам. Ей хотелось, чтобы небо принадлежало только ей.
По её мнению, мне на небе уж точно места не было.
Мне понадобилось две недели для того, чтобы закончить курс АФФ. Мне выдали сертификат, заявиться с которым я могла на любой аэродром мира.
Весь аэродром поздравлял меня с окончанием АФФ. Генчик преподнес розы. Киса подарила свой алый комбинезон. Даже Юка поцеловала меня в щеку. И сказала, что она мной гордится.
Раньше она ничего подобного мне не говорила.
Никогда.
Даже когда я научилась ходить на каблуках, даже когда я неудачно пыталась соблазнять в баре мужчин.
Никогда.
Это был для меня самый дорогой комплимент.
Говорят, что страх перед падением в никуда исчезает на десятом-двенадцатом прыжке. Я знала, что в моем случае вряд ли будет так, и все же верила в это, как в некую одной мне известную религию. Курс АФФ был закончен. Но я боялась прыгать одна. Мне казалось, что присутствие Генчика немного меня отрезвляет. Я не могу целиком раствориться в вязком страхе, потому что мое сознание цепляется за Генчика, который рядом, только руку протяни. Я начинаю непроизвольно думать о том, идет ли мне этот шлем и не слишком ли алый комбинезон подчеркивает мои далеко не совершенные бедра. Это были земные мысли, если я могла обо всем этом думать, значит, была ещё жива.
Но если Генчика не будет рядом… Кто знает, может быть, я отключусь от парализующего ужаса и вообще не смогу открыть парашют.
Первое время Генчик, словно понимая это, прыгал со мною. Мы всегда покидали самолет последними. Пока другие парашютисты толпились у раскрытой двери, мы целовались. Самолёт потряхивало, снаружи весело гудел ветер, через несколько минут ветер закружит нас и оторвет друг от друга – но сейчас мы целовались, и все нам было нипочём. Пожалуй, в этот момент мне нравился больше всего – во всем процессе парашютного прыжка.
Если бы не Генчик, я бы давно отказалась от панибратских объятий неба, от парашютов, от самолетика «Элки» и модного прыжкового комбинезона. Куда безопаснее находиться на земле, укладывать чужие парашюты и иногда, задрав голову вверх, с легким беспокойством следить за тем, как раскрывается в небе красный Юкин купол. А высота, падение, скорость, ветер в ушах… Зачем мне всё это нужно, если никто не будет целовать меня перед выходом из самолёта? А ради этого «предпрыжкового» поцелуя можно и не такое вытерпеть.
Все думали, что мне нравится прыгать. Все думали, что я люблю небо.
А я на самом деле небо почти ненавидела.
Я ненавидела ясное небо – потому что внизу была слишком отчетливо видна земля, и мне казалось, что я вижу, как она приближается, хотя это был полный бред, невроз, потому что ничего подобного замечать я не могла.
Я ненавидела облачное небо, потому что однажды залетела в облако, в котором шел град, и потом всё мое лицо было в болезненных крошечных синяках. С тех пор я относилась к облакам, даже бездонным на вид, подозрительно, как к опасным хищникам, о повадках которых мне было известно слишком мало, чтобы рассчитывать на победу.
Я ненавидела утреннее небо, потому что знала – впереди целый день, наполненный страхом. Мне придется прыгнуть как минимум четыре раза, и не деться от этого никуда.
Я ненавидела вечернее небо, потому что в процессе последнего (парашютисты говорят «крайнего») взлета «Элка» поднимается чуть выше обычного иногда на высоту пять тысяч метров. И это значит, что свободное падение продлится не сорок, а пятьдесят секунд, а то и целую минуту. Минута кошмара, минута умирания – что может быть хуже? Это на земле кажется, что минута – это мало. А там, в небе, минута – это больше, чем сто лет, честное слово.
Я ненавидела небо, ненавидела небо любое. Зато, кажется, по уши влюбилась в Генчика.
Такое могло произойти только со мной. Кому рассказать – не поверят. Я спала с мужчиной, я ждала его звонка, иногда (редко, но все-таки) мы куда-то выбирались вместе. И все же я никак не могла понять – считается ли, что мы встречаемся? Или нет? На аэродроме мы жили в разных номерах. Я жила в комнате с Юкой, а Генчик – с Жориком или Димой Шпагиным.
– Юк, мне так хочется провести с ним ночь! – жаловалась я. – Не переспать, а именно провести ночь. Мы только однажды ночевали вместе, только в первый раз. Больше – никогда.
– А я тебе с самого начала говорила, что Генчик – не тот вариант, – жёстоко говорила Юка. – Вот увидишь, он рано или поздно тебя кинет.
– Но, кажется, я ему нравлюсь. Он говорит, что у меня самые красивые глаза.
– Всем дурнушкам всегда говорят, что у них красивые глаза, – усмехнулась Юка, – Потому что глаза в принципе красивы у всех. Скажи, как глаза сами по себе могут быть уродливыми?
– Они могут быть маленькими, например.
– Ну и что? У Клаудии Шиффер маленькие глаза. И у Ким Бейсингер небольшие. Это ещё ничего не значит.
– Еще он сказал однажды, что если бы и женился, то только на такой девушке, как я.
– Не смеши меня! – фыркнула Юка. – Сплошная абстракция. Вот если бы он конкретно сказал – давай подадим заявление в ЗАГС, когда лето кончится. Тогда бы я тебе поверила.
Она была права. Как всегда права. Иногда я начинала ненавидеть Юку за то, что она всегда права.
Ничего подобного Генчик мне не предлагал. Он вообще вел себя так, словно между нами ничего, кроме нежной дружбы, нет. Он по-прежнему вовсю кокетничал с аэродромными девчонками. Тем летом на нашем аэродроме появилось много новеньких девушек. Они тоже хотели проходить АФФ, но, в отличие от меня, они, кажется, любили небо (вот идиотки!) и искренне хотели стать опытными парашютистками. Поскольку Генчик был инструктором, то он быстро знакомился со всеми.
Некоторые из них особенно меня раздражали.
Например, рыжая Ксеня. Я могла бы поспорить на собственный парашют, что волосы у нее были крашеными. Наверняка на ощупь они, как и все крашеные волосы, сухие и жесткие. Но как только она появилась на аэродроме, только и было разговоров а вы видели новенькую рыжую? А вы уже знакомы с Ксеней?
Она была высокой и статной. Самая высокая девушка на аэродроме. У нее была пышная грудь, пышные бедра и тонкая талия. Глядя на неё, Юка процедила – такая фигура сейчас не в моде. Ей бы никогда не удалось стать манекенщицей. И я горячо Юку поддержала. Но положение дел от этого не менялось – Ксеня все равно была одной из самых красивых девушек на аэродроме.
К тому же она оказалась способной парашютисткой. АФФ она прошла за одни выходные. Казалось, она не боится ничего. Однажды я попала с ней в один взлет. Ксеня совсем не нервничала, она спокойно проверяла, плотно ли облегает руку высотомер и в порядке ли подушка отцепки. Она покидала самолет с улыбкой. А Генчик был её инструктором.
Это ужасно, но втайне я мечтала, чтобы у нее не открылся парашют.
Была ещё одна мерзкая девица, из новеньких, – Инга. Холеная миниатюрная блондиночка, похожая на ребенка. Ей можно было дать и пятнадцать лет, хотя она была на три года старше меня. У Инги был тоненький нежный голосок и огромные голубые глаза, скоро она получила прозвище Дюймовочка.
Дюймовочку я ненавидела ещё сильнее, чем Ксению. Как назло, Инга была доброжелательной ко всем, даже ко мне. Если она ловила на себе мой взгляд, то не отворачивалась, а белозубо улыбалась, да ещё и спрашивала – как дела? И я сквозь зубы отвечала – хорошо, а у тебя?
Однажды Генчик сказал – наша Дюймовочка такая маленькая и беззащитная, что о ней хочется заботиться. После чего отдал ей свою куртку.
Значит ли это, что сегодня ночью он займется сексом с Дюймовочкой? Может быть, его куртка – это как переходящий приз? Эстафетная палочка, которую он передаёт каждой новой лю6овнице?
По этому поводу я нервничала весь вечер. Я смотрела на Дюймовочку и представляла себе, как она тоненько подвывает своим детским голоском в его объятиях. Она такая тощая, наверняка у неё нет никакого целлюлита. Зато и грудь у неё маленькая. Интересно, что с точки зрения Генчика лучше – красивый бюст плюс целлюлит или отсутствие и того, и другого?
Дюймовочка, конечно, заметила, что я все время на неё пялюсь.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.
– Нипочему, – пожала плечами я. – Выглядишь хорошо.
– Спасибо, – просияла она и ни с того, ни с сего гордо объявила: – У меня уже пять прыжков!
Почему они так гордятся количеством своих прыжков?
Недавно Киса отмечала пятисотый прыжок. Гулял весь аэродром. Киса принесла целый стакан марихуаны. Стакан стоял на столе в её номере, а дверь была открыта – войти и сделать себе косячок мог кто угодно. В итоге обкурились все, даже буфетчица. А сама Киса ходила по гостинице, раздуваясь от гордости, и всем повторяла – у меня пятьсот прыжков! У меня пятьсот прыжков!
– У меня двадцать два прыжка, – поддержала я разговор.
– Круто! – восхитилась Дюймовочка. – Знаешь, я хочу быть похожей на тебя.
Я удивленно на неё уставилась. Она? На меня? Издевается, что ли? Она же красавица. Ну нет, с красавицей я, пожалуй, переборщила. Лицо у неё мелковато, да и росту максимум метр пятьдесят.
Скорее симпатичная. А я тоже ничего, конечно. Но у меня лишний вес. Намечается двойной подбородок. Слишком румяные щеки. А когда я начала прыгать, щеки запылали ещё ярче, потому что лицо все время обветренное. Да какой человек в здравом рассудке захочет быть похожим на меня?!
– Ты такая смелая, – сказала Дюймовочка. – Знаешь, я очень хочу прыгать. Но мне страшно. Я стесняюсь этого и стараюсь виду не подавать. Но если бы ты знала, как мне страшно.
– Зачем же тогда прыгаешь? Никто же не заставляет.
– Потому что, когда я приземляюсь, я чувствую себя сильной. – Дюймовочка покраснела. – Я чувствую, что раз я даже это смогла, то все остальное у меня уж точно получится. А тебе не страшно?
– Нет, – соврала я.
– По тебе видно, – вздохнула Дюймовочка. – Я за тобой однажды наблюдала, когда ты выходила из самолета. У тебя было такое лицо… Спокойное лицо, а в глазах – какое-то отчаяние. Ты была похожа на ведьму. Я тобой любовалась.
Надо же, уже второй человек мне это говорит. Первым был Генчик. Он тоже сказал, что во время отделения от самолета мое лицо преобразилось. Что я вдруг стала настоящей красавицей и он впервые меня, что называется, «разглядел».
– С тех пор я хочу быть похожей на тебя.
А я хочу быть похожей на тебя, подумала я. Я тоже хочу быть такого маленького роста. Чтобы мои глаза были пронзительно голубого цвета, чтобы их окаймляли длинные, как паучьи лапки, ресницы. Чтобы мой голос был тоненьким и детским. Чтобы я тоже была натуральной блондинкой. Чтобы Генчик в один прекрасный день посмотрел на меня и сказал, что я такая маленькая, что меня хочется защитить.
Меня – то никому защитить не хочется. Меня даже защищать не от кого.
Я хочу быть похожей на тебя, Дюймовочка, потому что сегодня ночью с тобой будет спать Генчик. Может быть, ты сама ещё об этом не догадываешься, но поверь моему жизненному опыту, все будет именно так.
Той ночью у Генчика не было секса с Дюймовочкой. Потому что у него был секс со мной.
Он подошел ко мне, когда я одиноко стояла на крылечке гостиницы и думала о том, как плохо, что я не могу стать Дюймовочкой хотя бы на одну ночь. Он обнял меня сзади, закрыл ладонями мои глаза и спросил:
– Угадай, кто?
Я сделала вид, что угадать не могу, хотя прекрасно знала, что это Генчик. Ни у кого больше не возникло бы желания обнять меня. Я обернулась и поцеловала его в губы. От Генчика пахло пивом, но это показалось мне даже приятным, хотя пиво я терпеть не могу.
– Почему ты стоишь здесь совсем одна.
– Вот вышла воздухом подышать, – пожала плечами я.
– Прогуляемся?
Перед гостиницей был жиденький лесок, туда мы и пошли. Молча, как будто бы обо всем договорились заранее. Генчик крепко держал меня за руку. Через сотню метров он остановился и притянул меня к себе. Я привычно обмякла в его объятиях. Он сбросил с себя куртку (ага – значит уже успел отнять её у Дюймовочки) и расстелил её на земле. Я легла на куртку, а Генчик стащил с меня джинсы. Я вспомнила, что не успела побрить ноги, но это было неактуально, потому что Генчик мои и даже не трогал.
Он расстегнул ширинку и быстро вошёл в меня. Я поцеловала его в ухо, он что-то неразборчиво прошептал. Через несколько минут все закончилось. Генчик помог мне встать, потом поднял с земли куртку и отряхнул её от еловых иголок и земли.
По моим ногам стекали липкие капли. Наверное, зря я не попросила его воспользоваться презервативом. Юка бы сказала, что я дура. Потому что дура я и есть.
Обратно шли молча. Генчик опять держал меня за руку.
Только когда мы подошли к гостинице, я спросила:
– Тебе нравится Дюймовочка?
– Что? – удивился он. – Почему ты спрашиваешь?
– Мне показалось, что ты так на неё смотришь, как будто бы хочешь с ней переспать.
– Ты ревнуешь? – неуверенно улыбнулся он.
– Нет, – быстро сказала я, а потом, подумав, добавила: – Конечно, ревную.
Юка бы меня отругала. Она сказала бы, что нельзя давать понять мужчине, что он тебе небезразличен. Потому что мужчина должен чувствовать себя охотником.
Я никогда этого не понимала. Кому нужны эти психологические поединки? Если мне кто-то нравится, почему я не могу сказать об этом прямо?
Когда я училась в девятом классе, я была влюблена в одного мальчика из параллельного класса. Звали его Федя. Этот Федя снился мне каждую ночь. У него были усики, он был самым высоким в классе и носил рваные на колене джинсы. Каждый раз, когда я проходила мимо Феди, у меня холодели ладони. На уроках я только о Феде и думала.
Но, конечно, я изо всех сил делала вид, что он мне безразличен. Я даже не всегда с ним здоровалась. А когда девчонки обсуждали его, наморщив нос, говорила – фу, он такой противный!
Как я могла дать понять, что влюблена? Я ведь уже тогда была толстоватой. Такие некрасивые люди, как я имеют права влюбляться. А если уж все-таки влюбились, то должны сидеть тихо и не высовываться. Он бы просто поднял меня на смех. Так я, во всяком случае, думала.
Мы окончили школу, и я о Феде разумеется, забыла. Мы поболтали пять минут, а потом вдруг сказал: «Ты знаешь, Настя, я ведь был в тебя влюблен с седьмого класса!»
Я до сих пор не могу об этом забыть. А ведь всего и надо было – подойти к Феде, улыбнуться и сморозить какую-нибудь милую глупость. Или прямо так и сказать – нравишься ты мне, Фёдор. Может быть, тогда и я была бы совсем другой – ведь у меня появился бы мужчина.
Я лишилась бы девственности в пятнадцать лет.
Я была бы уверенной в себе.
И сейчас не смотрела бы жалко на Генчика, ожидая его приговора.
– Не надо ревновать. – Он погладил меня по волосам. Его ладонь была перепачкана землей. И я подумала, что теперь придется перемывать голову.
– Не надо ревновать, потому что у нас с тобой все равно ничего не получится? – решила уточнить я.
Он удивленно на меня взглянул.
– Почему? Я тебе надоел?
– Нет. Но между нами и так ничего нет, кроме секса.
– А этого мало? – Он понизил голос и красноречиво улыбнулся, надеясь свести неприятный разговор шутке.
Но я не улыбнулась в ответ. Я знала, что в другой раз у меня просто не хватит смелости поговорить об этом.
– Ты никуда со мной не ходишь. Я ни разу не была у тебя в гостях. Перед своими друзьями ты делаешь вид, что ничего между нами нет. Ты ночуешь в номере с Димкой Шпагиным, а я – с Юкой. Мы занимаемся сексом в лесу, хотя могли бы спать рядом всю ночь. Но ты этого не хочешь. Ты говоришь Дюймовочке, что тебе хотелось бы её защитить, и даешь ей свою куртку. Ты говоришь Ксене, что она красивая. Она и правда красивая. Не то, что я.
Я бы говорила ещё и ещё, но он прижал указательный палец к моим губам. Ему не хотелось ничего этого слушать.
– Но я считаю, что ты гораздо красивее, чем Ксеня. Я дал Дюймовочке куртку, потому что она замерзла. Если бы замерзла тетя Ляля, я дал бы куртку ей. Я думал, что тебе нравится секс в лесу. Это так необычно.
– Мне нравится секс в лесу, – вставила я.
– Я ночую в номере с Димкой Шпагиным потому, что Юка ни за что не отпустит тебя ко мне.
– Что? – изумилась я. – Юка же не моя мама, чтобы отпустить меня куда-то или не отпустить.
– На твоем месте я бы держался от нее подальше, – нахмурился Генчик.
– Она – моя единственная подруга.
– И именно она постоянно внушает тебе, что ты некрасивая, что тебе не надо прыгать, что у тебя ничего не получится. Разве это дружба?
– Юка многое для меня сделала, – твердо сказала я. – Я знаю её лучше. Она очень хороший человек. И она правда меня любит. Я не могу её бросить, потому что я тоже её люблю… Но я и тебя люблю, Генчик. То есть тебя – в первую очередь.
3ря я это сказала. Сама понимала, что зря. Теперь он и на пушечный выстрел ко мне не подойдет.
– Хочешь, я прямо сейчас скажу Димке Шпагину, чтобы он переселился в номер к Кисе?
– А это будет удобно? – засомневалась я. – Киса же девушка…
– Да брось! Они знакомы больше десяти лет, всё самое лучшее, что могло между ними быть, уже давно случилось.
– Киса и Димка? – удивилась я. – А тебе никогда не говорили, что аэродром – это большая койка? – Он хлопнул меня пальцем по носу. – Но это не имеет отношения к делу. А ты иди к Юке и скажи ей, что ночуешь у меня. Идет?
Я думала, что Юка выскажет мне свое недовольство. Она не любила спать одна. Иногда мне казалось, что мо Юка боится темноты. Она бы ни за что в этом не призналась. Но однажды я подумала – а может быть, её некоторая сексуальная неразборчивость продиктована именно страхом темноты? Она приглашает к себе домой очередного ненужного ей мужчину не потому, что любит секс. А для того чтобы всю ночь рядом с нею покоилось чье-то тело, чтобы, если ей станет страшно, она могла протянуть руку и коснуться его плеча.
Но Юка спокойно сказала:
– Давно пора. Не забудь презервативы.
После той ночи все изменилось. Мы вместе завтракали в аэродромной столовой, и Генчик обнимал меня за плечи. Потом мы вместе прыгали. Потом он отвез меня домой. Но не бросил у подъезда, как обычно, а поднялся ко мне – «на пять минут, выпить кофе». И остался на ночь.
Мы встречались почти каждый день, я даже немного похудела, потому что мне вообще не хотелось есть. Генчик пригласил меня на день рождения своего школьного товарища. И всем представлял меня так6 – это Настя, моя девушка.
Это были, пожалуй, самые счастливые недели в моей жизни. Я подстриглась и купила туфли на каблуках. Раньше я бы ни за что на свете не купила бы себе туфли на каблуках.
Мы ходили в кино – на все подряд, без разбора. Мы ходили в кино с определенной целью – целоваться. Нам, как подросткам, было весело целоваться именно в кино.
Почти каждый день готовила для него ужин. Вообще-то готовить я не умею – поэтому его мои старания забавляли.
– Что это такое? – спрашивал Генчик, рассматривая пенное варево зеленоватого цвета, водопадами вытекающее из кастрюльки на плиту. – Это суп?
– Сам ты суп, – обижалась я. – Это начинка для яблочного пирога.
– Разве начинку для яблочного пирога надо варить перед тем, как положить её в пирог?
– Понятия не имею. Но думаю, что получится вкусно. Получалось, разумеется, отвратительно. Мы торжественно выносили яблочный пирог (вернее, недопеченную массу) на помойку и заказывали по телефону пиццу. Обожаю пиццу.
Девушкам, которые весят столько, сколько вешу я, обожать пиццу возбраняется. Но ничего поделать с собою не могу. И потом, Генчику я нравлюсь такой, какая я есть.
А это самое главное.
А ещё мне нравилось просто с ним разговаривать. Если бы кто-то услышал, о чём мы с ним говорим, наверное, нас приняли бы за сумасшедших. Но поскольку никто услышать нас не мог, нам было все равно.
Вот о чём мы разговаривали с Генчиком:
– возможна ли любовь без секса? Люди часто путают любовь и хороший секс, а значит, это не одно и то же. Я считала, что в принципе возможна, Генчик говорил, что нет, и валил меня на диван.
– почему женщины иногда ведут себя как полные дуры? Обусловлено ли это особенностями строения мозга или зависит от каждого конкретного индивида. Когда мы разговаривали о бабьей дури, Генчик сразу вспоминал свою бывшую жену Оксану. Она сама его бросила, а потом приезжала на аэродром и рассказывала его друзьям о том, какой он подлец. Я согласись с Генчиком, что неясно, чего она хотела этим добиться.
– почему иногда мужчины ведут себя как беспринципные сволочи? Я рассказала Генчику о том, как один самовлюбленный тип переспал с моей подругой, а на следующий день позвонил ей и спросил, нет ли у неё таких же красивых подруг, как она сама, и, может быть, она его с кем-нибудь из них познакомит, потому что вообще-то ему по душе сексуальное разнообразие. Генчик предположил, что, возможно, он просто пошутил. Но мы оба согласились, что шутка неудачная.
– почему хомяки и бабочки вызывают у людей умиление, а крысы и тараканы – раздражение и досаду? Хомяки ведь тоже могут быть разносчиками заразы, а взять за брюшко бабочку не менее противно, чем (бр – р – р) прикоснуться к таракану. Я подумала и решила, что из вышеперечисленных мне не по душе никто, кроме, пожалуй, хомяков.
Возможно, если бы крысы или тараканы умели так забавно надувать щеки, то мне не были бы противны и они.
– какова вероятность того, что не откроется и основной и запасной парашюты. Генчик сказал, что такой вероятности нет. Я засомневалась, но спорить не стала. Может быть, один к миллиарду, но шанс все же есть.
– почему Юка считает, что она красивее и умнее всех? На эту тему я распространяться не любила Известно, что Юка и Генчик терпеть не могут друг друга.
– можно ли заразиться СПИДом, если занимать исключительно оральным сексом?
– возможно ли повысить свой интеллектуальный коэффициент, если постоянно напрягать мозги сложными логическими упражнениями, как-то: шахматы, нарды, компьютерные пасьянсы, игра «Поле чудес».
– почему некоторые вещи считаются сексуальными, а некоторые – нет. Почему небритые подмышки считаются неприличными, ведь волосы в подмышках есть у всех, это естественно. Я предположила, что в будущем, возможно, выйдут из моды зубы или волосы. Генчик сказал, что волосы – вполне вероятно, потому что волосы мешают составить правильное представление о лице (тут я представила себя без волос и ужаснулась. А потом представила без волос Генчика и чуть не описалась от смеха). А вот зубы – вряд ли, чем же мы тогда будем жевать? Я предположила, что в будущем, возможно, станут принимать пищу внутривенно. И тогда я буду стройной и красивой. Буду колоться салатами из свежей моркови и вареным шпинатом. А подлый Генчик тут же предположил – а вдруг ты однажды заторчишь от пиццы? Вдруг внутривенная пицца – это ещё покруче, чем героин? Я не могла не согласиться.
