Текст книги "Пай-девочка"

Автор книги: Мария Королева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– За что же?

– Да ты на неё посмотри! – вскричала Юка. – Она же как будто фарфоровая! Сюси-пуси, кудряшки, голубые глазки, детский голосок.

– Она же не виновата, что у нее такой голосок.

– А я не виновата, что её ненавижу! – строптиво возразила Юка. – Не могу с собой ничего поделать! Когда я её вижу, мне хочется её толкнуть! Чтобы на задницу шлёпнулась.

– Она мне рассказывала об аэродроме.

Мне не хотелось сказать Юке прямо – я, мол, знаю. что вы с Генчиком… Ну и так далее.

Я ждала, когда она сама догадается. Мне хотелось, чтобы она поняла. Хотелось видеть, как она покраснеет, как будут бегать по сторонам её глазки, как она начнёт суетливо оправдываться, как, может быть, заплачет… То есть я знала, что Юка вообще никогда не плачет, это была просто фантазия… Мне было бы приятно видеть, как слёзы изуродуют её лицо именно в тот момент, когда она кажется мне наиболее хорошенькой.

– Да, она в последнее время часто таскается на аэродром, – невозмутимо подтвердила Юка, скидывая белоснежную шубку прямо на пол.

Я поморщилась – меня всегда раздражало её пренебрежительное отношение к вещам. Юка совсем не заболилась о своем гардеробе. У неё даже, кажется, не было стиральной машинки. Если бы у меня 6ыло столько красивых вещей, сколько у неё, я относилась бы к ним совершенно по-другому.

– И об аэродромной жизни она много чего рассказала.

– Могла бы все спросить у меня, если тебе так интересна аэродромная жизнь, – фыркнула она.

Юка вела себя так нагло, что я даже на секунду не без некоторой надежды подумала, что, может быть, Дюймовочка и правда что-то недопоняла.

– И ещё она мне сказала, – я нервно сглотнула. – Про тебя… И Генчика…

– А, я так и знала. Вот почему у тебя такой кислый вид, – почти весело резюмировала она. – Ладно, буду вещи твои складывать.

– Подожди, ты что, не хочешь объяснить?

– А зачем? – Юка спокойно на меня посмотрела. – Зачем объяснять, если Дюймовочка уже и так тебе все рассказала.

– Хочешь сказать, что она сказала правду?

– Да.

Юка положила на стол массивную открытую сумку и принялась складывать в неё мои вещи. Первыми в сумку отправились грязные простыни, затем книги и кассеты. Она казалась спокойной и даже, кажется, что-то себе под нос напевала.

– «Да» – и это все?

Я застегнула на животе ремни корсета и встала с кровати Трудно быть гордой, когда тебе даже сложно встать с кровати. Сидеть мне было нельзя ни под каким предлогом. Поэтому для того, чтобы подняться с кровати, мне сначала надо было встать на четвереньки, а потом осторожно спустить ногу на пол.

– А что ещё ты хотела бы услышать?

Она все-таки немного нервничала. Когда Юка нервничала, она всегда казалась надменной.

– Тебе интересно, в какой позе мы трахались? Обсуждали ли тебя? Почему я такая сука? Что именно? Ты спрашивай, не стесняйся.

– Как же ты можешь так…

– Как?

– Беспринципно. – Я отвернулась, не выдержав её взгляда.

Почему она поступила подло, а стыдно было мне. Почему так?

– Дура ты!

Юка швырнула в сумку стопку тарелок, жалобный звон свидетельствовал о том, что тарелки, как им и было положено, разбились, и теперь мне придётся выгребать из сумки стекло.

Юка закурила.

– Ничего ты не понимаешь. Да нужен мне твой Генчик, как корове баян!

– А если не нужен, тогда зачем… Зачем, Юка? Иногда ты кажешься мне близкой, но иногда я тебя вообще не понимаю!

Она на каблуках развернулась ко мне. Лицо её покраснело. Сигарета дрожала в пальцах. Сейчас Юка выронит её на мою постель, и в больнице начнётся пожар. Может быть, мы обе погибнем, и тогда ей не придётся что-то объяснять, а мне не придётся её за это ненавидеть. Тогда всё останется как есть.

– Вот именно! – гаркнула она. – Ты меня не понимаешь и не понимала никогда.

– Так объясни же.

– А что тебе объяснять, дуре?! Я же тебя люблю, а ты не замечаешь ничего.

– Что? Юка, перестань паясничать.

Я это сказала и в ту же секунду поняла, что паясничать никто и не собирался. Юка серьёзно смотрела на меня; она даже забыла «надеть» издевательскую ухмылку – чтобы в крайнем случае все можно было отыграть обратно.

– Я тебя люблю, – спокойно сказала Юка. – И всегда любила. И надо быть полной дурой, чтобы ничего все это время не замечать.

Я села на кровать.

Потом спохватилась, вспомнила, что сидеть мне нельзя.

– Юка, ты с ума сошла? Ты это говоришь, чтобы из-за Генчика оправдаться?… Знаешь, мне в принципе на него наплевать. Мне просто обидно, что именно ты так поступила, что ты меня обманула…

– Мне на Генчика тоже наплевать. – Она усмехнулась и выбросила недокуренную сигарету в окно. – Это не мой тип мужчины. Мне никогда не нравились такие, женоподобные.

– Он не женоподобный! – возмутилась я, вспомнив волевой подбородок и мускулистый торс Генчика.

– Я не буду с тобой спорить, Настя. Если ты хочешь знать правду, я скажу. Я сделала это из-за тебя. Чтобы тебя понять. Это был жест отчаяния.

– Ни фига себе отчаяние! – вырвалось у меня.

– Да. Казалось бы, я добилась, чего хотела. Наконец ты посмотрела на меня, как на человека, которого можно любить.

– Юка, да я всегда тебя любила, я же восхищалась тобой!

– Я имею в виду не такую любовь. Ты понимаешь… И все равно я знала, что это ненадолго. Ты была со мной не потому, что горела от страсти, а просто от скуки. Ты бы выписалась из больницы, нашла себе мужика и бросила бы меня опять. Как ты бросила меня, когда связалась с мерзким Генчиком. Тебе меня не было жалко? Разве ты не видела, как мне плохо?

– Юка, ты мне никогда не говорила… Да ты сама сколько раз бросала меня… И у тебя была своя насыщенная жизнь… То к любовнику в Париж улетала, то уезжала в свой загородный дом…

Я была так потрясена, что мои мысли путались, и я не могла оформить их словами.

А Юка села на стул и расхохоталась.

У неё был заразительный, заводной смех. Посмотри на нас кто со стороны, точно бы решили, что две подружки развлекаются, рассказывая друг другу забавные непристойности.

– Ну, ты совсем дура… – сквозь смех говорила она, – даже от тебя я такого не ожидала…

Я хлопнула ладонью по столу. Как ни странно, это подействовало. Юка мгновенно перестала смеяться, как будто у неё вдруг села батарейка.

– У меня нет никаких любовников, – дружелюбно сказала Юка, глядя в окно.

– То есть как? А на конкурсе красоты…

– Не напоминай мне про этот дурацкий конкурс красоты!

– И тем не менее, на конкурсе красоты за нашим столиком сидел телеведущий, и я думала, что он с тобой…

– Ну и что? я с ним там и познакомилась. И потом мы трахнулись. Больше он не позвонил.

Обычная история. А загородного дома у меня тоже нет. И в Париже я ни разу в жизни не была. Откуда у меня деньги на Париж? Мне еле-еле хватает на то, чтобы выглядеть прилично!

– Но зачем ты тогда про всё это рассказывала?

– Чтобы на тебя, дуру, впечатление произвести.

Юка зябко поежилась, потом подняла с пола свою шубку и набросила её на плечи. Мех у воротника был немного грязным.

– А ты думаешь, с чего я с тобой общалась? – насмешливо поинтересовалась она. – С чего ты мне вообще сдалась?

– Ну, не знаю, Юка. А почему люди общаются.

– Но мы с тобой совершенно разные. Неужели ты никогда не замечала?

– Противоположности притягиваются, – буркнула я.

– Вот именно. – Юка опять рассмеялась, и мне захотелось зашвырнуть в неё подушкой, а лучше чем-нибудь потяжелее. – Я тебя увидела в том туалете, на презентации, и ты показалась мне смешной. Нелепая девчонка, некрасивая, зажатая, которая уставилась на меня с таким восхищением!

– Ничего я на тебя не уставилась, покраснела я.

Хотя она была права. Я прекрасно помню тот вечер. Юка показалась мне прекрасной, как богиня. К тому же она была именно такой, какой всегда хотелось быть мне. Раскованной, смелой, красивой, отчаянной. И было в её глазах что-то… Не знаю, как объяснить, но, наверное, именно это и называется харизмой.

– Сама знаешь, что уставилась, – беззлобно повторила она. – Я увела тебя оттуда ради забавы. У меня были и подружки, и любовницы. Знаешь, я ведь давно не интересуюсь мужчинами. От мужчин один вред, – усмехнулась она.

Я молчала.

– Но все мои подружки и любовницы были такими же, как я. Смазливыми, иногда даже красивыми. Честолюбивыми, жадными до удовольствий, в меру стервозными.

– Не в меру, – тихо сказала я, но она пропустила мою реплику мимо ушей.

– Но такой вот серой мышки, такой паиньки, как ты, не было никогда. И я ради интереса решила с тобой пообщаться. Тобой было так легко управлять. Ты как пластилиновая. Как марионетка. Пай-девочка…

– Я не пай-девочка.

– Даже сейчас ты ведёшь себя как пай-девочка. Другая на твоём месте давно бы мне по роже дала.

Я представила себе, как я размахиваюсь и со всей силы бью её кулаком в нос. Юка кричит, из носа хлещет кровь, потом она плачет, потом приходят врачи и её уводят.

Представленная картина мне понравилась. Но Юка права, я никогда не смогла бы так поступить.

– А потом… Потом я поняла, что твоё обожание не на меня направлено.

– Юка, ты хотя бы понимаешь, о чём ты говоришь?

– А что, я не права? Тебе хотелось измениться с моей помощью. Ты всегда мне подражала. Перенимала у меня лучшее, так что даже нас люди начали путать. Думаешь, мне это нравилось? Но я тебе это позволяла. Хотя я понимала, что ты вовсе не любишь меня, просто хочешь быть на меня похожей.

– Да какая разница?

– Большая. Я тебе нужна только в качестве объекта для подражания. А сама по себе – нет. Плевать ты на меня хотела.

В тот момент у неё был такой трагический вид, что я чуть было не бросилась её утешать. Как это было обычно. Юкочка, любимая, да мы с тобой, да тебя никогда не брошу, прорвёмся старушка. И прочий бред. Но потом сказала себе – стоп, пай-девочка. Это не та Юка, которую ты якобы, сама о том не подозревая, больно обидела. Это не та Юка, которая называла тебя красавицей целовала тебя под одеялом. Это не та Юка, которая подарила тебе туфли на каблуках.

Это та Юка, которая переспала с самым красивым на свете мужчиной, а тебе об этом не сказала. Это та Юка, которая полгода тебя обманывала. Это та Юка, которая в тебя ни капельки не верит.

И я промолчала.

– Чего я только не делала, чтобы привлечь твоё внимание – вновь встрепенулась Юка. – Я и помочь тебе пыталась. Сделать из тебя женщину. Кто бы знал, как я ревновала, когда ты подцепила этого зазнайку Генчика! И кто бы знал, как волновалась я за тебя, когда ты начала прыгать.

– Ты называла меня нелепой коровой, – напомнила я, – ты говорила, что у меня плохая координация движений, поэтому парашютистки из меня не выйдет. Думаешь, мне было приятно все это выслушивать?

– Потому что у тебя и правда плохая координация! – взвилась она. – И парашютистки из тебя не вышло! Быть парашютисткой – это значит уметь принять решение за одну секунду. А ты не прошла проверку первой же экстремальной ситуацией. Любая другая на твоем месте сообразила бы дернуть запаску. А ты долетела до автоматического раскрытия запасного парашюта, да ещё и в обморок упала.

– А все из-за тебя.

– Да мало ли кто мог тебя обидеть?! Нельзя же так… Иногда я шла на экстремальные меры… Лишь бы ты на меня наконец посмотрела.

– Например?

– Помнишь историю с моим избиением, – усмехнулась она, – когда ты явилась ко мне, а у меня – рожа в синяках. Помнишь?

– Ещё бы.

– Так вот. Никакого избиения не было.

– Как это? Хочешь сказать, что ты нарисовала синяки?

– Дура! Я сама себя избила, ясно? Мне хотелось, чтобы ты увидела меня другой! Знаешь, как это было сложно? А ты сама попробуй! слабо, а? Треснуть себе по морде так, чтобы кровь хлынула!

– Что ты несёшь? – отпрянула я.

Юка вскочила со стула. Высокая, худая, нервная! Красное платье плотно обтягивает фигуру. Лифчика на этот раз Юка не надела, под платьем явственно прорисовываются возбужденные соски. Наверное, ей холодно, а может быть, просто разнервничалась.

Юка ещё что-то рассказывала. Сейчас это не важно.

Мне это было не важно. Потому что я вдруг увидела всё – как в кино. Это была самая настоящая галлюцинация.

Я увидела, как бьет себя Юка.

У меня бы не получилось.

Ни у кого бы так не получилось.

Вот как я это видела.

Юка подошла к зеркалу и посмотрела на своё лицо. С самого детства она одновременно любила себя и ненавидела. Иногда она казалась себе красавицей, много красивее топ-моделей и голливудских актрис. А иногда плакать хотелось от собственного уродства – потому что неправильным и нелепым было всё: глаза, губы, нос подбородок, волосы.

В тот день она была красавицей.

И поэтому на минуту ей стало себя жалко. Тоскливo заныло под ложечкой. Ей стало жалко портить такую совершенную красоту. Она словно готовилась варварски изрезать ножом уникальное живописное но из музея.

Но она должна.

Настя уже в пути.

У Насти бы не получилось.

Что она вообще может – мямля, кукла, дура, любимая, паинька, безмозглая, страшная, толстая, красивая, уродливая, никакая, желанная, ненавистная.

И потом – не навсегда же это. Синяки пройдут, и скоро Юка снова станет красавицей.

Она сжала кулак покрепче и отвела вытянутую руку в сторону. Помедлила, а потом изо всех сил ударила себя по лицу, в нос. С первого раза ничего не получилось. Инстинкт самосохранения оказался сильнее, и рука непроизвольно затормозила в нескольких сантиметров от лица. Удар получился слабеньким.

И тогда она разозлилась. На себя саму, потому что Юка всегда терпеть не могла слабых, а теперь и сама, выходит, была таковой.

Она ударила ещё раз, посильнее. А потом, осмелев, ещё раз.

На четвертый раз ей удалось добиться собственного сдавленного возгласа – ах! Появилась кровь, и Юка озабоченно подумала о том, что ей вовсе не хочет сломать нос. Где она потом найдет деньги на пластическую операцию?

Нет, всё должно ограничиться только несколькими синяками.

В следующий раз она метила в глаз.

Получилось больно.

– Ой, мамочки, – прошептала Юка. И ударила ещё раз.

Почему-то вид собственной крови не отрезвил, а, наоборот, раззадорил её. В какой-то момент Юка споткнулась и ударилась лицом о зеркало. Эта идея ей понравилась. Она отошла подальше и сделала резкий шаг вперёд, словно не замечая препятствия, натолкнувшись на него специально.

Левый глаз заплыл, под ним наметилась красная припухлость.

– Будет синяк, – удовлетворенно прошептала она. – Какая же я сумасшедшая…

А может быть, все было и по-другому. Может быть, я склонна Юку романтизировать. Может быть, её избил любовник, а она соврала мне, что сама сделала это – чтобы произвести на меня впечатление.

Но мне нравилось все представлять именно так.

Изменилась ли я сама или это Юка заставила меня по-другому посмотреть на обстоятельства? В любом случае мое отношение к ней стало другим в один момент. Она перестала казаться мне красивой. Более того, мне вдруг показалось, что Юка похожа на крысу. Или на какого-нибудь не менее противного мелкого грызуна.

Странно, как я раньше могла этого не замечать?!

У нее же мелкие черты лица – слишком мелкие для того, чтобы их обладательница смела претендовать на роль красавицы! Да у нее же остренькие маленькие зубки, и улыбка её не украшает, а совсем наоборот. И кончик носа противно вздернут вверх.

А глаза…… Бог мой, да у нее же маленькие глаза! Просто Юка каждый день обводит их черным карандашиком. А если смыть карандашик, то там и глаз-то не останется!

А ещё у нее на щеке уродливая родинка, темно-коричневая, крупная, а из родинки этой растут тоненькие черные волосы.

Это был шок, я смотрела на новую Юку удивленно, как на инопланетянку.

«Сейчас меня стошнит», – не переставая улыбаться, подумала я.

– Помечу ты так странно на меня смотришь? – встрепенулась Юка.

– Нипочему. Просто рассматриваю, – пожала плечами я, – нельзя, что ли?

– Странная ты, Настя. Я всегда знала, что ты больная. Совсем бальная, сумасшедшая. Может быть, это из-за твоих многочисленных комплексов?

Скажи она это пару лет назад, я сначала расстроилась бы, а потом привычно завиляла хвостом, силясь убедить красавицу-подругу в том, что никаких комплексов у меня и в помине нет. Но сейчас словно кто-то повернул внутри меня невидимым выключатель. Мне было всё равно. Она издевалась надо мной, а мне было всё равно, честное слово.

– Может быть, – спокойно сказала я, – у каждого человека есть свои комплексы. В том числе и у тебя, Лик, разве нет?

– Как ты меня назвала? – удивилась она.

– Лика. Тебя так все называют. Или ты что-то имеешь против? А насчет комплексов… И ты в глубине души вовсе не считаешь себя красивой. Тебе постоянно нужны подтверждения извне. Чтобы все тобой восхищались. А в противном случае ты начинаешь себя ненавидеть.

– Бред какой! – нервно усмехнулась она. – Нет, точно, ты головой в последнее время не ударялась? Или у тебя уже мозги от марихуаны размягчились?!

– Остынь. Мне все равно.

Она попятилась. Наверное, она чувствовала себя дрессировщиком, который вдруг понял, что дикое животное больше не собирается ему подчиняться.

Этим диким животным была я.

Была ли я на неё зла? Вряд ли. Хотя стоило бы. Это было нечто другое, не злость. Я вдруг посмотрела на неё другими глазами. Как спецэффект в дурном кино – когда персонаж-злодей превращается в зеленого марсианина, а главная героиня истошно орет, наблюдая тошнотворную метаморфозу. Правда, кричать мне не хотелось.

– Ладно, нам пора. Я, между прочим, такси заказала. Не слишком дешевое удовольствие. А все ради того, чтобы тебя, дуру, с комфортом домой отвезти.

– Мне нельзя сидеть, – напомнила я.

– Знаю. Разложим переднее сиденье.

– И я не успела позавтракать.

– Можно по дороге заехать в Якиторию.

– Ненавижу суши. – Неожиданно мне понравилось капризничать. Это тоже было в новинку. Обычно я суетилась вокруг Юки, а она только отдавала приказания и морщила носик.

– Хорошо, – покладисто согласилась она, – если ты ненавидишь суши, то заедем в «Макдоналдс».

– Хочешь, чтобы я окончательно растолстела? – вздернула брови я.

– Да ты, как ни странно, даже похудела в этой дурацкой больнице.

Это была полная капитуляция! Никогда в жизни Юка не говорила мне, что я похудела. Мне иногда казалось, что она получает садистское удовольствие, указывая мне на недостатки – толстые щеки, заплывшую талию, не идеальные бедра.

– Ладно, – согласилась я, – поехали.

И все же многое в этой истории осталось для меня за кадром.

Например – почему Генчик вдруг изменил своё отношение к Юке? Он же её терпеть не мог. Он говорил, что она кукла. Он говорил, что она не очень умна. И совершенно не в его вкусе. Почему же он тогда выбрал её? А не Кису? Не Дюймовочку, в конце концов?

Наверное, не обошлось без самой Юки.

Об этом я тоже часто думаю.

О том, как они ночевали вместе в первый раз.

Сначала мне было больно это представлять, но потом я привыкла. И даже стала находить эту фантазию красивой. Засыпая, я думала о них – вернее, об их первой ночи. Дальнейшее развитие отношений не так меня интересовало. Я знала, что Генчик, в общем-то не очень и любит секс.

Для него интересна новизна, а сам процесс давно стал обыденностью. Может быть, поэтому долго в его постели никто и не задерживается.

В том числе и Юка. После того как я выписалась из больницы, мы не общались, но от Дюймовочки я узнала что в марте они расстались. То ли Юка ушла, вильнув хвостом, то ли Генчик нашел себе новый объект нежной страсти. Да какая разница?

Это не мешало мне снова и снова представлять их вдвоем.

Думаю, вот как это было:

На Юке были её любимые черные шортики. Ей всегда нравилось обнажать свое складненькое загорелое тело. Ей нравилось ловить жадные мимолетные взгляды аэродромных мужчин. Пусть она никого из них и за мужчин не считала.

Вечером на аэродроме «Горки» веселье.

Музыка, марихуана, катания на авто по взлетной полосе. Можно запросто постучаться в любой гостиничный номер и тебе будут рады. (Ну, не знаю как насчет меня, но Юке-то уж точно будут.)

В номере Генчика стоял телевизор с видиком. Все желающие могли прийти и просмотреть парашютные видео-съемки.

В один из таких вечеров заглянула в Генчиков номер и Юка. Она выглядела хорошо, как никогда. Загар был ей к лицу. Даже Генчик, который всегда её недолюбливал, сказал что она похожа на египетскую принцессу.

Откуда ты знаешь, как выглядели египетские принцессы? – промурлыкала Юка. – Между прочим, все египтянки страшные!

– А ты – исключение, – рассмеялся Генчик и поцеловал её руку.

И Юка неожиданно осознала, что ей приятно его прикосновение. Ладони у Генчика мягкие, как у холеной девушки. «Что Настя в нем нашла? – лениво подумала Юка, исподтишка его разглядывая. – Наверное, есть в нем что-то… Что-то особенное…»

Все смотрели на экран телевизора, а Юка смотрела на Генчика. И, конечно, он это сразу заметил. А какой молодой здоровый мужчина, спрашивается, пропустил бы мимо столь горячий томный взгляд?

Генчик пересел поближе. И положил ладонь на её загорелое бедро. Если я ошибся, она меня оттолкнет, резонно решил он.

Но никто его не оттолкнул. А даже наоборот Юка накрыла его ладонь своей. Вот так они и подписали «джентльменское соглашение». Им обоим стало понятно, что ночью они будут вдвоем.

Это была последняя ночь сентября – теплая, ветреная бессонная.

Моя квартира. После душной солнечной палаты она кажется такой прохладной и просторной. Мне здесь скучно, отчаянно скучно. В больнице были, конечно, свои минусы – подъем на рассвете, пресловутое судно, нытье Аннет, болезненные уколы, хандра. Зато ко мне постоянно кто-нибудь приходил, приносил опостылевшие апельсины. Почему все считают, что в больницу стоит носить именно апельсины? Наверное, если бы я честно съедала все дары, то в итоге скончалась бы от переизбытка витамина С.

А теперь я дома, и апельсинов никто не приносит – я сама хожу за ними в магазин. Покупаю по две-три штучки, потому что поднимать тяжести мне категорически запрещено.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что все меня бросили.

Я вообще жаловаться не люблю.

Я подружилась с Ингой-Дюймовочкой, мы созванивались по несколько раз в день. Она не могла навещать меня часто – жила на другом конце города и работала с девяти до девяти. Инга очень понравилась моим родителям – в отличие от Юки.

– Наконец-то у тебя появилась хоть одна нормальная подружка, – сказал отец, – не то что эта никчемная зазнайка Анжелика.

– Бери с Инги пример, – вторила мама, – мало кто в наше время задумывается в таком возрасте о карьере.

– Инга старше меня на три года, – вяло отбивалась я. Хотя мама была, конечно, права. Я даже придумать не могла, кем хочу работать. Слово карьера меня пугало, а размеренная жизнь трудолюбивого офисного работника казалась непростительно однообразной.

Я понять не могла, как другие могут ходить на работу каждый день и при этом чувствовать себя довольными.

Дюймовочка работала младшим редактором в модном глянцевом журнале. Она ловко жонглировала непонятными мне терминами – «фэшн», «офсет», «верстка». У неё даже не было времени ходить на свидания. Она довольно много зарабатывала, но носила одни и те же старенькие джинсы, потому что просто не хватало времени и сил заняться гардеробом.

И кому, спрашивается, такое нужно?

Нет уж лучше я поправлюсь, вернусь на аэродром и буду опять работать укладчицей. Конечно, «шубные» деньги скоро закончатся, и я не смогу прыгать много. Но, может быть, к тому времени мне удастся просочиться в какую-нибудь спортивную команду. Кто сказал, что я не могу попробовать себя в групповой акробатике? У меня хорошая память, хороший вестибулярный аппарат, и я добьюсь успеха, у каждой более менее заметной спортивной команды есть спонсоры. Денег на этом, конечно, не заработаешь, зато можно бесплатно прыгать. И никакой другой карьеры мне не нужно. Меня больше не интересует ничего.

– Неужели ты собираешься вернуться на аэродром? – недоуменно спрашивала Юка.

– А почему нет?

– Не говори ерунды. Тебе же нельзя прыгать.

– Что за чушь? Надеюсь, к лету будет можно. Все врачи перестраховщики.

– Это тебе Генчик так сказал? – начала было она язвительно, но тут же осеклась. У нас существовал негласный запрет на слово «Генчик».

– Ничего со мной не случится. Я многое поняла, и даже совсем не боюсь.

– Вот это и плохо, – вздохнула Юка, – плохо, когда парашютист не боится. Разумный страх ещё никому не повредил.

– То что со мной произошло, – случайность. – Мне надоело с ней спорить по этому поводу. Отвратительно но все вокруг словно сговорились убеждать меня в том, что парашютный спорт для меня невозможен и опасен. Особенно усердствовали родители. Мне так надоели истерики мамы или мрачное молчание отца, что в один прекрасный день я клятвенно пообещала им больше никогда не приближаться даже к аэродрому (правда, пальцы мои были по детской привычке скрещены за спиной). – Ты сама не собираешься бросать прыжки, а мне зачем-то даешь дурацкие советы.

– Так то я, а то ты, – высокомерно улыбнулась Юка. – Ты что, не понимаешь, что мы совершенно разные. И так будет всегда.

Юка была неисправимой. Мы продолжали дружить. Но все изменилось, хотя Юка упорно делала вид, что это не так. Зачем? Неужели она была настолько черствой, что не видела, что мне больше нет до нее дела? Или она отчаянно цеплялась за ту Настю, которая когда-то её боготворила, за ту Настю, которая давно и одномоментно умерла во мне. Она по-прежнему носила каблуки и мини и по-прежнему ругала меня за то, что я совсем перестала краситься. Она говорила, что у меня жидкие волосы и тяжелая походка. Она говорила, что с такими широкими щиколотками, как у меня, не стоит носить кроссовки. Она говорила, что у меня размер ноги, как у мужчины. Моя нога была почти вдвое больше изящной Юкиной.

В общем, она говорила то же самое, что и всегда – только теперь я могла выслушивать всё это со спокойной улыбкой безразличия.

Это её сводило с ума.

– Почему ты улыбаешься? – раздражённо восклицала Юка.

– Тебе не нравится? Ну скажи, что у меня кривые зубы или что от улыбки появляются морщины.

– Настя, давай сделаем тебе томографию головного мозга. – вдруг серьёзно предложила она, – ты меня пугаешь. Честное слово, иногда я тебя боюсь.

– А ты не бойся, – усмехнулась я, – я вовсе не хотела тебя напугать.

– Наверное, нам лучше какое-то время не общаться, – озадаченно говорила Юка.

А я только плечами пожимала в ответ.

После подобных разговоров мы не общались – дня два или три. А потом на пороге моей квартиры опять появлялась боевито настроенная нарядная Юка – появлялась, чтобы, наморщив носик, в очередной раз сообщить, насколько я подурнела или поправилась.

Она приезжала ко мне раза два в неделю.

Я честно пыталась её простить. Иногда я даже скучала по Юке – такой, какой я воспринимала её раньше. Она ведь все же была моей единственной подругой (телефонное приятельство с Дюймовочкой не в счёт). А единственными подругами разбрасываться не стоит. Даже если подруги эти побывали в постели с мужчиной, которого ты могла бы полюбить по-настоящему.

Я ничего, ничего поделать с этим не могла.

Мне отчаянно хотелось знать правду. Мне хотелось знать все.

– Юка, расскажи как он тебя обнимал, – просила я, пока она заваривала для меня витаминный травяной чай.

Она злилась и нарочито гремела стаканами.

– Юка, ну расскажи, умоляла я, – для меня это нужно.

– Мазохистка, – сквозь зубы сказала Юка. – Ни к чему всё это. Я сюда не за этим прихожу. Я хочу общаться с тобой, а не обсуждать этою ублюдка.

– Мне лучше знать. Ну, пожалуйста.

– Хорошо. Что конкретно тебя интересует?

Я отвернулась к стене, чтобы не видеть, какая она красивая.

– Мне интересно все. Как от него пахло. Закрывал ли он глаза, когда вы целовались. Что шептал тебе в постели? Курил ли после секса? Сразу ли засыпал или вы разговаривали? Если да, то о чём? И… Не вспоминал ли он меня? Хоть когда-нибудь?

– Ты положа на помешанную.

– Рассказывай.

– Ты всегда была ненормальной.

– Юка!

– Ну, слушай. От него несло табачищем. Во время поцелуя он глаз не закрывал. Бог мой, какой у него был в такие моменты дурацкий вид! В постели он молчал, как партизан на допросе. Только противно сопел мне в ухо. И всё. После секса курил мерзкую «Яву». Он её курит каждые десять минут. А потом сразу засыпал. Мы не разговаривали. О тебе он ни разу не вспомнил. Что-то ещё?… Ах да, он храпит.

– Но тогда зачем?

– Что?

– Если он кажется тебе таким невыносимым, зачем ты тогда с ним…

– Я хотела понять, чем он тебя зацепил. Что в нем особенного? Почему ты по нему сохнешь? Чем я хуже?

– Ну и как? – помолчав, спросила я. – Поняла?

– Нет.

Юке хотелось, чтобы всё было по-прежнему. Она старалась. Я же не могла не заметить, что она старается. Она приходила ко мне, наряженная словно на первое свидание. Всегда со свежим маникюром и в красивом платье. У Юки было больше нарядов, чем у профессиональной модели. В последнее время она отдавала предпочтение ярким расцветкам. Раньше я бы позавидовала её смелости – сама-то я ни при каких обстоятельствах не отчаялась бы напялить ярко-розовую юбку в комплекте с блузой в крупный горох. Но сейчас её попытки выглядеть экстравагантно казались мне смешными. Я понимала, что в ней не хватает шика для того, чтобы не выглядеть сметной в этих клоунских одеждах.

А однажды она пришла ко мне ночью. У Юки был ключ от моей квартиры – мне ведь лишний раз вставать ни к чему.

Юка была пьяна. Не то чтобы совсем на ногах не держалась, а так – в легком подпитии.

– Настюха! Просыпайся, я пришла! – гаркнула она, споткнувшись на высоченных каблуках.

Я поморщилась. «Настюхой» называл меня Генчик, и это фамильярно-небрежное «Настюха» означало конец самого романтичного лета в моей жизни. Приподнявшись на кровати, я увидела Юку – её косметика размазалась, её юбка задралась, подол был отчего-то заправлен в симпатичные полосатые колготки.

– Юка! Какой кошмар, неужели ты так по улице шла?

– А что такое? – Она взглянула вниз, охнула, но потом хрипловато расхохоталась: – То-то я думала, на меня все так странно смотрят! Блин! – Она неловко одернула юбку. – Где же это я так? Наверное, когда ходила туалет… О Боже, меня сейчас стошнит!

У нее подломились ноги, и Юка осела на пол.

– Только не в моей квартире, – мрачно вздохнула я. Почему-то мне совсем не было её жалко. И не возникло желания подбежать к ней, предлагая помощь. Некоторым людям идет легкое опьянение. Но не Юке.

– Хоть бы помогла, – капризно протянула она, пытаясь подняться. – Черт, пол шатается.

– Юка, а зачем ты вообще пришла? – не выдержала я.

– Потому что думала, что мы подруги! – Ей удалось наконец скинуть туфли. – Все, без каблуков проще будет. Ну, Ликочка, давай!

Держась немытыми ручонками за светлые обои, она поднялась на ноги. Посмотрела на себя в зеркало и жеманно прошипела: «Фу!» Я заметила, что колготки её продрались на больших пальцах. От Юки пахло потом и сандаловыми духами.